Между марксистской наукой и марксистской идеологией есть, конечно, различие, на что обращали внимание как русские, так и зарубежные исследователи марксизма (Н. А. Бердяев, С. И. Булгаков, П. И. Новгородцев, А. Камю и др.). Маркс-ученый требовал трезвого, реалистического взгляда на есте-ственноисторический процесс созревания и смены формаций. Материалистическое, научное понимание истории, исключающее всякий волюнтаризм, должно было бы предостеречь от искусственного "ускорения" ее, от переоценки субъективного фактора в европейской и мировой социальной жизни. Как известно, большую часть своей жизни Маркс жил и работал в Англии (в Лондоне) - в самой передовой стране и в самом передовом городе буржуазного, капиталистического мира. Классовые антагонизмы этого мира (нещадная эксплуатация, в том числе и женского и детского труда, продолжающийся грабеж колоний, пауперизм как выражение тенденций к абсолютному обнищанию пролетариата и др.) не выдуманы Марксом и Энгельсом. Об этом можно прочитать и в книгах великих английских писателей-реалистов Диккенса, Фильдинга.
      Маркс-идеолог был прав в своем негодовании по адресу эксплуататоров и в своем сочувствии эксплуатируемым, в своих призывах к последним объединиться для борьбы с общим классовым врагом за свое освобождение от подневольного труда. Прав он был и как теоретик, показав, что коммунизм "произрастает" из капитализма, путем революционного перехода его в свою противоположность. Единственное, в чем ошиблись Маркс и его единомышленники, - так это в определении Часа на шкале исторического времени. Антагонизмы еще очень молодого, только рождающегося, становящегося капиталистического способа производства автор "Капитала" принял за признаки его старческого угасания.
      Революции 1848 и 1871 годов (Парижская коммуна) были явно переоценены Марксом - "призраком коммунизма" они еще не были. Но именно на их опыте строилась социально-политическая доктрина марксизма ("научный социализм"), центральным пунктом которой стало положение о диктатуре пролетариата и о выполнении пролетариатом, опирающимся на свою классовую диктатуру, в кратчайший исторический срок его великой миссии - освобождения всех трудящихся классов от эксплуатации, построения на развалинах эксплуататорского общества бесклассового общества - коммунистического. Для самих Маркса и Энгельса подобная программа осталась вопросом теории. Практическое воплощение она нашла уже после смерти обоих мыслителей.
      Историческая судьба марксизма во многом похожа на историческую судьбу других великих философских и даже религиозных учений. В средние века и на Западе и на Востоке был канонизирован, возведен в культ авторитет Аристотеля: от его имени вьгаосились безапелляционные приговоры каждому слову в науке, фактически запрещавшие его. Хотя сам великий философ древности не был догматиком и ответственности за превращение своего имени в тормоз мысли не несет. Споры об Аристотеле (или Платоне, или Гегеле) затрагивали, однако, лишь узкий круг людей - ученую, элитную часть общества. Учение же Маркса, затрагивающее жизненные интересы миллионов людей, скорее может быть сравнимо с учением религиозных реформаторов (хотя сам он был убежденным атеистом).
      Основатель христианства - идеал гуманизма, человеколюбия, но именем Христа велись кровавые войны, людей сжигали на кострах инквизиции, католики резали гугенотов, гугеноты - католиков. Нечто подобное ожидало и судьбу идей и идеалов Маркса. Имя мыслителя, глубоко сочувствовавшего трудящимся массам, отчужденным от результатов своего же труда и от мировой культуры, сотворенной их жизнью и их деятельностью, история XX века связала не только и не столько с успехами и достижениями в области методологии науки или развитии гносеологии, сколько с политическими переворотами и социальными движениями, повлекшими колоссальные человеческие потери, потребовавшими миллионных человеческих жертв, утвердившими во многих странах мира казарменный режим тоталитаризма и диктатуры (личной, а не мифического пролетариата).
