В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте, без суда, старшего работника в семье.
      Семья, в доме которой скрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество ее конфисковывается, старший работник в семье расстреливается без суда.
      Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматриваются как бандиты, и старшего работника в семье расстреливать на месте, без суда.
      В случае бегства семьи бандита имущество таковой распределять между верными советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать или разбирать.
      Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно.
      Председатель Полномочной комиссии ВЦИК Антонов-Овсеенко, командующий войсками Тухачевский, председатель губисполкома Лавров".
      Помолчав, добавил:
      - Бандиты, сдавшиеся добровольно и оказавшие содействие советской власти, будут прощены. Поняли?
      И, поглядев на часы, резко, по-военному четко крутанулся на месте, не оглядываясь, пошел прочь. За селом он повернулся к членам опросных комиссий:
      - Расстреливать будем по пять человек. Первыми - представителей особо злобандитских семей. Весь корень изводить не будем - у бандитов должна быть зацепка. План, товарищ Штоклянд, твой, и руководить тебе.
      - Ладно, - не стал ни отказываться, ни радоваться Марк. - Приказ первый. Свободин, подбери расстрельную команду. Посознательнее ребят... ну да не первый раз, понимаешь... Ну что, моя хата - слева, ваша - справа? Пойдем, Лизавета.
      - Наш Марк уже, никак, Лизавету агитирует, - заметил им вслед тершийся рядом Балашов.
      - Да уж он без бабы не останется, - равнодушно зевнул Свободин. - Эх, жись.
      Избушка, приспособленная под опросный пункт, была маленькая и довольно грязная - может, хозяйка и прибиралась на Троицу, но крыша текла, и на потолке уже виднелись большие желтые пятна. Пахло кислым избяным духом и хлебом.
      - Грязища и нищета, - протянул Марк брезгливо и почесался.
      - Чего косоротишься, во дворце жил, что ли? - рассмеялась Лиза.
      - Да уж не в такой халупе! Ты же в своей квартире такую грязь не развела бы?
      Лиза пожала плечами: дом ее родителей был не богаче и не чище. Прошла через избу к печи. Потрогала еще теплый бок. Подвинула стол, чтобы его из окон не было видно. Марк даже не успел подскочить помочь. Смущенно поправил чуб.
      - Приступим к допросам? Можно с заложников начать, - предложила Лиза.
      - Пусть часа два посидят, подрожат, разговорчивей будут. Мы вот что сделаем: когда станем выводить на расстрел, тогда и для допроса выкликнем, там ты кого следует заберешь, а я уж оставшихся расшлепаю.
      Лиза кивнула и, посмотрев за дверь и убедившись, что шереметьевцы с доносами не спешат, спросила:
      - Тогда пока обысками займемся или подождем?
      - Так не терпится? - отмахнулся Марк. - Успеем. А если уж не сидится, возьми веник, вымети здесь, а я полыни надергаю, сил нет паразитов терпеть.
      Дверь овина растворилась. В проеме обозначилась темная фигура товарища Штоклянда.
      - Ну что, сволочь эсеровская, на выход.
      И начал зачитывать список, перекрывая поднявшийся плач:
      - Епифанов Иван! Епифанова Анфиса! Чеглокова Антонина! Макарова Наталья! Федорова Марья! Бутырина Екатерина! Комаров Антип! Акулин Ермолай! Шереметьев Петр! Сапрыкина Анна!
      Тон у него был ровный, безразличный, будто речь шла не о смерти. В сарае заплакали, запричитали бабы. К выходу, понятное дело, не спешили. Наконец появился старик Епифанов. Слегка вразвалочку направился к входу. Кряжистый, сильный. Марку вдруг показалось, что старый черт что-то задумал. Слишком уж спокойно держался перед расстрелом. Штоклянд напрягся, готовый к удару. Но старик просто прошел мимо (только лицо слегка кривилось, страшно-таки помирать!). За ним, захлебываясь слезами, поплелась сноха. Потом вышли всхлипывающий парень, бледная, с трясущейся челюстью учительница Бутырина. Макариху выволокли красноармейцы. Она икала, уже не в силах рыдать и кричать. На распухшее лицо падали спутанные русые волосы. Марк подождал, когда станет чуть тише, потом сказал:
      - Ну, благодарите земляков, они ваших бандитов не выдали. Так что готовьтесь... - И сделал многозначительную паузу.
