Однако задним числом притворяться, что об этом у нас нет никакого мнения, - это возмущение. Это ведь, по сути, означает отрицание божественности Христа, отрицание его права требовать от каждого, чтобы он имел некое мнение. Бесполезно отвечать на это, что мы при этом не выносим суждение, что мы не говорим "ни да, ни нет по поводу Христа". Ведь тогда нас спросят, безразлично ли нам знать, должны мы или нет иметь мнение относительно Христа. И если мы ответим "нет", мы окажемся в собственной ловушке; а если мы ответим "да", христианство все равно проклянет нас, ибо все мы должны иметь об этом некое мнение, то есть мнение о Христе, и никто не должен иметь дерзость рассматривать жизнь Христа как несущественное курьезное событие. Когда Бог воплощается и становится человеком - это не фантазия, не что-то вроде рискованного предприятия, затеянного, возможно, чтобы избежать той скуки, которая, по дерзкому слову некоторых [29], неизменно сопровождает существование Бога; короче, это происходит отнюдь не ради приключения. Нет, этот акт Бога, этот факт - это сама серьезность жизни. И, в свою очередь, самое важное в этой серьезности - это то, что главный долг всех состоит в том, чтобы иметь об этом некоторое мнение. Когда монарх проезжает через провинциальный город, для него было бы оскорбительным, если бы чиновник без веского оправдания не вышел его поприветствовать; но что бы он подумал о чиновнике, который притворился бы, что вовсе не заметил приезд короля в город, который пытался бы играть роль частного лица и "плевал бы и на Его Величество, и на хартию!" И так же обстоит дело, когда Бог соизволяет сделаться человеком... а вдруг некто (а ведь человек перед Богом - все равно что чиновник перед королем) находит уместным заявить: да! это как раз то, о чем я не собираюсь иметь своего мнения. Ведь так говорят, принимая аристократический вид, только о том, что в глубине души презирают; точно так же за этим высокомерием, которое считает себя беспристрастным, нет ничего, кроме презрения к Богу.
      Вторая форма возмущения, все еще негативная, - это страдание. При этом человек, несомненно, чувствует для себя невозможным игнорировать Христа, он не в состоянии оставить подвешенным весь этот вопрос о Христе, когда возвращается в суету жизни. Однако он все так же остается неспособным верить, спотыкаясь всегда в одной и той же точке - парадоксе. Если угодно, это даже своеобразное воздание должного христианству, поскольку все здесь сводится к убеждению, что вопрос: "Что ты думаешь по поводу Христа?" - это и в самом деле камень преткновения. Человек, таким образом споткнувшийся и впавший в возмущение, проходит через всю свою жизнь как тень - жизнь для него растрачивается понапрасну, поскольку он в глубине души все время возвращается все к той же проблеме. И эта его нереальная жизнь хорошо выражает (как в любви это делает страдание любви несчастной) всю глубокую сущность христианства.
      Последняя форма возмущения - это та, которая разбиралась в последней главе, то есть форма позитивная. Она рассматривает христианство как неправду или ложь, она отрицает Христа (его существование, хотя он был тот, кто велел миру быть) в манере докетов [30] и рационалистов: то есть либо Христос - это уже не индивид и имел лишь внешне человеческий образ, либо он просто человек, индивид; так он растекается в поэзию и миф, не претендующие на реальность вместе с докетами, - или же вместе с рационалистами погружается в реальность, которая не может претендовать на божественную природу. Это отрицание Христа, парадокса, в свою очередь, подразумевает отрицание и всего остального в христианстве - греха, отпущения грехов и так далее.
      Такая форма яростного возмущения - это грех против Духа Святого. Подобно тому как евреи говорили, что Христос изгоняет дьяволов с помощью главного дьявола *, так и это возмущение делает из Христа изобретение дьявола.
      * См.: Матфей: 12. 24
      Этот скандал есть грех, возведенный к своей высшей мощи, его трудно бывает встретить, поскольку обычно грех не противопоставляют вере (Тгое), как это надлежит делать христианству.
      Напротив, именно это противопоставление составило основу всего этого произведения; начиная с первой части (кн. I, гл. 1), мы сформулировали состояние Я, когда отчаяние полностью отсутствует: в отношении к самому себе, желая быть собою, Я погружается посредством собственной ясной прозрачности в ту силу, которая его полагает. А эта формула, в свою очередь, как мы много раз напоминали, является определением веры [3].
