Ведь дуновению их вовсе нельзя доверять:

455 Непостоянны они, шесть дней без всяких запоров

Настежь Эола тюрьмы им отворяется дверь.

Легкий уже Водолей закатился с наклонною урной,

Следом за ним принимай, Рыба, небесных коней.

Ты, говорят, и твой брат (ибо вы сверкаете вместе

460 В небе) двоих на спине переносили богов.

Некогда, в страхе бежав от злодея Тифона, Диона,

В день как Юпитер вступил в бой за свои небеса,

К водам Евфрата придя с младенцем своим Купидоном,

У палестинской реки села на берег она.

465 Тополи там и камыш покрывали края побережья,

И, понадеясь на них, скрылась она в ивняке.

Ветер тут зашумел по роще; она испугалась

И побледнела, решив, что подступают враги.

Сжавши в объятьях дитя, она закричала: «Бегите,

470 Нимфы, на помощь ко мне, двух вы спасите богов!»

Прыгнула в реку — и тут близнецы их подняли рыбы:

Обе за это они звездами быть почтены.

С этой поры сирийский народ нечестивым считает

Рыбу вкушать и ее в рот никогда не берет.

475 3автрашний день никому не отдан, но третий — Квирину:

Ромулом ранее был, кто именуется так,

Иль потому, что копье встарь звали сабиняне «курис»,

И по нему в небесах звался воинственный бог,

Иль что царя своего этим именем звали квириты,

480 Или что с Римской землей Куры он соединил.

Ибо воитель-отец, взглянув на сыновние стены

Да и на множество всех конченных Ромулом войн,

Молвил: «Юпитер, теперь многосильно могущество Рима

И не нуждается он в отпрыске больше моем.

485 Сына отцу возврати! Хоть один и похищен убийством, —

Будет другой за себя мне и за Рема теперь.

Будет один, кого ты вознесешь на лазурное небо, —

Как ты изрек, а слова ведь нерушимы твои!»

Тут же Юпитер кивнул. От кивка его дрогнули оба

490 Полюса и задрожал с ношей небесной Атлант.

Место есть, что в старину называлось Козье Болото;

Как-то случилось, что там, Ромул, судил ты народ.

Спряталось солнце, и все облаками закрылося небо,

И полился проливной ливень тяжелый из туч.

495 Гром гремит, все бегут, небо, треснув, сверкает огнями:

И на отцовских конях взносится царь в небеса.

Скорбь наступила, отцов обвиняют облыжно в убийстве;

Так и решили бы все, кабы не случай один.

Прокул Юлий однажды из города шел Альбы Лонги,

500 Ярко светила луна, факел тут был ни к чему.

Вдруг неожиданно вся задрожала слева ограда:

Он отшатнулся и встал, волосы дыбом взвились,

Чудный, превыше людей, облаченный царской трабеей

Ромул явился ему, став посредине пути,

505 И произнес: «Запрети предаваться скорби квиритам,

Да не сквернят моего плачем они божества.

Пусть благовонья несут, чтя нового бога Квирина,

Помня всегда о своем деле — веденье войны».

Так повелел и от глаз сокрылся он в воздухе легком;

510 Прокул сзывает народ и объявляет приказ.

Богу возводится храм, его именем холм называют,

И учреждаются тут праздника отчего дни.

«Но почему ж этот день Глупцов также праздником назван?»

Слушай. Причины тому вздорны, по все-таки есть.

515 Не было в древности здесь привычных к сохе землепашцев:

Сила и ловкость мужей тратилась в ратном труде.

Больше хвалили за меч, чем за плуг с искривленной рассохой,

С пренебреженных полей мало сбирали плодов.

Сеяли полбу в те давние дни и полбу косили,

520 В жертву Церере неся первый ее урожай.

Пользу узнавши огня, они стали поджаривать полбу

И по своей же вине много наделали бед.

Ибо наместо зерна золу они полбы сметали

И поджигали порой хижины сами свои.

525 Стала богиней их печь — Форнака, Форнаку молили

Люди о том, чтоб она не выжигала зерна.

Главный теперь курион Форнакалии провозглашает

В разное время, а дня точного празднику нет;

И на висящих везде по форуму многих таблицах

530 Каждая курия свой видит особый значок.370

Но из народа глупцы своих собственных курий не знают

И до последнего дня праздника этого ждут.

Честь и могилам дана. Ублажайте отчие души

И небольшие дары ставьте на пепел костров!

535 Маны немногого ждут: они ценят почтение выше

Пышных даров. Божества Стикса отнюдь не жадны.

