Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Зарубежная фантастика (изд-во Мир) - В тени Сфинкса (сборник НФ)

ModernLib.Net / Нефф Онджей / В тени Сфинкса (сборник НФ) - Чтение (стр. 3)
Автор: Нефф Онджей
Жанр:
Серия: Зарубежная фантастика (изд-во Мир)

 

 


      И тут что-то произошло.
      Мартин Данеш впервые в жизни увидел свет.
      Он закричал от ужаса и неведомой прежде радости. Вечная тьма озарилась. Красочные очертания выступили из темноты, закружились в сознании. Странные переплетения, пульсирующие разноцветные прожилки… Это не просто свет, подумал Мартин. Это глаз Существа.
      Я скоро превращусь в Существо, я успел заразиться. Но я еще сопротивляюсь, через слух это идет не так быстро. Медленнее, чем вам хотелось бы, не правда ли? Кто вас сюда послал? Кто-то тщательно выбритый, умытый и плотно позавтракавший?
      Он собрал остатки воли, изо всех сил стараясь не обращать внимания на пульсирующее золотистое пламя, пожирающее остатки его дорогой, человеческой темноты, и приложил дуло карабина к сердцу. Нажав на спусковой крючок в момент, когда золотой огонь уничтожил последние клочья мрака, он так и не успел осознать, что смотрел на мир одним глазом.

***

      Больше года ждали Существа на борту Корабля.
      Сигнал с Третьей планеты не приходил. Терпение Существ было неисчерпаемо: иногда захват планеты длится долго, очень долго. А иногда не удается вообще. У них был богатый опыт.
      А потом чуткие детекторы Корабля уловили осторожные, выслеживающие лучи. На экранах дальнего обнаружения появилось облако неправильных очертаний, приближающееся к Кораблю.
      При детальном рассмотрении обнаружилось, что оно состоит из нескольких тысяч примитивных космических аппаратов.
      Третья планета начала контратаку. Командир Корабля обратился к бортовому компьютеру с вопросом: имеет ли смысл продолжать операцию?
      Компьютер долго взвешивал все «за» и «против». Потом дал ответ: «НЕТ».
      Через некоторое время Существа улетели. По странной случайности тщательно умытые и плотно позавтракавшие.
      Они не побрились, поскольку брить им было нечего.

Любен Дилов
ДВОЙНАЯ ЗВЕЗДА
Пер. И. Масуренковой

      Только в парке он мог находиться больше двух часов подряд. Бесцельное нетерпение постоянно гнало его куда-то, и только здесь он бездумно бродил или бегал до полного изнеможения. Конечно, это тоже была иллюзия: каких-нибудь пятьсот шагов — и он натыкался на невидимую стену, за которой холодными зубами звезд все так же оскаливал на него свою пасть Космос. Как и все предшествующие пятьдесят лет. По другую сторону города-спутника, куда они оба старались не заходить, словно кипящая от синеватых туманов гималайская бездна, курилась Земля.
      Гагаринск был первым за пределами Земли городом, построенным еще до полета к звезде Барнарда. Все остальное было теперь ему незнакомо. В системе Барнарда их не задержали, но когда они возвратились в Солнечную систему, поступил приказ остаться по ту сторону Сатурна. Без лоцмана они не могли безопасно достичь Земли.
      Века, которые протекли за соплами их корабля, многое изменили в Солнечной системе. Между Венерой и Сатурном сновали сотни искусственных спутников, тысячи промышленных баз. Человечеству оказалось выгоднее расселяться в ледяном спокойствии межпланетного пространства, чем на планетах с трудноприспособляемыми к жизни условиями.
      Это безотчетное нетерпение обрушилось на него, когда они ждали лоцмана. Тот прибыл со стороны Титана на каком-то невероятном планетолете. Планетолет ловко взял на буксир их, казавшийся на его фоне неуклюжим, корабль и доставил его сюда, где он и оставлен на вечную стоянку. Ведь и сам Гагаринск давно уже существовал как город-музей первого космического градостроительства. По той же причине его избрали местом для карантинной станции перед окончательным возвращением на Землю. Им отвели шесть месяцев, чтобы они могли ближе познакомиться с находящейся рядом Землей и более отдаленными государствами-спутниками, изучить современный общественный строй и нравы, привыкнуть к изменившимся материальным и духовным условиям жизни. Но, видно, отправляться в далекий путь всегда будет легче, чем возвращаться.
