"Библиотечка IP клуба", 1997 г.
      Кирилл Соколов
      --------------------------------------------------
      ВОЗЬМИ В ДОРОГУ ВРАЧА.
      Порт-Лигат, 1 августа
      На исходе чудесного дня, Дали решил пристрелить Фрейда. Во-первых, он разочаровался в его психоанализе, а во-вторых, Дали не любил евреев. - Cher! (Он всегда обращался ко мне подобным образом) Я решил ликвидировать Фрейда. Нет больше сил терпеть его занудство! начал разговор Дали, как только подсел к столу, накрытому для вечернего чаепития. После продолжительной паузы, во время которой он наблюдал за моим лицом и шумно глотал прокисшие сливки, мистификатор всех времен и народов продолжил свою мысль, - Я избавлю мир от этого гнусного проходимца. Его психоанализ - бред сумасшедшего. Представляете себе, какое воздействие могут оказать его последующие работы на неокрепшее поколение? В конце концов, мои бедные родители нарекли меня Сальвадор, и теперь самое время для того, чтобы спасти человечество! Что верно, то верно. Дали всегда что-нибудь, да спасал. Будь то искусство к примеру. Теперь он хочет выступить в роли мессии, облагодетельствовать всех, но каким образом? - с помощью убийства? Я просто терялся в догадках и долго не мог вызволить из жестяной банки пару анчоусов для бутерброда, и чуть было не превратил эти нежные создания в крошево паштета, орудуя трезубцем позолоченной вилки. - Не надо так волноваться, Cher! Ведь это будет совсем особенное, далианское убийство! Я только припугну старого маразматика, выстрелив в него пакетами желтой и красной краски из старинного пистолета. Я не доверяю современным системам. Я рассчитываю на международный резонанс! Как вы можете понять, за время моего знакомства с выдающимся живописцем современности, я привык ко многим его выходкам, но его последнее заявление произвело на меня впечатление. Мы еще немного помолчали за столом. Я так ничего и не смог проглотить, зато Дали наворачивал за двоих. Поев, он откинулся на резную спинку высокого стула, швырнул подбородочную салфетку на пол (он питался крайне неаккуратно и к его экспрессивной манере поедания надо было приноровиться), и принялся накручивать правый ус на палец, искоса поглядывая на меня. После чего произнес: "Выезжаем завтра утром на рассвете. Мне не терпится поскорее покончить с этим делом". Вышел из-за стола в прекрасном расположении духа. Я слышал его грузные шаги во время восхождения по спиральной лестнице. Он насвистывал Вагнеровских Валькирий. Они сопровождали его по коридору и исчезли в его спальне, как только громко хлопнула дверь. Я вздрогнул, как от выстрела. Ему еще предстоит прозвучать. Вряд ли он отступит от замышленного. А ведь он даже не поинтересовался: смогу ли я сопровождать его в этом опасном путешествии? Его приобретенная бестактность действовала мне на нервы. Что значит: "Выезжаем завтра утром..."? Как будто я был его слуга. Прикажете паковать чемодан, господин Дали? Что он там себе думает? Может быть, он может распоряжаться мною на правах гения? Из-за своей исключительности он крайне невнимателен к людям. За время моего пребывания у него, он даже не удосужился выучить мое имя и называл меня этим дурацким Cher! Я вспомнил, что также он обращался к соседской собаке. Нет, всему же есть предел! Но ведь все равно я поеду с ним - интересно: как это все будет выглядеть наяву? Глядишь, и мое имя появится рядом с ним, пусть даже и в скандальной хронике света. Всю ночь я провел в беспокойстве. Ворочался до тех пор, пока моя простыня не превратилась в единый жгут, и получить из него простыню заново не представлялось возможным. Я зажег ароматизированную свечу и попробовал почитать. С трудом постигая суть написанного, я захлопнул книгу Захер-Мазоха и попытался сконцентрироваться на причинах, подтолкнувших моего экстравагантного друга к мысли взяться за оружие. Как всегда было трудно следовать далианской логике, но я попробовал восстановить звенья цепи. Формальным поводом могла