Так зачат был нынешний Иоанн* наш, и родилась, в законопреступлении и в сладострастии, лютость... А этому злому началу еще и то помогло, что остался он после отца своего очень маленьким, около двух лет от роду, а через несколько лет и мать его умерла. Потом воспитывали его великие гордые паны, на их языке - бояре, растили на свою и детей своих беду, соперничая друг с другом, окружая лестью и угождая ему во всяком наслаждении и сладострастии.
      _______________
      * И о а н н - Иван IV.
      А когда стал он входить в возраст, лет в двенадцать, и позже что вытворял, умолчу о многом и многом, однако же поведаю вот о чем. Первыми начал бессловесных животных кровь проливать, сбрасывая их со стремнин высоких, а на их языке - с крылец либо с теремов, также и иные многие непотребные дела творить, показывая склонность свою к жестокости (как говорит Соломон: мудрый милует души скотов своих, тогда как безумный бьет их нещадно); а льстивые наставники поощряли это и хвалили - на горе себе отрока учили. Когда же достиг он пятнадцати лет и больше, тогда начал и людей губить. Собрав вокруг себя ватаги юных, детей и родственников тех прежденазванных синклитов, по площадям и по торжищам начал на конях с ними ездить и простых людей, мужей и жен, избивать и грабить, скача и бегая всюду неблагочинно. Воистину, дела самые разбойнические вытворял и другое зло выделывал - о нем же не только говорить излишне, но и срамно. Ласкатели* же все это на свою беду восхваляли: "О, храбр, - говорили они, - будет этот царь и мужествен!" Когда же достиг он семнадцати лет, тогда те же прегордые синклиты начали подучивать его один против другого, чтобы отомстить своим недругам. И первым убили очень храброго стратега, мужа могущественного и великородного, происходившего из рода княжат Литовских, потомка короля польского Ягайло, по имени князь Иван Бельский, а был он не только мужествен, но и очень разумен, и в некоторых из священных писаний искушен.
      _______________
      * Л а с к а т е л и - льстецы, приспешники царя.
      Спустя немного времени он уже сам повелел убить также благородного одного князя, по имени Андрей Шуйский, из рода княжат Суздальских. Потом, года через два, убил он трех великородных мужей: одного - близкого родственника своего, рожденного сестрой отца его, князя Иоанна Кубенского, который был у отца его великим земским маршалком, а происходил он из рода княжат Смоленских и Ярославских и был мужем очень разумным и тихим, в зрелых уже годах. А вместе с ним убиты были прежденазванные мужи - Феодор и Василий Воронцовы, родом из немецкой земли, потомки княжат Рижских. И тогда же убит был Феодор, по прозванию Невежа, знатный и богатый землевладелец. А незадолго перед этим, года за два, удавлен был им сын князя Богдана Трубецкого, юноша пятнадцати лет, Михаил именем, происходивший из рода княжат Литовских. А потом, помнится, в тот же год убиты были им благородные княжата: князь Иоанн Дорогобужский, родом из великих княжат Тверских, и Феодор, единственный сын князя Иоанна, по прозвищу Овчина, родом из княжат Тарусских и Оболенских. Еще совсем юные, как агнцы были они неповинно заколоты. Потом, когда бесчисленными злыми делами превысил он всякую меру, тогда Господь, чтобы усмирить лютость его, наслал на великий град Москву страшный огонь и так явственно гнев свой явил, что если бы по порядку обо всем писать, могла бы повесть целая выйти или книжица. А перед этим, еще в детские его годы, покарал Бог страну бесчисленными набегами варваров, то царя перекопского, то татар нагайских, то есть заволжских, а особенно, и хуже всех, царя казанского, сильного и могучего мучителя христианского, который властвовал над шестью различными народами. С их помощью он бесчисленное и несказанное разорение и кровопролитие учинял, так что уже в восемнадцати милях от Москвы все пусто было. Так же и перекопским, то есть крымским царем, и ногайцами вся Рязанская земля, аж до самой реки Оки, опустошена была. А изнутри человекоугодники вместе с царем молодым опустошали и разоряли нещадно отечество. Вот тогда это и случилось, после того прежденазванного пожара, сильнейшего и воистину очень страшного, о нем же всякий без сомнений скажет - явственный гнев Божий. Ну а что же тогда случилось?
