- Какой должок? - заинтересовался Ильмар.
      - А вот послушай. В Хаапсалу дело было, за проливом. Батрачил я тогда у немецкого барона Фридриха Лорингера. Отто его сыном был. Гнус - не человек! Костлявый, как папаша, а дурак и того хуже. В каждом классе по нескольку лет сидел. Бороду брил, а все за партой. Шли мы как-то с дружком моим Оярандом, а навстречу Отто. Тротуар узкий, два человека не разойдутся, ежели по мощеному идти. Вот и стоят Отто и Ояранд нос к носу. Барон орет на всю улицу: "Я тебе покажу! Я научу тебя, скотина, немецких баронов уважать! Прочь с дороги!" Время тогда тревожное было, первая мировая война, кругом немцы бесчинствовали... Вот барон и задирал нос. Ояранд слушал, слушал, да и дал ему кулаком. С ног сбил. Барон завыл, схватил камень - и на него. Ну, думаю, пропал. А Ояранд не стал ждать, сам на Отто набросился. Скрутил немца, как собаку какую, и мордой в забор тычет, в кровь разбил. Тот ревет на всю улицу: "Спасите, папенька!"
      Гляжу - Герта, дочь барона, откуда-то выскочила. Подбежала и ручку с. пером в спину Ояранду воткнула. Оттащил я ее - она и меня пером в глаз. След до сей поры виден, - рыбак показал Ильмару маленький белый шрам у самого глаза.
      - Дядя Мадис, - не выдержал Ильмар. - А ты что же?
      Рыбак улыбнулся:
      - Только так... двинул разок, чтоб не брыкалась, и держу за руки. Ты послушай, что дальше было, страшно вспомнить. Схватили нас люди барона. Ояранда били так, что почернел весь, кровью затек. Встать не мог, так и увезли домой на возу. Мне от одного вида его нехорошо стало. Потом за меня принялись. Герта сама наблюдать пришла.
      Как стегнет меня холуй - думал, надвое перешиб, а Герта впилась глазенками, трясется и кричит:
      "Как бьешь, подлец! Почему он не плачет?"
      А тот старается. Лютый был мужичишка, все перед господами на задних лапках ходил, на людей нашептывал. Прибили его потом свои же батраки. Полосовал меня, покуда не устал.
      "Хватит с него, - говорит, - сдохнет - отвечать буду".
      Герта - ко мне:
      "Ну, батрак, проси прошения! - Нагнулась и в глаза заглядывает. Ну, я жду".
      Плюнул я ей в лицо.
      "Ничего, - говорю, - придет времячко - заплатишь, стерва этакая!"
      Тот опять за плеть. Крепкий я был, а не выдержал.
      Очнулся в больнице. Неделю, говорят, лежал. Здесь и услышал, что родители Ояранда на барона в суд подавали. - Рыбак с досадой махнул рукой. - Лучше не вспоминать! Не суд был, а стыд один. А за меня и заступиться было некому... А ты чего это надулся, парень?
      - Это я так, - тихо прошептал Ильмар.
      - Ну-ну, - одобряюще улыбнулся Мадис, - наговорил я тебе страхов разных.
      - Дядя Мадис, а что потом с этой Гертой стало?
      - Не знаю, сынок. Тридцать лет с тех пор прошло. Встретил после войны одну особу, лицом похожа, а вроде бы не она...
      - А Ояранда ты не встречал потом?
      - Видел, было дело. Он теперь большой человек. Рассказывал, что Герту ищут. Видишь ты, на фронте он при штабе служил, архивы немецкие разбирал, вот и нашел там, что Герта еще до войны на немцев работала.
      Мадис вздохнул и, не желая дальше продолжать разговор на эту тему, стал расспрашивать мальчика о школьных делах, а потом вдруг спросил:
      - Ты что ж это, парень, к учителю своему не сходишь? Ведь болен он.
      - Учитель Уйбо? - Ильмар заволновался. Рыбак кивнул головой.
      - Утром мельника Саара видел, - продолжал он, - говорит, простыл ваш учитель. Недавно кто-то из школы удрать хотел. Тот за ним на лыжах в погоню бросился. Пришел домой весь мокрый. После того, говорит, и заболел...
