Дело в том, что "открыто выступать против условий, в которых мы живем... не всегда лучший способ". "Зло злом не исправишь", не помогут и не нужны "ни тайные заговоры, ни новые партии", нельзя призывать к революции. С последним выводом мы искренне согласны, хотя в обосновании его автор грешит: падение самодержавия приписывает исключительно тому, что общество отвергло казенную идею, а никакой революционной деятельности. Это - не так, тут параллели не натянешь: и революционная деятельность была самая настоящая, и самодержавие не оборонялось в сотую долю так свирепо, и интеллигенция была жертвенна. Но с практическим выводом мы согласны: откинем мысль о революции, "не будем строить планов создания новой массовой партии ленинского типа". А - что же? Вот: "на первых порах больших жертв не предвидится" (очень успокоительно для образованщины). 1-й этап: "неприятие культуры угнетателей" и свое "культурное строительство" (ну, читать Самиздат и высоко понимать в курилках НИИ). 2-й этап: прилагать "усилия по распространению этой культуры среди народа", даже "активно вести эту культуру в народ" (методологию физики? гитарные песни?), "внести в народ понимание того, до чего мы сами дошли", для чего искать "обходные способы". Такой путь "потребует в первую очередь не отваги (в который раз этот бальзам на душу), а дара убеждать, прояснять, умения долго в успешно возбуждать внимание народа, не привлекая внимания властей", "России нужны не только трибуны и подвижники, но и... ехидные критики, искусные миссионеры новой культуры". "Находим же мы с народом общий язык, говоря о футболе и рыбалке, - надо искать конкретные формы хождения в народ". "И неужели мы, владея мировоззрением... (и т. д.) ... не справимся с задачей, которую успешно решают полуграмотные проповедники религии?!" (Увы, увы, не в грамотности дело, на том и выдает себя заносчивая и подслепая образованщина, а - в душевной силе.) Мы так щедро цитируем, потому что: не одного Телегина уже, а - всех самоуверенных идеологов центровой образованщины. Кого из них ни послушаем мы, одно это и слышим: осторожное просветительство! Статья Челнова (Вестник, No 97) точно, как и у Телегина, не сговариваясь, озаглавлена: "Как быть?". Ответ: "создавать тайные христианские братства", расчет на тысячелетнее ж улучшение нравов. Л. Венцов (Вестник, No 99) "Думать!" - то же, не сговариваясь, телегинское лекарство. На короткое время заплодились в Самиздате журналы и журналы - "Луч свободы", "Сеятель", "Свободная мысль", "Демократ" - все строго конспиративны, конечно, и у всех совет один: только не открывать своего лица, только не нарушать конспирации, а медленно распространять среди народа верное понимание... Какже? Всё та же тысячелетняя пастораль, которую сто раз обгонят события ракетного века. ПомнИлось это так легко: в норке рассуждать, рассуждения отдавать в Самиздат, а там - самопойдет! Да не пойдет. В теплых светлых благоустроенных помещениях НИИ ученые-"тОчники" и техники, сурово осуждая братьев-гуманитариев за "прислуживание режиму", привыкли прощать себе свою безобидную служебную деятельность, а она никак не менее страшна, и не менее сурово за нее спросится историей. А ну-ка, потеряли б мы завтра половину НИИ, самых важных и секретных, - пресеклась бы наука? Нет, империализм. "Создание антитоталитарной культуры может привести и к свободе вещественной", - уверяет Телегин, - да какже это себе вообразить? Полный рабочий день ученые (с тех пор как наука стала промышленностью - по сути квалифицированные промышленные рабочие) выдают вещественнуюесли не "культуру", то цивилизацию [*3*], именно вещественно укрепляют ложь, и везде