Человек, находящийся в бодрствующем состоянии на уровне аристотелевой логики, нередко не осознает, что он - лишь щепка в океане континуальности. Под логическим аристотелевым уровнем есть уровень предмышления, описываемый вероятностной "бейесовской логикой", затем - подвалы сознания, наполненные образами, ниже - телесность, поддерживающая сознание. Как бы "над" нашим обычным мышлением (если пользоваться пространственными образами) существуют "подвалы космического сознания" - то самое "коллективное бессознательное", наполненное юнговскими архетипами. Еще "выше" на метауровне простирается космическое сознание - целостность всех возможных смыслов, источник творчества. Если обратиться к этой системе, оказывается, что создать нечто новое означает понять то, что уже существует в космическом сознании (распаковать наличные смыслы). Понимание же в этом случае становится "перепониманием", пониманием заново уже наличных смыслов.
      Континуальность как фундаментальная черта личности позволяет нам изменяться во времени, генерировать нетривиальные фильтры - творчески переосмысливать окружающий мир и свой опыт. Личность - текст, способный к самоинтерпретации, микродемиург. Личность - не только капсулизиро-ванное эго, но "метаэго" - творческая изменчивость. При этом Налимов подчеркивает, что смысл, творчество и трагизм тесно связаны между собой. Лишь отказавшись от смыслов, от избирательной фильтрации (а значит, от своего конечного "я") мы можем обрести великий покой.
      Связь дискретного "я" с континуальностью Налимов показывает через понятия "многомерности личности" и "гиперличности".
      Многомерность личности - существование в нашем сознании "второго я", без которого невозможен внутренний диалог, а также обнаружение "субличностей" - нескольких "я", не совпадающих друг с другом по мироотношению (так, герои художественного произведения представляют собой субличности автора). Многомерность - не болезнь, с ее осознанием связано расширение личностной семантики. В патологических случаях многомерность переходит в расщепление личности.
      Гиперличность - межличностная структура, слияние двух "я" в одно. Это происходит под влиянием сильного чувства любви, в гипнозе, при тантрических и других духовных практиках. Гиперличность стихийно создается в возбужденной толпе, когда собственные ответственные "я" теряются, и рождается стихийно действующий неконтролируемый монстр.
      Однако что же есть личность? - ставит вопрос В. В. Налимов. Это - не предметность, а способность к открытости запредельному, к самообогащению, к многомерности. Важнейшая черта личности - умение быть иллюзорной как всякий текст, поддающийся множеству интерпретаций, а личность - это еще и текст, изменяющий сам себя. Иллюзорность личности - в ее спонтанности, в ее открытости вселенской потенциальности. Проявлением спонтанности личности выступает перестройка смыслов.
      Спонтанность, подчеркивает Налимов, - одна из самых трудных философских категорий, так как она всегда забегает вперед, является трансличностным началом, связывающим личное со вселенским. В то же время мы чувствуем спонтанность внутри нас.
      Кроме понятия спонтанности очень важно понятие транс-цен денции. Трансценденция - выход личности за пределы жесткой смысловой капсулизации, путь поиска связи со вселенским началом. Это путь преодоления жесткой культурной парадигмы, не способной вместить разные личности. Налимов перечисляет несколько путей трансценденции. Вот некоторые из них: развитие воображения, медитация, создание гиперличности, реинкарнация (создание надвременной гиперличности). Трансценденция, пишет Налимов, это не только обращение к смыслам, но и восстание против них. Это путь в нирвану (са-мадхи), это путь угасания привязанностей, полное освобождение от смысловой капсулизации, достижение запредельного состояния "нераспакованного семантического континуума". Это интеграция без предпочтений.
      Впрочем, в понимании самого автора трансценденция - это все-таки не преодоление смыслов, а борьба за обретение способности к их обновлению, за открытость себе, другим и миру (нетерпимость - удел одномерной личности, личности малой размерности). Трансценденция - это прикосновение к космическому началу жизни, раскрепощение своего Метаэго.
