Понимаю, мои суждения терпимыми не назовешь, и знаю, что многим моим вполне симпатичным и милым ровесникам возраст не мешает употреблять наркотики. Но я считаю, что некоторые вещи, в том числе наркотики, могут быть только прерогативой молодежи. То, что в двадцать лет выглядит как безрассудство и глупость, в сорок уже больше похоже на отчаяние и безысходность. Для меня кокаин – это пустой взгляд и бессмысленный словесный понос – мерзкое сочетание, неизменно вызывающее отвращение и злость. Гадость, просто гадость. А теперь мы еще и самые старые тусовщики города. Этого следовало ожидать. Давай, Стелла, дерзай.

Переходим к ужину, точнее, к одному из тех ресторанов, где все красиво и шикарно, – сюда приходят в дорогих мехах и без нижнего белья. Кстати, еда здесь отвратительная. Как только вся наша компания усаживается за столом, мы с Луизой исчезаем в направлении дамской комнаты.

– Ну? – спрашивает она из соседней кабинки.

– Ну, – отвечаю я.

И две струйки журчат в унисон.

– По-моему, все идет отлично. – Хм-м-м.

– Ты Адриану очень понравилась.

– Я рада.

Пошуршали бумажкой, смыли. Через кабинку от нас женщина выпускает низкую протяжную ноту, как на трубе. Меня всегда удивляет, как и зачем люди копят в себе газы до посещения общественных мест – в ресторанах туалеты буквально набиты женщинами, которые словно специально ждут момента, когда их зад припадет к деревянному сиденью унитаза и разразится газовым взрывом.

Мы с Лу встречаемся у раковины. Мое странное, непристойно губастое лицо всплывает в зеркале и повергает меня в глубокий шок. Мы смотрим друг на друга и ухмыляемся. Из дальней кабинки доносится стон облегчения и радости, словно ее обитательница только что достигла долгожданного оргазма. Мы с Лу моем руки и хихикаем. Потом она простодушно откидывает свои белые локоны и широко открывает рот, проверяя, не застрял ли в зубах шпинат.

– Как думаешь, я Фрэнку понравилась? – спрашивает она.

– Да.

– Нет, в другомсмысле.

– И в этом смысле тоже. – Я обновляю румяна на скулах. – Можешь не сомневаться, у тебя же есть вла... в общем, необходимые интимные места, так?

– Стелла!

– Что? Я тебе правду говорю.

– Ты думаешь, я ему правда понравилась?

– Господи, Лу! Я тебе уже дважды ответила. Ты не слышала?

– Нет, ты уверена, – она цепляется за мою руку, – что тебе не будет обидно? Просто у тебя сегодня такое странное настроение.

– Наверное, потому, что мне сейчас пришлось выслушать часовую лекцию о хип-хопе, – улыбаюсь я. – Извини. Но это меня развеселило, – указываю я на кабинку, где засела музыкальная женщина.

– Я заметила, что ты Адриану очень понравилась.

– Если бы я была глухой, мы составили бы отличную пару.

– Так ты точно уверена, что не против... Ну, насчет Фрэнки?

О, теперь уже “Фрэнки”? Я экспрессивно вздыхаю, что означает: “Как вы мне надоели, отвалите же все от меня”.

– Совершенно уверена. И пожалуйста, перестань спрашивать меня об этом, Лу.

– Просто он потрясающе классный. – На лице Луизы расплывается такая блаженная улыбка, какой не увидишь даже на лицах новообращенных христиан в день крещения.

– Хм. Не боишься ошибиться, Лу? Сказать ей? Или нет? Язык чешется. Но я вовремя напоминаю себе, что Фрэнк никогда плохо со мной не обходился, что его личная жизнь меня не касается и нельзя вот так портить вечер своей подруге. То есть язык-то у меня все равно чешется, но я его держу за зубами.

– А что у вас было вчера? – спрашиваю я, взлохмачивая волосы для большей сексуальности. – Когда вы ходили смотреть картины?

– О, он прекрасно рисует, правда? Просто замечательно. – И тут ее прорвало: – Мне нравится старомодная живопись. Нравится, когда человек просто умеет рисовать. Или писать маслом, как правильно? Ты видела его наброски? Очень красивые. И тот, где ты, – такой милый...

– Я? Он никогда меня не рисовал. Он спец по коровам. Как ты, наверное, заметила.

– Да, но у него есть такой крохотный рисунок – там вы с Хани. Неужели ты не видела?

– Ах, этот... – Я вру. Сознание того, что у Фрэнка есть тайно сделанный рисунок, неважно, с Хани я там или без, будоражит. Но это восторженное чувство обсуждать с Луизой я не собираюсь. – И что потом?

– Когда?