голосуют и соглашаются и повторяют, как ведено, - и как же такая культураспасет всех нас? За минувшие от статьи Телегина годы много было общественных поводов, чтобы племягигантов хоть бы плечами повело, хоть бы дохнуло разик, - нет! Подписывали, чтО требовалось, против Дубчека, против Сахарова, против кого прикажут, и, держа шиши в карманах, торопились в курилки развивать "отраслевую подкультуру" и ковать "могучую методологию". А может быть и психиатры института Сербского той же "тройной моралью" живут и гордятся своею "внутренней свободой"? И прокуроры иные, и высокие судьи? - среди них ведь есть люди отточенного интеллекта (например, Л. Н. Смирнов), никак не ниже телегинских гигантов. Тем и обманчива, в том и путана эта самодовольная декларация, что она очень близко проходит от истины, и это веет читателю на сердце, а в опасной точке круто сворачивает вбок. "Ohnе uns!" - восклицает Телегин. Верно. "Не принимать культуру угнетателей!" - верно. Но: когда? где? и в чём не принимать? Не в гардеробной после собрания, а насобрании - не повторять, чего не думаешь, не голосовать против воли! И в томкабинете - не подписывать, чего не составил по совести сам. Какую там "культуру" отвергать? Никто и не навязывает "культуры", навязывают ЛОЖЬ - и всего-то лжинельзя принять, но тотчас, в тотмомент и в томместе, где ее предлагают, а не возмущаться вечером дома за чайным столом. Отвергнуть ложь - тотчас, и не думать о последствиях для своей зарплаты, семьи и досуга развивать "новую культуру". Отвергнут - и не заботиться, повторят ли твой шаг другие, и не оглядываться, как это распространится на весь народ. И потому, что ответ так ясен, стянут к такой простоте и прямоте, - от него всем блеском красноречия увиливает анонимный идеолог высокомерного, мелкого и бесплодного племени гигантов (*).
      (* В Самиздате - текучи редакции. И позже Телегин изменил конец. Появилось: "первые версты - бойкот неучастие, игнорирование". Игнорирование - это обычный шиш, а вот неучастие- где же?.. *)
      А кто не способен идти на риск - избавьте нас пока в нашей грязи, в нашей низости от ваших остроумных рассуждений, обличений и указаний, откуда наши русские пороки.
      6
      И как же при этом центровая образованщина понимает свое место в стране, по отношению к своему народу? Ошибется, кто предположит, что она раскаивается в своей роли прислужницы. Даже Померанц, представляющий совсем другой круг столичной образованщины - непристроенной, неруководящей, беспартийной, гуманитарной, не забудет восхвалить "ленинскую культурную революцию" (разрушала старые формы производства, очень ценно!), защитить образ правления 1917 - 22 годов ("временная диктатура в рамках демократии"). И: "деспотического отношения со стороны победивших революционеров обыватель, разумеется, вполне заслуживает. Его трусость, его раболепие воспитывают деспотов". Егораболепие, не наше!.. А чемже центровая образованщина ведет себя достойней так называемого "обывателя"? Даже предположения о какой бы то ни было винеперед народом за прошлое или за нынешнее, чем так мучилась предреволюционная интеллигенция, не возникает ни у кого из певцов образованщины, ни у порицателей ее. Тут они все едины, и Алтаев: "Народу самому неплохо было бы ощутить свою вину перед интеллигенцией". В сравнении себя с народом центровая образованщина все выводы делает в свою пользу. Померанц: "Интеллигенция есть мера общественных сил прогрессивных, реакционных. Противопоставленный интеллигенции, весь народ сливается в реакционную массу"(выделено мною, А. С.). "Это - та часть образованного слоя общества, в которой совершается духовное развитие, в