Все гости были привлечены к столику, возникли шумные споры, многие, и старые, и молодые, попытались поднять этот маленький треугольный столик или хотя бы сдвинуть его с места, но безуспешно.
      Видя, как брат ее был потрясен, Блаватская сказала ему со своей обычной беззаботной улыбкой: "Ну, а теперь попробуй еще раз поднять столик!" Леонид приблизился к столику, опять взял его за ножку и рванул его кверху, чуть не вывихнув руку от этого чрезмерного усилия. На этот раз столик легко поднялся, как перышко". [20, с.67-70]
      ГЛАВА 17
      РУГОДЕВО
      "Мой отец, " писала Желиховская, " человек блестящего ума и образования, всю свою жизнь был скептиком, "вольтерьянцем", как тогда говорили в России. События его жизни заставили его изменить свое мировоззрение и вскоре он стал проводить дни и ночи за тем, что под диктовку messieurs les esprits ("благородных духов") писал генеалогию своих предков " "галантных рыцарей Ган-Ган фон Роттерганов".* [15, ноябрь, 1894]
      Происшедшую с ним перемену, описал Синнет, основываясь на рассказах Желиховской: "Это случилось в Петербурге, через несколько месяцев после того, как г-жа Блаватская, ее отец и сестра покинули Псков. Они прибыли в Петербург по делам и остановились в гостинице, собираясь через некоторое время отправиться в имение Яхонтовых "Ругодево", расположенное в Новоржевском уезде, в двухстах верстах от Петербурга, чтобы провести там лето.
      До обеда они были заняты делами, а послеобеденное время и вечера отдавали визитам, и ни о каких феноменах у них не было времени и подумать.
      Однажды вечером их навестили двое старинных друзей отца. Оба они были очень заинтересованы новым спиритуализмом и им, естественно, очень хотелось что-нибудь по этой части повидать. После того, как гостям показали несколько феноменов, они заявили, что полностью убеждены в поразительных способностях Блаватской и никак не могут понять, как ее отец, наблюдая подобные проявления, может все еще оставаться равнодушным?
      Отец сидел в это время спокойно за столом, раскладывая "большой пасьянс". На прямой вопрос он ответил, что все это чепуха и он о таких пустяках не хочет и слышать. Серьезному человеку нечего заниматься такими глупостями. Однако друзья его настаивали на том, чтобы во имя их старой дружбы полковник Ган произвел какой-нибудь эксперимент. Они предложили Гану написать в другом помещении какие-нибудь слова, которые затем духи должны были бы "простучать".
      В конце концов полковник согласился, скорее всего потому, что надеялся на то, что ничего из этого не получится и он сможет над друзьями своими посмеяться. Он пошел в другую комнату и на клочке бумаги написал несколько слов, положил эту бумажку себе в карман и, улыбаясь, засел снова за свой пасьянс.
      "Ну что ж, наш спор будет скоро разрешен, " сказал его друг К-в, " но что вы скажете, если слово, которое вы написали, будет правильно повторено? Разве вы в этом случае не вынуждены будете поверить?"
      "Что я сказал бы, если бы это слово было отгадано, я в настоящее время сказать не могу, " скептически ответил он, " но одно для меня ясно: с того момента, как вы заставите меня поверить вашему, так называемому спиритуализму, я буду готов поверить в черта, колдуна, ведьму, русалку, во все суеверия старых баб, и вы сможете тогда поместить меня в дом умалишенных".
      После такой декларации он спокойно продолжал свой пасьянс, ни на что больше не обращая внимания... Младшая сестра стала произносить буквы алфавита, старый генерал отмечал стуки, только Блаватская ничего не делала. В конце концов мы получили одно слово, но оно было таким неожиданно абсурдным, что никак нельзя было, как нам казалось, связать его стем, что мог бы написать отец... Мы ожидали какого-то продолжения и поглядывали друг на друга с сомнением, произнести ли это слово вслух или нет? На наш вопрос: все ли это? Прозвучали энергичные ответные стуки. Несколько раз повторились те определенные стуки, которые на нашем коде означали: "Да, да, да"!