      7. Л. Н. Гумилев
      Гумилев Лев Николаевич (1912-1992) - русский философ и этнограф, доктор исторических и географических наук, создатель теоретической дисциплины этнологии. Сын знаменитых родителей, поэтов Николая Гумилева и Анны Ахматовой, Л. Н. Гумилев прошел трудный жизненный путь, был репрессирован, многие годы провел в сталинских лагерях. Десятилетиями его произведения не могли увидеть свет. Лишь в конце 70-х - начале 80-х гг. началась широкая полемика по его концепции этногенеза в связи с философией истории, которую он разрабатывал.
      Лев Гумилев написал два десятка монографий и более трехсот статей по истории и культуре разных народов Евразии. Одной из наиболее ярких его работ, где последовательно излагаются основные идеи автора, является книга "Этногенез и биосфера земли". Она была написана в середине 70-х годов и депонирована в ИНИОНе. Только в 1989 году этот интересный труд стал известен широкому читателю. Концепция Гумилева находит свое выражение и в таких его работах, как "Этносфера. История людей и история природы", "Ритмы Евразии" и др.
      Находясь на границе естественно-научных и гуманитарные исследований, Гумилев стремится применять к гуманитарному материалу естественно-научную методологию. Собственно, этнология для него, это наука, обрабатьтающая гуманитарные материалы методами естествознания. С этой точки зрения он и пересматривает понятие этноса, принятое в советской этнографии 70-х-80-х годов. Этносом считалась группа людей, объединенная территориально, а также собственно-культурными факторами - единством языка, самосознания, традиций. Не отбрасывая идею о культурном единстве этноса, Гумилев стремится вскрыть под этнической целостностью биофизическую основу, которая и приводит к культурному единству и своеобразию. В своих взглядах он опирается на идеи классического географического детерминизма, на концепцию В. И. Вернадского, применяет энергетические представления. История предстает в его изложении не как собственно-социальный, но как социоестественный процесс, укорененный в природных закономерностях.
      Этнос для Гумилева - это устойчивый коллектив особей, противопоставляющий себя всем прочим аналогичным коллективам, имеющий своеобразное внутреннее строение и динамический стереотип поведения. Этнос имеет сложносоставную структуру. Он включает в себя субэтносы и может создавать с другими этносами суперэтнос. Так гасконцы, бургунды и норманны являются субэтносами в рамках французского этноса, а французы, немцы и англичане в единстве образуют европейский суперэтнос.
      Разные этносы обладают разными полевыми вибрациями, не похожими друг на друга. Характер этнического поля передается от матери к ребенку.
      Формирование нового этноса происходит в результате следующего из космоса энергетического толчка, который сообщает группе индивидов избыточную энергию, называемую Гумилевым "пассионарностью". Это слово происходит от passion - страсть. Пассионарность проявляется в том, что приобретшие ее индивиды неодолимо стремятся к некоей деятельности, связанной с достижением намеченной цели. Эта цель может быть как разумной и полезной, так и губительной для преследующих ее субъектов. Однако пассионарным личностям достижение этой цели представляется более ценным, чем собственная жизнь.
      Пассионарии - это мутанты, у которых не работает инстинкт самосохранения, свойственный обычным людям. Однако именно они являются той "закваской", без которой не может развиться этнос и сложиться новая культура. Пассионарии - экстремальные особи, ими движет бессознательное стремление. Вообще, люди для Гумилева часто действуют под влиянием мощных бессознательных влечений, вытекающих из их биофизической природы. Они бросаются в созидательную или разрушительную деятельность, ведомые мощным инстинктом, подобно туче саранчи, которая снимается с места, гонимая слепым импульсом.
      Л. Н. Гумилев описывает образы пассионариев. Это, в основном, крупные полководцы, воины, политики. Он говорит об Александре Македонском, Наполеоне, Яне Гусе, Жанне д' Арк, Сулле. Пассионарность, по Гумилеву, заразительна. Он выдвигает гипотезу пассионарного поля (подобия электромагнитного поля), благодаря которому пассионарность передается и один человек способен "наэлектризовать" десятки и сотни других людей. Так под влиянием пассионария-полководца полк действует беззаветно-храбро как единое целое. Пассионарная индукция проявляется повсюду. Гумилев говорит о пассионар-ности писателей и музыкантов, личное общение с которыми производит неизгладимое впечатление и заставляет людей следовать им. Передача пассионарности требует достаточно близкого контакта. Пассионарии не обязательно знаменитые люди, этим качеством могут обладать самые на первый взгляд рядовые граждане.
