- А мы на эту цену радостно согласимся. И еще погладим его по головке и скажем, что он великий пилот. И что его незаслуженно забыли. И дадим честное слово передать все сведения о СД в МСК сразу же после возвращения. И сохранить ему пилотские права. И еще многое-многое другое.
      - Ты это серьезно?
      - Вполне. Он нас ненавидит и не доверяет нам, так?
      - Допустим.
      - А раз не доверяет, значит, его никакими обещаниями в это дело не заманишь, так?
      - Допустим, так.
      - И вдруг он "случайно" узнает, что у нас есть нейтринные боеголовки, за хранение которых положен международный трибунал. Что решит Тэдди?
      - Он решит, что мы у него в руках. И будет прав.
      - О, господи, до чего же ты непонятлив, братец! Теперь у него есть гарантия! Он не верит нашим обещаниям - пусть. Зато теперь он уверен, что при случае может заставить нас выполнить обещания - угрозой разоблачения. И он согласится лететь, посмотришь!
      - А если он все-таки сообщит куда надо до полета?
      - До полета ему нет никакого смысла делать это. Во-первых, он уверен в своей безопасности. Следовательно, торопиться некуда. А во-вторых, ему все-таки хочется добыть Синий Дым. И даже не из-за обещанной награды. Он из того же теста, что и Солсбери. Ему хочется облагодетельствовать человечество. И кроме всего прочего, отплатить добром за добро тому же Солсбери, который вернул его из небытия. И поскольку Заморыш человек умный, два против ста, если он не отложит свои разоблачения на потом, после полета.
      Роберт помолчал с минуту, что-то обдумывая.
      - Все это хорошо, Айк. Но за ним надо следить. Не спускать глаз. И если что...
      - Не только за ним. За двумя. Солсбери ненадежен. Пока его спасает полная неспособность разбираться в реальной жизни. Но чем черт не шутит.
      - Пожалуй, не за двумя, а за тремя. Не забывай ассистентку. Как-то странно она улыбается...
      Джой стояла над самым ручьем на огромном, облепленном почерневшими мхами, стволе упавшей пальмы, и глаза ее смеялись.
      - Ну что же вы, Эдвард?
      А Тэдди не мог двинуться с места и смотрел на нее, словно вырезанную лучом на сумраке лесной чащи: белые брюки, широкий серый пояс, белая кофта, подчеркивающая смуглую кожу обнаженных рук и лица. Она чуть запыхалась и дышала часто, на длинной шее пульсировала жилка, полуоткрытые губы дрожали.
      - Ну что же вы стоите?
      - Мне показалось, что за нами кто-то идет...
      Джой засмеялась, закинув голову, и длинные волосы метнулись за спиной, как черное крыло.
      - Так значит, надо бежать, а не стоять на месте!
      Тэдди медленно пошел к ней, раздвигая сплетения лиан и длинные пахучие бороды лишайников. Ноги по щиколотку уходили в пружинящий травяной настил, и после каждого шага в траве оставалась свальная ямка, которая быстро заполнялась зеленой водой.
      Тэдди подошел к ней и взял за руку. А вокруг шептался, шуршал и вздыхал темный косматый лес, полный каких-то добрых и ни на что не похожих существ, которые переминались с ноги на ногу вокруг и дружелюбно подмигивали тысячами прозрачных глаз, и кроны двадцатиметровых гигантов укрывали их от света, оставив лишь узкий солнечный луч, который обтекал их и падал в пляшущее зеркало ручья, и от этого в густом влажном воздухе плясали радужные ломкие блики.
      - Джой, вам говорили, что вы самая красивая женщина на свете?
      - Да.
      - Кто?
      - Доктор Солсбери.
      Она снова засмеялась и потянула его за руку, и они побежали сквозь эту влажную, плотную, зеленую темноту, большие тяжелые листья шлепали их по лицу и по плечам, лианы ловили в прочные сети, они барахтались, пытаясь освободиться, пружинистые корни хватали за ноги, и они падали друг на друга, хохоча до слез, а иногда руки напарывались на колючки, которые царапали, но было не больно, а только весело, потому что лес не хотел им зла - он просто играл с ними, как сильный зверь со своими детьми.
