Когда госпожа Рейли приехала в Париж на встречу с эмигрантами, она увидела этого человека в толпе встречающих: "Он сбрил бороду... он изменился практически до неузнаваемости, но над воротником торчало обезображенное ухо". Позже, когда супруги плыли в Соединенные Штаты, один из стюардов вроде бы следил за ними: "Это был высокий бритый мужчина, на которого я бы не обратила внимания, если бы не ухо". Еще позже, после исчезновения Сиднея Рейли, госпожа Рейли ожидала его в парижской гостинице, и в холле на нее "с победной улыбкой" смотрел мужчина, мужчина с изуродованным левым ухом(10).
      К этому времени у госпожи Рейли уже имелся собственный пистолет, и она не видела ничего особенного в обмене шифрованными телеграммами или в использовании кодовых имен - Рейли был "Мэтт", она - "Джефф". Но ни общение с Рейли, ни собственный жизненный опыт не подготовили ее к тому, что и СИС, и правительство Великобритании смогут так быстро отречься от Рейли, когда он исчезнет где-то в русских просторах.
      [65]
      У Рейли по-прежнему имелся куратор, коммандер "Е", работавший под консульской "крышей" в Финляндии. Основной его задачей было финансирование организаций русских эмигрантов, и он использовал Рейли в качестве советника, чтобы определить, которая из этих организаций имела наибольшие шансы добиться чего-либо. Когда Рейли исчез, госпожа Рейли отправила коммандеру "Е" тревожную телеграмму. Сначала "Е" участливо отнесся к ней, но, когда выяснилось, что Рейли отбыл в Россию, не поставив его в известность, поведение "Е" резко изменилось. Он писал: "Дорогой Джефф, я считаю, что было бы неплохо проконсультироваться с хирургом в Париже. Это действительно печальная новость о старине Мэтте. Надеюсь, он выкарабкается". Госпожа Рейли последовала совету "Е" и поехала в Париж, видимо, обдумывая по дороге мрачный тон его письма.
      В Париже она получила еще одно послание от "Е", сообщавшего, что положение хуже, чем он ранее думал, и что он прибудет через несколько дней в Париж для встречи с ней. Затем, пять дней спустя, пришло письмо, в нем говорилось, что "Е" не знает, когда у него будут известия о Рейли, "поскольку сейчас возникли неотложные дела, вынуждающие меня вновь уехать за границу и препятствующие моему приезду в Париж. Более того, в течение некоторого времени у меня не будет постоянного адреса".
      По мере того как шло время и стало ясно, что Рейли либо мертв, либо находится в плену у большевиков, поведение СИС все больше озадачивало госпожу Рейли. Неужели Британия не собиралась ничего предпринимать, чтобы или спасти своего супершпиона, или хотя бы почтить его память? Она написала личное письмо Уинстону Черчиллю, большому почитателю Рейли. Его ответ подтвердил ее опасения: что касается СИС и правительства Великобритании, то к Рейли они отношения не имеют. Если не существовало секретной службы (как рекомендовал подкомитет Хэлдэйна в 1909 году), то как могли существовать офицеры секретной службы? Секретарь Черчилля Эдди Марш писал: "Господин Черчилль просил меня подтвердить, что Ваше письмо от 13 декабря получено, однако оно свидетельствует о полном непонимании Вами положения вещей. Ваш муж отправился в Россию не по поручению британских властей, а по своим собственным делам. Господин Черчилль сожалеет, что не может помочь Вам в этом деле, так как, по последним опубликованным данным, мистер Рейли встретил смерть в Москве после своего ареста"(11).
      Практика британских властей отрицать какие бы то ни было связи с разведчиком, попавшим в переплет, является достаточ
      [66]
      ным объяснением того, почему пресекались все попытки госпожи Рейли помочь мужу или хотя бы выяснить причину его смерти. Но возможно и другое объяснение. Британские власти, если говорить откровенно, не хотели слишком глубоко копать дело Рейли по той причине, что его исчезновение было своевременным и желанным. Причина эта имеет прямую связь с пресловутым письмом Зиновьева, величайшим "коммунистическим шрамом" в политической истории Великобритании.