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Книга "Болезнь к смерти" впервые была опубликована в июле 1849 года под псевдонимом Анти-Климакус Использование псевдонимов, фрагментарность изложения, афористичность, пародийность - характерные приемы в творчестве Кьеркегора. Это объясняется стремлением сломать привычные представления читателя о теоретическом сочинении, перейти от прямой, научной формы коммуникации автора и читателя к косвенной. Подчас - как, например, в "Болезни к смерти" - Кьеркегор пародирует стиль и даже употребление тех или иных излюбленных философских терминов своего противника, который к тому же может остаться неназванным. Все это конечно же вызывает у читателя определенные трудности. Однако следует иметь в виду, что косвенная форма изложения открыла Кьеркегору возможность совершенно по-новому, нетривиально осветить, казалось бы, давно ставшие азбучными христианские представления о добре и зле, приблизить их к субъективному опыту современного человека. Наставительность "Болезни к смерти" очевидна, более того - всячески подчеркивается Кьеркегором в противовес сочинениям "спекулятивным", авторы которых стремятся дать научное, объективное представление о нравственности.
      Первое упоминание об этой работе встречается в дневнике датского философа в 1847 году (Papirer VIII ' А 497; Papirer VIII1 А 558, А 652 653); здесь, в дневниковых записях Кьеркегора, грех уже определяется как отчаяние.
      1 Букв.: "Дух есть "я" (дат.: Aand er Selvet). Ср. аналогичный пассаж из "Понятия страха": "Человек есть синтез души и тела, который создан и удостоен духом" (Begrebet Angest//Kierkegaard S0ren. Samlede Vaerker. Bind 6 K0benhavn, 1962. S. 170), а также: "Значит, человек - это синтез души и тела, он одновременно есть синтез временного и вечного" (там же. С. 173). 367.
      2 Явная реминисценция из гегелевской диалектики, в которой непременно присутствует триада: тезис, антитезис и синтез. - 367
      3 О человеке как синтезе, полагаемом перед собственным творцом, см.: L0gstrup К. E. Kierkegaards und Heideggers Existenzanalyse und ihr Verhaltnis zur Verktindigung. Frankfurt a/M., 1950; Sl0k Johannes. Die Anthropologie Kierkegaards. K0benhavn, 1954; Malantschuk G. Begrebet Fordoblese hos S0ren Kierkegaard. Kierkegaardiana II. K0benhavn, 1957. S. 43-53. - 368.
      4 Об отношении между этими двумя категориями у Кьеркегора см. также: "Философские крохи" ("Philosophiske Smuler"//Kierkegaard S0ren. Samlede Vaerker. Bind 6. K0benhavn, 1962. S. 67 li.). - 369.
      5 Букв.: "Мыслители" (дат.: Taenkerne). Здесь явная отсылка к Иоганну Клнмакусу, под чьим псевдонимом вышли "Философские крохи" (см.: Философские крохи. Гл. 6. С. 68).- - 369.
      6 Букв.: "образы", "формы" этой болезни, то есть отчаяния. В дневниках Кьеркегора (Papirer VIII В 151 - 152) разъясняется, что речь идет не о понятиях, абстракциях, но именно о конкретных, человеческих воплощениях различных типов отчаяния. - 380.
      7 Здесь явная отсылка к идее Фихте о "продуктивном воображении", о конструировании категорий из движения самого Я- - 382.
      8 Вновь отсылка к гегелевской философии. - 383.
      9 Древнегреч., букв.: "неограниченное" - "граница". Категории платоновской философии.- - 385.
      10 Имеется в виду Гегель. - 386.
      11 Подразумевается фригийский царь Мидас (см.: Овидий. Метаморфозы.
      12 "Понятие страха" (Begrebet Angest) вышло под псевдонимом Вигилиус Гауфниенсис. - 393.
      13 Кьеркегор имеет здесь в виду Августина (см.: Августин. О граде божием XIX. 25). - 395.
      14 Подразумевается стоицизм. - 395.
      15 Категория стоической философии: "бесстрастие", "спокойствие". 415.
      16 Букв.: "заноза во плоти" (дат.: Pael i Kj0det). Обычно комментаторы говорят в связи с этим о некоторых обстоятельствах личной биографии Кьер-кегора. - 416.