      Но, повторим еще раз: не Маркс и не Энгельс "придумали" классовую борьбу, диктатуру, насилие. Их взгляды, их идеи выразили реальные, хотя и не единственно возможные, тенденции европейского и мирового развития своего времени. Сами, по своему социальному происхождению, Маркс и Энгельс были выходцами из состоятельных классов. Маркс - сын юриста, человека умеренно-либеральных взглядов; Энгельс - сын фабриканта. И оба идейно порвали со своим классом. Оба посвятили свою жизнь и труды трудящимся. Их любовь к пролетариату и вера в него были искренними, хотя сами Маркс и Энгельс (особенно последний) вели образ жизни отнюдь не пролетарский.
      Пролетариат признавался основоположниками марксизма (несмотря на оговорки) единственно революционным классом, тогда как крестьянство классом архаичным, доставшимся человеческой цивилизации по наследству от средневековья. Маркс даже писал об "идиотизме деревенской жизни". В крестьянской массе (вспоминая французскую революцию) он видел антиреволюционную "Вандею" и оплот Термидора (реставрации прошлого).
      Разумеется, не эти идеи сделали марксизм ценнейшим интеллектуальным достоянием современной культуры. Сильнейшая сторона марксизма - критическая переработка им многовековой истории человеческой мысли, разработка на этой основе целостного научно-материалистического мировоззрения, углубленное, творческое развитие диалектики.
      Неравноценность, неравнозначность научного, диалектикоматериалистического мировоззрения марксизма и его идеологических, партийно-политических установок и программ в условиях европейской действительности XIX века не была еще столь ощутима и видна, как это стало уже трагически самоочевидно несколькими десятилетиями спустя, в начале XX века, в России и Китае. То, что у Маркса и Энгельса было неявным, подчиненным и сугубо тактическим моментом, подлежащим каждый раз уточнению и пересмотру, в зависимости от конкретного содержания переживаемого времени, "учениками" и наследниками их было оценено и объявлено главным, решающим. Философские и социальные идеи марксизма догматизированы, подчинены целям и интересам политического волюнтаризма, тогда как гуманистическая тема, гениально развитая Марксом в "Экономическо-философских рукописях 1844 года" фактически "закрыта", рассматривалась как "грехи молодости" будущего автора "Капитала", как плод еще непреодоленного Марксом фейербахианства.
      И все же судьба идейного наследия Маркса и Энгельса после смерти самих основоположников этого учения - особый вопрос, предмет последующих глав и разделов истории философии (теперь - уже по преимуществу русской).
      Материалистическая диалектика. Разрабатывая философские и социальные вопросы, Маркс и Энгельс показали, что действительным всеобщим методом познания и практики может быть только материалистическая диалектика как наука о развитии в его наиболее полном виде и, одновременно, как Логика и теория познания. Марксистская диалектика - прямая преемница идей античности (Гераклита, Платона) и великих философов Нового времени (прежде всего Фихте и Гегеля). С точки зрения диалектики развитие всегда есть самодвижение, поскодьку источником его являются внутренние противоречия предмета. "Пробным камнем" материалистической диалектики Энгельс называл природу (см. его "Диалектику природы").
      Природный мир - не застывшее бытие, а непрерывный процесс возникновения и уничтожения, бесконечное восхождение от низшего к высшему, от простого к сложному.
      Субстрат, "носитель" саморазвивающейся системы взаимосвязанных, взаимодействующих явлений, сторон, граней действительности, образующих единое, органическое целое. Мир, с позиций диалектики, внутренне противоречив. Он есть временной процесс, а не только развертывание в пространстве.
      Подчеркивая древний характер диалектических идей, Маркс и Энгельс обращали внимание на то, что современное содержание их может и должно разрабатываться на базе новейших достижений естествознания и философского обобщения социальной практики. То, что для древних философов было гениальной догадкой, в философии и науке Нового времени обретает категориальную форму. В своем высшем, категориальном проявлении диалектика есть сущностное обобщение истории - истории природы и (что еще более ценно) - истории общества. Животные, разъяснял Энгельс, тоже имеют свою историю, но они являются пассивными объектами своей истории, "участвуя" в ней без своего ведома и желания, люди же - "и авторы и актеры собственной драмы" (Маркс).