Рады они черепкам, увитым скромным веночком,

Горсточке малой зерна, соли крупинке одной,

Хлеба кусочку в вине, лепесткам цветущих фиалок:

540 Все это брось в черепке посередине дорог.

Можно и большее дать, но и этим ты тени умолишь,

И помолись ты еще у погребальных костров.

Этот обычай введен был благочестивым Энеем

В землях твоих в старину, гостеприимный Латин.

545 Духу отца приносил Эней ежегодные жертвы:

С этой поры и пошел сей благочестный обряд.

Некогда, впрочем, пока велись упорные войны

Долгие, был позабыт день почитанья отцов.

Но наказанье пришло: говорят, что за это несчастье

550 Рим раскалился огнем от пригородных костров.

Трудно поверить, но будто тогда из могил появились

Предки и стали стенать, плача в ночной темноте,

А по дорогам везде городским и полям завывали

Толпы бесплотных теней и ужасающих душ.

555 Как только стали опять воздавать почитание мертвым, —

Нет ни чудес никаких, ни мертвецов из могил.

Но в поминальные дни вы не думайте, вдовы, о браках,

Факел сосновый пускай чистых уж дней подождет.

Да и тебе, хоть твоей ты и кажешься матери зрелой,

560 Пусть не расчешет копье гнутое девичьих кос.

Светочи спрячь ты свои, Гименей, и от мрачных огней их

Скрой! Уныло огни при погребеньях горят.

Боги таятся пускай за дверями закрытыми храмов,

Пусть фимиам не дымит и не горят очаги.

565 Легкие души теперь и тела погребенных в могилах

Бродят, и тени едят яства с гробниц и могил.

Так продолжаться должно не долее дней, что осталось

В месяце: в наших стихах столько же числится стоп.371

День последний из них Фералий название носит:

570 Манам в последний раз в этот мы молимся день.

Тут среди жен молодых многолетняя сидя старуха,

Таците служит немой, но не немая сама.372

Ладан кладет под порог, тремя его пальцами взявши,

Там, где мышонок прогрыз ход потаенный себе;

575 Темный вяжет свинец тройною заклятою ниткой

И у себя во рту вертит семь черных бобов;

Жарит потом на огне зашитую голову рыбки,

Что залепила смолой, медной иглой проколов;

Льет вино, нашептав, а остаток его выпивают

580 Или сама, иль ее спутницы, больше сама.

«Мы оплели языки и рты враждебные крепко!» —

Старица так говорит пьяная, вон выходя.

Спросишь ты, верно, меня, кто же эта богиня немая?

Слушай же, что услыхал сам я от старых людей.

585 Неукротимой к Ютурне любовью объятый Юпитер

Вытерпел то, что стерпеть богу такому нельзя:

То среди леса она в орешнике пряталась частом,

То она, в воду нырнув, к сестрам скрывалась своим.

Он созывает всех нимф, которые в Лации жили,

590 И таковые слова хору их он говорит:

«Ваша сестра сама себе враг, раз она отвергает

Высшего бога любовь, не отдаваясь ему.

Мне помогите и ей: ведь то, что мне будет усладой,

Страстно желанною, то будет на радость и ей.

595 Берега вы на краю удержите, прошу я, беглянку,

Чтобы она не могла в воду речную нырнуть».

Так он сказал, и его послушались тибрские нимфы

Все, что твой брачный чертог, Илия, верно блюдут.

Но среди них оказалась одна, по имени Лала,

600 Что за болтливость свою также Болтуньей звалась:

В этом ее был порок. Частенько Альмон373 говорил ей:

«Дочь, придержи свой язык», — но не сдержалась она.

Только она подошла ко пруду Ютурны-сестрицы,

Как закричала: «Беги!», бога слова рассказав.

605 После к Юноне она подошла, участь жен пожалела

И говорит ей: «Твой муж в нимфу Ютурну влюблен».

В ярость Юпитер пришел и тотчас у нимфы нескромной

Вырвал язык, приказав строго Меркурию так:

«К манам ее отведи: для немых там пригодное место.

610 Нимфа, да будет она нимфой подземных болот!»

Отдал Юпитер приказ. Она входит с Меркурием в рощу,

Здесь предводитель ее чувствует к пленнице страсть,

Хочет он ей овладеть, она взглядом его умоляет, —

Тщетно: немые уста ей не дают говорить.

615 Матерью став, близнецов родила, что блюдут перекрестки.

Град охраняя у нас: Ларами стали они.

День Каристий идет затем: для родных это праздник,

И собирается тут к отчим семейство богам.