которой рушатся старые ценности и возникают новые, в которой делается очередной шаг от зверя к Богу... Интеллигенция это и есть то, что интеллигенция искала в других - в народе, в пролетариате и т. д.: фермент, двигающий историю". Более того: "Любовь к народу гораздо опаснее (чем любовь к животным); никакого порога, мешающего стать на четвереньки, здесь нет". Да просто: "Здесь... складывается хребет нового народа", "новое что-то заменит народ", "люди творческого умственного труда становятся избранным народом XX века"!!! То же у Телегина, то же и Горский (еще один псевдоним, Вестник No 97); "Путь к высшим ценностям лежит в стороне от слияния с народом". На 180° от того, как думали их глупые интеллигентные предшественники. Заберем себе и религию. Померанц: "Крестьяне не совершенны в религии", то есть без философской высоты: "можете назвать это Богом, Абсолютом, Пустотой... я не привязан ни к одному из этих слов", а просто сердечная преданность вере, ее заветам и даже обрядам, фи, - крестьяне несовершенны в вере, "так же, как и в агрономии". (По крестьянской агрономии и хлебушек был и почва не гибла, а по науке вот скоро мы без почвы. Да, бишь, против почвенникови вся дискуссия Померанца, его идеал "люди воздуха, потерявшие все корни в обыденном бытии".) Зато "нынешние интеллигенты ищут Бога. Религия перестала быть приметой народа. Она стала приметой элиты". То же и Горский: "Смешивать возвращение в церковь и хождение в народ - опасный предрассудок". Один пишет в московском Самиздате, другие - в парижском журнале, друг друга, вероятно, не знают, а какое единство! - иголки не пробьёшь. Значит, не придумка одиночек, а направление. А что ж порекомендуем народу? Вообще ничего. Никакого народа нет, в этом снова все они сходятся: "Культура, как змея, просто сбрасывает кожу, и старая кожа, народ, лежит, потеряв свою жизнь, в пыли". "Для человечества патриархальные добродетели безнадежно потеряны", "мужик не может возродиться иначе, как оперный". "Мы не окружены народом. Крестьянства в развитых странах становится слишком мало, чтобы окружить нас", "крестьянские нации суть голодные нации, а нации, в которых крестьянство исчезло, - это нации, в которых исчез голод". (Это пока мы еще не уперлись в технологический тупик.) Но если идеологи образованщины так понимают общее положение народов, то как тогда - национальные судьбы? Обдумано и это. Померанц: "Нации локальные культуры и постепенно исчезнут". А "место интеллигенции - всегда на полдороге... Духовно все современные интеллигенты принадлежат диаспоре. Мы всюду не совсем чужие. Мы всюду не совсем свои". В таком интернационализме-космополитизме было воспитано всё наше поколение. И (если отвлечься - если можноотвлечься! - от национальной практики20-х годов) в нем есть большая духовная высота и красота, и, может быть, когда-нибудь человечеству уготовано на эту высоту подняться. Такой взгляд достаточно владеет сейчас и европейским обществом. В ФРГ это приводит к настроению не очень-то заботиться об объединении Германии, ничего мистически необходимого в немецком национальном единстве, мол, нет. В Великобритании, еще с иллюзорной хваткой ее за мифическое Британское содружество и при чутком возмущении общества против малейших расовых утеснении, это привело к тому, что страна наводнилась азиатами и вест-индцами, совершенно равнодушными к английской земле, культуре, традициям в только ищущими пристроиться к уже готовому высокому стандарту жизни. Так ли уж это хорошо? Не нам издали судить. Но век наш вопреки прорицаниям, порицаниям и заклинаниям оказался повсюдным сплошным веком оживления наций, их самосознания, собирания. И