      Увидев наше возбуждение, господин Ган посмотрел на нас поверх своих очков и спросил: "Ну? Есть ли у вас ответ? Он должен быть очень глубокомысленным".
      Он встал и, улыбаясь, приблизился к нам. Его младшая дочь, Яхонтова, пошла ему навстречу и, несколько смущенно, сказала, что есть только одно слово. " "И какое?" " "Зайчик". Надо было видеть необычайную перемену в выражении лица полковника, когда он услышал это единственное слово! Он побледнел, как покойник, дрожащими руками поправил свои очки и поспешно сказал: "Позвольте мне посмотреть. Давайте сюда. Действительно ли это так?"
      Он взял этот отрывок бумаги и взволнованным голосом произнес: "Зайчик. Да, Зайчик. Так оно и есть... Как странно".
      Вынув из кармана бумажку, на которой он написал несколько слов, будучи в соседней комнате, он протянул ее дочери и гостям. На бумажке был вопрос и ожидаемый ответ. "Как звали мою любимую лошадь, на которой я совершал свои первые военные турецкие походы?" А ниже стояло "Зайчик".
      Мы торжествовали и откровенно выражали свои чувства. Это единственное слово "Зайчик" произвело потрясающее впечатление на старого полковника. Как это часто случается с неисправимыми скептиками, убедившись однажды, что в претензиях его старшей дочери есть нечто, что не могло быть объяснено ни обманом, ни колдовством, он ринулся в феномены со всей горячностью серьезного исследователя". [20, с.70-75]
      "Поселившись в нашем поместье в Ругодево, мы чувствовали себя как бы пересаженными в некую заколдованную страну, и совсем уже не удивлялись движущимся вещам, которые необъяснимым образом перемещались с места на место и по какой-то неизвестной нам, но разумной, силе вмешивались в нашу жизнь. В конце концов мы перестали обращать внимание на них, хотя эти феноменальные случаи другим казались чудесами..." [20, с.100]
      "Все жители дома часто среди белого дня видели туманные человеческие тени, расхаживающие по комнатам, в саду, у клумб перед домом и вблизи старой церквушки. Мой отец (так недавно бывший великим скептиком) и мисс Леонтина, гувернантка нашей младшей сестры, часто говорили мне, что вот только что совершенно ясно они видели эти тени..." [20, с.102]
      "Не только Е.П.Б., но и ее маленькая девятилетняя сестричка Лиза видала посетителей, бесшумно скользящих по коридорам старого дома... Удивительно, что она совсем не боялась их, считала их живыми людьми и только интересовалась: откуда они пришли, кто они, и почему никто, за исключением ее "старшей" сестры, их не хочет замечать? Ей это казалось очень нелюбезным. На свое счастье, она скоро утеряла свою способность ясновидения. Может быть об этом позаботилась Блаватская". [20, с.99]
      "Мирную жизнь в Ругодево нарушила ужасная болезнь Блаватской. Возможно, что во время ее одиночного путешествия по степям Азии она получила тяжелую рану. Мы не знали, как это произошло. Глубокая рана эта время от времени вновь открывалась и тогда она испытывала невыносимые боли, часто вызывавшие судороги, за которыми следовал транс, подобный смерти*.
      Болезненное состояние обычно длилось от трех до четырех дней и после этого рана заживала так же быстро, как она вдруг появлялась. Как будто бы какая-то невидимая рука ее закрывала, и от болени не оставалось и следа. Однако вначале она не знала, что все так кончится, поэтому испуг ее и расстройство были очень большими.