Память усопших почтив и родных посетивши могилы,

620 Радостно будет к живым взоры свои обратить

И посмотреть, сколько их после всех умерших осталось,

Пересчитать всю семью, весь сохранившийся род.

Лишь безупречные пусть приходят, преступным нет места:

Братьям и матерям, злым и жестоким к родне,

625 Тем, для которых отец или мать зажились слишком долго.

Как и свекровям, своих зло донимающим снох.

Внуков Тантала пускай и супруги Ясона не будет

Так же, как той, что дала жженых селянам семян,374

Прокны с сестрою ее и Терея, что мучил обеих,

630 Как и того, кто богат стал незаконным путем.

Ладан курите семейным богам! Согласье ведь должно

В этот особенно день кротко и мирно хранить.

И учреждайте пиры вы в честь подпоясанных Ларов,

Ставьте тарелку для них — почести знак и любви.

635 А уж как влажная ночь к спокойному сну призовет вас,

Чашу наполнив вином, вы помолитесь тогда:

«Пьем за себя и тебя, отец отечества, Цезарь!»

И возливайте вино с этой молитвою все.

Ночь миновала, и вот восславляем мы бога, который

640 Обозначает своим знаком границы полей.

Термин, камень ли ты иль ствол дерева, вкопанный в поле,

Обожествлен ты давно предками нашими был.

С той и другой стороны тебя два господина венчают,

По два тебе пирога, по два приносят венка,

645 Ставят алтарь; и сюда огонь в черепке поселянка,

С теплого взяв очага, собственноручно несет.

Колет дрова старик, кладет их в поленницу ловко

И укрепляет с трудом ветками в твердой земле.

После сухою корой разжигает он первое пламя:

650 Мальчик стоит и в своих держит корзины руках.

После того как в огонь он бросит три горстки пшеницы,

Дочка-девчонка дает сотов медовых куски.

Прочие держат вино, выливают по чашке на пламя,

В белых одеждах они смотрят и чинно молчат.

655 Общего Термина тут орошают кровью ягненка

Иль сосунка свиньи, Термин и этому рад.

Попросту празднуют все, и пируют соседи все вместе,

И прославляют тебя песнями, Термин святой!

Грань ты народам, и грань городам, и великим державам,

660 А без тебя бы везде спорными были поля.

Ты не пристрастен ничуть, и золотом ты неподкупен,

И по закону всегда сельские межи блюдешь.

Если бы некогда ты отграничил Фирейские земли,

Триста мужей не могли там бы убитыми лечь:

665 Надписи не было б там на трофее в честь Офриада.375

О, сколько крови пролил он за отчизну свою!

Что же случилось, когда Капитолий строили новый?

Все тут боги ушли, место Юпитеру дав,

Термин же, как говорят старинные были, остался

670 В храме стоять и стоит вместе с Юпитером там.

Да и теперь, чтоб ничто, кроме звезд, ему не было видно,

В храмовой крыше пробит маленький в небо проем.

Термин, сокрыться тебе теперь от нас невозможно:

Там, где поставлен ты был, там ты и стой навсегда.

675 Не уступай ни на шаг никакому захватчику места

И человеку не дай выше Юпитера стать;

Если же сдвинут тебя или плугом, или мотыгой,

Ты возопи: «Вот твое поле, а это его!»

Есть дорога, народ ведущая в земли лаврентов.

680 В царство, какого искал некогда древний Эней:376

Там у шестого столба тебе, порубежный, приносят

Внутренности скота, шерстью покрытого, в дар.

Земли народов других ограничены твердым пределом;

Риму предельная грань та же, что миру дана.

685 Надо теперь рассказать об изгнанье царя: по нему ведь

Назван шестой от конца месяца этого день.

Был последним царем над римским народом Тарквиний,

Несправедливым царем, мощным, однако, в бою.

Брал он одни города, другие вконец разорял он,

690 А чтобы Габии взять, не постыдился коварств.

Младший из трех сыновей, настоящий Гордого отпрыск,

Тихою ночью вошел в самую гущу врагов.

Те обнажили мечи. «Безоружного, молвил, убейте!

Братья желают того, да и Тарквиний-отец:

695 Бил он жестоко меня, бичами мне спину терзая…»

(Да, чтобы это сказать, он и удары стерпел!)

Месяц сиял. Мечи влагают воины в ножны

И под одеждой юнца видят следы от бичей.

Плачут и просят его идти вместе с ними сражаться;

700 С просьбой наивною их хитрый согласен юнец.

Всем доверье внушив, он друга к отцу посылает,

Чтобы ему показать к взятию Габиев путь.