      Прошло шесть месяцев: Нильс Вергов смастерил себе койку и подвесил ее под единственным в здешнем лесу дубом.
      Из всего экипажа только они с Лидой Мэй еще не хотели возвращаться на Землю. Бессильной оказалась психотерапия, и вся надежда была только на парк. Розы в нем казались им теми же самыми, хотя это были сотые после их отлета поколения. Стадо серн тоже выглядело таким же, как и десяток зайцев и белок. Но дуб-то, быть может, был и вправду тем самым… Когда-то в этом первом внеземном парке посадили десятка два дубов, сегодня сохранился лишь один. Каким бы хилым и жалким ни выглядел этот лес, он был единственным чудом, которое привязывало его к себе. Конечно, и это была иллюзия — те, кто заботился здесь о деревьях и животных, были праправнуками тех, кто отправлял его когда-то в первый межзвездный полет.
      Нильс Вергов не осмеливался даже спросить, был ли этот дуб из тех, прежних, чтобы избежать разочарования. Когда он перешел спать сюда, врач понял его: устал постоянно видеть перед глазами лишь стены и приборы, хочет отдохнуть душой, порадоваться тому, о чем мечтали в долгие годы полета. Но через два дня тот же врач ему как бы между прочим напомнил:
      — Вергов, на Земле же ты найдешь деревья постарше этого жалкого дуба, дубовые рощи, посаженные еще до рождения самого Гагаринска.
      Врач явно чувствовал, что не только приборы и металл привели Вертова сюда, и Нильс грубо ему ответил:
      — Я же сказал, что сам решу, когда вернусь на Землю.
      — Естественно, можешь и до конца дней оставаться здесь, — смущенно усмехнулся врач, боясь, как бы его слова не прозвучали упреком. — Но ты же живой укор современной медицине.
      — Могу ваших туристов испугать, а? Небось, из-за меня и Гагаринск закрыли? — не без злорадства огрызнулся Нильс, взъерошив отпущенную по прилете лохматую бороду.
      — Туристам будет даже интереснее. Но нас постоянно теребят: можно ли так оставлять героя человечества? Почему он не возвращается на Землю?..
      — Ах извините, все забываю, что я герой! Но другие-то вернулись, так что человечеству есть кем забавляться. Да и Гагаринск обогатился живым экспонатом. Так что уж пускайте туристов.
      — Все только и говорят, что ты был самым отважным в экипаже, благодаря тебе…
      — В самом деле, — хихикнул Нильс в бороду, — побывал на пяти планетах, между двумя солнцами, которые швыряют эти планеты, как баскетбольные мячи, и гонят их со скоростью двадцать километров в секунду по Космосу, а под конец испугался своей прекрасной родной Земли! И это-то астропилот номер один!
      — Я не то хотел сказать, Нильс.
      — Если не хочешь говорить то, что хочешь сказать, оставь меня в покое, — буркнул Вергов и плашмя бросился на койку. — Коль уже объявили меня героем, дайте мне хоть немного повосхищаться собой!
      И кровать ходуном заходила под ним от того тревожившего врачей смеха, который напал на него, когда они вместе с Лидой Мэй смотрели передачу о торжественной встрече экипажа на Земле,
      Лида отреагировала на его прихоть спать в парке всего лишь усмешкой. Выдержанная и невозмутимо спокойная бортинженер и планетолог Лида Мэй стала какой-то расслабленной и рассеянной. Лишь спустя две недели забрела она в аллею, чтобы посмотреть на его «спальню», и сказала:
      — На гостей она у тебя явно не рассчитана…
      — Это точно, — ответил он ершисто. — Мою интуицию не проведешь.
      — Не слишком ли ты на нее полагаешься?
      — Всю жизнь мы были рабами астропилотского «рацио», пусть же и «интуицио» скажет хоть пару слов.