служить статья в "Таймс", которую я имел неосторожность перевести моему другу около недели назад. Автор (еще один венский шарлатан) камня на камне не оставил от теории фрейдовской сексуальности, предложив новую концепцию в психологии. Это серьезно задевало самолюбие Дали. Он восторженно воспевал Фрейда и всю эстетику своего творчества подчинил мрачным глубинам подсознания. Ставил его теорию во главу угла и принимал как руководство к действию. Разругался в пух и прах со своим отцом из-за Эдипова комплекса. Оскорбил свою бедную мать, которая уже давно была в могиле. Кроме того, Дали постоянно подшучивал над Галой и довел ее до крайней степени нервного истощения. Теперь они почти не разговаривали друг с другом, и мне так и не удалось примирить их до сегодняшнего дня, хотя я и выступал в малоприятном качестве посредника их отношений. В самом деле, как можно было при посторонних с издевательским видом расспрашивать несчастную женщину о ее сексуальных переживаниях детства? Занималась ли она мастурбацией и как занималась? Хотела ли переспать со своим отцом? Да она и в глаза не видела собственного папашу! Утром я попытаюсь отговорить гения от безумной затеи. Мне и так хорошо жилось здесь на морском побережье - в уютной бухте, окруженной рассыпчатыми скалами. Зачем мне покидать этот рай и пускаться в авантюры? С Дали того и гляди - попадешь в историю, еще окажешься в тюрьме за соучастие. Но зря я рассчитывал на его здравый смысл. Наутро Дали торжественно спустился к столу. Помимо всего прочего, на нем был камзол фиолетового бархата, малиновые панталоны с оранжевыми подвязками и деревянные башмаки. Голову его венчала мушкетерская шляпа с гигантским страус иным пером. Прямо в головном уборе Дали присел на краешке стула и его поза выдавала крайнее нетерпение. Пока я ел лангуста в мадере, Дали изощренно подсмеивался над несчастным стариком. С лихорадочным блеском глаз рассказывал мне, портя аппетит, как именно он себе представляет проведение намеченной акции. - Красное и желтое, ха-ха! Как омар среди лимонов. Это здорово подойдет к венской бородке господина Фрейда! - витийствовал Дали, вращая нафабренными усами. Разгневанный таракан - вот он кто. Я попробовал переключить его внимание на что-то другое, менее агрессивное. Например, ему можно нарисовать картину наподобие шедевра "Шесть портретов Ленина на рояле", что будет равносильной заменой предполагаемому расстрелу. Куда там. Неужели я не понимаю принципиальной разницы между его картинами и настоящим действием? Я не понимал, за что тут же был назван тупицей. Дали редко приводил аргументы за или против своих смелых мыслей. Предпочитал не связываться с окружавшими его болванами, чтобы самому не отупеть. Он вскочил из-за стола, не дав мне докончить мой завтрак. Экипаж был заложен, и Дали объявил пятиминутную готовность. Я нехотя поплелся за багажом. Дали жил по собственным, им самим установленным правилам, всем остальным приходилось их принимать. Я решил следовать за ним до конца. Что будет, то будет. Его служанка, старая Анна, поставила на задник кареты две корзины с провиантом. Не хватало нескольких дорожных мелочей. Уговорились подкупить их в дороге. Можно было отправляться. Я обратил внимание Дали на небо Андалусии. Будучи абсолютно прозрачным 12 месяцев в году, оно вдруг заволоклось облаками, и со стороны моря можно было видеть движение грозовых туч. Это было дурное предзнаменование, и я предложил повременить с отъездом. - Пустяки, Cher! Над всей Испанией - чистое небо!, - произнес Дали и мы тронулись в путь. Дали путешествовал в колымаге, запряженной четырьмя першеронами. Встречные принимали повозку за катафалк и почтительно снимали широкие шляпы. Дали важно отвечал на приветствия. После первых раскатов грома он понес что-то бессвязное о 4-х всадниках апокалипсиса и о неминуемом возмездии за прегрешения. Я всерьез стал опасаться за его рассудок. Нельзя так долго ходить под палящим солнцем без головного убора.
