У Машадо начались галлюцинации. Ему чудились высокие пальмы над прозрачными ручьями, наполненными холодной, журчащей водой, реки, необъятные, как Амазонка. Он приходил в себя, видел чужие странные лица пестрых и снова впадал в забытье. Сколько это длилось, он не знал. Он думал, что умирает.
      Но вот, очнувшись, он увидел в темной раме входной щели зеленые султаны пальм на фоне голубого неба. Мираж? С трудом приподнявшись, Машадо выбрался из ковчега. Гамбарра стояла невдалеке от низкого берега, упершись носом в коралловые рифы. Превозмогая страшную слабость, Машадо пополз на поиски воды. Ему посчастливилось найти небольшой ручеек и, припав губами к воде, он пил, пил, пил; пил до тех пор, пока не потемнело в глазах. Оторвавшись от воды, заполз в тень пальмы и тотчас уснул.
      Сколько он спал, Машадо не знал. Проснувшись на рассвете, решил обследовать берег.
      Увы, земля оказалась совсем маленьким необитаемым островком. Вокруг простирался необъятный океан. Бежать отсюда было некуда. Пестрые разбрелись по всему островку, несколько уцелевших серокожих, которые лежали в глубине гамбарры и во время полета казались безжизненными, также ожили и покинули ковчег. Машадо видел вдали на берегу их высокие фигуры.
      Машадо задумался... Теперь, когда гамбарра стояла у твердой земли, ее можно было снова разогнать и лететь дальше... Куда направятся пестрые? Едва ли они захотят остаться тут надолго. Помня о недавней жажде, Машадо решил запастись питьевой водой. Он разыскал ведро, вероятно, похищенное где-то пестрокожими, и направился к ручью. Он успел сходить за водой дважды. Вылезая из гамбарры в третий раз, с ужасом увидел, что с океана на остров надвигается огромная волна. Приближаясь к берегу, волна стремительно росла, изгибалась, становилась дыбом и грозно одевалась пеной. Машадо весь сжался, почувствовав неотвратимую опасность. На Амазонке ему однажды довелось видеть, как течение реки, столкнувшись с океанским приливом, родило гигантскую волну, уничтожившую все на своем пути. Машадо бросился в глубину гамбарры и, повалившись на пол, закрыл голову руками...
      Многотонная масса воды приподняла ковчег и швырнула куда-то вперед. Машадо пролетел через всю внутреннюю полость гамбарры, больно ударился о стенку. Он ждал еще более сильного удара о землю, куда волна должна была неминуемо выбросить гамбарру. Но второго удара не последовало. Свирепый вал подхватил ковчег, столкнул его с рифа и бросил вперед. Получив толчок, гамбарра оторвалась от воды.
      Набирая скорость, она устремилась вверх. Машадо остался один в летящей гамбарре. Бросился к входной щели... Увидел, как уплывает вдаль горизонт, как проваливается куда-то вниз океан и вместе с ним удаляется одинокий островок с поваленными волной пальмами... Остров был пуст. И пестрых и серых поглотил океан...
      Гамбарра продолжала свой одинокий полет высоко над облаками.
      Наконец в просвете облаков Машадо разглядел полоску незнакомого берега. Что это? Снова остров или материк? Если материк, то какой? Африка? Азия? Или Америка?.. Ковчег неудержимо мчался неведомым путем, постепенно снижаясь. Сердце Машадо тревожно билось в предчувствии беды. Он не ложился, боясь, что его сожрут стенки гамбарры, дремал сидя, то и дело вскакивал и переходил с места на место.
      А гамбарра неслась все вперед и вперед. Наконец облака стали редеть, земля была совсем близко. Под брюхом гамбарры простиралась холмистая, заросшая лесом местность. Это не была гилея с ее непроницаемыми ярко-зелеными кронами. Лес казался редковатым, кое-где его прорезали нити дорог, виднелись дымки селений.
      Гамбарра уже опустилась к самым вершинам деревьев. Машадо со страхом глядел вниз. Промелькнула дорога, почти заросшая, наверно, давно заброшенная, затем показалось озеро, окруженное узкой каймой песчаного пляжа. Вдали за лесом поднимался дымок.