      Это письмо, предположительно написанное 15 сентября 1924 года Г. Е. Зиновьевым, председателем Исполкома Коминтерна, и адресованное британской коммунистической партии, содержало инструкции для ее членов по подготовке революции в Британии путем усиления партийной работы в армии и привлечения сторонников в лейбористской партии. Письмо было опубликовано британскими газетами за четыре дня до всеобщих выборов 29 октября 1924 года. Эта публикация имела целью оттолкнуть избирателей от первого британского лейбористского правительства и вернуть консерваторов к власти. Письмо также свело на нет возможность ратификации англорусских торговых соглашений и испортило взаимоотношения между двумя странами более чем на четверть века.
      Оно было подделкой, сфабрикованной группой русских эмигрантов в Берлине, задействованных в европейской разведывательной сети, и почти наверняка было представлено вниманию СИС Сиднеем Рейли. СИС направило письмо в Министерство иностранных дел, а там сочли, что оно подлинное. Такой вывод был сделан на основании того, что в самом тоне и содержании письма не чувствовалось явной фальши. Было учтено и то, каким образом письмо было перехвачено и как его копия достигла Великобритании. Затем несколько групп заговорщиков, каждая из которых руководствовалась своими собственными высокими мотивами, предприняли активные действия для публикации этого письма.
      Нет сомнений в том, что Рейли принял самое активное участие в этом деле. Важно найти ответы на следующие вопросы: знал ли он, что письмо поддельное, но все же пошел на то, чтобы убедить СИС в его подлинности? Или его слепая ненависть к большевикам и их системе привела его к тому, что он убедил себя в подлинности письма? Единственный источник первого, самого неприятного обвинения в адрес Рейли - русский, что само по себе может вызвать подозрение. Это наполовину выдуманный отчет о деятельности русской секретной службы, написанный Львом Никулиным в 1966 году. В книге "Мертвая зыбь" Никулин описывает, как Рейли рассказывал
      [67]
      членам русской эмигрантской организации в Финляндии, каким образом заполучить побольше денег для борьбы с большевиками, не подозревая о том, что в организацию внедрились сотрудники русской спецслужбы и его совет был зафиксирован. "СИС интересуют прежде всего сведения о Коминтерне, - якобы заявил Рейли. - Если нельзя добыть настоящие материалы Коминтерна, надо их создать. Письмо председателя Коминтерна помогло консерваторам одержать победу на выборах в британский парламент. Утверждают, что это фальшивка, но важен результат (выделено Ф. Н. - Ред.)"(12).
      Но есть и более вероятный сценарий. И Рейли, и СИС знали, что документ фальшивый, но тем не менее он был пущен в ход, так как, даже если Рейли и не говорил, будто "важен результат", он, несомненно, считал такие действия оправданными. Это означает, что первое лейбористское правительство пало жертвой заговора собственных спецслужб, при этом был использован фальшивый документ и подлинность этого документа подтверждена другими фальшивками пришедшее к власти консервативное правительство заявило, что подлинность письма подтвердили четыре различных независимых источника. Доктор Кристофер Эндрю, издатель "Хисторикал джорнэл", описывая теорию двойного заговора, говорит, что "эта гипотеза не может быть полностью отвергнута. Разведслужбы несомненно испытывали беспокойство относительно некоторых членов лейбористского кабинета и проводимой им политики. И они показали, что способны в этом и в других случаях (хотя и не столь явных) превышать свои плохо очерченные полномочия".
      Мы можем пойти еще дальше. СИС обеспокоило то, что лейбористы рассматривали вопрос о ее ликвидации и об открытии ее досье. Это событие, в случае принятия соответствующего решения, должно было состояться в 1925 году. Таким образом, у СИС были веские основания подорвать шансы лейбористов на выборах, чтобы сделать этот их шаг невозможным(13).
      В таком аспекте СИС могла только благословлять исчезновение Рейли менее чем год спустя после этих событий. Да, она потеряла агента, но такого, чья ценность все уменьшалась, поскольку становилось очевидным, что большевики удержатся у власти и эмигрантские организации неспособны с этим что-либо сделать. Положительной же стороной являлось то, что с исчезновением Рейли исчезал и единственный человек, связывавший СИС с теми, кто сфабриковал письмо Зиновьева, и риск позднейшего разоблачения, в случае если Рейли разочаруется или сломается и решит рассказать свою историю (а он уже начал писать мемуары), сводился на нет.