      Обреченные закрестились.
      Над селом, созывая новый сход, опять бестолково голосил колокол. Конвой приготовился гнать заложников в село.
      - Постой. - Марк ткнул пальцем в Епифанову, Макариху, учительницу и парня Комарова, подумав, в Чеглокову. - Этих - к Громовой, остальные пошли...
      Лиза уже ждала их у опросного пункта.
      - В сарай их, и часового поставьте! - деловито распорядилась она. Макарову ко мне.
      Наталью втащили в избу. Попытались посадить, но она слишком обвисла, не держалась, так и оставили на полу. Она сидела, расставив полные белые ноги, торчащие из-под бесстыдно задравшихся многочисленных юбок. Бессмысленно смотрела перед собой.
      Лиза присела перед ней на корточки, оправила подол, обтерла распухшее от слез лицо мокрым полотенцем и спокойно, почти мягко сказала:
      - Наталья Михайловна, у вас есть шанс себя спасти.
      Та повернула к ней голову, но все плакала. Звон тем временем прекратился, донеслись отдельные неясные выкрики, а потом грянул залп. Макариха, было притихшая, опять зарыдала. Лиза терпеливо обтерла ей лицо полотенцем, прижала его ко лбу. Сама тоже прислушалась. Щелкнули сухо два выстрела. Кого-то не убили сразу, добивали. Лиза ждала. Макарова все же чуть унялась. Громова возобновила допрос:
      - Наталья Михайловна. Вы меня понимаете?
      Та кивнула и икнула.
      - Тогда сядьте на лавку. - И когда баба подчинилась, продолжила: - Вы можете спасти себя и детей. У вас же много детей! Вам надо указать, где прячутся бандиты.
      - Муж... - прошептала та еле слышно.
      Но Лиза ровным голосом отозвалась:
      - Вы об этом звере и не просите. Расшлепаем гада. Вам о себе надо думать, а не о нем!
      Громова не кричала, но причин сомневаться в ее словах не было, и Наталья вскоре стала отвечать на вопросы.
      Скрипнула дверь. Вошел Марк. Лиза замахала на него руками, чтобы он не маячил перед допрашиваемой. Он отошел к печке, сел там, за спиной Макаровой.
      - Скажите, вашего мужа можно как-нибудь выманить, заставить сдаться?
      Наталья с тупым страхом затрясла головой.
      - А что, сильно крут твой муж?
      Макариху то ли прорвало, то ли она уже готова была сказать то, что от нее ждала Лиза:
      - Лютый, ох лютый. Его и в отряде не любят, больше боятся!
      Громова ей поверила и выдохнула искренне, с сочувствием:
      - И из-за скотины этой вы так страдаете. Развелись бы, при советской власти можно. По-старорежимному, гражданочка, рассуждаете, мол, венчаны? Или уж припекло так, любовь? - Лиза презрительно скривила губы.- Ладно, давайте составим протокол и что сотрудничать согласны.
      И начала бегло строчить, задавая уточняющие вопросы. Потом перечитала вслух, спросила, как положено, не добавить ли что. Наталья подтвердила все и поставила крестик вместо подписи. Лиза велела ее увести и не обижать. И, словно извиняясь, хотя Марк ее ни в чем не упрекал, сказала:
      - Жалко бабу. Интересно, а почему она не уйдет от него? Неужто любовь такая?
      - Детей целый кагал, вот и терпит.
      Громова смутилась.
      - Вот об этом я и не подумала. Ладно, давай следующего.
      * * *
      Было далеко за полночь, когда они закончили допросы. Лиза ошалело уставилась на коптящую лампу, мерцавшую в табачном дыму, потом опять склонилась над бумагами:
      - Чего ты там строчишь?
      - Списки составляю. Кого упоминают как постоянных пособников, у кого оружие может быть, не сдали, кого мы уже расшлепали, кого стоит...
      - Передохни, работница, успеешь, - зевнул Марк. - Завтра я сам на селе шмон проведу. Выпить хочешь?
      - Хочу, - устало кивнула Лиза.
      Штоклянд достал флягу, протянул ей через стол. Сделав большой глоток, морщась, Лиза помотала головой.
