Вспомни, что вещество некоторых звезд, так называемых "белых карликов", в сотни и тысячи раз плотнее наших земных веществ.
      Что они из себя представляют, мы можем только догадываться. Твердо мы знаем только то, что это сильно уплотненные ядра атомов, но свойства этих веществ нам совершенно не известны.
      - Но почему этим не займется наша академия? - взволнованно спросил Шагрин.
      Инженер горько рассмеялся.
      - Наши ученые привыкли смотреть только на Европу, все, что происходит в России, по их мнению, не заслуживает внимания. Если бы ты знал, Коля, сколько тайн скрывают в себе эти горы, эти леса!
      Глава 3
      Преступление
      Наутро маленький отряд выступил в путь. Впереди с луком за плечами шел Кочар, он вел тяжело нагруженных оленей. Путники перевалили через горный хребет. Картина, которая открылась перед ними, заставила Шагрина остановиться.
      Впереди, насколько доставал взор, уходя широкой полосой на север, лежал поваленный лес. В низинах деревья лежали в беспорядке, но на более возвышенных местах они подчинялись какому-то строгому порядку. Корни их были обращены на север. Между их поверженными стволами уже пробивалась молодая буйная поросль.
      Шагрин растерянно смотрел вокруг, и инженер, усмехнувшись, объяснил:
      - Вот такая картина на десятки верст впереди.
      Весь день путники пробирались по обугленному лесу.
      Несколько раз Шагрин молча показывал на скелеты каких-то животных, побелевшие пасти которых виднелись из-под лежащих стволов.
      Однажды им попался лес, который стоял на корню. Он находился в глубокой болотистой низине, вершины деревьев были начисто срезаны, и вместо них торчали расщепленные стволы.
      - Этот лес находился под прикрытием горы, - пояснил инженер на вопрос Шагрина. - Взрыв снес лишь его вершины, а сами деревья остались на корню... Такие места иногда встречаются, и я на них тоже обращал внимание.
      Дорогу путникам перегородила быстрая горная речушка. Только по шуму да по тому, что олени проявили беспокойство, Шагрин догадался о ее присутствии, она была сплошь завалена стволами деревьев. Здесь путники сделали небольшой привал.
      К вечеру Шагрин почувствовал усталость. Ремни давили плечи, но он крепился и молча шагал за неутомимым Кручининым. Внезапно Кочар, который шел впереди, остановился.
      На земле отчетливо были видны огромные следы, напоминающие кошачьи. След лапы был так велик, что его нельзя было прикрыть рукой.
      - Если бы я не был в дебрях Сибири, - убежденно проговорил Шагрин, - то готов поклясться, что здесь только что был тигр.
      Все тревожно осмотрелись. Молодые деревья стояли вокруг настолько часто, что в наступающей темноте казались густым лесом.
      - Это худой зверь, - тихо сказал Кочар.
      - Почему худой? - спросил Шагрин, но за проводника ответил инженер.
      - По-моему, это какая-то неизвестная науке разновидность сибирской рыси. Несколько раз я уже встречал такие следы, но самого зверя увидеть не удалось.
      Путники отправились в путь, то и дело преодолевая многочисленные препятствия, возникшие в темноте.
      Один олень провалился по брюхо в скрытую мохом яму с водой, и пришлось снимать с него всю поклажу, чтобы вытащить на твердую почву.
      Впереди показалось темное нагромождение скал, Кручинин ускорил шаги.
      Отряд перебрался через обломки раздробленной породы, и здесь инженер остановился. Шагрин услышал, как он тяжело дышал.
      - Останься, я сейчас, - проговорил он шепотом.
      - Ни в коем случае, я иду с тобой, - твердо проговорил Шагрин.
      Около них, как тень, вырос проводник, оленей он оставил позади. Он был также чем-то встревожен.
      Путники осторожными шагами двинулись вперед.
      Шагрин старался понять причину беспокойства своих товарищей, но сколько он ни всматривался в темноту, ничего подозрительного пока не замечал.
      Вскоре он различил перед собой естественное укрытие.