      Диалектическое понимание природы значительно расширяет понимание сущности и природы материи в движения. Материя - не вещество (как это представляется метафизикам), а объективная реальность в бесконечном многообразии своих форм и проявлений. Движение - не только перемещение в пространстве, но внутреннее свойство материи к изменению и преобразованию. Движение, как и материя, неуничтожимо: неунич-тожима внутренняя потенция саморазвития - к порождению новизны, к скачкам, к переходам в противоположность. "В том обстоятельстве, - писал Энгельс, - что эти тела находятся во взаимной связи, уже заключено то, что они воздействуют друг на друга, и это их взаимное воздействие друг на друга и есть именно движение. Уже здесь обнаруживается, что материя немыслима без движения. И если далее материя противостоит нам как нечто данное, как нечто несотворимое и неуничтожимое, то отсюда следует, что и движение несотворимо и неуничтожимо. Этот вывод стал неизбежным, лишь только люди познали вселенную как систему, как взаимную связь тел. А так как философия пришла к этому задолго до того, как эта идея укрепилась в естествознании, то понятно, почему философия сделала за целых двести лет до естествознания вывод о несот-воримости и неуничтожимости движения"*.
      * Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 392.
      Но с наибольшей полнотой богатство диалектики раскрывает себя на уровне человеческого бытия, социальной реальности. В марксизме разработка материалистической диалектики стала осуществляться на основании признания решающей роли общественной практики в познании и преобразовании объективной действительности. Благодаря этому диалектика приобрела революционно-практический характер, стала "алгеброй революции".
      Философия уже не могла ограничиваться только объяснением объективного мира, а стала "активной участницей" его реального изменения, "руководством к действию". Для диалектической философии, - подчеркивал Ф. Энгельс, - нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого. На всем и во всем видит она печать неизбежного падения, и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему.
      Принципы материалистической диалектики выступают в качестве регулирующего и направляющего фактора практической деятельности. Они тем самым не только отражают на самом общем уровне объективный мир, но и "творят" его в рамках этого уровня и его возможностей.
      Возникновение материалистической диалектики как наиболее полного учения о развитии было, таким образом, скачком в развитии знания. Постановка чувственно-материальной деятельности людей в центр философии и воплощение этой ключевой идеи в материалистическом понимании истории позволили достичь естественного единства материализма и диалектики. Четко "высветилось" то обстоятельство, что органическое соединение диалектики и материализма возможно только на основе принципа практики как чувственно-предметной деятельности. Оказалось, что диалектика в своем высшем совершенствовании и развитии неотрывна от материализма ("цельного", полного, охватывающего и социальные процессы), а материализм достигает своего самого зрелого уровня в диалектике, которая тем самым полностью совпадает с учением о развитии бытия и познания, а также с Логикой, универсальным методом.
      Только разработка исторического материализма и на этой основе последовательное проведение принципа отражения позволили обнаружить, что законы диалектики общи бытию (природе и обществу) и мышлению. Впервые это глубоко осознал и реализовал в "Капитале" К. Маркс, где применена к одной науке логика, диалектика и теория познания материализма и где материалистическое понимание истории превратилось из гипотезы в теорию, ставшую "ядром", сущностью диалектико-ма-териалистического метода как целостной системы.
      Глава 7. Западноевропейская философия второй половины XIX - середины XX в.
      1. Неокантианство
      Неокантианство - философское идеалистическое направление, возникшее во второй половине XIX века в Германии под лозунгом "Назад к Канту!" и распространившееся впоследствии в других странах, в том числе и в России. Его задача состояла в том, чтобы обновить и дополнить философию Канта (особенно ее идеалистические и метафизические элементы) новыми результатами в области частных наук (физиологии, психологии и др.).
      Основные принципы неокантианства сводились к трем основным моментам: а) понимание философии исключительно как критики познания; б) ограничение познания сферой опыта и отказ от притязаний онтологии (учения о бытии) на статус научной дисциплины; в) признание обусловливающих познание априорных норм.
