{116} После того как король готов Геберих отошел от дел человеческих, через некоторое время наследовал королевство Германарих, благороднейший из Амалов, который покорил много весьма воинственных северных племен и заставил их повиноваться своим законам. Немало древних писателей сравнивали его по достоинству с Александром Великим. Покорил же он племена: гольтескифов, тиудов, инаунксов, васинабронков, меренс, морденс, имнискаров, рогов, тадзанс, атаул,
      {117} навего, бубегенов, колдов. Славный подчинением столь многих [племен], он не потерпел, чтобы предводительствуемое Аларихом племя герулов, в большей части перебитое, не подчинилось - в остальной своей части - его власти. По сообщению историка Аблавия, вышеуказанное племя жило близ Мэотийского болота, в топких местах, которое греки называют "ele", и потому и именовалось элурами.
      {118} Племя это очень подвижно и - ещё более - необыкновенно высокомерно. Не было тогда ни одного [другого] племени, которое не подбирало бы из них легковооруженных воинов. Хотя быстрота их часто позволяла им ускользать в сражении от иных противников, однако и она уступила твердости и размеренности готов: по воле судьбы они [элуры] также, наряду с остальными племенами, покорились королю гетов Германариху.
      {119} После поражения герулов Германарих двинул войско против венетов, которые, хотя и были достойны презрения из-за [слабости их] оружия, были, однако, могущественны благодаря своей многочисленности и пробовали сначала сопротивляться. Но ничего не стоит великое число негодных для войны, особенно в том случае, когда и бог попускает и множество вооруженных подступает. Эти [венеты], как мы уже рассказывали в начале нашего изложения, - именно при перечислении племен, - происходят от одного корня и ныне известны под тремя именами: венетов, антов, склавенов. Хотя теперь, по грехам нашим, они свирепствуют повсеместно, но тогда все они подчинились власти Германариха.
      {120} Умом своим и доблестью он подчинил себе также племя эстов, которые населяют отдаленнейшее побережье Германского океана. Он властвовал, таким образом, над всеми племенами Скифии и Германии, как над собственностью.
      {121} Спустя немного времени, как передает Орозий, взъярилось на готов племя гуннов, самое страшное из всех своей дикостью. Из древних преданий мы узнаем, как они произошли. Король готов Филимер, сын великого Гадариха, после выхода с острова Скандзы, пятым по порядку держал власть над гетами и, как мы рассказали выше, вступил в скифские земли. Он обнаружил среди своего племени несколько женщин-колдуний, которых он сам на родном языке называл галиуруннами. Сочтя их подозрительными, он прогнал их далеко от своего войска и, обратив их таким
      {122} образом в бегство, принудил блуждать в пустыне. Когда их, бродящих по бесплодным пространствам, увидели нечистые духи, то в их объятиях соитием смешались с ними и произвели то свирепейшее племя, которое жило сначала среди болот, - малорослое, отвратительное и сухопарое, понятное как некий род людей только лишь в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи. Вот эти-то гунны, созданные от такого корня, и подступили к
      {123} границам готов. Этот свирепый род, как сообщает историк Приск, расселившись на дальнем берегу Мэотийского озера, не знал никакого другого дела, кроме охоты, если не считать того, что он, увеличившись до размеров племени, стал тревожить покой соседних племен коварством и грабежами. Охотники из этого племени, выискивая однажды, как обычно, дичь на берегу внутренней Мэотиды, заметили, что вдруг перед
      {124} ними появился олень, вошел в озеро и, то ступая вперед, то приостанавливаясь, представлялся указующим путь. Последовав за ним, охотники пешим ходом перешли Мэотийское озеро, которое [до тех пор] считали непереходимым, как море. Лишь только перед ними, ничего не ведающими, показалась скифская земля, олень исчез.