      Фигейрас, 2 августа
      Мы сделали небольшую остановку в Фигейрасе. Подкупили нужные нам вещи. Уладили дела с адвокатом Дали. К моему удивлению, Дали завернул в аптеку. Заинтригованный, я вошел следом. Внутри он вел себя более чем подозрительно. Напоминая собаку, потерявшую след, он облазил все полки и сунул нос во все склянки. - Что вы там ищете, синьор Дали? - раздраженно поинтересовался благообразный старичок-аптекарь с лысиной и в пенсне. - Абсолютно ничего! - последовал ответ. Дали, запахнувшись в домино, вышел наружу. Я счел нужным извиниться за поведение моего друга. Старичок загадочно улыбался.
      Мадрид, 4 августа
      Мы в Мадриде. Дали шатается по кабакам. Мои напоминания ему о деле не оказывают на него существенного воздействия. Похоже, что мы располагаем вечностью и можем особенно не спешить. Нам обоим снятся страшные сны. Дали трактует их весьма произвольно, но я чувствую приближение опасности. Он смеется над моей мнительностью и снова отправляется в винные погреба. Я пить не могу - у меня изжога. Наконец Дали вспомнил о деле. Мы зашли в антикварную лавку. Дали выбрал себе ботфорты неимоверной величины и старинный мушкет. Подробно расспросил хозяина о способах обращения с ним. На вопрос, с какой целью приобретается оружие, он гордо ответил: "Хочу убить зверя!" В довершении попросил гравера сделать надпись на стволе: "Привет от Дали!" Мне стало душно и я вышел за дверь. Дали торжествовал! Быть настоящей охоте!
      Париж, 8 августа
      Мы появились в Париже, когда слава Дали достигла своего апогея. Интерес к персоне постоянно подогревался провокационными заявлениями самого Дали. Ими он тщательно уничтожал своих бывших коллег, разгребая пьедестал сюрреализма для себя одного. Проклятия в их адреса сыпались, как из рога изобилия. Им не было конца. Неудивительно, что его искали, за ним охотились. Бретон прямым текстом отсоветовал Дали когда-либо появляться в Париже. Арагон поклялся зарезать Дали, как собаку, как только он окажется в пределах его досягаемости. Луи все еще кипел по поводу увода его жены удачливым испанцем. Учитывая обстоятельства, я выбрал гостиницу поскромнее на окраине Парижа, с тем, чтобы не напороться невзначай на наших недоброжелателей. Впрочем, Дали хорохорился и недооценивал возможность быть узнанным. Он уверял меня, что чувствует себя в полной безопасности. Теперь он вооружен и готов встретиться с кем угодно, пусть даже с дьяволом. Это была его обычная в таких случаях бравада. Дали отчаяно трусил, но уехать раньше чем через три дня он не соглашался из гордости. Гуляя по вечерам малолюдными улочками окраин, мы забрели в синематограф. Демонстрировалась картина Бюнуэля, и полотно экрана, подсвеченное светом братьев Люмьер, действовало на Дали, как тряпка на быка. Он смущал почтенную публику непристойными комментариями к каждой сцене. Самого Луиса Дали награждал такими звонкими эпитетами, что услышь тот хотя бы десятую часть сказанного, неминуемо наложил бы на себя руки. Я с трудом дождался окончания сеанса и успокоился только на улице, где Дали продолжал задирать прохожих, обзывая их буржуазными свиньями и негодяями. Я шел по другой стороне, ожидая ареста, но ему все как всегда сходило с рук. Теперь я замечаю за собой то, что сам испытываю приступ охотничьей лихорадки. Моя роль становится все более активной в этом деле. Чего нельзя сказать о Дали, который, на мой взгляд, значительно охладел к начатому предприятию. Рано утром я загрузил едва продравшего глаза художника в карету, и мы тронулись в сторону Вены - конечного пункта нашего путешествия.