      Впереди сверкнуло синее пламя, и лес замер за их спиной. На их разгоряченные, мокрые, исцарапанные лица дохнула соленая прохлада океана.
      Узкое лезвие горизонта разделяло два мира: мир синего неба и мир синей воды. Сначала ослепленному взгляду они казались двумя одинаковыми полусферами, лежащими одна на другой. Но постепенно глаза привыкали к сиянию, и, как на пленке, проявлялись детали: зеленовато-желтое в мареве пятно островка с частоколом склоненных к воде пальм - отсюда пальмы казались стилизованными буквами "Т", с забавной аккуратностью расставленными у белой ниточки наката; косые крылья трех яхт, подставленные едва ощутимому бризу; прогулочный катер, похожий на бабочку, которая время от времени пытается взлететь; белая полоса пены, начинающаяся откуда-то слева и, постепенно истончаясь, пересекающая все видимое пространство воды, - это из устья невидимой отсюда реки стартовал реактивный аквалет, давно уже скрывшийся за горизонтом.
      Было время отлива, и с обеих сторон обнажился голубовато-черный топкий ил, от которого остро пахло серой. А в обе стороны тянулись бесконечные мангровые леса, в строгом, раз и навсегда данном порядке выползающие на сушу.
      У самой воды толпились, утонув в иле искривленными ходулями голых корней, исчерна-зеленые ризофоры. За ними неровным поясом расположились серо-зеленые авицении и матово-серые зоннерации. Пепельная полоса бругиеры обозначала извилистую линию суши. А дальше, в глубину знаменитых флоридских болот, уходили лохматые шапки болотного финика и перистые кустарники пальмы нипа.
      И только раскаленное тропическое небо сверкало над всем этим пестрым великолепием безжизненной чистотой вымытого до блеска бемского стекла.
      Джой погрустнела. Тэдди почувствовал это по безвольно ослабшим пальцам ее руки и перевел глаза на женщину.
      И расхохотался.
      Джой была похожа на лесную колдунью: в растрепанных волосах запутались травы, колючки и листья, подбородок был синим от сока каких-то ягод, а на лбу алела царапина. Снежно-белый костюм превратился в нечто невообразимое: его варварской раскраске мог бы позавидовать любой художник-абстракционист.
      Женщина нахмурилась.
      - Я очень вымазалась?
      Тэдди пожал плечами, продолжая улыбаться.
      Джой провела рукой по щеке, но от этого стало только одной полосой больше.
      - Ну и пусть.
      И она снова застыла, думая о чем-то своем.
      Над океаном резко кричали чайки, описывая плавные круги на узких неподвижных крыльях, и вдруг камнем падали к самой воде и снова взмывали ввысь, блеснув на солнце матовой белизной перьев.
      Внизу из-под самой скалы, нешироким длинным полумесяцем вклинивалась в синюю даль серая от соли песчаная коса. Около косы по колено в воде бродили чернокожие ребятишки с кошелками на шее - ловили устриц, время от времени отправляя очередной трофей не в кошелку, а в рот.
      - Тэдди, вы любите простор?
      Что-то мягко толкнуло в сердце и блаженно заныло:
      Джой впервые назвала его Тэдди, а не Эдвард, как обычно. Губы пересохли, и Стоун ответил с трудом:
      - Простор? Конечно! Кто же не любит простор?
      Джой подняла голову. Серые глаза ее потемнели.
      - Кто? Я, например. И все женщины, наверное. Подсознательно, по крайней мере. Потому что нам нужен уют и тепло. А на просторе - ветер. И простор... Простор забирает у нас любимых. Поэтому женщины ненавидят простор. Они просто ревнуют. Ваша жена любила космос?
      - Не знаю. Ведь она...
      - Она была с вами, я знаю. Я много читала о полете "Икара". Мне, кажется, она ушла в космос ради вас. Она хотела быть первой, а не второй вашей любовью. Вы очень ее любили?
      - Да, Джой. Очень.
      - Вы счастливый. А мне вот как-то не пришлось. Я пробовала любить... Но как-то не получилось.