      {125} Я полагаю, что сделали это, из-за ненависти к скифам, те самые духи, от которых гунны ведут свое происхождение. Вовсе не зная, что, кроме Мэотиды, существует ещё другой мир, и приведенные в восхищение скифской землей, они, будучи догадливыми, решили, что путь этот, никогда ранее неведомый, показан им боже-ственным [соизволением]. Они возвращаются к своим, сообщают им о случившемся, расхваливают Скифию и убеждают все племя отправиться туда по пути, который они узнали, следуя указанию оленя. Всех скифов, забранных ещё при вступлении, они принесли в жертву победе, а остальных, покоренных, подчинили себе. Лишь только они
      {126} перешли громадное озеро, то - подобные некоему урагану племен захватили там алпидзуров, алцилдзуров, итимаров, тункарсов и боисков, сидевших на побережье этой самой Скифии. Аланов, хотя и равных им в бою, но отличных от них [общей] человечностью, образом жизни и наружным видом, они также подчинили себе, обессилив частыми
      {127} стычками. Может быть, они побеждали их не столько войной, сколько внушая величайший ужас своим страшным видом; они обращали их [аланов] в бегство, потому что их [гуннов] образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, если можно так сказать, на безобразный комок с дырами вместо глаз. Их свирепая наружность выдает жестокость их духа: они зверствуют даже над потомством своим с первого дня рождения. Детям мужского пола они рассекают щеки железом, чтобы, раньше чем воспринять питание молоком, попробовали они испытание
      {128} раной. Поэтому они стареют безбородыми, а в юношестве лишены красоты, так как лицо, изборожденное железом, из-за рубцов теряет своевременное украшение волосами. Ростом они невелики, но быстры проворством своих движений и чрезвычайно склонны к верховой езде; они широки в плечах, ловки в стрельбе из лука и всегда горделиво выпрямлены благодаря крепости шеи. При человеческом обличье живут они в звериной дикости.
      {129} Когда геты увидели этот воинствующий род - преследователя множества племен, они испугались и стали рассуждать со своим королем, как бы уйти от такого врага. Германарих, король готов, хотя, как мы сообщили выше, и был победителем многих племен, призадумался, однако, с приходом гуннов. Вероломному же племени росомонов, которое в те времена служило ему в числе других племен, подвернулся тут случай повредить ему. Одну женщину из вышеназванного племени [росомонов], по имени Сунильду, за изменнический уход [от короля], её мужа, король [Германарих], движимый гневом, приказал разорвать на части, привязав её к диким коням и пустив их вскачь. Братья же её, Сар и Аммий, мстя за смерть сестры, поразили его в бок мечом. Мучимый
      {130} этой раной, король влачил жизнь больного. Узнав о несчастном его недуге, Баламбер, король гуннов, двинулся войной на ту часть [готов, которую составляли] остроготы; от них везеготы, следуя какому-то своему намерению, уже отделились. Между тем Германарих, престарелый и одряхлевший, страдал от раны и, не перенеся гуннских набегов, скончался на сто десятом году жизни. Смерть его дала гуннам возможность осилить тех готов, которые, как мы говорили, сидели на восточной стороне и назывались остроготами.
      {131} Везеготы же, т. е. другие их сотоварищи, обитавшие в западной области, напуганные страхом своих родичей, колебались, на что им решиться в отношении племени гуннов; они долго размышляли и наконец, по общему согласию, направили послов в Романию к императору Валенту, брату императора Валентиниана старшего, с тем чтобы подчиниться его законам и жить под его владычеством, если он передаст им для поселения область Фракии или Мезии. Кроме того, чтобы больше было им веры, они обещают стать христианами,
      {132} если только будут им даны наставники, учащие на их языке. Получив такое известие, Валент тотчас же с радостью согласился на это, так как и сам, помимо всего, собирался просить о том же. Приняв гетов в Мезию, он поставил как бы стену государству своему против остальных [варварских] племен. А так как император Валент, увлеченный арианским лжеучением, закрыл все церкви нашего толка, то и послал к ним проповедниками сочувствующих своему направлению; они придя туда, стали вливать [в души] этих грубых и невежественных людей яд своего лжеучения. Так вот везеготы
      {133} благодаря императору Валенту сделались арианами, а не христианами. В дальнейшем они, движимые доброжелательством, просвещали как остроготов, так и гепидов, своих родичей, уча их преклоняться перед этим лжеучением; таким образом, они склонили все племена своего языка к признанию этой секты. Сами же [везеготы], как уже сказано, перешли Данубий и осели, с разрешения императора, в Дакии Прибрежной, в Мезии и в обеих Фракиях.