      Две огромные каменные плиты наклонно стояли друг к другу. В передней части виднелась стена, сложенная из толстых бревен, в ней черными квадратами угадывались двери и окна. В ту же минуту тишину ночи разорвал выстрел. Шагрин упал на землю и, приложив ружье к плечу, несколько раз выстрелил в том направлении, где только что сверкнула вспышка.
      Рядом раздались выстрелы инженера. Никто им не отвечал, и Кручинин, вскочив на ноги, спотыкаясь, бросился вперед. Шагрин последовал за ним.
      В эту минуту над горизонтом взошел серп луны. Инженер наклонился над чем-то темным, лежащим на земле. Это был тунгус. Лицо его, запрокинутое вверх, застыло в жуткой гримасе. Он был мертв.
      Артур Илларионович пальцем показал на дерево, стоящее невдалеке. Шагрин подошел ближе и увидел винчестер, старательно привязанный к стволу, от его спуска шла тонкая стальная проволока. "
      Ловушка, - подумал Шагрин. - Все это готовилось Артуру - бедный Кочар!"
      Кручинин поднял толстую смоляную ветвь и поджег ее. Освещая себе дорогу, он подошел к двери. Шагрин с бьющимся сердцем последовал за ним.
      Все здесь носило следы разрушения. Разбитые и разбросанные обломки стекла, какие-то погнутые металлические приборы, сдвинутые в кучу и разбитые большие коробки аккумуляторов и тут же исковерканный корпус динамомашины.
      Молча созерцал инженер эту картину разрушения. Факел, чуть потрескивая, дрожал в его руке.
      - Все кончено, - глухо проговорил Кручинин и вышел за дверь.
      Спустя некоторое время, путники быстро шагали по темному лесу, освещая себе дорогу факелами. Из-под их ног шарахались ночные зверюшки, напуганные ярким светом. Шагрин обратил внимание на тонкие металлические нити, которые тянулись невдалеке от них.
      - Это система управления аппаратом на расстоянии, - объяснил глухим голосом инженер, когда Шагрин подошел к ним поближе, чтобы рассмотреть.
      Вдруг инженер остановился и, наклонившись, стал рассматривать небольшой обломок дерева, привлекающий внимание своим свежим изломом. Тонкие нити проводов в этом месте обрывались. Вскоре стали попадаться стволы деревьев, разбросанные и расщепленные силой взрыва...
      Кручинин, казалось, ничего не замечал, он быстро шел с устремленным вперед взором. Наконец они остановились на краю огромной воронки. Страшный взрыв выворотил из земли огромные камни. На дне воронки была небольшая лужа воды, пляшущие языки факелов отражались в ней. Кручинин поднял с земли кусок медного провода с уцелевшим стеклянным изолятором и, подержав его в руке, отбросил.
      - Этого я боялся больше всего на свете, - проговорил он чужим, незнакомым голосом. - Аппарат высокого давления уничтожен...
      Глава 4
      Странная находка
      Ранним июльским утром по гранитной набережной Невы торопливо шагало несколько вооруженных людей. Впереди шел человек среднего роста в фланелевой гимнастерке, что сразу выдавало моряка. Лицо его, по-юношески открытое и простодушное, было озабоченно.
      По временам он чуть придерживал шаг и оглядывался на своих спутников.
      Их было четверо.
      Один из них, маленького роста, в косматой серой папахе, поправил ремень трехлинейной винтовки и смачно плюнул на мостовую.
      - Вот тебе и... анерация... - процедил он, ни к кому не обращаясь.
      - Операция! - поправил его шагавший рядом товарищ.
      Ночью был дождь, и повсюду на мостовых блестели лужи.
      Густой туман почти разошелся, и в утренней дымке на противоположной стороне реки вспыхнула игла адмиралтейства.
      Своим острием она, казалось, вспарывала серые тучи, нависшие над городом.
      Идущий впереди моряк вдруг остановился, и точно по команде остановились его спутники.
      - Ну, вот что, ребята, - обратился он к ним. - Можете часика три всхрапнуть. Обо всем я сам доложу.
      Он круто повернулся и ушел в сторону.
