Поэтическая традиция эпохи Реставрации, отвечавшая новым культурным и интеллектуальным запросам общества, возникла не на пустом месте. Ее исподволь готовил предшествующий период. Как мы пытались показать, некоторыми чертами своей лирики новую эпоху предвосхитили Саклинг, Каули и Марвелл. Известную роль тут сыграло и творчество менее одаренных, хотя и очень популярных в XVII веке Эдмунда Уоллера и Джона Денема, которые противопоставили свою поэзию стилистическим излишествам, манеры метафизиков. Оба они стремились к классицистической ясности слога и упорядочиванию стиха, сводя его к единообразию рифмованного куплета. В середине века к поэзии обратился и Джон Мильтон. Отталкиваясь от опыта Спенсера, Шекспира Джонсона, он постепенно обретал собственный голос, торжественно-приподнятый и напевно-величавый, который столь точно соответствовал грандиозному замыслу "Потерянного рая". И, наконец, начиная с 40-х годов в Англии стали появляться барочные эпопеи Дэвенанта, Каули, Чемберлена и других авторов, которые тоже; предвосхищали поэтические эксперименты ближайшего будущего {Miner E. The Restoration Mode from Milton to Dryden. Princeton, 1974. P. 53-128.}.
      С наступлением эпохи Реставрации резко изменилась привычная иерархия жанров. Лирика явно отошла на второй план главное место заняли эпические жанры, столь емко представленные в творчестве Мильтона, Батлера и Драйдена. Прежняя поэтическая традиция быстро вышла из моды. Драйден, в юности увлекавшийся Донном, впоследствии подверг его манеру жесткой критике. Творчество поэтов начала и середины XVII века отныне надолго становится непопулярным. Правда, подспудно традиция метафизиков еще некоторое время продолжала существование в стихах Томаса Траэрна (1637/8-1674), но мало кто мог подозревать об этом в эпоху Реставрации. Рукописи Траэрна, никогда не печатавшиеся при его жизни, были обнаружены лишь в 1896 году.
      Судьба книг порой бывает причудлива. В эпоху Просвещения поэты первой половины XVII века были известны, но мало популярны. Лучшим из них считался Каули, хотя и его упрекали за отсутствие должного вкуса. Знаменитый поэт начала XVIII века Александр Поп переписывал за Донна его сатиры, приглаживая резкость тона и исправляя неуместные с его точки зрения вольности поэтической манеры. Вслед за Попом и другие менее значительные поэты взялись за исправление отдельных стихотворений из цикла "Песни и сонеты", искусственно подгоняя их под мерки поэтики просветительского классицизма. Джорджа Герберта в XVIII веке ценили в основном за назидательность, а Марвелла - за политическую смелость его сатир {Metaphysical Poetry. A Casebook; London, 1974.}.
      Слава к поэтам XVII века возвращалась медленно. Романтики возродили интерес к их творчеству, хотя собственная поэзия романтиков была мало связана с традицией двухвековой давности. Тем не менее Лэм и Де Квинси дали высокую оценку Донну, а Шелли заинтересовался стихотворениями Крэшо. Особенно много для понимания поэзии XVII века сделал Кольридж, у которого можно встретить ряд тонких и весьма точных наблюдений по поводу лирики Донна и его младших современников.
      Во второй половине XIX века предприимчивый и неутомимый издатель Александр Гроссарт выпустил в свет сочинения Донна, Джорджа Герберта, Воэна, Крэшо и Марвелла, снабдив их пространными предисловиями. Больше внимания стали уделять им и критики, правда пока еще не принявшие в целом их манеры, но все же обнаружившие у них множество ярких и удачных мест. Заинтересовались ими и поэты. Роберта Браунинга привлекла к себе резкость тона лирики Донна, искусно разработанная им форма драматического монолога. Джерард Мэнли Хопкинс в своих смелых экспериментах оглядывался на творчество Джорджа Герберта и других метафизиков.