      Было возмущение великое всего народа, так что и сам царь бежал из города вместе с двором своим. И в том возмущении убит был народом один из дядей его по матери князь Юрий Глинский и дом его весь разграблен; другой же дядя его, князь Михаил Глинский, который был всему злому начальник, сбежал, и другие человекоугодники, бывшие с ним заодно, разбежались. И в это время, как будто Бог руку помощи подал, чтобы отдохнула земля христианская, свершилось дивное, и вот каким образом. Тогда вот, тогда, говорю, пришел к нему некий муж, пресвитер чином, а по имени Сильвестр, выходец из Новгорода Великого, обличая его из священных писаний и строго заклиная страшным Божьим именем; к тому же еще и про чудеса, и как бы про видение от Бога поведал ему (не знаю, были ли они истинными, или же замыслил он, зная о буйстве и о детских неистовых нравах царя, ужаснуть его; как отцы часто повелевают слугам стращать детей вымышленными ужасами, чтобы отвратить от излишних игр с презлыми сверстниками, так, думаю, и здесь блаженный лгал во спасение, добавил отчасти ужасов от себя, но этим великое зло исцелить задумал). Как и врачи делают, вынужденные к тому, гниющие гангрены разрезают железом и удаляют, то есть дикое мясо, вырастающее на ране, обрезают аж до живого мяса; подобно этому и он, блаженный, лжец правдивый, замыслил. Так и вышло на деле: душу его от прокаженных ран исцелил он и очистил и развращенный ум исправил, так и эдак наставляя его на стезю правую.
      И соединился с ним тогда для доброго и полезного общего дела некий благородный юноша, именем Алексей Адашев; царем же тот Алексей в то время очень любим был, и во всем они были согласны. И был он общему делу весьма полезен и отчасти, в некоторых нравах, ангелам подобен. А если бы рассказал я о нем все по порядку, воистину, не поверил бы никто, настолько отличен он был от грубых и мирских людей. Если же посмотрим, как благодать святого духа верных в Новом Завете украшает, не по делам нашим, но по преизобильности щедрот Христа нашего, то не только удивительно не будет, но и станет очевидно, ведь и крови своей сотворитель всего не пожалел за нас пролить. Однако, прекратив об этом, к прежденазванным снова возвратимся.
      Что же эти два мужа делают полезного для земли той, опустошенной уже, воистину, и жестоко порушенной? Приклони же ухо и слушай с прилежанием! Вот что творят, вот что делают: главную доброту начинают - укрепляют душу царя. И какого царя?! Царя юного, в злых страстях и в самовольстве без отца воспитанного, и сверх меры жестокого, и крови уже напившегося всякой, не только всех животных, но и человеческой. Прежде всего подручных его в прежних злых делах, одних удаляют от него (тех, что были особенно люты), других же обуздывают и сдерживают страхом Бога живого. А что ж еще к этому добавляют? Наставляют царя в строгом благочестии, молитвам, прилежным Богу, и посту, и воздержанию усердно следовать учит его этот пресвитер. И отгоняет от него тех прежденазванных прелютейших зверей (то есть ласкателей и человекоугодников, а губительнее их в царстве ничто не может быть), и отсылает, и отделяет от него всякую грязь и скверну, которыми прежде наделил его сатана. И призывает, и присоединяет себе в помощь архиерея великого города, а также всех предобрых и преподобных мужей, пресвитерским чином украшенных. И побуждают они царя к покаянию и, исчистив сосуд его внутренний, как подобает, к Богу приводят, и к святым, непорочным Христа нашего тайнам приобщают, и на такую высоту его, прежде бывшего окаянным, возводят, что даже многие соседние народы дивились обращению его и благочестию.
