Глава тридцатая

Обжигающая боль в горле вернула Лорен к жизни. Пистолет. Она вспомнила, как дуло врезалось в рот и последующие судороги перед тем, как она потеряла сознание.

Штасслер поставил ее на ноги. По лицу бил дождь. Она чувствовала, что ее толкают. Мимо проплыли неясные, словно бормотание, слова, которые она не могла разобрать. И тут Рай обнял ее. Они пошли к строениям. Ее взгляд на влажную от дождя почву пустыни, на то, как напоминающие провода стебли растений пожирают влагу, запасаются ею на весь грядущий день. А вот Лорен было нечем запасаться. Она утратила все чувства, кроме голода и страха. Голод мучал ее, хотя она и представляла себе, как ей мучительно будет глотать.

Штасслер под дулом пистолета заставил их идти к сараю и включил свет. После длительной темноты она вынуждена зажмуриться.

Он погнал их к последнему стойлу слева, где с момента побега Керри осталась открытой дверь.

– Спускайтесь, – приказал Штасслер настолько спокойным голосом, что это раздражало. – Вас ждет работа. Если замешкаетесь хотя бы на секунду, я разделю вас.

Даже эту угрозу она едва услышала. Ей потребовалось время, чтобы понять смысл: не «Я убью вас», а «Я разделю вас». Именно это он и делал с другими. Именно это он и собирается сделать с ними.

Рай протянул руки и помог Лорен спуститься по лестнице. Она увидела клетку и задумалась о том, не собирается ли Штасслер засадить их туда после того, как они сделают ту работу, которую он имеет в виду. Затем она увидела стол с застежками из нержавеющей стали и потеряла всякую надежду. Штасслер указал на скелеты.

– Вы перенесете все это в литейку. А ну, пошевеливайтесь! Ни она, ни Рай не сказали ни слова. Лорен, пожалуй, и не могла, так как ее горло сильно саднило, а Рай, очевидно, был слишком поражен коллекцией мертвецов.

Затем он удивил ее тем, что повернулся к Штасслеру и сказал:

– Я вел репортажи о военных преступниках и убийцах. Ты из той же вонючей бочки, – Рай взглянул на скелеты и его глаза расширились, словно масштаб этой бойни был для него вызовом. – Что бы ты ни сделал – это не стоит того...

Штасслер заставил его замолчать, приставив дуло пистолета к голове.

– Еще слово, и ты присоединишься к ним. А теперь пошевеливайся.

Штасслер продолжал держать около его головы пистолет, когда Рай приблизился к маленькому скелету в голубой плисовой юбочке и розовом свитере. На груди свитера была вышита морда плюшевого мишки. Детская одежда. Он подал скелет Лорен.

От запаха костной пыли Лорен стошнило. Она испытывала ужас от прикосновения к ним, от чувства хранившейся когда-то в них жизни. А потом, неожиданно для себя, она прижала кости к груди, словно хотела успокоить ребенка, и без слов понесла его к лестнице.

Ее ноги настолько ослабли, что ей приходилось следить за каждым шагом, чтобы не упасть.

Штасслер выдавил из нее последние силы. Она впервые подумала о смерти как об облегчении. Вновь поднялась волна захватывающего ужаса. Лорен почувствовала, как надежда оставляет ее.

Она поднялась в сарай, даже не помышляя о побеге. Несколько часов назад она пыталась убежать, но это длинное путешествие с его страхами и мучениями привело ее обратно на ранчо. Физическая невозможность очередной попытки убежать казалась столь убедительной, что она не хотела об этом и думать. Теперь побег казался ей таким же нереальным, как воздух или предрассветные сумерки.

Штасслер, похоже, тоже понимал это, так как указывал ей дорогу, а пистолет держал наведенным на Рая. Тот нес два скелета, в то время как у Штасслера был в руках только пистолет.

Они вышли под дождь. Он так и не прекращался. Под крупными каплями дождя и резкими порывами ветра они пересекли двор и подошли к литейке, где Штасслер показал вход в шахту.