      Когда гамбарра оказалась над озером, до воды было всего метров пятнадцать-двадцать. И вдруг с необычайной яркостью в памяти Машадо всплыло воспоминание далекого детства: прыжки в море с высокой скалы еще там, в Рио, где богатые белые бездельники бросали на дно мелкие монеты, а он с мальчишками нырял, чтобы достать их. В тот же момент Машадо понял: если он сейчас же не прыгнет, будет поздно. Он рванулся к щели, перемахнул через край и, вытянув вперед руки, полетел вниз.
      Вода больно ударила, обожгла холодом и выбросила на поверхность. Гамбарра уже исчезла за вершинами деревьев. Отфыркиваясь, Машадо быстро поплыл к берегу.
      Выбравшись на низкий песчаный берег, Машадо отряхнулся и направился через лес в сторону дыма, который заметил в последний момент перед прыжком. Селение должно находиться недалеко. Он успеет добраться туда до наступления темноты.
      Его обступила чаща незнакомых кустов и деревьев. Они сплетались ветвями и преграждали путь. Под ногами в густой траве трещали мертвые сучья. Какие-то насекомые кружились над головой, лезли в нос и в глаза, мешали смотреть и жалили без конца. Мокрые волосы, плотно облепившие тело, еще как-то спасали от назойливых насекомых, но уши и нос распухли от укусов и нестерпимо зудели. Тем не менее Машадо настойчиво продирался вперед, стараясь шуметь как можно сильнее, чтобы распугать ядовитых змей, которые, должно быть, скрываются в такой чаще...
      Около часу он шагал через буреломы и заросли, перебирался по кочкам через топкие болотца. Наконец, выбившись из сил, повалился на землю. Ребра ходили ходуном, с трудом нагнетая в легкие наполненный неведомыми запахами воздух. Это был незнакомый лес. Он совсем не походил на гилею. Что это за край? Что за страна?
      - Миль пять прошел, - сказал сам себе Машадо, закрывая глаза, но чутко прислушиваясь к шорохам леса. - Теперь недалеко... Отдохну немного и пойду... Несколько минут он лежал неподвижно. Усталость постепенно покидала тело.
      Вдруг где-то невдалеке громыхнул выстрел, затем второй. Люди! Машадо вскочил, бросился вперед, отчаянно продираясь сквозь заросли. Он лез напролом, не разбирая дороги, лишь прикрывая глаза от острой хвои и сухих ветвей.
      Лес поредел. Впереди была прогалина. Машадо напряг последние силы, выскочил на поляну и застыл в оцепенении. С десяти шагов прямо ему в лоб смотрели черные зрачки двустволки.
      Элгуджа Кавтарадзе неторопливо шагал по лесу. Двустволку он закинул за плечо, соломенную шляпу сдвинул на затылок. Первый выходной за месяц... Ну и лето выдалось. Втравил их этот волосатый дядька Марков в историю. Вместо того, чтобы выполнять план разведочных работ, прочесывают с радиометрами леса по всей Новгородской области. В Лепишках теперь база специальной правительственной комиссии. Жители Сельцов, возвратившись из клиники в Ленинграде, ходят задрав носы. Вот, мол, мы какие! Помогли двинуть вперед науку. От корреспондентов отбою нет. И все - история с этими летающими космическими гостями. Никто их толком не видел. А только о них теперь и говорят. И в газетах пишут, и по радио выступают.
      Элгуджа сплюнул. Найти следы их пребывания!.. А как найдешь, если ничего не осталось? Ну совсем ничего. Одни разговоры да еще эта эпидемия, с которой, как будто, врачи уже справились. Бразильцам больше повезло. Одного "пришельца" они поймали, только толку от него добиться не могут.
      "НЕКОММУНИКАБЕЛЕН", - сказал о нем позавчера академик Петров, приезжавший в Лепишки.