      А к этому еще и вот что добавляют - собирают вокруг него советников, мужей разумных и совершенных, старости почтенной достигших, благочестием и страхом Божьим украшенных; других же, хотя и средних лет, так же предобрых и храбрых, и тех и других в военных и в государственных делах весьма искусных. И такой любовью и дружбой их с царем соединяют, что без их совета ничего он не делал и не задумывал. Воистину, как премудрый Соломон говорил: царь, говорил он, добрыми советниками, как крепость претвердыми башнями, укреплен; и еще - любящий совет, говорил он, хранит свою душу, а не любящий его совсем исчезнет. Ведь, если бессловесные по природе своей чувством управляются, то все словесные - советом и рассуждением. А назывались тогда те советники у него Избранной радой; воистину, по делам и название имели, поскольку все избранное и наилучшее советами своими производили. А именно - суд праведный, нелицеприятный, как для богатого, так и для убогого, а это в царствах бывает наилучшим. Кроме того, воевод, искусных и храбрых мужей, для борьбы с врагами отбирают, и стратилатские* чины устанавливают, как над конными, так и над пешими; а если кто проявит себя мужественным в битвах и окровит руку в крови вражьей, такой дарами награждался, как движимым имуществом, так и недвижимым. Некоторые же из них, искуснейшие, за такие заслуги и до высших степеней возводились. А паразиты или тунеядцы, то есть нахлебники или товарищи в трапезах, те, что услаждениями и шутками кормятся, а угощение хают, не только тогда не одаривались, но и изгонялись вместе со скоморохами и с иными в том же роде, коварными и презлыми. Но только к мужеству людей поощряли и к храбрости всякого рода дарами и мздовоздаяниями, кто чего достоин.
      _______________
      * С т р а т и л а т с к и е - воеводческие.
      И тогда, с помощью Божьей, на супостатов подняли они воинство христианское. А на каких супостатов? На измаильтян*, столь великих и грозных, что пред ними некогда вся вселенная трепетала, и не только трепетала, но и опустошена ими была. И не против одного царя ополчились, но сразу против трех, великих и сильных - против перекопского царя, и казанского, и против княжат Ногайских. И за благодатью и помощью Христа, Бога нашего, с того самого времени над всеми тремя часто верх брали, набеги их пресекали, и преславными победами украшались, а о них, если все по порядку описывать, эта краткая повесть не вместит, но коротко говоря: был ли хоть малейший урон от них Русской земле? Не только не было, но широчайшие пределы христианские раздвинулись за немногие годы: где были прежде в опустошенных краях русских зимовища татарские, там крепости и города поднялись, и не только кони русских сынов в Азии из текущих рек напились, и из Танаиса**, и из Каялы, и из прочих, но и крепости были там поставлены.
      _______________
      * И з м а и л ь т я н е - татары.
      ** Т а н а и с - Дон.
      Увидев же такие несказанные Божьи щедроты, и так вскоре случившиеся, сам царь, своею головою, ревностно начал против врагов ополчаться и собирать себе воинство величайшее и храбрейшее, не желая покоем наслаждаться и в прекрасных палатах затворясь пребывать (как это в обычае у нынешних западных царей, все ночи напролет истреблять, за картами сидя и за прочими бесовскими бреднями), но выступал не раз сам, не щадя здоровья своего, на супротивного и злейшего своего супостата, на царя казанского. Первый раз - лютой зимой, хоть и не взял города его главного Казани и с уроном немалым отошел, но все же не сокрушилось его сердце и воинство его храброе, поскольку укреплял их Бог через тех советников его. И, осмотрев тамошнюю местность, спустя год или два, город превеликий и очень красивый тотчас поставить повелел на реке Свияге, от Волги за четверть мили, а от великого города Казани миль за пять. И так ближе к нему подступил.
      И тем же летом он, отправляя пушки большие стенобитные рекою Волгою, сам сухим путем решил тотчас выступить. Но пришла ему весть, что царь перекопский с великими силами на него идет, чтобы помешать походу его на Казань. Он же, хотя и войско великое для построения города уже послал, также и с пушками множество воинов, но, однако, по этой причине на Казань выступление на малое время отложил. И вот с большею частью войска пошел он против прежденазванного того врага Христова, и сам встал на реке Оке в одном месте, ожидая его, чтобы сразиться, а другие войска разместил по другим городам, что лежат на той же реке, и повелел разведывать о нем, поскольку неведомо еще было, на какой город он, идти намерен. Он же, когда услышал: великий князь с войском стоит против него, то рухнули надежды его (поскольку уверен был, что тот уже на Казань пошел), и возвратился тогда, и обложил город великий с каменными стенами - Тулу, что в шестнадцати милях от города Коломны, где царь христианский стоял с войском, ожидая его. А нас тогда послал царь с другими о нем выведывать и земли от набегов оборонять, и было тогда с нами войска около пятнадцати тысяч. Мы же, со многими трудностями переправясь через великую Оку-реку, стремительно двинулись и в тот же день, проехав около тринадцати миль, расположились на ночь на одной речке вблизи от дозоров царя перекопского, а от города Тулы, возле которого сам царь стоял, в полутора милях. Дозоры же татарские ускакали к царю и поведали ему о множестве войска христианского, и решил он, что сам князь великий пришел со всем своим войском. И той же ночью царь татарский от города бежал, миль за восемь, в дикое поле, через три реки переправился, и пушки некоторые и ядра потопил, и пороки* и верблюдов побросал, и войско, посланное в набег, оставил (поскольку три дня хотел воевать, но только два дня под городом простоял, а на третий день побежал).