      Кроме пассионариев, которых в обществе всегда не так уж много, в состав этноса входят гармонические личности, не обладающие особым энергетическим зарядом, и субпассионарии. Гармонические личности, у которых пассионарный импульс и инстинкт самосохранения уравновешены, спокойно живут без пассионариев, пока не появляется внешний враг, для борьбы с которым нужно добровольное самопожертвование и пассионарная одержимость. Тогда без пассионариев гармонические личности оказываются слабы и беззащитны.
      Субпассионарии - это люди с "отрицательной пассионарностью", ими управляют примитивные эгоистические импульсы, они не способны на страстное целедостижение и тем более самопожертвование. Они согласны продаваться за малые блага, быть наемниками любому тирану, плакать, ругаться и острить, но не сопротивляться насилию.
      Пассионарии, усилиями которых создается монолитность и своеобразие этноса, быстро гибнут, ибо не стремятся к сохранению своей жизни. Однако в силу своей энергетичности они успевают за короткую жизнь произвести на свет бастардов и таким образом рассеивают свой генофонд, позволяя этносу сохранять и поддерживать пассионарность.
      Всякий этногенез, идущий в результате пассионарного толчка, это более или менее интенсивная утрата системой пассионарности, гибель пассионариев и их генов. Возникнув, пассионарный толчок прокатывается по определенной территории и локализуется в результате естественных географических границ гор, водных препятствий и т.д. На этой территории разворачивается теперь этническая история, полная разнообразных конкретных событий, но подчиненная определенному закону.
      Первая фаза - фаза подъема; это появление и увеличение числа пассионариев. Она длится около 300 лет и переходит в фазу акмэ - расцвета, когда складывается социокультурное своеобразие этноса. Вторая фаза тоже занимает около 300 лет. В этих первьгх периодах своего существования этнос практически неистребим и непокорим, он имеет тенденцию к экспансии и руководствуется лозунгом "Надо исправить мир, ибо он плох". Впрочем, избыток энергии может приводить к "пассионарному перегреву", что выражается, в частности, в кровопролитиях внутри системы и ослабляет этнос. Затем происходит переход к фазе надлома, которая длится от 150 до 200 лет, и в это время начинается падение пассионарности. Оно продолжается в инерционной фазе и фазе обскурации, когда идет процесс замены пассионариев субпассионариями. Эти фазы сильно варьируют по времени. Наконец, следует либо гибель этноса под ударами внешнего пассионарного врага, либо его неопределенно-долгое пребывание в состоянии "реликта" - вялая дремота без творческих сил вплоть до завоевания соседями. Таким образом, для Гумилева жизнь этноса во всем подобна жизни живого организма, проходящего все этапы от рождения до смерти.
      8. Ю. М. Лотман
      Лотман Юрий Михайлович (1922-1993) - философ, филолог, культуролог, один из основателей и лидеров Тартуско-Московской семиотической школы (семиотика - теория знаковых систем). Тарту ско-Московская семиотическая школа провела свой первый симпозиум в 1962 году и вскоре начала регулярно издавать "Труды по знаковым системам". Этот союз лингвистов и литературоведов, просуществовавший много лет, ставил своей задачей найти и описать язык там, где это только возможно.
      Ю. М. Лотман как глава семиотической школы создает в своих произведениях семиотическую концепцию культуры - он рассматривает культуру как особого рода язык, как знаковую систему, исследует, каким образом эта знаковая система моделирует мир. Реальный мир для Лотмана есть "текст", а задача культуры - прочесть посланное миром сообщение и постичь его смысл. Ведущими понятиями концепции Лотмана являются "семиосфера" и "модель культуры". Модель культуры - это самосознание культуры, ее основная схема, дающая возможность понимать культуру и интерпретировать ее. Семиосфера это реализация коммуникции в культуре, ее живая интерпретация. Среди многочисленных и разнообразных произведений Ю. М. Лотмана - "Лекции по структуральной поэтике" (1964), "Структура художественного текста" (1970), множество статей, ныне изданных в трехтомнике "Ю. М. Лотман. Избранные статьи", книга "Культура и взрыв" (1992).
