Надо разобраться и с каждым периодом, и с каждым действующим лицом отдельно. Скажем, если из 80 человек 50 оказались неправы и их репрессировали, то это не сразу. 80 исключили из своих рядов 10, 70 еще 10 и пошло постепенно... Социализм требует огромного напряжения сил. Здесь и ошибки. Но, повторяю, мы могли бы иметь гораздо больше жертв во время войны и даже дойти до поражения, если бы задрожало руководство, если бы в нем, как трещины, появились разногласия. Я не уверен, что такой человек, как, скажем, Тухачевский, которого мы очень хорошо знали, не зашатался бы. Не думайте, что Сталин поверил какой-то фальшивке, якобы переданной через Бенеша. Тухачевский был расстрелян, потому что был военной силой правых - Рыкова и Бухарина. А государственные перевороты без военных не обходятся. Я не понимаю, почему реабилитировали Тухачевского. Да не только я. Ворошилов, например, сказал после его реабилитации: "Я этому барину не верил и не верю. Он на сторону революции перешел, чтоб сделать карьеру". Я признаю, что были допущены крупные ошибки и перегибы, но в целом политика была правильной. Я и все члены Политбюро несем ответственность за ошибки. Но поставьте вы самых святых людей управлять государством, пусть бы они попробовали пройти одними разговорами мимо этих периодов, - ничего бы у них не вышло! Развалили бы все. Но одно дело - политика, другое - проводить ее в жизнь. Мы не могли отказаться от жестоких мер из-за опасности раскола. А при Ленине разве этого не было. Не надо представлять Ленина, гладящим сопливых ребятишек! Без крайностей не только Ленина и Сталина представить нельзя, но и жить невозможно.
      Я и сам мог бы не уцелеть, если бы Сталин еще пожил, это другой разговор, но, несмотря на это, я его считаю величайшим человеком, выполнившим такие колоссальные и трудные задачи, которые не мог бы осуществить ни один из нас, никто из тех, кто был тогда в партии. Говорить о Кирове как о его заместителе - абсурд, который ясен для каждого грамотного, знающего коммуниста, и это настолько противоречило отношениям Сталина и Кирова и, прежде всего, мнению самого Кирова. Это мог только Хрущев придумать. Другие-то были посильнее Кирова, и он бы никого не смог разбить ни Зиновьева, ни Каменева, ни Бухарина. Почитайте все речи Кирова, назовите хоть одно расхождение Кирова со Сталиным, назовите хоть один теоретический труд Кирова! А в ту пору Генеральный секретарь должен был быть теоретиком, ибо на эту роль претендовали такие, как Зиновьев, Бухарин, а до этого и Троцкий. Они-то посильнее Кирова.
      В тот декабрьский вечер 1934 года я был в кабинете Сталина и помню, как позвонил начальник ОГПУ Ленинграда Медведь и сообщил, что сегодня в Смольном убит товарищ Сергей. Сталин сказал: "Шляпы". Мы срочно поехали в Ленинград. Допрашивали Николаева, убийцу Кирова. Мелкий человек, подставное лицо в руках зиновьевцев. Говорить о том, что Сталин организовал убийство Кирова, чудовищно и кощунственно! Сталин любил Кирова, растил его. Киров был его идейной опорой в Ленинграде. Сталин звал его в Москву, тот отказывался. На моей памяти, так же тепло в Политбюро Сталин относился только, пожалуй, к Жданову. После XX съезда по делу Кирова была создана комиссия, в которую вошли видные юристы. Возглавлял ее Н. С. Хрущев, как известно, в ту пору уже не пылавший любовью к Сталину. И тем не менее комиссия пришла к выводу, что И. В. Сталин к убийству С. М. Кирова непричастен. Когда я предложил это опубликовать, Хрущев отказался..."
      - Почему сидели ученые? Стечкин? Туполев? Королев?
      - Много болтали лишнего. И крут их знакомств, как и следовало ожидать. Они ведь не поддерживали нас. В значительной степени наша русская интеллигенция была связана с зажиточным крестьянством, у которого прокулацкие настроения - страна-то крестьянская. Туполевы - они были в свое время очень серьезным вопросом для нас. Они из той интеллигенции, которая очень нужна Советской власти, но в душе они - против и по линии личных связей они опасную и разлагающую работу вели, и даже, если не вели, то дышали этим, да и не могли иначе! Требовалось время, чтобы приблизить их к новому строю. Иван Петрович Павлов говорил студентам:
      - Вот из-за кого нам плохо живется, и указывал на портреты Ленина и Сталина.