чудодейственное рождение и укрепление Израиля после двухтысячелетнего рассеяния - только самый яркий из множества примеров. Наши авторы как будто должны бы это знать, но в рассуждениях о России игнорируют. Горский раздражен против "бессознательного патриотизма", против "инстинктивной зависимости от природных и родовых стихий", он запрещает нам безотчётно иррационально просто любитьту страну, где мы родились, но требует от каждого возвыситься до "акта духовного самоопределения" и лишь таким способом выбрать себе родину. Среди признаков, объединяющих нацию, он не называет родного языка! (уступая даже такому теоретику, как... Сталин), ни - ощущения историиэтой страны. Лишь на подсобном месте признает "этническую и территориальную общность", а видит единство нации в религии (это верно, но религия может быть шире нации) и опять - в неопределенной "культуре" (не той ли, что у Померанца "переползает как змея"?). Настаивает, что существование наций противоречит Пятидесятнице. (А мы-то думали, что, сходя на апостолов языками многими, Дух Святой и подтвердил разнообразие человечества в нациях, - как оно и живет с тех пор.) С раздражением заклинает, что для России "центральной творческой идеей" должно стать не"национальное возрождение" (это имв кавычки взято и нам запрещено такое глупое понятие), а"борьба за Свободу и духовные ценности". А мы по невежеству и противопоставления здесь не понимаем: как же иначе может духовно растерзанная Россия вернуть себе духовные ценности, если не через национальное возрождение? До сих пор вся человеческая история протекала в форме племенных и национальных историй, и любое крупное историческое движение начиналось в национальных рамках, а ни одно - на языке эсперанто. Нация, как и семья, есть природная непридуманная ассоциация людей с врожденной взаимной расположенностью членов, - и нет оснований такие ассоциации проклинать или призывать к исчезновению сегодня. А в дальнем будущем видно будет, не нам. К тому ж, конечно, и Померанц. Уверяет он нас, что "с позиции народности все кошки серы... Бороться с отечественными порядками, стоя целиком на отечественной почве, так же просто, как вытащить себя из болота". И опять мы по тупости не понимаем: а с какойже почвы можно бороться с отечественнымипороками? - с интернациональной? Эту борьбу латышскими штыками и мадьярскими пистолетами - мы уже испытали своими ребрами и затылками, спасибо! Надо исправлять себя именно самим, а не кликать других мудрых себе в исправители. Скажут: да что я прицепился к этим двум, Померанцу да Горскому, даже полутора (аноним за половину), с Алтаевым два, с Телегиным - два с половиной? А потому что - направление, все - теоретики и, видно, выставятся еще не раз. Так на всякий будущий случай и поставим эти зарубки. Летом 1972 года, когда пылали русские леса по советскому бесхозяйству (у нашихзаботы были на Ближнем Востоке, в Латинской Америке), - бодрячок, весельчак и атеист Семен Телегин выпустил в Самиздат листовку, где впервые поднялся в свой гигантский рост и указал: это, мол, тебе, Россия, небесная кара за твои злодейства! Прорвало. КАк на национальную проблему смотрит центровая образованщина - для того пройдитесь по знатным образованским семьям, кто держит породистых собак, и спросите, как они собак кличут. Узнаете (да с повторами): Фома, Кузьма, Потап, Макар, Тимофей... И никому уха не режет, и никому не стыдно. Ведь мужики - только "оперные", народане осталось, отчего ж крестьянскими, хрестьянскими именами и не покликать? О, как по этому ломкому хребту пройти, и в обиду по напраслине своих не давши, и порока своего горше чужого не спуская?..