      Оставшиеся посмотрели ему вслед.
      - Семен-то Юнг знает, как доложить, без нас управится, даром, что молодо-зелено, - с уверенностью сказал тот, что был в папахе, и они не спеша отправились дальше.
      Семен Юнг - настоящая фамилия его была Юнгов - быстрым шагом пересек площадь и углубился в лабиринты улиц. Несмотря на ранний час, на улицах было довольно людно, преобладали военные. На одном из перекрестков собралась небольшая толпа. Юнг задержался. По улице двигался большой отряд казаков. Лошади их были покрыты грязью, не лучший вид был и у седоков.
      Из-под пыльных лихих чубов глядели злые, недобрые глаза. Из хриплых глоток казаков вырывались ядреные слова, сдобренные густой матерщиной.
      - Давненько я их не видела, треклятых, - горестно вздохнула какая-то женщина в засаленном черном пиджаке. - Почитай, с самого пятого годика.
      На нее оглянулись, цыкнули, и она испуганно замолчала.
      Сотня проехала, но после нее остался крепкий запах конского пота и табака.
      Летом 1917 года страна переживала тяжелые последствия буржуазной революции. Тысячи солдат лежали в сырых окопах, проклиная власть, которая, вместо долгожданного мира, продолжала войну. На фронте эсеры и меньшевики призывали озлобленных, голодных солдат идти в наступление, обещая после победы хлеб и землю. С большим трудом удалось военной ставке подготовить новое, как его называли, "решающее" наступление по всему фронту. Только большевики требовали не наступления, а перемирия. В армии и в тылу большевистские агитаторы развернули усиленную пропаганду против никому не нужной человеческой бойни, против эсеро-меньшевистских Советов, которые гнали под германские пули все новые и новые тысячи солдат. Глухое брожение, охватившее страну, все больше передавалось армии.
      Но буржуазия еще надеялась в случае успешного наступления захватить полностью власть в свои руки, оттеснить Советы и расправиться с ненавистными большевиками. В Петроград, где находились наиболее революционные войска, стягивались черносотенцы и белоказаки.
      В это время один из наиболее контрреволюционных генералов - Корнилов, воспользовавшись смутным положением в стране и непрочностью существующей власти, пошел на открытый заговор против революции.
      По ночам из столицы и других городов вывозилось оружие и деньги. Под Петроградом тайно формировались полки и дивизии.
      Большевики начали срочно создавать отряды красногвардейцев для отпора реакции.
      Юнг, не убавляя шага, свернул в безлюдный переулок. Здесь была грязь, сырость. Погода стояла необычно холодная для этого времени года.
      Мрачные дома с закрытыми воротами, как стражи, столпились по сторонам улицы. Через дорогу стояло наполовину разрушенное здание.
      Артиллерийский снаряд угодил в середину дома, отчего грудами пыли и кирпича осыпались верхние этажи. Нижний этаж уцелел, осталась криво висящая крашеная железная вывеска "Питейный дом Огурцова".
      Весь двор завален упавшими стропилами, грудами мусора.
      Видно давно жильцы покинули это место, забрав все, что можно было выбрать из-под развалин. Юнг чуть задержался у раскрытых ворот и вошел во двор. С сожалением потрогал полированный угол разбитого рояля, заглянул под него и заметил мальчишку, укрывшегося от непогоды в этом своеобразном укрытии.
      - Ты чего здесь? А ну, вылазь!
      Из дыры выполз мальчуган лет двенадцати в невообразимом одеянии. На нем была женская кружевная сорочка с пышными оборками, заправленная в поношенное офицерское галифе, а на ногах большие опорки. Юнг рассмеялся, увидев перед собой это существо, но веселость его разом пропала, когда он взглянул в мальчишечье лицо, увидел печальные детские глаза, посиневшие губы. Шевельнулось острое чувство жалости.
      - Чей ты?
      - Дяденька, нет ли хлебушка...
      - Нет, малыш, хлеба у меня нет.
      Мальчуган переступил с ноги на ногу и отвернулся.
      Юнг положил ему руку на плечо.