      Стремясь понять особенности культуры как языкового се миотического образования, Лотман говорит, что "интеллекту альное поведение" - это не только хранение и передача инфор мации и алгоритмизированные операции по правильной ее пе редаче, но и способность к созданию новых сообщений. Новые сообщения всегда выступают как выходящие за рамки алгоритма "неправильные". В культуре они выступают, однако, как полезные и необходимые, ибо являются по сути творческими Представим себе, говорит Лотман, два языка - континуальный (язык живописи XIX века) и дискретный (обычный естественный язык). Если переводить некое содержание с естественного языка на язык живописи, а потом обратно, мы получим в результате переводов текст, не совпадающий с исходным - новое сообщение. Оно адекватно исходному тексту лишь условно Структура условно-адекватных переводов является, по Лот-ману, упрощенной моделью творческого интеллектуального процесса и функционирования культуры в целом.
      Человеческая культура неоднородна и многоязычна, так же, как любое интеллектуальное устройство. Яркой чертой двойственности (дуализма) в любых культурах выступает наличие словесно-дискретных и иконических (изобразительных) языков, которые выступают как взаимоподобные символы. Хотя на разных этапах человеческой культуры одна из систем может претендовать на всеохватность, структура в целом принципиально биполярна (двуполюсна), как биполярен двуполушарный человеческий мозг. Человеческое переживание мира всегда строится как постоянная система внутренних переводов и перемещения текстов из линейно-словесного в мифологически-образное мышление и обратно. Точной передачи содержания быть не может и речь идет лишь о смысловой эквивалентности.
      Интегрировать противоположные семиотические структуры в единое целое должна человеческая личность. Если общение между данными языками оказывается невозможным, наступает распад культурной личности данного уровня и она семиотически (а иногда и физически) просто перестает существовать.
      Механизмы интеграции бывают двух родов. Во-первых, это метаязык, позволяющий описывать два различных языка как один. Во-вторых, это креолизация, когда принципы одного из языков оказывают глубокое воздействие на другой, несмотря на совершенно различную природу грамматик. Так в немом кино принцип "слов" и "фраз" был перенесен на движущееся изображение, в результате чего возникла поэтика монтажа.
      В толще культуры всегда идут два противоположных процесса: каждый культурно-активный язык расщепляется на два, в результате чего общее количество языков культуры растет, однако одновременно пара языков интегрируется в целостные семиотические образования. Такие интегрированные семиотические пары языков, обладающие способностью не только хранить информацию, но и вырабатывать новую, выступают как "культурные индивидуальности". Интегрируясь между собой, они в конечном счете образуют индивидуальность культуры.
      Индивидуальные различия с точки зрения Ю. М. Лотмана принадлежат к самой основе бытия человека как культурно-семиотического объекта. Условием же существования индивидуального сознания выступает неопределенность. Если представить некое устройство, которое отвечает только "да" и "нет", то оно не является сознанием, так как обладает: 1) бедным и неэффективным "всезнанием", отбрасывающим как несущественное все, кроме утверждения и отрицания, 2) отсутствием сомнений и колебаний, 3) полным пониманием между отправителем и получателем сигнала. Однако, такое устройство не могло бы развиваться. О сознании и о развитии можно говорить, только если у нашего "устройства" появится пустая клетка для будущих, еще не определенных пока состояний. Но тогда дешифровка информации внешнего мира перестанет быть данной раз и навсегда.
      С введением "пустых клеток" реагирующий механизм станет гибким, способным развиваться, создавать более действенные отображения внешних ситуаций, но вместе с тем он утратит всезнание, отсутствие колебаний, а реакция на внешнюю ситуацию уже не будет следовать однозначно, автоматически, а превратится в поступок, включающий в себя оценку и выбор. Незнание и неуверенность сопровождают развитие интеллекта, сознания, культуры. Именно поэтому появление феномена мысли было сопряжено с появлением религии - средства возместить неуверенность через обращение к покровительствующим существам, обладающим всезнанием. Другим средством преодолеть неуверенность является обращение к коллективному разуму культуре. Культура - сверхындивидуальный интеллект - представляет собой механизм, восполняющий недостатки индивидуального сознания.