      {134} Их постигли, - как это бывает с народом, когда он ещё непрочно обосновался на месте, - оскудение и голод; тогда приматы их и вожди, которые возглавляли их вместо королей - а именно Фритигерн, Алатей и Сафрак, сострадая нуждам войска, попросили римских полководцев Лупицина и Максима открыть торжище. И действительно, на что только не принудит пойти "проклятая золота жажда"? Военачальники, побуждаемые алчностью, пустились продавать не только мясо, баранье или бычье, но даже дохлятину - собачыо и других нечистых животных, причем по высокой цене; дело
      {135} дошло до того, что любого раба продавали за один хлеб или за десять фунтов говядины. Когда же ни рабов, ни утвари не стало, жадный купец, побежденный [чужой] нуждой, потребовал их сыновей. Видя в этом спасение своих детей, родители поступают, следуя рассуждению, что легче потерять свободу, чем жизнь: ведь милосерднее быть продану, но питаему в будущем, чем оставаться у своих, но умереть. Случилось в то бедственное время, что Лупицин, как римский военачальник, пригласил готского князька Фритигерна на пир, сам же
      {136}замыслил против него коварный обман. Фритигерн, не подозревая об обмане, пришел на пиршество с небольшой дружиной и, когда угощался в помещении претория, услышал крик несчастных умерщвляемых: солдаты военачальника по приказу последнего пытались перебить его товарищей, запертых в другой части [здания]; однако резко раздавшийся голос погибающих отозвался в настороженных ушах Фритигерна; поняв и открыв обман, он обнажил меч, покинул пир, с великой отвагой и стремительностью избавил своих соратников от угрожавшей им смерти и воодушевил их на избиение римлян.
      {137} Воспользовавшись случаем, эти храбрецы предпочли лучше погибнуть в сражении, чем от голода, и вот тотчас же поднимают они оружие, чтобы убить Лупицина и Максима. Этот самый день унес с собой как голод готов, так и безопасность римлян. И начали тогда готы, уже не как пришельцы и чужаки, но как [римские] граждане и господа повелевать землевладельцами и держать в своей власти все северные области вплоть до Данубия.
      {138} Узнав об этом в Антиохии, император Валент немедленно вооружил войско и выступил в области Фракии. После того как там произошла плачевная битва, причем победили готы, римский император бежал в какое-то поместье около Адрианополя; готы же, не зная, что он скрывается в жалком домишке, подложили [под него] огонь, как это обычно для озверевшего врага, и император был сожжен с царственным великолепием. Едва ли не по божьему, поистине, суду случилось так, что спален он был огнем теми самыми людьми, коих он, когда просили они истинной веры, склонил в лжеучение и огонь любви извратил в геенну огненную. С того времени везеготы после столь великой и славной победы расселились в обеих Фракиях и в Дакии Прибрежной, владея ими, как родной землей.
      {139} После того как Феодосий, родом из Испании, был избран императором Грацианом и поставлен в восточном принципате вместо Валента, дяди своего по отцу, военное обучение пришло вскоре в лучшее состояние, а косность и праздность были исключены. Почувствовав это, гот устрашился, ибо император, вообще отличавшийся острым умом и славный доблестью и здравомыслием, призывал к
      {140} твердости расслабленное войско как строгостью приказов, так и щедростью и лаской. И действительно, там, где воины обрели веру в себя, после того как император сменился на лучшего, - они пробуют нападать на готов и вытесняют их из пределов Фракии. Но тогда же император Феодосии заболел, и состояние его было почти безнадежно. Это вновь придало готам дерзости, и, разделив войско,
      {141} Фритигерн отправился грабить Фессалию, Эпиры и Ахайю, Алатей же и Сафрак с остальными полчищами устремились в Паннонию. Когда император Грациан, - который в то время по причине нашествия вандалов отошел из Рима в Галлию, - узнал, что в связи с роковым и безнадежным недугом Феодосия готы усилили свою свирепость, то немедленно, собрав войско, явился туда; однако он добился с ними мира и заключил союз, полагаясь не на оружие, но намереваясь победить их милостью и дарами и предоставить им продовольствие.