      [68]
      Джордж Хилл как авантюрист и мастер интриги был классом ниже Рейли, но, не раз помогая Рейли при выполнении заданий, он многое перенял у своего наставника. Хилл был советником Троцкого в создании новых военно-воздушных сил. Он свободно общался со всеми большевистскими вождями и в первые дни после революции, засучив рукава, делал все, что мог, чтобы преодолеть возникший хаос. Его заданием было во что бы то ни стало заставить Россию продолжать воевать. Если для этого нужно сотрудничать с большевиками, Хилл был готов. Но он никогда не забывал, что в первую очередь является офицером британской разведки. Поэтому, помогая большевикам создавать первые армейские разведывательные системы, вербуя агентов во всех восточных землях, оккупированных немцами, Хилл не забывал проследить, чтобы в Лондоне получали копии всех его донесений. А когда он взялся помогать большевикам создавать службу контрразведки для борьбы с немецкими шпионами в России, расшифровывать немецкие сообщения и вскрывать входящую и исходящую корреспонденцию германской миссии (открытой в России для проведения мирных переговоров), Хилл снова позаботился о том, чтобы в Лондоне знали все то, что становилось известно большевикам.
      Параллельно с этим Хилл создал свою агентурную сеть, работавшую в основном против Германии. Но он не делился полученной информацией с большевиками, в то время как они, не ведая, кем он был на самом деле, ею с ним делились. Фактически часть его сети состояла из курьеров, доставлявших информацию в Лондон, поскольку Хилл не хотел рисковать, используя телеграфную связь большевиков. Хилл был также готов обеспечивать оружием, деньгами и фальшивыми документами любую русскую партизанскую группу, действующую в тылу немцев, что означало встречи и контакты с самыми различными группировками, разбросанными по России на заре революции.
      У Сомерсета Моэма уже был опыт работы в качестве офицера британской военной разведки в Италии, Швейцарии и Соединенных Штатах, когда в середине 1917 года он получил задание от сэра Уильяма Уайзмена, британского офицера разведки в Америке, отправиться в Россию. Уайзмен хотел, чтобы Моэм отсылал свои сообщения и СИС и Государственному департаменту. Моэм казался идеальной кандидатурой, поскольку владел русским языком, имел опыт разведывательной работы и был признанным писателем - великолепная "крыша" для
      [69]
      шпиона, поскольку он мог получить массу сведении под предлогом сбора материала для новой книги.
      Моэм доплыл до Японии, оттуда - до Владивостока и по Транссибирской магистрали прибыл в Петроград. Там он остановился в гостинице "Европа" и приступил к выполнению задания. Благодаря тому что он был известным писателем, Моэм получил доступ в русские литературные круги. Он встречался с лидером либералов Александром Керенским, некоторыми известными большевиками и отсылал объемные доклады Уайзмену, передававшему их в Государственный департамент.
      Большевики начали испытывать подозрения относительно Моэма вскоре после его приезда в Россию, однако они не предпринимали попыток помешать ему, возможно, потому, что в своих докладах он подчеркивал их возрастающую мощь. Оценки Моэма в целом были более верными, чем большинство других. Например, он заранее сообщил об ослаблении власти Керенского, но, возможно, потому что он сам был писателем, Моэм сильно преувеличивал значение пропаганды. Один из советов, данных им Государственному департаменту по поводу того, как сдержать большевиков и заставить русских продолжать войну, был таким: американцы должны сделать киножурналы, показывающие "жизнь рабочего класса в Америке, виды Вашингтона и Нью-Йорка, а также продемонстрировать, что из себя представляет германский милитаризм".
      Октябрьская революция положила конец разведывательной деятельности Моэма. Он чувствовал, что теперь он человек меченый. К тому же он был болен туберкулезом и находился в состоянии депрессии и шока, вызванного внезапным изменением положения вещей. Моэм покинул Россию и вернулся в Англию(14).