Лорен поняла, что будь она немного энергичней, когда он показывал ей дом, она бы погибла намного раньше. Единственным утешением оставалось то, что Керри удалось спастись. Но даже это было омрачено вмешательством Рая. Теперь независимо от того, что бы ни сделала Лорен, кто-то должен погибнуть вместе с ней.

Когда она бросила скелет в темную дыру, нога трупа зацепилась за лестницу, а голубая юбка обмоталась вокруг берцовой кости. Рай подошел и освободился от своего груза. Скрежет костей о металл вызывал дрожь. Лорен взглянула на Штасслера, и ей очень захотелось сбросить в шахту именно его скелет. Но даже это острое желание притупилось от усталости.

Когда остались последние три скелета, Штасслер сделал перерыв.

– Это Вандерсоны, – объявил он, обведя скелеты театральным жестом, словно Лорен и Рай прибыли на званый ужин, а ему выпала честь представить их остальным гостям. – Джун Кливер, Веселый Роджер и сынишка, я хочу представить вам Шлюху от прессы и Пустозвона.

«Так вот как он меня прозвал», – подумала она. Однако она не поняла смысла этого имени. А потом все имена приобрели смысл, единственный смысл. Он лишал своих пленников индивидуальности, присваивал им издевательские клички. Очевидно, он делал это со всеми, кого похитил и лишил человеческого облика задолго до того, как убил. Независимо от того, как он называл свои серии, Семейное планирование №1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8 и так далее, все это были голые цифры, призванные сохранить анонимность.

– Когда будете в литейке, то увидите, что я сумел из них создать.

Он так взглянул на Лорен, что ей показалось, ее ужалила оса. Она очень быстро отвела взгляд, но увидела только одетые скелеты, застывшие в странных живых позах.

Да, она видела эти унылые зеленые формы и от этого с легкостью смогла представить их живыми. Еще проще посмотреть на эти кости и представить боль, которую испытывали люди в тот момент, когда расставались с жизнью.

Рай аккуратно передал ей мальчика, одетого, как манекен, в джинсы и красную футболку. Когда она поднималась по лестнице, ее глаза, хотя и уставшие, вновь начали воспринимать детали окружающего ужаса. Она родилась художником, и она стала художником. Это утешение было не таким уж маленьким, как могло бы показаться.

Лорен шла в литейку, не глядя на грязную дорожку, а подняв глаза к небесам, просвечивающим сквозь облака. Она с удивлением смотрела на крупные капли дождя, пролетавшие мимо. Как удивительно они вспыхивали при этом.

Удивительный сверкающий мир. Он горел изнутри, излучал свет, давал понять, что смерть неизбежна, как дыхание.

Лорен надеялась, что умрет быстро. Не так, как те, другие. Но когда она вошла в литейку и в первый раз почувствовала запах расплавленной бронзы, она осознала, что смерть будет медленной и мучительной. Настало время, когда ей надо взять судьбу в свои руки, самой спланировать свою смерть. Не от пули пистолета. Штасслер только ранит ее, а потом станет удовлетворять свои желания. Нет, ее смерть должна быть быстрой и внезапной. Она должна быть уверена.

Глава тридцать первая

Настало время и ей оставить отпечатки своих зубов на твердом резиновом шарике. Его завязка затягивалась вокруг стольких черепов. На альгинат времени у меня нет, но все же увижу ее боль. Может, она даже сумеет разорвать шарик пополам. Я очень давно ждал, чтобы кто-нибудь из них настолько испугался, что раскусил бы шарик надвое.

Шлюха вполне может оказаться первой. Еще ни с кем я не делал того, что собираюсь проделать с ней. У меня и мысли не было тратить попусту бронзу. Но будет ли от этих брусков лучшая польза? Мне надо или просто позабыть о них, или же отлить шарик. Это все, что я собираюсь взять с собой. Я не могу взять с собой парад скелетов или лица, но я могу взять шарик. Мало. Но уместится у меня в кармане. А в один прекрасный день, возможно, спустя годы, я сделаю форму и отолью его в бронзе. Я даже подобрал имя для этой отливки, имя в лучшей моей традиции: Семейный инструмент № 1. Ну, разве не прекрасно? Все они наконец-то вместе.