      Она погладила его волосы, доходившие почти до плеч, потом пальцами, словно гребнем, стала расчесывать бороду.
      — Ну и зарос же ты, человек даже не поймет, куда тебя целовать.
      — Тебе еще хочется меня целовать? — улыбнулся он.
      — Да я вовсе не имею в виду себя. Тебе какая-то девушка звонила.
      — Чего ей надо?
      — Не сказала и даже на экране не показалась. Но сегодня перезвонила уже не с Земли, а отсюда. Хотела тебя во чтобы то ни стало видеть. Говорит, по личному делу.
      — Откуда же ты тогда знаешь, что это девушка?
      — А у меня тоже есть интуиция.
      Нильс быстрым шагом ринулся по аллее. Лида, как обычно, следовала в двух шагах за ним. Эти прогулки по парку выглядели так, словно их гнало нетерпение, накопившееся в их телах за двадцать лет обратного пути к Земле. Немного погодя он свирепо бросил через плечо:
      — Я всерьез подозреваю, что ты заодно с врачами. С какой стати ты подсовываешь мне какую-то девушку?
      — Если ты хоть на минуту остановишься, я скажу тебе правду.
      Его остановило не любопытство. Очень сдержанная, Лида за все эти годы никогда не говорила с ним с такой нежностью, и от этой нежности у него подкосились ноги.
      Рядом была скамейка, но он сел прямо на землю к ее ногам.
      — А правда, как и полагается, жестока, не так ли? Лучше присесть, чтобы она не сшибла меня с ног.
      Он посмотрел на нее в насмешливом ожидании, весь какой-то нахохлившийся. Что это было — галлюцинация? Лида стояла перед ним совершенно такая же, как и прежде, не по-женски спокойная.
      — Нильс, еще когда нас отделяло от Земли два световых года, я примирилась с мыслью, что возвращение для нас будет означать расставание.
      — А другие как, порасставались? — Он не знал этого, потому что сознательно перестал интересоваться их судьбами.
      — Большинство. Но в конце концов это произойдет со всеми. Останься мы вместе, мы превратились бы в праисторическое племя среди современной цивилизации.
      — Тогда почему ты не возвратилась с ними?
      — Не из боязни, что мы расстанемся. Вероятно, по тем же причинам, что и ты. За пятьдесят лет мы, безусловно, стали очень похожи друг на друга.
      — Нет, ты не успела передать мне свое коварство, — весело сказал он, фыркнув в усы. — Два световых года назад я и не думал о расставании.
      — Не будь лицемером, — упрекнула она. — Уж так у тебя и не было времени помечтать о том, как будут прыгать наши потомки вокруг знаменитого Нильса Вергова.
      — Как видишь, я соорудил одноместную спальню в общественном месте.
      — Чтобы тебя разбудили, еще…
      — А не объяснила бы ты мне, разумная женщина, что меня разбудит? Только не докторскими, а своими словами.
      — Страх, Нильс. Обыкновенный человеческий страх. Только тебе трудно в этом признаться. Ведь все привыкли к тому, что Нильс Вергов всегда самый смелый, самый хладнокровный, самый, самый, самый…
      — Но ты видела меня хоть раз в полете испуганным больше других?
      — Сейчас и для меня Земля пострашнее чего другого.
      — Глупости! Там по крайней мере есть тысяча мест, где я могу поставить себе койку без того, чтобы мимо каждый час не проходил прогуливающийся потомок.
      Услышав приближающиеся шаги, он вскочил с земли, досада его сменилась гневом из-за того, что он инстинктивно соотносил свои действия с этими потомками. Нильс снова помчался по аллее, но ослепленный гневом побежал навстречу шагам. А может, его подтолкнула интуиция? И уж, конечно, интуиция заставила его воскликнуть это ужасное: «Зина?».
      — Нильс? — отозвалась неуверенно девушка: в джунглях седеющих волос она не смогла сразу разглядеть знакомые черты.
