Может быть, в тягости ты оставляешь, неверный, Дидону,

Может быть, скрыта в моем теле частица тебя?

135 Матери должен судьбу разделить несчастный младенец,

И по твоей же вине он, не родившись, умрет.

Да, Аскания брат погибнет с матерью вместе,

Казнь и мука одна сразу двоих унесет.

Бог велит тебе плыть. Уж лучше бы он не позволил

140 Тевкрам приплыть и ступить на карфагенский песок.

Тот же, наверное, бог тебя, гонимого злобным

Ветром по быстрым волнам, в долгих скитаньях ведет?

Вряд ли стоит с таким трудом и в Пергам пробиваться,

Хоть бы таким же сейчас он, как при Гекторе, был!

145 Но не к родному плывешь ты Скамандру, а к дальнему Тибру,

Как ты туда ни стремись, будешь пришельцем и там.

Прячась, бегут от твоих кораблей недоступные земли,

В ту, что ты ищешь, страну ты приплывешь стариком.

Хватит скитаться! Возьми мой народ как приданое в браке,

150 С царством Дидоны прими Пигмалиона казну,

Перенеси Илион на счастье в город тирийцев,

Сядь на царский престол, скипетр священный прими.

Если жаден твой дух до битв, если ищет Асканий,

Где бы оружьем ему право добыть на триумф,

155 Я и врага укажу, будет все для борьбы и победы:

Все вместит этот край — мирную жизнь и войну.

Матерью светлой тебя заклинаю и стрелами брата,

Отчих святыней богов — спутников в бегстве твоих,

Пусть победят в той войне тобой предводимые тевкры,

160 Пусть потери твои кончатся с ней навсегда,

Пусть до конца своих дней не знает горя Асканий,

Пусть Анхиза костям мягкою будет земля. —

Только дом пощади, который был тебе отдан!

В чем я виновна, скажи? Разве лишь в том, что люблю?

165 Разве я родилась во Фтии, в могучих Микенах?

Разве войной на тебя шел мой отец или муж?

Стыдно женой меня звать — зови радушной хозяйкой:

Быть кем угодно могу, лишь бы твоею мне быть.

Знаю моря, чей прибой у берега Африки стонет:

170 Путь открывают они и закрывают в свой срок.

Ветры откроют твой путь — и дыханью их парус ты вверишь,

Дай же судам отдохнуть здесь, в прибережной траве.

Мне наблюдать за погодой доверь: отплывешь безопасней.

Даже захочешь, — тебе здесь я остаться не дам!

175 Надобен отдых друзьям; истерзанный долгою бурей

И недочиненный флот требует новых работ.

Ради всего, чем тебе услужила и чем услужу я,

Ради надежды на брак — краткой отсрочки прошу!

Дай улечься волнам, дай любви умерить свирепость,

180 Дай научиться и мне с твердостью горе сносить.

Если откажешь, — ну что ж! Я с жизнью расстаться решилась,

Будет недолго меня мучить жестокость твоя.

Надо б тебе поглядеть на меня, когда это пишу я;

Я пишу — и лежит твой на коленях клинок.

185 Слезы по бледным щекам на троянское лезвие льются,

Скоро не слезы его — теплая кровь увлажнит.

Как подарки твои с моей судьбою согласны!

Дешево стоит тебе мой погребальный костер!

В грудь мою острие вопьется сейчас не впервые:

190 В грудь меня ранил давно дикой стрелой Купидон.

Анна, греха моего совиновница, Анна родная!121

Скоро последними ты прах мой дарами почтишь.

Слов не прочтут надо мной: «Элисса, супруга Сихея», —

Мрамор гробницы моей будет украшен стихом:

«Смерти обрек Дидону Эней, и меч ей вручил он, —

Но поразила она собственной сердце рукой».

Мне, Гермионе, ты был лишь недавно и мужем и братом,

Стал только братом теперь; мужем зовется другой.

Праву людей вопреки, вопреки законам бессмертных,

Пирр меня держит в плену, смел и спесив, как отец.

5 Хоть и противилась я, но что могут женские руки?

Лишь доказать, что идем не добровольно мы в плен.

«Что ты творишь, Эакид? За меня отомстят! — я сказала. —

Пирр, у рабыни твоей есть уж другой господин».