      Простившись с Мадисом, Ильмар, несмотря на поздний час, со всех ног помчался в Мустамяэ.
      "Скорее к учителю! Конечно, он из-за меня... Наверно, лежит сейчас в постели и думает, что я самый подлый трус, если побоялся ему обо всем рассказать... Ведь я даже прощения у него не попросил..."
      Ильмар мчался, не разбирая дороги. Холод пробирался сквозь шерстяной свитер к самому сердцу. До перевала Ильмар бежал, не чувствуя усталости.
      Под горой было тихо. Корабельные сосны медленно покачивали снежными кронами. В темноте холодно мерцали крупинки нетронутого снега.
      Впереди, сквозь чашу деревьев, замелькали огни Мустамяэ.
      Внезапно Ильмар остановился как вкопанный.
      "Нет, - с отчаянием подумал он, - без Ури идти нельзя. Что же делать? Может, все-таки пойти? Нет! - снова остановил он себя. - Слово для того и дается, чтоб его держать".
      После долгих колебаний Ильмар стал медленно поворачивать обратно.
      Справа в белых снежных кустах вдруг быстро промелькнула фигура Ури. Низко пригибаясь, он бежал на лыжах со стороны оврага, где жил учитель Уйбо.
      - Гей! Ури! Ури! - Ильмар бросился догонять его. - Удрал! Может, не он?
      Запахло гарью. Где-то совсем близко забили в колокол.
      Раздались крики.
      Круто повернувшись, Ильмар помчался до опушки.
      Впереди, за глубоким оврагом, горел дом.
      Часть крыши была объята пламенем. Какие-то люди рубили горящий тростник и баграми сбрасывали его с крыши.
      - Саар горит! - доносились испуганные крики женщин.
      - Мельник Саар... - прошептал Ильмар. - Это же дом, где живет учитель!..
      Глава 27. ПОСЛЕ ПОЖАРА
      - Господи! Что делать? Ну что мне теперь делать?
      Бледная, с прыгающими губами пожилая хозяйка зачем-то мнет в руках передник. Она стоит у порога комнаты, не решаясь ступить дальше. О чем она говорит?
      От сильной головной боли Уйбо почти не слышит слов. Ватные, беззвучные, они, тупо стукаясь, не проникают в его сознание.
      Собравшись с силами, Уйбо внимательно смотрит на женщину. Неожиданно для себя обратил внимание на янтарные бусы.
      "Зачем они? - вдруг подумал он. Эту мысль сразу же перебивает другая: - Как глупо, что я именно сейчас думаю о них... Ведь она никогда не расставалась с ними".
      Хозяйка, догадавшись, что учитель не слушает ее, смутилась еще больше. Она сбилась и неожиданно заговорила о своей недавно отравленной собаке.
      - Собачка была, - жалостливо всхлипывала она, - все как есть понимала! Муж привез... щеночком... Какие деньги люди давали... На моих руках и застыла... глаза такие печальные... ну как человек... Страх какой, господи! - Женщина заплакала. - Отравили... не иначе как отравили. Я давно примечала, что кто-то бродит у дома... Думала, воры, да нет же, не было у нас такого в Мустамяэ. А теперь поняла. Взглянув на учителя, женщина решительно сказала: - Из-за вас ведь... К вам кто-то зло имеет. А мы - несчастные! - опять всхлипнула она. Стекло выбили, собаку отравили, а теперь и дом чуть не сожгли... Вы ученый человек, люди вас уважают, вас везде примут, а мы, если останемся без очага, куда же нам деться? Ни детей, ни родных...
      - Успокойтесь! Успокойтесь! - взволнованно проговорил учитель. Я уйду... завтра же перееду. Дом вам отремонтируют, поверьте, а пока возьмите... - Уйбо торопливо достал из стола пачку денег. - Это все, что у меня есть. Прошу вас, возьмите, пожалуйста. Если мало, я достану еще. Берите, не беспокойтесь... - Он настойчиво совал деньги в руки хозяйки.
      Женщина недоумевая смотрела на него. От денег она отказалась наотрез, но слова Уйбо, видно, успокоили ее. В грустных глазах засветилось смущение.
      - Простите меня, вы знаете, я не хотела... Ну, куда же вам теперь... Я уговорю мужа, он добрый человек, очень добрый...