      Лида за его спиной, словно эхо, повторила: «Зина?» — и он больше не слышал ее дыхания, оглушенный стуком собственного сердца. Белочка бесшумно спрыгнула на тропинку, присела на хвостик и засмотрелась на них — пародийный свидетель их невероятной встречи. Но Вергов был действительно мужественным человеком, он быстро пришел в себя.
      — Кто вы? — рыкнул он. — Извините, что так…
      — Зина, — испуганно ответила девушка. — Ты меня не узнал, Нильс? Я очень боялась, что ты меня не узнаешь.
      — Хватит глупостей! Врачи что ли вас такую придумали?
      — Но я действительно Зина, Нильс. Можно, я объясню тебе все?
      На Нильса снова напал тот самый смех, который так беспокоил медицинскую комиссию.
      — Ты посмотри на нее, Лида! В конце концов они решили пронять нас своими фокусами.
      Не только врачам противостояли эти двое, они все время сопротивлялись и техническим новшествам, которыми их встретило новое человечество. Он с циничной придирчивостью оглядел смущенного двойника прежней Зины.
      — Может, хоть таким путем я им поддамся. Совсем как настоящая.
      — Нильс, — покраснела девушка, — я не фокус, не голография. Я много раз пыталась попасть к тебе, но мне не разрешали. Я должна тебе все объяснить.
      Он повернулся к Лиде, которая уже улыбалась со свойственным ей железным спокойствием.
      — И голос такой же, — подтвердила она. — Значит, вас зовут Зиной? — Она умышленно употребила разделяющее их «вы», которое современные люди употребляли очень редко. — А чего вы от нас хотите, милая Зина? Интервью?
      Ух, каким злым становилось порой это Лидино хладнокровие, в поле действия которого он находился пять десятилетий. Куда девалось ее великодушие, с каким она минуту назад отдавала его современным девушкам?
      — Мне нужно тебе все объяснить, Нильс! — взмолилась девушка, схватившись за старинную сумочку, висевшую у нее через плечо.
      — Только ему? — спросила Лида.
      — У меня нет от нее тайн, — сказал Нильс. — И потом — почему вы знаете только меня? Это же Лида, Лида Мэй!
      Этот вопрос словно отрезвил Лиду, и она настойчиво сказала:
      — Иди, Нильс! Мы уже не на корабле, тут у каждого есть право на тайну.
      Нет, не великодушие руководило ею, когда она оставляла его наедине с девушкой, а предусмотрительность — ей самой тоже нужны тайны.
      Нильс протянул девушке руку, та с радостным облегчением сразу же положила свои пальчики на его широкую ладонь, но он тут же отдернул ее, словно обожженный неожиданным теплом чужой женской плоти, и рука девушки резко опустилась вниз. Белочка взмыла на ближайшее дерево, Нильс виновато засмеялся.
      — Извините меня, я все еще принимаю вас за какое-то изображение или видение. Но вы так похожи на одну Зину…
      — Но я и есть Зина, Нильс!
      — Ну хорошо-хорошо, пошли! Мне легче говорить на ходу.
      И не ожидая ответа, он в привычном темпе зашагал по аллее. Даже еще быстрее, в надежде, что, как только девушка окажется у него за спиной, он перестанет ее видеть. Но Зина стояла у него перед глазами, точно такая же, как эта Зина, в каком-то отчаянии бежавшая сейчас за ним следом.
      — Нильс, — со слезами взмолилась она. — Я так не могу. Пойми, это действительно очень важно!
      Он добежал до уединенной скамейки. Когда девушка села рядом с ним, дыхание его уже успокоилось.
      — Ну что же, начнем.
      Запинаясь и чуть не плача она произнесла:
      — Нильс, если… если ты меня уже не любишь… Если совсем меня забыл, скажи сразу… Но я видела, как…
      Тот же голос задавал ему когда-то те же вопросы, и он боялся повернуть голову в ее сторону — все это было похоже на мистику.
      — Ну что, закончим этот спектакль, а? Если хотите мне что-то объяснить, объясняйте!
      Девушка зажала свои дрожащие маленькие ручки между коленками. Прежняя Зина в сильном волнении делала точно так же.