      Вена, 24 августа
      Все ужасно! Дали совершенно потерял лицо и сделался неуправляемым. Мы живем в Вене уже больше недели, а Дали так и не приступил к розыскным мероприятиям. Зато каждый день он нагружается в кабаках и притаскивает с собой девок. Несколько раз мне пришлось улаживать недоразумения с хозяином гостиницы, но дальше так продолжаться не может. Роскошный камзол Дали теперь выглядит, как половая тряпка, а шляпа с поломанным пером и того хуже. Я по-прежнему в хорошей форме. Каждый день я проделываю гимнастические упражнения в соседнем парке. Я твердо решил завершить наше маленькое начинание. Такой уж я человек! Не люблю бросать что-либо на середине дороги. Само собой разумеется, что поисками занимаюсь я, пока другой прожигает жизнь. Неизвестно, сколько это займет у него времени, а я не люблю терять его попусту. Пользуясь услугами некоторых моих знакомых, я установил адрес пребывания интересующего нас человека. Господин Фрейд за последние полгода успел поменять не менее 14-ти адресов и, по слухам, подыскивал себе 15-ый. Настолько донимали его приставания невротических аристократок, мешавших писать труды.
      Не тратя слов на пустые препирания с Дали (который по моим наблюдениям приближался к белой горячке) я перевез его и наши вещи на Пфепфель-штрассе, где двумя днями раньше снял небольшую комнату, окном выходившую на апартаменты Фрейда в доме напротив. Отсюда можно было вести наблюдения за образом жизни нашего подопечного. Поставить точку в затянувшейся пьесе было пора. Не все так просто, господа. Дали, которому теперь было сильно не до этого, самоустранился и наотрез отказывался взяться за оружие. И это тот человек, две недели тому назад не выпускавший из рук мушкета, любовно протиравший бархатной тряпкой сверкавшие части! Быстро, однако, меняется настроение у таких людей! Вот что могут сделать неумеренные возлияния. Похоже, что они подходят к своему логическому завершению. Скоро придется вызвать карету и отправить моего несчастного друга в клинику для алкоголиков, где, надо думать, ему вправят мозги.
      Вена, сентябрь
      Дали становится все более невыносимым. Сегодня после длительного пробуждения во второй половине дня он выглядит просто ужасно. Сидя по-турецки на полу, он подозрительно посматривает в мою сторону, подкручивая и без того одиозные усы, известные всему миру. Я начал отпускать модную здесь бородку и часто стою перед зеркалом, доводя ее форму до совершенства с помощью маникюрных ножниц. Мы почти не разговариваем друг с другом, и мне кажется, что Дали меня не узнает и принимает за другого, впрочем, всякий раз за нового. Я дам ему еще неделю, а по ее истечении серьезно поговорю с Дали, если это будет возможно. И если он откажется стрелять во Фрейда, то я сделаю это сам, чего бы мне это не стоило!
      ( На этом рукопись обрывается. См. приложение )
      ПРИЛОЖЕНИЕ
      Архив полиции Австро-Венгрии.
      Выписка из дела за номером 429/465.
      Протокол допроса Сальвадора Дали от 29 сентября 19..
      (фрагмент)
      Вопрос: "Господин Дали, почему вы стреляли в доктора
      Краузе?
      Ответ: "Видите ли, произошла ошибка. Краузе - мой
      лучший друг. Мы вместе приехали в Вену по одному
      делу. Мне очень жаль. Этот выстрел предназначался не
      ему. Я ошибочно принял Краузе за другого. Меня сбила
      с толку его характерная бородка. Жаль, что так
      получилось. Вот так теряешь друзей из-за ерунды!
