Человек - Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии (Древний мир - эпоха Просвещения)

      6. Поколику человек может располагать своим поведением независимо от внешних впечатлений, то он называется свободным. По силе сей способности он желает состоять только под законами собственного разума и всякое другое законодательство тогда только допускает, когда оно проистекает из общих начал разума. Конечно, в его власти состоит подвергнуться законам, противным разуму, но тогда он отрицает собственное свое достоинство, унижаясь до степени животного, которое внешними только чувственными побуждениями направляется к действию.
      7. Разум, предписывая воле правила, тем самым доказывает ее свободу, ибо чрез то предполагается в воле возможность поступать различным образом, а не по одному какому-либо направлению необходимому.
      Если бы воля была несвободна, то предписания разума были бы напрасны, ибо в них содержалось бы или то, к чему воля необходимо стремится, или то, чего она по природе своей исполнить не может. Хотя же предписания разума не лишают волю свободы, так как она может поступать сообразно и противно оным, но, отвергая закон разума, воля впадает в зависимость от чувственных побуждений. Человек, увлекаемый страстями вопреки разуму, есть раб оных. Итак, свобода в отрицательном смысле есть независимость воли от чувственных побуждений, в положительном же - есть способность последовать предписаниям разума.
      Русские просветители. Собр. произв. В 2 т. Т. 2. С. 205-207
      Бестужев23 О воспитании24
      Во время детства человек утверждается в привычках добрых или злых, то есть в действиях полезных или вредных как для самого себя, так и для прочих.
      Вначале младенец с великим трудом ходить научается, но по силе упражнений ног своих приобретает навык, удобно ходит, останавливается, когда путь ему преграждают. В самом нежном младенчестве человек произносит крик или невнятные звуки, но понемногу навыкающий язык выговаривает слова и потом научается в скорости их сообщать.
      Следственно, в воспитании и в нравоучении понятия наши суть не что иное, как действие навыка. Естьли наставники сообщают питомцам своим познания истинные и естьли сии познания соглашены с опытом, то воспитанники получат понятия здравые и в привычках пристойных утвердятся; когда же познания их лживы, то состав, пиемый детями из чаши заблуждения, претворит их в злых и безрассудных.
      Мнения людей не иное что значат, как соединение истинных или ложных понятий, учинившихся для них обыкновенными по силе повторения оных в их мозге. Естьли с детства приметится, что понятие о добродетели приложено к понятию безвредных удовольствий, к истинному счастию, к должному уважению и почитанию; естьли развратные примеры не опровергнули впоследствии сие счастливое соединение понятий, то можно твердо увериться, что дитя, наученное таким образом, соделает-ся честным человеком, почтенным гражданином. Когда же от самой нежной младости человек, заимствуя от воспитателей своих понятия, будет счастие свое полагать в породе, в богатстве, в нарядах, то удивительно ли, что он сделается тщеславным, сребролюбивым, гордым?
      Сам разум есть не иное что, как привычка судить о вещах здраво и вскорости разбирать, что соответственно или что противно нашему благосостоянию. То, что называется побуждение нравственное, есть способность с поспешностию и безостановочно судить о всем, взору нашему представляющемся. Сие побуждение, или скорость суждения, происходит от привычки, приобретенной частым употреблением. В физическом нашем состоянии мы устремлены побуждением нашим к предметам, кои в состоянии произвести удовольствие нашим чувствам; в нравоучении, напротив того, мы примечаем скорое чувствование почтения, удивления, любви к деяниям добродетельным и отвращение к бесчестным, которых уклонение от истинного правила мы познаем при первом на них взгляде.