      — Нильс, я и есть Зина. И я ждала, когда ты вернешься, потому что я все еще люблю тебя. Не перебивай, прошу тебя! Это так. Я клонинговая копия той Зины, которая когда-то… Ты, может быть. Знаешь, что такое клонинг? Это когда клетку, взятую у какого-то человека, можно оперативно пересадить в яйцеклетку женщины, и она родит точную копию этого человека.
      Еще в его детстве клонинг широко использовался в животноводстве, но он не стал ее перебивать. Ее разъяснения подтверждали современность этой Зины. Прежняя никогда бы не стала ему объяснять то, что они проходили в начальной школе. И именно это и выдавало, каким древним он казался девушке.
      — Ой, все напутала! — трогательно воскликнула Зина. — Ты же и так, конечно, знаешь, что такое клонинг, ведь и на звездолете вы имели с ним дело… Сколько раз я представляла себе эту встречу, тысячу раз ее репетировала, а вот запуталась. Просто не знаю, как…
      — Клонинг запрещено применять к людям, — сказал он, как бы защищаясь и сразу же предугадав всю трагическую нелепость предстоящего. — И прежде, и теперь.
      — Да, но ты же знаешь, Зина была врачом и дочь ее тоже. И они сделали это тайно с моей матерью, которая очень ее любила. Так моя мать родила свою прабабку, понимаешь? Но давай я включу ее послание.
      Девушка достала из сумочки одно из миниатюрных чудес своего времени, положила его на скамейку, и аппарат сразу же заговорил немолодым немного хриплым голосом, в котором отчетливо слышались знакомые ему интонации.
      — Нильс, когда ты услышишь снова мой голос, нас будет разделять не только проклятая звезда Бернарда, но и время. Я уже буду мертва, но я не нашла в себе сил уйти из этого мира, не оставив в нем своей любви к тебе. Слишком уж огромной она оказалась, Нильс, не по плечу мне. Потому-то я и совершила преступление — и по отношению к закону, и по отношению к девочке, которая вручит тебе мой голос, да, вероятно, и по отношению к тебе самому. Ведь ты имел право забыть меня, а я не имела права на тебя обижаться. Но ты и так достаточно отомстил мне, Нильс, я сама себя жестоко наказала за свою боязнь покинуть Землю. Час спустя после вашего старта я готова была броситься тебе вдогонку, но уже ничто не сможет тебя догнать, кроме тех нескольких слов, которые мне разрешили послать тебе вслед, чтобы ты узнал, как я раскаиваюсь. И всю свою жизнь я прожила, обратив взор к звезде, которая похитила мое счастье.
      Нильс закрыл лицо руками и не видел, какой болью и страхом наполнились обращенные к нему глаза живой Зины.
      — Нильс, не знаю, простил ли ты меня, — продолжал аппаратик после короткой паузы. — Но не с надеждой на прощение посылаю я тебе себя снова. Не во искупление нарушаю свою врачебную клятву. Это просто исповедь измученного женского сердца: ты будешь в полете около пятидесяти лет, две трети этого времени проведешь в анабиозе и сохранишь свою молодость и здоровье. На Земле пройдут столетия из-за чудовищной зависимости времени от пространства и скорости. Кого ты застанешь на Земле, Нильс? Этот вопрос задавала я себе в своей неизбывной муке. Кто согреет тебе душу в этом совершенно чужом тебе мире? Разве не имеет женщина естественного права носить платье, в котором она проводила своего любимого, чтобы встретить его в знакомой ему плоти. Прости меня, Нильс, если я снова совершила ошибку! На этот раз я уже прошу о прощении. Я посылаю тебе эту девочку и хочу только одного — чтобы ты был счастлив, когда возвратишься. И если я действительно совершила ошибку, не будь слишком жесток к моей копии, потому что она пронесет через века не только мой облик, но и мою ничем не искупаемую вину. Я люблю тебя, Нильс. Пусть это подарит тебе хоть немножко нового счастья на Земле.
      Аппарат умолк. Не было привычного «прощай» или «до свидания». Может быть, поэтому Зина продолжала сидеть?