      Если бы мы могли представить себе существо, действующее в условиях полной информации, то оно не нуждалось бы в обращении к сверхиндивидуальности культуры. Однако нормальный человек действует в условиях недостатка информации. По мере роста знания незнание не уменьшается, а увеличивается, в этих условиях недостаток информации компенсируется ее стереоскопичностью - возможностью получать совершенно иную проекцию той же реальности, перевод ее на совершенно другой язык. Польза партнера по коммуникации заключается в том, что он - другой. Коллективная выгода участников коммуникативного акта состоит в том, чтобы развить нетождественность тех моделей, в форме которых внешний мир отображается в их сознании. Это достигается при несовпадении кодов, образующих сознание каждого их них. Чтобы быть взаимно полезными, участники коммуникации должны "разговаривать на разных языках". Своеобразие индивидуальностей должно увеличиваться, что компенсируется метаязыковыми механизмами и возникновением общего языка - смеси специализированных подъязыков.
      Соединяя в высшее единство языки (семиотические структуры), Культура соединяет в мыслящее целое и различные индивидуальности. При этом входя в целое как часть, человеческая индивидуальность не перестает быть целым. Поэтому отношение между частями не имеет автоматического характера, а каждый раз присутствует семиотическое напряжение и коллизии, принимающие порой драматический характер. Богатство внутренних конфликтов обеспечивает Культуре как коллективному разуму исключительную гибкость и динамичность.
      9. Э. В. Ильенков
      Ильенков Эвальд Васильевич (1924-1979) - выдающийся русский философ, крупный специалист по теории диалектики и истории философии. Высказал ряд оригинальных идей в области педагогики, психологии, эстетики, теории культуры. После участия в Великой Отечественной войне - студент, аспирант философского факультета МГУ. С 1953 г. и до конца жизни работал в Институте философии Академии наук СССР сначала младшим, а затем старшим научным сотрудником. Лауреат Академической премии им. Н. Г. Чернышевского. В течение всей своей творческой жизни подвергался систематической, необоснованной критике и травле за "гносеологизм", "гегельянство" и т.п.
      Основные работы: "Диалектика абстрактного и конкретного в "Капитале" Маркса". М., 1960, "Об идолах и идеалах". М., 1968; "Диалектическая логика". М., 1974; "Ленинская диалектика и метафизика позитивизма". М., 1979; "Искусство и коммунистический идеал". М., 1983; "Философия и культура". М., 1991; "Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении". М., 1997.
      В центре научных интересов Э. В. Ильенкова была разработка проблем диалектики как Логики и теории познания. Он внес большой вклад в создание диалектико-логической концепции мышления, связанной прежде всего с выявлением таких всеобщих характеристик научного знания, как принцип противоречия в мышлении, восхождение от абстрактного к конкретному, соотношение исторического и логического, истины и заблуждения и др.
      Э. В. Ильенков сформулировал оригинальные идеи, касающиеся категорий "идеал" и "идеальное". Последнее он понимал как отражение внешнего мира в формах деятельности человека, в формах его сознания и воли. При этом Э. В. Ильенков подчеркивал, что идеальное есть не индивидуально-психологический, тем более не физиологический акт, а факт общественно-исторический, продукт и форма духовного производства.
      Философ обосновал фундаментальную роль идеального в процессе личностного становления индивида. Он считал, что основанием этого процесса является способность человека действовать в идеальном плане, т.е. осваивать всеобщую меру бытия вещей. Как всякий основательный мыслитель, Ильенков тайну творческой способности человека связывает с природой идеи, идеального. Идеи, по его мнению, это не предельные абстракции нашего рассудка, а своего рода "образцы", нормы бытия. Идеи выводят нас в реальность, сообщающую, генерирующую, инициирующую через нас смысл нашей же активности - как внутренней, так и внешней.