      --------------------------------------------------------------
      ГЕОГРАФ
      Действительный член географических обществ представляет себе условную модель шара, сплюснутого у полюсов. Его взгляд скользит по дугам небесной сферы, выбирая точку пути. Первое путешествие он провел в рюкзаке за плечами родителей. Позже не мог оторваться от географических карт, подробно изучал рельеф местности, климатические условия, обычаи и нравы свирепых туземцев: " Я прошел пустыни и полупустыни, степи и лесостепи, леса и болота, тундру и лесотундру, саванну и девственный лес. Тысячи километров дорог: пешком и верхом. Я спускался в узкие щели бездонных пещер, проходил осклизлыми галереями, разбирал завалы пород и погружался с аквалангом в подземные водоемы. Кончился ледниковый период и планету трудно узнать: вязкие студеные моря омывают подножия материков. Лед возвращается к собственному порождению и каменными когтями механической кисти царапает русла будущих рек. Раньше котловины были заполнены влагой и скелеты отживших животных покойно ложились на дно, чтобы обрести второе рождение в штольнях заброшенных карьеров.
      Я познавал океанские глубины, переваливая срединные хребты. Уловленный Гольфстримом, скитался под толщами вод, питаясь планктоном. Встречал чудовищ морского дна, скрывающих лик от поверхности. Они вымерли много миллионов лет тому назад, но еще попадаются в сети рыбацких баркасов. Жизнь морских гадов размеренна и незлоблива. Воздушные просторы еще более однородны. Поражает уверенность птиц в завтрашнем дне. В ненастье они прячутся в ветвях деревьев, в расщелинах скал и под крышами уродливых лачуг. Чуть выглянет солнце, и дымчатое небо вновь наполнено их протяжными криками и стремительными рывками за насекомыми. Последний раз я прыгал затяжным прыжком с десяти тысяч, и воздушные вихри терзали меня, как пушинку. Я проникал в потаенные лаборатории грозовых туч, видел зарождение молний из сгустка мерцающих элементов. Концентрация паров, достигнув предела, выливалась в нескончаемые потоки и они, обрамленные шлейфом оглушительных разрядов, падали на потускневшие в былом величии города. После была долина гейзеров и источники серы. Я вдыхал испарения и обжигал ступни ног с каждым неверным шагом. Забираясь выше, наслаждался высокими травами фантастических лугов, питался невиданными фруктами, отдыхал на мягкой подстилке лишайника. Позже всегда восходил к жерлу вулкана, видел мыльные границы берилловой лужи. С небольшим запозданием взрывался фонтан расплавленной магмы, в долину спускалась шипящая лава, останки существ порывались войлочной кожей. Следы жизни терялись в собственных отражениях, и легкий дым поднимался к новому небу. Торжествовали пришедшие караванными тропами купцы, туристы радовались отрытиям археололгов. Те, кисточками для бритья, освобождали окаменелости от ненужных напластований. В Шотландии, вокруг известного озера, сидят в пределах пушечного выстрела друг от друга упрямые горцы. Шотландцы, набив брюхо хагисом, верные клановым принципам, не собираются делить ящера в пользу лживых англичан. Укрывшись пледом и подогрев старую кровь виски, доброхоты засыпают под заунывные звуки волынок. Им снится, что умное животное обходит сонных сторожей по периметру, согревая их поочередно теплом собственного дыхания. Сделав несколько кругов в течение ночи, монстр, никем не замеченный, возвращается к подводным делам. Юбочники начинают пробуждаться от первых рассветных лучей ". Безногий человек сидит в инвалидном кресле с прямой спинкой и никелированными спицами колес. Его заостренный подбородок неестественно вывернут вбок, руки покоятся на животе. Обрубки ног спрятаны в холщевые мешки и укутаны клетчатым пледом. Человек облачен в полинявший серый пиджак и под ним коричневый свитер грубой вязки с высоким воротником. На голове инвалида - подобие невысокого колпака, натянутого на самые уши. В комнате нет зеркал и если бы человек мог каким-то образом увидеть свое отражение, то