      Нильс в отчаянии крутил прядь волос, пока боль не отрезвила его. За восемь лет, проведенных в ослепительном свете звезды Бернарда, он ни разу не испытал состояния такой безысходности. Он медленно встал, медленно обернулся.
      — Это тебе, можешь его взять, — сказала девушка с отчаянием.
      — А вы… помните ее?
      — О нет, это же невозможно! Но то, что она сказала, — правда. Она была очень несчастна. Всю жизнь! А прожить из-за тебя старалась подольше. И замуж не вышла. Только родила дочь — от искусственного зачатия. Это была моя прабабка. Она и вырастила меня по ее завещанию вместе с моей мамой, которая… Я все знаю, все помню, потому что я — это она… Помню даже, как мы целовались там, у моря. Вот, у меня есть фильм, который мы сняли тогда, и все твои фильмы и фотографии. На них я вижу тебя и себя, не другую женщину, а себя!
      Он грубо схватил ее руку, потянувшуюся было к старинной сумочке, но тут же испугался собственной грубости, ощутив ее нежную кисть. На него нашло какое-то наваждение, это было уже не в первый раз после возвращения из Космоса. Он не отрываясь смотрел на ее открытую шею, потом рванул ворот блузки; возле ключицы темнела бархатистая родинка. Да, клонинговая пересадка не забыла и родинки.
      — Поцелуй меня, Нильс! — едва слышно прошептала девушка.
      — Уходи! Сейчас же уходи!
      Девушка заплакала. Плечики ее затряслись, словно от холода, — совсем как у Зины в тот вечер, когда она сообщила, что у нее нет сил отправиться вместе с ним в экспедицию.
      — Я не имею права вмешиваться в твою жизнь! — сказал он ей с той же гордостью, с какой говорил эти же слова и тогда.
      — Нильс, ты вошел в мою жизнь с того мгновения, как я почувствовала, что такое любовь. С двенадцати лет я знала, что человек, которого я люблю, — не на Земле, что он первым полетел к звездам, что, когда он вернется, он будет моим.
      — Нет, — твердо сказал Нильс. — Нет-нет… Идите, девочка! Выбросьте все это из головы!
      Она вдруг заметила свое обнаженное плечо, покраснела и натянула блузку. От этого жеста ее нежная фигурка стала еще трогательней и беспомощней, хотя в порыве и было что-то театральное. Но и прежняя Зина в сильном волнении тоже выглядела несколько театрально или казалась такой на фоне других кандидаток в межзвездный полет.
      — Не гони меня! Как же я буду жить? — в глазах у девушки стояли слезы.
      Она была обессиливающе красива. И в те далекие времена первых месяцев их любви, когда они должны были привыкать и приспосабливаться друг к другу для будущего полета, Зинины слезы вызывали в нем волну неприязни. Ее плач лишал его решительности. Но тогда он слишком сильно ее любил. Теперь он так же ненавидел плачущую девушку и едва сдерживался, чтобы не задушить ее в своих объятиях. Не в силах больше смотреть на нее, он опустил глаза, взгляд его упал на скамью, где лежал аппарат с записью умолявшей: «Не будь к ней жесток, Нильс!» Стараясь сдержать себя, он стоял, распрямив плечи и сам не подозревая, сколько в нем еще не растраченной силы и молодости, чего не могла скрыть и его старинная космонавтская куртка, с которой он демонстративно не расставался.
      — Посмотрите на меня, девушка! Но не через розовые очки своих сумасшедших бабок! Да равзе я тот, кого вы ждали? Хорошенько посмотрите на меня. Я же ископаемое, плезиозавр…
      И, словно в доказательство своих слов, он дернул себя за поседевшую бороду.
      — Не называй меня на «вы», Нильс! Сегодня это звучит обидно.
      — Ага, вы сами-то слышите, что сказали! Сегодня это звучит обидно, сегодня! Но я не сегодняшний, ясно ли тебе это, и не могу им стать! Сознайся, тебя прислали врачи? Чтобы ты вернула меня на Землю, а?
      — Нет, — прошептала окончательно сломленная девушка. — Потому меня и не пускали до сих пор к тебе… Я всю жизнь ждала тебя…
      — Вся твоя жизнь, милая девочка, состоит из двадцати лет. А мне семьдесят восемь плюс вековое различие во времени.