      Мы поехали в ближайший город за врачом, но он мало чем смог помочь, не потому, что был плохим хирургом, но по причине некоего феномена, происходившего каждый раз при попытке его помочь. Только он осмотрел рану у лежавшей без сознания пациентки, как внезапно увидел большую темную руку, протянутую между своей рукой и раной, которую он собирался перевязать. Глубокая рана находилась вблизи сердца, а рука передвигалась от горла до середины туловища. Растерянность его увеличивали и бешенные стуки, которые раздавались с середины потолка, с пола, от оконных рам, от всей мебели " настоящий хаос звуков".
      "Весной 1860 г. обе сестры покинули Ругодево и отправились на Кавказ, чтобы навестить дедушку и бабушку, которых они не видели много лет". [20, с.105]
      ГЛАВА 18
      НА КАВКАЗЕ
      "Летом 1860 года мы поехали из Псковской губернии на Кавказ, чтобы навестить наших бабушку и дедушку Фадеевых и нашу тетушку, г-жу Витте " сестру нашей матери, которые не видели Елену более одиннадцати лет. По дороге на Кавказ, в городе Задонске, Воронежской губернии, мы узнали, что в это время там находился Киевский митрополит Исидор, которого мы помнили еще с детских лет, когда он в Тифлисе был главой Грузинской Экзархии. Направляясь в Петербург, он по пути остановился в Задонске, чтобы посетить местный монастырь.
      Мне очень хотелось его встретить. Он нас вспомнил и прислал известие, что очень будет рад видеть нас после молебна. Мы отправились в кафедральный собор. У меня было плохое предчувствие, и по дороге я сказала сестре: "Прошу тебя, постарайся, чтобы твои милые чертики молчали, пока мы будем у митрополита". Она, смеясь, ответила, что и она желает того же, но не может за них поручиться. Я это знала также хорошо, и потому я не удивилась, что как только митрополит стал расспрашивать мою сестру о ее путешествиях, начались стуки: раз, два, три... Я испытала ужасные муки. Ясно было, что он не мог не заметить назойливого приставания этих существ, которые казалось, решили присоединиться к нашему обществу и принять участие в беседе. Чтобы перебить нас, они приводили в движение мебель, зеркала, двигали наши стаканы, даже янтарные четки, которые старец держал в руках.
      Он сразу заметил наше смущение и, поняв положение, спросил, которая из нас медиум. Будучи большой эгоисткой, я поспешила указать на сестру. Митрополит беседовал с нами более часу. Когда он подробно расспросил мою сестру, нам показалось, что он вполне был удовлетворен, тем, что увидел этот феномен. Прощаясь, он благословил сестру и меня, и сказал, что нам нет оснований бояться феноменов.
      "Нет такой силы, " сказал он, " которая не шла бы от Вседержителя. Пока вы свое дарование не используете во зло, вы можете быть спокойны. Нам ни в каком случае не запрещено исследовать силы природы. Придет день, когда люди это поймут и используют. Да благословит вас Господь, дитя мое!"
      Он еще раз благословил Елену и перекрестил ее. Как часто в последующие годы Е.П.Блаватская вспоминала эти приветливые слова иерарха правословной греческой церкви, и она всегда испытывала к нему глубокую благодарность". [15, ноябрь, 1894]
      Генерал П.С.Николаев в своей книге "Воспоминания о князе А.Т.Барятинском" так описывает тифлисский дом Фадеевых:
      "Тогда они жили в старом замке князя Чавчавадзе. Большое строение это имело чудесный, таинственный вид... В длинном, высоком и мрачном холле висели семейные портреты Фадеева и князя Долгорукова, стены были покрыты гобеленами (подарок Екатерины II). Недалеко от этого холла находились апартаменты Н.А.Фадеевой. Это был один из самых замечательных частных музеев. Там были собраны гербы и оружие со всех стран света, старинная посуда, китайские и японские статуи богов, византийская мозаика, персидские и турецкие ковры, картины, портреты и очень редкая и большая библиотека.
      Освобождение крепостных крестьян (1861 г.) ничего не изменило в ежедневной жизни Фадеевых. Вся дворня крепостных осталась на своих местах, только теперь они получали жалованье. И все шло по-старому " в привычном широком масштабе.