      Оставшись один, Уйбо долго рассматривал плоский продолговатый предмет. Это была фляга. На брезентовом, пропахшем керосином чехле разбухшая чернильная надпись: "Вольдемар Таммеорг". Флягу нашли на месте пожара.
      - "Таммеорг", - вслух прочел учитель. - Ильмар... Неужели он?
      Уйбо отказывался верить своим глазам. Все существо его протестовало против этой мысли. Что могло толкнуть Ильмара на преступление теперь, когда, казалось, все позади?.. Нет, не он... похоже на провокацию...
      Уйбо подошел к окну. Головная боль постепенно утихала, спать не хотелось. Он долго наблюдал, как с легким шорохом лепятся на стекло пушистые снежинки. Снежная стена растет все выше и выше, постепенно заполняя ночной мрак. При свете ночной лампы кристаллы снега искрятся мельчайшими огоньками. Огоньки переливаются, бегают голубыми струйками, рассыпаются звездочками и вспыхивают самыми неожиданными цветами - ярко-зелеными, фиолетовыми, красными. Но больше всего голубых огоньков - тут их целое море.
      В комнате глубокая тишина. Мягкое постукивание старинных стенных часов еще больше подчеркивает ее. Неожиданно черная капля, упав с потолка, обожгла руку и вывела учителя из задумчивости. Только сейчас Уйбо почувствовал, что в комнате холодно и пахнет прогорклой мокрой гарью.
      Вздохнув, он сел за письменный стол. На темном сукне - белый квадрат бумаги. Это обрывок неоконченного письма в Таллин, к матери.
      В передней послышался разговор. Сиплый, простуженный бас назвал его имя. Учитель взглянул на часы - время за полночь. Кто бы это мог быть? Кто-то тяжелыми шагами подошел к двери и громко постучал.
      - Да! Войдите!
      В дверях показалась широкая фигура.
      - Не удивляйтесь, - сказал пришелец простуженным голосом. - Я пришел сказать всего несколько слов.
      - Товарищ Филимов? - изумился учитель. - Заходите, пожалуйста.
      Уйбо встал, пододвинул гостю стул.
      Филимов устало сел. Он был весь в снегу. Старомодное клетчатое пальто, в руках - залепленная снегом широкополая шляпа.
      Гость, казалось, вовсе не замечал налипшего на ней снега. Перевернув шляпу донышком книзу, он небрежно опустил ее на пол. Спохватился, хотел поднять, но махнул рукой и полез в карман за портсигаром.
      - Молодой человек, - неожиданно по-русски заговорил моряк, - я увидел в окно, что вы не спите. Рискнул побеспокоить вас. Вот узнал, что случилась неприятность... На днях я уеду, Александр Генрихович. Если хотите, переезжайте в мою комнату. У меня будет спокойнее.
      - Спасибо, я очень признателен вам, но...
      Моряк перебил его:
      - Полноте, стоит ли благодарить из-за пустяков! Вы знаете, - снова оживился Филимов, - я еду в Россию. Блудный сын после стольких лет добровольного изгнания снова вернется на родную землю. Россия! произнес Филимов, как будто любуясь звуками этого слова. - Это дороже друга, матери, отца, дороже жизни... Мне кажется, когда я приеду в Россию, я стану другим, помолодею, вернется здоровье. - Филимов глубоко вздохнул. - Впрочем, речь не о том... Я наблюдал за вами с первого дня вашего появления в Мустамяэ. Вы мне нравитесь, и я пришел предостеречь вас, Александр Генрихович. Этот пожар не случаен. У вас есть враги! Кто эти люди, я пока не могу сказать, только знайте, что я ненавижу их, как только может ненавидеть человек, испытавший на себе всю мерзость их деяний. Как морские ракушки, присосались они к новой жизни, и так же вредны, так же бессильны. - Вздохнув, Филимов с дрожью в голосе продолжал: - Не буду говорить вам, что я пережил и передумал за этот месяц, пока был болен. Только знайте: если человек однажды вылез из могилы, то закопать его туда обратно не так-то просто... Меня хотели вовлечь в заговор. Слабый человек, я едва не пошел ко дну. Потом опомнился, стал следить за ними и наконец распутал этот грязный клубок. Сегодня я отправил письмо полковнику Дробову. Когда-то мы были немного знакомы с ним. Не позднее чем завтра Дробов будет здесь, и вы обо всем узнаете, дорогой Александр Генрихович. А пока... вот полюбуйтесь, что я нашел в одном почтенном семействе.