      Этого открытого противника легко понять, а с другими было сложнее. Теперь, когда многие из них в славе, это одно, а тогда ведь интеллигенция, в основном, отрицательно относилась к Советской власти. Вот тут надо найти способ, как этим делом овладеть. Чекистам приказали: обеспечьте их самыми лучшими условиями, кормите их пирожными, по пусть работают, конструируют нужные стране военные вещи. Не пропагандой, а своим личным влиянием они опасны, и не считаться с тем, что в трудный момент они могут стать особенно опасны, тоже нельзя. Без этого в политике не обойдешься. Своими руками они коммунизм не смогут построить. Что Туполев? Из ближайших друзей Ленина ни одного около Ленина в конце концов не оказалось, достаточно преданного партии. Кроме Сталина. И того Ленин критиковал.
      Конечно, мы наломали дров. Сказать, что Сталин об этом ничего не знал, - абсурд, сказать, что он один за это отвечает, - неверно. Если обвинять во всем одного Сталина, то тогда он один и социализм построил, и воину выиграл. А вы назовите того, кто меньше, чем Сталин, ошибался? Сыграл свою роль наш партийный карьеризм - каждый держится за свое место. И потом у нас если уж проводится какая-то кампания, то проводится упорно, до конца. И масштабы, и возможности большие. Контроль над органами был недостаточным".
      Таково мнение одного из тех, кто стоял у руля нашего государства в самые трудные его периоды. Не будем никому навязывать это мнение, так же, как и другие, противоположные. Пусть родится истина.
      ...На столе Молотова - книги, журналы. Художественная, политическая, экономическая литература. "Я читаю медленно, - говорит Молотов. - Вот Ленин и Сталин умели быстро. Не знаю, большое ли это достоинство, но я всегда завидовал тем, кто умеет быстро читать".
      Он привык много работать. Сидит за столом или стоит за конторкой. Высокий лоб, белые виски, седые усы. Карие глаза. Что-то ленинское есть во всем его облике, в поведении, в неброской домашней обстановке (любой чиновник средней руки сейчас живет с большим размахом), в личной скромности, в манере разговаривать с людьми ("Товарищ Феликс пришел?"), да и в умении преодолевать трудности. А сколько их было на пути этого человека, который сам - живая история. 11 лет он возглавлял Советское правительство.
      - У меня есть одна неясность, Вячеслав Михайлович.
      - Только одна? У меня их гораздо больше.
      Я спрашиваю его о предвоенных переговорах с Риббентропом и Гитлером.
      "Было дело под Полтавой, - улыбается Молотов. О врагах он умеет говорить едко, саркастично: - Гитлер играл во время переговоров, пытался произвести впечатление. Он был умен, но все-таки ограничен, слеп в силу нелепости своей изначальной идеи. Он меня все агитировал, как бы нам вместе, Германии и Советскому Союзу, выступить против Англии, - дескать, Англия ничтожный остров, а владеет половиной мира. Разве это допустимо? Я ему ответил, что, конечно, это безобразие, и я ему очень сочувствую. А когда прощались, он сказал мне:
      - Я понимаю, что история навеки запомнит Сталина. Но она запомнит и меня.
      - Да, конечно, запомнит, - ответил я.
      Ощущалось, что он побаивается Сталина как личности.
      - Видел всю их компанию - Геринга, Гесса, Геббельса, ну и, конечно, Риббентропа - тот вообще меня своим другим называл. Это 1940-й. А годом раньше, в 1939-м, Риббентроп приезжал к нам подписывать Пакт о ненападении, и, когда подписали. Сталин поднял бокал шампанского:
      - Выпьем за нового антикоминтерновца Сталина! - так, с иронией, с издевкой сказал.
      Риббентроп тут же бросился к телефону, это было в моем кабинете, передать слова Сталина Гитлеру. Тот ему в ответ: "Мой гениальный министр иностранных дел!" А Сталин едва заметно подмигнул мне...