      Они сидели у самого края скалы, свесив ноги в пропасть, и Тэдди задумчиво бросал плоские камешки вниз, на косу. Камешек, вращаясь, как пропеллер, взлетал сначала вверх, а потом, описав "мертвую петлю", резко шел вниз и несколько секунд падал в тени скалы гаснущей белой звездой.
      - Я люблю лес, - продолжала Джой. - Нигде я так хорошо не чувствую себя, как в лесу. Это, наверное, зов предков, как говорят. Я родилась здесь, во Флориде. И во мне течет индейская кровь. Моя мать была из племени семинолов. Семинолы - аборигены флоридских лесов.
      - А ваш отец?
      - Отца я не помню, я родилась уже после его гибели. А мать умерла через три года после моего рождения. Она не могла жить без отца. Она умерла от тоски. Ее звали Лили, но у нее было индейское имя Чакайя, что значит "Сердце, рожденное любить"...
      - Кем был ваш отец?
      - Астронавтом, Эдвард.
      Тэдди от неожиданности выронил камешек.
      - Астронавтом?
      - Да. Почему это вас удивляет?
      - Нет. Просто... Коллега.
      - Да, мой отец был астронавтом. И не менее известным в свое время, чем вы. Мой отец - Гарольд Митчэлл...
      Тэдди тряхнуло, словно под ним сработала катапульта.
      - Что с вами, Эдвард? Вы мне не верите? Но у меня же фамилия отца Джой Митчэлл. Мой отец погиб на Марсе, на Малом Сырте. Я выросла у доктора Солсбери. Он был большим другом моего отца и матери. Он так и остался на всю жизнь холостяком. Я подозреваю, что он любил мою маму.
      Джой исподлобья озорно взглянула на растерянного пилота.
      - Но мама предпочла астронавта. Ведь у вас романтическая профессия, и это безотказно покоряет слабые женские сердца...
      Но Тэдди почти не слышал ее. Как это сказал тогда Клаус? "И есть еще одна причина, сынок. Но о ней знают только два человека. И больше никто никогда не узнает..."
      - Постойте, Джой, постойте... А вы знаете человека... словом, вы знаете Германа Клауса?
      Джой удивленно пожала плечами.
      - Дядюшку Клауса? Конечно! Это же родственник отца. Солсбери разыскал его где-то за тридевять земель, когда мне было уже около двадцати. Дядя Клаус плакал, когда мы встретились... Он очень хороший, дядя Клаус. Он меня очень любит. И для меня он, как отец. Он и Солсбери... Два отца...
      Горизонт двинулся на Тэдди. Лезвие сверкало теперь угрожающе остро. И зловещий отсвет приобрели теперь океанская даль и полосы мангровых зарослей, и даже в движеньях мальчишек, наклоняющихся за устрицами, была какая-то тоскливая предопределенность.
      Это Солсбери спас Гарри Митчэлла. Спас своего удачливого соперника, потому что был его другом. А ведь возрожденный в облике бармена Германа Клауса астронавт Гарри Митчэлл совершил не менее героическое - он отказался от самого дорогого, что у него было на Земле, - от дочери. Потому что Джой уже похоронила отца, и Солсбери стал ей отцом. Вот она, причина - Гарри Митчэлл остался Германом Клаусом, чтобы не лишать Солсбери последней радости. Потому что для доктора Джой была не только приемной дочерью, но и дважды потерянной Лили.
      Да, Клаус поступил, как настоящий мужчина. Он понял, что поздно что-либо менять. Слишком поздно.
      - Слишком поздно...
      Он лежал на спине, сплетя под головою руки, и смотрел в пустое небо. Он пытался вспомнить Нэнни такой, какой она была перед отлетом "Икара". И не мог.
      На щеку упали мягкие волосы, и серые глаза, в которых уже наливалась горячая влага, заслонили небо.
      - Простите меня, Эдвард. Я виновата. Я не должна была...
      Пилот закрыл глаза, и все исчезло. Тугой комок больно и сладко подкатывал к горлу, хотелось чего-то неведомого и не хотелось дышать.
      - Назови меня еще раз "Тэдди". Если можешь.
      - Тэдди...
      И уже не было ничего вокруг, и он летел в серебряной пустоте, слыша свой собственный внезапно охрипший голос:
      - Джой... Счастье... Я люблю тебя. Я целую вечность не говорил никому этих слов. Я убрал их на самое дно души, потому что думал, что они мне никогда больше не понадобятся. Но ты... Я люблю тебя, Джой.