      17 Ср.: Понятие страха. Гл. IV. 2; Страх перед добром (демонический) (Begrebet Angest. S. 202 ff.). - 417.
      18 Считается, что здесь Кьеркегор подразумевает самого себя (см. об этом в дневниках (Papirer VII12 В 158). - 420.
      19 См : Brettschneiders Karl Gottlieb. Handbuch der Dogmatik. Bd. II. Berlin, 1828. S. 504: "Вина грешника бесконечна, ибо через нее пострадало бесконечное величие, - потому и наказание также должно быть бесконечным". Ср.: Августин. Исповедь. Гл. II. 7 и ел. - 422.
      20 Пелагианство, как известно, отрицало первородный грех, - 423.
      21 Здесь комментаторы видят обычно намек Кьеркегора на собственное чересчур суровое детство, равно как и на расхождения с отцом. - 423
      22 Подразумевается сюжет комедии Гольберга "Политикан" (Holberg. Den politiske Kandest0ber), действие IV, сцена 2. - 432.
      23 Имеются в виду, по всей вероятности, произведения известных датских теологов того времени - Мартенсена (Martensen. Chnsteiige Dogmatik, 1849) и Мархейнеке (Marheineke. Die Grundlehren der christclichen Dogmatik, 1827). - 437.
      24 См. также дневники Кьеркегора (Papirer VIII2 В 166). - 443.
      25 Лат. вариант поговорки: "Errare humanum est" - "грешить (ошибаться) свойственно человеку". В средние века поговорка была продолжена: "...sed nullius nisi stulti in errore perseverare"; т. е.: "но ничего нет хуже, чем упорствовать в ошибках (грехах)". - 445.
      26 То есть важна оппозиция Synd - Тго ("грех - вера"), а не Synd - Dyd ("грех - добродетель"). - 462.
      27 См.; Матфей, 26.31: "Тогда говорит им Иисус: вес вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, ибо написано: поражу пастыря и рассеются овцы стада".
      28 См : Лука, 18.8: "Но Сын Человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?" - 466.
      29 Подразумевается стихотворение Г. Гейне "Возвращение на родину" из "Книги песен". - 467.
      30 Докетизм - еретическое учение, согласно котором} у Христа человеческая сторона была лишь видимостью, воображаемой формой, так что, скажем, его человеческое тело было лишь "воображаемым телом" и т.д. - 468.
      31 В этой связи Кьеркегор в своем дневнике (Papirer X1 В 16) вспоминает знаменитую формулу веры, приписываемую Тертуллиану: "Верую, ибо абсурдно". - 468.
      С. А. Исаев
      ЭТИКА ОТЧАЯНИЯ И ВЕРЫ
      (Послесловие)
      Кажется очевидным, что значимость и влияние любого философского учения объяснимы глубиной и масштабом разрабатываемых в нем идей. В случае же с Сёреном Кьеркегором (1811 - 1855) речь должна идти скорее о значимости и влиянии найденного им угла зрения, особого ракурса рассмотрения философских вопросов. Этот ракурс несет в себе главным образом этический заряд и ориентирован на религиозное содержание нравственности. И если иметь в виду христианскую традицию - а именно к ней он с полным правом себя причислял, то тут Кьеркегор сродни таким ее авторитетам, как, скажем, Августин или Паскаль. Однако Кьеркегор принадлежит традиции христианской этики в ее протестантском, еще точнее - лютеранском варианте. И это весьма существенный момент, - он во многом объясняет своеобразие нравственных установок автора "Болезни к смерти" и даже само название произведения.
      Сейчас принято определять Кьеркегора как одного из предшественников современного экзистенциализма и диалектической теологии. Для этого существуют более чем веские основания, и все они легко обнаруживаются в его многочисленных сочинениях. И все же сегодняшний, поистине небывалый и неубывающий в западной культуре интерес к творческому наследию датского философа, теолога и писателя XIX века не исчерпывается одной лишь связью с современными концепциями. Да и сами последователи - будь то К. Барт или Л. Шестов, М. Хайдеггер или К. Ясперс - не только и не столько ссылались на Кьеркегора, сколько сверялись с заданным им направлением духовной работы. Его фигура и на фоне сходящихся к нему линий движения новейшей философской и религиозной мысли остается самостоятельной и самоценной.