      - Чей ты? Тебя как зовут?
      - А ничей, - ответил он нехотя.
      Мальчуган освободил плечо от руки Юнга и решительно полез под рояль, но Юнг ухватил мальчонку за штаны.
      - Э-э, так, брат, не годится. А ну, стой смирно, когда с тобой старшие разговаривают!
      - Да чего вы, дяденька, пристали ко мне, - рассердился мальчишка, - чей да чей. Отцов сын. Да и все.
      С Выборгской стороны донесся глухой гул. Юнг и мальчуган повернули головы.
      - Стреляют, - шепнул мальчуган.
      - Нет, спирт сжигают.
      - А ты, дяденька, матрос?
      - Нет, матросская тетка.
      Мальчуган лукаво посмотрел на Юнга.
      - Петька.
      - Что - Петька?
      - Меня зовут.
      - Что же мы будем делать, Петька?
      Мальчик вздохнул.
      - Помирать тебе рановато, а квартира у тебя неважная.
      Петька снова вздохнул и почесал нос.
      - Пойдем со мной, - решительно добавил Юнг.
      - Пойду!
      Большой зал с лепными украшениями, с высокими узорными окнами был заполнен народом. Солдаты в шинелях внакидку, матросы в широчайших клешах, обмотанные пулеметными лентами, какие-то люди в штатском с красными повязками на рукавах оживленно говорили, нещадно дымили махрой. Несколько пирамид из ружей, составленных в козлы, начинались от входа и терялись в облаках табачного дыма.
      Юнг, бесцеремонно расталкивая солдат, прошел через весь зал. Петька не отставал ни на шаг.
      У самых дверей, спрятавшихся в глубине зала, дорогу преградил огромный матрос с маузером у пояса, узнав Юнга, отступил.
      - Широких у себя? - спросил Юнг и, не ожидая ответа, прошел в дверь.
      Часовой с удивлением взглянул на Петьку и попытался его задержать. Но мальчик проворно шмыгнул следом за Юнгом.
      Небольшая скромно обставленная комната, налево вход в другую. В углу стол, заваленный бумагами. За столом человек в короткой кожаной куртке. Он приветливо кивнул Юнгу.
      - Садись, я тебя жду.
      Комиссар Широких провел рукой по седеющим волосам.
      Вдруг он заметил Петьку. Брови его удивленно взлетели.
      - А это что еще?
      - Это, товарищ комиссар, мальчишка приблудный. Оголодал, одичал, - жалко.
      Комиссар взял Петьку за плечо, затем подошел к полке, отрезал ломоть ржаного хлеба и достал сухую тарань.
      - Ешь!
      Губы Петьки задрожали, он глотнул комок слюны, зубы впились в хлебную мякоть. Широких качнул головой.
      - Не спеши, сынок. Иди сюда. Обсушись, обогрейся.
      Он прошел в смежную комнату. Петька, неловко гремя опорками, проследовал за ним. Когда Широких вернулся, Юнг сидел в раздумье, охватив колени руками.
      - Ничего у меня не получилось, Иван Ильич... - начал он.
      Но Широких его остановил.
      - Постой, что с мальчишкой думаешь делать?
      Юнг почесал затылок.
      - С Петькой? Да и сам не знаю. Жалко мальчишку. Пускай денек-два поживет у меня, а там видно будет.
      - Эх, Семен, сколько их сейчас идет по дорогам России, без матерей, без отцов! Им-то тяжелей, чем нам, доля досталась. Ну, ладно, что-нибудь придумаем, - закончил Широких, - а теперь рассказывай!
      - Вначале все шло хорошо. Поставил в засаду Гунько и Шалыгина, с Теминым и Чапраком зашли с другой стороны и тоже залегли. Ждем!
      Вижу: по двору две фигуры метнулись, у стены затаились.
      Погодя малость, третий к ним подкрался. Кого-то они ловить собрались.
      Стали мы ближе подвигаться, только не успели и трех сажен отползти, как они в дом вошли. Ну, думаю, клетка готова - какова-то птичка будет. Да получилось все так, как мы и не думали.