      7
      Однако, картина народа, нарисованная Померанцем, увы, во многом и справедлива. Подобно тому, как мы сейчас, вероятно, смертельно огорчаем его, что интеллигенции в нашей стране не осталось, а всё расплылось в образованщине, - так и он смертельно ранит нас утвержденьем, что и народатоже больше не осталось. "Народа больше нет. Есть масса, сохраняющая смутную память, что когда-то она была народом и несла в себе Бога, а сейчас совершенно пустая". "Народа в смысле народа-богоносца, источника духовных ценностей, вообще нет. Есть неврастенические интеллигенты - и масса". "Что поют колхозники? Какие-то остатки крестьянского наследства" да вбитое "в школе, в армии и по радио". "Где он, этот народ? Настоящий, народный, пляшущий народные пляски, сказывающий народные сказки, плетущий народные кружева? В нашей стране остались только следы народа, как следы снега весной... Народа как великой исторической силы, станового хребта культуры, как источника вдохновения для Пушкина и Гёте - больше нет". "То, что у нас обычно называют народом, совсем не народ, а мещанство". Мрак и тоска. А - близко к тому. И действительно, как было народу остаться? Накладывались в одну сторону и погоняли друг друга два процесса. Один - всеобщий (но в Россия еще бы долго он придержался и, может, могли б мы его миновать) - процесс, как модно называть, массовизации(мерзкое слово, но и процесс не лучше), связанный с новой западной технологией, осточертелым ростом городов, всеобщими стандартными средствами информации и воспитания. Второй - наш особый, советский, направленный стереть исконное лицо России и натереть искусственное другое, этот действовал еще решительней и необратимей. Как же остаться было народу? Были насильственно выкинуты из избы иконы и послушание старшим, печка хлебов и прялки. Потом миллионы изб, самых благоустроенных, вовсе опустошены, развалены или взяты под дурной догляд, и 5 миллионов трудоохотливых здравых семей вместе с грудными детьми посланы умирать в зимней дороге или по прибытии в тундру. (И наша интеллигенцияне дрогнула, не вскрикнула, а передоваячасть ее даже и сама выгоняла. Вот тогдаона и кончила быть, интеллигенция, в 1930-м, и за тот ли миг должен народ просить у нее прощения?) Остальные избы и дворы разорять уже было хлопот меньше. Отняли землю, делавшую крестьянина крестьянином, обезличили ее, как не бывало и в крепостное право, обезинтересили всё, чем мужик работал и жил, одних погнали на Магнитогорски, других - целое поколение так и погибших баб, заставили кормить махину государства до войны, всю великую войну и после войны. Все внешние интернациональные успехи нашей страны и расцвет сегодняшних тысяч НИИ был достигнут разгромом русской деревни, русского обычая. Взамен притянули в избы и в уродливые многоэтажные коробки городских окраин - репродукторы, пуще того поставили их на всех центральных столбах (по всему лику России и сегодня это бубнит от шести утра до двенадцати ночи, высший признак культуры, и пойди заткни - будет антисоветский акт). И те репродукторы докончили работу: они выбили из голов всё индивидуальное и всё фольклорное, натолкали штампованного, растоптали и замусорили русский язык, нагудели бездарных пустых песен (сочиняла их интеллигенция). Добили последние сельские церкви, растоптали и загадили кладбища, с комсомольской горячностью извели лошадь, изгадили, изрезали тракторами и пятитонками вековые дороги, мягко вписанные в пейзаж. Где ж и кому осталось плясать и плести кружева?.. Еще наслали лакомством для сельской юности серятину глупеньких фильмов (интеллигент: "надо выпустить, будут большие тиражные"), да то же затолкано и в школьные учебники, да то же и в книгах повзрослей (а ктописал их, не знаете?) - чтоб и новая свежесть не выросла там, где вырублен старый лес. Как танками изгладили всю историческую народную память (Александру Невскому без креста подняться дали, но чему поближе - нет), - и как же народу было сохраниться? Так вот, на этом пепелище, сидя в золе, разберемся. Народа - нет? И тогда, верно: уже не может быть национального возрождения??. И что ж за надрыв! - ведь как раз замаячило: от краха всеобщего технического прогресса, по смыслу перехода к стабильной экономике, будет повсюду восстанавливаться первичная связь большинства жителей с землею, простейшими материалами, инструментами и физическим трудом (как инстинктивно ищут для себя уже сегодня многие пресыщенные горожане). Так неизбежно восстановится во всех, и передовых, странах