      Один из первых исходных импульсов для формирования неокантианства дал, как ни странно, известный немецкий физик, физиолог и психолог Г. Гельмгольц. Его физико-химические методы исследования живого организма нанесли удар по витализму и способствовали развитию материалистических и антиредукционистских взглядов в биологии. Он сделал ряд крупных открытий в физиологии (например, особенно в области зрения, слуха и других органов чувств). В своих работах по теоретической физике и другим разделам естествознания придерживался стихийно-материалистических позиций.
      Однако в ряде случаев Гельмгольц склонялся к кантианству, чем не преминули воспользоваться, по выражению Н. А. Бердяева, некоторые профессиональные "паразиты-гносеологи", пытаясь обосновать свои откровенно и последовательно идеалистические воззрения.
      Из многих своих разнородных вариантов - физиологический (Ф. Ланге, Г. Гельмгольц), психологический (Л. Нельсон), критический реализм (А. Риль) и др. - наиболее полное выражение неокантианство получило в двух немецких школах: мар-бургской и фрейбургской (или баденской). Для обеих школ общей и характерной трудностью оказалось то, что, исключив из рассмотрения кантовское понятие "вещи в себе", они так и не смогли сколь-нибудь удовлетворительно решить столь существенную для Канта и его адептов проблему объективности познания.
      Марбургская школа
      Представлена такими основными именами, как Г. Коген (возглавлявший эту школу), П. Наторп и Э. Кассирер. Они определяют предмет познания не как субстанцию, лежащую по ту сторону всякого познания, а как субъект, формирующийся в прогрессирующем опыте и "заданный" первоначалом бытия и познания. Соответственно, философия имеет своей целью исключительно творческую работу созидания объектов всякого рода, но вместе с тем познает эту работу в ее чистом законном основании и в этом познании обосновывает.
      Коген Герман (1842-1918), делая акцент на логической стороне кантовского учения, считает, что мышление порождает не только форму, но и содержание познания. Наиболее наглядной моделью порождения знания мышлением является, согласно Когену, математика.
      Утверждая примат этики над наукой в логическом отношении, Коген рассматривал познание как чисто понятийное конструирование предмета. Познаваемую действительность он трактовал не как данность, а как "переплетение логических отношений", заданное наподобие математической функции. "Только само мышление, - возвещает Коген, - может породить то, что может быть обозначено как бытие". Тем самым, мышление как мышление идеи и бытие как предмет мышления тождественны. Всякое обращение к наличной действительности в философии недопустимо, а математика - это "методический центр науки" (в т. ч. философии).
      Как и Коген, Наторп Пауль (1854-1924) классическим примером научного знания считает математический анализ, усматривая в истории математики и естествознания тенденцию к вытеснению всех специальных объектов исследования конструкциями чистой мысли.
      Вслед за Когеном и Наторпом Кассирер Эрнст (1874-1945) устраняет из кантовскои системы понятие "вещи в себе" как одно из двух (наряду с субъектом познания) факторов, созидающих мир опыта. Материал для построения последнего создается у Кассирера самой мыслью. Соответственно, пространство и время перестают быть априорными формами созерцания (как у Канта) и превращаются в понятия. Вместо кантовских двух сфер - теоретического и практического разума, по Кассиреру, существует единый "мир культуры". Кассирер выступал в защиту теории относительности Эйнштейна и считал, что в истории науки и истории философии имеет место развитие от наглядного предметного мышления к отвлеченному.
      Строя свои "объекты всякого рода", философия, по мнению марбургцев, толкует последние как объекты культуры в целом, а мышление, данное в форме науки и ориентированное на нее, выступает у них законообразным творцом культуры. Отказ от "вещи в себе" как источника чувственного знания неизбежно приводит их к абсолютизации активности мышления и к субъективизму. Отсюда у них возникает потребность прибегать к объективно-идеалистическим допущениям, постулируя в качестве предпосылок бытия, мышления и нравственности Бога (Коген) или логос (Наторп).