      Творчество Кьеркегора пришлось на время активного распространения и вместе с тем - критического осмысления философского учения Гегеля, в особенности с позиций "нового христианства". Датский мыслитель здесь не стал исключением: его собственное учение в значительной мере явилось результатом полемики с различными вариантами обновления христианства (Гегеля, Шлейермахера, Сен-Симона). Но главным образом - Гегеля. Уже в магистерской диссертации "О понятии иронии" (1840), которую Кьеркегор шщитил по окончании теологического факультета университета Копенгагена, и особенно в первом крупном произведении "Или - или" (1845) антигегелевская направленность проявилась совершенно недвусмысленно. Ее основой стало неприятие представления об "имманентности Бога", то есть его сближения с "абсолютной идеей", что было у Гегеля естественным следствием принципа тождества бытия и мышления. Защищая принцип трансцендентности и непостижимости божественного начала, Кьеркегор как рал в эти годы приходит к мысли о необходимости вернуться к первоначальным истинам христианского вероучения. Разумеется, подобное возвращение должно было учитывать как лютеранскую традицию, так и накопленный к тому времени не только чисто религиозный, но и философский опыт ее осмысления (не исключая при этом и опыт гегелевской философии религии). Итогом этой большой работы стал двухтомный труд Кьеркегора "Заключительное ненаучное послесловие к "Философским крохам" (1846), в котором христианская религиозность впервые получила обоснование с позиций экзистенциального философствования.
      Но еще раньше, в 1844 году, вышла в свет работа "Понятие страха", посвященная психологическому обоснованию христианской веры и нравственности. По своей проблематике "Болезнь к смерти", последовавшая за "Заключительным ненаучным послесловием", тем не менее примыкает как раз к "Понятию страха". Чем же можно объяснить желание Кьеркегора вновь вернуться к рассмотрению психологических аспектов христианского вероучения? Не менее правомерен здесь и другой вопрос: не противоречит ли психологическое обоснование христианской этики экзистенциалистскому? На наш взгляд, в "Болезни к смерти" мы сталкиваемся с религиозно-психологической версией прежней идеи Кьеркегора о трех стадиях человеческого существования, выдвинутой еще в работе "Или - или" (а затем развитой в целом ряде других произведений). В этом своем раннем сочинении Кьеркегор предложил экзистенциальную аналитику трех основных поведенческих установок: эстетической, этической и религиозной.
      Наконец, следует заметить, что углубленный интерес к исследованию психической жизни никогда не являлся для Кьеркегора самоцелью. В его так называемых "психологических" произведениях анализируются негативные состояния духовной жизни: страх, тревога, досада, беспокойство и т. п. И это не случайно. Кьеркегор рассматривал их в качестве решающей силы в обращении человека к христианству, да и к религиозной вере вообще. Но все дело в том, что экзистенциалистское истолкование негативных психических состояний на этом не завершается. Уже в "Понятии страха" эти экстремальные состояния оцениваются им как исключительно важные в жизни человека лишь в той мере, в какой в них способна нравственно проявиться его свобода. Проявиться же нравственно - то есть в соответствии с божественным словом и божественной волей - она может только негативно по отношению к психическому. Ведь любое, даже вполне самобытное явление человеческой психики принадлежит сущему, а не божественному, запредельному и потому оказывается ловушкой. Бог требует от верующего максимума его "человечности", а это означает на языке Кьеркегора - не-предмет-ности, свободы от причинной, природной и социальной зависимости. Тем самым этическое учение Кьеркегора усматривает в личности истинно человеческое содержание лишь постольку, поскольку ей удается преодолеть состояние, когда свободный моральный выбор жестко обусловлен - пусть даже и собственной психикой человека, ее объективными природными особенностями. Из этого, между прочим, следует вывод, что этике Кьеркегора свойственно не нагнетание и культивирование страха, тревоги и беспокойства, но, напротив, требование ясного осознания личной ответственности за выбор и готовности противопоставить им "всю тотальность" своего Я. Потому и всевозможные, часто ошибочные поступки человека являются в конечном счете продуктивными, так как позволяют ему испытать реальность собственной свободы и в полной мере ощутить свои внутренние границы. Оказывается, ему действительно дано многое: он обладает чем-то конкретным и ему есть чем распорядиться. При этом исходная аксиома христианства, гласящая, что источником всего истинно доброго в человеке может быть только Бог, а все собственно человеческое изначально греховно, принимается тут без каких-либо оговорок.