      Волосы перестали щекотать щеку, и Тэдди, не открывая глаз, заговорил лихорадочно и сбивчиво:
      - Но жизнь уже прожита, Джой. Нелепо, но я даже не знаю, сколько мне лет. По вычислениям электронных машин - сорок один. Не ведь машина могла ошибиться. Может быть, мне давно уже триста, четыреста, пятьсот. В Глубоком космосе время идет иначе. Люди вывели формулы, по которым можно все высчитать. Данные маршрутной карты, график скоростей, коэффициенты сверхсветовых переходов, выходы в надпространство и еще сотни и тысячи цифр, схем, графиков - и через полчаса машина выплевывает ответ: "Пилот Эдвард Стоун - 41 год"... А кто подсчитает все пережитое? У меня такое чувство, что я живу уже много веков. Я растерял близких, растерял друзей. Я так много терял, что уже не могу поверить в то, что можно что-то найти. Где-то что-то когда-то во мне сломалось, и я полетел вниз. Я перестал сопротивляться. Я попал в капкан и делал все, что от меня требовали - возил контрабанду, грабил звездные заповедники...
      Тэдди открыл глаза, и над ним снова было только небо.
      - Если бы можно было начать все сначала... Но как? С чего?
      Небо было бесстрастно, и ничего не дрогнуло в нем.
      - Простите меня, Джой. Это не вам, а мне надо было молчать. Через несколько дней я улечу. Я всегда улетал с радостью. Мне было неуютно на Земле. Первый раз в жизни я не хочу улетать. Спасибо вам, Джой. Вы разбудили меня. Жаль, что это не случилось раньше. Невыносимо жаль.
      Три чайки пролетели низко-низко, взмыли вверх, сделали плавный широкий круг, и птичий крик повис в воздухе.
      - Джой!
      Молчание.
      - Джой, вы сердитесь на меня?
      Тишина была ему ответом.
      Тэдди приподнялся на локте. Джой лежала рядом, вытянувшись, закинув голову, и беззвучно плакала. Она изо всех сил старалась сдержать рыдания, тело ее вздрагивало, а ладони вытянутых вдоль тела рук судорожно сжимались в кулачки.
      - Джой, милая, ну что ты так?
      И все отодвинулось, подернулось дымкой, перестало существовать - и небо, и океан, и чайки, и палящее тропическое солнце - и медленно, бесконечно медленно (так, что за это время успели родиться, распуститься в спирали и умереть тысячи галактик) и нежно он взял в ладони это мокрое, перепачканное зеленью и ягодным соком лицо и стал целовать светлые дорожки, оставленные слезами, пока не нашел припухшие, горькие губы.
      Две руки поднялись снизу и сомкнулись на спине, прижимая и робко и властно, и он зарылся лицом в густые волосы.
      Губы Джой дышали у самого уха часто и прерывисто, и в этом дыхании еще жили отзвуки плача, но теперь уже что-то новое, могучее и неведомое заставляло его прерываться, и Тэдди забыл обо всем, когда шепот обжег ему щеку:
      - Тэдди, милый... Это судьба... Мне суждено было стать женой звездолетчика. Как и матери. Это судьба.
      - Меня совсем укачало. Возьми в этом притоне бутылку шерри.
      - Слушаюсь, мистер Роберт... Одну бутылку шерри?
      В голосе шофера мелькнуло удивление и растерянность и Роберт мысленно выругался. Идиотское положение, он, Роберт Смит, должен изображать черт знает что...
      Машина свернула с автострады к невзрачному дорожному кафе, из которого тоскливо свиристел бинг-джаз. Было довольно прохладно, и столики под тентом пустовали, лишь похрапывал в углу пьяница, да двое хорошо одетых мужчин пили кока-колу.
      На стоянке стояли три машины - два одинаковых коричневых "ройлса" и черный "Форд" с основательно помятым крылом.
      Шофер вошел в кафе, мужчины о чем-то поговорили, поглядывая на машину Смита, и один из них, бросив на руку плащ, направился к машине.