      Юнг поморщился и хотел крепко выругаться, но заметив спокойный, выжидательный взгляд комиссара, ни с того ни с сего пробормотал что-то насчет скверной погоды. Широких усмехнулся.
      - Только они вошли, как поднялся в доме треск, потом выстрелы раз за разом, штук шесть. Где уж тут ждать. Понял я, что вышел просчет. Ввалился в дом. На лесенке темно, как у кочегара за пазухой. Темин о косяк треснулся, шишку с кулак посадил. Чапрак коромысло с пустыми ведрами уронил. Этакий неаккуратный народ. В общем нехорошо у нас началось, а дальше еще хуже.
      Бросились мы по комнатам. Все одно, думаю, ходу нет. У дверей - я с ребятами, а у окон - Гунько с Шалыгиным. Проверили все как есть и... никого! В одной комнате папироска на полу дымится. Закружилась у меня голова.
      Через окна не могли уйти: рамы двойные, почитай, с десяток лет не открывались. "Ну, - думаю, - нет, шалишь", - взял я себя в руки, начали искать. Поковырнул штыком пол, а он вставной в этом месте, - вот штука-то какая! Потайной ход.
      А тут прибегает Темин, сам не свой. В другой комнате еще один ход оказался и тоже потайной. В стенке заделан, да прикрыли они его плохо, потому Темин и заметил. Подумать только! Два потайных хода в одном доме. Понятное дело, ушли те и другие разной дорогой.
      Стали мы ломать пол, доски дубовые в ладонь толщины, куда там!..
      - Подожди, Семен! - остановил его комиссар. - Разве не ясен был приказ не вмешиваться ни в какие дела, а только своим присутствием помешать преступлению?
      - Оно-то так, товарищ комиссар, да увлекся я малость, опосля-то понял, что ненужное это дело. Все одно никому не поможешь. А тут еще на улице слышим выстрел и крик. Испугался я. "Неужто, - думаю, - Шалыгин стрельбу открыл? Бедовый парень". Но ошибся. Приказ он выполнял справно, а стрелял кто-то за углом. Пока мы подоспели, никого уже не было, а на мостовой хрипел человек.
      - Значит убийство все-таки произошло?
      Юнг опустил голову.
      - Знаю, Иван Ильич, что нехорошо получилось, да кабы знать... Эх!
      - А вы случайно сами не стреляли там? - спросил комиссар.
      - Ну что вы, Иван Ильич! Можно хоть кого спросить, коли мне не верите. Для меня приказ... да разве я сам не понимаю... Эх!..
      - Ну верю, верю! Экая ты красная девица, уже и обиделся. Что же это за убитый был?
      - Затащили мы его в дом. Осмотрели, ну, я для порядка обыскал его. Мужчина молодой, одет чисто. Пуля попала ему в горло, кровь булькает. Дернулся раз-другой и затих. В карманах никаких документов. Только "Смит" без патронов да вот эта вещичка... - Юнг положил на стол небольшой, плотно обвязанный, пакетик. - Что в нем - не знаю, только дюже тяжел.
      Широких повертел в руках сверток.
      - Собрал я все, что можно, да только пустяки.
      По мере того, как Юнг выкладывал содержимое карманов, на столе росла кучка разного хлама.
      Широких с любопытством все осматривал. Это были обрывки телеграмм, бумажки. В руки попался окурок.
      - А это что?
      - Эта папироска дымилась на полу, когда мы вошли в комнату.
      - Знаешь, Семен! Из тебя может получиться неплохой следователь, хватка у тебя есть. Как ты думаешь, кто курил эту папироску?
      - Это надо подумать.
      - А вот видишь это красное пятно.
      Юнг хлопнул себя по лбу.
      - Ее курила женщина!
      - Правильно! Женщина с крашеными губами.
      Юнг озабоченно почесал за ухом.
      - Выходит, она удрала. Шалыгин видел, как в одну сторону драпали те трое, а в другую один человек. Он-то и сел в пролетку.
      Широких открыл складной нож и порезал шпагат, которым был связан пакет. Под тройным слоем темной плотной бумаги показалась металлическая коробочка.