      Безусловно, "Болезнь к смерти" - книга о нравственности, о том, что понимает под нравственностью христианство. И вместе с тем - это психологический трактат, в котором дана своеобразная типология человеческого поведения. Как исследователь человеческой души, Кьеркегор предстает удивительно тонким наблюдателем и злободневным мыслителем. Его аналитические выкладки и жизненные впечатления о мотивах человеческих поступков, особенностях характеров и ценностных ориентации поражают точностью и скрупулезностью описания, а также последовательностью в их нравственной оценке. Свою эпоху Кьеркегор обвинял в моральной скудости, философские системы - в этическом безразличии, а большинство современников - в бездуховности. И потому он полагал, что такое общество нуждается прежде всего в моральной корректировке, которая должна пронизать собою всю его повседневную жизнь.
      Для Кьеркегора альфа и омега христианской этики - это догмат о первородном грехе, об изначальной и неустранимой ничтожности человека перед Богом. Но именно эта негативность человеческого бытия в отношении к абсолютному добру, каким является Бог, признается автором "Болезни к смерти" и в качестве онтологической предпосылки его нравственной наполненности. И потому христианская этика, согласно Кьеркегору, есть не что иное, как "моральная диалектика": осознание собственной греховности становится единственной отправной точкой движения человека к добру. Отсюда же берет начало одна из центральных идей "Болезни к смерти": противоположностью греха является не добродетель, а вера. Только Бог источник доброго в мире, и потому нравственность может состоять только в том, чтобы быть с Богом: как учит Кьеркегорова диалектика греха, нравственность - всегда лишь следствие веры.
      Подобная установка прямо указывает на преемственность экзистенциалистской интерпретации нравственного выбора с концепцией свободы воли у Мартина Лютера. Надаром в "Понятии страха" трагическое самоосознание и самоопределение человека по отношению ко всему земному признается единственно нравственным и истинно христианским. Этот взгляд Кьеркегор обосновывает, последовательно экзистенциалистски истолковывая и другие основополагающие христианские догматы; о боговоплощении, об искупительной жертве Иисуса Христа, о воскрешении... Итогом стало определение человеческого существования как неизбежного отчаяния - осознанного или значительно чаще - скрытого. Однако своеобразие Кьеркегорова подхода к традиционной в христианстве теме "временности" или "конечности" жизни состоит в том, что отчаяние расценивается одновременно и как единственная возможность прорыва к Богу.
      Отчаяние - лишь оборотная сторона догмата о первородном грехе, содержание которого - в моральной императивности религиозной веры. Поэтому тотальность отчаяния - это лишь следствие тотальности греховной природы человека ("никто не свободен от отчаяния"). Тем не менее Кьеркегор посчитал необходимым подробно рассмотреть различные типы жизненных позиций и человеческих характеров, повсюду обнаруживая признаки отчаяния и меру его проявления. Точнее, он уже начинает свой анализ, исходя из наличия двух основных видов отчаяния: осознанного и неосознанного.
      Принимая во внимание христианское определение человеческой сущности как греховной, можно понять, почему автор "Болезни к смерти" считает человека, лишенного рефлексии самосознания или же безразличного к выяснению вопроса о смысле собственного существования, этически неразвитым, "естественным". Как наиболее распространенный, массовый тип, он являет собой пример отчаяния скрытого и - по этой причине - весьма далекого от спасения. Ведь до тех пор пока "эстетик" [1], как еще называет его Кьеркегор, не придет к осознанию своего положения в мире как отчаянного, не появится и надежда на спасение; между тем время идет, и шансы обрести свое истинное Я уменьшаются.
      1 "Эстетик" здесь - тот, кто находится на первой ступени духовного развития - эстетической; ее понимание у Кьеркегора в значительной степени связано с идеями немецкого романтизма, главным образом - в сфере искусства. Отсюда - и наименование ее как эстетической. Эстетизм как способ существования - это попытка человека организовать свою жизнь, основываясь целиком на собственных силах, причем возможное здесь приобретает абсолютное значение, а вопрос о его реализации оказывается несущественным. Иллюзорность эстетизма обусловлена тем, что то Я, которым обладает индивид, находясь в сфере эстетического, есть "просто возможность".