перед ним бы предстали попеременно: узкое небритое лицо с восточными чертами и хромированными блестками глаз под морщинистым шишковатым лбом; тонкие губы, расползающиеся то в кривоватой усмешке, то в брезгливой гримасе отвращения; тонкие мочки длинных, рельефных ушей; крупный, изломанный нос. Человек выглядит только что проснувшимся. Он издает нечленораздельные звуки, слюна вязкой длинной струей виснет на уголке чуть приоткрытого рта. Теперь безногий расцепляет скрюченные пальцы, несколько раз сжимает и разжимает кулаки, поднимает их до уровня головы и, немного подержав, опускает. Проделав упражнения, он вновь сливается с креслом и слушает детские крики двора. Шум мусоросборщика дополняется частыми ударами лома по стенкам контейнера и географ отчетливо видит, как прилипшая к ним зловонная мерзость неохотно сползает в чрево машины. Не меняя наклона головы, калека мысленно определяет содержимое шкафчика на стене: краюха серого хлеба, красная колбаса и хрустальная сахарница с потерявшейся крышкой. Где-то должна быть бутылка водки и мешочек изюма. Он хочет придвинуть себя к створкам съестных припасов, но тщетно - приходится ждать. Старик вновь застывает в медитативной позе и его сосредоточенный взгляд ползет по скученности кабинета. Дырявые занавески едва пропускают солнечный свет, и в прерывистых лучах солнца беснуется пыль. Жено, приди! Увлеки инвалида ложной предпосылкой полезности. Кто-то должен придти. Карты чернеют, как фотографическая бумага, очертания континентов принимают циклопический характер. Книги теряют страницы, и кожанные переплеты покрываются улиточной слизью. Горит газовый рожок освещения. На спиртовке плавится тигель, забытый свинец пущен на самотек. Слышно, как сосед наверху избивает собаку. Та, тощая сучка, рожавшая часто щенят, стонет и закатывает глаза. После тот будет петь народные песни и звать какую-то Таню так, как если бы она была в соседней комнате, где ее все-таки нет: "Нет. Как это так: я везде побывал? В чудном виденном мире я разрывал пальцами почву, тревожа съедобных червей. Следя за обманчивым светом луны, я управлял приливами и отливами. Вселял уверенность в поступь идущих по карнизу за секунду до пробуждения. Мой горизонт сбит. За падением следует полет, где птицы тянутся в рассветном морском пейзаже к оранжевым скалам. Где цвет атмосферы зеленый, и многочисленные луны виднеются днем и ночью и никогда: звезды галактик. Можно тысячелетиями смотреть на гладь ртутного моря, моря из оливкового масла и моря из виноградного сока. Тяжелые пары аммиака и метана светятся искрами дуговой сварки, щекочется нос ароматными пряностями смеси опопанакса и миндаля. Жидкая поверхность ртути и серебра, радужные пояса раскрашенных газов - можно приблизиться к кристаллическому ядру - до каких пор? Можно рассмотреть в микроскоп строение материи и первоэлементов. Объект находится в постоянном развитии и претерпевает трансформацию под воздействием извне. Вне - ряд вложенных друг в друга миров, и их шаг повторяется до бесконечности, где самый последний исполин есть часть мельчайшего карлика. Что толку с того, что везде был и все повидал. Опутал планетную систему невидимыми нитями перерождений, познал дыхание существа, колыхание вод, биения ритма. Кем стал после многочисленных изменений и расстояний? Стоило ли искать это так далеко и помимо себя? Где находится мозг дерева? Достигни предела шороха листьев и скученности облаков. Рассеяный свет желтизны примет тебя на излете падения шара в кипящие волны, каплями брызг отразится на одеянии священника в день конфирмации и выступит сосновой смолой на свежем надрезе". --------------------------------------------------------------
      АБСЕНТ