Но, как море глухой, выкликавшую имя Ореста,

10 Простоволосую он в дом свой меня потащил.

Разве в рабстве, в плену тяжелей моя участь была бы,

Если бы Спарту взяла варваров жадных орда?

Нет, Андромаху122 не так угнетал победитель-ахеец,

После того как огнем сжег он фригийскую мощь.

15 Если чувства ко мне, если жалости ты не утратил,

Право свое возврати храброй рукою себе.

Если бы стадо твое, Орест, из хлевов угнали,

Взял бы ты меч? А теперь медлишь, жену потеряв?

С тестя возьми пример, жену вернувшего с бою:

20 Счел он законным начать ради любимой войну.

Если бы праздный твой тесть храпел в одинокой постели,

Мать и сейчас бы женой сыну Приама была.

Многие сотни судов не ставь под парус раздутый,

Не собирай без числа воинов, — сам приходи!

25 Хоть и не грех за меня воевать: не зазорно супругу

Все невзгоды войны вынести ради жены.

Оба мы внуки с тобой Атрея, Пелопова сына,

Не был бы мужем ты мне — был бы мне братом тогда.

Дважды ты связан со мной и дважды обязан помочь мне:

30 Муж, супругу спаси! Брат, помоги же сестре!

Отдал меня за тебя Тиндарей, над внучкою властный;

Всей своей жизнью старик право решать заслужил.

Но, не зная о том, отец обещал меня Пирру.

Первым, однако, был дед; право пусть будет за ним.

35 Был не в ущерб никому наш с тобою свадебный факел,

Пирру меня отдадут — будет обижен Орест.

Нашу любовь мой отец Менелай простит: ведь глубоко

Бог крылатый стрелой ранил его самого.

Если себе он позволил любить — позволит и зятю:

40 Тут поможет ему собственной страсти пример.

То же ты для меня, чем отец мой был для Елены,

Есть и дарданский пришлец: роль его взял Эакид.

Пусть делами отца похваляется он, сколько хочет, —

Есть об отцовских делах что рассказать и тебе.

45 Все — в том числе и Ахилл — подчинялись внуку Тантала:123

Был он вождем вождей, вел лишь отряд свой Пелид.

Предки также тебе Пелоп и родитель Пелопа,

И от Юпитера ты пятый, коль верен твой счет.

Есть в тебе доблесть, хоть меч обнажил ты для страшного дела.124

50 Что оставалось тебе? Меч тот вручен был отцом.

Лучше, когда бы в другом показал ты деле отвагу,

Но ведь не ты выбирал — велено было тебе.

Ты лишь исполнил приказ, и кровь из горла Эгисфа

Снова дворец залила, кровью отца залитой.

55 Пирр обвиняет тебя, называет твой подвиг злодейством,

И без стыда мне глядеть может при этом в глаза.

Тут сдержаться нет сил, и лицо и сердце пылают,

Больно жжет изнутри грудь мою скрытый огонь.

При Гермионе вслух порицать посмели Ореста!

60 И ни меча под рукой нету, ни силы в руках.

Я только плакать вольна; в слезах изливается ярость,

Слезы обильной рекой льются и льются на грудь,

Не иссякая, текут по щекам, о румянах забывшим,

Есть везде и всегда только они у меня.

65 Рок родовой настигает и нас: в роду Танталидов

Женщины были и встарь легкой добычей для всех.

Что вспоминать про обман белоперой птицы потоков125

И горевать, что в себе лебедь Юпитера скрыл?

Там, где, простершись в длину, два моря Истм разделяет,

70 Мчал Гипподамию вдаль на колеснице пришлец.126

Кастор, герой из Амикл, и Поллукс, герой амиклейский,

Шли воевать, чтоб сестру город Мопсопа вернул.127

Вскоре ее же увез за моря похититель идейский,

И за оружье взялась Греция ради нее.

75 Помню хоть смутно, но все ж сама я помню, как в доме

Страх, тревога и грусть сразу наполнили все.

Леда молила богов, своего Громовержца молила,

Плакали Феба-сестра,128 дед, сыновья-близнецы.

Я сама, растерзав едва отросшие кудри,

80 В голос кричала: «Куда, едешь куда без меня?»

Не было только отца… Я тоже стала добычей

Пирра, чтоб видели все: внучка Пелопу и я.