      Крышка, плотно пригнанная, долго не открывалась, но все-таки поддалась. Оба с любопытством наклонились. На дне коробки в мягком темном бархате лежал камень черного цвета.
      - Тебе не кажется, Семен, что такая маленькая коробка слишком тяжела?
      - Она мне весь карман оттянула, - подтвердил Юнг.
      Широких водворил крышку на место и сунул странную находку к себе в карман.
      - Семен, ты не сказал, куда вы девали убитого.
      - Во дворе был сарай, я его оставил там.
      Широких взглянул на часы.
      - Сиди здесь и жди меня, - приказал он.
      - Куда же вы, Иван Ильич? Неужто туда?
      - Обязательно, Семен, туда. Очень жалею, что вчера не принял участия в вашем походе. А ты посмотри за мальцом. О нем еще поговорим.
      Юнг вошел в комнату, где находился мальчик.
      Петька скинул сорочку и остался в холщовой рубашонке, опорки поставил у дверей. Юнг присел на табуретку.
      - Родители у тебя есть? - спросил он.
      В глазах Петьки мелькнула тень.
      - Папаня был, а мамки вовсе не было.
      - Как это вовсе?
      - Не было да и все.
      - Ну, а папаня где?
      - Нету.
      - Убили, что ли?
      Петька кивнул головой и отвернулся.
      - Дядя Семен, а сколько стоит билет до Москвы?
      - До Москвы? А зачем тебе, уехать хочешь?
      Петька снова кивнул головой.
      - Мне в Питере никак нельзя.
      - Куда же ты поедешь, голова бедовая, ведь ты еще пацан? Да и деньги нужны.
      Петька улыбнулся.
      - Кто его знает, для вас я пацан, а для других, может быть, и не пацан. Он замялся, явно не желая продолжить разговор.
      - Ты, оказывается, парень дошлый. А то, может быть, поживешь? А там я тебя куда-нибудь определю.
      - Спасибо, дядя Семен, - голос Петьки дрогнул. - Мне в Питере нельзя. Да и вам тоже некогда со мной возиться. Вы вон царя сшибли, у вас и так забот теперь...
      - Нет, Петька, никуда я тебя не пущу, а царя мы сшибли, чтобы вот таким, как ты, легче жилось. Кончится война, в школу пойдешь. Учиться хочешь?
      - А я грамотный, дядя Семен.
      - Это хорошо, что ты грамоту знаешь, а все-таки учиться тебе нужно.
      - Нужно, - согласился Петька. - Только я, дядя Семен, поеду: мне в Питере никак нельзя.
      - Да что ты заладил одно - нельзя, да нельзя, а ты возьми да и сделай можно. По-нашему, по-флотски. Ну?
      Петька вздохнул и отрицательно покачал головой.
      Юнг задумался. Про себя он уже решил приручить этого мальчугана. Но его озадачило упорство Петьки.
      - Ну, скажи мне, почему тебе нужно уехать из Питера? - неуверенно спросил Юнг.
      Петька быстро вскинул глаза и сразу же их опустил.
      - Нет, дядя Семен, не скажу.
      - Значит, со мной ты больше не желаешь иметь знакомства.
      Петька подошел к Юнгу и прикоснулся к его плечу.
      - Я, может быть, еще не уеду, а только сейчас мне непременно надо уйти.
      Он умоляюще посмотрел на Юнга.
      Худое, курносое лицо Петьки, покрытое редкими веснушками, выражало такую печаль, что у Юнга невольно сжалось сердце. Он привлек Петьку к себе и крепко прижал...
      - Экий ты хороший и чудной... Ну вот что, Петька, коли тебе так нужно уйти, то валяй, а когда вспомнишь меня, приходи. Я тебе завсегда помогу. Обещаешь?
      - Обещаю, дядя Семен.
      - Ну, а сейчас подожди, придет командир - я тебе кое-что из провизии соображу, да и одежонку бы не мешало сменить. А ну-ка, примерь.
      Юнг извлек из-под кушетки сильно поношенные, но еще целые сапоги.