      _______________
      * П о р о к и - стенобитные машины.
      Наутро мы, встав рано, двинулись к городу и расположились с войском там, где шатры его стояли. Войска же татарского - треть, или больше, была в набеге, и возвратились они к городу, надеясь, что царь их здесь стоит. Когда же осмотрелись и увидели нас, то ополчились против нас. Мы ж тотчас сразились с ними, и продолжалась битва около полутора часов. Потом помог Бог нам, христианам, взять верх над басурманами, и столько избили их, что мало кто остался - едва весть в Орду возвратилась. Из той битвы и сам я тяжкие раны на теле вынес, как на голове, так и на других местах.
      Когда же возвратились к царю нашему с пресветлой победой, тогда повелел он отдыхать тому утомленному войску около восьми дней. А после этих восьми дней сам выступил с воинством к Казани - на город великий, называемый Муром, что лежит уже на окраине перед полем у казанских пределов, а оттуда через дикое поле почти месяц шел к тому прежденазванному новому городу, поставленному на Свияге, где уже воинство, то, что приплыло Волгою, ожидало его с большими пушками и со многими запасами. А нас тогда послал с тринадцатью тысячами людей через Рязанскую землю и далее через Мещерскую, где живет мордовский народ. Потом, преодолев дня за три мордовские леса, вышли мы на великое дикое поле и пошли от царя по правую руку в пяти конных переходах, чтобы заслонить его тем войском, что с нами шло, от заволжских татар (поскольку боялся он, не напали бы на него неожиданно те княжата Ногайские). И почти через пять недель, оголодав и испытывая нужду во многом, вышли мы на Суру, реку великую, к устью речки Борыш, куда и он в тот же день с войском большим пришел. И в этот день хлеба сухого наелись мы с большой радостью и благодарностью, или очень дорого покупая его или беря взаймы у родственников и приятелей и друзей; поскольку у нас его уже дней девять как не стало, и Господь пропитал нас и войско рыбами и иными зверями, ведь в пустых тех полях очень много в реках рыб.
      Когда же переправились через Суру-реку, тогда и черемису горную (а сами себя они называют чувашами, и язык у них свой особый) начали встречать по пятьсот и по тысяче человек, вроде бы радующихся цареву приходу (потому что в их земле поставлен тот прежденазванный город на Свияге). И от той реки шло наше войско восемь дней полями дикими и дубравами, иногда же и лесами; а сел с людьми видели очень мало, поскольку села у них хорошо укреплены и спрятаны от глаз, так что невидимы даже вблизи проходящим. И тут уже нам было привезено, и по окрестностям разъезжая, сами смогли купить хлеба и скота. Хоть и очень дорого пришлось платить, но мы, изнемогающие от голода, были все же благодарны. А мальвазию и другие любимые напитки с марципанами там и не вспоминай! Черемисский же хлеб был для нас тогда слаще драгоценных калачей. Но важнее всего было то, что поднялись на бой за отечество и правоверное христианство против врагов креста Христова, к тому же вместе с царем своим - вот за это были более всего благодарны и этому радостны, и не смотрели ни на какие трудности, друг друга ревностней к добрым подвигам стремились; главное же, сам Господь Бог помогал нам.