Должен признаться, что сначала я очень жалел о том, что не смогу облепить Шлюху альгинатом, но я понял, что намного мудрее заставить ее поработать. Факт есть факт, она не заслужила такой чести. Недостойна она вечной жизни, как произведение искусства. Просто плоть, которую надо сжечь и разрушить. Она должна съежиться, извиваться, кричать. Ее зубы вопьются в резиновый мячик, пока не начнут кровоточить от самых корней. Пока не обломаются по краям. Пока они не раскрошатся, как старый строительный раствор.

Я был так занят своими планами, что чуть не позабыл про видеозаписи. Годы видеозаписей. Каталог преступлений, который должен исчезнуть. Так что я опять выгнал эту парочку на дождь, чтобы они принесли коробки с пленками в литейку. Я велел Пустозвону сбросить их в открытый тоннель шахты, а сам стоял рядом с ним и слушал, как из темноты доносился треск ломающихся кассет.

Я приказал им поднести к перегородке изображения Джун, Веселого Роджера и сынишки. Я не мог вынести мысли, что такие чудесные формы придется выбросить в темноту или разрушить раньше, чем это будет необходимо.

Я надел на голову фонарь Бриллиантового, а их усадил в паре метров от себя. Отливки просто превосходны, такие же чистые и сухие, как в тот день, когда я впервые принес их сюда.

После этого я приказал Пустозвону спуститься вниз по лестнице. Шлюха, похоже, слишком испугана, чтобы двигаться. Это меня устраивает как нельзя лучше. На данный момент мне ее помощь не нужна.

Я подождал, пока он расчистит путь через обломки скелетов и видеокассет, а затем вручил ему изваяния Вандерсонов. Сначала плаксивое ничтожество сынишку, затем скептическую Джун и, наконец, Веселого Роджера. Никто так не приветствовал меня, как он. «Входите... входите... входите...» До сих пор чувствую его большие мясистые руки и слышу, как хлопает за нами дверь.

Шлюха от прессы разрушила мои планы. Теперь мне не отлить их. Мне стоило больших усилий не разодрать ей лицо. Но я сдержался и велел ей спуститься в шахту вместе с ее «любовничком». При этом она даже не вздрогнула. Вот тогда я понял, что мои подозрения верны: она действительно воспользовалась сексом, чтобы попасть на страницы книги. Она заработала себе имя старым, как мир, способом. А теперь она заработает себе смерть.

Шлюха встала очень медленно. Двигалась она как сомнамбула, и я понял, что силы у нее на исходе.

Я заставил Пустозвона оттащить три скелета, мать и сына из Семейного планирования №7 и отца из номера 3. Я знал их так, словно они – мои дети. Шлюха даже не пыталась ему помочь.

– Пошевеливайтесь, – приказал я им. Он повернулся ко мне.

– Отстань! – закричал он. – Мы работаем как можем!

Отстань?! Мне?! Это уж слишком. Этот взрыв чувств – обычная бравада перед подружкой. Вместо того, чтобы всадить ему пулю в пах, как мне того хотелось, я заставил их продолжать начатое. Мне нужны его мускулы. В конце я заставлю его испытать унижение. Он у меня еще узнает...

Они ходят взад и вперед, сбрасывая парад скелетов в ту же шахту, которая приняла многих других.

Мне очень больно наблюдать за этим. Нет, это больше, чем просто боль, это мучительно. Парад скелетов – это призрачная страна моего великого успеха, прекрасная замена бронзе, ушедшей в частные коллекции, музеи и галереи. Я потратил на него тысячи часов. Тысячи! Я должен был собрать вместе все кости, придать каждому скелету позу, наиболее характерную для его хозяина. Я блестяще сделал это от начала до конца. Вандерсоны являются тому блестящим примером. Я смотрю на сваленные у стены скелеты и вижу кичливую Джун, ленивого Веселого Роджера и их хныкающего сыночка...

Красота парада скелетов вдохновляла меня каждый раз, когда я подыскивал новые объекты. Я всегда мог представить себе, как они будут выглядеть лишенными плоти, как их одежды будут свисать с костей, а их пустые глазницы взирать на меня. Не так трудно себе представить. Я срезал так много плоти, вынул столько глаз, что стал мастером невообразимого искусства. Иногда я чувствовал в пленниках страстное желание поскорее занять место в параде скелетов. Интимное чувство. А теперь все это так бесцеремонно выбрасывается. Я обрек свою коллекцию на такой постыдный конец, ни больше ни меньше. И от этого мне очень больно. Больно, как никогда.