      Скорость, с каковою сие побуждение, или нравственное ощущение, производится в действо людьми просвещенными и добродетельными, заставила многих моралистов думать, что способность сия нераздельна от человека и при рождении им с собою приносимая; как в сущности оно не что иное есть, как плод рассуждения, привычки, научения показующего, как с выгодою должно употреблять естественные наши расположения, внушающего чувствования, какие мы иметь должны. В нравоучении, так как и в художествах, вкус, или способность хорошо судить о изящностях произведений людей, есть искусство, приобретенное наукою, большей части людей, однако, вовсе не известное. Человек без учения, дикий, простолюдим, не имеет ни побуждения, ни нравственного вкуса, о которых мы говорим; он судит, вообще сказать, весьма худо; чернь одобряет иногда самые великие преступления героев и победителей и творящих самые наглые насилия, неправосудия провозглашает великими людьми. В нравоучении рассуждение и привычка научают нас здраво и поспешно судить и быстрым мгновением ока обнимать красоту и безобразие деяний человеческих. Человек тогда только почитается умным и рассудительным, когда избирает истинные средства к доставлению себе своего счастия; он неблагоразумен, несмыслен, невежда, естьли берет противную сторону.
      Удовольствия человека тогда не противоречат здравому рассуждению, естьли споспешествуют к доставлению ему благосостояния твердого, предпочитаемого наслаждениям преходящим. Действия в человеке навсегда суть рассудительны, естьли способствуют приобретению существенного блага, на вреде других не основанного. Человек, предводительствуемый разумом, не хочет, не желает, не творит иного, кроме истинно полезного; не теряет никогда из виду того, чем он себе и существам, живущим с ним в обществе, обязан. Вся жизнь общежительного существа должна быть сопровождаема беспрестанным как на себя, так и на прочих вниманием.
      Сии рассуждения, равно как и прежде предложенные, заставляют нас восчувствовать всю важность доброго воспитания; оно единое может образовать существа разумные, силою навыка добродетельные, удобные соделать собственное свое счастие и споспешествовать благополучию других. Мнения, желания, страсти, пользы, понятия о добре и зле, о чести и бесчестии, о пороке и добродетели мы приобретаем сперва воспитанием, потом утверждаем оные обхождением. Есть ли сии понятия верны, соглашены с опытом и рассудком, мы становимся существами рассудительными, честными, добродетельными; естьли же они лживы, естьли ум наш исполнен заблуждений и предрассудков, мы становимся нерассудительны, не способны ни к своему, ни к взаимному с прочими благосостоянию.
      Следственно, во время детства истинное воспитание может положить твердое основание и прочность свою; и потому тщетный бы прилагали труд, естьли б желали утвердить в правилах воспитания такового, который вступил уже в юношеские или совершенные лета.
      Дети должны вступать в училище от пяти до семи лет возраста. Но естьли возразят: для чего так рано начинать учение? Не можно ли преподавать оное лучше в летах более зрелых? То можно вопросить равно: какие ж будут те правила и можно ль дать предполагаемое направление, когда дети долее останутся в домашнем закоренении, усиливающем ложные правила? Не увидим ли их самих собою нечувствительно претворяющихся в своенравных, лживых и опасных? Естьли скажут, что из детей, принимаемых и в зрелых уже летах, выходит довольное число благонравных, благовоспитанных и наученых, и из того заключат, что принятый метод предпочтительнее всякого нового введения, но сие заключение будет несправедливо, хотя многими и одобряемо. Таковые случайные успехи происходят не оттого, что метод установления хорош, но приписать должно оные качествам и дарованиям воспитывающихся, что оные были бы еще знатнее, естьли б приняты были правила воспитания более верные и более сходные с природою как в рассуждения учения, так и принимания детей в означенные лета. Читатель может представить себе опыты, чинимые новейшими естествоиспытателями для познания силы растений. Он увидит, что почки груш, яблоней и проч. покрываются толстыми слоями воску, но растительная сила пробивается сквозь толстую сию обмазку; что почки крепкие, невзирая на препоны, развертываются и расцветают подобно тем, кои бывают оставлены природе, хотя несколько и позже, но почки слабые и худо образованные остаются навсегда под оболочкою. Вот изображение принятых правил и следствие, из оных проистекающее.