      Смит приоткрыл дверь, но ровно настолько, чтобы никто снаружи не смог его заметить.
      - Сэр, я очень извиняюсь, но не смогли бы вы подбросить меня до Стрэнг-Роуз? У меня деловое свиданье, а машину мою - сами видите, незнакомец кивнул на помятый "Форд". - Если вас не затруднит...
      - Кончайте ломать комедию. Лезьте, - прошипел Роберт отодвигаясь.
      Незнакомец скользнул в машину и захлопнул дверцу.
      - А шофер?
      - Вы что, ослепли?
      Незнакомец постучал по блестящей темной перегородке, отделяющей заднее сиденье от мест шофера и телохранителя, и хмыкнул.
      - Да... А в смысле звука?
      - В смысле звука - тоже самое.
      - Хорошая машина... Надеюсь, вы без телохранителя?
      - Да, черт подери, без. Можно подумать, наша встреча рискованна только для вас. Я рискую в два раза больше.
      - Ну хорошо, хорошо. После того, как я с вашей помощью встал на путь греха, у меня стала побаливать шея.
      - Это просто радикулит. Сейчас не вешают.
      - Как ни странно, но шея моя болит даже при воспоминании об электрическом стуле. Видимо, просто ассоциативная цепь. А как было хорошо еще месяц назад... Даже "Интерпол" стал забывать меня...
      - Вы сожалеете о том, что начали?
      - Ни в коем случае. Я просто, откровенно говоря, набиваю себе цену. Итак, что вы хотите мне предложить?
      Динамик щелкнул.
      - Мистер Роберт, я принес шерри.
      - Давай в клапан. И поезжай. В Стрэнг-Роуз.
      Звякнуло стекло. Роберт приподнял заслонку - в маленькой нише, выдавленной в перегородке, стояла бутылка. Роберт сунул бутылку в карман дверцы и закрыл заслонку.
      Машина тронулась.
      - Отлично придумано. Вы не считаете, что фюреру тоже неплохо бы иметь такую машину?
      - Вы же не любите Землю?
      - Ошибаетесь. Как раз наоборот. Я очень люблю Землю. Всю, целиком. Как яблоко, которое можно съесть. Я работаю в космосе, чтобы вернуться на Землю. Без грима. Тогда не получилось, потому что... Черт подери, что это такое?
      Машина резко затормозила. Снаружи послышалась какая-то перебранка.
      - В чем дело? - рявкнул Роберт в микрофон.
      - Простите, сэр, какой-то алкоголик. Убери свой драндулет, идиот!
      - Иди... Иди-от? Я тебе по-покажу! Я хоз... хозяину...
      Кто-то рванул дверцу. Незнакомец выхватил пистолет.
      В дверях повис парень в синем реглане, то ли пьяный, то ли наглотавшийся наркотиков - во всяком случае, взгляд его вытаращенных глаз был совершенно бессмысленным. Он тупо уставился на пистолет и икнул.
      - П-поли... П-полиция?
      И вдруг заорал во все горло:
      - Бей полицию!
      - Трогай! - крикнул Роберт, побагровев.
      Машина рванулась с места, пьяный упал, едва не угодив под колесо, бамперы во что-то ударили и со скрежетом отбросили. За боковым стеклом мелькнул одноместный "Ягуар", варварски разрисованный звериными мордами.
      - За что же вы его так, мистер Роберт? Хороший парень! Таких надо беречь. Это - наша опора. Слышали, как он про полицию?
      - Пьяный сопляк, - проворчал Роберт. - Щенок! Не хватало, если бы он затеял еще драку!
      - Пустяки. Впрочем, мы отвлеклись. Итак, я слушаю.
      Парень тем временем бодро вскочил на ноги, покачался несколько секунд из стороны в сторону, а потом с воплем "Ах, так!" бросился к своей перевернутой машине.
      Человек, оставшийся за столиком, отодвинул стакан и вразвалку направился к парню.
      Парень неожиданно быстро поставил "Ягуар" в нормальное положение.
      - Ну чего разорался? Это не полиция. Пойдем выпьем!
      Подошедшему удалось увернуться от первого удара в голову, но второй удар в живот бросил его на землю.