      - Передадим протоколы в Политбюро, здесь такой материал накопился,кивнул Марк. - Это ты хорошо придумала, Лизавета. Ну что, пора и отдохнуть. Ты в избе ляжешь?
      Она обвела помещение взглядом, пробормотала совсем устало:
      - Проветрить бы здесь. Жара какая. Я пойду искупнусь, Марк.
      Тот кивнул:
      - Ступай, только осторожней.
      Она скинула кожанку и вышла. Марк тоже снял куртку, направился на крыльцо, с наслаждением вдохнул свежий воздух. К нему подошел Серега:
      - Завтра, может, все-таки нападем на них? Лагерь-то близко.
      - Так они тебя ждать и станут. Идти по лесу, не подняв гама и не нарвавшись на дозоры, не получится. Ты это лучше меня знаешь. Да и зачем? Сами прибегут! Завтра утром пораньше, пока не рассвело, надо поднять взводных. Бандиты могут напасть. Ты бы на их месте так и сделал.
      - А ты? - обидевшись, спросил Сергей.
      - Сдался бы. Помирать просто так, для красоты - не по мне.
      - Не могу я тебя понять, Марк, вроде ты не трус, конником лихим был, пока в ЧК не пошел, - брезгливо морщась, протянул Сергей. - Перерождаешься прямо на глазах.
      - Так у Боженки я дурнем молодым был. А в ЧК я думать научился, решительно отрезал Марк.
      В это время на огородах кто-то завозился, раздался выстрел, туда метнулись несколько красноармейцев, Серега тоже бросился посмотреть, что случилось. Марк насторожился и сказал с сожалением:
      - Ну вот, пропал час сна.
      Бандита втолкнули в избу. Молодой, лет тридцати, плотно сбитый, слегка хмельной, он затравленно смотрел на Марка из-под кустистых бровей. "Ноги у него мокрые. Где-то недалеко есть неглубокий брод. А ухоженный, гад. Или баба к нему ходила, или он к ней", - подумал Марк.
      - Ну, рассказывай: кто такой, зачем? - обыскивая пленного еще раз, спросил он.
      Тот ничего не ответил, только сузил глаза и скривил губы. На щеках, заросших щетиной, заходили желваки. Никак не мог совладать с собой, хотя это явно было ему не на пользу.
      - Ну, что молчишь? - поторопил его Марк.
      - Не нукай, не запряг, - мрачно отозвался бандит. - Сдаваться я пришел...
      Марк ехидно улыбнулся. Трудно было поверить, что он дезертир.
      - Имя?
      - Федоров Степан Иванович.
      "Взводный, из бедняков, фронтовик, отмечен в девяти доносах, - вспомнил Марк Лизкин список. - Злостный, хоть и из бедняков, распропагандированный эсерами. Никакой он не дезертир, шпионил".
      - Возраст?
      - Двадцать девять.
      Дверь отворилась, вбежала запыхавшаяся Лиза. Тряхнула мокрыми волосами.
      - Что тут у вас за стрельба? - выдохнула она.
      - Лазутчика бандитского поймали! - ответил Марк.
      Громова увидела бандита и чуть не охнула. На лавке сидел муж старшей сестры. С тех пор как в пятнадцатом году ее сослали в Сибирь, она не поддерживала связи с родней. Да и не ждала встретить своих так далеко от Нижнего. Привычка владеть своим лицом ее не подвела - она никак не выдала ни своего удивления, ни волнения. Но в голове мелькнуло: "Выходит, бандитка Федорова - это моя сестра Агаша. И это ее свекровь мы пустили в расход сегодня утром. Вот беда-то! Почему мне в голову не пришло поинтересоваться, кто в заложниках?" Степан тоже узнал ее, с коротким вскриком было подался ей навстречу и тут же осел, совершенно обескураженный.
      - Что такое? - удивился Марк.
      - Знаком он мне, - выдохнула Лиза. - Это муж моей сестры, Федоров Степан Иванович.
      Марк внимательно смотрел на них. Ни тот, ни другой явно не ожидали встречи и напряженно молчали.
      - Я думала, вы в Нижнем... - сказала наконец Лиза. - Я не знала, что это вы... Мало ли Федоровых...