      Отсюда получается, что ощущение не является самостоятельным фактором (а тем более источником) познания, а неизвестной величиной, лишь побуждающей к познанию. Бытие - это переплетение логических отношений, а категории - условия познания. То или иное суждение истинно и соответствует действительности, если оно образуется в соответствии с этими категориями.
      Тем самым философия не может быть знанием о мире, она сводится к методологии и логике частных наук. Отрицая объективную действительность, представители марбургской школы стремились изолировать познание от чувственного содержания и рассматривали его как чисто логический процесс конструирования понятий.
      Таким образом, объявив о необходимости привести философию Канта в соответствие с современным естествознанием и очистить ее от "дуализма", представители марбургской школы считали, что единственным содержанием человеческих знаний о мире являются логические формы и принципы, т.е. метод научного познания. Поэтому логическая система науки имеет самодовлеющее значение как единственная реальность, "объективирующая" предмет.
      Вместе с тем у представителей марбургской школы есть и некоторые позитивные идеи. Так, они всячески подчеркивали важную роль логики и методологии (в том числе и философской) и математики в познании. Коген, в частности, рассматривает научное знание не как нечто неизменное, а как совершенно самостоятельную и бесконечно саморазвивающуюся целостную систему, говорит о качественно различных этапах развития знания, о важной роли "актов категориального синтеза", о бесконечности процесса познания и т.п.
      Наторп свою концепцию называет "панметодизмом", подчеркивая этим, что философию он понимает не как само позитивное знание, а как метод достижения этого знания, т.е. отмечает важную функцию философской методологии для науки. Эта функция, по его мнению, должна разрабатываться путем анализа "фактов науки", раскрывая лежащую в ее основе синтезирующую деятельность мышления, "объединять различное и различать объединенное". Он указывает на единство всякого мышления, проявляющегося в логико-методологической функции и имеющую опору в математике.
      Наторп обращает внимание на изначальное единство трех "высших понятий" - мышления, бытия и познания и считает, что отрицание представляет собой имманентный момент в развертывании (развитии) мышления. Ссылаясь на диалектически идеи Гераклита, Платона, Николая Кузанского и Гегеля, он формулирует "закон совпадения", согласно которому "простое полагание" и его отрицание совпадают в синтезе, составляя тем самым триаду логического развития: мышление как безразличное тождество отрицает себя, выступая в качестве собственной противоположности - бытия, и воссоединяется с собой через познание.
      Кассирер, подчеркивая важную роль метода, указывал, что он направлен не на непосредственную действительность, а на научные и иные формы ее познания. Эту идею немецкий мыслитель проводил на всех этапах своей творческой эволюции - от отвлеченной (теоретической) философии до философии человеческого существования, от философии науки до философии культуры и философской антропологии. Кантианскую (и частично гегелевскую) методологию он стремился применить не только к материалу истории философии и естественно-математическим наукам, но и к таким областям как язык, миф, религия, гуманитарные науки, введя при этом нейтральное для данного этапа его творческой деятельности понятие символа.
      Основные сочинения представителей марбургской школы: Коген Г. "Система философии: В 3 т." (1922-1923); Наторп П. "Общая психология" (1912); его же. "Философская пропедевтика". М., 1911; его же. "Социальная педагогика". СПб, 1911; его же. "Философия, ее проблема и ее проблемы" (1911); Кассирер Э. "Познание и действительность". СПб, 1912; его же. "Философия символических форм: В 3 т." (1923-1929).
      Баденская школа
      Если представители марбургской школы неокантианства особое внимание уделяли методологии интерпретации научных понятий и философских категорий, истолковывая их как логические конструкции, то в центре интересов представителей ба-денской школы - проблемы специфики социального познания, его форм, методов, отличия от естественных наук и т.п.
      Уже к концу XIX - началу XX вв. стало очевидным, что науки о культуре (т.е. гуманитарные науки, или "науки о духе") должны иметь свой собственный концептуально-методологический фундамент, отличный от фундамента естествознания.