О, когда бы Пелид избежал Аполлонова лука!

Строго б отец осудил гнусные сына дела.

85 Ведь и тогда не стерпел, и теперь Ахилл не стерпел бы,

Чтобы живую жену вдовый оплакивал муж.

Чем на себя навлекла я вражду бессмертных? О горе!

Из вредоносных светил мне на какое пенять?

Рано без матери я осталась, отец был в походе, —

90 Живы оба, а дочь круглой росла сиротой.

Губ неумелых моих младенчески ласковый лепет

С первых достался лет, о моя мать, не тебе,

Шею твою обвивать не пришлось мне ручонкой короткой

И на коленях твоих ношей отрадной сидеть.

95 И наряжала меня не ты, и для дочки-невесты

Не материнской рукой убран был брачный покой.

Правду скажу: ты вернулась домой, я вышла навстречу —

Но среди прочих в лицо мать не могла я узнать.

Только твоя красота среди всех выдавала Елену,

100 Ты между тем начала спрашивать, кто твоя дочь.

Только с Орестом одним и знала я счастье; но будет

Отнят и он, если сам не постоит за себя.

Пирр меня держит в плену, хоть с победой отец мой вернулся.

Вот что, средь прочих даров, дал мне сожженный Пергам!

105 Стоит Титану погнать в небосвод коней лучезарных, —

Тут отпускает меня, хоть ненадолго, тоска.

Но когда ночь посылает меня в постылую спальню

И заставляет лечь с горестным стоном в постель,

Слезы глаза наполняют мои, а не сонная дрема,

110 И, как могу, не даюсь мужу я, словно врагу.

Бедами оглушена, я себя забываю порою

И прикасаюсь рукой к телу скиросскому вдруг,129 —

Сразу отдернув ее, точно грех совершила, я каюсь,

И оскверненною мне кажется долго рука.

115 Неоптолема назвать мне случается часто Орестом,

И, как счастливый знак, мне оговорка мила.

Родом несчастным тебе клянусь и предком бессмертным,

Что потрясает моря, земли и царство свое,

Прахом отца твоего (он и мне приходится дядей),

120 Что, отомщенный тобой, мирно в могиле лежит, —

Либо в юных годах я до срока умру, либо стану,

Внучка Танталова, вновь внуку Тантала женой.

Взял Эхалию ты; поздравляю тебя, победитель,

Хоть и горюю, что взят ты побежденною в плен.

Грязный разносится слух по всем городам пеласгийским,

Славе твоей от него не отпереться теперь:

5 Тот, кого ни труды, ни Юноны вражда не сломили,

Дал ярмо на себя пленной царевне надеть.

Будет рад Эврисфей, и рада сестра Громовержца, —

Мачехе любо, коль ты жизнь опозоришь свою. —

Только не тот, для кого (если этому верить рассказу)

10 Ночь оказалась мала — сына такого зачать.

Больше Юноны тебе Венера вредит: возвышает

Эта гоненьем тебя, та превращает в раба.

Видишь, везде, где сушу Нерей омывает лазурный,

Мир навсегда водворен мстящею силой твоей.

15 Море и суша тебе покоем обязаны прочным.

Солнце в обоих домах130 слышит о славе твоей.

Примут тебя небеса, но и сам ты их принял на плечи,

Звезды Атлант подпирал, сам опершись на тебя.

Так неужели тебе лишь молвы не хватало постыдной?

20 Что ты прибавить спешишь к подвигам жалкий позор?

Разве не ты задушил двух змей еще в колыбели.

Разве младенцем не ты был уж достоин отца?

Лучше ты начинал, чем кончаешь: последние первых

Ниже дела, и несхож с мальчиком нынешний муж.

25 Не победили тебя ни Юнона, ни сотни чудовищ,

Ни твой враг Сфенелид131, но победил Купидон.

Брак мой удачным зовут: ведь я — жена Геркулеса,

Тесть мой гремит с высоты, мчась на проворных конях.

Разного роста быки под одно ярмо не годятся,

30 Муж великий жену скромную тяжко гнетет.

Честь это? Бремя скорей, личина, что давит лицо нам,

Хочешь счастливою быть — замуж за ровню иди.

Вечно в отлучке мой муж, так что гость мне привычное мужа,

Вечно преследует он чудищ и страшных зверей.