      Филимов протянул учителю парабеллум. На рукояти пистолета серебряная пластинка: "Обер-лейтенанту Курту Пиллеру за большие заслуги перед Германской империей".
      - Пиллер? - негромко спросил учитель. - Страшный Курт?
      - Он самый.
      Учитель не мог скрыть свое волнение.
      - Максим Апполонович, - горячо сказал он, - простите меня, я плохо знал вас. Вы замечательный человек, Максим Апполонович! - Уйбо крепко пожал моряку руку.
      Глава 28. СТРАШНЫЙ КУРТ
      Грузный человек в военной форме придавил собою старое ковровое кресло. Воловья шея его настолько коротка, что кажется - он не в состоянии повернуть голову.
      Он не смотрит на Ребане. Глаза неподвижно уставились куда-то в сторону. Внешне он совершенно спокоен. Но когда, качнувшись всем корпусом, он поворачивается, она видит на его изрезанном морщинами лице два лихорадочных зеленых огонька.
      Человек не мигает. Он словно боится, что тяжелые мясистые веки обрушатся на эти крошечные огоньки и навсегда потушат их.
      Слова грубые, обрубленные, сыплются, как угли из раскаленной жаровни.
      - Не морочь голову... Пожар - твоя работа! Ты скверно кончишь, голубушка! - Глотнув воздух, как воду, он выразительно провел пальцем вокруг шеи. Перстень на пальце ярко брызнул золотыми искрами и потух.
      На фоне темного ковра, ползущего до самого потолка, стоит в черном платье Ребане. Фигуры ее не видно, только маленькое лицо белым пятном висит в воздухе.
      - Это роковая случайность, Курт. Я ничего не могу понять.
      - Оставь. Случится чудо, если Лаур завтра же не будет здесь. Сегодня, вероятно, на всех углах кричат: "Бандиты подожгли хутор Саара!" Лаур давно мечтает познакомиться со мной. Впрочем, пусть приезжает! Это будет его последнее путешествие.
      Курт стиснул локотники кресла. Старая ковровая обшивка жалобно затрещала. Потом, сдерживая ярость, - снова к Ребане:
      - Смотри, чтоб нам вместе не пришлось болтаться на одной вешалке!
      Ребане отошла к двери и, повернувшись к Курту спиной, тихо, но так, чтобы он слышал, проговорила:
      - Завтра утром подниму на ноги всех и отыщу негодяя!
      Курт больше не обращал на нее внимания. Он что-то вспомнил, нахмурился и, помолчав, сказал: - Оставь меня, мне надо подумать. Он произнес это почти с угрозой. Ребане вышла, принесла бутылку коньяку и рюмку.
      - Ты знаешь, - с фальшивой приподнятостью заговорила она, - уже дуют весенние ветры! Пришла весна! О, для меня это самое счастливое время. Я родилась весной. Я не верю, чтобы теперь со мной что-нибудь случилось... с нами, - поправилась она.
      Курт не притронулся к бутылке. Ребане поставила ее на стол. Рюмка опрокинулась, покатилась по столу, упала на паркет и, тоненько вскрикнув, разбилась.
      - Уходи! - холодно повторил он.
      Пальцы его с нетерпением забегали по креслу и замерли.
      Ребане поняла. Глаза ее с беспокойством скользнули по заросшему затылку, по красным пятнам на гладко выбритой щеке и уловили вспыхнувший исподлобья зеленый огонек.
      - Хорошо, ухожу, - резко сказала она. - Но прежде ты должен сказать, что задумал.
      - Говорить больше не о чем, - насмешливо заявил Курт, - пришло время проститься, голубушка.
      - Что значит - проститься? - глухо спросила она. - Ты хочешь уйти?
      - Нет, я хочу бежать! И как можно скорее.
      - Бежать? Ты сошел с ума!
      Подойдя ближе, Ребане посмотрела на него в упор:
      - Я давно догадывалась, что ты на это способен! Так вот, никуда ты не сбежишь! Ты нам нужен, Курт Пиллер.