      Мы видим большую часть детей, имеющих семь лет от рождения, потерявшихся уже в кривизнах заблуждения; видим детей, принимаемых в училище 10, 12, 14 лет и более, кои, не получивши воспитания при начале, не только с великим трудом исправляются, но и вовсе без исправления остаются, ибо пороки их учинилися им привычкою. Многие из них, бывши развращены, возмущают беспрестанно учителей, а примерами своими и, что всего более, своими вредоносными советами портят безвозвратно большую часть своих сотоварищей. Мы прежде сказали, что человек от природы не имеет никакого решительного расположения ни к добродетели, ни к пороку; но воспитанием и учением открываются в нем начала добродетелей, и они-то направляют его к совершенству, тщательно истребляя начало порока. Когда ж воспитание юноши имело нерадивое и погрешительное смотрение, когда дана была полная свобода его склонностям, принявшим глубокое впечатление и учинившимся как бы природными, тогда невозможно уже преодолеть оные. Сгиб, крепко на материи изобразившийся, никогда не изгладится, и материя прежнего виду своего не получит. И потому на что предаваться опасности, для чего не стараться направить юношество на стезю истины начиная с таких лет, когда можно оную учинить удобною и чистейшею, а особливо естьли она открываема будет учреждениями постоянными, путеводителем мудрым и просвещенным. В прежних рассуждениях было говорено о воспитании домашнем, о невозможностях иметь оного, разве стекутся все к тому споспешествующие обстоятельства; о воспитании общественном, о его преимуществах над домашним и пользах, каковые отечество может от него ожидать, естьли оно применено к свойству и духу народному; о благородстве, о качествах оного, о вредном направлении большой части благородных к самомнению о своем происхождении; о правилах, каковыми им быть должно и какие их обязанности в отношении к государю и обществу; о главных попечителях воспитания, о нужде иметь достойных надзирателей, наставников, какие свойства их, как их избирать и что без таковых надзирателей и наставников при самых совершенных учреждениях никакого успеху от воспитываемого юношества ожидать не можно; что естьли воспитание состоять будет в одних науках, к званию токмо каждого относящихся, то сие не есть воспитание, а собственно, так сказать, школьное учение; что истинное воспитание состоит в соединении сих наук с истинным просвещением, в направлении молодых людей к общему предмету любви отечества, в произведении нравственного и народного характера и, наконец, о летах вступления в училище. Теперь следует приступить к самым правилам нравственности, или той цели, которой мы хотим достигнуть; но прежде, нежели начнем исследовать средства, ведущие к нравственному воспитанию, определим цель сию, да путь наш соделается чрез то удобным и надежным.
      Русские просветители. Собр. произв. В 2 т. М., 1966. Т. 1. С. 118-123
      Попугаев25
      О благополучии народных тел26
      О влиянии просвещения на правление
      Мы хотим соделать счастливыми сограждан наших, признаем, что просвещение есть божественный луч - есть путь к нашему блаженству, к блаженству народа! - и определиваем просвещение на одних себя, на некоторых токмо избранных классах людей, все прочее должно остаться во мраке - сколь несправедливо такое суждение! Эгоизм! Неужели хотят управлять народом, как управляют бессмысленными животными, коих человек себе поработил? Неужели люди для того в общественное состояние сбираются, чтоб быть порабощенными, чтоб служить и рабствовать сим избранным классам! Пресмыкаться пред горстию людей, почитающих себя просвещенными!
      Но естли б и сие было истинно, то и тогда бы просвещения отринуть не долженствовало! Запряженная лошадь хотя и подвержена воле управляющего для своего собственного блага (не для ее), однако она не лишается света! Глаза ее не завязаны! Не завязаны для блага же всадника! Естли приведена она будет в ярость, разгорячась повлечет всадника на произвол своего стремления, подвергнет его опасности быть изувечену, переломить руку, ногу, но и в сию минуту животное из любви к собственной жизни не вовлечет его в пропасть или реку, где она и он должны бы были погибнуть неизбежно, естли б глаза ее были завязаны!
      Но такое сравнение ужасно! Оно оскорбляет человечество! Человек, тем более народ, не должен рабствовать. Соединясь в общество, имеем мы целию благополучие наше, но раб может ли быть благополучен?!
      Конечно, история и опыты естествоиспытателей научают нас, что в человеке можно затушить до некоторой степени чувства, заставить в самом бедственном состоянии забыть горестное свое положение, заставя его, так сказать, не жить, но прозябать как растение, ибо привести человека в такое состояние, чтоб он был привязан к одному месту, лишить его воли, заглушить в нем чувство - есть привести его в состояние растения, вещества бездушного (и тогда лучше скитаться в лесах с дикими зверями, нежели быть между людьми) и в сем онемении чувствия почитать его счастливым.