      Лидеры баденской школы неокантианства Виндельбанд Вильгельм (1848-1915) и Риккерт Генрих (1863-1936) выдвинули тезис о наличии двух классов наук: исторических и естественных. Первые являются идиографическими, т.е. описывающими индивидуальные, неповторимые события, ситуации и процессы. Вторые - номотетическими, они фиксируют общие, повторяющиеся, регулярные свойства изучаемых объектов, абстрагируясь от несущественных индивидуальных свойств. Поэтому номотетические науки физика, биология и др. - в состоянии формулировать законы и соответствующие им общие понятия. Как писал Виндельбанд, "одни из них суть науки о законах, другие - науки о событиях".
      Раскрывая содержание этого своего положения, Виндельбанд отмечал, что познающий разум (научное мышление) стремится подвести предмет под более общую форму представления, отбросить все ненужное для этой цели и сохранить лишь существенное. Вместе с тем он обращал внимание на то, что всеобщее и существенное по своему содержанию имеет иной смысл в историческом исследовании, чем в естествознании, что в первом случае оно означает соотношение фактов по их ценности, во втором - их закономерность.
      Анализируя специфику социально-гуманитарного знания, Риккерт указывал следующие основные ее особенности: его конечный результат - не открытие законов, а описание индивидуального события на основе письменных источников, текстов, материальных источников; сложный, очень опосредованный способ взаимодействия с объектом знания через указанные источники; для наук о культуре характерен идеографический метод, сущность которого состоит в описании особенностей "существенных" исторических фактов, а не их генерализация (построение общих понятий), что присуще естествознанию номотетический метод (это главное различие двух типов знания); объекты социального знания неповторимы, не поддаются воспроизведению, нередко уникальны; социально-гуманитарное знание целиком зависит от ценностей и оценок, наукой о которых и является философия.
      Резюмируя свои рассуждения в работе "Науки о природе и науки о культуре" (1911), Риккерт пишет, что мы можем абстрактно различать два вида эмпирической научной деятельности. На одной стороне стоят науки о природе (естествознание), цель которых - изучить общие абстрактные отношения, по возможности законы. Они отвлекаются от всего индивидуального как несущественного и включают в свои понятия обыкновенно лишь то, что присуще известному множеству объектов.
      Природа есть совокупность всей действительности, понятой генерализующим образом и без всякого отношения к ценностям. На другой стороне стоят исторические науки о культуре, которые изучают объекты, отнесенные ко всеобщим культурным ценностям; как исторические науки они изображают их единичное развитие в его особенности и индивидуальности, это и есть индивидуализирующий метод.
      Этим двум видам наук и их методам соответствуют, по Риккерту, и два способа образования понятий: 1) при генерализующем образовании понятий из многообразия данности выбираются лишь повторяющиеся моменты, подпадающие под категорию всеобщего; 2) при индивидуализирующем образовании понятий отбираются моменты, составляющие индивидуальность рассматриваемого явления, а само понятие представляет собой "асимптотическое приближение к определению индивидуума".
      Объекты исторических наук - "суть процессы культуры", которая есть "совокупность объектов, связанных с общезначимыми ценностями" и где единичные явления соотнесены с последними - "в смысле содержания и систематической связи этих ценностей".
      Таким образом, и гуманитарные и естественные науки применяют абстракции и общие понятия, но для первых это лишь вспомогательные средства, ибо их назначение - дать конкретное, максимально полное описание неповторимого исторического феномена. Для вторых общие понятия в известном смысле - самоцель, результат обобщения и условие формулирования законов. Тем самым генерализирующий метод в науках о культуре не "отменяется", а имеет подчиненное значение.
      При этом Риккерт обращает внимание на следующие моменты:
      1. Культура как духовное формообразование не может быть подчинена исключительно господству естественных наук. Более того, он считает, что естественно-научная точка зрения подчинена культурно-исторической - хотя бы потому, что естествознание - "исторический продукт культуры".
      2. В явлениях и процессах культуры исследовательский интерес направлен на особенное и индивидуальное, "на их единственное и неповторимое течение". Поэтому-то в исторических науках о культуре, считает Риккерт, мы не можем стремиться к установлению его "общей природы", но, наоборот, должны пользоваться индивидуализирующим методом, который находится во внутренней связи с ценностным отношением к реальности. Дело в том, что ценность чего-либо может быть признана только с признанием его неповторимости, уникальности, незаменимости.