      Обычно в без четверти одиннадцать старый генерал отправлялся в свою комнату и в то же время двери от комнат для гостей отпирались и начиналась оживленная беседа на самые различные темы. Обсуждалась новейшая литература, социальные проблемы, рассказы путешественников...
      Иногда "Радда-Бай" " Е.П.Блаватская, внучка генерала Фадеева, рассказывала какой-нибудь замечательный эпизод из своей жизни и путешествий по Америке. Часто беседа принимала мистическую окраску, и она начинала "вызывать духов". В такие вечера длинные свечи догорали до конца; в их мерцающем свете человеческие фигуры на гобеленах, казалось, оживали и шевелились, и мы невольно чувствовали дрожь..." [20, с.110-112]
      Желиховская писала: "Елена прожила в Тифлисе неполных два года и вообще на Кавказе была не более трех лет". [20, с.112] Однако позже, в ее серии статей в журнале "Lucifer", она писала: "Елена Петровна следующие четыре года прожила на Кавказе". И далее продолжала: "Последний год она странствовала по Имеретии, Грузии и Мингрелии...
      Показательным было то, что местные князья и помещики, "замки" которых были как птичьи гнезда рассеяны по лесам Мингрелии и Имеретии, которые еще в начале века были сущими разбойниками, если не настоящими грабителями с большой дороги, и которые были большими фанатиками, чем неаполитанские монахи и такими же невеждами, как итальянская знать, все они считали Блаватскую ведьмой или, в лучшем случае, доброй колдуньей.
      Если она помогала и лечила таких, которые действительно считали себя одержимыми, то те, которые были сами виновны в своей судьбе, становились ее злейшими врагами... Князья Гуриели, Дадиани и Абашидзе были ее лучшими друзьями, но все те, которые были враждебны этим семьям, становились ее вечными врагами...
      Она сторонилась общества. Все ее симпатии были на стороне той части человечества, которая была "вне общества", которое она игнорировала и избегала. Ее окружали некроманты, одержимые, полоумные и т.п. Она навещала и брала под свою защиту местных кудиани (магов и колдунов), персидских чудотворцев, старых армянских певцов и гадалок.
      В конце концов общество " это таинственное "нечто", если взять его членов вместе, а по существу "ничто" " восстало против своего непокорного члена, который осмелился игнорировать его традиции и поступать так, как ни один "приличный" человек не должен был бы поступать. Подумайте только " ездить одной верхом по лесам, посещать грязных обитателей дымных саклей, считать, что эти люди лучше блестящих представителей светских гостиных... Все говорили о ней... Суеверные местные аристократы вскоре признали ее за колдунью и стали спрашивать у нее совета в своих личных делах". [20, с.112-114]
      В своем письме к Синнету, Е.П.Б. писала: "Спросите ее (Веру), она знает о моих способностях. Когда я была в Имеретии и Мингрелии, в девственных лесах Абхазии и на берегу Черного Моря, все эти люди " князья, епископы и аристократы шли ко мне со всех сторон, с многочисленными просьбами вылечить их, дать совет, сделать то, сделать другое" [14, с.156]
      Желиховская писала: "Всегда в поисках деятельности, всегда активная, преисполненная разных планов, она поселилась на некоторое время в Имеретии, потом в Мингрелии, на Черноморском побережье, где занялась торговлей лесом. Позже она переехала в Одессу, где поселились наши тетки после смерти дедушки. Там она открыла мастерскую искусственных цветов, потом занялась другими делами и снова их меняла, но во всех успевала". [15, декабрь, 1894]
      Об этом периоде ее жизни американский журнал "Liberal Christian" в номере от 4 сентября 1875 года писал: "Интересными были ее рассказы о том, что она пыталась заняться торговлей и продавала груз кокосовых орехов, который не смог довести до места ставший негодным морской пароход". [8, т.1, с.48]
      В своем рассказе, напечатанном в журнале "Lucifer", ее сестра продолжает: "Она никогда не боялась браться за дело, которое считалось не соответствующим ее положению. Любая честная профессия признавалась ею одинаково хорошей. Удивительно все же, что ей не приходило в голову взамен этих коммерческих предприятий заняться музыкой или литературой, которые вполне соответствовали ее талантам и интеллектуальным возможностям, если учесть еще и то, что в молодые годы она никакого отношения к торговле не имела".