Но парад скелетов должен исчезнуть. Весь парад. Для суда это просто кошмар, ключи ко всем семьям.

Последние в ряду Вандерсоны. Я заставил Пустозвона оттащить их в шахту, приказав носить по одному. Они очень хрупкие, и я не мог доверить их трясущимся рукам Шлюхи, я не мог даже подумать о том, что она по небрежности разобьет кого-нибудь. Они должны быть тоже уничтожены, но только не ее грязными руками.

Я только сейчас понял, что неравнодушен к Вандерсонам. Я буду жалеть о том, что не отлил их в бронзе. Но что мне жаль больше всего, так это потери Бриллиантовой девочки. Даже сейчас, когда она украла мой джип, предала мое доверие, я с любовью думаю о ней. Надеюсь, что в один прекрасный день я снова столкнусь с ней. Может, это сентиментально, а может, и нет. Представлю Бриллиантовую девочку в двадцать или в двадцать один год. Мы все еще в расцвете сил, прогуливаемся, держась за руки, по солнечному морскому берегу. Мы смотрим на тела загорающих. На матерей, отцов и детей. Наблюдаем, как малыши играют в песочек, за их улыбками, за их безмятежным выражением лиц. По строению глаз, рук и ног подбираем семьи для наших скульптур, для того, чтобы добавить укусы на твердый резиновый шарик.

Как я уже сказал, может, это и сентиментально, но принесло неимоверное удовлетворение. Даже утешение. Представить себе, как мы вдвоем свяжем наши жизни так же тесно, как летние побеги жимолости прилипают к забору.

По моей команде Пустозвон бросает в шахту Джун, Веселого Роджера и сынишку. Последние из парада скелетов. Затем я заставляю его бросить туда же и их слепки. Мы прислушиваемся к странному дребезжащему звуку, поднимающемуся из глубины. Альгинат разбился и рассыпался среди скелетов. Его осколки сыграли на костях, как на ксилофоне.

Осталось еще одно дело, очень важное для меня. Я хочу, чтобы Пустозвон и Шлюха перенесли из подвала в литейку стол из нержавеющей стали. Время у нас есть. Может, Пустозвон и не умнее дрозофилы, но работник он хороший. Ему еще предстоит уйма дел. И кроме того, я просто не могу себе представить, что Ее Светлость уже сумела выбраться из пустыни. Только не в том состоянии, в котором она находится. Но в течение ближайших часа-двух она сможет добрести до шоссе и остановить машину, чтобы доехать до города. Что тогда предпримет шериф? Ему позвонит среди ночи туповатый дежурный и скажет, что пропавшая девочка только что вошла в двери и рассказывает странную историю о том, что самый талантливый в мире скульптор засадил ее в клетку, да еще душил народ какой-то зеленой замазкой.

Конечно, он отреагирует. Но сначала он приедет к себе в контору и будет долго и упорно ее допрашивать, пока не убедится, что она не провела всю неделю, обедая с бандой бродячих индейцев.

Затем он разбудит своих помощничков, и они обдумают план действий. Ему придется тщательно продумать свои ходы, и кто его за это осудит? Только не я. Это провинция Америки. Ты никогда не сможешь сказать заранее, на что наткнешься.

Единственное, что он не сделает, так это не бросится сюда среди ночи. Ему потребуется час или два, чтобы допросить девушку и поднять и проинструктировать своих людей, а потом около часа на то, чтобы оцепить район. Все это даст мне времени больше, чем достаточно. Намного больше, чем осталось жить Шлюхе от прессы.

Так что я не собираюсь отказываться от удовольствий. Полицейские будут долго биться в мои двери, прежде чем я сдамся.

Она так устала, что еле ходит. Неспособна помогать Пустозвону, которому приходится практически одному тащить стол вниз по лестнице. Надо сделать ей укол метамфетамина. В таком состоянии от нее не получишь никакого удовольствия.