35 В доме пустом я терзаюсь одна и в чистых молитвах

Только о том и прошу, чтобы мой муж не погиб.

Все я мечусь между вепрей, и змей, и львов кровожадных,

Или мерещатся мне кости грызущие псы.

Страшны мне чрева овец и сна пустые виденья,

40 Ночью таинственной все душу пугает мою.

Ропот невнятный молвы ловлю я, несчастная, жадно.

Гонит надежду боязнь, гонит надежда боязнь.

Амфитриона со мной, и Гилла нет, и Алкмены, —

Мощного бога любовь многих ей стоила слез.

45 Лишь Эврисфей нас гнетет — исполнитель враждебных велений

Злобной Юноны, чей гнев издавна чувствуем мы.

Этих мало мне мук! Ты еще чужеземок ласкаешь,

Может любая из них матерью стать от тебя.

Я не напомню, как ты овладел парфенийскою Авгой,132

50 Как родила от тебя нимфа, Орменова дочь.

Не попрекну и толпой сестер, рожденных Тевтрантом:

Целое племя — а ты не пропустил ни одной.

Только в одной упрекну совсем недавней измене,

Той, от которой рожден в Сардах133 мой пасынок Лам.

55 Видел Меандр, много раз по одним пробегающий землям,

Воды усталые вспять в воды несущий свои,

Как ожерелье себе Геркулес повесил на шею,

Ту, что когда-то согнуть груз небосвода не мог.

Золотом руки себе сковать без стыда он позволил

60 И в самоцветы убрать твердые мышцы свои.

Мог ли в этих руках задохнуться хищник немейский,

Чью на левом плече шкуру убийца носил?

Космы волос повязал без стыда ты лидийскою митрой,

Хоть Геркулесу листва тополя больше к лицу.134

65 Словно распутница, ты меонийским поясом туго

Стан себе затянул; это ль бойцу не позор?

Нет чтоб на помощь призвать о жестоком мысль Диомеде

И о свирепых конях, вскормленных плотью людской!135

Если б тебя Бусирид136 в таком уборе увидел,

70 Он пораженье свое счел бы позорным вдвойне.

С шеи могучей твоей сорвал бы Антей украшенья,

Чтобы себя не корить, неженке бой проиграв.

Меж ионийских рабынь, говорят, держал ты корзинку

И, как они, услыхав окрик хозяйки, дрожал.

75 В гладкой корзинке рукой, во стольких трудах побеждавшей,

Ты безотказно, Алкид, шарил и шерсть доставал,

Грубую, толстую нить сучил ты пальцем огромным,

Мерой за меру сдавал пряжу красавице в дань.

Ах, покуда вели эту нить неуклюжие пальцы,

80 Сколько тяжелой рукой ты изломал веретен!

Право, поверишь, что ты ременной плети боялся

И у хозяйки своей, жалкий, валялся в ногах.

Гордо рассказывал ей ты о шествиях пышных триумфов

И о делах, хоть о них было бы лучше молчать:

85 Как огромные два младенцу руку обвили

Тела змеиных, когда горло он гадам сдавил,

Как эриманфский кабан в кипарисовых рощах Тегеи,

Всем своим весом ложась, раны в земле оставлял;

О головах на фракийском дворце не мог ты не вспомнить

90 И о раскормленных в лоск мясом людским лошадях,

Или о чуде тройном, хозяине стад иберийских,

О Герионе, что три тела в одном сочетал.

Или о Цербере, чье на столько же псов разделялось

Тело, в чью шерсть вплетены гадов шипящих клубки,

95 Иль о змее, что росла изобильней от ран плодоносных,

Обогащаясь от всех ей нанесенных потерь,

Или о том, кому ты между левой рукою и боком

Горло зажал,137 чтобы он там и остался висеть,

Или о конной толпе, быстротой и телом двувидным138

100 Гордой, которую ты с гор фессалийских прогнал.

Мог ты о них говорить, щеголяя в сидонской накидке,

И не замкнул тебе рта этот позорный убор?

Нимфа, Ярданова дочь,139 между тем твой доспех надевала,

Славной добычей твоей, как и тобой, завладев!