      Наиболее удачливым из всех английских агентов был, по всей вероятности. Пол Дьюкс. Перед войной он отправился из Англии в Россию, в Санкт-Петербург, для того, чтобы заниматься музыкой, и сразу "почувствовал себя как дома". Когда в 1915 году была создана англо-российская комиссия по обеспечению русской армии британским оружием, Дьюксу вначале было поручено составить на английском языке краткий обзор российской прессы. В 1917 году Дьюкс вернулся в Лондон в качестве представителя комиссии при Министерстве иностранных дел. После большевистской революции его вновь направили в Россию для выяснения, какая помощь потребуется для борьбы с хаосом, наступившим после развала русской армии. Это было в некотором роде прикрытие, поскольку на самом деле Дьюксу было приказано докладывать обо всем, что он
      [70]
      видел и слышал. Спустя шесть месяцев, когда Дьюкс продемонстрировал свою способность работать самостоятельно, он был вновь отозван в Лондон, где ему предложили сотрудничать с СИС. После предварительной беседы с заместителем Камминга, во время которой Дьюкса ознакомили с некоторыми таинственными особенностями мира секретных служб(15), Камминг лично проинструктировал его о дальнейшей работе. В СИС считали, что Россия вскоре закроет свои границы для въезда иностранцев, поэтому необходимо иметь там человека, который бы информировал Лондон о развитии событий в этой стране. Камминг предоставил Дьюксу полную свободу действий. Он сам мог решать, как проникнуть на территорию России, куда ехать и каким образом передавать свои сообщения. Однако Камминг ясно дал понять, что в случае провала Дьюкса СИС будет отрицать всяческое знакомство с ним и не предпримет ничего, чтобы помочь ему выпутаться.
      В ноябре 1918 года Дьюкс пересек финско-русскую границу с документами на имя сотрудника ЧК (предшественницы КГБ) Иосифа Ильича Афиренко, украинца, и приехал в Петроград.
      На первый взгляд кажется совершеннейшей глупостью со стороны Дьюкса выдавать себя за сотрудника ЧК, но он руководствовался старой русской пословицей: "С волками жить - по-волчьи выть". Выполняя задание СИС в России, Дьюкс пошел еще дальше в своем нахальстве - у него было около двадцати различных документов на разные имена, включая удостоверения бойца Красной Армии. Под одним из имен он не только вступил в коммунистическую партию, но присутствовал в качестве делегата на пленарных заседаниях Петроградского Совета. Большую часть своего времени и большую часть средств СИС Дьюкс тратил, пытаясь освободить из тюрем различных антикоммунистических лидеров. Для того чтобы избежать ареста в том случае, если он будет предан, Дьюкс взял за правило каждую ночь проводить по разным адресам под различными именами.
      Сведения он черпал из сплетен, уличных разговоров, случайных ресторанных бесед, а иногда получал информацию и от какого-нибудь антикоммунистически настроенного гражданина, предоставлявшего ее за плату или по убеждению. Один бывший армейский генерал представил ему доклад о мерах, которые собирался предпринять Троцкий против адмирала Колчака: бывший журналист сообщил Дьюксу о серьезных беспорядках в Кронштадте среди моряков Балтийского флота: домовладелица рассказывала о ценах на продукты питания и т. д.
      Дьюкс без зазрения совести использовал любые возможные источники информации. Однажды на Невском проспекте он
      [71]
      увидел девочку, плачущую на ступеньках магазина. Она сказала Дьюксу, что давно ничего не ела. Ребенок был тяжело болен, и, хотя Дьюкс накормил девочку и делал для нее все, что мог, она через несколько дней умерла. Дьюкс помог организовать похороны, за что родители девочки были ему очень благодарны. За время общения с ними Дьюкс выяснил, что отец ребенка работал мастером на Путиловском заводе и был членом партии эсеров. Дьюкс выкачал из него массу сведений об условиях труда, настроениях среди рабочих и дальнейших планах партии. Во время одной из своих вылазок в Финляндию Дьюкс отморозил ноги и в течение некоторого времени передвигался с палочкой. Местным членам партии, заинтересовавшимся причиной его хромоты, он рассказал историю о революционной работе в Англии, пребывании в капиталистической тюрьме и депортации в Россию после революции. Они прониклись сочувствием к нему и предоставили ряд привилегий.
      Вообще-то жизнь Дьюкса была нелегкой. Он редко ел досыта, спал где придется, жил в ужасных санитарных условиях. В зимние месяцы он замерзал, летом, когда стало рискованно появляться по одному из адресов, вынужден был ночевать в поле или в разрушенном склепе, который он обнаружил на одном заброшенном кладбище. В ЧК знали, что Дьюкс находится в России, и искали его, поэтому ему приходилось очень часто менять облик, документы, имена, друзей и привычки. Он никогда не знал точно, кому можно доверять. Один из тех, с кем Дьюкс установил контакт вскоре после своего приезда в Петроград, человек, которому он передал несколько тысяч рублей, чтобы вытащить из тюрьмы одного из видных контрреволюционеров, оказался агентом ЧК, который должен был выявить связи Дьюкса и выкачать из него как можно больше средств, перед тем как арестовать.