– Вчера. Когда ты налюбовалась на его коров, включая меня.

– А, – смеется она. – Потом мы выпили чаю, я все ему рассказала о себе.

– В том числе о том, как тебя бросил отец Алекса?

– О да. Он мне так сочувствовал. Что мне в нем нравится – не только это, конечно, – так это его доброта. Но такая мужская, грубая доброта, без лишних соплей и сантиментов. Ты не находишь?

– В некоторой степени... – и вовремя прикусываю язык. Но честное слово, лицемерие Фрэнка вполне заслуживает высших похвал. – Внешне – да.

– В смысле?

– Да так, неважно.

Лу пожимает плечами и захлопывает пудреницу.

– А потом он меня поцеловал.

Фу! Хотя мне даже нравится, когда строчка из песни оказывается уместна в разговоре.

– А какон тебя поцеловал? – спрашиваю я.

– Ртом, конечно. Губами.

– Хм, нормальный поцелуй? Знаешь, мне всегда казалось, что Фрэнк из тех, кто способен на винный поцелуй.

– А что такое “винный поцелуй”?

– Ну, мужчины думают, что это очень сексуально. Во время поцелуя они заливают тебе в рот вино из своего рта. Я заметила, что обычно так делают типы, которые мнят себя изощренными асами в сексе.

– Господи, – поражается Луиза. – Неужели кто-то еще на это покупается?

– Видимо, да. Они считают, что это сексуально, что это заводит.

– Однажды я такое проделала, в школе, с грушевой настойкой.

– Понятно. В этом-то и суть – никто не целует тебя с хорошим французским вином. Меня тоже однажды так поцеловали, с каким-то мерзким коктейлем... Естественно, если вино гнусное на вкус, оно вытекает у тебя изо рта, а он начинает слизывать его у тебя с подбородка.

– Как собака.

– Точно. Вообще-то я даже удивилась, что этот трюк не использовал доктор Купер.

– Он скорее из тех, кто любит голый массаж с маслом, судя по твоему описанию.

– Фу, голый с маслом! А на бутылочке с массажным маслом непременно написано “Чувственность”.

– Чувссссственность, – хихикает Луиза. И мы обе хохочем.

– Чувссственный масссаж с массслом, – шипит Луиза. – И массаж он делать совершенно не умеет. Мнет тебя как кусок теста и еще хрипит в ухо: “Расслабься”. А масло стекает между ягодиц и попадает куда не надо – полный кошмар.

– Да уж, – подхватываю я. – Потом еще пару дней ерзаешь с этим маслом в заднице и ходишь – точнее сказать, скользишь, – а пахнешь, как старая хиппи.

Луиза согласно кивает. Мы продолжаем обновлять макияж. Обожаю Луизу за то, что она разделяет мое отвращение к голому массажу с маслом.

– С языком? – небрежно кидаю я, выдержав некоторую паузу. – Поцелуй с Фрэнком – он был без вина, что радует, но с языком?

– Нет, Стелла, – смеется она. – Он поцеловал меня по-дружески, на прощанье. Но в губы. В общем, на самом деле это я поцеловала его, а он поцеловал меня в ответ.

– Ясно.

– Очень быстро, но я заметила, что целуется он хорошо.

– Правда?

– Да, – говорит она. – Чувствуется опыт.

– Да, опыта ему не занимать, – соглашаюсь я. – Нам, пожалуй, пора.

Мы идем к двери, и в это время выходит женщина из позорной кабинки.

– Какая невоспитанность, – фыркает она. – Надо знать место и время для подобных разговоров.

– Горох – очень странный фрукт, – замечает Луиза.

– Чем больше ешь – тем звонче пук, – завершаю фразу я.

Мы выкатываемся из дамской комнаты, давясь от смеха, довольные этой детской шалостью. Я сама не уследила, как развеселилась.

Я заметила, что люди, проводящие большое количество времени в шумной обстановке, например в ночных клубах, совершенно не умеют общаться. Адриан с трудом составляет предложения, зато к десерту он стал очень выразителен в жестах (возможно, это объясняется тем, что он пару раз бегал в туалет и возвращался оттуда очень оживленный). Начал он с того, что убрал прядь волос с моей щеки, потом стал кормить меня своим пудингом, а после перешел к поглаживанию моей лодыжки – этому я сопротивлялась как могла, поскольку серьезно опасалась, что его огромные кроссовки измочалят мои сапоги. Фрэнк уронил салфетку и, поднимая ее с пола, мог лицезреть происходящее под столом. Из-под стола он вынырнул с сердитым лицом, чем очень меня порадовал.

– Итак, – говорит Фрэнк, кладя руку на плечо Луизе так, что его ладонь оказывается чуть ли не у нее на груди. – Куда теперь?