      {142} Когда в дальнейшем император Феодосий выздоровел и узнал, что император Грациан установил союз между готами и римлянами, - чего он и сам желал, - он воспринял это с радостью и со своей стороны согласился на этот мир; короля Атанариха, который тогда наследовал Фритигерну, он привлек к себе поднесением ему даров и
      {143} пригласил его со свойственной ему приветливостью нрава побывать у него в Константинополе. Тот охотно согласился и, войдя в столицу, воскликнул в удивлении: "Ну, вот я и вижу то, о чем часто слыхивал с недоверием!" - разумея под этим славу великого города. И, бросая взоры туда и сюда, он глядел и дивился то местоположению города, то вереницам кораблей, то знаменитым стенам. Когда же он увидел толпы различных народов, подобные пробивающимся со всех сторон волнам, объединенным в общий поток, или выстроившиеся ряды воинов, то он произнес: "Император - это, несомненно, земной бог,
      {144} и всякий, кто поднимет на него руку, будет сам виноват в пролитии своей же крови". Был он, таким образом, в превеликом восхищении, а император возвеличил его ещё бoльшими почестями, как вдруг, по прошествии немногих месяцев, он переселился с этого света. Мертвого, император почтил его милостью своего благоволения чуть ли не больше, чем живого: он предал его достойному погребению, причем
      {145} сам на похоронах шел перед носилками. После смерти Атанариха все его войско осталось на службе у императора Феодосия, предавшись Римской империи и слившись как бы в одно тело с римским войском; таким образом было возобновлено то ополчение федератов, которое некогда было учреждено при императоре Константине, и эти самые [готы] стали называться федератами. Это из них-то император, понимая, что они ему верны и дружественны, повел более двадцати тысяч воинов против тирана Евгения, который убил Грациана и занял Галлии; одержав над вышесказанным тираном победу, император совершил отмщение.
      {146} После того как Феодосий, поклонник мира и друг рода готов, ушел от дел человеческих, сыновья его, проводя жизнь в роскоши, принялись губить оба государства, а вспомогательным войскам [т. е. [готам] отменять обычные дары; вскоре у готов появилось к ним презрение, и они, опасаясь, как бы от длительного мира не ослабела их сила, избрали себе королем Алариха; он отличался чудесным происхождением из рода Балтов, второго по благородству после Амалов; род этот некогда благодаря отваге и доблести получил среди своих имя Балты, т. е. отважного.
      {147} Вскоре, когда вышеназванный Аларих поставлен был королем, и, держа совет со своими, убедил их, что лучше собственным трудом добыть себе царство, чем сидя в бездействии подчиняться [царствам] чужим. И, подняв войско, через Паннонию - в консульство Стилихона и Аврелиана - и через Сирмий, правой стороной вошел он в Италию, которая казалась опустошенной от мужей: никто ему
      {148} не сопротивлялся, и он подошел к мосту Кандидиана, который отстоял на три милиария от столицы Равенны. Этот город открыт всего только одному подступу, находясь между болотами, морем и течением реки Пада; некогда землевладельцы [в окрестностях] города, как передают старшие писатели, назывались ???????, что значит хвалы достойные. Равенна лежит в лоне римского государства над Ионийским морем и наподобие острова заключена в разливе текущих вод.
      {149} На восток от неё - море; если плыть по нему прямым путем из Коркиры и Эллады, то по правую сторону будут сначала Эпиры, затем Далмация, Либурния и Истрия, и так весло донесет, касаясь [все время берега], до Венетий. На запад [от Равенны] лежат болота, на которых, как ворота, остается единственный крайне узкий вход. С северной стороны находится тот
      {150} рукав реки Пада, который именуется Рвом Аскона. С юга же - сам Пад, величаемый царем рек италийской земли, по прозванию Эридан; он был отведен императором Августом посредством широчайшего рва, так что седьмая часть потока проходила через середину брода, образуя у своего устья удобнейший порт, способный, как некогда полагали, принять для безопаснейшей стоянки флот из двухсот пятидесяти кораблей, по сообщению Диона. Теперь же, как говорит
      {151} Фавий, то, что когда-то было портом, представляется обширнейшим садом, полным деревьев, на которых, правда, висят не паруса, а плоды. Город этот славится тремя именами и наслаждается трояким расположением, а именно: первое из имен - Равенна, последнее - Классис, среднее - Цезарея между городом и морем; эта часть изобилует мягким [грунтом] и мелким песком, пригодным для конских ристаний.