      Парень прыгнул за руль, и разрисованный "Ягуар", бешено завизжав на повороте всеми четырьмя шинами, вылетел на автостраду в ту сторону, куда минуту назад ушла машина Смита.
      - Ну, задача мне в основном ясна.
      - Только учтите - надо знать, как это делается. Возможно, наш общий знакомый не все сказал нам. Важно не только добыть СД, но и знать, как его можно добыть в следующий раз. Понятно?
      - Вполне. Давайте теперь о деталях. Я предлагаю обычный туристский рейс на тот же Марс. Послезавтра на Марс идет клипер "Нерон" с очень солидной публикой. Он стоит у нас в плане. Так что тут и организовывать нечего.
      - Да, но регистрация!
      - Я же сказал - там едет солидная публика, которая, может позволить себе роскошь развлекаться инкогнито. Это единственный рейс, где туристов не регистрируют. Когда нас встретят птички, мы с вашим другом покинем "Нерон". Все остальное я беру на себя.
      - Я согласен. Где вы нам передадите СД?
      - Когда все будет сделано, я дам знать через Блейка. И организуем встречу. Идет?
      - Хорошо. Вот еще что...
      Щелкнул динамик, и раздался голос шофера:
      - Мистер Роберт, за нами все время идет машина.
      - Притормози. Посмотрим.
      Шофер послушно сбавил скорость, и идущая сзади машина стала заходить сбоку, обгонять их. Это был тот самый разрисованный "Ягуар". Парень за рулем что-то крикнул, и вдруг две синие молнии полоснули по бронестеклу так, что Роберт невольно отпрянул.
      - Ах, негодяй! Он еще стреляет... Вперед!
      Моторы взвыли, и машина Смита легко вылетела вперед, оставив позади "Ягуар". Еще одна молния полоснула по заднему стеклу.
      - Хорошее стекло, - ухмыльнулся незнакомец. - Крепкое... Да оставьте вы его в покое. Минут через пять он врежется во что-нибудь. Он пьян, как последняя свинья.
      - Ничего подобного. Я вызову полицию.
      - Да бросьте вы...
      Но Роберт набрал уже номер.
      - Пост? Вы там спите, да? Около Стрэнг-Роуз носится какой-то пьяный маньяк в "Ягуаре" и обстреливает проходящие машины. Да, меня обстрелял. Какое ваше дело, какой у меня номер? Его приметы? Водитель в синем реглане, "Ягуар" разрисован. Что нарисовано? Звери!
      Роберт зло щелкнул клавишей.
      - Подлецы, - ворчал он. - Растяпы! Понаплодили всяких бандитов, проехать нельзя. Блюстители порядка... Свиньи... А вы что скалите зубы?..
      - Изучаю психологию миллиардеров.
      - Бросьте вы свои шуточки, Ральф!
      Незнакомец сжался в пружину.
      - Чур-чура, мистер Роберт! Советовал бы вам держать язык за зубами. Я не вижу здесь никакого Ральфа.
      - Ну ладно, извините... Что я вам хотел еще сказать? Да! Будьте поосторожнее с этим Заморышем. Он ничего не должен заподозрить раньше времени. И ради бога, не читайте ему свои проповеди.
      - Я не читаю проповедей будущим мертвецам, мистер Смит.
      - Ну и отлично.
      Сзади появились еще три фары: два ярких прожектора по бокам и синяя мигалка над ними. Зарыдала скрипучая сирена.
      - Не хватает, чтобы они нас зацапали. Говорил вам, мистер Роберт, не надо полиции. Не люблю ее.
      - Быстрее, - крикнул Роберт в микрофон.
      Моторы завыли на предельной ноте, и машина теперь словно неслась по воздуху. "Ягуар" и полицейский броневик отставали быстро, но Роберт и незнакомец еще смогли увидеть, как фары полицейской машины метнулись влево, преграждая дорогу "Ягуару", и тот резко затормозил.