      Когда у Дьюкса скапливалось много информации или полученные сведения были настолько важны, что требовалось немедленно переправить их в Лондон, он записывал свои соображения на маленьком клочке ткани и начинал искать курьера. Как правило, его курьерами становились белогвардейцы, бывшие офицеры царской армии, пытающиеся выбраться из России через финскую границу. Они соглашались в обмен на некоторую сумму спрятать это послание в сапоге. Но когда Дьюкс не мог найти курьера, он отправлялся в опасное путешествие сам. Лондон пытался наладить связь, используя торпедные катера, которые проскакивали через Финский залив мимо Кронштадта для встречи с Дьюксом, выходившим на лодке в море. Но этот способ годился, только пока в заливе не было льда и пока
      [72]
      прожектора и пушки Кронштадта не наловчились находить катера.
      Какова же была награда за все претерпеваемые Дьюксом страдания и неудобства? СИС пересылала ему кучу наличных денег (хотя однажды они оказались фальшивыми), но для Дьюкса сама работа и благодарность руководства являлись достаточной наградой. "В целом я был доволен и имел на то основания: мне была предоставлена замечательная возможность рассмотреть самый грандиозный в истории социальный эксперимент под уникальным углом зрения. К тому же моя работа, как меня уверяли, высоко ценилась"(16).
      И это, несомненно, было правдой. Ценность сообщений Дьюкса заключалась в том, что в отличие от сообщений Рейли они были свободны от фанатичного антикоммунизма. В толковых, точных, кратких докладах Дьюкса имелись ссылки на источник информации. Его донесение от 30 апреля 1919 года является типичным. Начинается оно с описания мартовских фабричных забастовок и участия в них эсеровских агитаторов. Затем идет отчет о волнениях на Балтийском флоте и мобилизации коммунистов на борьбу с Колчаком. В экономическом разделе приведены рыночные цены на продукты на Пасху, уровень зарплаты, указывается на недостаток наличных денег у населения, сообщается о движении составов с продовольствием. В донесении также имеется раздел, посвященный численности населения Петрограда, уровню заболеваемости, смертности, санитарному состоянию города. В конце Дьюкс описывает настроение людей, прогуливающихся по Невскому проспекту солнечным пасхальным утром.
      В СИС очень бы хотели, чтобы Дьюкс продержался в Петрограде как можно дольше, но в сентябре 1919 года, после целого года крысиных гонок, Дьюкс почувствовал, что пора уходить. ЧК подбиралась все ближе, а последняя "крыша" Дьюкса - шофер в Красной Армии - не могла служить долго, поскольку командир предупредил его о скорой отправке на латышский фронт. И Дьюкс в компании трех белогвардейцев предпринял последний опасный переход через линию фронта, добрался до Риги, а оттуда до Лондона. Там он был тепло встречен Каммингом. У него также состоялась долгая беседа с Уинстоном Черчиллем, который стал одним из его самых могущественных поклонников. Черчилль пытался уговорить премьер-министра встретиться с Дьюксом ("он Вас очень заинтересует", - писал Черчилль Ллойд Джорджу), но тот не счел возможным пойти на столь близкий контакт с сотрудником СИС. Если Дьюкс и был огорчен этим фактом, то Камминг сумел быстро поднять ему настроение, организовав аудиенцию
      [73]
      у Его Величества Георга V. Во время встречи король сказал Дьюксу, что считает шпионов самыми лучшими солдатами, враги ненавидят их больше всех, потому что больше всего боятся.
      Большевики, несомненно, согласились бы со второй частью этого высказывания. Окруженные со всех сторон: англичанами в Архангельске, белыми армиями в Сибири, в Польше, на Украине и в Эстонии, имея в тылу Дьюкса, Рейли, Хилла и еще нескольких менее значительных британских агентов, действовавших в атмосфере хаоса и неразберихи, царивших в стране в первое время после революции, большевики были склонны видеть врагов всюду. Перед тем как рассмотреть более пристально их реакцию и важность ее влияния на дальнейшее развитие мира разведывательных служб, нам необходимо коротко упомянуть еще об одном британском агенте, которого большевики обвиняли в том, что он чуть не задушил революцию, - о Роберте Брюсе Локкарте.