      Элгуджа покачал головой. Слово-то какое... Если его к месту ввернуть... А старик - хитрец. Своего мнения пока не высказывает. На прямой вопрос Элгуджи сказал: "Дорогой мой, это сложная проблема. Не стоит торопиться. Многие допускают внеземное происхождение этих странных существ, но нельзя исключать и иного решения... Ищите, и от вас теперь зависит очень многое..."
      Они-то ищут. А вот врачи Маркову не могут память вернуть. Он пока тоже НЕКОММУНИКАБЕЛЕН...
      И лесник этот как в воду канул...
      Солнце поднялось высоко и начало припекать. Элгуджа остановился, снял куртку, сунул ее в рюкзак. Редколесье кончилось, а в чащу ветер не проникал, там свирепствовали комары. Элгуджа наглухо застегнул рукава и ворот рубашки. Он еще мучился с последней пуговицей у ворота, когда из-под кустов с шумом вылетел тетерев. Элгуджа торопливо сорвал двустволку, выпалил почти не целясь из обоих стволов. Опять неудача!
      - Чтоб тебя черти выпотрошили! - ругнулся с досады. - Если снова ничего не принесу, засмеют ребята...
      Вдруг в чаще что-то затрещало, зашумело, деревца закачались, и среди листвы мелькнуло черное волосатое тело.
      "Неужели медведь, - ахнул Элгуджа. - Этого еще не хватало".
      Ломая ногти, он выдернул из стволов стреляные гильзы, торопливо перезарядил ружье. Медведь продирался напрямик сквозь кусты орешника.
      "Если вылезет на поляну и не остановится, пожалуй, я его хлопну", решил Элгуджа, поднимая ружье. Он взял на мушку темное тело, уперся ногой в камень для устойчивости... Однако выстрелить не пришлось...
      Они стояли друг против друга на расстоянии нескольких шагов: Элгуджа, сжимающий дрожащими потными ладонями двустволку, и странное двуногое существо, все обросшее густой темной шерстью. В шерсти запуталась хвоя, мелкие ветки, сухие листья.
      "Снежный человек? - неслись стремительные мысли в голове Элгуджи. Горилла? В сорока километрах от Новгорода? Фу ты! Бред какой-то!"
      Существо вытянуло руки вперед, словно защищаясь от выстрела, потом подняло их над головой. Человек?
      - Кто ты? - спросил Элгуджа, с трудом выговаривая слова, словно в горле была вата.
      Страшное существо молчало. На его лице видны были только глаза и нос, в глазах читалась растерянность.
      - Кто ты? - снова спросил Кавтарадзе и, ткнув себя в грудь кулаком, добавил: - Я Элгуджа. Понимаешь? Элгуджа...
      Существо кивнуло головой и, повторив жест Элгуджи, хрипло пробормотало:
      - Машадо...
      "Вероятно, имя. Такое имя может носить и космический пришелец... Надо бы спросить что-то еще. А как?"
      - Откуда ты? - на всякий случай сказал Элгуджа.
      Незнакомец покачал головой.
      - Ясно! Не понимаешь! Так и должно быть...
      Следующий вопрос Элгуджа на всякий случай задал по-грузински; затем, подумав немного, сам перевел его на немецкий.
      Незнакомец продолжал растерянно молчать, настороженно к нему присматривался. Элгуджа, исчерпав свои лингвистические возможности, тоже замолчал.
      - Машадо, - снова сказал незнакомец, ударив себя в грудь, потом указал на небо и принялся что-то объяснять.
      Не поняв ни слова, Элгуджа тоже указал на небо, слегка подпрыгнул и вопросительно уставился на собеседника. Тот обрадованно затряс головой, сделал рукой широкий жест, который мог изображать только полет и снижение, высоко подпрыгнул и замахал руками, изображая, что летит или плывет.
      У Элгуджи исчезли все сомнения. Он сам готов был взлететь в небо от радости.
      - Ну вот, все ясно, - сказал он. - Так бы сразу и говорил. Значит, оттуда? Молодец! Земля, - произнес он, указывая на окружающий лес. Земля... Советский Союз, понимаешь?