      {152} Итак, когда войско везеготов приблизилось к окрестностям Равенны, то послало к императору Гонорию, который сидел внутри города, посольство: если он позволил бы готам мирно поселиться в Италии, они жили бы с римским народом так, что можно было бы поверить, что оба народа составляют одно целое; если же нет, то надо решить дело войной, - кто кого в силах изгнать, - и тогда победитель пусть и повелевает, уверенный [в своей силе]. Но император Гонорий опасался и того, и другого предложения; созвав на совет свой сенат, он раздумывал, как бы
      {153} изгнать готов из пределов Италии. И пришло ему, наконец, в голову такое решение: пусть Аларих вместе со своим племенем, если сможет, отберет и возьмет в полную собственность далеколежащие провинции, т. е. Галлии и Испании , которые император почти потерял, так как их разорило нашествие короля вандалов Гизериха. Готы соглашаются исполнить это постановление и принять дар, подтвержденный
      {154} священным прорицанием, и отправляются в переданную им землю. После их ухода, - а они не причинили в Италии никакого вреда, - патриций Стилихон, зять императора Гонория (потому что император взял в замужество обеих его дочерей, Марию и Термантию, одну за другой, но бог призвал к себе их обеих сохранившими девственность и чистоту); так вот этот Стилихон тайно подошел к Полентии, городу в Коттийских Альпах, - готы же не подозревали ничего дурного,
      {155} и, на погибель всей Италии и бесчестье себе, бросился в бой. Внезапно завидев его, готы сначала ужаснулись, но вскоре собрались с духом и, по своему обычаю возбудив себя ободряющими кликами, обратили чуть ли не все войско Стилихона в бегство и, отбросив его, уничтожили полностью; затем, разъяренные, они меняют предпринятый путь и возвращаются в Лигурию , по которой только что прошли. Захватив там награбленную добычу, они также опустошают Эмилию и земли по Фламиниевой дороге между Пиценом и Тусцией; они хватают как добычу все, что попадается по обеим её сторонам, и в
      {156} набегах доходят вплоть до Рима. Наконец, вступив в Рим, они, по приказу Алариха, только грабят, но не поджигают, как в обычае у варваров, и вовсе не допускают совершать какое-либо надругательство над святыми местами. Выйдя из Рима, они двинулись по Кампании и Лукании, нанося тот же ущерб, и достигли Бриттиев. Там они осели надолго и предполагали идти на Сицилию, а оттуда в африканские земли. Ведь область Бриттиев лежит на крайнем конце Италии, расположенная в южной её части; её выступ составляет начало Апеннинскиих гор; вытянутая наподобие языка, она отделяет Адриатическое море от Тирренского; название свое она получила некогда от имени царицы Бриттии.
      {157} Итак, туда-то и пришел Аларих, король везеготов, с богатствами целой Италии, захваченными как добыча, и оттуда, как было сказано, предполагал через Сицилию переправиться в спокойную страну Африку, но, так как не дозволено, чтобы кто-либо из людей располагал [судьбой своей] без ведома божия, страшная пучина морская поглотила несколько его кораблей, а многие разбросала. Пока Аларих, потрясенный этой неудачей, размышлял, что ему предпринять, он был внезапно застигнут преждевременной смертью и удалился от дел человеческих.
      {158} Готы оплакивали его по своей огромной любви к нему; они отвели из русла реку Бузент около города Консенции, а река эта, ниспадая от подножия горы, течет целебной струей как раз близ этого города; посередине русла этого потока они, собрав толпу пленных, вырыли место для погребения и туда, в лоно этой могилы, опустили Алариха со множеством сокровищ, а затем вернули воды обратно в их русло. Но, чтобы никто никогда не узнал того места, землекопы были все умерщвлены. Королевскую же власть над везеготами они передали Атаульфу, кровному родичу Алариха, выдающемуся и внешностью, и умом, потому что он был похож на Алариха, если не высотою роста, то красотою тела и благообразием лица.