      Нам очень хотелось оттянуть войну и почти на два года это удалось, а на больший срок, к сожалению, не получилось. Пытались увеличить и время, и пространство. С нами воссоединились Западная Украина и Западная Белоруссия, Прибалтика и Бессарабия. Условия жизни в стране были трудными, а мы требовали: "Давай, давай!" Давай производительность труда, давай то, давай это - Шла упорная подготовка к войне, но все учесть и успеть было просто невозможно, а страна работала без выходных, и струна напряжения и терпения у нашего народа была натянута до предела.
      Вечером 22 июня 1941 года мы собрали Политбюро. Разъехались и снова собрались. Потом я пошел к себе в кабинет, этажом выше, а часа в два ночи мне позвонили из секретариата Сталина, сообщили, что германский посол Шуленбург просит его принять. Все стало ясно. Как правило, послы министрам иностранных дел по ночам не звонят. К тому же звонок из секретариата Сталина свидетельствовал, что Сталин об этом знает. Шуленбург пришел ко мне со своим переводчиком статс-секретарем посольства Хильгером, и тот при вручении ноты об объявлении войны прослезился. В некоторых книгах этот момент приводится неточно, но ведь Шуленбурга принимал я, а не авторы этих книг. Мы со Сталиным поехали в Наркомат обороны, где Сталин крепко поговорил с Тимошенко и Жуковым".
      В 12 часов дня Молотов от имени Советского правительства выступил по радио с Центрального телеграфа на улице Горького:
      - Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами. "Текст выступления был подготовлен вместе со Сталиным. Мы решили, что Сталин выступит, когда прояснится боевая обстановка".
      Всю войну Молотов был Первым и единственным заместителем Председателя Государственного Комитета Обороны и народным комиссаром по иностранным делам. Пришлось поработать для создания антигитлеровской коалиции, вынудить капиталистов помогать нам, "бежать с нами в одной упряжке", как он сам говорит. Даже один его полет в Англию и США в 1942 году над территорией, занятой врагом, можно назвать героическим. На приеме в честь Победы первый тост Верховного был:
      - За нашего Вячеслава!
      Тем самым Сталин подчеркнул выдающуюся роль советской дипломатии в годы войны.
      "Дипломатия дипломатией, - подмигивает Молотов, - но нам и армия неплохо помогала. Если б не она, никакие дипломаты ничего б не сделали". Это, конечно, верно, и все-таки... Я держу фотографию в зеленой рамке с надписью по-английски: "Моему другу Вячеславу Молотову от Франклина Рузвельта. 30 мая 1942 г.". Вспоминаются слова английского премьера Черчилля о том, что когда умрет Молотов, то все великие дипломаты мира, если существует тот свет, сочтут за честь пригласить его в свою компанию... Однако союзники со Вторым фронтом не спешили и своих солдат нам не давали. "Черчилль мне говорит: вы возьмите свои войска с Кавказа, а мы туда введем свои и будем охранять вашу нефть. Вот так. И с Мурманском так же предлагали поступить. А Рузвельт - с Дальним Востоком. Только б самим не воевать".
      Он не любит говорить о своей роли в войне. "У меня тут заслуг не много. Я ничего особенного не сделал". Надо добавить, что Золотую звезду Героя Социалистического Труда он получил в 1943 году за успешное руководство производством танков в стране. В 1941-м ездил на Западный фронт назначать вместо Конева - Жукова, и тот поправил дело. Был в Ленинграде за несколько дней до начала блокады. В Череповец прилетел на самолете, до Мги добирался на поезде, дальше путь был разбит, и в Ленинград приехал на дрезине. В Москву вернулся, когда блокадное кольцо замкнулось, и пришлось лететь над Ладожским озером. После этой поездки Сталин назначил Жукова командующим Ленинградским фронтом. "Из военных он у нас был наиболее заметным, - говорит Молотов. - Он и Рокоссовский".
      День Победы Молотов встретил в Сан-Франциско. "Особого праздника там не чувствовалось, но 8 мая мне предложили выступить по радио. Я ответил, что еще не завершены боевые действия в Чехословакии и наша страна будет праздновать 9-го. И выступил перед американцами 9-го".
      Прожита жизнь. Есть что вспомнить. И память отличная. Поражает завидная быстрота его реакции, когда он отвечает на вопросы. Столько лет мы подолгу беседуем... Иногда он как будто волнуется от давних воспоминаний и начинает слегка заикаться, причем, спотыкается не на согласном звуке, а раза два-три повторяет первый слог слова или все слово, если оно односложное. О себе говорит мало, хотя был вторым лицом в государстве три десятилетия.