      И осеклась, спохватившись, что оправдывается перед бандитом. Вздохнула, достала кисет, свернула козью ножку. "Вот те раз! - со злостью подумал Степан. - Мало мне было этого жида, скорпиона, так еще свояченицу черт принес... Вона куда подалась, сучка каторжная. Комиссарша, и штаны нацепила! Ишь, цигарку курит, да и самогончиком от нее несет. Курва, двустволка красножопая. Впрочем, чего удивляться? С детства ясно было, что непутевая. Нескладеха, растеряха. Нет бы по дому помочь - а она с книжкой где-то пропадает. Все лучшей жизни ищет, где полегче. То в монастырь собиралась постричься, то на фабрику пошла - дома, вишь, тошно, то с леволюционерами спуталась, теперь вон в ЧК, сучка! Все они, эти комиссары, тузом бубновым меченные! За что ее только Агаша любила?"
      - Я поговорю с ним? - нерешительно сказала Лиза.
      - Давай, - ободрил ее Марк. - По-родственному.
      Она поднялась с лавки. Степану показалось, что Лизка сейчас или убьет, или отлупит его, - такие у нее были глаза. Но она просто опустилась рядом, спросила:
      - Как ты оказался здесь?
      - Как меня в четырнадцатом мобилизовали, я Агаше велел к родителям ехать. Все же, думал, сытнее здесь, чем в городе. Откуда ж мне было знать, что тут такое начнется?
      Она хрустнула пальцами:
      - Ты хоть понимаешь, скотина, что ты наделал? Зачем тебя в банду понесло? Ты понимаешь, что Агашу с детьми ждет?
      Он на всякий случай кивнул. Хотя от кого, спрашивается, зависела судьба заложников? А свояченица не терпящим возражения тоном заявила:
      - Так вот, слушай. Или ты соглашаешься сотрудничать с нами, или я тебя, сволочь, тут же кончу.
      - Чего вы от меня хотите? - спросил Степан.
      - Поможешь взять Епифанова или ликвидировать, без головки ваше кулачье разбежится.
      Степан опустил голову. Выбора у него не было. Что-что, а в том, что комиссарша свои угрозы исполнит, сомнения не было.
      - Согласен. Но Епифанов осторожен, он не поверит человеку, побывавшему в плену.
      - А ты и не был в плену, - произнесла Лиза, заметно повеселев после его согласия. - Ты ведь не сдаваться шел. Ты шпионил, посмотрел на лагерь и ушел. Никто в селе не видел, что это был именно ты. А кто слышал, что мы кого-то поймали, так для этих мы устроим спектаклю. Все услышат - поймали кого-то ночью и спровадили в штаб к Духонину.
      Говорила она уже совершенно спокойно и уверенно. Потом добавила:
      - И не думай нас обмануть. Агаша и твоя семья, вся семья, взята в заложники. Попробуешь обмануть нас - не обессудь, война.
      Степан с надеждой посмотрел ей в глаза, думая, что свояченица просто пугает его при своем напарнике. Но тут же убедился - выполнит все, как сказала. Глаза у нее были холодными, жесткими, в углу рта подрагивала волчья складочка.
      - Да, и еще. Грамотный же? Молодец. Пиши: "Я, Федоров Степан Иванович, крестьянин с. Б. Шереметьева, обязуюсь оказывать содействие представителям советской власти и ГубЧК в ликвидации бандитского мятежа и поимке главаря Епифанова Спиридона Ивановича. В дальнейшем обязуюсь содействовать советской власти, сообщая о контрреволюционных настроениях в Политбюро и милицию". Подпишись.
      "Расписку еще взяли, дьяволы. Совсем душу запродал, с потрохами. Был человек, стал Иуда", - подумал Степан, обреченно выводя буквы.
      Марк заверил его расписку своей подписью. Отдал Лизе.
      - Тебе эта бумажка может потом жизнь спасти. Ну, давай еще побеседуем....
      Расспрашивал долго - об оружии, укреплении лагеря, охране и настроениях в банде.
      - Это хорошо, что вы волнуетесь, - подытожил он наконец. - Торопитесь. Передай, каждые два часа стреляем.
      - За рекой слышно, - мрачно буркнул Федоров.