      Локкарт, шотландец по происхождению, впервые приехал в Москву в 1911 году в качестве вице-консула. Здесь он играл в футбол, выучил русский и, несмотря на молодость (американцы называли его мальчик-посол), во время войны был назначен генеральным консулом. После революции, когда Англия прервала дипломатические отношения с Россией, Локкарт вернулся в Москву в качестве британского агента - компромиссный вариант при отсутствии официальных отношений, устраивающий обе стороны. Такое двусмысленное положение вполне устраивало Локкарта, поскольку, вне всякого сомнения, он работал и на СИС.
      Локкарт был знаком с Троцким, жал руку Сталину и сначала вполне сочувственно относился к большевикам и их целям. "Я не мог инстинктивно не понимать, что за их мирной программой и фанатичной экономической программой стояли идеалистические идеи коммунизма, поднимавшие их значительно выше обычного движения люмпенов, ведомого германскими агентами, - писал Локкарт. В течение многих месяцев я жил бок о бок с людьми, работавшими по восемнадцать часов в сутки, движимыми тем же духом самопожертвования и отказа от земных радостей, которым были движимы пуритане и первые иезуиты"(17). Но как преданный сын своей страны, Локкарт отодвинул личные чувства на задний план и постарался дать своему правительству наиболее правильные советы относительно проводимой им политики. Так, например, когда встал вопрос о возможной интервенции в Россию, Локкарт выступил против, но при этом заявил, что, если все же Британия
      [74]
      решится на военное вмешательство, ей придется задействовать крупные силы.
      К его словам, однако, не прислушались. "Интервенция была ошибкой, - писал Локкарт. - То. что интервенция была начата при столь безнадежно неравном соотношении сил, является примером бесхребетности, использования полумер, а это при данных обстоятельствах становилось преступлением". Частично вину за это Локкарт возлагал на работавших в России сотрудников СИС, о которых он был весьма низкого мнения. "Покупка информации толкает на ее придумывание. Но даже выдуманные сведения менее опасны, чем честные доклады людей несомненно храбрых и одаренных лингвистическими способностями, но не умеющих формировать надежное политическое суждение". Основной претензией Локкарта к офицерам СИС, и особенно к Сиднею Рейли, было то, что они смогли убедить Лондон, будто все, что необходимо для уничтожения большевиков, - это деньги и горстка британских солдат, и, если все это будет предоставлено, граждане России поднимутся против своих правителей и контрреволюция победит за одну ночь. В своих докладах Локкарт пытался объяснить, что такой оптимизм ничем не оправдан, но в результате только нажил себе врагов в руководстве Министерства иностранных дел, и миссис Локкарт пришлось предупредить своего мужа из Лондона, что его карьера находится под угрозой.
      Локкарт, несомненно, тоже погрузился в мир заговоров и контрзаговоров, характерных для того периода истории. Сорок лет спустя он писал: "Россия оказала огромное влияние на мою жизнь. Даже сейчас она преследует меня, как неверная любовница, от которой я не могу избавиться".
      Этого нельзя забывать при оценке роли Локкарта в "латышском заговоре" или, как его называют русские, "заговоре Локкарта". Двое латышей, Берзинь и Шмидхен, офицеры латышского полка, который, как мы уже упоминали, охранял советских лидеров, явились к Локкарту. Позже Локкарт утверждал, что они хотели лишь получить разрешение отправить курьера к генералу Пулу, командующему британскими интервенционными силами в Архангельске, чтобы договориться о сдаче в плен, и Локкарт согласился свести их с Рейли, который мог помочь это организовать. Двумя днями позже, согласно Локкарту, Рейли сказал ему, что хочет попробовать совершить нечто более значительное: при помощи латышей начать контрреволюцию. Локкарт пишет, что посоветовал Рейли "не затевать столь опасного и сомнительного дела", после чего тот ушел в подполье, и Локкарт его больше никогда не видел.
      [75]
      По версии Рейли, он давно уже разрабатывал план контрреволюционного переворота, и в Москве 60 тыс. белогвардейских офицеров только ждали сигнала. Когда Локкарт познакомил его с двумя латышами, Рейли сообразил, что наконец-то ему представилась возможность, которую он так долго ждал. Латыши были наемниками; он предложит им больше денег, чем большевики, и последний оплот режима падет. Вскоре Рейли получил несколько сотен тысяч рублей и начал регулярно выплачивать деньги латышам, дорабатывая свой план переворота. Для успешного его выполнения было необходимо, чтобы Ленин и Троцкий одновременно оказались в Москве, тогда Рейли бы дал сигнал и латышская гвардия захватила обоих большевистских вождей и провела бы их по улицам города, "чтобы все могли убедиться, что тираны арестованы". Одновременно 60 тыс. офицеров встали бы под знамена Юденича и временное правительство, в которое должны были войти генерал Юденич и двое друзей Рейли, взяло бы власть в свои руки. Такое же восстание должно было произойти в Петрограде, сигналом к нему должен был послужить арест руководителя Петроградской ЧК Урицкого.