      - Ого! - Курт с удивлением взглянул на Ребане. - Кому это - нам? - небрежно бросил он.
      - Нам, патриотам.
      - Ха! - фыркнул Курт. - Ты умеешь шутить, баронесса.
      - Брось паясничать, Курт! Мы не дети! События на Западе заставляют каждую минуту быть начеку. Времена Пятса и Лайдонера еще вернутся! Сегодня я жду "Человека с Белого корабля".
      - Твои шпионские дела меня больше не интересуют, "патриотка"! раздраженно рявкнул Курт.
      - Что ты сказал? - вспыхнула она.
      Лицо Курта налилось кровью. Сдерживая бешенство, он медленно заговорил:
      - Когда женщина кокетничает с политикой в веселом обществе - это я понимаю: она хочет создать себе репутацию. Но при чем здесь я, черт побери! Я плохой ценитель женского остроумия...
      - Негодяй! Ты или пьян... или...
      - Молчать! Довольно! С меня хватит, я выхожу из игры.
      Ребане широко раскрытыми глазами смотрела на Курта. Она не могла произнести ни слова.
      - Кроме того, за тобой скоро придут. Сегодня я с Ээди остановил почту, - угрюмо продолжал Курт, - взял кое-какие деньги. Нас выследили и окружили. Мы едва успели удрать на моторной лодке... Среди писем есть одно любопытное. Вот, прочти, и ты поймешь, о чем я говорю. Читай! - Он протянул письмо.
      Адрес на конверте лаконичен:
      "П/я 907. Тов. Дробову".
      Внизу в правом углу у конверта - три буквы: "М. А. Ф.".
      Ребане вырвала письмо.
      Тонкий нос ее сначала с недоумением, потом все с большим и большим беспокойством забегал по строчкам.
      - Я погибла, Курт! - воскликнула она. - Это пишет Филимов. М. А. Ф. - это Максим Аполлонович. Он хочет сообщить, где скрывается Страшный Курт! У него есть доказательства. Теперь я вспоминаю. Боже! Это он, он украл твой пистолет.
      Курт злобно откинулся на спинку кресла.
      Хорошо! - буркнул он. - Попытаюсь тебя спасти. Завтра я еще буду здесь...
      Глава 29. ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА
      Бронзовый ангел с обнаженным мечом равнодушно смотрит со стола, как Ребане объясняется с Ури.
      - Как это могло случиться, Ульрих? Говори правду!
      Она в халате. Туфли из рыбьей кожи надеты на босу ногу. Волосы распущены. От этого лицо ее кажется чужим и странным.
      Трясущийся от страха Ури только сейчас понял: произошло что-то непоправимое. Он всячески старается успокоить мать:
      - Не надо волноваться, мама. Ведь это же Ильмар поджег, он и будет отвечать.
      - Да, но ты мог остановить, отговорить Ильмара. Я же просила тебя сходить к нему. Боже! Ты не понимаешь, что произошло? Начнется следствие. Нет, нет, этого нельзя допустить! - Ребане бросилась к дверям и позвала прислугу. - Скорей беги вниз! - крикнула она девушке. - Пусть старый Яан немедленно явится ко мне! - Повернувшись к Ури, она взволнованно добавила: - Я пошлю за Уйбо... надо поговорить с ним, не теряя ни минуты. Только так можно попытаться спасти положение...
      Ури обуял панический страх. Мысль о том, что теперь начнется следствие, что придется отвечать, сковала все его тело. Он не хочет никакого суда, он ничего не знает и не понимает, как все это получилось. Он сделал это ради дяди Альберта. Ведь дядя сам говорил, что Уйбо нужно убрать из Мустамяэ.
      - Мамочка! - простонал Ури. - Ну успокойся же, прошу тебя... Клянусь, я отговаривал Ильмара. Но он ненавидит учителя. Что я мог сделать?.. А дядя Альберт говорил, что против таких, как Уйбо, хороши любые средства...
      - Молчи! Твой дядя Альберт просто дурак. Господи! Где были мои глаза!..
      Дверь в комнату приотворилась, показалось удивленное лицо прислуги.
      - Проуа Ребане, к вам пришли...
      - Сейчас, пусть подождут в гостиной.
      - Хорошо. Но...