      - Ладно. Подпиши протокол, забирай оружие и вон отсюда. На лагерь по пути посмотришь, больше бы ты ночью и не увидел.
      Лиза встала, крикнула часового. Дала наказ. Слова "к стенке" были сказаны громко и уже на улице. Красноармеец увел Степана. Лиза с виноватой улыбкой повернулась к Марку.
      - Ты молодец, ...- ободрил ее он.
      Подошел, обнял за плечи. Развернул ее к себе, заглянул в глаза и спросил:
      - Любишь сестру?
      - Она меня вырастила, - пробормотала Лиза.
      - Не волнуйся.... Я позабочусь, чтобы ее не обидели.
      Лиза вскинула на него глаза. Сейчас она показалась ему такой жалкой, беспомощной, милой.
      - Лиза, я тебе обещаю. А тебе в это дело вообще не надо соваться, поняла?
      На окраине ахнул выстрел.
      21 июля 1921 года
      - Ты мне лучше расскажи, как это произошло. - Лиза закончила перевязывать Марка. Окровавленными, дрожащими руками свернула козью ножку, ломая спички, закурила.
      Марк встал с табуретки. Похлопал Лизу по плечу и сказал нарочито грубо:
      - Отстань, нашла о чем говорить. Заладила: "Чуть не убили, чуть не убили!" Я уже десять раз рассказывал. Проводили мы обыск у Певневой. Я заметил оружие в яме, в сарае, нагнулся туда, а он в это время и пальни откуда-то сверху. Стрелок плохой, с такого расстояния по моей спине умудрился промазать! Вырвал клок сала под мышкой, всего-то. И из-за этого ты кудахчешь полдня и мешаешь Устимову дописать протокол.
      Немного морщась от боли, Марк нагнулся, поднял с пола окровавленную гимнастерку, швырнул ее стоявшей поодаль бабе-стряпухе - постирай, мол. Взял кожанку и посмотрел на свет сквозь дырки от пули.
      - Вот сволочь, новую тужурку испортил! Товарищ Устимов, скоро ты протокол допишешь?
      - Сейчас, - буркнул председатель ревтрибунала и склонился еще ниже над листом бумаги, вырисовывая намусоленным карандашом: "...Листовки антисавецкаго садержанья, с агитацией за саветы бес камунистов и с призывом свергнуть жидовскую власть. Аружье - ружье Бердан, патроны к ниму в каличестве 14 штук, бомбы - 4 штуки, найденные при обыске в с.Большое Шереметево 20 июля 1921 г. На аснавании этого, сагласна приказу Полномочной комиссии ВЦИК за № 171 пригавариваюца к расстрелу следущие десять граждан:
      1. Гражданин Гаралин Александр, 18 лет; 2. Гражданка Певнева Марья Никалаевна, 43 лет; Гражданка..."
      Вошедший дневальный помялся у порога, потом как-то слишком тихо доложил:
      - Товарищ Штоклянд, там... - Он с трудом сглотнул. - Убитые, из Булгаковки!
      Лиза, вскрикнув, вскочила, бросилась было к двери.
      - Куда? А протоколы? - прикрикнул на нее Марк. Сам тяжело встал. Глаза у него были остекленевшие.
      - С-счас. - Лиза поспешно начала складывать бумаги в портфель.
      "И как я мог об этом забыть? - подумал Марк, тупо глядя на беспорядочную суету Лизы. - До Булгаковки же рукой подать... И чего нам стоило оставить там полсотни штыков..."
      Лиза, собрав бумаги, робко глянула на Марка.
      - Идем, - сухо бросил он.
      Телега стояла возле церкви. Возле нее, утирая слезы грязным кулачком, рыдал парнишка лет десяти, не в силах отвести взгляда от кучи трупов, наваленных как мешки. Под жарким июльским солнцем тела уже тронуло тлением, и над возом тучей роились жирные зеленые мухи. Марк издали ощутил хорошо знакомую вонь гниющего человеческого мяса и сукровицы. Шагнул вперед, рассматривая убитых. Трупы были раздеты до белья, некоторые и просто голые. На вымазанных запекшейся кровью рубахах и телах виднелись маленькие ромбовидные дырочки, по четыре в ряд. "Вилами кололи, сволочи, пули берегли",- подумал Марк, почти представив себе, как туго входит в живое человеческое тело кованое железо, как хрустит разрываемая плоть. Умирали чоновцы мучительно, почти у всех рты распялены в последнем вопле.