      Однако истинное признание к поэтам XVII века пришло лишь в нашем столетии. В 1912 году Герберт Грирсон выпустил первое академическое издание поэзии Донна, а в 1921 году он же опубликовал прекрасно составленную антологию "Метафизические стихотворения и поэмы XVII века". Благодаря этим изданиям творчество поэтов XVII века стало доступным не только узкому кругу специалистов, но и самым широким слоям читателей, которые с энтузиазмом приняли их поэзию. А вслед за этими книгами стали выходить академические издания стихов младших современников Донна и разнообразные критические исследования, посвященные их творчеству, не только на английском, но и на многих других языках мира.
      Уже в первые десятилетия нашего века крупнейшие художники слова обратились к традиции XVII века в поисках новых путей английской поэзии. Творчество Донна и метафизиков сыграло важную роль в удивительном изменении манеры позднего У. Б. Йейтса. Цитатами и аллюзиями из поэтов XVII века пестрят произведения Т. С. Элиота. Для него их стихи - часть великой национальной традиции английской культуры. В своих статьях Элиот стремился показать, насколько Донн и метафизики близки современности. Следы влияния Донна, Джонсона, метафизиков кавалеров в той или иной мере можно обнаружить также и в стихах У. X. Одена, Стивена Спендера, Роберта Грейвза, Дилана Томаса и других поэтов современной Англии.
      В стихотворении "Его поэзия - его памятник" Роберт Геррик, подражая Горацию, писал:
      О Время, пред тобой
      Все пали ниц,
      Своей тропой
      Идешь, не помня лиц.
      Всяк, попадя в твой плен,
      В конце сойдет
      Во мрак и тлен,
      И скоро - мой черед.
      Но камень скромный сей,
      Что я воздвиг,
      Свергать не смей,
      Завистливый старик.
      Вместе с Герриком вызов времени бросили и другие английские поэты первой половины XVII века. Рожденные ими стихи не ушли "во мрак и тлен". Поэзия Донна, Джонсона и их младших современников - неотъемлемая часть живой для современного читателя классики.
      А. Н. Горбунов
      ЛИРИКА
      Джон Донн
      Бен Джонсон
      Эдвард Герберт
      Генри Кинг
      Джордж Герберт
      Томас Кэрью
      Ричард Лавлейс
      Джон Саклинг
      Уильям Дэвенант
      Роберт Геррик
      Генри Воэн
      Ричард Крэшо
      Авраам Каули
      Эндрю Mapвелл
      Джон Донн
      ПЕСНИ И СОНЕТЫ
      С ДОБРЫМ УТРОМ
      Да где же раньше были мы с тобой?
      Сосали грудь? Качались в колыбели?
      Или кормились кашкой луговой?
      Или, как семь сонливцев, прохрапели
      Все годы? Так! Мы спали до сих пор;
      Меж призраков любви блуждал мой взор,
      Ты снилась мне в любой из Евиных сестер.
      Очнулись наши души лишь теперь,
      Очнулись - и застыли в ожиданье;
      Любовь на ключ замкнула нашу дверь,
      Каморку превращая в мирозданье.
      Кто хочет, пусть плывет на край земли
      Миры златые открывать вдали
      А мы свои миры друг в друге обрели.
      Два наших рассветающих лица
      Два полушарья карты безобманной:
      Как жадно наши пылкие сердца
      Влекутся в эти радостные страны!
      Есть смеси, что на смерть обречены,
      Но если наши две любви равны,
      Ни убыль им вовек, ни гибель не страшны.
      Перевод Г. М. Кружкова
      ПЕСНЯ
      Трудно звездочку поймать,
      Если скатится за гору;
      Трудно черта подковать,
      Обрюхатить мандрагору,
      Научить медузу петь,
      Залучить русалку в сеть,
      И, старея,
      Все труднее
      О прошедшем не жалеть.
      Если ты, мой друг, рожден
      Чудесами обольщаться,
      Можешь десять тысяч ден
      Плыть, скакать, пешком скитаться;
      Одряхлеешь, станешь сед
      И поймешь, объездив свет:
      Много разных
      Дев прекрасных,
      Но меж ними верных нет.