      Они медленно шли по парку, по прямой кипарисовой аллее, и Тэдди никак не решался заговорить. Перед ними вставал узкий и неправдоподобно длинный молодой месяц, повисший почти параллельно к горизонту, как бывает в тропиках - словно ладья красного дерева торжественно и неспешно выплывала из чернильно-синей тьмы. Стрельчатые верхушки деревьев, очерченные розовым кантом, упирались в небо, расписанное крупными созвездиями, и ни единого движения, а только возвышенная отрешенность, как в темном зале готического собора, и едва слышные звуки органа - то ли реальная мелодия, то ли галлюцинация, порожденная неподвижностью ночи.
      - Я уже целых два дня - твоя жена, Тэдди. Никогда не думала, что это так хорошо - быть женой. Такое чувство, словно тебя несут на руках среди тысяч звезд.
      Джой шла чуть впереди, склонив голову набок. Красноватый полусвет лежал на ее лице, и смуглая кожа казалась коричневой. Но Тэдди видел только дрожь полуопущенных ресниц и шевелящиеся губы. И орган играл все громче словно грустная и торжественная месса вершилась в высоком соборе неба и звезд, над этими двумя маленькими фигурками, затерянными в бесконечности.
      - Ты слышишь, Тэдди? Слышишь? Говорят, раньше был обряд, который называли "свадьба". Это когда два человека, решившись жить вместе, давали друг другу клятву никогда не разлучаться. И тогда играл орган.
      Горло у Тэдди перехватило, и он торопливо проговорил, чтобы отсрочить хоть немного те, главные сегодня слова:
      - Это запись или...
      - Это Солсбери. Теперь он играет редко. Особенно в последние годы. А вот когда приехал дядя Клаус, Солсбери играл каждый день. Выйдешь, а за тобой несутся плачущие голоса, требуют чего-то, грозят и прощают. Сегодня дядя Чарльз почему-то снова заиграл.
      Чудачка, подумал Тэдди. Неужели ты не понимаешь, что Солсбери прощается с тобой? Он умоляет и грозит, он плачет и радуется, он понимает все, и душа его не может, не хочет примириться с этим. Впрочем, он прощается не только с тобой, он прощается с юностью, которую ты ему напоминала, с озорницей Лили, черты которой он находил в тебе и которая уходит от него в третий раз, потому что любовь, ушедшая однажды, будет уходить от тебя всю жизнь, надрывая сердце, и ничто не в силах притупить этой боли, этой сто тысяч раз повторяющейся безвозвратной разлуки.
      Тэдди видел серебристую паутинку, очертившую ухо женщины, и волну волос, серых в лунном свете, и бледную тень на щеке, и бронзовое литье губ...
      И вдруг легли на это лицо кадры виденной недавно пленки: обугленный черный шар вместо головы; вместо глаз, носа, ушей - спекшиеся бесформенные угли...
      Тэдди зажмурился. Страшное видение растаяло. Синий Дым... Благодаря ему они снова живут на Земле, они идут по кипарисовой аллее, они слышат орган, они любят друг друга. Прав Солсбери: СД - это чудо, которого так давно ждут люди. И он... Разве он может отказаться, уйти в сторону, струсить? Нет, не может. Именем своей поздней любви.
      - Джой, милая... Я завтра лечу.
      И сразу стало легче, потому что главные слова были уже сказаны. Он почувствовал, как дрогнуло плечо женщины под его рукой.
      - Я знала, что ты полетишь, Тэдди. Ты сильный. Тебе нельзя не лететь, я знаю. У вас, у мужчин - птичье сердце. Вам нужен полет, и ничто вас не остановит. Я люблю тебя. Целых два дня я была самой счастливой женщиной на свете. Это очень много. Но мне хочется еще побыть счастливой... Когда тебе вылетать на ракетодром?
      - Сегодня.
      Джой медленно повернулась. Глаза ее были сухи. Только стали огромными и совсем черными.
      - Скоро, да?
      - Скоро, Джой. Сейчас.
      - Ты вернешься?
      - Обязательно.
      - Ты даешь слово вернуться?
      - Да, я даю слово.
      - Что бы ни случилось?
      - Что бы ни случилось.
      - Будь осторожен, родной. Не знаю, но мне кажется, что они задумали что-то нехорошее, Смиты. Это страшные люди. Подлые. Гадкие.
      - Я знаю, Джой. Не беспокойся. Я вернусь и отдам СД, и мы уйдем от них. Мы найдем место, где можно быть счастливыми, правда?