      За спиной всхлипнула Лиза. "Чоновцы... Славные, наивные парнишки. Они так гордились своим оружием, воинственным видом. А вот и Фаддей, председатель комбеда, не уберег своих. И сам погиб, - подумал Марк и закусил губу. - По твоей вине они погибли, товарищ Штоклянд".
      - Вот лицо тех, кого вы защищаете! - донесся до Марка крик Сереги Свободина. - Но бандиты еще сполна заплатят за их смерть! Сторицей отольется кровь борцов за светлое будущее!
      Марка передернуло: чертов крикун, нашел-таки повод для митинга! Но оцепенение, охватившее его при страшном известии, от этого раздражения прошло, перестала лупить кровь в висках. Мысли приняли свой обычный ход. "Так, Маркеле, хватит ломать руки. Мертвых уже не воскресишь. Разберись, что произошло. Что мы имеем? Враг оказался умнее, но не безрассуднее, чем ты думал. В банде теперь наверняка разброд и шатание, стоит ждать дезертиров. А может, и бунта".
      Марк обвел взглядом притихших крестьян. Те замерли в ожидании самого страшного, затравленно глядя на Штоклянда. Он тянул время, скользил взглядом по шереметьевцам, и те поспешно прятали глаза, кто мог - скрывался за спины соседей. Марк шагнул навстречу оцепеневшей толпе.
      - Трупы снести на ледник и вам, сволочи, изготовить для них гробы к утру! Дольше держать не будем - воняет!
      Резко повернувшись, зашагал от воза. Лиза пошла за ним. Остальные - и шереметьевцы, и свои - остолбенели от неожиданности. Серега догнал его:
      - Марк, неужели мы это так спустим?
      - Сейчас закончим приговор, расстреляете очередных!
      - Да что ты говоришь! - возмутился Сергей. - Мы должны напасть на лагерь!
      - Дурак, - огрызнулся Марк.
      - Совсем у тебя сердца нет, - выдохнул Серега, багровея от ярости.
      Марк перекатил на скулах желваки и промолчал.
      - Я требую собрать совет! - угрожающе произнес Свободин.
      - Созывай, - отмахнулся Марк и зашагал к опросному пункту.
      Лиза поспешила за ним. Свободин и Устимов появились почти следом.
      - Лисицын не придет, - буркнул Устимов. - Плохо ему.
      - Тогда я ставлю вопрос о товарище Штоклянде, - поднял руку Сергей. Поведение товарища Штокянда - контрреволюционно. Он не только не стремится ликвидировать банду, но его нерешительность привела к гибели наших товарищей. Я требую арестовать Штоклянда и немедленно напасть на бандитов.
      - Ясно. Пусть теперь Штоклянд выскажется, - сухо бросил Устимов, не переносивший горячности и скоропалительных решений.
      - В том, что парни булгаковские погибли, - моя вина, - спокойно произнес Марк. - Надо было оставить там отряд штыков в пятьдесят, не подумал. А в остальном - все пока идет по плану.
      - По какому, к шуту, плану? Надо было сразу нападать, как узнали, где лагерь! - заорал Сергей.
      - Остынь, - коротко велел Устимов.
      Свободин осекся.
      - Я думаю, что дезертиры должны появиться сегодня. Если не появятсяможете арестовывать меня и хоть под трибунал! - уверенно сказал Марк.
      - Хорошо, - ледяным тоном вставил Устимов. - Я пока склоняюсь подождать. Любое неповиновение, Свободин, буду рассматривать как контрреволюцию, понял? Завтра утром, если что - собираем новый совет.
      И решительно направился из избы, уводя за собой Сергея.
      Когда хлопнула входная дверь, Марк облегченно выдохнул. И вдруг почувствовал, что его начинает колотить и он не может справиться с противной дрожью. Поспешно подошел к окну и отвернулся, чтобы Лиза не видела его перекошенного судорогой лица. Ему вообще хотелось, чтобы она ушла и не видела его таким. Но Громова, весь совет молча стоявшая у стены, нерешительно приблизилась к нему, робко обняла за плечи:
      - Марк...