      Она вскочила со скамейки, наверное, чтобы доказать, что время не имеет никакого значения для нее, но он отступил назад.
      — Я так внезапно на тебя напала… Я буду ждать тебя в гостинице. Возьми вот это!
      Она неловко достала что-то из сумочки и положила рядом с аппаратом. Он сразу же узнал кассету с фильмом, где был заснят их последний перед полетом отпуск, который они с Зиной провели в палатке у моря.
      — Нет, девочка, — он снова не назвал ее по имени. Он не мог не быть жестоким. — Возвращайся на Землю! Я ведь тоже уже не среди звезд. И забудь эту историю! Ты не копия, нельзя жить как чья-то копия.
      — Нильс, почему ты настаиваешь, чтобы повторилась трагедия, не поинтересовавшись… Я же не чужая тебе, Нильс!
      — Современное человечество тоже испытывает потребность в несчастной любви. Но твоя быстро пройдет, ты же еще так молода.
      Зина робко подошла к нему. В ее глазах и вокруг губ трепетала та же чарующая мука, с которой пятьдесят лет назад молила она простить ее за то, что покидает его.
      — Нильс, она… она хотя бы короткое время была счастлива с тобой, а я? Можно я хоть раз поцелую тебя, с приездом?
      Он снова отступил на шаг, боясь, что не выдержит, если она прикоснется к нему. Зина смахнула рукой слезы, быстро, по-детски. Вздохнула, усмехнулась, как ему показалось, с тайным облегчением, но пообещала с милой, не лишенной театральности настойчивостью:
      — Я буду ждать тебя, Нильс! Как и прежде.
      Ему захотелось ее догнать, чтобы вернуть кассету, но потом он решил, что лучше уничтожит ее, чтобы и она не могла смотреть этот фильм. И только глядя ей вслед, он понял, что на ней та же блузка и те же брюки, что и на Зине в тот вечер у моря. И его пронзила та же незабываемая магия ее тела…
      Лида Мэй лежала на его койке под дубом, и он чуть не крикнул: «Да как ты смеешь!», увидев в этом посягательство на свою свободу, конечно же, иллюзорную свободу.
      Она посмотрела на него, глаза ее сощурились от напряжения. Он снисходительно усмехнулся. Милая, снова она продолжала свою полувековую борьбу с Зиной, не прекращавшуюся даже тогда, когда они жарились на планетах звездной системы Бернарда. Однако там она вела ее с присущим ей коварным спокойствием. Ему стало досадно, что ей нужно вновь объяснять то, что не требовало объяснений. И обидно, что эта храбрая женщина выглядела жалкой. Только сейчас он заметил, что на ней та же одежда, что была и на корабле. Она не набросилась, как остальные, на современную моду с ее чудодейственными косметическими средствами. Остальные женщины возвратились на Землю молодыми и красивыми. Лида Мэй предпочла совершать с ним эти сумасшедшие прогулки по здешнему парку. И она тоже боялась своего геройства? Но ведь нынешние психологи и косметологи делали все, чтобы их геройство не походило на музейное, чтобы они были современными людьми.
      Она продолжала лежать, и он прикрикнул:
      — Нам здесь таких не надо! — Это прозвучало неожиданно резко, и Нильс поправился, но вышло не веселее:
      — Мне нужен дуб. Койку можешь взять, если уж она тебе нравится, а дуб не отдам.
      Лида потерла щеки руками.
      — Прости, я было задремала… — и так быстро вскочила с кровати, что даже пошатнулась. — Здесь приятно спится.
      Она не умела врать, и ей давно бы надо было отказаться от попыток — всегда неудачных — обманывать его. Зачем ей нужно было выглядеть смешной? Она поправила волосы маленьким космонавтским гребешком и спросила будто невзначай:
      — А что с девушкой?
      — Ты настаиваешь на объяснении? Только что ты заявила, что каждый должен иметь тайну, чтобы стать человеком. И ты права. Пятьдесят лет на одном корабле, без тайн, это действительно бесчеловечно!
