Книга третья

В Город вхожу я тайком, изгнанника робкая книга,

Руку измученной мне с лаской, читатель, подай.

Не опасайся, в стыд не вгоню тебя ненароком:

Я ни единым стихом не поучаю любви.

5 Так обернулась судьба моего господина, что, право,

Шутками он бы не стал скрашивать горе свое.

Да и поэму свою, незрелой юности шалость,

Ныне — поздно, увы! — сам он, кляня, осудил.

Что я несу, проверь: ничего не найдешь, кроме скорби:

10 К песням недоброй поры верный подобран размер:

Каждый второй из пары стихов припадает, хромая, —

То ли путь истомил, то ли с изъяном стопа?

Спросишь, зачем обхожусь без желтящего кедра, без пемзы?

Я покраснела бы, став краше, чем мой господин.

15 А что в потеках я вся, что буквы в пятна размыты —

Плакал поэт надо мной, портил слезами письмо.

Если же случаем речь зазвучит не совсем по-латински. —

Он, не забудь, писал, варварами окружен.

«Молви, читатель, за труд не почти: куда мне податься?

20 В Риме где я найду, книга-скиталица, кров?» —

Но из многих кому, запинаясь, я это шептала,

Еле посмел один гостью на путь навести.

«Боги тебе да пошлют, в чем отказано ими поэту, —

С миром всю жизнь прожить в сладостном отчем краю!

25 Что ж, веди… поплетусь! Хоть измаялась я, добираясь

Морем и сушей в Рим с самого края земли!»

Вел он и на ходу пояснял: «Это Цезаря форум —

Улице этой у нас имя Священной дано;

Видишь Весты храм: здесь огонь хранят и Палладий,

30 Маленький этот дом — древнего Нумы дворец».572

Вправо свернули. «Гляди: пред тобою — врата Палатина.

Это Статор: отсель начали Рим возводить».

Налюбовавшись всем, в слепительном блеске доспехов

Портик я вижу и кров, бога достойный принять.

35 «Верно, Юпитера дом?» — спросила я, так заключая

По осенившему вход листьев дубовых венку;

И, получив ответ о хозяине, смело сказала:

«Да, ошибки тут нет: это Юпитера дом!»

Но почему, объясни, перед дверью стоит величаво,

40 Тень простирая вокруг, широколиственный лавр?

Не потому ли, что дом непрестанных достоин триумфов,

И не затем ли, что он Фебом Левкадским любим?573

Правит ли праздник свой или всем он праздник приносит,

Радость мира даря необозримой земле?

45 Или же это знак, что навек он честью украшен,

Словно невянущий лавр вечнозеленой листвой?

Что знаменует венок, узнаем из надписи краткой:

Дар он от граждан, кому Цезарем жизнь спасена.

К ним, о добрый отец, одного добавь гражданина, —

50 Он на краю земли ныне в изгнанье живет

И сознает, скорбя, что вполне заслужил эту кару,

Но не злодейством каким — только ошибку свершив.

Горе мне! Я страшусь властелина и самого места.

Каждой буквой своей в страхе пред ними дрожу.

55 Видишь? Станицу мою бескровная бледность одела.

Видишь? Едва стою, мнусь со стопы на стопу.

К небу взываю: «Отцу моему о будет ли милость

Дом при его господах нынешних снова узреть?»

Дальше иду и вожатаю вслед по гордым ступеням

60 В мраморный я вхожу бога кудрявого храм,574

Где меж заморских колонн предстали все Данаиды

Вместе с исторгшим меч жестокосердым отцом,

И где дано узнавать читателю, что создавали

В долгом ученом труде новый и старый поэт.

65 Стала высматривать я сестер (исключая, понятно,

Тех, которых отец рад бы на свет не родить).

Тщетно ищу: их нет. Между тем блюститель хранилищ575

Мне покинуть велит этот священный предел.

В храм поспешаю другой,576 пристроенный прямо к театру.

70 Но и сюда для меня настрого вход воспрещен.

Не допустила меня Свобода к чертогу, который

Первым двери свои книгам поэтов открыл.

Да, стихотворца судьба на его простерлась потомство:

Сослан он сам, и детей ссылка постигла равно.

75 Может быть, некогда к нам снисхождение будет, а позже

Время само и к нему Цезаря сердце смягчит.

Вышних молю и с ними тебя (ведь не к черни взывать мне!),

О величайший бог, Цезарь, к молитве склонись!

Если заказано мне пребыванье в общественном месте,

80 Книгу позволь приютить частным хотя бы домам!

Ныне песни мои, что с позором отвергнуты всюду,

Если дозволишь, народ, в руки твои передам.

Стало быть, рок мне судил и Скифию тоже увидеть,

Где Ликаонова дочь ось над землею стремит.

О Пиэриды, ни вы, ни божественный отпрыск Латоны,

Сонм искушенный, жрецу не помогли своему!

5 Не было пользы мне в том, что, игривый, я не был преступен,

Что моя Муза была ветреней жизни моей,

Много я вынес беды на суше и на море, прежде

Чем приютил меня Понт, вечною стужей знобим.