      {159} Атаульф, приняв власть, вернулся в Рим и, наподобие саранчи, сбрил там все, что ещё оставалось, обобрав Италию не только в области частных состояний, но и государственных, так как император
      {160} Гонорий не мог ничему противостоять. Его сестру Плацидию, дочь императора Феодосия от второй жены, он увел из столицы пленницей. Однако, принимая во внимание благородство её происхождения, внешнюю красоту и девственную чистоту, он сочетался с ней законным браком в Форуме Юлия, городе [провинции] Эмилии, с той целью, чтобы варвары, узнав об этом союзе, сильнее боялись империи, как соединенной с готами. Гонория же августа, хотя и истощенного силами, он, - полный расположения к нему, - не тронул, теперь уже как родственника, и двинулся к Галлиям. Когда
      {161} он туда прибыл, все соседние племена из страха стали придерживаться своих пределов; раньше же они, как франки, так и бургундионы, жесточайшим образом нападали на Галлии. А вандалы и аланы, о которых мы рассказывали, как они, по разрешению римских императоров, осели в той и другой Паннониях, рассудив, что там едва ли им будет безопасно из-за страха перед
      {162} готами, - если бы последние вернулись, - перешли в Галлии. Однако вскоре бежали они и из Галлий, которые незадолго до того заняли, и заперлись в Испаниях; они до сих пор помнили, по рассказам своих предков, какое некогда бедствие причинил их народу король готов Геберих и как он силою своею согнал их с
      {163} родной земли. По такой вот причине Галлии были открыты для прихода Атаульфа. Укрепив свою власть в Галлиях, гот начал сокрушаться о положении в Испаниях, помышляя освободить их от набегов вандалов; он оставил свои сокровища с некоторыми верными людьми и с небоеспособным народом в Барцилоне, затем проник во внутренние Испании, где сражался непрестанно с вандалами; на третий же год, после того как покорил и Галлии и Испании, он пал, пронзенный мечом Эвервульфа в живот, - того самого [Эвервульфа], над ростом которого он имел обыкновение насмехаться. После его смерти королем был поставлен Сегерих, но и он, умерщвленный из-за коварства своих же людей, ещё скорее покинул как власть, так и жизнь.
      {164} Затем уже четвертым после Алариха королем был поставлен Валия, человек весьма строгий и благоразумный. Против него император Гонорий направил с войском Констанция, мужа сильного в военном искусстве и прославленного во многих битвах; император опасался, как бы Валия не нарушил союза, некогда заключенного с Атаульфом, и не затеял снова каких-либо козней против империи, изгнав соседние с нею племена; наряду с этим он хотел освободить сестру свою Плацидию от позора подчинения [варварам], условившись с Констанцием, что если
      {165} тот войной ли, миром ли или любым способом, как только сможет, вернет её в его государство, то он отдаст её ему в замужество. Констанций, торжествуя, отправляется в Испании со множеством воинов и почти с царской пышностью. С неменьшим войском спешит ему навстречу, к теснинам Пиринея, и король готов Валия. Там от обеих сторон были снаряжены посольства, которые сошлись на таком договоре: Валия вернет Плацидию, сестру императора, и не будет отказывать римской империи в помощи, если в ней случится нужда. В это время некий Константин, присвоив власть в Галлиях, сына своего Константа из монаха сделал цезарем. Однако он недолго держал захваченную власть, так как вскоре готы и римляне стали союзниками; сам он был убит в Арелате, а сын его - во Вьенне. Вслед за ними Иовин и Себастиан с той же дерзостью надеялись захватить власть, но погибли той же смертью,
      {166} В двенадцатый год правления Валии гунны были изгнаны римлянами и готами из Паннонии после почти пятидесятилетнего обладания ею. Тогда же Валия, видя, как вандалы, примерно во время консульства Иерия и Ардавура, с дерзкой смелостью выступив из внутренних частей Галлиции, куда некогда загнал их Атаульф, пустились опустошать и грабить все кругом в пределах его владений,
      {167} т. е. на землях Испании, немедля двинул на них свое войско. Но Гизерих, король вандалов, был уже призван в Африку Бонифацием, который, будучи обижен императором Валентанианом, не мог иначе, как [подобным] злом, отомстить империи. Он склонил их своими упрашиваниями и перебросил через переправу в теснине, которая называется Гадитанским проливом; он отделяет Африку от Испаний
      {168} едва семью милями и выводит устье Тирренского моря в бушующий океан. Гизерих был весьма известен в Риме в связи с поражением, которое он нанес римлянам; был он невысокого роста и хромой из-за падения с лошади, скрытный, немногоречивый, презиравший роскошь, бурный в гневе, жадный до богатства, крайне дальновидный, когда надо было возмутить племена, готовый сеять семена раздора и возбуждать ненависть.