      Но обратим глаза на собственную историю нашу. Еще не изгладилась из памяти нашей горестная эпоха мору, свирепствовавшего столь ужасно в Москве! Всем известна самая кровавая сцена оной3, однако я повторю. Слепое безумство святоши объявило в народе, что на Варварских воротах находится образ, подающий спасение в настоящих бедствиях. Народ непросвещенный и, следственно, способный ко всякому суеверию стекается со всех сторон, уверен твердо о помощи! Со всех сторон сыпляются сокровища! Стечение народу и обыкновенное при таком случае сношение от обращения денег производят ужасные следствия: болезнь столь прилипчивая, какова чума, умножается, а народ в фанатическом исступлении твердит о чудесах исцеления.
      Мудрый сострадательный епископ хотел прекратить зло: он берет в монастырь икону и собранные деньги, способствовавшие к размножению заразы! Слепая чернь приемлет такое действие за святотатство. Она свирепеет и жаждет насытиться кровию самого попечителя о своем благе, стремится к его дому - к монастырю, куда спасся он, врывается в храм, где стоял он пред жертвенником всевышнего и молил о их спасении, и едва по собственной просьбе его удерживается не принести его в жертву неистовству во внутренности храма, но он выходит к ним и за спасение необузданных тигров фанатизма платит своею жиз-нию [4]. Вся Москва бунтует и с ужасным пролитием собственной крови едва приходит в чувство; вот ужасы невежества народа, но кто читает историю, тот видит тысячу таковых примеров.
      Кто не признается, что народ слепой скорее бывает обманут честолюбцем, нежели просвещенный? Сие свидетельствуют все революции. Какой народ, приведенный в волнение, ужаснее: тот ли, который действует слепо, - не просвещенный или тот, который следует по известному направлению, просвещенный?
      Из всего сего следует, что просвещение есть в образованном государстве. Один деспотизм ищет невежества в народе, ибо просвещение несогласно с рабством.
      Повсюду, где народ в рабстве и, следственно, в варварстве, все несчастия возможны и все бедствия сбыточны, но рабство деспотическое ничто пред феодальным. Оно не токмо отводит от просвещения, но и заглушает все чувствия человечества; оно повергает в невежество и властелина и раба! Первый делается тираном, забывая свое человечество, другой в своем уничижении теряет все чувства, всю бодрость духа, и в том и в другом истребляются ощущения возвышенного - добродетели! Один беспредельное употребление власти наконец простирает до тиранства, теряет чувствительность и сострадание к бедствиям ближнего, [другой] делается ко всему недоверчив, всего трепещет и с онемением отчаяния дожидает минуты мстить мучительству. В нем нет ни семейственного, ни общественного чувствия, мысль, что самый плод кровавых трудов его ему не принадлежит, истребляет в нем самое трудолюбие сие семя государств.
      Где рабство, там нет патриотизма, разность интересов родит одно корыстолюбие. Там философу не позволену быть другом человечества, но может ли там быть и философ? Семена добродетели там падают на камень, терние порока находит только пристойную землю!
      Обратим взор наш в феодальные веки Европы, что были тогда Франция, что Германия? Невежество и фанатизм свирепствовали в оных; в собственном отечестве лили народы источники своей крови; но прольется утешительный свет просвещения - и невежество истребляется, цветут законы и счастие народов! От времени до времени все приближается к равенству, к сему счастливому состоянию природы людей! По равенству законному, где позволено человеку все делать, что не вредит общественному благосостоянию, и где, подобно зверю, не можно ему свирепствовать противу себе подобных, какого бы состояния и звания он ни был, какими бы правами и достоинствами ни обладал! Но такое равенство может только быть в народе просвещенном, могущем видеть пользу законов, могущем чувствовать благодетельное оных на себе влияние! Слепой человек то вдруг повинуется даже там, где видит свое уничтожение, свою погибель, то с свирепством упорствует там, где с добровольным исполнением закона последовало бы благополучие не токмо его, но и потомков.