      Коли встретишь, напиши
      Тотчас я пущусь по следу!
      Или, впрочем, не спеши:
      Никуда я не поеду.
      Кто мне клятвой подтвердит,
      Что, пока письмо летит
      Да покуда
      Я прибуду,
      Это чудо устоит?
      Перевод Г. М. Кружкова
      ЖЕНСКАЯ ВЕРНОСТЬ
      Любя день целый одного меня,
      Что ты назавтра скажешь, изменя?
      Что мы уже не те и нет закона
      Придерживаться клятв чужих?
      Иль, может быть, опротестуешь их
      Как вырванные силой Купидона?
      Иль скажешь: разрешенье брачных уз
      Смерть, а подобье брака - наш союз
      Подобьем смерти может расторгаться,
      Сном? Иль заявишь, дабы оправдаться,
      Что для измен ты создана
      Природой - и всецело ей верна?
      Какого б ты ни нагнала туману,
      Как одержимый спорить я не стану;
      К чему мне нарываться на рога?
      Ведь завтра я и сам пущусь в бега.
      Перевод Г. М. Кружкова
      ПОДВИГ
      Я сделал то, чем превзошел
      Деяния героев,
      А от признаний я ушел,
      Тем подвиг свой утроив.
      Не стану тайну открывать
      Как резать лунный камень,
      Ведь вам его не отыскать,
      Не осязать руками.
      Мы свой союз решили скрыть,
      А если б и открыли,
      То пользы б не было: любить
      Все будут, как любили.
      Кто красоту узрел внутри,
      Лишь к ней питает нежность,
      А ты - на кожи блеск смотри,
      Влюбившийся во внешность!
      Но коль к возвышенной душе
      Охвачен ты любовью,
      И ты не думаешь уже,
      Она иль он с тобою,
      И коль свою любовь ты скрыл
      От любопытства черни,
      У коей все равно нет сил
      Понять ее значенье,
      Свершил ты то, чем превзошел
      Деяния героев,
      А от признаний ты ушел,
      Тем подвиг свой утроив.
      Перевод Д. В. Щедровицкого
      К ВОСХОДЯЩЕМУ СОЛНЦУ
      Ты нам велишь вставать? Что за причина?
      Ужель влюбленным
      Жить по твоим резонам и законам?
      Прочь, прочь отсюда, старый дурачина!
      Ступай, детишкам проповедуй в школе,
      Усаживай портного за работу,
      Селян сутулых торопи на поле,
      Напоминай придворным про охоту;
      А у любви нет ни часов, ни дней
      И нет нужды размениваться ей!
      Напрасно блеском хвалишься, светило:
      Смежив ресницы,
      Я бы тебя заставил вмиг затмиться,
      Когда бы это милой не затмило.
      Зачем чудес искать тебе далеко,
      Как нищему, бродяжить по вселенной?
      Все пряности и жемчуга Востока
      Там или здесь? - ответь мне откровенно.
      Где все цари, все короли земли?
      В постели здесь - цари и короли!
      Я ей - монарх, она мне - государство,
      Нет ничего другого;
      В сравненье с этим власть - пустое слово,
      Богатство - прах, и почести - фиглярство.
      Ты, Солнце, в долгих странствиях устало,
      Так радуйся, что зришь на этом ложе
      Весь мир: тебе заботы меньше стало,
      Согреешь нас - и мир согреешь тоже.
      Забудь иные сферы и пути:
      Для нас одних вращайся и свети!
      Перевод Г. М. Кружкова
      КАНОНИЗАЦИЯ
      Молчи, не смей чернить мою любовь!
      А там злорадствуй, коли есть о чем,
      Грози подагрой и параличом,
      О рухнувших надеждах пустословь;
      Богатства и чины приобретай,
      Жди милостей, ходы изобретай,
      Трись при дворе, монарший взгляд лови
      Иль на монетах профиль созерцай;
      А нас оставь любви.
      Увы! кому во зло моя любовь?
      Или от вздохов тонут корабли?
      Слезами затопило полземли?