Я, убегавший от дел, для мирных досугов рожденный,

10 Мнивший, что всякий тяжел силам изнеженным труд,

Все терпеливо сношу. Но ни море, лишенное портов,

Ни продолжительный путь не погубили меня.

Противоборствует дух, и тело в нем черпает силы,

15 И нестерпимое он мне помогает терпеть.

В дни, когда волны меня средь опасностей гнали и ветры,

Труд избавлял от тревог сердце больное мое.

Но лишь окончился путь и минули труды переезда,

20 Только я тронул стопой землю изгнанья, с тех пор

Плач — вся отрада моя, текут из очей моих слезы

Вод изобильнее, с гор льющихся вешней порой.

Рим вспоминаю и дом, к местам меня тянет знакомым,

И ко всему, что — увы! — в Граде оставлено мной.

Горе мне! Сколько же раз я в двери стучался могилы —

Тщетно, ни разу они не пропустили меня!

25 Стольких мечей для чего я избег и зачем угрожала,

Но не сразила гроза бедной моей головы?

Боги, вы, чьей вражды на себе испытал я упорство,

В ком соучастников зрит гнев одного божества,

Поторопите, молю, нерадивые судьбы, велите,

30 Чтоб наконец предо мной смерти открылись врата!

Может быть, ты удивишься тому, что чужою рукою

Это посланье мое писано: болен я был.

Болен, неведомо где, у краев неизвестного мира,

В выздоровленье своем был не уверен я сам.

5 Вообрази, как страдал я душой, не вставая с постели,

В дикой стране, где одни геты, сарматы кругом.

Климат мне здешний претит, не могу и к воде я привыкнуть,

Здесь почему-то сама мне и земля не мила.

Дом неудобный, еды не найдешь, подходящей больному,

10 Некому боли мои Фебовой лирой унять;

Друга здесь нет, кто меня утешал бы занятным рассказом

И заставлял забывать времени медленный ход.

Изнемогая, лежу за пределами стран и народов

И представляю с тоской все, чего более нет.

15 В думах, однако, моих ты одна первенствуешь, супруга,

Главная в сердце моем принадлежит тебе часть.

Ты далеко, но к тебе обращаюсь, твержу твое имя,

Ты постоянно со мной, ночь ли подходит иль день.

Даже когда — говорят — бормотал я в безумии бреда,

20 Было одно у меня имя твое на устах.

Ежели мой обессилит язык под коснеющим небом,

И уж его оживить капля не сможет вина,

Стоит мне весть принести, что жена прибыла, — и я встану,

Мысль, что увижу тебя, новой мне силы придаст.

25 Буду ль я жив, не уверен… А ты, быть может, в веселье

Время проводишь, увы, бедствий не зная моих?

Нет, дорогая жена! Убежден, что в отсутствие мужа

Обречены твои дни только печали одной.

Если, однако, мой рок мне сужденные сроки исполнил

30 И подошел уже час ранней кончины моей, —

Ах, что стоило б вам над гибнущим сжалиться, боги,

Чтобы хотя б погребен был я в родимой земле,

Хоть бы до смерти моей отложено было возмездье

Или внезапный конец ссылку мою предварил!

35 Прежде я с жизнью земной, не намучившись, мог бы расстаться —

Ныне мне жизнь продлена, чтобы я в ссылке погиб.

Значит, умру вдалеке, на каком-то безвестном прибрежье,

Здесь, где печальную смерть сами места омрачат?

Значит, мне умирать не придется в привычной постели?

40 Кто в этом крае мой прах плачем надгробным почтит?

Слезы жены дорогой, мне лицо орошая, не смогут

Остановить ни на миг быстрое бегство души?

Дать не смогу я последний наказ, и с последним прощаньем

Век безжизненных мне дружбы рука не смежит.

45 Без торжества похорон, не почтенный достойной могилой,

Мой неоплаканный прах скроет земля дикарей.

Ты же, узнав про меня, совсем помутишься рассудком,

Станешь смятенную грудь верной рукой поражать.

Будешь ты к этим краям напрасно протягивать руки,

50 Бедного мужа вотще будешь по имени звать.

Полно! Волос не рви, перестань себе щеки царапать —

Буду не в первый я раз отнят, мой свет, у тебя.

В первый раз я погиб, когда был отправлен в изгнанье, —

То была первая смерть, горшая смерть для меня.

55 Ныне, о жен образец, коль сможешь — но сможешь едва ли, —

Радуйся только, что смерть муки мои прервала.

Можешь одно: облегчать страдания мужеством сердца —

Ведь уж от бедствий былых стала ты духом тверда.

Если бы с телом у нас погибали также и души,

60 Если б я весь, целиком, в пламени жадном исчез!

Но коль в пространство летит возвышенный, смерти не зная,

Дух наш и верно о том старец самосский учил,577

Между сарматских теней появится римская, будет

Вечно скитаться средь них, варварским манам чужда.