      О необходимой связи законов и просвещения
      Все просвещенные народы, как то видим мы из истории целого света и всех столетий, по тех пор, покуда они непросвещенны, живут под правлением деспотическим! Причина сему следующая: непросвещенный человек обыкновенно мало думает! Его желания, мысли и самые нужды определены; сие доказывает кафр, живущий на краю Африки, который столь мало предвидит, столь мало думает, что часто из добродушия или по какой другой причине отдает свою пищу другому, не представляя, что ему ничего не остается к обеду в поддень, свою постелю, хижину, забыв, что [в] вечеру ему должно ночевать под открытым небом. В таком или подобном народе кому думать о справедливости законов, кому писать или говорить о выгодах и невыгодах правления.
      Властолюбивый легко может овладеть сим народом, и он ему будет повиноваться, не зная сам, каким то образом случилося и по какому праву; а как все в таком народе зависит от случая и легко входит в обычай и время все делает священным - самое зло! - то потомки таковых народов в повиновении делаются еще слепее - их отцы сего не переменили, и сей причины для них довольно.
      Но как всякое слепое действие подвержено частым замешательствам и возмущениям более или менее важным, то сие заставляет делать сих первых правителей постановления для предупреждения сего и на сем оснуется нечто подобное законом, но не законы. Различие между таковыми постановлениями есть такое же, какое между добром и злом, ибо сии постановления, имея целию токмо личную владетеля или частную иную пользу, а не общую, не благо народов, поелику во время юности таковых правлений ими властвуют деспоты, почитающие себя в свою очередь свыше поставленными единовластителями, кои, слыша от окружающих беспрестанно, что их воля есть закон и что их благо есть благо народное, располагают всем по своенравию и блага народного не знают и знать не могут, поелику окружающие их - рабы, а рабы не могут быть ни гражданами, ни патриотами: они готовы льстить, готовы уверить их, что кровь, пролитая миллионов, есть дело великое, что они образ божий, посланные свыше и пр., когда видят в том свою пользу. Взглянем на владельцев стран ориентальных! Один повелевает восходить и заходить солнцу, и народ невежествующий трепещет, чтоб он не лишил его дня; другой дает знак земным владыкам вкусить обеденную яству, вышед из шалаша послебедной трапезы, едва утолившей голод его! Всем им ничего не стоит в одну минуту обнимать свою любовницу, равнять с собою своего любимца, а в следующую - и с той и с другого без дальнего рассмотрения снять голову. Но в природе назначена всему цель и мера; когда последняя исполнится и народ, или соделаясь просвещеннее, или устав от бедствий, потребует прав своих, тогда возрождаются законы!
      В сию минуту действия суть двояки, а потому [двояки] и следствия; ест ли постановления деспотические в ослеплении почтутся за законы и утвердятся с некоторым исправлением, тогда бедствия не кончились, но соделались еще горшими! Таковые постановления, не будучи основаны на благоразумии, но на капризах деспотов и их любимцев, суть не что иное, как смешение противуречий, кои, получив имя законов, уполномочивают тиранство не токмо верховных начальников, но и самых низких; и деспотизм перейдет в самое малое состояние, и все, что будет иметь тень власти, будет тиранствовать ненаказанно и в силу законов. Тогда лучше не иметь законов, нежели иметь их, ибо когда нет законов, посредством коих судья мог бы прикрывать свои злодеяния, то он обязан следовать естественному, который часто действует и в сердце тирана, и ведет его к истине то страхом вышней власти, то надеждою, то внутренним собственным убеждением, и он, не имея опоры в злодеянии, в нерешимости наконец избирает истину! Но естли народ или его правители просвещены, то они отвергнут все постановления деспотизма, рассмотрят свое политическое состояние и свои законы сообразят с оным.
      Однако и таковых законов единственно недостаточно к счастию народному; законы суть власть мертвая, они подобны музыкальному инструменту, который, чтоб издать гармонические тоны, требует виртуоза! Они, чтоб сделать счастие народов, имеют нужду в мудрых правителях. А чтоб оные в народе находились, просвещение нужно. Просвещенный человек только может чувствовать, что благо народное есть благо его! Впрочем, и на самого просвещенного человека (оставя вопрос, как его сыскать) не можно возложить неограниченной власти, и самый просвещенный человек есть человек; несмотря на все личные достоинства и добродетели, он имеет и свои слабости! Надобно, чтоб народ смотрел на справедливость его поступок, а чтоб он смотрел, надобно, чтоб он мог видеть, - чтоб он был просвещен, чтоб он знал свои законы и свои права. Где народ не таков, там часто самый лучший правитель даже против воли превращается в деспота!