      - Это у меня запасные, - пояснил он. - Мне они ни к чему.
      Он порылся в углу и протянул Петьке старую тельняшку и сильно порыжевшие суконные клеши.
      - Будешь заправский моряк, скидай барахло.
      Но Петька заложил руки за спину и сделал шаг назад.
      - Спасибо, дядя Семен, я уж как-нибудь в другой раз...
      - Да чего ты жалеешь, ну?
      Юнг дернул Петьку за пояс, на пол упал и покатился какой-то предмет. Юнг взглянул и ахнул. На полу лежала в точности такая же коробка в черной бумаге, как та, которую он нашел у убитого прошлой ночью.
      Юнг протянул руку, чтобы поднять ее, но Петька уже схватил коробку и засунул за пазуху. Лицо его побледнело, глаза засверкали, как два уголька; он отскочил к углу и затравленным зверьком смотрел на Юнга. "
      Дела", - подумал Юнг.
      Ему ничего не стоило отобрать у Петьки коробку, но в первую минуту он этого не сделал, а сейчас, глядя в эти испуганные мальчишечьи глаза, медлил. В соседней комнате раздался стук, и Юнг вышел, плотно прикрыв за собой дверь. В комнате уже раздевался комиссар Широких, стряхивая с одежды капли дождя.
      - Ну и погодка! Кувалдин не приходил?
      - Никого не было.
      - Любопытная история получается, Семен. Никакого убитого там уже нет.
      - То есть как нет?
      - Очень даже просто. Видимо, его кто-то унес.
      Юнг пожал плечами.
      Широких закурил папироску и с минуту о чем-то озабоченно думал.
      - Очень непонятная история! Жаль, не можем заняться этим делом. Потайные ходы, мужчина и женщина, трое нападающих, пролетка за углом... и, наконец, эта находка. Н-н-да! Ну, а ты разобрался, Семен?
      - Пока что нет. Маловато я еще знаю, учиться бы мне. Да вот не знаю на кого.
      - Эх, Семен. Молод ты еще, нет у тебя еще в жизни настоящего уклада, а я вот в твои лета механиком был, а потом лучшим мастером паровозного депо стал. И век бы мне чинить паровозы, да вот пришел я в гости к одному знакомому. У него свой сад был. Повел он меня к своим цветам и показал один... называется он алхимелией. Листочки розовые, наподобие манжеток. День был жаркий, сухой, трава кругом вянет, а в середине листочков этой алхимелии вдруг на наших глазах капельки воды выступили, чистые, как слеза. Чудо! Вот этот цветочек и изменил мою судьбу.
      Лицо комиссара было задумчивым. Видно было, что сейчас он касается чего-то самого сокровенного, близкого.
      - С детства любил я цветы. Видел бы ты, какие у меня розы цвели, примулы, гортензии, филодельфусы...
      - Говорят, цветы людям жить помогают, - вставил Юнг.
      - Это правильно, да не во всякое время. Красивые серьги. да бусы тоже хороши к платью шелковому, ну, а коли, нет его, значит, выходит, нужно вначале обзавестись этим платьем, а уже потом думать о нарядах. Вот изменим жизнь, тогда и цветы у нас к месту будут.
      Юнг слушал комиссара с немалым изумлением. И раньше ходила молва, что Широких до войны был цветоводом, но до сих пор не верил Юнг. Не верил, что такой серьезный и умный человек, каким он считал комиссара, мог заниматься какими-то цветочками. А сейчас, услышав откровенное признание своего командира, он поверил в молву.
      Юнг, увлеченный своими мыслями, совсем забыл о Петьке и происшествии, которое случилось перед приходом Широких, а когда вспомнил, спохватился.
      - Иван Ильич, вы когда уезжали, коробочка была у вас?
      - Вот она.
      - Это просто удивительно!
      Юнг в нескольких словах рассказал о Петьке.
      - А ну-ка, давай с ним потолкуем. - Лицо командира стало серьезным.
      Юнг открыл дверь и сразу же бросился к раскрытому настежь окну.