105 Что же, душой возносись, перечисли подвиги снова, —

Тут уж не ты, а она мужем по праву была:

Ниже ее настолько же ты, насколько почетней

Было тебя победить, чем побежденных тобой.

К ней теперь перешло твоих деяний величье,

110 Сам возлюбленной ты все, чем владел, отказал:

Шкура мохнатого льва, твоей добыча охоты,

Мягкие трет — о позор! — жесткою шерстью бока.

Нет, не со льва, а с тебя, побежденный льва победитель,

Шкуру содрали — а ты сам не заметил того.

115 Женщина стрелы взяла, от лернейского черные яда,

В руки, которым тяжел пряденой шерсти моток;

Палицу силилась взять, укротившую много чудовищ,

Мужний стараясь доспех в зеркале весь увидать.

Это лишь слышала я и могла молве не поверить,

120 Боль, поразившая слух, чувств не задела почти.

Но если в дом у меня на глазах ты наложницу вводишь,

Тут уж муку мою скрыть невозможно никак.

И отвернуться нельзя: глаза глядят против воли,

Как через город идет пленница вслед за тобой,

125 Не распустивши волос (не так бывает у пленных),

С видом таким, словно ей бед не послала судьба;

Шествует вольно она, золотым приметна убором.

Точно таким же, какой ты у фригийцев носил,

Гордо глядит на народ, как будто Эхалии стены

130 Целы, отец ее жив, а Геркулес побежден.

Может быть, сбросит она очень скоро наложницы имя

И, Деяниру прогнав, станет женою твоей,

Свяжет, безумный Алкид и дочь Эврита Иола,

Вам бесславный Гимен гнусным союзом тела.

135 Чувства от мысли такой помрачаются, кровь холодеет,

И на коленях лежат руки, бессильно упав.

Хоть не одну меня ты любил, но любил безупречно,

Дважды — стыдись не стыдись — в бой ты вступал за меня.

Бог Ахелой, на сыром берегу рога подобравши,

140 С плачем безрогий свой лоб в тинистой спрятал воде.140

Несс, полумуж-полуконь, погиб в смертоносном Эвене,

Где ядовитой вода стала от крови коня.

Но для чего вспоминать? Пока я пишу, прилетела

Весть, что, отравлен моей туникой, гибнет Алкид.

145 Как я могла? Куда привели любовь и безумье?

О Деянира, зачем медлишь и ты умереть?

Будут мужа терзать небывалые муки на Эте,

Ты же останешься жить, столько наделавши зла?

Что для того, чтоб меня женой Геркулеса признали,

150 Сделала я до сих нор? Смерть подтвердит наш союз!

Ныне и ты, Мелеагр, меня признаешь сестрою!

О Деянира, зачем медлишь и ты умереть? Проклят мой род!

На престоле сидит захваченном Агрий141,

А Инея отца сирая старость гнетет;

155 Брат мой Тидей142 неведомо где изгнанником бродит,

Заживо брат мой другой брошен в огонь роковой,143

Мать железным клинком сама себе сердце пронзила,

О Деянира, зачем медлишь и ты умереть?

Пусть не сочтут лишь — молю я правами священными ложа, —

160 Будто коварно на жизнь я покушалась твою.

Несс, едва лишь стрела пробила жадное сердце,

«Эта кровь, — мне сказал, — силы любовной полна».

Ткань я послала тебе, напитав ее Нессовым ядом.

О Деянира, зачем медлишь и ты умереть?

165 Все прощайте теперь: и отец, и сестра моя Горга,

Родина наша, и ты, изгнанный с родины брат,

Ты, последний мой день, ты, последнее солнце, прощайте!

Сын мой и муж, — о, когда б мог ты и жить и прощать!

Я поняла, что добрее тебя и дикие звери;

Вверь я себя хоть кому, — хуже бы не было мне.

Эти строки, Тесей, я с тех берегов посылаю,

Где паруса твой корабль поднял, отплыв без меня,

5 С тех, где предал меня мой сон, где ты, вероломный,

Время сна подстерег, чтоб Ариадну предать.

Был тот час, когда вся земля росою стеклянной

Окроплена и в листве слышатся жалобы птиц.

В сонной истоме еще, до конца не сбросив дремоты,

10 Чуть приподнявшись, тяну руки — Тесея обнять, —

Нету его! Но снова к нему протянула я руки,

Шарю по ложу, ищу ощупью — нету его!