      Когда же подошли к новопоставленному городу, воистину прекрасному, тогда выехали навстречу царю гетманы, как городовой, так и те, что с пушками прибыли, выехали со многими воинами, как положено по чину построенными в полки. Конного войска вышло с ними для встречи тысяч около пятнадцати, также и пеших многое множество; к тому же и отрядов тех варваров, новопокорившихся царю, немало, всего около четырех тысяч человек (земли их и села близ города того были, так что, волей-неволей, покорились). И радовались там тогда немало благополучному прибытию царя со множеством воинов, также и победе преждеописанной, той, что над крымским псом одержали (поскольку очень боялись, что придет и поможет он Казани), и построению города того превеликого. А мы туда приехали после того долгого и очень трудного пути, воистину, как к себе домой, потому что привезено нам было, чуть ли не каждому, из дому по Волге в больших галерах множество запасов; также и купцов бесчисленное множество с различной живностью и со многими иными товарами приплыло, так что был во всем достаток, чего бы душа не пожелала (разве что скверного купить там захочешь, так не найдешь). И, отдохнув там около трех дней, начало войско через великую реку Волгу переправляться, и переправилось все войско к концу второго дня.
      А на третий день двинулись мы в путь, и за три дня прошли всего четыре мили, поскольку там немало рек, впадающих в Волгу, а переправлялись по мостам и гатям, которые перед нами казанцы попортили. И на четвертый день вышли напротив города Казани на великие, и просторные, и гладкие, очень веселые луга, и расположилось все войско подле реки Волги. А по лугам этим до города около мили очень большой, ведь стоит этот город с крепостью не на Волге, но река сквозь него течет, Казань называемая, ее же именем и город назван. А расположен он на высокой горе, особенно со стороны Волги это заметно, а с ногайской стороны, от Камы-реки, от уже названного Арского поля подходы к нему равнинные. Отдохнули мы всего один день, пока пушки, которыми полки вооружены, из кораблей были выгружены. А на другой день, пораньше, после Божьих литургий, двинулось войско из станов с царем своим и, развернув знамена христианские, со многим благочинием стройными полками пошло к городу супостатов. Город же казался пустым, ни человека видно не было, ни единого голоса человечьего не слышалось в нем, так что многие неопытные обрадовались этому и решили, что бежал царь и все воинство в леса от страха перед таким большим войском.
      Так пришли мы в окрестности города Казани, который сильно укреплен самим своим расположением: к востоку от него течет Казань-река, а к западу Булак-речка, сильно заболоченная и непроходимая, до самого города течет и впадает под угловой башней в Казань-реку. А вытекает она из озера большого, Кабан называемого, которое находится за полверсты от города. А как переправишься через ту труднопроходимую речку, то за ней между озером и городом возле Арского поля гора будет, очень высокая и для восхождения трудная. А от той реки около города ров выкопан очень глубокий, аж до озерка, Поганым названного, что лежит возле самой Казани-реки. А со стороны Казани-реки гора так высока, что взглядом не охватишь, и на ней крепость стоит, и палаты царские и мечети, очень высокие, каменные, в которых их умершие цари похоронены, числом, помнится, пять их.
      Когда же начали подступать к городу тому басурманскому, то войску христианскому повелено было идти тремя полками, переправляясь через прежденазванную речку Булак. Первым, наведя мосты, переправился через нее передний полк, а там привыкли его называть яртоул, в нем же было войска отборного около семи тысяч, а над ним стратилатами двое - князь Пронский Юрий и князь Феодор Львов из рода князей Ярославских, юноши очень храбрые, и пришлось им идти с трудностями прямо на гору на Арском поле между городом и Кабаном, прежденазванным озером, что в двух выстрелах из лука от городских ворот. Другой же - большой полк, только начал переправляться через ту реку по мостам, как царь казанский выпустил войска конного из города около пяти тысяч, а пеших - более десяти тысяч, на первый прежденазванный полк. Конные татары были с копьями, а пешие - со стрелами. И тотчас на склоне горы ударили они в середину полка христианского и прервали ряды его. Но тут оправились стратилаты того полка, уже успевшие более чем с двумя тысячами воинов взойти на гору. И сразились с ними крепко, и была сеча немалая между ними. Потом подоспели другие стратилаты с пешими нашими ручничными стрельцами и смяли басурманов, как конных, так и пеших, и погнали их, избивая, аж до самых ворот городских, а около десяти и живыми захватили. В тот же час, что и сражение то, стрельбу огненную из города начали, и с башен высоких, и со стен городских по войску христианскому стреляли, но никакого, за помощью Божьей, урона не нанесли.