      Петька исчез.
      Глава 5
      Перед грозой
      Дождь кончился, по улице торопливо прошагал отряд вооруженных людей. Вслед за ними, пыхтя и чихая, проехал броневик.
      Боковой люк был откинут, и из него задорно выглядывал вихрастый парень. Кучки прохожих, толпившихся на улице, разглядывали бронированную машину. На ее борту белой краской было выведено: "В хвост и в гриву!", "Даешь анархию!"
      На площади стояла молчаливая толпа, в центре, на трибуне из бочек, ораторствовал человек в очках.
      - Получается, граждане, что войну нужно продолжать. Эта война - защита отечества, защита наших кровных интересов. Да здравствует временное правительство! Война до победного конца!
      Глухой шум прошел по толпе.
      Юнг стоял, облокотившись на перила. Рядом стояли Темин и Шалыгин. Поглядывая на оратора, Юнг негромко говорил:
      - Коли Ленин сказал, точка. Ты думаешь, им можно верить? Слышал, на Путиловском прохвост какой-то выступил: "Николашка - плохой царь. Даешь другого царя, хорошего - Мишку"? За что же, спрашивается, кровь проливали, чтобы другому царю слаще жилось? Нет, браток, народ чуточку поумнел. Солдату сейчас хочется знать, не с кем воевать, а за что воевать.
      Через толпу протискивался человеке тужурке, с планшетом. Заметив Юнга, он направился к нему.
      На вид ему можно было дать лет сорок - сорок пять. Лицо его было гладко выбрито, глубокие складки избороздили лоб и щеки; массивная нижняя челюсть свидетельствовала о крепкой воле ее обладателя.
      - Вот ты где пропадаешь! - загудел он низким басом, обращаясь к Юнгу и протягивая ему свою ладонь, необычайно широкую и жесткую, как кирпич.
      - Здравствуйте, товарищ Кувалдин.
      - Ты что, пришел послушать? - Кувалдин насмешливо кивнул в сторону трибуны.
      Юнг презрительно сплюнул.
      - Ну идем со мной, коли встретился.
      Темин и Шалыгин, чуть приотстав, двинулись следом.
      - Вот что, товарищ Юнг, ты вчера на вокзале выступал?
      - Выступал.
      - А что говорил?
      - Говорил "Долой Керенского!"
      - Слушай, Семен, если ты еще раз выступишь с подобной речью, то я поставлю вопрос об исключении тебя из партии, как предателя революции. Понял? Неужели ты не понимаешь, что меньшевики используют против нас самих вот такие речи. Рабочие и солдаты пока верят им. Верят обещаниям, которые они щедро сулят, и чем больше они будут обещать, тем лучше. Потому, что своих обещаний они никогда не смогут выполнить. Вот что нам важно: пусть рабочие и солдаты сами убедятся, чего стоят эти обещания. Пусть они сами поймут, что новое правительство сулит им не долгожданный мир, а голод и кровопролитие, и когда они в этом убедятся, тогда я первый скажу во весь голос: "Долой Керенского!" А сейчас нам нужно разоблачать ошибки Керенского. А их, брат, у него больше, чем нужно. Народ сам разберется, где правда, где кривда. А это, брат, сказал сам Ленин. Л-е-н-и-н. Понял?
      - Невтерпеж мне, Степан Гаврилович.
      - Ты матрос революции и все должен вытерпеть.
      - Широких у себя?
      - Утром был в отряде.
      Проталкиваясь сквозь толпу, Юнг с Кувалдиным продвигались вперед, Шалыгин с Теминым шли следом.
      На углу им преградила дорогу многочисленная толпа.
      Какой-то человек, повиснув на фонарном столбе, кричал:
      - До каких пор мы будем терпеть, граждане, происки немецких шпионов?! Большевики продались немцам, но продавать нашу многострадальную Россию никто не позволил! Война до победного конца!
      Пожилой рабочий в блузе насмешливо бросил:
      - Чем горло драть, одел бы шинель да шел на фронт.
      Несколько человек рассмеялись. Но рабочего окружили какие-то хмурые личности.