      - Земья, - повторил незнакомец.
      - Как представитель Земли приветствую тебя, пришелец, - торжественно объявил Элгуджа. - Ты не пожалеешь, что спрыгнул со своей летающей тарелки именно здесь... Пошли, генацвале.
      И они пошли рядом через лес. Глаза незнакомца радостно сверкали. Элгуджа тоже улыбался. Он указывал на деревья, кустарник, пролетающих птиц и говорил:
      - Сосна... брусника... дуб... ворона... Понимаешь?
      - Дуб... ворона... - растроганно повторял незнакомец. - Понимаешь...
      8
      По-моему, самое интересное - развязывать узелки на
      пакетах с подарками. Такой же должна быть фантастика: с
      приключениями, тайной и обязательным сюрпризом в конце.
      А.Томилин
      - Сеньора губернатора нет! Нет и сегодня не будет. Я очень сожалею... Я понимаю, что пресса... Нет, нет... Нет!
      Сеньор Мануэль ди Жезус, губернатор, сидел за крепко закрытыми дверьми своего кабинета, предоставив секретарю отбиваться от назойливых журналистов.
      В газетах уже поднялся шум из-за этого француза, Берже. Его подстрелили, серьезно ранив, невдалеке от фазенды, о которой недавно никто не ведал в самой Бразилии, а теперь писали в газетах многих стран мира.
      Черт бы побрал этих дикарей, выбравших местом приземления штат Амазонас, его штат... Черт бы побрал Эберсбаха, выбравшего себе такую неудачную фамилию - Брусвеен... В то время как настоящий Брусвеен, оказывается, жив!
      Придется помочь Эберсбаху исчезнуть с фазенды и найти новое убежище. Это не так легко...
      Губернатор принялся разбирать поступившую почту. Что это? Бумага из Министерства иностранных дел? У сеньора Мануэля задергалось веко. В бумаге сообщалось: русские пишут, что готовы провести совместные обследования существа, которое находится в институте доктора Алвиста в Бразилии... Только не хватало сейчас прибытия сюда русских специалистов! Нет, лучше пусть этот Алвист сам едет в Россию, если желает, или еще куда-нибудь подальше... Кажется, француз Берже уже был в России, об этом написали в какой-то газете...
      Губернатор нажал кнопку звонка. На пороге появился бледный молодой человек в безукоризненном черном костюме.
      - Я вас слушаю, сеньор...
      - Досье Антуана Берже.
      - Сейчас, сеньор...
      Вот она, эта папка. Так... Антуан Берже, археолог... Ага! Вот: три года аспирантуры в Ленинграде у профессора Почиталина... Ну, и пусть едут в свою красную Россию. Пусть едут! А здесь тем временем утихнет этот шум...
      Алвист был поражен, когда получил из Советского Союза приглашение приехать в Ленинград для совместной работы с русскими в Институте высшей нервной деятельности. И к тому же - в лаборатории доктора Горелова! Алвист решил: эту возможность упускать нельзя.
      Вместе с профессором из Рио-де-Жанейро в Ленинград вылетел Антуан Берже, после всего пережитого ставший таким серьезным, суровым, собранным. Сестра его летела вместе с ними до Парижа.
      У профессора был драгоценный багаж: помимо важнейшей аппаратуры специально оборудованная камера, в которой лежал серокожий, чью жизнь сейчас надо было беречь, как величайшую ценность.
      В гилее - время дождей, глянцевитые листья тропических деревьев роняют на мокрую траву тяжелые капли.
      В доме, похожем на ДОТ, мечется по комнатам хозяин фазенды. В просторном холле, вытянувшись по стойке "смирно", стоит начальник охраны.
      - Вы болван, Кнорре! - кричит ему хозяин. - Ваши люди должны были сбить гамбарру! А вы умудрились подстрелить этого француза! Потом упустили его, и теперь он шумит! Вам понятно, чем это может грозить? И мне, и вам, черт вас подери...
      - Но, герр Эберсбах...
      - Молчать! Сколько раз я говорил, чтобы вы забыли это имя...