некий наследник многочисленного крестьянства, наполнитель народного пространства, сельскохозяйственный и ремесленный (разумеется с новой, но рассредоточенной техникой) класс. А у нас - мужик "оперный" и уже не вернется?.. Но интеллигенции - тоже нет? Образованщина - древо мертвое для развития? Подменены всеклассы - и как же развиваться? Однако - кто-то же есть? И как людям запретить будущее? Разве людямможно не жить дальше? Мы слышим их устало-теплые голоса, иногда и лиц не разглядев, где-нибудь в полутьме пройдя мимо, слышим их естественные заботы, выраженные русской речью, иногда еще очень свежей, видим их живые готовные лица и улыбки их, испытываем на себе их добрые поступки, иногда для нас внезапные, наблюдаем самоотверженные летные семьи, претерпевающие все ущербы, только бы душу не погубить, - и как же им всем запретить будущее? Поспешен вывод, что больше нет народа. Да, разбежалась деревня, а оставшаяся приглушена, да, на городских окраинах - стук домино (достижение всеобщей грамотности) и разбитые бутылки, ни нарядов, ни хороводов, и язык испорчен, а уж тем белее искажены и ложно направлены мысли и старания, - не почему даже от этих разбитых бутылок, даже от бумажного мусора, перевеваемого ветром по городским дворам, не охватывает такое отчаяние, как от служебного лицемерия образованщины? Потому что народв массе своей не участвует в казенной лжи, и это сегодня - главный признак его, позволяющий надеяться, что он не совершенно пуст от Бога, как упрекают его. Или, во всяком случае, сохранил невыжженное, невытоптанное в сердце место. Поспешен и вывод, что нет интеллигенции. Каждый из нас лично знает хотя бы несколько людей, твердо поднявшихся и над этой ложью и над хлопотливой суетой о6разованщины. И я вполне согласен с теми, кто хочет видеть, верить, что уже видит некое интеллигентное ядро- нашу надежду на духовное обновление. Только по другим бы признакам я узнавал и отграничивал это ядро: не по достигнутым научным званиям, не по числу выпущенных книг, не по высоте образованности "привыкших и любящих думать, а не пахать землю", не по научности методологии, легко создающей "отраслевые подкультуры", не по отчужденности от государства и от народа, не по принадлежности к духовной диаспоре ("всюду не совсем свои"). Но - по чистоте устремлений, по душевной самоотверженности - во имя правды и, прежде всего, - для этойстраны, где живешь. Ядро, воспитанное не столько в библиотеках, сколько в душевных испытаниях. Не то ядро, которое желает считаться ядром, не поступясь удобствами жизни центровой образованщины. Мечтал Достоевский в 1887 году, чтобы появилась в России "молодежь скромная и доблестная". Но тогдапоявлялись "бесы" - и мы видим, куда мы пришли. Однако свидетельствую, что сам я в последние годы своими глазами видел, своими ушами слышал эту скромную и доблестную молодежь, - она и держала меня как невидимая пленка над кажущейся пустотой, в воздухе, не давая упасть. Не все они сегодня остаются на свободе, не все сохранят ее завтра. И далеко не все известны нашему глазу и уху: как ручейки весенние, где-то сочатся под толстым серым плотным снегом. Это порочность метода: вести рассуждение в "социальных слоях", никак иначе. В социальных слоях получается безнадежность (как у Амальрика и получилось). Интеллигенция-образованщина как огромный социальный слойзакончила свое развитие в теплом болоте и уже не может стать воздухоплавательной. Но это и в прежние, лучшие времена интеллигенции было неверно: зачислять в интеллигенцию целыми семьями, родами, кружками, слоями. В частности могли быть и сплошь интеллигентная семья, в род, и кружок, в слой, а всё же по смыслу слова интеллигентом человек становится индивидуально. Если это и был слой, то - психический, а не социальный, и значит вход и выход всегда оставались в пределах индивидуального поведения, а не рода работы и социального положения. И слой, и народ, и масса, в образованщина - состоят из людей, а для людейникак не может быть закрыто будущее: люди определяют свое будущее сами, и на любой точке искривленного и ниспадшего пути не бывает поздно повернуть к доброму и лучшему. Будущее - неистребимо, и оно в наших руках. Если мы будем делать правильные выборы. Вот и в сочинениях Померанца среди многих противоречивых высказываний выныривают то там, то сям поразительно верные, а если сплотить их, увидим, что и с разных сторон можно подойти к сходному решению. "Нынешняя масса это аморфное состояние между двумя кристаллическими