      Рейли заявлял, будто бы Локкарт ничего не знал об этом плане. Но представляется слишком маловероятным, что Рейли мог затеять заговор такого масштаба, не получив на это официальное "добро" если не прямо из Лондона, то, по крайней мере, от британского представителя в России. Много лет спустя Локкарт признал, что ему было известно о планах Рейли значительно больше, чем он говорил ранее.
      Что касается самого заговора, то здесь все с самого начала пошло наперекосяк. Петроградские заговорщики не стали дожидаться своих московских коллег, и 30 августа 1918 года Урицкий был застрелен в своем кабинете. В тот же вечер молодая эсерка Дора Каплан дважды в упор стреляла в Ленина, выходящего с митинга на одном из заводов в Москве. Одна из пуль пробила легкое, вторая засела в шее, возле главной артерии, и, хотя Ленин и не был убит на месте, вначале шансы на то, что он выживет, были ничтожны. (Он поправился, но его здоровье было подорвано, и он умер в 1924 году.) Большевики отреагировали мгновенно. Сотрудники ЧК вломились в британское посольство в Петрограде. Капитан Кроми, морской атташе, оказал сопротивление, застрелив чекиста, и сам был убит. Все сотрудники посольства были арестованы, восстание латышей сорвалось, 60 тыс. офицеров не двинулись с места, и Рейли, спасая свою жизнь, бежал из России.
      Почти пятьдесят лет спустя русские заявили, что им было известно практически все. В 1966 году в советской печати было
      [76]
      опубликовано интервью с одним из латышей, принимавших участие в этом деле, Шмидхеном (подлинное имя - Ян Буйкис. - Ред.), который сообщил, что в то время он работал в ЧК и получил задание внедряться в контрреволюционные группировки(18). Шмидхен сказал, что он и Берзинь встретились с Кроми в ночном клубе, где тот познакомил их с Рейли, который в свою очередь отправил Берзиня и Шмидхена в Москву к Локкарту - маленькое, но существенное отличие от версий Рейли и Локкарта. Если версия Шмидхена правдива, то получает объяснение быстрый арест Локкарта (которого затем обменяли на советского представителя в Лондоне Максима Литвинова) и попытка арестовать Кроми[*Шмидхен был награжден квартирой в Москве, где и проживал в 1966 году].
      Однако совершенно очевидно, что Шмидхен не все знал о заговоре, иначе почему не был предупрежден шеф петроградской ЧК и Ленин стал легкой мишенью для Доры Каплан? Ответ, возможно, заключается в том, что возникла путаница, связанная еще с одним заговором, организованным в то же время. Это была разработка ЧК по использованию Локкарта для того, чтобы завлечь британский корпус в Архангельске в ловушку под видом сдачи в плен латышских войск(19). Эта операция тоже сорвалась из-за того, что слишком быстро стали развиваться события, описанные ранее.
      Месть большевиков за заговор Локкарта была ужасной. Правительство установило порядок, направленный на подавление всякой контрреволюционной деятельности, - "красный террор", а ЧК получила разрешение арестовывать и расстреливать на месте подозрительных лиц. Локкарт сам видел, как трех бывших царских министров вытащили из камеры и расстреляли не за то, что те сказали или сделали, просто они были классовыми врагами и их смерть должна была послужить и наказанием, и предупреждением. Никто не знает, сколько человек было убито. Локкарт считает, что несколько сотен, другие - несколько тысяч. Офицеры британской разведки избежали этой участи, но некоторые - лишь временно.
      Как мы видим, длинная рука ЧК в конце концов достала Рейли. Локкарта мучило чувство вины. Довольно долго он размышлял о возможности остаться в России. Следователь ЧК в беседе с ним подчеркнул, что Локкарт был счастлив в этой стране, у него была русская любовница, на родине его карьера в результате происшедших событий была сломана, а если он останется в России, для него найдется интересная работа. "Я отнесся к этому предложению гораздо более серьезно, чем