      Весна от горя не наступит вновь?
      От лихорадки, может быть, моей
      Чумные списки сделались длинней?
      Бойцы не отшвырнут мечи свои,
      Лжецы не бросят кляузных затей
      Из-за моей любви.
      С чем хочешь, нашу сравнивай любовь;
      Скажи: она, как свечка, коротка,
      И участь однодневки-мотылька
      В пророчествах своих нам уготовь.
      Да, мы сгорим дотла, но не умрем,
      Как Феникс, мы восстанем над огнем?
      Теперь одним нас именем зови
      Ведь стали мы единым существом
      Благодаря любви.
      Без страха мы погибнем за любовь;
      И если нашу повесть не сочтут
      Достойной жития, - найдем приют
      В сонетах, в стансах - и воскреснем вновь.
      Любимая, мы будем жить всегда,
      Истлеют мощи, пролетят года
      Ты новых менестрелей вдохнови!
      И нас _канонизируют_ тогда
      За преданность любви.
      Молитесь нам! - и ты, кому любовь
      Прибежище от зол мирских дала,
      И ты, кому отрадою была,
      А стала ядом, отравившим кровь;
      Ты, перед кем открылся в первый раз
      Огромный мир в зрачках любимых глаз
      Дворцы, сады и страны, - призови
      В горячей, искренней молитве нас,
      Как образец любви!
      Перевод Г. М. Кружкова
      ТРОЙНОЙ ДУРАК
      Я дважды дурнем был:
      Когда влюбился и когда скулил
      В стихах о страсти этой;
      Но кто бы ум на глупость не сменил,
      Надеждой подогретый?
      Как опресняется вода морей,
      Сквозь лабиринты проходя земные,
      Так, мнил я, боль души моей
      Замрет, пройдя теснины стиховые:
      Расчисленная скорбь не так сильна,
      Закованная в рифмы - не страшна.
      Увы! к моим стихам
      Певец, для услажденья милых дам,
      Мотив примыслил модный
      И волю дал неистовым скорбям,
      Пропев их принародно.
      И без того любви приносит стих
      Печальну дань; но песня умножает
      Триумф губителей моих
      И мой позор тем громче возглашает.
      Так я, перемудрив, попал впросак:
      Был дважды дурнем - стал тройной дурак.
      Перевод Г. М. Кружкова
      ПЕСНЯ
      О, не печалься, ангел мой,
      Разлуку мне прости:
      Я знаю, что любви такой
      Мне в мире не найти.
      Но наш не вечен дом,
      И кто сие постиг,
      Тот загодя привык
      Быть легким на подъем.
      Уйдет во тьму светило дня
      И вновь из тьмы взойдет,
      Хоть так светло, как ты меня,
      Никто его не ждет.
      А я на голос твой
      Примчусь еще скорей,
      Пришпоренный своей
      Любовью и тоской.
      Продлить удачу хоть на час
      Никто еще не смог:
      Счастливые часы для нас
      Меж пальцами песок.
      А всякую печаль
      Лелеем и растим,
      Как будто нам самим
      Расстаться с нею жаль.
      Твой каждый вздох и каждый стон
      Мне в сердце острый нож;
      Душа из тела рвется вон,
      Когда ты слезы льешь.
      О, сжалься надо мной!
      Ведь ты, себя казня,
      Терзаешь и меня:
      Я жив одной тобой.
      Мне вещим сердцем не сули
      Несчастий никаких:
      Судьба, подслушавши вдали,
      Вдруг да исполнит их?
      Представь: мы оба спим,
      Разлука - сон и блажь,
      Такой союз, как наш,
      Вовек неразделим.
      Перевод Г. М. Кружкова
      ЛИХОРАДКА
      Не умирай! - иначе я
      Всех женщин так возненавижу.
      Что вкупе с ними и тебя
      Презреньем яростным унижу.
      Прошу тебя, не умирай:
      С твоим последним содроганьем
      Весь мир погибнет, так и знай,
      Ведь ты была его дыханьем.