      Русские просветители. Собр. произв. В 2 т. M., 1966. Т. 1. С. 286-289, 294-297
      РУССКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ
      1 Радищев Александр Николаевич (1749-1802) - потомственный дворянин, образование получил в Пажеском корпусе. С 1766 по 1771 г. изучал в Германии юриспруденцию. Приобщение к литературной деятельности началось с участия в сатирических журналах Н. И. Новикова, в "Беседующем гражданине", издававшемся "Обществом друзей словесных наук". На формирование его политического миросозерцания наиболее сильное влияние оказали сочинения французского социалиста-утописта Г. Мабли, особенно его "Размышления о греческой истории", которые Радищев перевел. В примечаниях к этому переводу он подвергает резкой критике идею абсолютной монархии, противопоставляя ей народовластие как наиболее справедливый принцип государственного устройства. Дальнейшую разработку идеи народовластия, свободы получили в таких произведениях А. Н. Радищева, как ода "Вольность" и "Путешествие из Петербурга в Москву". - 394
      2 Трактат "О человеке, о его смертности и - бессмертии" является основным философским сочинением Радищева, написан им в Сибири во время ссылки. Трактат состоит из четырех книг. Если основным источником рассуждений Радищева в первых трех были произведения И. Гер дера, Ш. Бонне, Г. Лейбница и М. Мендельсона, то в четвертой книге он предпринял попытку самостоятельного исследования и решения основных вопросов человеческого бытия, его сущности и существования, смертности и бессмертия. - 394
      3 Гимнософисты - "нагие философы", так древние греки называли индийских философов, строгих аскетов, отвергавших даже одежду. Брахманы последователи господствующей в Индии религии брахманизма. - 395
      4 "...в Москве на Спасском мосту" - в XVIII в. здесь торговали книгами и лубочными картинками. - 396
      5 "...землетрясение есть нужное действие..." - имеется в виду мысль М. В. Ломоносова о рождении металлов от трясения земли. - 396
      6 Пифагор - Радищев излагает здесь легенду о Пифагоре, утверждавшем, что он помнит о прежних воплощениях своей души. В основе подобных утверждений лежит психологическая теория метемпсихоза, то есть возможность посмертного перехода души из одного организма в другой. Архий - видимо, Архит Тарентский, последователь Пифагора (V-IV вв. до н. э.); Аполлоний Тианейский (Тианский) - римский философ (I в. н. э.), неопифагореец, противник христианства. - 396
      7 Шведенборг - Сведенборг Эмануэль (1688-1772), шведский медик и естествоиспытатель, создавший систему органологической натурфилософии. Мистицизм Сведенборга оказал большое влияние на многих мыслителей XVIII и XIX вв., был очень популярен в России. Сен-Жермен - известный в XVIII в. авантюрист и алхимик. - 397
      8 Картуш - известный в XVIII в. парижский вор. - 397
      9 Туе Иоганн- вождь чешского религиозно-национального движения XV в. За резкую критику католической церкви был сожжен как еретик в 1415 г. - 398
      10 "...друг ваш в Илимск заточается" - то есть сам автор. - 398
      11 "солнышкина рыцаря" - Радищев имел в виду древнегреческий миф об Икаре. - 398
      12 "...по изречению одного славного немецкого сочинителя..." - имеется в виду И. Гердер и его историософский трактат "Идеи к философии истории человечества". - 401
      13 "...предела и конца означить невозможно..." - мысль о безграничности человеческого познания была одним из фундаментальных принципов гносеологии Радищева и неоднократно повторялась и варьировалась в трактате. - 403
      14 Скалигер Жозеф-Жюст - французский филолог XVI - XVII вв., обладавший феноменальной памятью. Надо полагать, что именно его имеет в виду Радищев, а не его отца Жюля-Сезара Скалигера, тоже филолога. - 404
      15 Валлис Джон - английский математик XVII в. - 405
      16 "Имеется в виду сравнение трансформации гусеницы в бабочку с переходом человека к бессмертию, характерное для сочинений Лейбница, таких, как "Монадология" и "Размышления относительно учения о едином всеобщем духе". - 406