      Иное дело, когда отчаяние осознается, что уже оценивается Кьеркегором как "попытка выйти к духовности". Но и здесь не так-то все просто, поскольку возможны разные уровни подобного осознания. Прежде всего речь идет об "отчаянии-слабости", которое еще не выводит индивида из сферы эстетического существования в этическую. Ему свойственно желание избавиться от собственного Я - другими словами, желание обрести вместо него некое другое Я. Представляется, что страницы "Болезни к смерти", посвященные психологическому, этическому и, в известной мере, социальному анализу такого типа отчаяния, - одни из самых интересных в книге Кьеркегора; они, кроме того, включают рассмотрение всех этих аспектов как в возрастном, так и в половом срезе.
      Духовную, нравственную слабость эстетического существования Кьеркегор видит в осознанном нежелании индивида принять себя таким, каким он является в действительности: его больше устраивают другие Я, обладающие, с его точки зрения, каким-либо преимуществом: красотой, умом, силой, удачливостью, талантом... Такой человек в своем воображении подменяет свое действительное Я другим, и некоторое время ему удается так существовать. "В ожидании "счастливого" случая и надеясь на перемены, - пишет Кьеркегор, - он совершает, так сказать, лишь краткие визиты к своему Я, желая удостовериться, не начались ли уже долгожданные изменения".
      Ясно, что с нравственной точки зрения этот поведенческий тип еще безнадежнее, чем так называемый "естественный". И с религиозной также: отчаянное желание не быть самим собой приводит к ситуации, когда, собственно, спасать просто нечего - Я при этом, как говорит Кьеркегор, неизбежно "рассыпается в песок мгновений". Разрозненные "вспышки" эстетически значимого существования лишены последовательности и единства, они ничем не скреплены друг с другом, случайны и оторваны от реалий окружающей индивида действительности. И потому вместо определенности Я здесь наличествуют так и не состоявшиеся возможности и миражи воображения, гипертрофированная безличность и в конечном счете - аморализм.
      Качественно новую и более высокую ступень развития индивида представляет "отчаяние-вызов", или "мужественное отчаяние", которое Кьеркегор относит к сфере уже собственно нравственного желания быть самим собой. Иначе говоря, здесь - в противоположность эстетическому существованию - высшую ценность составляет "непрерывность" Я. Тем, что не дает этическому Я рассыпаться на отдельные, разрозненные моменты, является моральная ответственность: здесь Я - уже не то, что случается с индивидом в силу тех или иных жизненных обстоятельств, но результат его сознательного выбора и потому - принадлежащая ему реальность. Такое Я требует постоянных усилий, так как его реализация зависит не от мечтаний и грез, но от поведенческой последовательности в любых заданных условиях. Поэтому, например, прошлое, принадлежащее конкретному индивиду, не становится для него "прошедшим": моральная ответственность, взятая им на себя, связывает его внутреннюю сущность и поведение в одну конкретную определенность, которая именуется личностью.
      И все же именно "отчаяние-вызов" квалифицируется автором "Болезни к смерти" как "самое насыщенное и сгущенное из всех". Объяснение этому Кьеркегор находит прежде всего в самонадеянности "этика", возомнившего, будто его собственных - человеческих - сил достаточно для воплощения нравственности. Речь, по сути, идет об одном из семи признаваемых христианством смертных грехов - гордыне: полагаясь только на себя, на свои способности и честолюбивое упорство в создании собственного Я, человек "не хочет ничего знать о вечности". Или, как еше говорит Кьеркегор, "мужественное отчаяние" преувеличивает значение временного, преходящего в ущерб "возвышению до "Бога".
      К числу ярких проявлений безрелигиозного этического существования Кьеркегор относит демонический "герметизм" личности, поставившей своей главной жизненной задачей "существовать благодаря самому себе". Здесь стремление к самосовершенствованию вызывает у самого индивида наслаждение собою как произведением собственного сознательного творчества, а у окружающих - восхищение его самообладанием, последовательностью, неизменному поклонению избранным ценностям. Кьеркегор называет такого человека "постановщиком опытов" с собственным Я - опытов, печальным результатом которых оказывается одиночество и гипертрофированная, обманчивая серьезность. К тому же все, что он так долго и с таким завидным упорством строил (а ведь речь шла о самом важном - его собственном Я), способно в любое мгновение обратиться в ничто. Предлагая свою диалектику нравственности, Кьеркегор поясняет, что наряду с возрастанием отчаяния, переходящего от пассивности к активному действию, возрастает и степень осознания отдельным человеком своего Я. Однако, по мнению Кьеркегора, большая часть людей, пребывающих в отчаянии, остается в рамках чисто человеческого взгляда на свое положение, то есть в конечном счете ограничивается психологическим объяснением. И только когда человек возвышается до понимания себя как отчаявшегося перед Богом, он приходит к осознанию своей греховности, то есть - к христианству. Как пишет Кьеркегор, "отчаяние во грехе, которое никогда не перестает быть диалектическим, понимается здесь как движение по направлению к вере". Именно христианство, как полагает датский богослов, делает каждого человека личностью, отдельным и неповторимым индивидом, превращая его в грешника перед Богом, - в грешника, который будет отдельно судим и, возможно, отдельно прощен. Христос, как это ни парадоксально, сам выступает гарантом возможности греха - так же, как и возможности спасения, ибо именно Господь даровал человеку свободную волю как условие подлинной индивидуальности.
      Вместе с тем Кьеркегорова этика отчаяния представляет собой и обоснование высшего нравственного идеала христианина. Таковым оказывается смирение или самоуничижение (разумеется, перед Богом), которое питается "неизбывным страхом и неизбывным трепетом" перед возможностью упустить зыбкую надежду на вечную жизнь. Именно отчаяние, согласно Кьеркегору, должно подтолкнуть человека к вере в абсурдное с точки зрения здравого смысла евангельское слово о том, что "для Бога все возможно", даже победа над смертью. Если Бог заключил новый союз с человечеством (а значит, и с каждым отдельным человеком) благодаря искупительной жертве Христа, то каждому человеку дано надеяться достичь обещанной ему милости, но для этого необходимо через отчаяние и сознание своей греховности обрести веру. Здесь - сердцевина психологических штудий Кьеркегора, по мысли которого осознанный трагизм жизни должен не просто дополнять, но и укреплять надежду и нравственную силу человека.
      Обосновывая в "Болезни к смерти" "истинную формулу отчаяния", Кьеркегор отвергает любые формы лишь внешнего, "наружного", как он говорит, проявления морали. Но и наличие этической рефлексии, с его точки зрения, также недостаточно, ибо она есть просто некое приближение к духовности. Только религиозное отчаяние признается им в качестве силы, способной вызвать неутомимую работу человеческого духа, вырвать его из абсурда и бессмыслицы существования.
      Лишая человека и окружающий его мир какой бы то ни было незыблемости, Кьеркегор как бы отсекает даже малейший намек на возможность укорениться в чем-либо земном. Его этический ригоризм проведен в "Болезни к смерти" со скрупулезной методичностью, но одновременно - со страстью, как бы повинуясь не логике, а сердцу. В этом тоже можно усмотреть своеобразие мысли Кьеркегора. Но, пожалуй, основная отличительная черта его творчества состоит в способе обоснования пути к высшим нравственным ценностям. Согласно его моральной диалектике только грешнику доступны истинная духовность, нравственность и вера.
      И дело тут, разумеется, не в том, что у Кьеркегора императивность нравственного принуждения приобрела вид конкретного религиозного требования. Гораздо важнее, что самоуничижение в экзистенциалистской интерпретации стало нести в себе мотив личного выбора: здесь идея человеческого достоинства совместилась с идеей ответственности.
      НАШИ АВТОРЫ
      БИБЛЕР Владимир Соломонович - кандидат философских наук, старший научный сотрудник НИИ обшей и педагогической психологии АПН РСФСР, специалист в области содержательной логики и философии культуры. Автор книг: "О системе категорий логики", "Мышление как творчество" и др.
      ГУСЕЙНОВ Абдусалам Абдулкеримович - доктор философских наук, профессор, заведующий сектором этики Института философии АН СССР. Специализируется в области истории этики и общих проблем философии морали. Автор книг: "Социальная природа нравственности", "Золотое правило нравственности", "Введение в этику", "Краткая история этики" и др.
      ДАВЫДОВ Юрий Николаевич - доктор философских наук, профессор, заведующий сектором исследований немарксистской социологии Института социологии АН СССР Специализируется в области истории философии и социологии, этики и эстетики Автор книг "Труд и свобода", "Искусство и элита", "Искусство как социологический феномен", "Эстетика нигилизма", "Бегство от свободы. Философское мифотворчество и литературный авангардизм", "Этика любви и метафизика своеволия"" и др.