      Ее двоюродный брат, граф С.Ю.Витте, в своих "Мемуарах" писал*: "Позже слышали о ней в Одессе. В это время вся наша семья переехала в этот город (мои дедушка и отец умерли в Тифлисе), и мы с братом учились там в университете...
      Литературным талантом она обладала без сомнения. Московский издатель Катков, прославляя эту русскую журналистку, в самых лестных словах отзывался о ее литературном даровании, подтверждая свои слова ее рассказами "Из пещер и дебрей Индостана", которые она присылала в издававшийся им журнал "Русский вестник"."
      Она поселилась в одном маленьком поселке (Озургетти в Мингрелии), совсем еще глухом месте, куда не было никаких дорог и которое почти не имело связей с миром. Там она купила себе домик.
      В этом домике она тяжело заболела. Об этом Желиховская писала Синнету следующее:
      "Это была одна из тех таинственных нервных болезней, которые ставят науку в тупик. Своим друзьям она рассказывала, что "живет двойной жизнью". Что она под этим подразумевала, никто из известных тогда в Мингрелии людей понять не мог.
      Сама она свое состояние описывала так: "Когда меня называют по имени, я открываю глаза и являюсь сама собой, но только меня оставляют в покое, я опять погружаюсь в свое обычное дремотное состояние полусна и становлюсь кем-то другим (кем именно, она не говорила). Это была болезнь, которая медленно, но непреложно, убивала меня. Аппетит был потерян полностью, я не ощущала жажды и часто неделями ничего не ела, выпивала лишь немного воды. Так за четыре месяца я превратилась в живой скелет.
      Иногда, когда меня звали по имени, а я в то время была в своем другом "Я" и беседовала с кем-то в этой своей жизни сна, я сейчас же открывала глаза и разумно отвечала, ибо я никогда не бредила, но только я затем закрывала глаза, то это "другое я" продолжало фразу с того слова или полуслова, на котором меня прервали. Когда я бодрствовала и была сама собой, я хорошо помнила все что было, когда я была другой сущностью, но когда я была другой, я никакого представления не имела о Елене Петровне Блаватской, я находилась в другой далекой стране и была совсем иной индивидуальностью, и у меня не было ни малейшей связи с моей теперешней жизнью". [20, с.115, 116]
      Может быть следующее, что Е.П.Б. писала несколько лет спустя, в какой-то мере осветит это трудно понимаемое состояние: "Такая способность скрыта в каждом человеке, не только у особых людей, но в 99 случаях из 100 тайна двойной жизни остается для них неизвестной и это незнание создает образ жизни западных людей...
      Кто из нас знает или способен познать свое "Я", пока он живет в условиях жизни "высшего общества" или в тяжелейших условиях жизни пролетариата?
      Нас с детства обучили, что человек погрязает в грехах, что он бессилен, как побег камыша, среди внутренних человеческих объективных и субъективных обстоятельств. Но хотя человек пассивно отдается всему, его Высшее Я так же свободно в течение жизни, как оно будет в тот день, когда покинет тело. (Однажды она писала: "Да, во мне две сущности. Но что это значит? И в вас две, только мои сознательные, а ваши нет." [19, июль, 1892])
      Существуют люди, которых скрытое веление Кармы приводит к тому, что они рождаются с этим дарованием, и в которых их внутреннее Я настолько сильно, что они к минимуму сокращают свою личную жизнь и желания своего тела". [23, май, 1887]
      Продолжим рассказ о болезни Е.П.Б.: "Единственный врач этого маленького городка, военный врач, ничего не смог понять в ее болезни, но так как состояние ее здоровья быстро ухудшалось, то он решил послать ее в Тифлис к своим коллегам. Она была слишком слаба, чтобы ехать верхом, опасна была также и поездка в телеге, поэтому решили отправить ее в лодке по реке. За четыре дня можно было ее так довести до Кутаиси.