      Линда хотела что-то добавить, однако, увидев сердитый взгляд хозяйки, поспешно захлопнула дверь.
      - Ты уверен, что эту флягу Уйбо уже нашел?
      - Я слышал об этом от людей, которые шли с пожара, - не моргнув глазом, соврал Ури. - Эту флягу я хорошо знаю, мама. Я видел ее у Ильмара в сундучке. На ней написано чернилами "Вольдемар Таммеорг".
      - Да, да, это фляга его отца. Как он мог оставить ее, не понимаю! Ульрих, дитя мое, ты не смеешь врать своей матери. Если ты лжешь, ты погубишь меня!
      - Нет, мамочка! Клянусь тебе, это Ильмар поджег. Флягу он, наверно, уронил при бегстве.
      Отпустив сына, Ребане быстро переоделась и направилась в гостиную, где думала увидеть старого Яана.
      Открыв дверь, она остановилась.
      Высокий, статный человек в модном костюме тотчас встал с кресла и с приветливой улыбкой поклонился.
      - Доктор Руммо! - изумленно воскликнула Ребане.
      - К вашим услугам! - проговорил сияющий доктор.
      - Какой сюрприз, доктор! Наконец-то вы вернулись!
      - Простите невнимательность старого холостяка. Я вынужден был спешно уехать и даже не успел попрощаться... Кстати, я привез вам из Тарту привет от вашего давнего поклонника - профессора Олбена Миккомяги. Вчера я вернулся, узнал от своей хозяюшки, что вы дважды спрашивали обо мне, и счел своим долгом немедленно явиться.
      - О, вы как всегда воплощение любезности, дорогой доктор с милой улыбкой проговорила она.
      Разглядев через полуоткрытую дверь испуганную физиономию Ури, доктор улыбнулся и направился следом за Ребане к стоявшим у маленького столика двум креслам с высокими спинками...
      Учитель Уйбо не очень удивился, когда утром этого дня к нему пришел старый Яан и сообщил, что Ребане просит его немедленно явиться к ней.
      - Хорошо, дядя Яан, сейчас иду, - ответил Уйбо, приглашая старика войти в комнату.
      Тот не спеша вошел. Как всегда, в своей телячьей шубе, кожаных постолах. У дяди Яана была одна странная привычка: он всегда что-то бормотал себе под нос.
      Бормотание это частенько походило на ругательства, особенно когда старик бывал не в духе. Поэтому Уйбо нетрудно было догадаться, что он и сейчас чем-то расстроен.
      - Дядя Яан, случилось что-нибудь? - спросил учитель, одеваясь.
      - Случилось... - проворчал старик. - Проуа Ребане все утро с сыном объяснялась.
      - Вот как? - с любопытством проговорил Уйбо.
      - Все насчет пожара... Прислуга доложила мне.
      Уйбо внимательно посмотрел на старика. Он понял, что тот не прочь еще кое-что сообщить ему.
      - Скажите, дядя Яан, вы не знаете, когда Ури вчера вернулся домой?
      - И знать нечего, - хмуро буркнул старик, - в аккурат после пожара и прибег. Увидел меня - и в кусты, как заяц. Откуда прибег, почему в кусты... ничего не известно, - все так же хмуро проворчал он и, простившись, ушел.
      Слова сторожа рассеяли сомнения учителя. Надев пальто, он захватил флягу и вышел из дому.
      Следов пожара почти не было видно. Обгоревший тростник смели в угол двора и засыпали снегом. На крышу накидали свежей соломы.
      Из открытых ворот конюшни вылезла рыжая соседская собака. Увидев учителя, она, как бы извиняясь за вчерашнее, виновато тявкнула и побрела восвояси через проломленную в изгороди дыру.
      Хутор Саара стоит на самом краю маленькой разбросанной деревушки. Дальше начинается овраг, за ним - большой сосновый лес, сбегающий с Черной горы к мустамяэскому парку. Тропинка ведет вдоль оврага к скотному двору и, повсюду вбирая в себя с одиноких хуторков тропинки-ручейки, становится в конце концов широкой дорогой с остекленевшим санным путем. Это самый короткий к школе путь.