      - Конечно, Тэдди. Мы найдем. Свою звезду. Обязательно!
      И она отстранилась от Тэдди, какая-то отчаянно повеселевшая, и закинула голову к небу, и волосы ее покорно метнулись за спину:
      Когда, пилот,
      не повезет
      тебе в полете вдруг,
      не верь тому,
      что бак в дыму
      и что последний круг...
      - Ты знаешь нашу песню, Джой?
      Джой повернулась к пилоту, руки ее обвили его шею, губы были у самых губ.
      - Конечно, знаю. Ее пела мать. Эта песня была моей колыбельной. Ведь я - дочь астронавта и жена звездолетчика. Как же я могу не знать этой песни:
      Пока есть ход,
      держись, пилот,
      а если ад вокруг
      ищи в аду
      свою звезду,
      еще не поздно, друг!
      И повторила шепотом, закрыв глаза:
      - Еще не поздно, друг...
      - Пилота на взлетную площадку! Пилота просят на взлетную площадку, издалека, из другого мира, прокричал динамик.
      - Ну, иди, Тэдди. Иди. И помни - я хочу еще долго-долго быть счастливой. Нигде и никогда не забывай это, ладно?
      Она взъерошила его волосы, быстро поцеловала в щеку и слегка толкнула в плечо.
      - Иди. И обязательно возвращайся. Ты не имеешь права не вернуться. Потому что теперь есть я.
      - Я вернусь Джой. Обязательно вернусь.
      - А я буду тебя ждать. Я еще не умею. Но хорошая жена должна научиться ждать своего мужа. Особенно, если муж - звездолетчик. Ведь правда, Тэдди, из меня получится хорошая жена?
      Они улыбались друг другу в лунном свете и говорили, говорили, почти не вникая в смысл слов.
      - А это ты должен мне вернуть, Тэдди. И он должен везде быть с тобой.
      Джой положила в ладонь пилота забавного, лопоухого и толстопузого человечка, который угрожающе пялил глаза и скалил зубы. Фигурке было, видимо, уже много-много лет, потому что дерево стало почти черным от времени и было отполировано до глянца тысячами ладоней.
      - Это Шивонари, Великая Нога, покровитель семинолов. Амулет брали с собой охотники, отправляясь в путь, и Шивонари охранял их от беды.
      - Его дала тебе мать?
      - Нет. Его привез мне дядя Клаус. Он сказал мне, что отец должен был взять Шивонари на Марс, в этот самый полет, но что-то случилось, я не поняла, дядя Клаус сказал "было слишком поздно", и Шивонари остался на Земле, а отца не стало... Так пусть он будет с тобой, и ты должен сам вернуть его мне, помни...
      Снова прокричали динамики.
      - Они не называют твоего имени, слышишь? Но все равно, все будет хорошо, да?
      - Все будет хорошо, Джой.
      - Иди. Я не буду тебя провожать. Иди.
      Он был уже почти у главного корпуса, когда Джой догнала его.
      - Тэдди, я совсем забыла... Дядя Чарльз просил взять у тебя спектрографию яйца гловэллы. Ты говорил, что успел тогда сделать спектрографию...
      - Гловэллы? Ничего не понимаю...
      - Ну, тот самый "танец тройной спирали", помнишь? Над Красным Пятном, помнишь?
      - Ах, вот что... Кажется, доктор начинает разбрасываться: то СД, то гловэллы. Посмотри в моем столе, Джой. Наверное, это там.
      - И еще... Поцелуй меня, Тэдди.
      Полковник Арнольд Тесман пытался говорить сурово:
      - Когда вы повзрослеете, Дик? Опять вы устроили самодеятельность, опять превысили полномочия, да вдобавок насмерть перепугали дорожного полицейского.
      Парень в синем реглане переступил с ноги на ногу.
      - Тут я не виноват, шеф. Я только показал ему удостоверение МСК, а он вдруг выпалил в меня газовой ампулой...
      - Этот симпатичный дед уже побывал в переделке с "Коршунами", переодетыми в форму патруля МСК. Ваше счастье, что он выстрелил снотворным, а не чем-либо покрепче. Ну, а все театрализованное представление, погоня, стрельба - как это понимать?