      Зимним вечером по улицам Праги ехал бежевый автомобиль. В ранних сумерках он выделялся среди потока хищным изгибом крыльев. Два желтых луча светили из прорезей японских глаз. За лимузином тянулся длинный шлейф рубиновых габаритных огней. Сидевшие внутри салона осматривали город. В тот год в Центральной Европе стояла лютая стужа. Гуси и утки примерзли в одночасье ко льду красными перепончатыми лапами около водяной мельницы. Холмы, окружавшие город, превратились в шарики сливочного мороженого, на которых застыли подтеки шоколадных ручьев. В центре немногочисленные группки туристов месили ногами грязную соленую жижу. Город спал в котловине и удушливая хмарь сжимала горло его обитателям, не давая расправить легкие. Готические башни были едва различимы на фоне безрадостного неба. Автомобиль с нашей четверкой теперь уже обтирался в кривых переулках на Малой Стороне. Колпаки уличных фонарей, возгораясь, подмигивали пассажирам. Моя жена Флора потихоньку теряла ангельское терпение: - Франти, - обратилась она к нашему гиду и переводчику, - мне кажется, этот мост мы уже проезжали! - Не беспокойтесь, госпожа, один квартал - и будем на месте, Франтишек отвернул услужливое лицо и пошептался с водителем. Тот согласно кивнул тонкими поросячьими ушами, заросшей шеей, несвежим воротничком и неровными краями конфедератки. - Говори по-немецки, Франта, - напомнил я. Минуту спустя шофер свернул в тонкую кишку переулочка к набережной. С двух сторон из-под земли торчали бараки, обшитые листовым железом. По настилам из неструганых досок портовые рабочие вкатывали дубовые бочки, и те исчезали в проеме вымазанных сажей ворот. Тюки с колониальным товаром раскачивались на крючьях, словно казненные преступники. "Пакгауз", - решил я и на всякий случай ощупал карман кашемирового пальто, где находился миниатюрный "ГЛОК-19". Флора заметила это движение, и ее большие в толстых линзах глаза настороженно затрепыхались накладными ресницами. В шляпной тени я растянул тонкие усики в нелепой улыбке. Франта распахнул переднюю дверцу и помог выйти Флоре. Я расплатился и через зеркало заднего вида по лицу шофера попытался определить: насколько купюра в две сотни крон превзошла его ожидания. Увалень принял бумажку и сипло вымолвил: "Декуйе, пан". - Приедешь ровно к одиннадцати часам, - распорядился я и выбрался наружу. Морозная влажная пыль защекотала ноздри. Мосты, окантованные рождественскими гирляндами, перспективно уходили за горизонт, следуя поворотам реки. - Это единственное заведение в Центральной Европе, где подают полынную водку, - в который уж раз сообщил Франта. Он подхватил наши вещи и мотнул головой, указав направление. Как только мы приблизились к железной двери с глазком, она приоткрылась, явив миру усатую физиономию с красным чешуйчатым носом. Франтишек вышел вперед. - Белые господа хотят пройти, Марк. - У нас платный вход, - отозвался тот. Я редко вступаю в рассуждения с простонародьем, обычно этим занимается Флора. Но на сей раз именно я был инициатором поездки, поэтому, не вынимая руки из кармана, я произнес: - Сколько? - С Вас тысячу крон, дама может пройти так. - Что можно будет сделать на эти деньги? - раздраженно спросила жена. - Только войти. Выпивка, еда и развлечения оплачиваются отдельно. - Принимаете кредитные карточки? - поинтересовался я, переведя мысленно кроны в немецкие марки. - Только наличные. - Вот возьми, - отсчитал я требуемые десять кредиток с изображением св. Аньежки-снежки, и Марк посторонился. От его неопрятной одежды пахло сероводородом. Франта помог снять Флоре манто и под ним оказалось глубоко декольтированное платье. - Где дамская уборная? - спросила Флора, - Франта, проводи. Пока они отсутствовали, я незаметно переложил пистолет в задний брючный карман и поправил галстук. Глядя в старинное пожелтевшее зеркало с паутинкой, я оскалил белоснежные зубы, повел лисьим носом, причмокнул губами и взъерошил три волосинки на покатом лбу. Флоре это не нравится, и она восстановит порядок, как только заметит несообразность. С Флорой меня познакомил кузен почти десять лет назад. Вначале я бывал у нее в качестве семейного врача, но вскоре мы обвенчались в Соборе св. Витта. Флора принадлежала одному из ответвлений рода баронов фон Миттенвельде - верных сподвижников