      - Но вы мое настоящее имя тоже не забываете, - хмуро бормочет начальник охраны.
      - Ладно, черт с вами, Кочибассо... Все ли готово для отбытия с фазенды?
      - Губернатор прислал вездеходы и солдат для сопровождения...
      - Не нужно, чтобы много людей знало дорогу к фазенде... Сейфы погружены?
      - Так точно.
      - Ты останешься здесь. На все запросы у тебя должен быть один ответ: ботаник Брусвеен отбыл в Европу. На научную конференцию. Когда вернется неизвестно. Понял?
      - Так точно, понял.
      - Но я еще вернусь, Кочибассо, есть люди, которым я слишком нужен...
      Подводная лодка шла с крейсерской скоростью. Возле опущенного перископа стояли два офицера в расстегнутых рубашках: командир и старший помощник.
      - Я слышал, Курт, эта летающая галоша упорхнула к русским, - сказал старший помощник. - Радары засекли ее траекторию, оборвалась она где-то там...
      - Зато мы схватим этих размалеванных обезьян, - отвечал командир. Кстати, проверь показания эхолота.
      - Дно повышается. Скоро барьер.
      - В машине! Убрать скорость. Включить носовые гидролокаторы.
      - А зачем нам эти пестрые, Курт?
      - Зачем?.. А секрет безынерционного полета! На Земле этого не знает никто!
      В переговорном устройстве послышалось шипение, голос штурмана сообщил координаты. Командир взглянул на карту.
      - Приготовиться к всплытию! Эрих, включи сирену. Короткий рев прокатился по отсекам. Командир поднял перископ и откинулся на спинку вращающегося кресла.
      - Ты слыхал что-нибудь о миссии "Алсос"?
      - Что это за зверь?
      - Историю, мой мальчик, надо знать не только по комиксам. "Алсос" так называлась специальная разведывательная группа войск в конце второй мировой войны. Она занималась розыском ученых немцев, связанных с урановым проектом. И пока иван воевал, американцы успели переправить в Штаты лучшие мозги "райха". Научные идеи - самый дорогой товар...
      Снова зашипел динамик, и голос штурмана произнес:
      - Подходим. Прикажите остановить машину. Дальше опасно: рифы.
      Выдвинув до отказа перископ, командир лодки вращал маховики, оглядывая горизонт.
      И вот серо-голубая рубка подводной лодки всплыла над зелеными водами океана. На низком коралловом островке ярко белел песок. Солнце слепило глаза.
      - Черт меня побери, - сказал старший помощник, оглядываясь вдаль, если я что-нибудь вижу на этом проклятом атолле.
      На мостик поднялся командир.
      - Спустить катер! Эрих, через тридцать минут жду тебя обратно!
      - Есть, капитан!
      ...Океанская волна лижет серо-голубую палубу. Неуловимым движением спряталась в защитную трубку антенна. Плотно закрылась бронированная дверь. Вздрогнули винты, распугали любопытных рыб. Лодка двинулась под водой.
      В тесной каюте за столиком, привинченным к стальной стене, сидели командир и старший помощник. Начатая бутылка виски означала конец операции.
      Под донышком темной бутылки - листок с текстом радиограммы: "Прибыли на место назначения. Ни одного живого существа, подходящего под описания инструкции 0016/84, на берегу не обнаружено. На острове много сломанных и поваленных пальм. Видимо, последствия цунами..."
      - Пей, Эрих. Пестрых нам не видать. Океан умеет хранить тайны...
      И снова таежная дорога. Только теперь в другой машине, с другими людьми...
      Пахло гарью. Не свежим живым дымом над разгульным огнем, а застарелым, горьким духом старого пожарища. Несколько дней шли дожди... Марков глотнул, стараясь прогнать ноющую боль в ушах, - простыл, что ли, где? Но мудрено ли простыть - прямо из больницы. Одна экспедиция, вторая. Сначала он вел, показывая, где в первый раз встретился с пестрыми. Прошло дней десять - прилетел в Ленинград Элгуджа Кавтарадзе, привез еще одного обросшего волосами. Доставил в Академию наук. И снова уехал в тайгу - на сей раз на розыски упавшей ладьи.