      И в тот же день обложили город и крепость басурманские полки христианские и заняли со всех сторон пути и проезды к городу, так что не могли они ни из города, ни в город ходить. Тогда же стратилаты (а на их языке - воеводы полков) передового полка, который ходит у них за яртоулом, и еще другой полк, а с ним были царь Шигалей и другие великие стратилаты, пришли на Арское поле и перекрыли все пути, что из Ногайской страны к городу проложены.
      Мне же тогда с другим моим товарищем правый рог, а на их языке - полк правой руки, поручен был; хоть и молод я был годами, ведь всего мне тогда от роду было около двадцати четырех лет, но все же, за благодатью Христа моего, достиг таких высот не без заслуг, но по степеням военным взошел. А было в нашем полку более двенадцати тысяч воинов - и пешие стрельцы, и казаков около шести тысяч. И повелено нам было идти за Казань-реку. И протянулись войска полка нашего от Казани-реки выше города, а другим концом - аж до моста, что на Галицкой дороге, и до той же реки, но уже ниже города; и перекрыли мы все пути, что к городу проложены от луговых черемисов. И пришлось нам стоять в низине на лугу между большими болотами, город же с нашей стороны на превысокой горе стоял, и из-за этого сильно нам, больше всех, доставалось, как от огненной стрельбы из города, так и сзади, из лесов, от частых набегов черемисских. Другие же полки встали между Булаком и Казанью, по эту сторону от Волги. Сам же царь с большим полком, со множеством воинов, встал от Казани за версту, или немного больше, со стороны переправы своей через Волгу на возвышенном месте. И таким образом город и крепость басурманские обложили. Царь же казанский затворился в городе с тридцатью тысячами отборных воинов и со всеми карачами, духовными и мирскими, и с двором своим. А другую половину войска оставил вне города, в лесах, вместе с теми людьми, что ногайский улубей прислал на помощь ему, а было их две тысячи и несколько сотен.
      А через три дня начали мы возле города шанцы устраивать. А басурманы этому всеми силами мешали, и стреляли из города, и, выходя, врукопашную рубились, так что пало с обеих сторон множество народа, но, однако, больше басурманов, нежели христиан; и в этом был знак Божьего милосердия к христианам, и духом храбрости наши исполнились.
      Когда же прочно и надежно устроили шанцы и стрельцы со стратилатами их окопались в земле, так что уже в безопасности от стрельбы из города и от вылазок почувствовали себя, тогда приволокли пушки и большие, и средние, и зажигательные, которыми вверх стреляют, ближе к городу и крепости, а помнится, всего их было около полутораста, и больших, и средних, за всеми шанцами со всех сторон города и крепости поставлено. А были еще и небольшие, по полторы сажени в длину, кроме того, и полевых много, около царских шатров. Когда же начали бить со всех сторон по крепости, то подавили сильную стрельбу со стен, то есть не дали им стрелять из больших пушек по войску христианскому, только гаковничную и ручничную стрельбу не смогли подавить, и ею они большой урон наносили войску христианскому в людях и в конях.
      К тому же тогда еще и иную хитрость выдумал царь казанский против нас.
      - Какую же? Умоляю, поведай мне.
      - Поистине, таковую. Но слушай внимательно, изнеженный воин!
      А был у него такой уговор со своими, с тем войском, что оставил он вне города, в лесах. Уговорился он с ними про некий знак, а на их языке ясак. Как вынесут на высокую башню, или иногда в крепости на самое высокое место, знамя их, самое главное у басурманов, и начнут им размахивать, тогда, говорю, - позже удалось нам об этом узнать - ударят басурманы со всех сторон из лесов очень грозно и стремительно на расположение полков христианских. И из города во все ворота тотчас выбегают они на наши шанцы, и так крепко и храбро наваливаются, что и поверить трудно. А однажды вышли сами карачи с двором царским и с ними тысяч десять войска на те шанцы, где были пушки большие установлены, и такую сечу злую и жестокую басурманы христианам устроили, что уже всех наших далеко от пушек отогнали было, но, за помощью Божьей, подоспела шляхта Муромского повета, поскольку тут же поблизости станы их были (а между русскими те шляхтичи известны как очень храбрые и мужественные мужи, из стародавних родов русских), и тогда тотчас смяли карачей со всеми силами их, и те принуждены были им тыл показать, а они аж до ворот городских гнали и рубили их, и не так много порубили, сколько в воротах подавилось из-за тесноты; многих же и живыми поймали. В тот же час и у других ворот вылазка была, но там не так крепко бились.