      - Пусть Вячеслав теперь поработает, - как-то сказал Сталин.
      "Однако, началась "холодная война", и Сталину уходить было нельзя. Его политический авторитет на мировой арене был огромен".
      А вот что еще говорил мне Молотов:
      - Сталин провел основную часть своей жизни на кунцевской даче. В последние его дни я был в опале...
      Сталина я видел за четыре-пять недель до смерти. Тогда он был вполне здоров. Когда заболел, меня вызвали. Я приехал на дачу, там были члены Бюро ЦК. Из не членов Бюро, по-моему, только меня и Микояна вызвали. Командовал Берия.
      Сталин лежал на диване. Глаза закрыты. Иногда он открывал их и пытался говорить, но сознание к нему так и не вернулось. Когда пытался говорить, к нему подбегал Берия и целовал ему руки. Корчило Сталина, разные такие моменты были. Казалось, что начинает приходить в себя. Вот тогда Берия держался Сталина! У-у! Готов был...
      - Не отравили ли Сталина?
      - Возможно. Но кто сейчас это докажет?
      Лечили хорошие врачи. Лукомский - хороший терапевт, Тареев... Куперин это администратор. Всегда дежурил кто-нибудь из членов Бюро. Я тоже дежурил.
      Вот, когда он умер, тут все и началось.
      (22.4.1970г.)
      - Не исключаю, что Берия приложил руку к его смерти. Из того, что он мне говорил, да и я чувствовал... На трибуне мавзолея В. И. Ленина 1 мая 1953 года делал такие намеки... Хотел, видимо, сочувствие мое вызвать. Сказал: "Я его убрал". Вроде посодействовал мне. Он, конечно, хотел сделать мое отношение к себе более благоприятным.
      Хрущев едва ли помог. Он мог догадываться. А возможно... Они все-таки были близки. Маленков больше знает. Больше, больше.
      Шота Иванович передаст рассказ бывшего Первого секретаря ЦК Компартии Грузии А. И. Мгеладзе о его встрече с Берией сразу после похорон Сталина. Берия хохотал, крыл Сталина матом: "Корифей науки! Ха-ха-ха!"
      (9.6.1976г.)
      - Сам Сталин, помнится, сказал во время войны: "Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора. Но ветер истории безжалостно развеет ее!"
      (24.8.1971г.)
      - Сталин работал над второй частью "Экономических проблем", давал мне кое-что почитать. Но куда все это делось? Ничего не известно...
      - Не мог Берия прибрать?
      - Нет, Берия не интересовался. Ему интересно, кто против кого, одного этим ударить, другого - этим. Ему важно, какие столкновения между отдельными людьми идут, чтобы использовать. И, когда нужно, высунуть какой-нибудь документ: "Вот ты что про него писал!"
      И поссорить, одним словом.
      - Мгеладзе рассказывал, как Маленков и Берия формировали новое правительство. Маленков сделал заявление: "Товарищ Сталин находится в очень тяжелом положении. Вряд ли он из него выйдет. А если выйдет, то ему надо будет не менее шести месяцев, чтобы вернуться на работу. Поэтому страна не может быть без руководства". После Берия читает список правительства. Веселый, как будто хочет показать, что ничего страшного для страны нет".
      - Возможно. Я не помню эти детали.
      - Перед смертью Сталин поднял руку.
      - Поднять-то поднял, но...
      - Совершенно точно, что он умер не своей смертью...
      - Это не исключено, - соглашается Молотов.
      (30.6.1976г.)
      ...Сталин снится... Не то что часто, но иногда снится. И какие-то совершенно необычные условия. В каком-то разрушенном городе... Никак не могу выйти... Потом встречаюсь с ним. Одним словом, такие какие-то совершенно странные сны, очень запутанные.
      (17.7.1975, 30.6.1976 гг.)