      Крепкий утренний морозец основательно покусывал щеки. Сухим дробным хрустом сопровождался каждый шаг Уйбо. Еще лежал глубокий снег, но всюду чувствовалась весна. Об этом говорили и ранний рассвет, и необыкновенная глубинная прозрачность воздуха. Густой, студеный, хвойный - он был напоен живительной весенней радостью.
      И сосны и ели уже стряхнули с себя зимний покров. Сейчас они стояли вымытые, стройные и чуть-чуть поблекшие от долгой зимней спячки.
      На перекрестке задумчиво шагавший Уйбо услышал резкий автомобильный сигнал. Уйбо оглянулся. По дороге следом за ним с бешеной скоростью мчался "Оппель" доктора Руммо. Никак не предполагая, что сигналы могут относиться к нему, учитель свернул к школе. Однако два повторных предостерегающих сигнала остановили его.
      "Что ему надо? - подумал Уйбо с удивлением. - Вообще, странный тип: все время куда-то ездит ни свет ни заря, всегда все знает и только притворяется простачком..."
      Уйбо решил держать ухо востро.
      Машина подъехала. Доктор открыл дверцу и, не выходя, как всегда, мило заулыбался.
      - Здравствуйте, дорогой учитель! Слышал, слышал... Все это очень любопытно, весьма любопытно, знаете, - скороговоркой начал он, осматривая учителя беспечным взглядом. - Вас, если не ошибаюсь, наша уважаемая Ребане пригласила к себе? - спросил он.
      Уйбо даже улыбнулся такой осведомленности доктора.
      - Знаете, Уйбо, я потому и остановил вас, что хотел бы дать вам один маленький совет. Вот эту вещичку... да-да, эту самую, - доктор показал на завернутую в бумагу флягу, - я думаю, вам не стоило бы сразу показывать Ребане, это ни к чему. Вы убедитесь в этом сами...
      Уйбо, никак не ожидавший подобного совета, был ошеломлен. О фляге, по его мнению, не знала ни одна живая душа. Филимову он тоже ее не показал. Откуда же мог знать о ней доктор?
      - Кажется, кроме вас, никто больше не знает о фляге? - как бы прочитав мысли учителя, сказал доктор. - Тем лучше. А это, учтите, весьма любопытное обстоятельство...
      - Простите, доктор, откуда же вам известно о ней?
      - О, - скромно улыбнулся Руммо, - есть вещи, которыми мне волей-неволей приходится интересоваться. Кстати, сегодня вечером после разговора с Ребане непременно зайдите ко мне в гости... Я сообщу вам кое-что любопытное. Я живу теперь на хуторе Каарли... Только уж, пожалуйста, без стеснений. Итак, в пять вечера буду ждать, - твердо сказал доктор тоном, очень похожим на приказание.
      Машина, выпустив легкое облачко дыма, мягко укатила.
      Озадаченный Уйбо направился к школе.
      Ребане ждала его в гостиной.
      Приняв строгий вид, она встретила учителя у двух кресел, где полчаса назад беседовала с доктором Руммо.
      - Я жду вас, Уйбо. Здравствуйте! Извините, что пришлось так рано побеспокоить. Садитесь. - Не подавая руки, она указала ему на кресло. - Прежде всего расскажите, что произошло.
      - Вы имеете в виду пожар? - спокойно спросил Уйбо, усаживаясь на стул.
      - Да, только не называйте это так громко. Насколько мне известно, ничего страшного не произошло.
      - Вы правы, дом стоит на месте, - вежливо согласился Уйбо, страшен сам факт.
      - Да, да, страшен именно сам факт, - медленно, с ударением на каждом слове произнесла Ребане. - Как ни печально, но нам, видимо, вновь придется возвратиться к прежней теме наших разногласий. Надеюсь, после всего случившегося вы не будете больше отрицать, что заблуждались относительно Ильмара Таммеорга. Уверяю вас, дорогой товарищ Уйбо, ничего подобного не случилось бы, если б с самого начала вы прислушались к моим советам и верили, что я желаю только добра, искренне стараюсь помочь вам в работе. Наконец, просто хочу, чтобы мы стали друзьями. А посему забудем обо всех недоразумениях, которые иногда возникали между нами, и оставим этот разговор. В деле с поджогом, - устало добавила она, - я разберусь сама, можете не сомневаться в этом. - Ребане устремила взгляд на сверток в руках учителя: - Вы, кажется, захватили с собой флягу Таммеорга? Отлично! Дайте-ка ее сюда.