      Ильенков считал, что творчество только в той мере есть открытие вечности и свободы, в какой оно есть обретение идеальности и объективного смысла. Бессмысленная деятельность суживает человеческие возможности и, тем самым, непосредственно несет в себе фальшь и несправедливость. Предметы, создаваемые человеком в акте творчества, должны внутренне соответствовать своему предназначению. Только в этом случае они получают эстетическую и этическую значимость. Ильенков был убежден в том, что науку и искусство мы именно потому относим к высоким сферам творчества, что выявляемые ими ценности - истина и красота, - суть всеобщие характеристики, атрибуты вечной и единой реальности.
      В последние годы жизни Э. В. Ильенков много внимания уделял анализу теоретических и методологических проблем формирования высших психических способностей человека, особенно в связи с выдающимися исследованиями А. И. Мещерякова по становлению и развитию психики слепоглухонемых детей. В решении этих вопросов особенно ярко обнаружились возможности тонкой историко-философской реконструкции проблемы личности, выявленные Ильенковым.
      Проблема психического (личностного) развития слепоглухонемого ребенка не содержит, в понимании Ильенкова, ни грана дефектологической специфики, скорее, наоборот, она высвечивает всеобщие нормы индивидуального развития человека в "чистом виде".
      Важнейшей задачей педагогики Ильенков считал такое построение процесса обучения и воспитания, чтобы это был не тренаж памяти, не простое накопление информации и тому подобные упражнения, но с самого начала и до конца был процессом формирования самой способности мыслить, процессом воспитания. "Школа должна учить мыслить", - неоднократно подчеркивал Ильенков, а важнейшей "школой мышления" считал историю философии. Разумеется, он был далек от того, чтобы рассматривать суть педагогического процесса как механическое приложение готовых философских категорий и принципов. Это в равной мере и процесс уточнения последних, выявление их гибкости, изменчивости и взаимосвязи.
      Публикации Э. В. Ильенкова и его выступления отличались широкой эрудицией, глубокой содержательностью и бескомпромиссной страстностью изложения, ясностью, доступностью и образностью языка, блестящим литературным стилем. Для него были характерны смелость мысли, нестандартность подходов и оригинальность в решении сложнейших философско-методологических и смысложизненных проблем.
      Влияние Ильенкова в той или иной степени испытали многие гуманитарии, особенно того поколения, которое принято называть "шестидесятниками". До последних дней жизни он был окружен молодежью, которая вдохновлялась его идеями. Работы Ильенкова издавались в Германии, Италии, Великобритании, Греции, Японии и в других странах.
      10. М. К. Мамардашвили
      Мамардашвили Мераб Константинович (1930-1990), доктор философских наук, профессор, преподавал в Московском и Тбилисском университетах, был сотрудником Института философии Академии наук СССР. Живя в эпоху, когда доминирующей техникой и практикой философского мышления был язык марксизма, Мамардашвили попытался показать, что существуют проблемы, для решения которых необходим не только иной язык, но и иное понимание философии. Сознание и мышление и были теми проблемами, осмыслению которых посвящены практически все труды мыслителя.
      Разрабатывая философию сознания, Мамардашвили обращался прежде всего к истории философии, и наиболее значимыми для него были фигуры Маркса, Гегеля, Декарта, Канта, Гуссерля, Кафки. Но он не стал ни картезианцем, ни кантианцем, ни гегельянцем, ни марксистом, ни гуссерлианцем. Он дерзнул быть Мыслителем. Следуя европейской традиции трансцендентального анализа сознания, Мамардашвили пытался понять, что есть мысль, как можно мыслить мысль, т.е. помыслить то, чем мыслишь. Акт "промысливания мысли" реализован в философии Платона, Декарта, Канта. Эти философы, утверждал Мамардашвили, каждый раз заново в процессе мыслительной работы с самой же мыслью выявляли некие "первоэлементы мысли", обеспечивающие познавательные способности человека. Поэтому философию он и определял как мысль мысли. Парадокс же заключается в том, что хотя "реальная" философия работала с мыслью, "технология" такой работы не была прояснена в текстах. Мамардашвили ставит перед собой задачу неимоверной трудности: реконструировать процесс работы мысли с самой же мыслью.
      Этой теме посвящены работы: "Классический и неклассический идеалы рациональности" (1984), "Кантианские вариации" (1989), сборник его статей под общим названием "Как я понимаю философию" (1990), "Беседы о мышлении" (1991), "Картезианские размышления" (1993), "Необходимость себя" (1996), "Лекции по античной философии" (1997) и др.