      Последние годы Молотов постоянно живет на даче - государственной, с казенной мебелью. Ему повысили пенсию до 300 рублей, прежде получал 120, потом 250. Однако материальные блага его никогда не волновали. Стол, стулья, диван - все самое простецкое, с алюминиевыми инвентарными номерами. Пожалуй, единственная неказенная вещь - конторка для работы. Аккуратен и бережлив, как свойственно людям его закалки. Дома любит ходить в коричневой рубахе навыпуск, темных брюках. Дважды в день отправляется гулять, надевает пальто, шляпу, пенсне - настоящий Молотов, каким его привыкли видеть на старых газетных снимках. Шагает по лесным аллеям, постукивая ореховой палочкой, которую ему некогда презентовал британский посол сэр Арчибальд Керр. Молотов бодр, у него всегда рабочее настроение, не скажешь, что ему 79, 85, 95... Я как-то заметил, что у него цвет лица стал здоровее, чем в прежние годы, до выхода на пенсию. "Еще бы! Тогда я занимался выколачиванием мирных договоров, а сейчас отдыхаю".
      Несколько лет Молотов работает над научной книгой о социализме. "Две страницы пишу, три вычеркиваю", - шутит он. Помощников у него нет, да и привык все делать сам.
      - Снятся ли вам сны? - спрашиваю у него.
      - Иногда снится, что завтра мне делать доклад, а я его еще не подготовил. Мы ведь сами писали свои выступления.
      Много читает - почти все новинки художественной, политической и экономической литературы. По телевизору смотрит "Время" и "Международную панораму". Иногда начнет смотреть новый фильм о войне или о революции, о Ленине, поглядит немного, махнет рукой и уходит работать.
      Приходят письма. Просят рассказать о своей жизни, написать воспоминания. Многие выдают желаемое за действительное, считают, что такие мемуары уже созданы, и даже название приводят: "Сорок лет со Сталиным". Однако мемуарные занятия для него не представляют интереса.
      Он оптимистически смотрит в будущее, верит в нашу молодежь.
      ...Пишут из-за рубежа. Из США пришло письмо с долларами в конверте на ответ: "Я собираю автографы великих людей, а Вас в нашей семье очень уважают".
      Рассматриваю фотографии на стене. Необычный снимок Ленина: в очках читает газету. Молотов говорит, что это редкий снимок: Ленин не любил, когда его видели в очках. Другая фотография - вдоль кремлевской стены идут и беседуют Сталин, Молотов, Ворошилов, Орджоникидзе... "Это наша рабочая группа".
      Его интересуют экономика страны и советско-американские переговоры, работа по укреплению дисциплины и повышение производительности сельского хозяйства, чем дышат братья писатели, как он обычно говорит, и борьба чилийского народа. "В Чили - дело времени. У нас 1905-й год тоже был поражением, но без него мы бы не победили в 17-м. Это надо понимать. А есть такие - подай вот сразу все на блюдечке! А нет - плохо. Чаепитчики, - как говорил Ленин. Надо понимать, когда и как все использовать. Ленин подписал Брестский мир, а Троцкий был против, вот какой умный! Мы с Гитлером заключили мир, на нас тоже нападали, а мы два года выиграли".
      Нет и не было легких лет. Победы и неудачи, успехи и перегибы, предвиденья и ошибки. Но и социализм строили впервые в истории.
      "Мне доводилось не раз беседовать с Лениным и в неофициальной обстановке. - Зайдем ко мне, товарищ Молотов. - Пили чай с черносмородиновым вареньем. - У нас такой народный характер, - в тот вечер говорил Ленин, что для того, чтобы провести что-то в жизнь, надо сперва сильно перегнуть в одну сторону, а потом постепенно выправлять. А чтобы сразу все правильно было - мы еще долго так не научимся. - Пока у нас государство, - продолжает Молотов, - а оно еще долго будет жить, пока у нас деньги, а они еще тоже поживут, будут и такие отрицательные явления, как бюрократизм, карьеризм, стяжательство. Ну и жестокость.
      Он много перенес, но у него сложилась судьба. Он увидел воплощенную мечту 1917 года, могучее социалистическое государство, взлет Гагарина в космос, победное шествие ленинских идей по земному шару, успехи наших друзей. "Какой молодец Фидель! - говорит Молотов. - Будут, конечно, на этом пути и неудачи, но империализм трещит по швам. В январе 1917 года Ленин говорил, что, может быть, нашим внукам посчастливится жить в новом обществе. А уже через 10 месяцев он стал руководителем первого в мире социалистического государства. Вот как быстро может измениться историческая обстановка! Сейчас у нас все есть: сильная страна и содружество социалистических государств. Бояться нам некого и нечего, кроме собственной расхлябанности, лени, недисциплинированности, и с этим нужно бороться, чтобы укрепить дело социализма. Вы пришли на все готовенькое, но поработать вам придется крепко".
