Знаешь, между прочим, как он называется? Цинна продолжал вглядываться в текст на экране. - Пещера Цинны, - невозмутимо объяснил Цернт. - Что это такое? - спросил Цинна, искренне заинтригованный. - А это карстовый зал в пещере в Ливии рядом с большим Сиртом. Огромный. Туда приглашается динозавр в качестве почетного члена. И в его присутствии Цинны вершат священнодействия. Замышляют заговоры. Строят далеко идущие планы. - И что хуже всего, эти планы порой оканчиваются недалеко от завершения, добавил Цернт угрюмо. - Ты мне нужен, Цинна. - Зачем? - Поедешь в Арций. Цинна откинулся в кресле и непроизвольно у него вырвался глубокий вздох. - Поедешь в Арций и будешь работать в Вентлере. - Нет. - Я уже договорился с Мюреком. - Но... - Мюрек знает, куда давить... я имею в виду администрацию. Цинна сидел смертельно бледный. На лбу выступила испарина. Глаза, обычно синие и спокойные, холодные, как лед, теперь уперлись в экран с выражением беспредельного отчаяния. - Но... но в банке полно яйцеклеток, - выдавил из себя он. Цернт раздраженно махнул рукой: - Ни к черту не годятся ваши яйцеклетки. Ты бы посмотрел на этих ублюдков, которые носят твое имя, являясь потомками яйцеклеток. - Поедешь в Арций, Цинна, - заявил он непреклонно, - поедешь в Арций и трахнешь бабу. Арций организовал свою систему двойного компьютера на основе достижений Аотеры. Сама Аотера не подпала под власть Арция только потому, что была расположена далеко от основных областей ойкумены - в горах Загроса, на берегу древнего Персидского Залива. Арций, являясь в сущности, представителем всей остальной населенной территории, навязал Аотере тот тип дипломатических отношений, который больше всего похож на отношения победителя с побежденным. Аотера, в частности, обязана была безропотно отдавать своих членов Арцию, фактически - в рабство. Таким был Фил, следователь тринадцатого. Такими были компьютерщики и химики, работавшие в двенадцатом отделении Вентлера - учреждения, которое официально считалось государственной психиатрической клиникой. На самом деле, лишенные имени и состояния арцианцы (шизофреники по официальной традиции), заподозренные в наличии особых дарований к точным наукам, работали здесь бок о бок с древними, пережившими тягу к Земле аотерцами. Арцианцы были народ военный. Они организовали свое общество по типу Древнего Рима. И гордились властью над отравленным радиацией остатком человечества. А ойкумена, охотно терпя рабство, вытворяла такое, что рабовладельцы воспринимали как чистой воды озверение и воплощенный средневековый ужас. Это не античность, это зов бездны. Слишком мрачно. Поэтому под девятиэтажным зданием сената с куриями, кабинетами преторов и квесторским залом, создали свой собственный компьютерный центр. Это не было требованием моды. Это было насущной необходимостью. Арцианский компьютерный центр состоял из Мамертинки и Вентлера. В Вентлере было 12 отделений, а в Мамертинке - столько же. Последнее, тринадцатое, в котором священнодействовал Фил, было общим. Мамертинка официально считалась тюрьмой. Здесь пытали и вешали, а во дворе, в центре вымощенного серыми плитами круга помещалась дубовая плаха и к услугам всегда был вежливый, корректный палач, умеющий с одного удара отрубить голову. Рядом, в углу двора стояло мраморное корыто с перегретым керосином - изобретение аотерцев. Казненных по шестой статье (государственное преступление) запрещалось анатомировать, их сразу жгли, а родственникам сообщали, что "их прах приобщен к мирозданию". Цернт определил Цинну в 12-е отделение Вентлера, целиком занятое под исследования физиков и химиков. Арцианцы, вообще, позволяли некоторым из старейших сотрудников иметь в городе семью, дом, рабов. Они становились неотъемлемыми членами высшего арцианского общества, оставаясь в то же время, пленниками. Со временем все рамки и разграничения стираются. К Филу, например, уже настолько привыкли, что его мнение в сенате зачастую было последним. Он был древнейшим аотерцем и его мозг сам по себе стоил всего арцианского компьютера. Цинна начал работать в 12-м не как заключенный, а как сотрудник в главном зале. В Арции его мало