Страх дремоту прогнал; с покрывал поднимаюсь в испуге

И покидаю, вскочив, ложе пустое мое.

15 Гулко ответила грудь кулакам, по ней ударявшим,

Кудри, как были со сна, сбитые рву на себе.

Светит луна; я смотрю: неужели увижу лишь берег?

Кроме пустых берегов, нечего видеть глазам!

Мчусь то туда, то сюда, мечусь над морем без цели,

20 Ноги не могут бежать, вязнут в глубоком песке.

Громким криком «Тесей!» оглашаю я берег — и своды

Отзвуком имя твое мне возвращают тотчас;

Столько же раз, сколько я, тебя окликала окрестность,

Словно окрестность сама бедной хотела помочь.

25 Есть там высокий холм, поросший кустарником редким,

Где над водою навис морем подмытый утес.

Я взобралась на него (придало мне силы смятенье),

Чтобы измерил мой взор дальше и шире простор.

Вижу оттуда (и мне послужили жестокие ветры):144

30 Парус летит вдалеке, Нотом проворным надут.

Чуть увидала его иль подумала, что увидала, —

Чувств не лишилась едва, сделалась льда холодней.

Но в забытьи нам боль не дает оставаться; от боли

Сразу очнулась и я, громко Тесея зову.

35 «Стой, куда ты бежишь? Воротись, Тесей вероломный!

Руль поверни! Недобор есть на твоем корабле!»

Так я кричу и бью себя в грудь, возмещая мой слабый

Голос, и с каждым моим словом сливался удар;

Если не мог ты меня услыхать, то мог бы увидеть:

40 Знак подавали тебе взмахи широкие рук,

И, чтоб забывшим меня о себе хоть как-то напомнить,

Длинную жердь я нашла, белую ткань подняла.

Только когда ты скрылся из глаз, я заплакала горько;

Прежде от боли и мук было как камень лицо.

45 После того как глаза перестали парус твой видеть,

Что им осталось еще, как не оплакать меня?

Словно вакханка, когда Огигийский бог145 ее гонит,

Я одиноко мечусь, не подобравши волос,

Или сижу на холодной скале, уставившись в море,

50 Словно на камне моем делаюсь камнем сама.

К нашему ложу иду — оно нас приняло вместе

Лишь для того, чтобы мы порознь с него поднялись,

Трогаю вместо тебя — хоть это можно мне! — ткани,

Что сохраняют еще тела тепло твоего.

55 Ложу, от пролитых слез моих влажному, я повторяю:

«Смяли тебя мы вдвоем, — ложе, двоих возврати!

Вместе к тебе мы пришли; почему же встали не вместе?

Где, вероломное, часть лучшая нашей четы?»

Что же мне делать? Как быть мне одной? Земля здесь пустынна,

60 Труд людей иль быков здесь не оставил следа.

Море со всех сторон окружает ее; мореходы

Тут ненадежным путем не поведут кораблей.

Но если даже пошлют мне корабль и попутчиков ветры,

Деться куда мне, скажи? Доступ в отчизну закрыт.

65 Пусть на счастливых помчусь парусах по глади безбурной.

Пусть успокоит Эол ветры, — в изгнанье мой путь!

Мне не увидеть тебя, на сто городов разделенный

Остров Юпитера, Крит, с детства знакомый ему.

Ведь и отца, и страну, где отец справедливый мой правит,

70 Милые я имена предала ради тебя,

Дав путеводную нить, чтоб она твой шаг направляла,

Чтобы в извивах дворца ты, победив, не погиб.

Ты говорил мне тогда: «Клянусь опасностью этой,

Будешь моей ты, пока оба мы живы с тобой».

75 Оба мы живы, но я — не твоя; и жива ли я вправду,

Если меня схоронил мужа коварный обман?

Палицей тою же ты меня сокрушил, что и брата,

Клятвы, что ты мне давал, смерть отменила моя.

Помню не только о тех, которые ждут меня, муках —

80 Всех покинутых мне мука понятна теперь.

Близкая гибель душе представляется в тысяче видов:

Смерти отсрочка сейчас тягостней смерти самой.