      Среди экспедиций, направленных в район предполагаемого падения летающей ладьи на землю, была группа геологов во главе с академиком Петровым. Его больше всего заинтересовал неизвестный минерал, из которого состояли копья пестрых.
      Марков ехал в машине вместе с Петровым и геологом Савченко.
      Вот академик - сухонький старичок, бородка клинышком - сунул палец в ухо, потряс...
      - Уши что-то заложило. К непогоде, наверное... - И, продолжая прерванный разговор, повернулся к Савченко: - А вы, голубчик, не спорьте, ваш Кавтарадзе нас подвел. Не его бы мальчишество, у нас уже были бы полные руки материалов... А что это вы морщитесь?
      - Да у меня тоже, наверное, от солидарности с начальством, уши заболели. Нас, видать, в этой машине продуло...
      Дорогу перегораживал шлагбаум, пришлось затормозить. У шлагбаума два солдата с карабинами проверяли, кто едет в район поисков. Солдаты были в летных шлемах с наушниками. Рядом стояла палатка, из нее вышел офицер и вынес такие же шлемы всем, кто сидел в машине геологов.
      - Уши болят? - спросил офицер и, не дожидаясь ответа, сказал: - Все мы тут с ушами маемся.
      Академик Петров сдвинул брови, пожевал губами, бородка его задергалась. Он ничего не сказал, молча надел шлем.
      Шлагбаум подняли, машина покатила дальше.
      Уши перестали болеть, но тяжесть в голове осталась. Марков подумал, что, наверно, шлем затянут слишком туго, и незаметно ослабил ремешок. По отражению в стекле увидел, что Петров тоже расстегнул свой шлем и что-то рассказывает Савченко.
      - Давно это уже было, - говорил он. - Совсем молоденьким плавал я с покойным академиком Шулейкиным по Белу морю. Василий Владимирович тщился поймать "голос моря" - неслышные мощные инфразвуковые колебания, предупреждающие о приближении шторма. Ведь какая чудовищная несправедливость: примитивные медузы, блохи морские чувствуют эти сигналы, а человек - нет... На палубе был сооружен довольно большой резонатор приемник колебаний. Но нам не везло. Погода стояла отменная, а Василий Владимирович ходил мрачнее тучи. Однажды под утро я стоял на вахте. Шли самые распроклятые часы, когда нестерпимо хочется спать. И что мне тогда взбрело в голову, не знаю, но я решил сунуть голову в резонатор, послушать... До сих пор я отчетливо помню, как подошел к установке, как наклонился, чтобы заглянуть в отверстие. Что случилось потом - это уже из рассказов приятелей. Дикая боль в ушах бросила меня на па лубу. Говорили, что своими криками я переполошил всю команду... А через четыре часа грянул шторм... Так я оказался первым человеком, "услышавшим" голос моря. И вы знаете, что-то подсказывает мне, что природа сегодняшнего явления сходна с тем, что только что имел честь вам поведать... Да-с...
      Савченко еще раз взглянул на карту и, протянув руку вперед, сказал:
      - По всем данным это где-то здесь рядом. Только дальше, кажется, придется идти пешком...
      "Эгей!" - Марков остановился. Замер на месте академик Петров. Все повернули головы в сторону крика. Из чащобы, хромая и спотыкаясь, к нам навстречу бежало существо. Бежало напористо, размахивая руками и вопя во все горло. Пропахшее дымом, заросшее дремучей черной шерстью, одетое в какие-то тряпки, это существо кинулось к Савченко... И тот, голосом, изменившимся до неузнаваемости, растроганно произнес:
      - Элгуджа, друг, сукин сын, ты ли это?..
      Существо усиленно замотало головой.
      Академик Петров слегка побледнел и протянул руку мохнатому Кавтарадзе. Тот пробормотал что-то невнятное, схватил геологическое начальство за рукав и потянул в чащу. На все вопросы отвечал:
      - После, после, все потом объясню. Идемте скорей...