Как только они принесли стол в литейку, я вытер его. Я и для нее тоже запасся полотенцем. Они ведь оба взмокли, как губки, но полотенце использовать я собираюсь именно на ней. Его работа почти что сделана. Все, что ему осталось, так это привязать ее к столу. А затем она уставится на него, умоляя глазами о помощи. Я такого уже насмотрелся и знаю, чего ожидать. Вот тогда застрелю его в затылок. Первый шок для ее нервной системы, и по сравнению с тем, что ее будет ожидать в дальнейшем, самый мягкий.

Но сначала она должна снять мокрую одежду и вытереться полотенцем. Она нужна мне сухая. Хотя Шлюхи никогда не бывают по-настоящему сухими, когда напуганы. Их ладони и брови влажные, грязные. Да, грязные. Все, что я видел у себя в подвале, подтверждает этот факт. Это урок, который мне не терпится пройти еще раз.

Глава тридцать вторая

Штасслер приказал Лорен «обнажиться». Он сказал это тихо и мягко, как врач, готовящий ее к медицинскому осмотру, а не убийца, вынашивающий смертоносные планы.

Дрожь от ног быстро поднялась к животу и груди. Руки взметнулись вверх. Лорен вновь заглянула в лицо смерти. У нее появилось жгучее желание умолять его оставить их в живых, но она не нашла в себе сил что-либо произнести. Ее остановили не спазмы в горле, а страх, что слова, любые слова спровоцируют его на стрельбу.

Она в последний раз огляделась, увидела молоток, клещи, инструменты, но все вне пределов досягаемости.

– Снимай это, – ровным голосом приказал он, словно понятие «обнажись» требовало разъяснения.

Она подчинилась, но делала все медленно, надеясь, что вот-вот темнота за окном взорвется красными, синими и янтарными огнями. Прибудет автомобиль с людьми шерифа, и весь этот ужас моментально закончится.

Штасслер поднял руку, чтобы ударить Лорен пистолетом. Она съежилась и одним движением поспешно стянула промокшие брюки. Затем она стянула через голову свою промокшую футболку и оглянулась на Рая. Потом Штасслер указал пистолетом на ее трусики и лифчик. Он разглядывал ее голое тело с улыбкой, но без похоти. В этих глазах не было никакой похоти, ни одна искорка не нарушала твердости взгляда и жестокости. Когда он уставился на ее прозрачные от дождя трусики, его глаза были подернуты мрачной пленкой, в них не чувствовалось жизни. Вялый и безжизненный взгляд.

Она стянула трусики и положила их поверх футболки и брюк. Затем она расстегнула лифчик и положила его туда же. Покончив с этим, она связала одежду в аккуратный узелок.

Штасслер кивнул, словно одобрял ее любовь к порядку. Вероятно, он впервые за все время обнаружил в ней что-то, на его взгляд, положительное, привычку, от которой она не могла отказаться даже в такой момент.

Когда она встала рядом с лежащим у ног узелком одежды, ее нагота показалась скульптору болезненной. Лорен била дрожь, но не от холода, а от обжигающего потока жара, исходившего от плавильной печи и тигля. Желтоватое мерцание освещало соленые капельки, которые собирались у нее на лице, руках, груди и капали на пол. Ей показалось, что вокруг набирается лужа, и ей бы очень хотелось, чтобы это был ров с водой, магическое кольцо воды, которое моментально погасит и огонь, и все страхи.

Штасслер бросил ей тряпку, которая когда-то была полотенцем, и приказал вытереться. Она начала вытираться, но не из-за желания подчиниться, а чтобы остановить дрожь, которая ее раздражала. После того, как она вытерла ноги, он отобрал тряпку и отшвырнул ее в сторону. После этого он приказал Лорен лечь на стол из нержавеющей стали, и все мысли о рве с водой или волшебстве капитулировали перед твердой блестящей поверхностью с ее ужасным набором ремней.

– Не надо делать этого, – попросил Рай.

– А ты, – повернулся к нему Штасслер с жестоким спокойствием, – если скажешь еще хоть одно слово, то твоя рука окажется вон там, – он бросил быстрый взгляд в сторону мерцающего тигля, стоящего в двух метрах от него.