      Останется от мира труп,
      И все его красы былые
      Не боле чем засохший струп,
      А люди - черви гробовые.
      Твердят, что землю огнь спалит,
      Но что за огнь - поди распутай!
      Схоласты, знайте: мир сгорит
      В огне ее горячки лютой.
      Но нет! не смеет боль терзать
      Так долго - ту, что стольких чище;
      Не может без конца пылать
      Огонь - ему не хватит пищи.
      Как в небе метеорный след,
      Хворь минет вспышкою мгновенной,
      Твои же красота и свет
      Небесный купол неизменный.
      О мысль предерзкая - суметь
      Хотя б на час (безмерно краткий)
      Вот так тобою овладеть,
      Как этот приступ лихорадки!
      Перевод Г. М. Кружкова
      ОБЛАКО И АНГЕЛ
      Тебя я знал и обожал
      Еще до первого свиданья:
      Так ангелов туманных очертанья
      Сквозят порою в глубине зеркал.
      Я чувствовал очарованье,
      Свет видел, но лица не различал.
      Тогда к Любви я обратился
      С мольбой: "Яви незримое!" - и вот
      Бесплотный образ воплотился,
      И верю: в нем любовь моя живет;
      Твои глаза, улыбку, рот,
      Все, что я зрю несмело,
      Любовь моя, как яркий плащ, надела,
      Казалось, встретились душа и тело.
      Балластом грузит мореход
      Ладью, чтоб тверже курс держала,
      Но я дарами красоты, пожалуй,
      Перегрузил любви непрочный бот:
      Ведь даже груз реснички малой
      Суденышко мое перевернет!
      Любовь, как видно, не вместима
      Ни в пустоту, ни в косные тела,
      Но если могут серафима
      Облечь воздушный облик и крыла,
      То и моя б любовь могла
      В твою навек вместиться,
      Хотя любви мужской и женской слиться
      Трудней, чем духу с воздухом сродниться.
      Перевод Г. М. Кружкова
      ГОДОВЩИНА
      Все короли со всей их славой,
      И шут, и лорд, и воин бравый,
      И даже солнце, что ведет отсчет
      Годам, - состарились на целый год.
      С тех пор, как мы друг друга полюбили,
      Весь мир на шаг подвинулся к могиле;
      Лишь нашей страсти сносу нет,
      Она не знает дряхлости примет,
      Ни завтра, ни вчера - ни дней, ни лет,
      Слепящ, как в первый миг, ее бессмертный свет.
      Любимая, не суждено нам,
      Увы, быть вместе погребенным;
      Я знаю: смерть в могильной тесноте
      Насытит мглой глаза и уши те,
      Что мы питали нежными словами,
      И клятвами, и жгучими слезами;
      Но наши души обретут,
      Встав из гробниц своих, иной приют,
      Иную жизнь - блаженнее, чем тут,
      Когда тела - во прах, ввысь души отойдут.
      Да, там вкусим мы лучшей доли,
      Но как и все - ничуть не боле;
      Лишь здесь, друг в друге, мы цари! - властней
      Всех на земле царей и королей;
      Надежна эта власть и непреложна:
      Друг другу преданных предать не можно,
      Двойной венец весом стократ;
      Ни бремя дней, ни ревность, ни разлад
      Величья нашего да не смутят ...
      Чтоб трижды двадцать лет нам царствовать подряд!
      Перевод Г. М. Кружкова
      ТВИКНАМСКИЙ САД
      В тумане слез, печалями повитый,
      Я в этот сад вхожу, как в сон забытый;
      И вот к моим ушам, к моим глазам
      Стекается живительный бальзам,
      Способный залечить любую рану;
      Но монстр ужасный, что во мне сидит,
      Паук любви, который все мертвит,
      В желчь превращает даже божью манну;
      Воистину здесь чудно, как в раю,
      Но я, предатель, в рай привел змею.
      Уж лучше б эти молодые кущи
      Смял и развеял ураган ревущий!
      Уж лучше б снег, нагрянув с высоты,
      Оцепенил деревья и цветы,
      Чтобы не смели мне в глаза смеяться!