      Вслед за Парменидом, Мамардашвили утверждает, что вопрос о мышлении обращается всякий раз в вопрос о бытии, которое в отличие "от просто эмпирических фактов" нам неизвестно. Оно "прежде всего дано нам в чувстве той отрешенной тоски, которую мы все хоть на миг, хоть раз в жизни испытали", когда вдруг ощутили свою чуждость этому миру и почувствовали свою принадлежность иному, неизвестному, таинственному, но внезапно и вдруг ясно для нас проступившему иному миру. Мысль, считает Мамардашвили, возникает в том зазоре, который образуется между нашим "зависанием" над пропастью неизвестного нам мира и отсутствием природных естественных механизмов нашего осуществления в нем. Например, мы можем эмпирически испытать доброе намерение. Но оно возможно только в силу существования того, что называется "добром самим по себе" и что не совпадает с нашим эмпирическим переживанием.
      Мысль начинается со способности отличить психологические переживания добра от добра "как такового", не доступного эмпирическому его "испытыванию". Поэтому-то Платон объяснял акт мысли как акт "воспоминания" идей, бытийствующих во вневременном, сверхчувственном мире. Античная мысль начинается с удивления, о чем свидетельствуют сами античные философы. Связано оно, считает Мамардашвили, прежде всего с осознанием того факта, что эмпирическое бытие людей построено так, что в нем не могло быть и не должно было быть ни добра, ни справедливости, ни любви, а тем не менее они есть. Из удивления по поводу того, что в чувственном мире есть нечто, что из него не выводимо, из него не следует, родилась философская мысль.
      Мамардашвили неоднократно подчеркивал, что мыслить очень трудно, "мысль - это ад": она всегда совершается "на пределе человечески возможного". Он относил мышление к ряду "метафизических невозможностей", т.е. событий, которые не являются само собой разумеющимися: "оно может случиться, а может и не случиться", "события мышления почти что невозможны, но бывают - и это удивительно". Но удивление есть начало мысли, и в данном случае мысль мыслит свою возможность быть. Удивляться тому, почему, например, мысль, добро, справедливость, любовь и т.д. не могут спонтанно возникнуть в человеческом эмпирическом бытии, но все-таки в нем присутствуют, думать об этом - это значит мыслить.
      Мамардашвили разводит понятия "думать" и "мыслить". "Думанье" внешне абсолютно похоже на мысль: оно оперирует абстрактными представлениями, "возвышенными идеями", но можно думать не мысля. Мысли нет там, где думанье превращается в средство прославления себя, украшения себя, компенсации своих недостатков, самоутверждения, передачи внутренних переживаний и т.д. Если есть мысль, то в ней "отсутствуешь ты", ибо она может быть, по мнению Мамардашвили, "только чистой мыслью". И потому, когда, например, человек рассуждает так: "Покажите мне добро и я буду добрым", - его "думанье" не есть мысль, ибо мысль "рождается из душевного потрясения", а не из следования внешним нормам и стандартам, если даже они исходят от авторитета.
      Думая о чем-то, часто не имеют предмета, о котором можно и нужно думать, предупреждал Мамардашвили. Например, можно много думать и говорить о смысле жизни, приводить различные аргументы, которые, как правило, никого ни в чем не убеждают и уводят спор в бесконечность. Здесь нет предмета мысли. Он появится, если ввести тему смерти, принять в жизнь смерть "как ее конститутивный момент, а не случайность". Чтобы мыслить смысл жизни, надо уметь отрешиться от всяких частных, земных обстоятельств жизни и заглянуть в бездну бытия, которое, в отличие от эмпирических фактов дано нам не в чувственных образах, а в нашем чувстве "отрешенной тоски". Но тогда мысль не определима через понятия отражения, движения по логике вещей. Она не есть эмпирически для нас достоверное состояние, а потому позитивные науки, в том числе и логика, не могут справиться с проблемой мысли и мышления. К такому выводу приходишь, читая работы М. К. Мамардашвили.
      11. М. К. Петров
      Петров Михаил Константинович (1923-1987) - родился в городе Благовещенске в семье учителей.