      Вчетвером двинулись по тропке. Кавтарадзе сначала шел, потом побежал. Остальные бежали за ним, спотыкаясь и утопая ногами во мху. Путь преградил завал. Кавтарадзе вскарабкался наверх, они последовали за ним...
      За барьером из поваленных стволов открылось пространство, на котором еще недавно, до прошедших проливных дождей, бушевал лесной пожар. А посреди открытой, серой от золы площадки, лежала летающая ладья.
      Грубые, но четкие формы ее расплылись, словно под тяжестью собственного веса. Серая, покрытая пятнами корма побурела, и на ней ясно обозначился рубец. "От ножа бульдозера", - отметил про себя академик Петров, вспомнив рассказ бразильца Машадо.
      Он остановился, задыхаясь, и сдернул с головы шлем. Уши не болели...
      "Инфразвуковые колебания... - подумал он. - Не голос ли это существа, которое лежит здесь? Не призыв ли его к тем, кого называют пестрыми человечками?"
      Чуть заметная дрожь волной прокатилась по бокам большого серовато-бурого тела. Это движение отозвалось всплеском боли в ушах. Элгуджа крикнул:
      - И мы ничем не можем помочь?
      Академик Петров хмуро ответил:
      - Чтобы помочь, надо знать об этом существе гораздо больше, чем мы о нем знаем.
      Кавтарадзе начал рассказывать, с трудом шевеля распухшими губами... Сначала была гроза. Молния вызвала пожар, но дожди его потушили. А потом появилась нестерпимая боль в ушах. Ему, Кавтарадзе, показалось даже, что по лесу идет треск - словно везде обламываются сухие ветви... Петров пробормотал что-то насчет резонансных явлений. Марков спросил:
      - Извините, по-вашему - это живое существо? Вроде птицы без крыльев? А эти разноцветные при ней - вроде вшей-пероедов на глухаре?
      Петров задумчиво глядел на лежащую ладью.
      - В том, что перед нами - живое существо, у меня уже сомнений нет. А вот его взаимоотношения с пестрыми - еще загадка. Пероед - паразит, птица без него обойдется. А ладья без пестрых - может ли обойтись?
      Снова будто тяжелый вздох пролетел над головами. Бурое тело вздрогнуло, на мгновение приняло свои прежние очертания, щель в боку широко распахнулась...
      Савченко щелкал фотоаппаратом, готовя кадры, отпечатки с которых впоследствии обойдут все научные и ненаучные журналы мира. Когда он опустил камеру, все было кончено. Контуры бурого тела потеряли свою четкость, и перед людьми высилась просто бесформенная груда.
      Они долго стояли молча. Нарушил молчание Марков:
      - Непонятно, зачем они прилетели к Земле?
      Академик Петров пожал плечами:
      - Зачем?.. Зачем залетает в окно тополевый пух? А ведь он тоже несет в себе зачаток жизни...
      ЭПИЛОГ
      Геннадий Гор
      Профессор Почиталин приветливо посмотрел на студента, пришедшего сдавать зачет, и спросил его чрезвычайно приятным, интеллигентным и очень деликатным голосом:
      - Скажите, в каком году вы родились?
      - В тысяча девятьсот сорок восьмом.
      - А вы когда-нибудь задумывались об этом?
      - Нет, не задумывался.
      - Отлично. Ну, а теперь ответьте, как бы вы мыслили, если бы родились на пятнадцать тысяч лет раньше?
      Студент постарался представить себя старше на пятнадцать тысяч лет, но не смог и вместо того чтобы отвечать на вопрос профессора, стал уныло смотреть в угол.
      - Вы имеете какое-нибудь представление о первобытном мышлении? спросил Почиталин, и голос его прозвучал еще приятнее, еще интеллигентнее, еще деликатнее.
      - Имею, - ответил студент.
      - Замечательно. Восхитительно, - сказал профессор и вдруг, показав на стул, на котором пугливо и неуверенно сидел студент, спросил: - Это живой предмет или мертвый? Отвечая, забудьте, что вы - это вы. Вместо вас сидит первобытный человек. Как, по-вашему: стул - это живое существо или мертвое?