      Куда теперь укроюсь от стыда?
      О Купидон, вели мне навсегда
      Частицей сада этого остаться,
      Чтоб мандрагорой горестной стонать
      Или фонтаном у стены рыдать!
      Пускай тогда к моим струям печальным
      Придет влюбленный с пузырьком хрустальным:
      Он вкус узнает нефальшивых слез,
      Чтобы подделку не принять всерьез
      И вновь не обмануться так, как прежде.
      Увы! судить о чувствах наших дам
      По их коварным клятвам и слезам
      Труднее, чем по тени об одежде.
      Из них одна доподлинно верна
      И тем верней меня убьет она!
      Перевод Г. М. Кружкова
      ОБЩНОСТЬ
      Добро должны мы обожать,
      А зла должны мы все бежать;
      Но и такие вещи есть,
      Которых можно не бежать,
      Не обожать, но испытать
      На вкус и что-то предпочесть.
      Когда бы женщина была
      Добра всецело или зла,
      Различья были б нам ясны;
      Поскольку же нередко к ним
      Мы безразличие храним,
      То все равно для нас годны.
      Будь в них добро заключено,
      В глаза бросалось бы оно,
      Своим сиянием слепя;
      А будь в них зло заключено,
      Исчезли б женщины давно:
      Зло губит ближних и себя.
      Итак, бери любую ты,
      Как мы с ветвей берем плоды:
      Съешь эту и возьмись за ту;
      Ведь перемена блюд - не грех,
      И все швырнут пустой орех,
      Когда ядро уже во рту.
      Перевод С. Л. Козлова
      РАСТУЩАЯ ЛЮБОВЬ
      Любовь, я мыслил прежде, неподвластна
      Законам естества;
      А нынче вижу ясно:
      Она растет и дышит, как трава.
      Всю зиму клялся я, что невозможно
      Любить сильней - и, вижу, клялся ложно.
      Но если этот эликсир, любовь,
      Врачующий страданием страданье,
      Не квинтэссенция - но сочетанье
      Всех зелий, горячащих мозг и кровь,
      И он пропитан солнца ярким светом,
      Любовь не может быть таким предметом
      Абстрактным, как внушает нам поэт
      Тот, у которого, по всем приметам,
      Другой подруги, кроме Музы, нет.
      Любовь - то созерцанье, то желанье;
      Весна - ее зенит,
      Исток ее сиянья:
      Так солнце Весперу лучи дарит,
      Так сок струится к почкам животворней,
      Когда очнутся под землею корни.
      Растет любовь, и множатся мечты,
      Кругами расходясь от середины,
      Как сферы Птолемеевы, едины,
      Поскольку центр у них единый - ты!
      Как новые налоги объявляют
      Для нужд войны, а после забывают
      Их отменить, - так новая весна
      К любви неотвратимо добавляет
      То, что зима убавить не вольна.
      Перевод Г. М. Кружкова
      СОН
      Любовь моя, когда б не ты,
      Я бы не вздумал просыпаться:
      Легко ли отрываться
      Для яви от ласкающей мечты?
      Но твой приход - не пробужденье
      От сна, а сбывшееся сновиденье;
      Так неподдельна ты, что лишь представь
      И тотчас образ обратится в явь.
      Приди ж в мои объятья, сделай милость,
      И да свершится все, что не доснилось.
      Не шорохом, а блеском глаз
      Я был разбужен, друг мой милый;
      То - ангел светлокрылый,
      Подумал я, сиянью удивясь;
      Но, увидав, что ты читаешь
      В душе моей и мысли проницаешь
      (В чем ангелы не властны) и вольна
      Сойти в мой сон, где ты царишь одна,
      Уразумел я: это ты - со мною;
      Безумец, кто вообразит иное!
      Уверясь в близости твоей,
      Опять томлюсь, ища ответа:
      Уходишь? Ты ли это?
      Любовь слаба, коль нет отваги в ней;
      Она чадит, изделье праха,
      От примеси стыда, тщеславья, страха.