      Он говорит, а я смотрю на снимок ленинских похорон: Сталин согнулся под тяжестью гроба Ильича, рядом подставил свое плечо Молотов. В ту пору руководители были молодые, как страна...
      Держу в руках "Правду" № 1 от 22 апреля 1912 года с дарственной надписью Молотова. Он выпускал этот номер. На первой странице помещен список сотрудников и авторов. Спрашиваю:
      - А где здесь вы?
      - Вот, - Молотов читает, - А. Рябин. Я убрал от своей фамилии две первые буквы, и получился из Скрябина Рябин. А редактор Егоров - это подставная фигура. Находили рабочего, который соглашался отсидеть полгода в царской тюрьме.
      Листаю Ленина: "Т. Молотову для всех членов Политбюро. Это и следующее письмо Чичерина явно доказывают, что он болен и сильно. Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий. 24.1.22. Ленин".
      Молотов поясняет: "Дело в том, что Чичерин в угоду американцам за приличную компенсацию предложил внести маленькие изменения в нашу Конституцию, предоставив паразитическим элементам представительство в Советах. Ну, а ответ Ленина не требует комментариев. Ленин ценил Чичерина как знающего работника, народного комиссара по иностранным делам, однако не вводил его в состав Центрального Комитета партии, не то что в Политбюро. Не был членом ЦК и заместитель Ленина по Совнаркому Цюрупа, и руководитель Госплана Кржижановский не был, и Красин не был. А вот когда на X съезде партии пытались забаллотировать в состав ЦК Орджоникидзе, Ленин со всей страстностью выступил в его защиту. Противники Серго говорили, что он груб, допускает рукоприкладство, а Ленин возразил: "Но ведь он же плохо слышит!" При чем здесь - плохо слышит? Но Ленин считал Серго очень партийным человеком и провел его в ЦК. А в 1922 году добился избрания Сталина Генеральным секретарем. На каждом бюллетене для голосования против фамилии "Сталин" рукой Ленина было написано: "Генеральный секретарь"!"
      Смотрим "Иллюстрированное приложение к "Правде" от 24 сентября 1922 года, известный снимок в Горках. Здесь он называется "Тов. Ленин и тов. Сталин". Мне не раз доводилось слышать и кое-где даже читать, что снимок этот якобы смонтирован. "Что же, выходит, смонтирован при живом Ленине? Ведь это 1922-й..."
      Мы сидим за столом. За окном ясный зимний день России. Подмосковье, высокие сугробы. В снегу деревья...
      ...Ясность ума не покидала его. Было только одно отклонение - незадолго до смерти. Утром он прочитал последнюю страницу "Правды", отложил газету и сказал:
      - На пять часов пригласите ко мне Шеварднадзе.
      Видимо, его взволновал какой-то международный вопрос, и он вошел в свою прежнюю роль члена Политбюро, Первого заместителя Предсовмина и министра иностранных дел. Думали, что до пяти часов он забудет, но он надел костюм, галстук, и тогда ему сказали, что товарищ Шеварднадзе занят и не может приехать...
      Когда его похоронили, на даче стали жить другие люди, мебель государственную оттуда увезли, а его конторку отнесли на склад. "Возьмите ее себе, а то сожгут, - сказали мне на складе. - Молотов все-таки. В нашем совминовском поселке так скромно, как он, никто не жил и не живет сейчас, никакого барства, капризности, все просто..."
      Примечания
      {1} Когда я спросил Кагановича об этом, он стал отрицать. "Я к Молотову хорошо относился, - сказал Каганович, - ценил его принципиальность, убежденность. Но мы не раз спорили с ним на деловой почве. Я был наркомом путей сообщения и выбивал у него то, что нужно для железнодорожного транспорта. Он был Предсовнаркома и зажимал. Тогда я жаловался на него Сталину, и Сталин меня поддерживал. Но я никогда не был против того, чтобы Молотов стоял во главе правительства после Сталина. Ведь я же предложил его на эту должность Сталину еще в 1930 году!"