      Она поднялась и, точно боясь, что учитель не отдаст, сама потянулась за флягой.
      Уйбо понял теперь, почему доктор Руммо советовал не спешить говорить о фляге. Ребане, сама того не подозревая, выдала себя: о фляге она могла услышать только из уст Ури.
      - Простите, - с холодной вежливостью проговорил Уйбо, - но я все-таки не совсем понимаю, какое отношение имеет Таммеорг к пожару?
      Ребане побледнела. Метнув на говорившего испытующий взгляд, она не сразу нашлась, что ответить. Поняв, что совершила промах и отступать поздно, она удивленно воскликнула:
      - Как! Вы и теперь будете защищать этого хулигана? Ну, это уж слишком; товарищ Уйбо! Сегодня я делаю последнюю попытку установить между нами нормальные добропорядочные отношения. Учтите это, пожалуйста. Ах, Уйбо, Уйбо... Ну как после того, что произошло, вы еще можете сомневаться во враждебном к вам отношении со стороны Таммеорга?
      - Во враждебном - не сомневаюсь, но только не со стороны Таммеорга, - спокойно заметил учитель. - Не так давно мальчик наконец узнал, кто настоящий убийца его отца... Что же касается пожара, то Ильмар даже не подозревает о нем. Поджег не он!
      - Понимаю, - растерянно забегав глазами, выдавила из себя Ребане, - вы намекаете на лесных бандитов. Господи, неужели это правда? Ну, тогда надо немедленно сообщить пограничникам...
      Уйбо встал. Всем своим видом он говорил о непреклонной воле уверенного в своей правоте человека.
      - Вы ошибаетесь, - бросил он ей в упор, - поджог совершил ваш сын Ури!..
      Оставив Ребане в полуобморочном состоянии, Уйбо вышел из гостиной.
      Глава 30. РАСПЛАТА
      В это же утро в квартиру Ребане стучался воинственно настроенный гость.
      Ему долго не открывали. Наконец щелкнула задвижка. Показалось опечаленное лицо Линды.
      - Ури дома? - стараясь казаться спокойным, спросил Ильмар.
      Линда не успела ответить. За ее спиной раздался испуганный крик:
      - Не открывай, дура!
      Мелькнула нечесаная голова Ури с вытаращенными глазами. Дверь с шумом захлопнулась. Ильмар обиделся.
      - Открой, а то хуже будет! - Он с яростью забарабанил в дверь кулаками, но, услышав из передней сердитый голос Альберта Ребане, благоразумно удалился.
      Внизу, в вестибюле, он столкнулся с Арно Пыдером. Арно, в рукавичках, в валенках, весь пышущий морозом, объяснил ему, что каникулы уже кончаются и поэтому он пришел в школу узнать расписание уроков.
      Арно принадлежал к числу тех учеников, которые всю четверть занимаются неважно, а в каникулы, когда все отдыхают, у них вдруг просыпается совесть и они даже готовы сесть за уроки. Впрочем, совесть их мучит недолго, и к началу занятий от благородного порыва ничего не остается.
      Арно сообщил Ильмару неприятную новость. Путевку в Артек у Эллы отняли и отдали Ури, а Элла от такого горя заболела и сейчас лежит в постели.
      - Ты правду говоришь, Арно? - поразился Ильмар.
      - Правду! Чтоб у меня борода отвалилась, если вру! Ну и что, если мать - директор, значит, можешь в Артек ехать? Это несправедливо! горячился Арно.
      По лестнице, не заметив разговаривающих ребят, пронеслась взволнованная Ребане.
      Ильмар со злостью посмотрел ей вслед:
      - Ну ладно, Арно. Иди узнавай расписание, а мне тут с одним человеком поговорить надо. Я все равно доберусь до него... - Оставив Арно в недоумении, Ильмар снова помчался на второй этаж.
      Ури не разобрал последних слов учителя, но в замочную скважину ему хорошо было видно, что матери после этих слов сделалось плохо. Он уже хотел было броситься к ней, как вдруг увидел, что в гостиную въехал на своем кресле дядя Альберт. Лицо его было страшным. Ури еще никогда не видел его в таком состоянии.