Жду, что вот-вот подойдут оттуда или отсюда

Волки, чтоб жадными мне тело зубами терзать;

85 Может быть, рыжие львы на острове водятся этом,

Может быть, тигры живут лютые в этом краю,

Море порой, говорят, выносит огромных тюленей,

Да и от острых мечей кто защитит мою грудь?

Только бы в плен не попасть, не носить тяжелые цепи

90 И меж рабынь не трудить пряжей урочною рук

Мне, чей отец — Минос, чья мать рождена Аполлоном,

Мне, кому женихом был — что же больше — Тесей.

На море брошу ли взгляд иль на сушу, на берег простертый,

Много опасностей мне суша и воды сулят.

95 Небо осталось одно, но и образы страшны бессмертных.

Всеми покинута я здесь на съеденье зверям.

Людям, если живут здесь люди, я тоже не верю:

Ранили раз — и боюсь всех чужеземцев с тех пор.

О, когда б не погиб Андрогей и Кекроповым землям146

100 Гнусный свой грех не пришлось данью кровавой смывать,

И от твоей, о Тесей, узловатой не пал бы дубины

Тот, кто частью был муж, частью — неистовый бык,

И не дала бы тебе я пути указующей нити,

Чтобы, руками ее перебирая, ты шел!

105 Не удивляюсь тому, что ты победил полузверя,

Что, распростертый, поил кровью он критский песок:

Рогом не мог он пронзить твое железное сердце,

Не было нужды в щите, грудь защищала тебя.

В ней ты носишь кремень, адамант некрушимый ты носишь, —

110 В ней твое сердце — оно тверже любого кремня.

Оцепененьем зачем ты сковал меня, сон беспощадный?

Или уж пусть бы сошла вечная ночь на меня!

Ветры, жестоки и вы, выше меры угодливость ваша:

Чтобы ему угодить, слезы вы мне принесли.

115 Всех беспощадней рука, что меня и брата убила,

И уверенья в любви — клятвы пустые слова.

Против меня вы одной в заговор все трое вступили:

Женщину предали вы, клятва, и ветер, и сон.

Значит, матери слез не увидеть мне перед смертью,

120 И, чтоб глаза мне закрыть, близкой не будет руки,

Воздух чужбины мое дыханье несчастное примет,

Тела никто из друзей не умастит моего?

К непогребенным костям слетятся птицы морские?

Не заслужила других я у тебя похорон?

125 Скоро ты в гавань войдешь родного Кекропова края,

И, среди внемлющих толп на возвышение встав,

Будешь рассказывать им о быке-человеке сраженном

И о пробитых в скале путаных ходах дворца;

Так расскажи и о том, как меня ты на острове бросил, —

130 Выпасть из списка твоих подвигов я не должна.

Нет, не Эгея ты сын, не Питфеевой дочери Эфры:

Скалы и глуби морей — вот кто тебя породил.

Боги бы сделали так, чтоб меня с кормы ты увидел!

Может быть, грустный мой вид тронул бы взоры твои.

135 Глаз твой не видит меня — так хоть в мыслях представь, если можешь,

Как я припала к скале, в брызги дробящей прибой,

Как мои пряди висят, будто я скорблю по умершем,

Как мое платье от слез стало тяжелым, как в дождь.

Тело трепещет мое, как под бурей трепещут колосья,

140 Пальцы дрожащие букв ровных не могут чертить.

Я не во имя услуг злосчастных моих умоляю, —

Пусть не будешь ничем ты мне обязан за них, —

Для благодарности пусть нет причин — но их нет и для мести.

Пусть не спасла я тебя, — все же за что убивать?

145 Руки, уставшие бить в истомленную грудь, протяну я,

Тяжко тоскуя, к тебе через бескрайний простор;

Волосы я тебе покажу — их уж мало осталось, —

Просьбы прибавлю к слезам, пролитым из-за тебя:

Руль поверни, Тесей, возвратись, чуть изменится ветер,

150 Если ж я раньше умру — кости мои увези.

Если тебе разобрать не удастся размытые строки,

Значит, кровью моей залито будет письмо.

В правой руке у меня — тростинка, меч обнаженный —

В левой; развернутый лист я на коленях держу.

5 Вот Эолиды портрет, когда брату письмо она пишет;

Был бы жестокий отец видом доволен моим.

Я бы хотела, чтоб он при моей присутствовал смерти,