– Зачем вы хотите это сделать? – наконец-то обрела дар речи Лорен. Она говорила без всякой надежды на ответ, но с убийственным пониманием, что расплавленный металл предназначен для нее. Такая кончина обещает душераздирающую боль. Раскаленный металл прожжет плоть до самого сердца.

Ни за что на свете она не ляжет на этот стол. Лучше уж пусть ее задушат, зарежут, пристрелят, чем допустить, чтобы он что-то делал с ней и с жидкой бронзой, нагретой до температуры две тысячи сто градусов.

Штасслер проигнорировал ее вопрос и махнул пистолетом в сторону стола.

– Нет, – объявила она бесцветно и еще раз повторила то же самое для себя.

Он прицелился ей в ногу. Лорен ожидала, что он рассердится, может, даже ударит ее, начнет кричать, даст выход бушевавшему внутри него гневу. Но он ничего этого не сделал, ровно как и не проявил никаких эмоций. Ничего. Он просто выстрелил. Это она завизжала, когда боль разорвала ей бедро, горячим потоком охватила все тело. У нее было такое ощущение, что она схватилась за электрический провод и не может его выпустить.

Литейку затянула пороховая дымка. В ушах у Лорен зазвенело, когда она, хромая, подошла к столу и повисла на его краю. На ее ноге горела ранка размером в десять центов. Как такая маленькая ранка может доставлять такую ужасную боль?

Штасслер повернулся к Раю, который, яростно жестикулируя, что-то кричал. Лорен была уверена, что он выстрелит и в него тоже, и на этот раз будет стрелять, чтобы убить. Несмотря на боль, она схватила свой узел с одеждой, большой мокрый ком и швырнула его в белый горячий тигель.

Рай увидел это и метнулся к стальному столу. В этот удивительный момент он, очевидно, вспомнил о ее предупреждении по поводу воды, когда он хотел войти с бутылкой в университетскую литейку.

Штасслер увернулся, а Рай опрокинул стол набок и повис на его задранном вверх краю. Лорен стащила его на пол за импровизированный барьер как раз в тот момент, когда тигель взорвался.

Ужасный БУМ! потряс литейку. Шипящие, трещащие обломки, как трассирующие пули, носились вокруг них. Брызги раскаленной бронзы полетели в потолок, на стены, столы, полки. А затем взорвался первый баллон ацетиленовой горелки, аргон, углекислый газ и кислород. БУУУМ-БУУУМ-БУУУМ. Высокие стальные баллоны превратились в смертоносные ракеты. Они прошивали стены, словно те были сделаны из гофрированной бумаги.

Наковальня врезалась в стол с такой силой, что он уехал от Лорен и Рая, и тем пришлось подтянуть его обратно как раз в тот момент, когда справа от них начала рушиться кирпичная стена. Несколькими секундами позже начал разваливаться потолок. Каждый кусок увлекал за собой новый.

Все это очень напоминало землетрясение. Падали опорные балки, вокруг трещали стены. Три толстых деревянных столба упали на край стола, образуя треугольное укрытие, в то время как потолок продолжал рушиться. Начали загораться инструменты, верстаки и обломки.

Сильное шипение прорвалось сквозь звуки пламени.

– Что это такое, – прошептала Лорен, все еще больше боясь Штасслера, чем обрушивающихся стен и потолка, дыма и пламени. Рай попробовал встать на колени, чтобы выглянуть за край стола, но Лорен затащила его обратно.

– Отливки! – закричала она, уже не задумываясь о других угрозах. – Те, что в шахте! Которые он проверял.

Шипящий, трескучий звук продолжался пять секунд, десять, в то время как Рай закрывал ее своим телом. Лорен чувствовала его колючую щеку рядом со своей. Его лицо было прижато к полу, в то время как она следила за тем, что происходит.

Она вздрогнула от вида окровавленной бронзовой руки, схватившейся за стол, крепко сжавшей край. А потом она увидела поднимающуюся голову Штасслера. Его глаза уставились на нее, лицо было обожжено расплавленным металлом. Металл покрыл его щеку и губы, сжег пол-лица. На его виске зияла дыра, и она заметила торчащую над ухом кость.