      Такое путешествие в лодке по узкой реке, протекающей в девственном лесу, было далеко не безопасным. Хотя эта речка и была вообще судоходной, но по ней никто до этого таких путешествий не совершал. Когда в течение трех ночей лодка медленно проплывала по узкому руслу среди покрытых лесом скал, слуги были в чрезвычайном испуге. Они клялись потом, что видели свою госпожу, вышедшей из лодки и прошедшей через воду в лес, а тело ее в это же время оставалось вытянутым на кровати, которую устроили для нее на дне лодки.
      Человек, который тянул эту лодку бечевой, дважды в ужасе крича, убегал, увидев перед собой это "существо". Если бы не старый верный слуга, лодку оставили бы посреди реки. Слуга этот рассказывал, что в последний вечер он видел две фигуры, в то время, как третья " его госпожа " продолжала лежать перед его глазами на дне лодки. Как только путешественники прибыли в Кутаиси, где жили дальние родственники Блаватской, все слуги, за исключением этого старого лакея, покинули их и больше не возвращались.
      С большими трудностями Блаватскую отправили из Кутаиси в Тифлис. Ее встретил в карете старый друг семьи. В дом этого друга Блаватскую внесли, как умирающую. Об этом случае она потом ни с кем не говорила...
      Однажды после обеда, все еще слабая после перенесенной болезни, Блаватская зашла в комнату своей тетки Н.А.Фадеевой. После короткой беседы, тетка ее, увидев, что Блаватская устала и выглядит сонной, предложила ей прилечь на диван, и только голова ее коснулась подушки, она погрузилась в глубокий сон. Тетка спокойно продолжала работу. Вошла в комнату ее племянница. Внезапно обе они услышали за стулом тетки чьи-то шаги, но, повернувшись, тетка никого не увидела. Звук тяжелых шагов продолжался и пол под ними продолжал скрипеть. Шаги приблизились к дивану и смолкли. Затем они обе услышали какой-то шепот у дивана Блаватской, раскрылась книга, которая лежала вблизи на столике; казалось, что какая-то невидимая рука перелистывает ее страницы. Затем еще одна книга поплыла по воздуху в том же направлении.
      Скорее удивленная, чем испуганная, " в доме уже привыкли к подобным явлениям, " Н.А.Фадеева встала со своего откидного кресла, чтобы разбудить Блаватскую и тем самым остановить эти феномены. В то же время на другом конце комнаты задвигалось тяжелое кресло и кто-то потихоньку направился от окна в сторону дивана. Блаватская проснулась и спросила у невидимого существа, что это значит? Опять в комнате зашептались и вскоре все стихло". [20, с.117-119]
      ГЛАВА 19
      ПСИХИЧЕСКИЕ ПРОЯВЛЕНИЯ В РОССИИ
      "В то время спиритизм (или спиритуализм) только лишь начинал развиваться в Европе. Необыкновенные психические способности Блаватской, проявленные ею еще в детские и юношеские годы, за время ее путешествий значительно возросли и определились, и она вернулась в Россию, обладая многими оккультными способностями, которые в то время приписывали медиумам". [20, с.59]
      "На вопросы сестры она отвечала, что эти явления, как в детстве, так и в юности, всегда сопутствовали ей, и что по своей воле она могла заставить "стучащих" усилить свои стуки или уменьшить их, а то и совсем прекратить. Конечно, лучшие люди Пскова знали, что происходит в мире, слышали о спиритизме и его проявлениях, но сами они никогда не слыхали этих "стучащих духов". В Петербурге были медиумы, но до Пскова они еще не добрались". [20, с.60]
      "Когда ее называли "медиумом", " говорила Желиховская, " Блаватская смеялась и говорила, что она не медиум, а только медиатор " посредник между умершими и живыми, но я никогда не могла понять эту разницу... Моя сестра во время своего многолетнего отсутствия путешествовала по Индии, где, как мы теперь знаем, медиумические феномены высмеиваются, и объясняют их совсем иначе. Медиумизм, по их представлениям, исходит из такого источника, из которого моя сестра черпать не считала возможным, и поэтому она не признавала за собой эти качества". [20, с.61]
      "Трудно даже кратко описать то, что за время пребывания Блаватской во Пскове она нам показала.. Все это можно классифицировать следующим образом:
      1. Прямые и вполне ясные ответы, письменные или устные, на ментальные вопросы " или "чтение мыслей".