      - Мертвое, - ответил мертвым голосом студент.
      - Тогда попрошу прийти ко мне в другой раз. Вы не имеете никакого представления о первобытном мышлении. Нет, нет, учебник не поможет. Записи лекций тоже. Если хотите, дам один совет. Зайдите в этнографический музей, в отдел Австралии и Океании, посмотрите на первобытные орудия и хотя бы на минуту вообразите себя австралийским аборигеном. И при этом запомните: для первобытного человека нет в мире ничего мертвого. До свидания.
      Выйдя из университета на набережную, профессор вскочил в автобус. Он задел плечом чем-то озабоченную пассажирку и извинился перед ней с такой любезной и обаятельной улыбкой, что с лица молодой пассажирки слетела всякая забота.
      Он извинился еще раз и улыбнулся рыжебородому старцу, которого тоже нечаянно задел, пробираясь к выходу.
      На какую-то долю минуты ему представилось растерянное лицо студента и трех других. Он провалил сегодня четырех человек и всех за одно и то же за отсутствие воображения.
      Почиталин нервничал. Дело в том, что главка, которую он должен был дописать к своей книге, требовала от него пересмотра ранее созданных им гипотез. В этой еще не написанной им главе речь должна была идти о пестрых, обитателях космоса, прилетавших на Землю на своей удивительной "гамбарре".
      Профессора давно уже беспокоила одна мысль. А что, если странники Вселенной прилетали на Землю не один раз?.. Почему это так беспокоило Почиталина? Да потому, что, если они прилетали в древнем каменном веке, они могли повлиять на создание древних мифов, легенд и волшебных сказок, изучению которых профессор посвятил свою жизнь.
      Ковер-самолет или скатерть-самобранка - что это? Порождение фантазии первобытных людей? А что, если это было отражение в сознании древних летающего ковчега? Ведь ковчег - это все: и транспорт, и кров, и пища.
      Волнующие минуты размышлений и глубоких теоретических догадок профессор Почиталин любил проводить вне стен кабинета, на дверях которого было написано: "Сектор первобытной культуры и мышления". В такие минуты Почиталин выходил из кабинета и, пройдя мимо коллекций, привезенных великим путешественником Миклухо-Маклаем из Новой Гвинеи и с острова Пасхи, замедлял свои шаги в "отделе Северной Америки", возле стоявшего в стеклянной витрине индейского вождя из племени сиу. Вождь в украшении из перьев орла стоял, как живой, держа лук и охраняя свое время, застывшее здесь в музее и остановившееся навсегда.
      Да, здесь время остановилось и застыло, здесь стояла какая-то особая тишина, чем-то похожая на натянутую тетиву лука, который никогда уже не выстрелит.
      Присутствие индейца помогало этнографу преодолеть десятилетия и века, и мысленно пребывать то в индейском вигваме, то у костра, разведенного австралийскими аборигенами, то в каменном веке. Почиталин был знатоком первобытного мышления, посвятив изучению его многие годы. Но вот случилось нечто странное и загадочное, противоречащее всем законам любимой Почиталиным науки - этнографии. Первобытные люди прилетели из космоса, преодолев огромные расстояния и нарушив все научные представления о материальной культуре "дикарей"!
      Извещение об открывающемся международном симпозиуме и приглашение на него профессор Почиталин получил как раз в тот самый день, когда он закончил последнюю главу своей книги, плод долгих и глубоких размышлений о волшебных сказках, древних мифах и легендах.
      Это был не совсем обычный симпозиум, в нем, кроме этнографов и языковедов, должны были принять активное участие биологи, астрофизики, психологи, философы, математики и кибернетики.
      Симпозиум, как было написано в пригласительном билете, носил несколько странное название: "Совещание по вопросам симбиогенеза и проблеме странников Вселенной".
      Что такое симбиоз - знает любой школьник. Но какое отношение этот биологический термин имел к странникам Вселенной, профессор Почиталин узнал из газет.