Гогенцоллернов. По этой причине у Флоры была настолько необычная внешность, что непосвященный, едва взглянув на нее, отворачивался с восклицаниями: "Доннерветер!" и "Какая уродка!". И действительно. Кожа у Флоры коричневая и в глубоких морщинах. На ястребином носу сидит бородавка. И голову она носит, задрав вверх и как-то набок, - результат последнего разговора с первым мужем - владельцем пивоварен и конного завода в Подебрадах. Но стоит немного пообщаться с Флорой - и неминуемо подпадаешь под ее обаяние. Низкий бархатный голос обволакивает вас, и вы чувствуете себя словно бы внутри шелкового кокона. Размышляя, я свернул сигарету и вставил ее в мундштук из моржовой кости. - А вот и мы, Чарли! - произнесла Флора, обвила мой локоть тонкой рукой в перчатке-чулке, скрывавшей экзему, и мы прошли в зал. Следом за нами волочил чемодан из воловьей кожи краснолицый Франта. Нас встретила непропорционально сложенная девушка-малайка. Цветастый кусок ткани оборачивал широкие бедра и завязывался спереди толстым узлом. Волосы были туго стянуты в пучок на затылке. Руки, увитые мишурными браслетами, прижимали к груди грифель и блокнот. - Опусти руки, красавица, - доверительно молвил я, - как тебя называют? - Эа. Я старший менеджер ресторана "Си-фуд". Разрешите я покажу вам основные компоненты, из которых слагаются блюда, а потом я приму заказ. Но если вы хотите, чтобы хозяин... Наборный паркет из бука, дуба и явора, со вставками из различных сортов мрамора, расчерчен медными жилками. Подвесной потолок - неровный, зигзагообразный, похожий на сколок гранитного утеса. Галогенные лампы сеют молочный свет. Потолок держат симметрично расположенные соляные столпы. - Нет, нет, красавица. Ты нам подходишь вполне. Объясни только: откуда у тебя такая складная речь? - Я получила воспитание в школе христианских мучеников при французской миссии в Маниле, господин. Перед нами плещется океан с пятнами индиго и аквамарина на маскировочной сетке поверхности. У горизонта маячат косые паруса рыбацких лодок. Солнце подсвечивает багрянцем пенные барашки на линии кораллового рифа в ста футах от берега и, убегая на запад - в сторону ночного неба, напоследок бросает сквозь пальмовые ветви золотые диски. Подул легкий бриз. - Замечательно Эа. Скажи, ты давно... - Хватит болтать, Чарли. Прикажи девке делать свою работу и пригладь волосы на парике: они опять вздыбились. Здесь все так наэлектризовано: по мне уже пробежался дуговой разряд, и Франта чешется, как опаршивевший поросенок. - Свиньи не болеют паршой, дорогая, и... - Ты не в клинике, милый, делай что тебе говорят. - Да... Эа! Покажи нам все, на что вы способны. - Электричество исходит от голографического экрана. Если угодно, мы прервем сеанс и вместо него появится устойчивое изображение рукавов спиральных галактик. - Нет, только этого нам еще не хватало, - отреагировала Флора, - я не собираюсь торчать в планетарии. - Извините. Прошу за мной, - дружелюбно улыбнулась девушка, и мы начали осмотр. Франта угрюмо тащил чемодан по мозаичному полу. Круглые часы на колонне уткнулись стрелками в цифру под номером пять. Мы прошли в глубину зала. Береговая линия надвигалась навстречу, и теперь можно было услышать шипение набегающих волн. Коричневые водоросли, похожие на мочалку, пахли хлорной известью. Приближаясь, я с удивлением увидел выходившего из воды голографического себя. Флора стояла, прикрыв глаза козырьком руки, чуть поодаль. Пляжный бой Франта в конусном колпаке и коротенькой курточке с аксельбантами сидел на миниатюрном холодильнике. Мулат сделал знак Франте-бою, и тот подбежал на согнутых ножках. В этот же самый момент Флора-блондинка с пышными формами укладывалась на топчан под пальмовый навес, где ей улыбалась массажистка в коротком белом халате и с полотенцем в руках. Немецкие туристы, лежа в шезлонгах, потягивали через соломинки жидкость из зеленых кокосов. С пальмовой крыши свисал трехмерный удав и пузырил кольца, демонстрируя безупречный узор на спине.