      И воистину, почти три недели каждый день такая беда случалась, так что не раз и пищу столь необходимую не давали нам принимать. Но так нам Бог помогал, что храбро, с помощью Божьей, сражались с ними, пешие с пешими, из города выходящими, конники же с конниками, из леса наезжающими; к тому же и пушки большие с железными ядрами разворачивали от города и стреляли по тем полкам басурманским, что вне города из лесов наезжали. А хуже всех было от их набегов тем христианским полкам, что стояли на Арском поле, а также и нам на Галицкой дороге от набегов луговых черемисов. А которое войско наше стояло под городом, за Булаком, на той же стороне Волги, где и царь наш стоял, те от внешних нашествий басурманских в покое пребывали; только из города частые вылазки отбивали, поскольку ближе всех под стенами города стояли при пушках. А кто бы поведал, какой нам урон в людях и в конях был, когда слуги наши добывали траву, выезжая на конях наших (хотя ротмистры и охраняли их с полками своими, но не могли везде уберечь из-за злохитрости басурманской и наглости, внезапности, стремительности их набегов), - воистину, и взявшись описывать, не описал бы по порядку, сколько бито их было и поранено.
      Как увидел царь казанский, что уже изнемогает войско христианское, особенно же то, что близ стен городских, укрепившись шанцами, расположилось, и от частых вылазок, и от набегов их из лесов, и от скудости питания, поскольку очень дорого стала стоить всякая еда (войско, как уже говорил, из-за постоянной тревоги не могло и хлебом сухим наесться, а к тому же почти все ночи проводило без сна, охраняя пушки больше жизни и чести своей), когда же, как уже сказал, и царь их, и вне города бывшие басурманские воеводы, уразумели, что измучено войско наше, тогда еще сильнее и чаще стали извне налетать и из города на вылазки выходить. Царь же наш со всеми синклитами и стратилатами стал советоваться об этом, и решение наилучшее, благодати ради Божьей, принял: повелел разделить свое войско. Половину его под городом при пушках оставя, части немалой особу свою стеречь повелел, при шатрах своих быть, а тридцать тысяч конников выделил, разбив их на полки по чину рыцарскому и поставив над каждым полком по два, а иногда и по три стратилата, в богатырских делах испытанных. Также и пеших около пятнадцати тысяч выделил, стрельцов и казаков, разделив их на полки под командованием стратилатов. И поставил над всеми ними гетмана великого, князя Суздальского Александра, по прозванию Горбатый, мужа весьма разумного и достойного и в военных делах испытанного. И повелел выжидать, укрыв все войско христианское за горами, а когда выйдут басурманы из лесов, по обыкновению своему, тогда повелел сразиться с ними.
      Поутру же, в третьем часу дня, вышли на большое поле, называемое Арским, из лесов полки басурманские и сначала ударили на ротмистров, что на страже полков стояли, а тем было приказано уклониться от боя и отступать аж до шанцев. Они же, думая, что от страха христиане побежали, погнались за ними. А когда заманили их уже в обоз, тогда начали у шанцев круги водить и гарцевать, поливая их стрелами как дождем. Те же стройными полками медленно двигались, конные и пешие - уже пожрать христиан хотели. Тогда вот, тогда, говорю, вылетел тотчас гетман с войском христианским, также многими рядами построенным, и с рвением ринулся в сражение. Увидев это, басурманы и рады были бы назад к лесу возвратиться, но уже не могли, поскольку далеко отъехали от него в поле. И вот, волей-неволей, пришлось им дать битву, и крепко сразились они с первыми полками. Когда же подоспел большой полк, а с ним был и сам гетман, также и пешие полки приблизились, обходя их со стороны леса, тогда сразу же в бегство ударились все полки их. Христианское же воинство гналось за ними, избивая их, так что на полутора милях трупов басурманских множество лежало, а к тому же около тысячи и живыми захватили. Вот такую, за Божьей помощью, тогда пресветлую победу христиане над басурманами одержали.
      Когда же привели тех пленных связанными к царю нашему, тогда повелел он, за шанцы выведя, привязать их к столбам, чтобы своих, в городе засевших, молили и упрашивали сдать город Казань царю христианскому.