кто помнил, однако всем было известно, кто он такой. Его напарником за установкой оказался Дентр, молодой трансплантат (ему было всего двести лет). Рядом, за третьей установкой работала Октавия, девушка хрупкая и талантливая, с лицом белым и прозрачным, как лепесток жасмина. Октавия была математиком. О ее судьбе, впрочем, можно было догадаться по ее виду. Родители, заметив в дочери склонность к запретным занятиям с книгами, сдали ее с рук на руки администрации Арция. Октавия происходила из древнего патрицианского рода и была девственницей. Дентр, работавший рядом с нею, не обращал на нее ни малейшего внимания. Он, казалось, относился к ней с насмешливой брезгливостью, хотя Октавия явно была очень талантлива. Она была весталкой. Попав в Вентлер, девушка сразу лишилась своего жреческого статуса и всех привилегий, в том числе и неприкосновенности. Сотрудник Вентлера не принадлежал к гражданской общине Арция и по сути, являлся государственным рабом. К самому Дентру это не относилось. Он просто отбывал в Вентлере срок обязательной службы после занятия должности наверху, в преторианском зале. Дентр выглядел аристократично. Высокого роста, худощавый, с тщательно уложенной прической из темных волос и оливково-смуглым лицом. Глаза у него были большие и яркие, насмешливые, улыбка хитрая. Тонкие кисти рук с длинными пальцами, которые как бы нехотя прикасались к клавишам установки. Работал он на редкость профессионально, но творчеством не занимался. Его роль была иная: следить за сотрудниками - за Цинной и Октавией. Цинне он совершенно не понравился. Что-то в нем было такое... Нездоровый, зеленоватый оттенок кожи на щеках, хищный, внимательный взгляд, который он изредка бросал на рядом сидящую Октавию (Октавия этих взглядов совершенно не замечала). Так или иначе, но Цинне он был антипатичен. Сам Цинна продолжал заниматься за арцианской установкой тем делом, которое у него было на руках в Аотере. Так прошло несколько месяцев. Дентр уходил на ночь домой, а Октавия с Цинной продолжали работать в запертом наглухо зале, не испытывая друг к другу ни склонности, ни интереса. Люди, лишенные человеческого статуса. Для них как бы исчезли сами понятия дружбы, любви, сочувствия. Ничто не нарушало их покоя и мозг работал по заведенной схеме. В люминесцентных лампах, в бликах на белых кафельных стенах светилась сама безнадежность. Потом однажды ночью Дентр и Цинна остались в зале одни. Октавия мучилась женскими проблемами (она объяснила это прямо и ясно, как здесь было принято) и ушла на ночь к себе. - Цинна, - спросил напарника Дентр, - она тебе нравится? - Н-нет. А что? - Так ведь ты здесь зачем? - Ну. Я не предполагал... - Неважно. Пойдем сейчас и сделаем, что надо. - Ты спятил?! - Ничуть. - Но... но подожди хотя бы, когда она будет в порядке. - Сейчас самое время. Женщину надо как следует унизить, а потом не оставлять в покое. Тогда будет толк, - наставительно объяснил Дентр. Цинна задохнулся от возмущения. Он ощутил невыносимую брезгливость и руки у него задрожали. Как будто ему предложили пойти и изнасиловать ящерицу. Дентр выключил установку и направился к двери в общий коридор. Цинна нехотя поплелся за ним. Он чувствовал себя старым и гадким. На повороте в сторону спальни он уловил терпкий мускусный запах от прически Дентра. Цинну чуть не вырвало. Дентр открыл дверь в комнату девушки. У изголовья светился зеленоватый ночник. Все здесь дышало покоем и уютом, трогательным на фоне голых стен коридоров, светящихся официозно и безлично экранов, на фоне безличных, фашистских взаимоотношений между людьми. Здесь были цветы в белой фарфоровой вазе и туалетный столик с ненавязчиво благоухающей косметикой. Кружевная вязаная салфетка свешивалась с экрана персональной установки, очевидно девушка в одиночестве редко занималась самостоятельно. Цинна судорожно сглотнул и покосился на Дентра. Тот стоял у изголовья и смотрел на спящую. Ее лицо казалось в бледном фосфорическом свете лампы как бы отлитым из воска. Как у покойницы. Бледные губы, темные, пушистые ресницы. Весь вид трогательно обреченный. Казалось, она чует несчастье в своем похожем на смерть