      {169} Такой-то человек вошел, приглашенный, как мы сказали, уговорами Бонифация, в империю в Африке; там он долго правил, получив, как говорится, власть от бога. Перед кончиной призвал он ряд своих сыновей и приказал им, чтобы не было между, ними борьбы в домогательстве власти, но чтобы каждый по порядку и по степени своей, в случае если переживет другого, т. е. старейшего, чем он, становился наследником; а за ним шел бы следующий. Они соблюдали это на протяжении многих лет и в благоденствии владели королевством, не запятнав себя, как обычно бывало у других варварских племен,
      {170} междоусобной войной, потому что каждый, в свою очередь, один за другим принимал власть и правил народом в мире. Порядок же их наследования был таков: первый - Гизерих, отец и владыка, следующий - Гунерих, третий Гунтамунд, четвертый - Тразамунд, пятый - Ильдерих. Этого последнего, на беду собственному племени и позабыв наставления прародителя, изгнал из королевства и убил Гелимер;
      {171} сам же, как тиран, преждевременно захватил власть. Но сделанное не прошло ему безнаказанно, потому что вскоре он испытал отмщение со стороны императора Юстиниана: вместе со всем своим родом и сокровищами, над которыми он, награбивши их, трясся, был он привезен в Константинополь Велезарием, мужем славнейшим, магистром армии на Востоке, ординарным экс-консулом и патрицием, и предстал в цирке великим для народа посмешищем; он испытал позднее раскаяние, когда узрел себя низвергнутым с
      {172} вершины королевского величия и, оказавшись вынужденным вести частную жизнь, к которой не желал привыкнуть, умер. Так Африка, которая по делению земного круга описывается как третья часть мира, на сотый почти год вырванная из-под вандальского ига и освобожденная, была вновь возвращена Римской империи. Некогда, при ленивых правителях и неверных полководцах, была она отторгнута варварской рукой от тела Римского государства, теперь же, при искусном государе и верном полководце, она возвращена и радуется этому поныне. Хотя немного спустя после того она и плакала, ослабленная внутренней войной и изменой мавров, однако победа императора Юстиниана, дарованная богом ей на пользу, довела до мира начатое дело. Но зачем говорить о том, чего не требует предмет [нашего рассказа]? Вернемся к основной теме.
      {173} Валия, король готов, до того свирепствовал со своими войсками против вандалов, что намеревался было преследовать их и в Африке, если бы только не отвлек его тот же случай, который приключился некогда с Аларихом, когда тот направлялся в Африку. Прославившийся в Испаниях, одержав там бескровную победу, он [Валия] возвращается в Толозу и оставляет Римской империи, после изгнания врагов, несколько ранее обещанных провинций. Много позднее его
      {174} постиг недуг, и он удалился от дел человеческих в то самое время, когда Беремуд, рожденный Торисмундом, - на него мы указывали выше в списке рода Амалов, - вместе с сыном Витирихом переселился в королевство везеготов, [уйдя] от остроготов, все ещё подчиненных гуннскому игу в землях Скифии. Сознавая свою доблесть и благородство происхождения, он тем легче мог считать, что родичи передадут верховную власть ему, известному наследнику многих королей. Кто же, в самом деле, мог колебаться относительно Амала, если бы был волен избирать? Однако, он сам до известного времени не хотел обнаруживать, кто он такой. Готы же после смерти Валии
      {175} поставили преемником ему Теодерида. Придя к нему, Беремуд скрыл выгодным молчанием, с присущей ему великой уравновешенностью духа, блеск своего происхождения, зная, что царствующим всегда подозрительны рожденные от царского поколения. Итак, он претерпевал безвестность, чтобы не смущать установленного порядка. Вместе с сыном своим был он принят королем Теодоридом с высшими почестями, вплоть до того, что король не считал его чужим ни в совете, ни на пиру, и все это не из-за благородства происхождения, о чем он не знал, но по причине твердости духа и силы ума, чего тот не мог скрыть.
      {176} Что же дальше? По смерти Валии, - повторяе м мы то, о чем уже сказали, - который был не слишком счастлив у галлов, ему наследовал Теодорид, гораздо более благополучный и счастливый. Он был человеком, исполненным высшей осторожности и умевшим использовать как душевные, так и телесные свои способности. Во время консульства Феодосия и Феста римляне, нарушив
      {177} мир, пошли против него [Теодорида] войной в Галлию, присоединив к себе гуннские вспомогательные войска. Их тревожила [память об] отряде готов-федератов, который под предводительством Гайны ограбил Константинополь.