      - Да что ты меня утешаешь? - огрызнулся было он, но встретился с ней взглядом и осекся. - Прости.
      Повернулся к ней. Погладил по волосам. Громова была такая неожиданно нежная, понимающая... Ему захотелось ткнуться лицом ей в плечо и там спрятаться от всех передряг. Он заставил себя презрительно улыбнуться.
      - Не бойся, пулю себе в лоб не пущу. А Свободин - он всегда так лает...
      Она не поверила наплевательскому тону и улыбке, обвила его голову руками. Взъерошила волосы.
      - Совсем как мамеле, - устало улыбнулся он и уперся лбом в ее лоб. Ты - второй человек, при котором мне не стыдно показать, что мне страшно... Спасибо тебе, Лизка.
      И, мягко запрокинув ее голову, поцеловал в сухие, искусанные губы. Она вспыхнула, спрятала лицо у него на груди, потом высвободилась из его объятий.
      - Ладно, давай закончим протоколы... - пробормотала она смущенно.
      - Дуреха ты, - устало и ласково вздохнул Марк.
      - Дезертиры! - выглянув в окошко, торжествующе взвизгнула Лизка и с радостным смехом кинулась к Марку.
      - Таки наша взяла? - он бросился к окну.
      Действительно, на мосту стояла толпа, и над ней трепетала на ветру чья-то исподняя рубаха на шесте. Белый флаг. Красноармейцы деловито обыскивали пришедших. Марк облапил Громову, закружил по комнате.
      - Получилось! Лиза, Лизонька, как я рад!
      - Они теперь побегут? - спросила она доверчиво.
      - Я что, Бог, чтобы все знать? Должны...
      В избу вбежал красноармеец, радостно завопил с порога:
      - Сдалось в плен двадцать семь человек, кроме того, они привели бандитов Макарова, Чеглокова, Куприянова и Красикова!
      - Макарова живьем взяли? - Марк выпустил Лизку и вдруг прошелся по комнате, выкинув коленце из незнакомого ей танца. Выражение его лица было совсем мальчишеским. - Пойдем к ним, Лизка!
      И, сразу посерьезнев, остепенившись, пригладил растрепавшиеся волосы. Только глаза его все еще смеялись по-прежнему молодо.
      - Их всех надо опросить и отпустить, даже тех, за кем грешки. Только особо злостных оставить.
      Возле избы уже стояла толпа. Подошел Устимов, крепко пожал руку Марку.
      - Рад, что твой план все же удался.
      - Я тоже, - сдержанно ответил Штоклянд.
      Появился Серега, как ни в чем не бывало, радостно обнял Марка. Тот все же не удержался, ткнул его кулаком в бок, довольно чувствительно:
      - так кто был прав?
      Дезертиры, окруженные красноармейцами, затравленно озирались.
      - Ну, который там у вас Макаров? - спросил Марк.
      - Вот этот. - из толпы выпихнули высокого, крепко сбитого мужика со связанными назад руками. Судя по всему, дался он дезертирам недешево, сатиновая рубаха на нем была разодрана до подола, а левый глаз заплыл.
      Марк внимательно смотрел на него. Ничего зверского в Дмитрии Макарове не было. Обычный мужик. Одеть бы его прилично, смазать русые волосы маслом и получился бы этакий крепкий хозяин: умный, прижимистый и работящий. Вот только пронзительно-голубой глаз сверкал злобно.
      - Значит, ты и есть Макаров Дмитрий Егорович?
      Дезертиры закивали, Макаров презрительно промолчал.
      - Повезло тебе, Дмитрий Макаров. Не имею я права поквитаться с тобой как следует! Всего-то навсего расшлепают тебя.
      - Чтоб тебя, жида пархатого, так же прикончили, как я убивал, - хрипло отозвался Макаров, сверля его единственным глазом.
      - Ну, поругайся напоследок, - подчеркнуто беззлобно отозвался Марк и пошел прочь.
      - Товарищи, - обратилась к дезертирам Лиза. - Советская власть обещала прощение добровольно сдавшимся и оказавшим ей содействие бандитам. После того как будут составлены необходимые бумаги, вы все будете отпущены.
      Дезертиры насторожились.