      2. Обнаружение различных болезней, наименование их по латыни и указание последующего курса лечения.
      3. Сообщение о некоторых тайнах, о которых никто не знал, особенно в тех случаях, когда кем-то был проявлен обвиняющий ее скептицизм.
      4. Изменение веса мебели и человека.
      5. Получение писем от неизвестных корреспондентов, письменных ответов на вопросы. Письма эти мы находили в невероятных местах.
      6. Показ присутствующим задуманного ими предмета.
      7. Звуки музыки по желанию Блаватской". [20, с.66, 67]
      "Вскоре мы убедились, что "работающих духов", как нам всегда объясняла Блаватская, надо разделить на несколько категорий.
      Низшие из этих невидимых существ показывали лишь физические феномены. Высшие " редко соглашались беседовать с чужими. Они давали себя видеть, или чувствовать, или слышать лишь в те часы, когда мы были одни в семье и когда в нашей среде царили полный мир и согласие..., когда никто из нас не старался провести какие-то эксперименты или увидать необыкновенные явления, и когда не было никого, кого надо было убеждать в чем-то или информировать...
      По большей части феномены не имели связи между собой и, казалось, что они не зависели от ее воли, очевидно не было принято во внимание ни одно из предшествующих обстоятельств и, как казалось, они противоречили ближайшему высказанному желанию и воле.
      Мы сердились, когда был случай убедить какого-нибудь очень интеллектуального исследователя, но из-за упрямства или нежелания Блаватской ничего не выходило...
      Я хорошо помню, как однажды в гостях, куда издалека приехало несколько семейств, чтобы повидать феномены, Блаватская не дала никаких доказательств своим способностям, хотя и говорила, что делает все, что может. Это продолжалось несколько дней. (Е.П.Б. объяснила это усталостью и отвращением ко всевозрастающей людской жажде "чудес"). Гости уехали неудовлетворенными и настроенными скептически.
      Но только ворота за ними закрылись и бубенчики еще звенели при проезде ими последней аллеи, как в комнате все ожило. Мебель вела себя так, как если бы в каждом ее предмете была способность говорить. Мы провели вечер и большую часть ночи, как будто бы мы находились в магических стенах дворца Шехерезады...
      Пока мы в столовой ужинали, на пианино, которое находилось в соседней комнате, было сыграно несколько звучных аккордов. Пианино было запертым и стояло так, что мы могли его видеть через открытые двери.
      Затем по приказанию Блаватской к ней по воздуху прилетели ее мешочек с табаком, спички, носовой платочек, одним словом, все чтобы она ни попросила, или что бы мы ни заказывали ей попросить.
      Затем в комнате вдруг погасли все лампы и свечи, как будто по комнате прошло сильное дуновение ветра. Когда мы зажгли спички, то вся мебель " диваны, кресла, шкафчики с посудой и большой буфет " все было перевернуто вверх ногами, но при этом ни один орнамент, даже мельчайший, никакой предмет посуды, не пострадали.