Сад был внизу, где росли из посева душистые травы,

И орошал его ток тихо журчащей воды.

705 Тайное там получил Тарквиний от сына посланье

И поломал он жезлом верхние лилий цветы.

Только лишь вестник сказал, вернувшись, о лилиях сбитых

Сын: «Понимаю приказ отчий!» — сейчас же сказал.

Тотчас он перебил верховных начальников Габии,

710 И городская стена пала, лишившись вождей.

Тут (о ужас!) змея, посреди алтарей появившись,

Выползла и пожрала жертву с потухших огней.

Феба спросили, и вот прорицание было: «Кто первый

Мать поцелует, тому и победителем быть».

715 Бросились все к матерям, целовать их стали поспешно,

Веруя богу, но слов не понимая его.

Мудрый же Брут дурачком притворился,377 чтоб невредимым

Козней твоих избежать, о кровожадный гордец!

Он распростерся ничком, мать-землю он тронул устами, —

720 Всем же казалось, что он просто, споткнувшись, упал.

Между тем окружать Ардею римляне стали,

Терпит осады она тяжкий и длительный гнет.

А пока время идет и враги выжидают и медлят,

В лагере игры идут, праздно скучают войска.

725 Юный царевич Тарквиний за стол и к вину собирает

Всех боевых друзей и обращается к ним:

«Други, пока нас томит затяжная война под Ардеей

И не дает отнести к отчим оружье богам,

Верно ль блюдутся, спрошу, наши брачные ложа? И правда ль

730 Дороги женам мужья, так же как жены мужьям?»

Каждый хвалит свою, разгораются страсти сильнее,

И распаляет вино и языки и сердца.

Тут поднимается тот, кто именем горд Коллатина.378

«Нечего тратить слова, верьте делам!» — говорит.

735 «Ночь еще не прошла: на коней! Поскачемте в город!»

Это по сердцу: своих все повзнуздали коней

И поскакали. Спешат достичь дворца поскорее;

Стражи вокруг никакой; входят они во дворец;

Вот перед ними невестка царя — с венками на шее,

740 Перед вином, во хмелю ночь коротает она.

После спешат к Лукреции в дом: ее видят за прялкой,

А на постели ее мягкая шерсть в коробах.

Там, при огне небольшом, свой урок выпрядали служанки,

И поощряла рабынь голосом нежным она:

745 «Девушки, девушки, надо скорей послать господину

Плащ, для которого шерсть нашей прядется рукой!

Что же там слышно у вас? Новостей ведь вы слышите больше:

Долго ли будет еще эта тянуться война?

Ты же ведь сдаться должна, Ардея: противишься лучшим,

750 Дерзкая! Нашим мужьям отдыха ты не даешь.

Только б вернулись они! Ведь мой-то не в меру отважен

И с обнаженным мечом мчит на любую беду.

Я без ума, я всегда обмираю, как только представлю

Битвы картину, дрожу, холодом скована грудь!»

755 Тут она, вся в слезах, натягивать бросила нитку

И опустила свое в складки подола лицо.

Все было в ней хорошо, хороши были скромные слезы

И красотою лицо не уступало душе.

«Брось волноваться, я здесь!» — супруг говорит; и, очнувшись,

760 К мужу на шею она бросилась, сладко припав.

Юный царевич меж тем, огнем безумья объятый,

Весь запылал и с ума чуть от любви не сошел.

Станом ее он пленен, белизной, золотою косою

И красотою ее, вовсе без всяких прикрас.

765 Мил ему голос ее и все, что ему недоступно,

И чем надежды его меньше, тем больше любовь.

Вот уж запел и петух, провозвестник зари и рассвета,

Вновь молодые спешат воины в битвенный стан.

Нет ее больше, но он все видит ее пред собою

770 И, вспоминая о ней, любит сильней и сильней:

«Вот она села, вот вижу убор ее, вижу за прялкой,

Вот без прически лежат косы на шее у ней,

Вижу я облик ее и слова ее ясно я слышу,

Вот ее взгляд, вот лицо, вот и улыбка ее».

775 Как утихает волна, утомившись от сильного ветра,

Но, только ветер затих, снова вспухает она,

Так, хотя нет перед ним любимого образа милой,

Все ж не стихает его к этому образу страсть.

Весь он горит, его грешной любви подгоняют стрекала:

780 Ложе невинное пусть сила иль хитрость возьмет!

«Спорен успешный исход; но будь что будет! — сказал он, —

Случай или же бог смелым подмога в делах.

Смелость и в Габии нас привела недавно!» Воскликнул

И, опоясавши меч, гонит вперед он коня.