структурами... Она может оструктуриться, если появится стержень, веточка, пусть хрупкая, вокруг которой начнут нарастать кристаллы". С этим - не поспоришь. Однако, упорно преданный интеллигентским идеалам, Померанц отводит эту роль стержня-веточки - только интеллигенции. По трудной доступности Самиздата надо цитировать обширно: "Масса может заново кристаллизоваться в нечто народоподобное только вокруг новой интеллигенции". "Рассчитываю на интеллигенцию вовсе не потому, что она хороша... Умственное развитие само по себе только увеличивает способность ко злу... Мой избранный народ плох, я это знаю... но остальные еще хуже". Правда, "прежде, чем посолить, надо снова стать солью", а интеллигенция перестала быть ею. Ах, "если бы у нас хватило характера отдать все свои лавровые венки, все степени и звания... Не предавать, не подвывать... Предпочесть чистую совесть чистому подъезду и приготовиться обходиться честным куском хлеба без икры". Но: "Я просто верю, что интеллигенция может измениться и потянуть за собою других"... Здесь мы ясно слышим, что интеллигенцию Померанц выделяет и отграничивает по умственному развитию, лишь желаетей - иметь инравственные качества. Да не в том ли заложена наша старая потеря, погубившая всех нас, - что интеллигенция отвергла религиозную нравственность, избрав себе атеистический гуманизм, легко оправдавший и торопливые ревтрибуналы и бессудные подвалы ЧК? Не в том ли и начиналось возрождение "интеллигентного ядра" в 10-е годы, что оно искало вернуться в религиозную нравственность - да застукали пулеметы? И то ядро, которое сегодня мы уже, кажется, начинаем различать, оно не повторяет ли прерванного революцией, оно не есть ли по сути "младовеховское"? Нравственное учение о личности считает оно ключом к общественным проблемам. По такому ядру тосковал и Бердяев: "Церковная интеллигенция, которая соединяла бы подлинное христианство с просвещенным и ясным пониманием культурных и исторических задач страны". И С. Булгаков: "Образованный класс с русской душой, просвещенным разумом, твердой волею". Это ядро не только не уплотнено, как надо быть ядру, оно даже не собрано, оно рассеяно, взаимонеузнано: его частицы многие не видели, не знают, не предполагают друг о друге. И не интеллигентность их роднит - но жажда правды, но жажда очиститься душою и такое же очищенное светлое место содержать вокруг себя каждого. Потому и "неграмотные сектанты" и какая-нибудь неведомая нам колхозная доярка тоже состоят в этом ядре добра, объединяемые общим направлениемк чистой жизни. А какой-нибудь просвещенный академик или художник вектором стяжательства и жизненного благоразумия направлен как раз наоборот - назад, в привычную багровую тьму этого полувека. Сколько это - "стержень-веточка" для "кристаллизации" целого народа? Это десятки тысяч людей. Это опять-таки потенциальный слой- но не перелиться ему в будущее просторной беспрепятственной волною. Так безопасно и весело, как обещают нам, не бросая НИИ, по уик-эндам и на досуге, не составить "хребта нового народа". Нет, - это придется совершать в будни, на главном направлении вашего бытия, на самом опасном участке, да еще и каждому в леденящем одиночестве. Обществу столь порочному, столь загрязненному, в стольких преступлениях полувека соучастному - ложью, холопством радостным или изневольным, ретивой помощью или трусливой скованностью, - такому обществу нельзя оздоровиться, нельзя очиститься иначе, как пройдя через душевный фильтр. А фильтр этот ужасный, частый, мелкий, имеет дырочки, как игольные ушки, - на одного. Проход в духовное будущее открыт только поодиночно, через продавливание. Через сознательную добровольную жертву. Меняются времена - меняются масштабы. 100 лет назад у русских интеллигентов считалось жертвой пойти на смертную казнь. Сейчас представляется жертвой - рискнуть получить административное взыскание. И по приниженности запуганных характеров это не легче, действительно. Даже при самых благоприятных обстоятельствах (одновременная множественность жертвенного порыва) придется потерять не музейную икру, как предупреждает Померанц, но - апельсины, но - сливочное масло, торговля которыми так налажена в научных центрах. Ликовали злорадные критики, что в "Круге первом" я обнажил "низкий уровень любви в народе" пословицею "для щей люди женятся, для мяса замуж идут", а мы, мол, любим и женимся только на уровне Ромео! Но пословиц русских много, для разных оттенков и ситуаций. Есть и такая:
      Хлеб да вода - молодецкая еда.