      3. Если явления природы мыслятся не как блага, а вне связи с ценностями, то все явления культуры воплощают какие-нибудь признанные людьми ценности, которые заложены в них изначально.
      4. Исследование культурных процессов, подчеркивает Риккерт, является научным только тогда, когда оно, во-первых, не ограничивается простым описанием единичного, а принимает во внимание индивидуальные причины и подводит особое под общее, используя "культурные понятия", а во-вторых, когда при этом руководствуется определенными ценностями, без которых не может быть вообще исторической науки.
      Только благодаря принципу ценности становится возможным отличить культурные процессы от явлений природы с точки зрения их научного рассмотрения. Естествознание, как считает Риккерт, устанавливая законы, игнорирует культурные ценности и отнесение у ним своих объектов. При этом исторически-индиви-дуализирующий метод отнесения к ценностям он отличает от оценки: оценивать - значит высказывать похвалу или признание, относить к ценностям - ни то, ни другое. Если отнесение к ценностям, по Риккерту, остается в области установления фактов, то оценка выходит из нее. Именно метод отнесения к ценностям и выражает сущность исторических наук о культуре, позволяя отличить здесь важное от незначительного.
      Риккерт полагает, что и естественные и социально-исторические науки могут и должны избегать оценок, ибо это нарушает их научный характер. Однако теоретическое отнесение к ценностям как метод (принцип) наук о культуре, отличая их от естествознания, "никоим образом не затрагивает их научности".
      5. Важная задача наук о культуре состоит, согласно Риккерту, в том, чтобы с помощью индивидуализирующего метода и исторических понятий "представить исторические явления как стадии развития", а не как нечто неизменное, раз навсегда данное. Иначе говоря, подойти к ним именно как к "процессам культуры" (а не только как к ее результатам), т.е. конкретно-исторически. При этом Риккерт различает понятия "историческое развитие" и "прогресс", считает, что последний означает "повышение ценности культурных благ" и включает в себя положительную или отрицательную оценку.
      6. Риккерт убежден, что поскольку историческая жизнь не поддается системе, то у наук о культуре не может быть основной науки, аналогичной механике. Но это не означает, что у них отсутствует "возможность сомкнуться в одно единое целое". Такую возможность обеспечивает им понятие культуры.
      7. По сравнению с естествознанием исторические науки отличаются большой субъективностью и важную роль в них играют такие феномены, как интерес, ценность, оценка, культура. Тем самым историческое знание не только фиксирует индивидуальное и неповторимое в истории, но и строится на основе индивидуальных оценок и личных предпочтений исследователя. Напротив, законы естествознания объективны и, будучи продуктами определенной культуры, по существу от нее не зависят.
      8. Согласно Риккерту, в методологическом плане, т.е. с всеобщеисторической точки зрения, объединяющей все частичные исторические исследования в единое целое всеобщей истории, всего культурного развития, не бывает исторической науки без философии истории. Последняя и есть всеобщее концептуально-методологическое основание всех наук о культуре.
      Вместе с целым рядом продуктивных идей, высказанных представителями баденской школы, нельзя не отметить такие их односторонности как идеализм, метафизичность в целом, стремление резко размежевать естественные и гуманитарные науки и их методы (как писал Риккерт, "историческая наука и наука, формулирующая законы, суть понятия, взаимно исключающие друг друга"), непризнание объективных законов общества и др.
      Основные работы представителей баденской школы: В. Вин-дельбанд "Прелюдии" (1844); его же. "История и естествознание" (1894); его же. "Философия в немецкой духовной жизни XIX столетия" М., 1993; Риккерт Г. "Границы естественнонаучного образования понятий". СПб, 1903; его же. "Науки о природе и науки о культуре" СПб, 1911; его же. "Введение в трансцендентальную философию. Предмет познания". Киев, 1904; его же. "Философия истории". СПб, 1908.