      Быть может (этой я надеждой жив),
      Воспламенив мой жар и потушив,
      Меня, как факел, держишь наготове?
      Знай, я готов для смерти и любови.
      Перевод Г. М. Кружкова
      ПРОЩАЛЬНАЯ РЕЧЬ О СЛЕЗАХ
      Пока ты здесь,
      Пусть льются слезы по моим щекам,
      Они - монеты, твой на них чекан,
      Твое лицо им сообщает вес,
      Им придана
      Твоя цена;
      Эмблемы многих бедствий в них слились,
      Ты с каждою слезой спадаешь вниз,
      И мы по разным берегам с тобою разошлись.
      Из небытья
      Картограф вызовет на глобус вмиг
      Европу, Азиатский материк...
      Так округлилась в шар слеза моя,
      Неся твой лик:
      В ней мир возник
      Подробным отражением, но вот
      Слились два наших плача, бездной вод
      Мир затопив и захлестнув потоком небосвод.
      О дщерь Луны,
      Не вызывай во мне прилив морской,
      Не убивай меня своей тоской,
      Не возмущай сердечной глубины,
      Смири сей вихрь
      Скорбей своих:
      Мы дышим здесь дыханием одним,
      Любой из нас и ранит и раним,
      Еще один твой вздох - и я исчезну вместе с ним.
      Перевод Д. В. Щедровицкого
      АЛХИМИЯ ЛЮБВИ
      Кто глубже мог, чем я, любовь копнуть,
      Пусть в ней пытает сокровенну суть;
      А я не докопался
      До жилы этой, как ни углублялся
      В рудник Любви, - там клада нет отнюдь.
      Сие - одно мошенство;
      Как химик ищет в тигле совершенство,
      Но счастлив, невзначай сыскав
      Какой-нибудь слабительный состав,
      Так все мечтают вечное блаженство
      Сыскать в любви, но вместо пышных грез
      Находят счастья с воробьиный нос.
      Ужели впрямь платить необходимо
      Всей жизнию своей - за тень от дыма?
      За то, чем всякий шут
      Сумеет насладиться в пять минут
      Вслед за нехитрой брачной пантомимой?
      Влюбленный кавалер,
      Что славит (ангелов беря в пример)
      Слиянье духа, а не плоти,
      Должно быть, слышит по своей охоте
      И в дудках свадебных - музыку сфер.
      Нет, знавший женщин скажет без раздумий:
      И лучшие из них мертвее мумий.
      Перевод Г. М. Кружкова
      БЛОХА
      Взгляни и рассуди: вот блошка
      Куснула, крови выпила немножко,
      Сперва - моей, потом - твоей,
      И наша кровь перемешалась в ней.
      Какое в этом прегрешенье?
      Бесчестье разве иль кровосмешенье?
      Пусть блошке гибель суждена
      Ей можно позавидовать: она
      Успела радости вкусить сполна!
      О погоди, в пылу жестоком
      Не погуби три жизни ненароком:
      Здесь, в блошке - я и ты сейчас,
      В ней храм и ложе брачное для нас;
      Наперекор всему на свете
      Укрылись мы в живые стены эти.
      Ты пленнице грозишь? Постой!
      Убив ее, убьешь и нас с тобой:
      Ты не замолишь этот грех тройной.
      Упрямица! Из прекословья
      Взяла и ноготь обагрила кровью.
      И чем была грешна блоха
      Тем, что в ней капля твоего греха?
      Казнила - и глядишь победно:
      Кровопусканье, говоришь, не вредно.
      Согласен! Так каких же бед
      Страшишься ты? В любви бесчестья нет,
      Как нет вреда: от блошки больший вред!
      Перевод Г. М. Кружкова
      ВЕЧЕРНЯ В ДЕНЬ СВЯТОЙ ЛЮЦИИ, САМЫЙ КОРОТКИЙ ДЕНЬ В ГОДУ
      Настала полночь года - день святой
      Люции, - он лишь семь часов светил:
      Нам солнце, на исходе сил,
      Шлет слабый свет и негустой,
      Вселенной выпит сок.