      Она спрятала гребешок в карман. Привела в порядок не только волосы, но и лицо.
      — Тогда не спеши убегать, дорогой! Если ты позволишь мне на чем-то настаивать, то я буду настаивать только на одном: не чувствуй себя виноватым и возвращайся на Землю с Зиной.
      Он шутливо присвистнул, но не мог скрыть удивления.
      — Неужели ты ее прогнал, дурень? Прогнал? Сейчас же беги и догони ее!
      — Слушай, — вскипел он, — ты что, забыла о нашем уговоре? После возвращения из Космоса каждый сам решает свою судьбу.
      — Это было на корабле, — спокойно возразила Лида. — Здесь же все оказалось гораздо сложнее, чем мы себе представляли. Это как и со звездой Бернарда. Сколько веков уже люди знают, что это две звезды, а продолжают называть их звезда Бернарда.
      Как только она начинала говорить метафорами, он приходил в бешенство, потому что и через пятьдесят лет с трудом понимал их истинный смысл. А еще потому, что храбрый планетолог и бортинженер и таким образом пыталась вести борьбу с артистичной Зиной.
      — Ревнуешь, что все сегодня говорят о Нильсе Вергове, а тебя почти не вспоминают? Ну хорошо, сейчас же сбрею бороду и сделаю заявление о тебе.
      — Давай не будем обижаться, Нильс! Я хотела сказать, что эти две звезды связаны, как бы они ни старались избежать системы. Я говорила о нашем решении.
      Он сел на траву и, опершись затылком о край койки, покачивался, как в кресле-качалке. Сухая листва в рассеянном свете дня переливалась всеми оттенками желтокоричнево-красных тонов. В Гагаринске не было времен года, и только растения отмечали свою осень. Листья висели неподвижно, и он лишь сейчас заметил, что здесь не бывает ветра. Это его потрясло: может ли дерево жить без ветра? Жило! Целый лес дышал рядом с ним, но только белки и птицы создавали в нем какое-то движение.
      — Представляешь, — сказал он, — это действительно Зина. Клонинговая копия. Полный идиотизм! Параноя, чистейшая параноя! Ее запрограммировали любить меня, и когда я возвращусь…
      — Ты должен возвратиться, Нильс, должен в конце концов вернуться, — перебила она его со страстью, столь не частой для нее. — Тогда, может быть, и я возвращусь.
      — А я тебе мешаю, что ли? Двойная звезда, а? А почему бы тебе не возвратиться раньше?
      Он ждал, что она ответит ему. А она опустилась перед ним на колени, как опускаются перед костром в поле.
      — Не знаю, был ли ты счастлив со мною в Космосе, но на Земле — не будешь. Иди, Нильс, попробуй! Смотри, какая она красивая и молодая, и лет ей, наверно, столько же, сколько было, когда мы улетали. Это Зина здорово придумала!
      — Ты невозможна!
      — А может, ты боишься? Молодости ее боишься? — парировала она с иронией.
      — Не тебя ли это я однажды здорово взгрел?
      Она весело прыснула:
      — Пожалуй, и я тогда в долгу не осталась. Прекрасная была драка, помнишь?
      Действительно драка тогда разгорелась живописно яростная, как в старых фильмах. И никто их не разнимал, потому что более живого развлечения с момента взлета у них не было. Но повторить еще раз такое он не посмел — не из-за дисциплины — женщины на звездолете были не менее здоровые и неистовые, чем мужчины. У Лиды, стоящей перед ним на коленях, были плечи борца, конечно, в наилегчайшем весе, а в кошачьей медлительности ее движений таилась и кошачья стремительность реакций.
      Расслабившись от воспоминаний, она положила руки ему на колени.
      — Нильс, если тебе хочется меня ударить, я стерплю. Я понимаю, тебе не на ком сорвать зло.
      — Но что ты от меня хочешь?
      — Чтобы ты вернулся к Зине. Ты не забыл ее, я же знаю. Может быть, она вернет тебя к жизни. Меня никто не запрограммировал любить тебя.
      — О, я думал, ты это делаешь из великодушия! Только было удивился, а оказывается вон оно что?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25