– Тусоваться, – отвечает Адриан, проделывая тот же трюк своей рукой. К сожалению, моя грудь значительно крупнее Луизиной, хоть и не такая упругая. Поэтому в результате этой манипуляции он фактически схватил меня за грудь. – Черт! Извини, – конфузится Адриан, но его двигательные функции отстают от мыслительных, поэтому он в смятении все еще сжимает мою левую грудь, будто дыню.

– Хм, ты не мог бы...

– Извини, – беспомощно повторяет Адриан, все еще не в состоянии отцепиться от моей груди.

Фрэнк тянется через стол и отцепляет его от меня.

– Вот хрен, – бормочет он на родном наречии. – Я тебе челюсть сверну.

– Я нечаянно... Прости, подруга. Я принял витаминку Э.

– Ладно, – отвечаю я, еле сдерживая смех, и подмигиваю Фрэнку, моему спасителю. Вид у него не очень довольный, а Луиза так широко улыбается, что того и гляди челюсть вывихнет.

– Хороший комплект, подруга. – Луиза так долго сдерживала смех, что он прорывается громким хрюком. – Боже! – краснеет она. – Ужас как неловко. Как свинья. Простите, пожалуйста.

– Я думаю, это даже сексуально, – говорит Фрэнк, глядя на меня и медленно расползаясь в хитрой ухмылке.

– Ш-ш-ш, Фрэнк. Это никому не интересно. – Но я уже чувствую, как от смеха напрягается живот. – В общем, – поворачиваюсь я к Адриану, улыбаясь как идиотка, которая обожает, когда ее хватают за грудь после десерта, – о чем ты там говорил?

– А, да. Пойдем тусанемся в клубе, я там сегодня играю. Поначалу там не очень людно, зато у вас будет время пропустить по стаканчику.

– Ты откуда родом? – спрашиваю я Адриана. – Говоришь то с одним акцентом, то с другим.

– Слишком много хочешь знать, лапуля, – отвечает Адриан, на этот раз с акцентом американского фермера. Наверное, таблетка догнала.

– Мы идем или как? – торопит нас Фрэнк. – Мне срочно надо принять еще рюмку.

На улице они с Луизой берутся за руки. Я, подогретая четырьмя бокалами вина, дабы переплюнуть эту парочку, крепко хватаю Адриана за зад, пока мы ждем такси.

– Так держать, – радостно реагирует Адриан, поворачивается ко мне и целует в губы.

– М-м, – шепчу я ему с хрипотцой. – Так мило.

Но я все еще с трудом сдерживаю смех, особенно смешно мне становится, когда я ловлю взгляд Фрэнка, пристально и невозмутимо сверлящий меня сквозь моросящий дождь. В любом случае, если учесть, что еще пару часов назад я боялась свидания как огня, события развиваются совсем неплохо.

Туса – так именуется вечеринка в огромном ночном гей-клубе с нежным названием “Кулак”. Янгста – как только мы приближаемся к двери клуба, он перестает быть Адрианом – работает на самой большой площадке первого этажа, но тут явно есть еще пара этажей, где играют другую (и, надеюсь, более человеческую) музыку. Больше всего мне бы сейчас хотелось оторваться под хит Шарля Азнавура, ну да ладно. Все равно надо что-то делать с моими нелепыми музыкальными пристрастиями, и пара часов наимоднейших техно-ритмов расширят мой кругозор.

Янгста усаживает нас в баре первого этажа, заказывает выпивку и отчаливает к своим вертушкам, оставив на моих губах долгий ленивый поцелуй. Тут, на своей территории, он выглядит круто, и я даже рада, что хватанула его за задницу. Ну, не то чтобы очень рада, но, в общем, мне приятно.

Луиза, Фрэнк и я сидим бок о бок и оглядываемся. В заведение начинает прибывать народ, и все как минимум лет на десять моложе нас. В принципе, в этом нет ничего удивительного – я в ночном клубе не была несколько лет, и хотя Фрэнк вроде даже вписывается в эту обстановку, я знаю, что он по клубам ходить не любит. Луиза не может поверить своим глазам – она сидит, открыв рот от любопытства, отрываясь от своих наблюдений, только чтобы сообщить нам, что это сильно отличается от ее обычного окружения – детского сада, зеленого чая и фетровых шляп, и что здесь она чувствует себя старухой.

– Я даже понятия не имею, что они пьют, – говорит она, указывая на группку молодых людей с бутылочками, похожими на пивные, но в них колышется странная жидкость пастельного цвета. – Я чувствую себя бабушкой.

– Это водка или ром с соком, – говорит Фрэнк. – Ты что, в барах не бываешь?