      17 "Боннет (Бонне Ш.) - швейцарский психолог XVIII в., сторонник теории преформизма, т.е. развертывания органов, будто бы имевшихся в готовом виде уже в зародыше. Он высказал предположение о том, что зародыши существуют отдельно и независимо от организма животных и человека. Радищев был противником учения Бонне, являясь сторонником теории эпигинеза, т.е. развития органов из бесструктурной вначале массы зародыша, а не из готовых зачатков. - 407
      18 "Ты будущее твое определяешь настоящим " - Радищев завершает трактат этическими доводами, призывом к высокой гражданской добродетели, единственно благодаря которой человек может обрести бессмертие. Таким путем Радищев пытался привести в соответствие "область догадок", какой он считал свои рассуждения о бессмертии человеческой души, с реальными ценностями человеческой жизни - справедливостью, честностью, верностью общественному долгу. - 410
      19 "Пнин Иван Петрович (1773-1805) - по происхождению незаконный сын князя Репнина, образование получил в Вольном благородном пансионе при московском университете и затем продолжил в Артил-лерийско-инженерном кадетском корпусе. Вместе с А. Ф. Бестужевым издавал "Санкт-Петербургский журнал". С 1802 г. действительный член "Вольного общества любителей словесности, наук и художеств", а с июля 1805 г. его президент. Основным теоретическим сочинением И. П. Пнина был трактат "Опыт о просвещении относительно к России". - 410
      20 Поэма "Человек" - яркое выражение просветительского миросозерцания, воспевает мощь человеческого разума, возможности рационалистического осмысления мира. - 410
      21 Куницын Александр Петрович (1793-1840) - родился в семье священника. Учился в Тверской духовной семинарии и педагогическом институте, в Гейдельбергском и Геттингенском университетах. После возвращения из Германии - профессор кафедры нравственой философии и правоведения Царскосельского лицея. С 1819 г. профессор Петербургского университета. За свое сочинение "Право естественное" подвергался цензурным и административным гонениям. - 414
      22 "Право естественное" (в 2-х кн.) - основное произведение Куницы-на, в котором в наиболее полном и разработанном виде представлены принципы теории естественного права, исповедовавшиеся в той или иной форме всеми просветителями. Кратко существо этих принципов можно свести к тому, что ни один человек не должен использовать другого в качестве средства достижения своих целей. - 414
      23 Бестужев Александр Феодосьевич (1761-1810) - артиллерийский офицер, писатель-просветитель конца XVIII - начала XIX в. Вместе с И. П. Пниным издавал "Санкт-Петербургский журнал", сыгравший важную роль в распространении передовых философских и социально-политических идей в России конца XVIII в. - 416
      24 Педагогический трактат "О воспитании" А. Ф. Бестужева дает представление о взглядах русских просветителей на проблемы общественного воспитания. В трактате принципы французских материалистов интерпретируются применительно к специфическим условиям российской действительности. По Бестужеву, цели и задачи воспитания определяются интересами государства и личного благоденствия. Для того чтобы они не противоречили друг другу, необходимо научить людей жить в обществе, соблюдая правила добродетели, проявлять уважение к личности, открывать дорогу дарованиям и талантам независимо от сословного происхождения. - 416
      25 "Попугаев Василий Васильевич (ок. 1779-1816) - родился в семье художника, образование получил в гимназии Академии наук. Круг его литературных занятий был очень широк: стихи, повести, статьи по философии, социологии, педагогике и юриспруденции. Попугаев был одним из организаторов "Вольного общества любителей словесности, наук и художеств". - 420
      26 В трактате "О благополучии народных тел" одна из центральных тем вопрос о крепостном праве. Попугаев, как и другие представители русского просвещения, был убежден в том, что крепостное право (они часто называли его рабством) несовместимо с естественным состоянием человека, его свободой, общественным благополучием, так как сковывает духовные силы, не дает возможности полноценного развития. - 420