65 Сделай, чтоб кости мои переправили в урне смиренной

В Рим, чтоб изгнанником мне и после смерти не быть.

Не запретят тебе: в Фивах сестра, потерявшая брата,

70 Похоронила его, царский нарушив запрет.

Пепел мой перемешай с листвой и толченым амомом

И за стеной городской тихо землею засыпь.

Пусть, на мрамор плиты взглянув мимолетно, прохожий

Крупные буквы прочтет кратких надгробных стихов:

«Я под сим камнем лежу, любовных утех воспеватель,

Публий Назон, поэт, сгубленный даром своим.

75 Ты, что мимо идешь, ты тоже любил, потрудись же,

Молви: Назона костям пухом да будет земля!»

К надписи слов добавлять не надо: памятник создан, —

Книги надежней гробниц увековечат певца.

Мне повредили они, но верю: они и прославят

80 Имя его и дадут вечную жизнь их творцу.

Ты же дарами почти погребальными маны супруга,

Мне на могилу цветов, мокрых от слез, принеси, —

И хоть огонь превратил мое тело бренное в пепел,

Благочестивый обряд скорбная примет зола.

85 О, написать я хотел бы еще, но голос усталый

И пересохший язык мне не дают диктовать.

Кончил. Желаю тебе — не навеки ль прощаясь — здоровья.

Ты, кем и прежде я дорожил, — чью давнюю дружбу

В злой проверил час, в горьком паденье моем!

Слушай меня и верь умудренному опытом другу:

Тихо живи, в стороне от именитых держись.

5 Тихо живи, избегай, как можешь, знатных и сильных,

Их очагов огонь молнией грозной разит!

Пользы от сильных мы ждем. Но уж лучше и пользы не надо

Нам от того, кто вред может вдвойне причинить.

Райну с мачты спустив, спасаются в зимнюю бурю,

10 Чем на больших парусах, лучше на малых плыви.

Видел ты, как волна кору качает на гребне,

Как уходит вглубь с грузом подвязанным сеть?

Остерегли бы меня, как тебя сейчас остерег я, —

Верно, я и теперь в Городе жил бы, как жил!

Коего сам я лишен. Будь же здорова, прости!

15 Был я доколе с тобой и плыл под ласковым ветром,

Благополучно мой челн несся по глади морской.

Это не в счет, коли ты на ровном падаешь месте:

Только коснулся земли, на ноги встал и пошел!

А бедняк Эльпенор, упавший с кровли высокой,578

20 Перед своим царем тенью бессильной предстал.

Или меж тем как Дедал на крыльях парил безопасно,

Передал имя свое водам бескрайним Икар.

А почему? Летел тот повыше, этот пониже,

Хоть и оба равно не на природных крылах.

25 Верь мне: благо тому, кто живет в благодатном укрытье,

Определенных судьбой не преступая границ.

Не возмечтал бы глупец Долон о конях Ахиллеса,

Разве остался б Эвмед к старости лет одинок?

Сына Мероп не видал бы в огне, дочерей — тополями,

30 Если б отца Фаэтон в нем не гнушался признать.

Так берегись и ты возноситься слишком высоко,

И притязаний своих сам подбери паруса.

Ног не избив, пройти ристалище ты ль не достоин,

Мне не в пример процветать благоволеньем судьбы!

35 Верностью и добротой заслужил ты это моленье,

Неколебимой ко мне дружбой во все времена.

Видел я, мой приговор ты встретил так сокрушенно,

Что едва ли в тот час был я бледнее тебя.

Видел, из глаз твоих мне на щеки падали слезы,

40 Пил я с жадностью их, пил заверенья в любви.

Сосланного и теперь защитить ты пробуешь друга,

Ищешь, чем облегчить необлегчимую боль.

Зависти не возбудив и славой не взыскан, в довольстве

Мирно век доживай, с равными дружбу води,

45 И в Назоне люби то, чего не коснулось гоненье, —

Имя: Скифский Понт всем остальным завладел.

Эти простертые под эриманфской Медведицей земли579

Не отпускают меня, выжженный стужею край.

Дальше Босфор, Танаис, Киммерийской Скифии топи,580

50 Еле знакомые нам хоть по названью места;

А за ними — ничто: только холод, мрак и безлюдье.

Горе! Как близко пролег круга земного предел!

Родина так далеко! Далеко жена дорогая,

Все, что в мире ценил, чем дорожил — далеко!

55 Отнято все, но так, что, хотя рукой не достанешь,

Отнятое могу видеть очами души!

Вижу мой дом, и Рим, и в подробностях каждое место,

Вижу все, что со мной в этих случалось местах,

Образ жены встает так явственно перед глазами,

60 Нам и горечь она, и утешенье дарит:

Горько, что не со мной, утешно, что не разлюбила

И что бремя свое, твердая духом, несет.

Также и вы, друзья, живете в сердце поэта,

С радостью по именам он перечислил бы вас,

65 Да не велит осмотрительный страх: сегодня, пожалуй,

Мало кого соблазнит в песню Назона попасть.

Раньше наперебой домогались, за честь почитали,