      Вот на этакойеде предстоит нам показать уровень своейлюбви к этой стране и ее белым березкам. А любить их глазами - мало. Понадобится осваивать жестокий Северо-Восток - и придется ехать вашим излюбленным образованским детям, а не ждать, чтобы мещанствоехало вперед. И все умные советы анонимных авторов - конспирация, конспирация, "только не вылазки в одиночку", тысячелетнее просвещение да развитие тайком культуры вздор. Из нашей нынешней презренной аморфности никакого прохода в будущее не оставлено нам, кроме открытой личной и преимущественно публичной (пример показать) жертвы. "Вновь открывать святыни и ценности культуры" придется не эрудицией, не научным профилем, а образом душевного поведения, кладя свое благополучие, а в худых оборотах - и жизнь. И когда окажется, что образовательный ценз и число печатных научных работ тут совсем ни к чему, с удивлением мы почувствуем рядом с собою так презираемых "полуграмотных проповедников религии". Слово "интеллигенция", давно извращенное и расплывшееся, лучше признаем пока умершим. Без замены интеллигенции Россия, конечно, не обойдется, но не от "понимать, знать", а от чего-то духовногобудет образовано то новое слово. Первое малое меньшинство, которое пойдет продавливаться через сжимающий фильтр, само и найдет себе новое определение - еще в фильтре или уже по другую сторону его, узнавая себя и друг друга. Там узнается, родится в ходе их действия. Или оставшееся большинство назовет их без выдумок просто праведниками(в отличие от "правдистов"). Не ошибемся, назвав их пока жертвенною элитой. Тут слово "элита" не вызовет зависти ничьей, уж очень беззавистный в нее отбор, никто не обжалует, почему его не включили: включайся, ради Бога! Иди, продавливайся! Из прошедших (и в пути погибших) одиночек составится эта элита, кристаллизующая народ. Станет фильтр для каждой следующей частицы всё просторней и легче - и всё больше частиц пойдет через него, чтобы по ту сторону из достойных одиночек сложился бы, воссоздался бы и достойный народ(это свое понимание народая уж высказывал). Чтобы построилось общество, первой характеристикой которого будет не коэффициент товарного производства, не уровень изобилия, но чистота общественных отношений. А другого пути я решительно не вижу для России. И остаётся описать только устройство и действие фильтра.
      8
      Со стороны над нами посмеются: какой робкий и какой скромный шаг воспринимается нами как жертва. По всему миру студенты захватывают университеты, выходят на улицы, даже свергают правительства, а смирнее наших студентов в мире нет: сказано - политучёба, пальто с вешалки не выдавать, и никто не уйдет. В 1962 весь Новочеркасск бушевал, но в общежитии Политехнического института заперли дверь на замок - и никто не выпрыгнул из окна! Или: голодные индусы освободились из-под Англии безнасильным непротивлением, гражданским неповиновением, - но и на такую отчаянную смелость мы не способны - ни рабочий класс, ни образованщина, мы Сталиным-батюшкой напуганы на три поколенья вперед: как же можно не выполнитькакого-нибудь распоряжения власти? то уж - самогубительство последнее. И если написать крупными буквами, в чем состоит наш экзамен на человека: