В мире больше всего ценят Желтого Владыку, но даже Желтый Владыка не смог уберечь свое совершенство, он бился на равнине Чжолу, и вокруг на сотни ли струилась кровь. Яо не был добрым отцом, Шунь не был хорошим сыном, Юя разбил паралич, Тан изгнал своего господина, У убил Чжоу. Этих шестерых в мире чтут больше других, но если присмотреться к ним получше, то окажется, что все они ради выгоды отрекались от подлинного в себе и шли наперекор своей природе. Их поведение было просто постыдным.
      Среди тех, кого в мире зовут достойными мужами, первые -- Бои и Шуци. Бои и Шуци отказались быть правителями в своем уделе Гучжу и уморили себя голодом на горе Шоуян, где их останки лежали непогребенными. Бао Цзяо из желания поразить мир умер, обнимая дерево и кляня свой век. Шаньту Ти, когда его упреки не были услышаны государем, бросился в реку с камнем в руках, и его тело съели рыбы и черепахи. Цзе Цзытуй был таким преданным слугой, что кормил принца Вэй своим мясом, а когда принц Вэй отвернулся от него, разгневался и, обняв дерево, сгорел заживо. Вэй Шэн назначил девице свидание под мостом. Девица не пришла, но, когда вода стала прибывать, он по-прежнему ждал возлюбленную, да так и захлебнулся под мостом. Эти шестеро не лучше дохлого пса, соломенной свиньи или нищего, просящего милостыню. Ради славы они не убоялись даже смерти и потому пренебрегли вскармливанием жизни для того, чтобы сполна прожить свой жизненный срок.
      Среди тех, кого в мире зовут преданными подданными, первые -- Бигань и У Цзысюй. Цзысюй утопился в реке, у Биганя вырвали сердце из груди. Хотя их зовут преданными подданными, они кончили тем, что стали посмешищем для всего света. Никто из этой породы, насколько я могу судить, недостоин уважения. Может быть, ты попробуешь меня переубедить. Если ты будешь рассказывать мне истории про духов, то тут я спорить не берусь. Но если ты будешь говорить о людях, то я назвал лучшие примеры -- тут у меня сомнений нет.
      А теперь я расскажу тебе, что такое человек. Его глаза любят смотреть на красивое, его уши любят слушать сладкозвучное, его рот любит приятный вкус, его воля и дух вечно ищут удовлетворения. Высшее долголетие для него -- это сотня лет, среднее -- восемьдесят, низшее -- шестьдесят. За вычетом болезней и тягот, печалей и траура дней для веселья остается у него не более четырех-пяти на целый месяц.
      Небо и Земля не имеют предела, а смерть человека имеет свой срок. В бесконечности вселенной жизнь человеческая мимолетна, как прыжок скакуна через расщелину. Тот, кто не способен наслаждаться своими помыслами и желаниями, прожить до конца отведенный ему срок, не познал Путь.
      Все, что ты говоришь, я отвергаю. Уходи же прочь, да побыстрее, не говори мне больше ни слова. Твой Путь -- больная мечта сумасшедшего, сплошной обман и ложь. Он не поможет сохранить в целости подлинное в нас. О чем тут еще говорить?
      Конфуций дважды поклонился и поспешно вышел. Взбираясь в экипаж, он два раза выронил вожжи, глаза его ничего не видели, лицо побледнело, как угасшая зола. Он перегнулся через передок экипажа, свесив лицо и тяжело дыша.
      На обратном пути он встретил у Восточных ворот столицы Лу Люся Цзи.
      -- Я не видел тебя несколько дней, -- сказал Люся Цзи. -- Глядя на твою лошадь и повозку, можно подумать, что ты путешествовал. Неужели ты ездил к Чжи?
      Конфуций посмотрел в небо и сказал со вздохом:
      -- Да, я ездил к нему.
      -- И он, наверное, стал спорить с тобой, как я предсказывал?
      -- О да, -- ответил Конфуций. -- Я, как говорится, сделал себе прижигание, не будучи больным. Я хотел погладить тигра и чуть было сам не попал к нему в пасть.
      Цзы-Чжан спросил человека по прозвищу Вечно Алчущий:
      -- Почему вы не печетесь о благонравном поведении? Если вы не будете вести себя так, к вам не будет доверия, а если к вам не будет доверия, вам не доверят должность, а если вам не доверят должность, у вас не будет и прибытка. Посему исполнение долга -- верное средство приобрести богатство и славу. Но даже если вы отречетесь от славы и богатства в своем сердце, разве сможете вы хотя бы на один день пренебречь благонравным поведением?
      Вечно Алчущий ответил:
      -- Не имеющий стыда быстро богатеет, а внушающий доверие быстро добивается известности. Бесстыдство и доверие -- первое средство приобретения славы и выгоды. А те мужи, которые отрекаются от славы и богатства в своем сердце, не следуют ли в своем поведении небесному началу?
      -- В старину Цзе и Чжоу чтили как сыновей Неба, они владели богатствами всей Поднебесной, а теперь, браня какого-нибудь стяжателя, говорят: "ты поступаешь, как Цзе и Чжоу", а он устыдится и вознегодует -- ведь таких презирает даже мелкий люд, -- сказал Цзы-Чжан. -- Конфуций и Мо Ди были бедны, как простолюдины, а нынче попробуйте сказать царскому советнику: "вы поступаете, как Конфуций и Мо Ди", и он смутится и скажет, что недостоин такой похвалы, ибо перед этими мужами все преклоняются. Выходит, облеченный властью Сына Неба не обязательно почитаем в свете, а простолюдин, живущий в бедности, не обязательно презираем светом. Различие между почитанием и презрением проистекает из разницы между поведением благонравным или порочным. На это Вечно Алчущий сказал:
      -- Мелких воров сажают в темницу, большим ворам дают знатные титулы.
      А в домах знатных людей как раз и обретаются мужи, толкующие о справедливости. В старину Сяобо, носивший царский титул Хуань-гуна, убил старшего брата и вошел к его жене, а Гуань Чжун стал его советником. Тяньчэн Цзы-Чан убил своего государя и присвоил его царство, а Конфуций принял от него шелк, высланный ему в подарок.
      В своих речах они осуждали тех людей, но в поступках своих унижались перед ними. Их слова и поступки, должно быть, вечно сталкивались друг с другом в их сердцах. А потому в книгах так записано: "Что есть зло? Что есть добро? Победил -- стал главным. Проиграл -- остался в хвосте".
      -- Если не поступать согласно приличиям, -- сказал Цзы-Чан, -- то не будет разницы между родичами и чужаками, не будет желания исполнить долг и у знатных, и у презренных, не будет порядка в отношениях между старшими и младшими. Как же тогда поддерживать Пять Устоев и Шесть Отношений?
      -- Когда Яо убил своего старшего сына, а Шунь обрек на изгнание своего младшего брата, соблюдалось ли различие в отношениях между родичами и чужаками? -- возразил Вечно Алчущий, -- Когда Тан отправил в ссылку Цзе, а У-ван пошел походом на Чжоу, исполняли ли свой долг знатные и презренные? Когда Ван Цзи захватил власть, а Чжоу-гун убил своего старшего брата, соблюдался ли порядок в отношениях между старшими и младшими? Кто сможет разобраться в Пяти Устоях и Шести Отношениях после притворных речей конфуцианцев и рассуждений Мо Ди о всеобщей любви? И потом: вы действуете ради славы, а я действую ради выгоды, но ни слава, ни выгода не сообразуются с истиной, не обретаются в Пути. Так попросим рассудить нас Свободного от Условностей.
      Свободный от Условностей сказал:
      -- Низкий человек жертвует собой ради богатства, благородный муж жертвует собой ради славы. То, что движет их чувствами, влияет на их нравы, неодинаково, но если бы они оставили свое занятие и посвятили себя тому, чем они не занимаются, то в этом они были бы совершенно одинаковы. Поэтому говорят: "Не будь низким человеком, вернись к Небесному, не старайся быть благородным мужем, следуй Небесной истине". И в кривом, и в прямом есть нечто от Небесного предела.
      Смотри же на все четыре стороны,
      Плыви вместе со временем,
      В утверждении и в отрицании держись центра круга.
      В одиночестве достигай совершенства,
      Кружись согласно Великому Пути.
      Не посвящай себя одному делу,
      Не старайся жить в соответствии с долгом
      И тогда потеряешь все тобой совершенное.
      Так не гонись за богатством,
      Не жертвуй собой ради совершенства,
      Все оставь -- и вернешься к Небесному.
      У Биганя вырезали сердце, у Цзысюя вырвали глаза -- их довела до этого преданность государю. Чжицзюй доносил на отца, Вэй Шэн утонул -- виной тому была их преданность. Бао-цзы стоял, пока не высох, Шэнь-цзы не сумел защитить себя -- так навредила им их честность. Конфуций не виделся с матерью, Куан Чжан не встречался с отцом -- таков вред любви к долгу. И так происходило из века в век, так что муж, желающий говорить и вести себя благопристойно, непременно попадет в беду!
      Глава XXX. РАДОСТИ МЕЧА
      Когда-то чжаоский царь Вэнь любил поединки на мечах. У ворот его дворца всегда толпились три тысячи мастеров фехтования. Днем и ночью они состязались в присутствии государя, и каждый год убитых и раненых было триста человек. А страсть царя к поединкам не убывала.
      Так минуло три года, царство стало клониться к упадку, и соседние правители уже строили против него козни. Царский сын Куй был этим очень обеспокоен. Призвав своих советников, он сказал: "Кто может отвратить царя от его страсти и положить конец поединкам? Жалую тому тысячу золотых!"
      И все сказали: "Такое под силу только Чжуан-цзы".
      Царевич послал гонца к Чжуан-цзы с наградой в тысячу золотых. Чжуан-цзы не принял денег, но поехал вместе с гонцом к царевичу.
      -- Чего ваше высочество хочет от меня, жалуя мне тысячу золотых? -спросил он царевича.
      -- Я слышал, учитель, что вы -- просветленный мудрец, и из уважения поднес вам тысячу золотых. Вы же отвергли награду, так о чем я еще могу говорить?
      -- Я слышал, ваше высочество, что вы желали попросить меня отвратить государя от его самой большой страсти. Предположим, что я навлеку на себя гнев государя и не смогу выполнить ваше поручение. Найдется ли в целом царстве что-то такое, о чем я не мог бы попросить?
      -- Как вам будет угодно. Но наш государь допускает к себе только мастеров меча.
      -- Ничего страшного, я владею мечом.
      -- Очень хорошо, но у всех мастеров меча, которых принимает государь, волосы всклокочены, усы стоят торчком, шлемы с грубыми кистями надвинуты вперед, платье на спине укорочено, глаза горят, а речь грубая -- вот что нравится нашему государю. Если вы придете к нему в костюме ученого, то погубите дело в самом начале.
      -- Позвольте мне приготовить костюм фехтовальщика.
      Три дня спустя Чжуан-цзы явился к принцу в костюме фехтовальщика, и они вместе отправились во дворец. Царь дожидался их, держа в руках обнаженный клинок. Входя в зал, Чжуан-цзы не ускорил шагов, подойдя к царю, не отвесил поклона.
      -- Что ты умеешь такого, что тебя представляет мой сын? -- спросил царь.
      -- Ваш слуга прослышал, что вы, государь, любите поединки на мечах, вот я и предстал перед вашими очами.
      -- А что ты умеешь делать мечом?
      -- Мой меч разит человека через каждые девять шагов и не оставляет никого в живых на расстоянии в тысячу ли.
      Царь очень обрадовался этим словам.
      -- Так у тебя, пожалуй, в целом мире нет соперника! -- воскликнул он.
      -- Мастер фехтования, -- сказал Чжуан-цзы, -
      С виду неприметный, уязвимый,
      Дает напасть на себя.
      Не вступает в схватку первым,
      Но первым наносит удар.
      Прошу вас дать мне возможность показать свое искусство.
      -- Вы, уважаемый, идите отдыхать и ждите моего приказания, -- сказал царь Чжуан-цзы. -- А я подготовлю состязание и позову вас.
      Тут царь устроил турнир для мастеров меча, и за семь дней убитых и покалеченных оказалось более шестидесяти человек. Отобрав пять-шесть лучших бойцов, царь велел вручить им мечи в тронном зале и позвал Чжуан-цзы.
      -- Сегодня мы испытаем твое искусство, -- сказал царь.
      -- Я давно ждал этого случая, -- ответил Чжуан-цзы.
      -- Что вы, уважаемый, предпочитаете из оружия: длинный меч или короткий?
      -- Мне годится любой. Но у вашего слуги есть три меча, и я готов представить их вам на выбор. Не соблаговолите ли узнать, что это за оружие?
      -- Я готов выслушать ваш рассказ о трех мечах.
      -- Первый меч -- меч Сына Неба, второй меч -- меч удельного владыки, третий меч -- меч простолюдина.
      -- Что такое меч Сына Неба?
      -- У меча Сына Неба клинок -- долина Янь и горы Шимэнь на севере, основание -- царства Чжоу и Сун, рукоятка -- царства Хань и Вэй. Его ножны -- варвары всех сторон света и четыре времени года, его перевязь -- море Бохай, портупея -- гора Хэн. Он управляется пятью стихиями, отточен сообразно преступлениям и достоинствам, извлекается из ножен действием сил Инь и Ян, замах им делают весной и летом, а разят -- осенью и зимой. Этот меч таков:
      Коли им -- не останется никого впереди.
      Размахнись им -- не останется никого вверху.
      Ткни им в землю -- не останется никого внизу.
      Покрути им вокруг -- и не будет никого по сторонам.
      Вверху этот меч рассекает плывущие облака, внизу пронзает земные недра. Одного его взмаха достаточно, чтобы навести порядок среди удельных владык и покорить всю Поднебесную. Вот каков меч Сына Неба.
      От изумления царь забыл обо всем на свете.
      -- А что такое меч удельного владыки? -- спросил он.
      -- Меч удельного владыки таков: его клинок -- разумные и смелые мужи, его лезвие -- честные и бескорыстные мужи, его тупая сторона -- способные и достойные мужи, его основание -- преданные и мудрые мужи, его рукоять -несгибаемые и непреклонные мужи. Этот меч таков:
      Коли им -- не останется никого впереди.
      Размахнись им -- не останется никого вверху.
      Ткни им в землю -- не останется никого внизу.
      Покрути им вокруг -- и не будет никого по сторонам.
      Вверху его образец -- круглое Небо, а его действия -- как движение солнца, луны и звезд. Внизу его образец -- квадратная Земля, а его действия -- как смена времен года. Он приводит к согласию желания людей и водворяет спокойствие во всех четырех пределах. Взмахни этим мечом -- словно гром грянет с небес, и никто в целом мире не осмелится пренебречь вашими приказаниями. Таков меч удельного владыки.
      -- А что такое меч простолюдина?
      -- Меч простолюдина предназначен для тех, у кого волосы всклокочены, а усы стоят торчком, шлем с грубыми кистями надвинут на глаза, платье сзади укорочено, глаза горят, а речь груба и кто дерется на мечах в вашем присутствии. Вверху он перерубит шею или перережет горло, внизу проткнет печень и легкие. Таков меч простолюдина, и использование его не отличается от правил петушиных боев. В одно утро жизнь человека оборвется. Для государевых дел проку в том нет никакого. Ныне вы, государь, владеете троном Сына Неба, а питаете страсть к мечу простолюдина. Мне, вашему слуге, стыдно за вас!
      Тут царь повел Чжуан-цзы к своему трону, а когда стольник подал обед, царь трижды обошел вокруг Чжуан-цзы.
      -- Сядьте и успокойтесь, государь, -- сказал Чжуан-цзы. -- Я доложил вам все о трех мечах.
      С того дня царь Вэнъ три месяца не выходил из дворца. А все мастера меча покончили с собой в своих квартирах.
      Глава XXXI. РЫБАК
      Прогуливаясь по лесу в местечке Цзывэй, Конфуций присел отдохнуть на холме среди абрикосовых деревьев. Ученики заучивали книги, а сам Конфуций пел и подыгрывал себе на лютне. Не успел он спеть песню до половины, как некий рыбак вышел из лодки и приблизился к нему. У него были седые виски и брови, волосы спадали на плечи, рукава свисали вниз. Взойдя на ровное место, он остановился, левой рукой оперся о колено, правой подпер щеку и стал слушать. Когда песня кончилась, он подозвал к себе Цзы-Гуна и Цзы-Лу.
      -- Что это за человек? -- спросил незнакомец, указывая на Конфуция.
      -- Это благородный муж из царства Лу, -- ответил Цзы-Лу.
      -- А из какого он рода?
      -- Из рода Кунов.
      -- А чем занимается этот человек из рода Кунов?
      Цзы-Лу промолчал, а Цзы-Гун ответил:
      -- Этот человек, по природе преданный и верный, в своей жизни претворяет человечность и долг. Он совершенствует ритуалы и музыку, упорядочивает правила благопристойности, заботясь, во-первых, о преданности государю и, во-вторых, о воспитании народа. Так он хочет облагодетельствовать мир. Вот чем занимается учитель Кун.
      -- А владеет ли благородный муж землей? -- спросил рыбак.
      -- Нет.
      -- Состоит ли он советником при царе?
      -- Нет.
      Незнакомец улыбнулся и пошел прочь, говоря на ходу: "Может, он и человечен, да, боюсь, самого себя не убережет. Обременяя так свой ум, изнуряя свое тело, он губит подлинное в себе. О, как далеко отошел он от Пути!"
      Цзы-Гун вернулся и рассказал о рыбаке Конфуцию. Тот отложил лютню, поднялся и сказал: "Уж не мудрец ли он?" Тут он пошел за рыбаком вниз по реке и догнал его у берега озера. Рыбак уже навалился на весло, собираясь отчалить, но заметил Конфуция и повернулся к нему лицом. Конфуций быстро отошел назад, поклонился дважды и приблизился к рыбаку.
      -- Чего ты хочешь? -- спросил рыбак.
      -- Только что вы, учитель, на что-то намекнули и ушли. Я, недостойный, не догадываюсь, о чем вы хотели сказать. Позвольте мне смиренно стоять здесь в надежде услышать ваши драгоценные наставления, дабы ваша помощь мне не осталась втуне.
      -- Ого! Какая любовь к учению! -- ответил рыбак.
      Конфуций поклонился дважды и замер.
      -- Я с детства учусь, не пропуская ни дня, а мне уже шестьдесят девять лет, -- сказал он. -- Однако я так и не встретил того, кто мог бы преподать мне высшее учение. Могу ли я не очистить в своем сердце место для этого?
      -- Подобное по естеству тянется друг к другу, подобное по звучанию откликается друг другу -- таков Небесный Порядок. Не будем говорить о том, кто я таков, а поговорим о том, чем занимаешься ты. Ты озабочен делами людей. Когда Сын Неба, удельные владыки, служилые мужи и простолюдины находятся на своих местах, в мире царит порядок. Если же они окажутся не на своих местах, в мире вспыхнет великая смута. Пусть чиновники исполняют свои обязанности, а простые люди занимаются своим делом, тогда никто никому не будет мешать. К примеру, если в полях не выполоты сорняки, крыша течет, еды и одежды не хватает, подать нечем уплатить, жена и наложница не живут в мире, молодые непочтительны к старшим -- все это заботы простого человека. Если кто-то не справляется с поручениями, нет порядка в ведомствах, служащие нерадивы, за добрый поступок не награждают, за преступление не лишают чина и жалованья -- это заботы служилого мужа. Если при дворе нет праведных советников, плетутся интриги, в семье разлад, мастеровые нетрудолюбивы, податей и дани привозят мало, чином обходят в столице, Сын Неба не жалует -таковы заботы удельного владыки. Если Инь и Ян не в согласии, жара и холод приходят не вовремя, посевы терпят урон, удельные владыки бесчинствуют и сами затевают войны, заставляя страдать простолюдинов, музыка и церемонии запущены, казна пуста, нравы портятся, простолюдины бунтуют -- таковы заботы советников Сына Неба.
      Ну, а вы не облечены властью государя или удельного владыки вверху и не состоите на государевой службе внизу, однако же по собственному почину совершенствуете церемонии и музыку, упорядочиваете правила благопристойности, желая дать воспитание народу. Не лезете ли вы не в свое дело?
      К тому же людям присущи восемь пороков, а в делах имеются четыре несчастья, и о них надлежит помнить. Заниматься не своим делом называется "превышением власти". Указывать на то, что недостойно внимания, называется "суетливостью". Полагаться на чужое мнение и ссылаться на чужие слова называется "угодливостью". Повторять чужие речи, не различая истинного и ложного, называется "лестью". Находить удовольствие в осуждении других называется "злословием". Рвать узы дружбы и родства называется "бесчинством". Льстить и обманывать, дабы получить награду от злодея, называется "коварством". Не делать различия между добрыми и дурными людьми, но угождать всем ради собственной корысти называется "злодейством". Эти восемь пороков
      Вовне ввергнут в смуту других,
      Внутри причинят вред себе.
      Благородный муж не станет твоим другом,
      Мудрый царь не сделает тебя советником.
      Четыре же зла таковы: любить ведать важными делами, но легко менять свое отношение к ним из желания почета и славы называется "злоупотреблением"; считать себя лучшим знатоком дела и заставлять других делать по-твоему называется "самодурством"; отказываться исправить собственную ошибку и усугублять ее вопреки добрым советам называется "упрямством"; хвалить других, если они одобряют вас, но порицать их, если они вас не одобряют, как бы добродетельны они ни были, называется "подлостью".
      Только после того как ты избавишься от восьми пороков и четырех зол, я мог бы заняться твоим обучением.
      Конфуций вздохнул, дважды отвесил поклон и сказал:
      -- Меня два раза изгоняли из Лу, я был вынужден бежать из Вэй, на меня повалили дерево в Сун, я был осажден между Чэнь и Цай. Почему мне довелось пережить эти четыре несчастья?
      Лицо рыбака стало печальным.
      -- Как трудно пробудить тебя! -- воскликнул он. -- Однажды жил человек, который боялся собственной тени, ненавидел свои следы и пытался убежать от них. Но чем быстрее он бежал, тем больше следов оставлял за собой, а тень так и гналась за ним по пятам. Ему казалось, что он бежит недостаточно быстро, поэтому он бежал все быстрее и быстрее, пока не упал замертво. Ему не хватило ума просто посидеть в тени, чтобы избавиться и от своей тени, и от своих следов. Вот какой он был глупец! Ты ищешь определения человечности и долгу, вникаешь в границы подобного и различного, ловишь момент для действия или покоя, сравниваешь то, что отдаешь, с тем, что получаешь, упорядочиваешь свои чувства приязни и неприязни, приводишь к согласию радость и гнев. Похоже, тебе никогда не найти отдохновения. Честно совершенствуй себя, бдительно храни подлинное в себе; вернись к себе и предоставь других самим себе. Тогда ты избавишься от бремени. Что же ты ищешь в других, пока сам не совершенствуешь себя? Не одно ли только внешнее?
      Конфуций печально спросил: "Позвольте узнать от вас, что такое "подлинное"?"
      -- Подлинное -- это самое утонченное и самое искреннее. То, что не содержит в себе ничего утонченного и искреннего, не может тронуть других. Вот почему деланные слезы никого не растрогают, деланный гнев, даже самый грозный, никого не напугает, деланная любовь, как бы много ни улыбались, не будет взаимной. Подлинная грусть безгласна, а вызовет в других печаль без единого звука; подлинный гнев не проявляется вовне, а наводит страх; подлинная любовь и без улыбки породит отклик. Когда внутри есть подлинное, внешний облик одухотворен. Вот почему мы ценим подлинное.
      В отношениях между родственниками, в делах семейных сын почтителен, а отец милосерден. В делах государства советник предан, а правитель справедлив. На пиру мы веселимся, в трауре скорбим. В добродетельном поведении главное -- выполнение долга, на пиру главное -- веселье, в трауре главное -- скорбь, в служении родителям главное -- угодить им. А выполнить долг можно разными путями. Если, прислуживая родителям, все делать вовремя, никто не станет разбираться, как мы прислуживаем. Если на пиру веселиться от души, не будешь разбираться, из каких чашек ты пьешь. Если в трауре искренне скорбеть, не возникнет охоты разбираться в правилах благопристойности.
      Правила благопристойности устанавливаются обычаем. Подлинное же воспринято нами от Неба. Оно приходит само, и его нельзя изменить. Поэтому мудрый, беря за образец Небо, ценит подлинное и не связывает себя обычаем. Глупец же поступает наоборот: не умея следовать Небу, он ищет одобрения людей; не зная, как ценить подлинное, он подчиняется обычаю и потому никогда не знает удовлетворения. Как жаль, что вы так рано понаторели в пустых изобретениях человеческого ума и так поздно услышали о Великом Пути!
      Конфуций опять поклонился дважды и сказал:
      -- Сегодня мне повезло, как никогда. Кажется, само Небо ниспослало мне счастье! Если, уважаемый, вы не уроните своего достоинства, имея меня среди ваших учеников и наставляя меня в мудрости, я осмелюсь спросить вас, где вы живете? Прошу вас предоставить мне возможность быть вашим учеником и узнать наконец, что такое Великий Путь.
      -- Я слышал поговорку: "С кем можно идти -- иди до последних тонкостей Пути. А от того, с кем нельзя идти, ибо он не знает, каков его путь, держись подальше -- так оно спокойнее!" Учитесь сами, как можете. Я же ухожу от вас! Ухожу от вас!
      И рыбак отчалил от берега. Пока его лодка скользила среди зарослей тростника, Янь Хой развернул экипаж в обратную сторону, а Цзы-Лу держал наготове вожжи, но Конфуций стоял, не оборачиваясь. Он подождал, пока волны на воде не улеглись и не затихли вдали всплески весла. Только тогда он взошел в экипаж.
      Идя за экипажем, Цзы-Лу спросил:
      -- Я много лет прислуживал вам, учитель, но никогда не видел, чтобы вы были так взволнованы. Даже правители уделов в тысячу, а то и в десять тысяч колесниц, встретив вас, уступят вам место и будут обращаться с вами как с равным, вы же, учитель, и тогда будете держаться с необыкновенным достоинством. А сегодня вам предстоял всего лишь простой рыбак, а вы, учитель, обращались к нему с вопросами, сгибаясь перед ним, словно рама для колоколов. Не слишком ли далеко вы зашли? Мы все, ваши ученики, повергнуты в недоумение!
      Конфуций наклонился к передку экипажа и вздохнул.
      -- О Цзы-Лу, как трудно образумить тебя! -- сказал он. -- Ты уже давно изучаешь церемонии и долг, а все еще не избавился от грубых мыслей. Подойди, я скажу тебе. Не отнестись уважительно к старшему при встрече -- значит отступить от церемоний. Не выказать почтения достойному мужу при встрече с ним -- значит потерять человечность в себе. Кто сам несовершенен, тот не сможет вести за собой других. А если люди не понимают существенного в себе, они утратят в себе подлинное. Как прискорбно, что люди сами вредят себе! Нет большего несчастья, чем не быть человечным в отношениях с другими, и ты один в том повинен.
      Все вещи в мире имеют своим истоком Путь. Тот, кто теряет его, -гибнет. Тот, кто обретает его, -- живет. Тот, кто идет ему наперекор, терпит неудачу. Тот, кто следует ему, добивается успеха. А посему мудрый чтит все, в чем пребывает Путь. Этот рыбак, можно сказать, обладает Путем. Так мог ли я посметь быть с ним непочтительным?
      Глава XXXII. ЛЕ ЮЙКОУ
      Ле Юйкоу отправился в царство Ци, но с полдороги вернулся и встретил Бохуня-Безвестного.
      -- Отчего вы возвратились? -- спросил Бохунь-Безвестный.
      -- Я испугался.
      -- Чего же вы испугались?
      -- Я обедал в десяти постоялых дворах, и в пяти мне подавали раньше всех.
      -- Ну и что в этом страшного?
      -- Моя внутренняя искренность еще не растворилась окончательно и светится во мне. А воздействовать на людские сердца извне, побуждая их относиться с пренебрежением к почтенным и старшим, -- значит навлекать на себя беду. Хозяин постоялого двора -- человек небогатый, торгует кашами да похлебками. Если так поступает тот, кто не имеет ни больших доходов, ни власти над людьми, то что будет делать владыка царства в десять тысяч колесниц, который неустанно печется о благе государства и ревностно вникает в дела? Я испугался, что царь захочет обременить меня делами государственного правления и будет ждать от меня заслуг.
      -- Вот прекрасное суждение! -- воскликнул Бохунь-Безвестный. -- Но если вы будете так вести себя и впредь, люди пойдут за вами толпой, ища у вас защиты.
      В скором времени Бохунь-Безвестный пришел к Ле-цзы и увидел у ворот множество пар туфель, оставленных посетителями. Обернувшись лицом к северу, Он оперся на посох, постоял некоторое время молча и вышел вон. Дворецкий доложил об этом Ле-цзы, и тот, немедленно скинув туфли, побежал вдогонку за Бохунем-Безвестным, догнал его у ворот и спросил:
      -- Раз уж вы, учитель, пришли, не дадите ли вы мне наставление?
      -- Поздно! -- ответил Бохунь-Безвестный. -- Ведь я предупреждал вас, что люди будут искать у вас защиты, -- так оно и вышло. Вы неспособны дать людям защиту и не можете сделать так, чтобы люди не искали у вас защиты. Для чего все это? Вы хотите воздействовать на других, но не понимаете, что и другие будут воздействовать на вас. Ваши способности придут в расстройство, а это уже никуда не годится. Однако же те, кто следуют за вами, не скажут вам правды. Их ничтожные речи -- что яд для человека. А чем могут помочь друг другу люди, живущие без бодрствования, без понимания?
      Умелые трудятся, знающие печалятся, неспособные же ни к чему не стремятся. Набив живот, привольно скитаются они, подобно отвязавшемуся в половодье челну: он пуст и свободно несется неведомо куда.
      Человек из Чжэн по имени Хуань учился книгам во владениях рода Цюй. По прошествии трех лет Хуань стал конфуцианцем и щедро одарил милостями всех своих родичей, как Желтая Река орошает своими водами все земли вокруг на девять ли. Младшему же брату он велел изучать учение Мо Ди, а потом между ними зашел спор, и отец принял сторону младшего брата. Десять лет спустя Хуань покончил с собой и, явившись его отцу во сне, сказал:
      -- Ведь это я велел младшему брату изучать учение Мо Ди, почему бы тебе не признать, что я сделал тебе добро, и не присмотреть за моей могилой? Нынче я стал шишкой на кипарисе, который растет там.
      То, что творит вещи, воздает человеку, но не какому-то определенному человеку, а небесному в человеке. Хуань заставил своего брата изучать учение Мо Ди. Но когда Хуань решил, что это он сделал своего брата не похожим на себя и по этой причине стал презирать своего отца, он уподобился тем людям в Ци, которые брали воду из одного колодца и старались оттолкнуть от него друг друга. Потому и говорят сейчас: "В наше время все люди -- хуани". Вот почему тот, кто претворил в себе полноту жизни, живет незнанием, и тем более таков тот, кто претворяет Путь. В старину это называлось "избежать кары Небес".
      Мудрый обретает покой в том, что дарит ему покой, и не ищет покоя там, где его нет. Заурядный человек ищет покоя в том, что не дает покой, и не имеет покоя там, где покой есть.
      Чжуан-цзы сказал: "Познать Путь легко, а не говорить о нем трудно. Знать и не говорить -- это принадлежит небесному. Знать и говорить -- это принадлежит человеческому. Люди древности предпочитали небесное человеческому".