      Только мы пришли в себя от этих чудес, как снова услышали игру на фортепиано " чисто и хорошо исполненный длинный бравурный марш. С зажженными свечами мы подошли к инструменту (я при этом проверила, все ли присутствуют). Как мы и полагали, фортепиано было заперто, а последние аккорды еще вибрировали под закрытой крышкой". [20, с.81-84]
      "Она была, как тогда говорили ее современники, "хорошо пишущим медиумом". Это означает, что она могла сама написать ответы в то время, когда говорила с окружающими на совершенно постороннюю тему... Блаватская рассказала нам, что в детстве и позже, она в этих случаях видит мысль спрашивающего или ее яркий отблеск, как будто бы эта мысль висит в царстве теней вблизи головы вопрошающего. Ей надо только внимательно снять с нее копию или позволить руке механически записать ее. Во всяком случае она никогда не чувствует, что ею руководит какая-то внешняя сила, т.е. никакие "духи" ей не помогают...
      Когда чью-либо мысль надо было передать стуком, положение было другое. Прежде всего, ей надо было прочесть мысль спрашивающего, запомнить и объяснить ее, затем следить за тем, как произносят, одну за другой, буквы алфавита и направлять поток воли, чтобы он произвел стук при нужной букве". [20, с.72, 73]
      "Часто бывало, что сестра моя что-то читала, а мы " наш отец, гувернантка и я " не желая ее тревожить, обращались ментально к невидимым силам и в тишине, держа наши мысли про себя, записывали буквы, которые выстукивались на ближайшей стене или на столе. Интересно, что такой безмолвный разговор с этой "разумной силой", которая всегда излучалась в присутствии моей сестры, был особенно интенсивным, когда она спала или была серьезно больна". [20, 100, 101]
      "...Она давно уже оставила разговоры с помощью стуков [говорится о том времени, когда она жила в Мингрелии] и находила более удобным отвечать словесно или письменно. Это она делала сознательно и просто, как она объясняла, наблюдая мысли людей, которые исходили из их голов лучистыми спиралями или в виде струй, принимающих определенные тона и формы.
      Часто такие мысли и ответы на них запечатлевались в ее мозгу и формировались в слова и фразы. Насколько я понимаю, здесь происходил процесс соединения ясновидения с чтением мыслей.
      Иногда во время записывания Блаватская казалось впадала в состояние комы или магнетического сна с широко раскрытыми глазами, но и при этом все же рука ее шевелилась и она продолжала записывать. Когда в таком состоянии она отвечала на ментальные вопросы, ответы ее редко были неудовлетворительными".
      Здесь сама Блаватская дает примечение: "Вполне естественно, ибо это не был магнетический сон и никакая не "кома", но обыкновенное состояние интенсивного сосредоточения, когда малейшее рассеяние приводит к ошибке. Люди, знакомые лишь с медиумическими явлениями и не знающие наших философских основ, часто совершают эту ошибку".
      "Все это время ее оккультные способности не только не ослабевали, но с каждым годом становились все сильнее. Казалось, что она по своей воле может выполнить все что угодно... Однако случайные, эпизодически происходящие феномены становились все реже, но когда они происходили, то были всегда очень необычными".
      [20, с.114, 115]
      "После возвращения к жизни и здоровью (после своей таинственной болезни), Блаватская покинула Кавказ и уехала в Италию.
      Уже перед отъездом в 1863 г., в ее способностях произошли существенные изменения". [20, с.118]
      "В то время, когда я это пишу (1885 г.), вот уже более двадцати лет прошло с того времени, когда еще происходили независящие от ее воли феномены. Не могу сказать, когда именно произошла эта перемена в ее оккультных способностях, так как она в это время жила вдали от нас и при встречах мы редко этого касались, лишь в письме она однажды прямо ответила на этот вопрос: "Теперь (1866 г.) я уже никогда не буду подверженной внешним влияниям". [20, с.119]