785 В медью обитую дверь Коллатии юноша входит

В час, когда солнце уже было готово зайти.

Враг шагает, как друг. В покои вождя Коллатина

Гостеприимно его приняли: это родной.

Как ошибиться легко! Ничего не подозревая,

790 Бедная есть подает дома хозяйка врагу.

Ужин окончен: давно пора и о сне бы подумать.

Ночь наступила, нигде нет во всем доме огня.

Он поднялся, из ножен золоченых меч вынимает

И в почивальню твою, верная, входит, жена.

795 Ложа коснувшись, он к ней: «Лукреция, меч мой со мною.

Я — Тарквиния сын; слышишь ты эти слова?»

Та ни слова: ни сил у нее, ни голоса в горле

Нет никакого, и все мысли смешались в уме.

Но задрожала она, как дрожит позабытая в хлеве

800 Крошка овечка, коль к ней страшный склоняется волк.

Что же ей делать? Бороться? Жену всегда одолеют.

Крикнуть? Но меч у него тотчас же крик пресечет.

Или бежать? Но ее ведь груди ладонями сжаты,

Чуждая в первый раз к ним прикоснулась рука.

805 Враг влюбленный ее умоляет, клянется, грозит ей, —

Клятвы, угрозы, мольбы тронуть не могут ее.

«Борешься зря! — говорит он, — лишишься и чести и жизни.

Ложным свидетелем я мнимого буду греха:

Я уничтожу раба, с каким тебя будто застал я!»

810 Не устояла она, чести лишиться страшась.

Что ж, победитель, ты рад? Тебя победа погубит:

Ведь за одну только ночь царство погибло твое!

Вот уж и день: и она сидит, волоса распустивши,

Как над могильным костром сына сидит его мать.

815 Старого кличет отца, кличет мужа из ратного стана, —

Оба, не медля ничуть, поторопились прийти.

В горе увидев ее, спросили, по ком она плачет,

Чье погребенье? Каким горем она сражена?

Долго она молчит, от стыда закрывая одеждой

820 Очи; слезы ручьем, не иссякая, бегут.

Тут и отец и супруг утирают ей слезы и просят

Горе свое им открыть, плачут и в трепете ждут.

Трижды пыталась начать и трижды она умолкала.

Но наконец, опустив долу глаза, говорит:

825 «Видно, и этим обязана я Тарквинию горем?

Надо несчастной самой мне вам позор мой открыть?»

То, что смогла, рассказала она, но потом зарыдала,

И запылали ее чистые щеки стыдом.

Видя насилье над ней, ее муж и отец извиняют;

830 «Нет, — отвечает она, — нет извинения мне!»

Тотчас себе она в грудь кинжал сокровенный вонзила

И ниспроверглась в крови собственной к отчим ногам.

Но и в последний свой миг заботилась, чтобы пристойно

Рухнуть; и к чести была ей и кончина ее.

835 Вот и супруг и отец, невзирая на все предрассудки,

Кинулись к телу ее вместе, рыдая о ней.

Брут появляется. Вмиг свое позабывши притворство,

Из полумертвого он выхватил тела клинок

И, поднимая кинжал, благородною кровью омытый,

840 Им потрясает и так громко и грозно кричит:

«Этою кровью клянусь, святой и отважною кровью,

Этими Майами, мной чтимыми, как божество, —

Что и Тарквиний, и весь его выводок изгнаны будут.

Слишком долго уже доблесть свою я таил!»

845 Тут, хоть и лежа, она приоткрыла потухшие очи,

И, как и видели все, будто кивнула она.

На погребенье несут матрону с отвагою мужа,

Слышатся речи над ней, ненависть бурно растет.

Рана открыта ее. И Брут, созывая квиритов,

850 Громко кричит обо всех гнусных поступках царя.

Изгнан Тарквиний со всем потомством. Годичную консул

Власть получает: сей день днем был последним царей.

Мы ошибаемся? Или весны предтеча, касатка,

Не убоялась, что вновь может вернуться зима?

855 Все же ты, Прокна, не раз пожалеешь, что поторопилась;

Муж твой, однако, Терей, рад, что ты смерзнешь теперь.

Месяц проходит второй: от него лишь две ночи осталось;

Марс погоняет коней, на колеснице летя.

Правильно назван сей день — Эквирии — конские скачки:

860 Смотрит на них этот бог нынче на поле своем.

Слава тебе, Градив379, своевременно к нам ты приходишь:

Месяц грядущий твоим именем запечатлен.

К пристани прибыли мы: вместе с месяцем кончилась книга,

И поплывет по другой ныне челнок мой воде.