– А-а, понятно. Нет, в бары я не хожу. Не с кем... раньше было, – жеманно улыбается она ему и снова пялится на молодежь. – И почему они все такие вялые? Они что, все под кайфом? Я даже не понимаю, что они говорят.

– Некоторые под кайфом, – поясняет Фрэнк. – Но не все. Большинство из них просто всегда такие.

– Да, сейчас молодежь не прикладывает ни к чему особых усилий, правда? – продолжает она. – В свое время, когда мы ходили по клубам, мы всегда долго наряжались, красились. Особенно когда я была панкушей.

– Что?

– Я была панком-готом.

– Ты была панком?

– Ну да, – нетерпеливо пожимает плечами Луиза. – И поэтому у меня уходила масса времени на прическу и макияж. А тут все девушки в джинсах и футболках.

– В нарядных джинсах и нарядных футболках, – говорю я. – И уж поверь, они их не на барахолке покупают и не за гроши. Но я тебя понимаю. Это сборище не назовешь оазисом моды и красоты. Однако должна тебе заметить, что панков я тоже образцом моды и красоты не считаю.

Фрэнк издевательски смеется.

– Ну, я недолго ходила в панках, – начинает оправдываться Луиза. – В общем, я хотела сказать, что пара блесток в этом море джинсы не помешала бы. И еще, мне всегда нравилось наряжаться. Единственный человек в приличном наряде здесь ты, Стелла.

– Это я нечаянно. Сдуру не догадалась, что мы окажемся в ночном клубе. Если бы знала заранее, надела бы что-нибудь поудобнее. Например, длинный черный плащ и пару клыков, чтобы угодить вам, мисс панк-вампир.

Лу корчит мне рожу и показывает язык.

В моем перетянутом поясом бархатном пальто уже становится жарко. Но если я сейчас обнажу полгектара плоти, то все сразу подумают, что бабулька дошла до ручки и приперлась клеить мужика, так что пальто остается на мне.

Приносят еще выпивку, а с ней и пакетик кокаина (подарок от Янгсты), незаметно вложенный мне в руку огромным персонажем в шляпе.

– Ого, – говорю я Фрэнку и Луизе, – нам повезло.

Фрэнк смотрит на пакетик, неуверенно зажатый в моей руке.

– Что это?

– Чарли<Кокаин (сленг).>, – цитирую я человека в шляпе. – Он сказал, тут грамма два, и если я правильно помню, то это очень много. Не хотите?

– Ты же не знаешь, откуда порошок, – пугается Луиза. – Может, он плохой, тогда в лучшем случае ты останешься калекой на всю жизнь. Я сама ни разу не пробовала.

– Слушай, перестань накручивать и себя, и меня. Я уверена, порошок хороший. Скорее всего, этот парень тут постоянно торгует, и он знаком с Адрианом. И что мне с ним делать, если вы не хотите? Я тоже наркотиками не балуюсь.

– Да брось ты, – подначивает Фрэнк, – не может быть.

– А ты хоть раз видел меня с наркотиками?

– Нет, но это только потому, что ты все время сидишь дома.

– Просто у меня своя теория насчет пожилых наркоманов. По-моему, это гнусно. Поэтому я не балуюсь.

– Давно? – спрашивает Фрэнк.

– Уже лет десять. Или больше. Ты будешь?

– Да, пожалуй, вдохну полоску, – говорит Фрэнк. – Поверить не могу, что пришел сюда с парочкой пуританок.

Луиза потягивает шампанское.

– Я не пуританка, – возражает она, кидает на Фрэнка томный взгляд и кладет руку ему на бедро.

– Нет? – как ни в чем не бывало спрашивает Фрэнк.

– Нет, – поддерживаю ее я, хотя мне откровенно не нравится выражение их лиц. – Она же панк.

– Нет, – эхом вторит Луиза, потом притягивает к себе голову Фрэнка и целует его. Взасос. Долго. Прямо на моих глазах. А он целует ее в ответ. Язык, губы, язык, потом она начинает буквально пожирать его лицо. Поверить не могу, что я смотрю на это. С ужасом и отвращением, но смотрю и не могу оторвать глаз.

Потом я сгребаю со стола конвертик с кокаином и встаю. У Фрэнка хватило такта поднять на меня взгляд и пробормотать:

– Ты куда?

– Приму дозу.

Фрэнк ненадолго отрывается от Луизы, чтобы дать передышку мышцам языка. У него на лице жуткое выражение – выражение возбужденного мужчины.

– Но ты только что сказала, что не балуешься наркотиками.

– Я передумала. Поменяла мнение на противоположное. Пока.

И я ухожу с конвертом в руках искать туалет.

Отойдя на безопасное расстояние, оборачиваюсь и смотрю на них. Голова Луизы на плече Фрэнка: они все еще в засосе.