      - Я понимаю, вы боитесь, что мы вас обманем. Но я даю вам слово. До утра вы все уйдете на свободу. Целые и невредимые. У кого семьи взяты в заложники - отпустим. А бумаги составить - в ваших интересах. У вас будет доказательство вашей добровольной сдачи. - И, оглянувшись на красноармейцев, она попросила: - Товарищи, найдите человек двадцать грамотных, не будем задерживать граждан легализованных.
      Перед церковью в который раз собралась толпа. Марк, стоя на паперти, внимательно оглядывал людей. Макарова в селе не любили, и это было заметно. Бабы толпились возле отрядной стряпухи, которая торопливо обсказывала:
      - Так вот как дошли до Макарова вести, что здеся творится, он ночь выждал и напал на Булгаковку. Ну этих-то, желторотых, сонных, голыми руками взял, всю ночь куражился, а под утро поколол всех вилами и велел Фадейкиному брату везти их сюда, а чтобы малец не сбег по дороге, приставил к нему Ваську Ноздрю, живодера... А как в лагерь вернулся, тут мужики-то на него и насели. Он было бежать - нагнали да и повязали, вот.
      - Поделом ему, он, никак, хуже этих, востроголовых, Макаров-то.
      Приведенному Макарову Марк велел спутать ноги, поставил к стенке и, впившись в него взглядом, стал ждать. Сначала Дмитрий держался прямо, с ненавистью сверлил своих палачей глазом, ругался сквозь зубы, гордо задирал голову. Потом не выдержал, поник, и только тогда Марк, не торопясь, направился к стоявшему подле Лизы и Устимова Лисицыну.
      - Хочешь его прикончить?
      Тот, неестественно возбужденный, бледный, резко мотнул головой в знак согласия.
      - А сможешь? - с сомнением, но без тени ехидства заметил Марк. Расстрел - очень тяжелая работа. Ладно. Бери револьвер. Взводить курок умеешь?
      - Да, я стрелял, - кивнул Лисицын, поспешно хватаясь за револьвер.
      - В общем, так, Алексей. В глаза ему не смотри. Думай о наших парнях. О том, что его смертью ты за них отплатишь. Вот об этом думай. А в глаза - не смотри.
      - Да, да, - суетливо кивнул Лисицын.
      - Начнем? - спросил Устимов.
      - Начнем.
      Представитель ревтрибунала вышел вперед, достал из кармана приговор, начал читать:
      "Приговор революционной политической комиссии крестьянину села Большое Шереметьево Кирсановского уезда Тамбовской губернии Макарову Дмитрию Егоровичу от 20 июля 1921 года. Слушали: о преступлениях добровольца и одного из главарей антоновско-епифановской банды Макарова. Постановили: за добровольное выступление против советской власти, с сохраненным им самим для этой цели оружием и снаряжением, за принуждение с оружием в руках крестьян сел Большое Шереметьево, Рудовка, Дмитриевка, Кянда, Осино-Гай и Козьмодемьяновка присоединяться к бандам; за варварские расправы с бойцами продотрядов, ЧОН, ГубЧК и Политбюро и РККА; за призыв крестьян бить коммунистов и жидов; за агитацию среди крестьян не выполнять разверстку приговорить крестьянина села Большое Шереметьево Макарова Дмитрия Егоровича, 34 лет, кулака, к расстрелу. Председатель Устимов, члены комиссии Штоклянд, Громова". Приговор привести в исполнение.
      Лисицын вышел вперед, вскинул револьвер и выстрелил в уже окончательно потерявшего самообладание, плачущего Макарова. Как и ожидал Марк, Алексей не убил, но ранил приговоренного в грудь. Тот, задохнувшись, закашлявшись, перемазавшись хлынувшей кровью, упал. Лисицын затрясшимися руками испуганно взвел курок и еще раз выстрелил. Снова не насмерть. Обезумевший от боли Макаров, корчась, пополз, издавая страшные, булькающие звуки. Лисицын стрелял, пока не кончились патроны. Рука его дрожала, он никак не мог убить. Устимов добил Макарова выстрелом в голову. Лиза подошла к трясущемуся, мокрому от пота Лисицыну, коротко обняла его за плечи. Взяла из окоченевших от напряжения рук револьвер.