      Земля последний допила глоток,
      Избыт на смертном ложе жизни срок;
      Но вне меня, всех этих бедствий нет,
      Я - эпитафия всемирных бед.
      Влюбленные, в меня всмотритесь вы
      В грядущем веке - в будущей весне:
      Я мертв. И эту смерть во мне
      Творит алхимия любви;
      Она ведь в свой черед
      Из ничего все вещи создает:
      Из тусклости, отсутствия, пустот...
      Разъят я был. Но, вновь меня создав,
      Смерть, бездна, тьма сложились в мой состава
      Все вещи обретают столько благ
      Дух, душу, форму, сущность - жизни хлеб...
      Я ж превратился в мрачный склеп
      Небытия... О вспомнить, как
      Рыдали мы! - от слез
      Бурлил потоп всемирный. И в хаос
      Мы оба обращались, чуть вопрос
      Нас трогал - внешний. И в разлуки час
      Мы были трупы, душ своих лишась.
      Она мертва (так слово лжет о ней),
      Я ж ныне - эликсир небытия.
      Будь человек я - суть моя
      Была б ясна мне... Но вольней
      Жить зверем. Я готов
      Войти на равных в жизнь камней, стволов:
      И гнева, и любви им внятен зов,
      И тенью стал бы я, сомненья ж нет:
      Раз тень - от тела, значит, рядом - свет.
      Но я - ничто. Мне солнца не видать.
      О вы, кто любит! Солнце лишь для вас
      Стремится к Козерогу, мчась,
      Чтоб вашей страсти место дать.
      Желаю светлых дней!
      А я уже готов ко встрече _с ней_,
      Я праздную _ее_ канун, верней
      _Ее_ ночного празднества приход:
      И день склонился к полночи, и год...
      Перевод Д. В. Щедровицкого
      ВОРОЖБА НАД ПОРТРЕТОМ
      Что вижу я! В твоих глазах
      Мой лик, объятый пламенем, сгорает;
      А ниже, на щеке, в твоих слезах
      Другой мой образ утопает.
      Неужто цель твоя
      Сгубить портрет мой, о ворожея,
      Чтобы за ним вослед погиб и я?
      Дай выпить влагу этих слез,
      Чтоб страх зловещий душу не тревожил.
      Вот так! Я горечь их с собой унес
      И все портреты уничтожил.
      Все, кроме одного:
      Ты в сердце сберегла его,
      Но это - чудо, а не колдовство.
      Перевод Г. М. Кружкова
      ПРИМАНКА
      О, стань возлюбленной моей
      И поспешим с тобой скорей
      На золотистый бережок
      Ловить удачу на крючок.
      Под взорами твоих очей
      До дна прогреется ручей,
      И томный приплывет карась,
      К тебе на удочку просясь.
      Купаться вздумаешь, смотри:
      Тебя облепят пескари,
      Любой, кто разуметь горазд,
      За миг с тобою жизнь отдаст.
      А если застыдишься ты,
      Что солнце смотрит с высоты,
      Тогда затми светило дня
      Ты ярче солнца для меня.
      Пускай другие рыбаки
      Часами мерзнут у реки,
      Ловушки ставят, ладят сеть,
      Чтоб глупой рыбкой овладеть.
      Пускай спускают мотыля,
      Чтоб обморочить голавля,
      Иль щуку, взбаламутив пруд,
      Из-под коряги волокут.
      Все это - суета сует,
      Сильней тебя приманки нет.
      Да, в сущности, я сам - увы
      Нисколько не умней плотвы.
      Перевод Г. М. Кружкова
      ПРИЗРАК
      Когда убьешь меня своим презреньем,
      Спеша с другим предаться наслажденьям,
      О мнимая весталка! - трепещи:
      Я к ложу твоему явлюсь в ночи
      Ужасным гробовым виденьем,
      И вспыхнет, замигав, огонь свечи;
      Напрасно станешь тормошить в испуге
      Любовника; он, игрищами сыт,
      От резвой отодвинется подруги