сне. Дентр нагнулся и откинул легкое пуховое одеяло. Октавия не проснулась. Она только прошептала что-то во сне и потянулась рукой за краем одеяла. И тогда Дентр молча, ни слова не говоря, бросился на нее. Она дико закричала, очевидно, сразу проснувшись. Цинна отвернулся, в очередной раз перебарывая поступившую к горлу тошноту. - Слушай, Цинна, - сказал Дентр весело и внушительно, вставая, - либо ты сейчас же возьмешь ее, либо я сделаю то же с тобою. Ты понял меня? Дентр достал из аптечки в углу нашатырный спирт и поднес к лицу несчастной, потерявшей сознание Октавии. Она со стоном очнулась и, схватив подушку, прижала к своей обнаженной груди, смотря на мужчин диким, затравленным взглядом. Цинна мягко отнял у нее подушку. - Ляг на спину, девочка, - ласково произнес он. И добавил: - Ничего не поделаешь. Октавия истерически зарыдала. Но покорно легла навзничь. Дентр безразлично наблюдал эту сцену. Он прекрасно понимал, что Цинну никоим образом унижать не следует, но не мог позволить себе уйти: он должен был проследить за исполнением цернтова приказа. Цинна сохранял в унижении все свое рыцарское достоинство. Дентру даже стало завидно. Потом Цинна подошел и плюнул Дентру в лицо. Спокойно, как неотъемлемое продолжение эпизода, Дентр даже не поднял руки в защиту. Цинна был обязан посещать Октавию регулярно, но уже без Дентра. Дентр был уверен, что они занимаются чем надо: Октавия без памяти влюбилась в Цинну и сомневаться в характере их взаимоотношений не приходилось. Через два месяца Октавия была уже несомненно беременна. И обследование это подтвердило. Цинна продолжал сидеть за установкой рядом с Дентром. Он ждал, когда наконец его освободят от общества несчастной женщины и этой гнуси, которую он про себя называл не иначе как трупом с муниципальной свалки для неимущих. В Октавии же открылся яростный и бесстыдный характер. В целом Дентр был прав: обрушив на девушку сразу всю мерзость секса, он моментально развратил ее, обнажив гнилость и распущенность арцианской натуры. С Дентром Цинна никогда не разговаривал. Если требовалось что спросить, он передавал вопрос по компьютеру. Дентр относился к этому насмешливо и спокойно. Они сидели вдвоем за установкой, когда в зал вошел Фил из тринадцатого. - Пойдем, Цинна, лодка пришла за тобою, - сказал он. Цинна выключил установку и не простившись с Дентром, вышел из зала. В коридоре они молчали. Только у двери в тринадцатое Фил остановился и сказал: - Напрасно, Цинна. Напрасно страдаешь. Сколько лет тебя знаю, а ты прежний. Что изменится от того, что ты наконец подружишься с людьми? Цинна промолчал. Люди даже в небольших количествах были ему невыносимы. Они прошли через тринадцатое: совсем маленький зал с одной установкой. В углу, за раздвижными дверями находился коридор, ведущий к Тибру. В лодке у экрана сидел Мюрек. Он даже не обернулся, когда Цинна спрыгнул вниз сквозь отверстие люка. Мюрек нажал кнопку, закрыл люк. Цинна исполнил свое предназначение. Его, униженного и полного горечи снова везли в одиночку. Уж кто-кто, а Мюрек не стал бы вести душеспасительные беседы с пленным арцианцем. Цинна не считал себя членом сообщества трансплантатов, потому любое проявление их логик было для него оскорбительно. Мюрек же не любил зря болтать. В нем от рождения не водилось человечности. Вообще, он ненавидел мир настолько, что позволил себе однажды, к немалому ужасу Компа, выразить такую мысль: мол, под водой, в море, водятся брюхоногие с полиэтиленовыми раковинами (Комп их видел), огромные, до двух метров. Раковину строят из древних полиэтиленовых мешков и читают под водой размокшие человеческие газеты. Много мозгов, информационные твари. Зачем им информация - неизвестно. И кто их оплодотворяет, тоже неясно, среди улиток одни только самки. Так вот. Пусть выползают на аотерскую набережную. Ничего не будет - ни мира, ни человечества. Только аотерский гомосексуальный комплекс и белые, как снег, самки-полиэтиленоиды, ползающие по улицам научного центра и читающие с восторгом аотерскую прессу. ГЛАВА 2. ШЕСТЕРКА ВЫХОДИТ В ФИНАЛ Администрация Аотеры формировалась из ровесников Компа и Мюрека, их было всего восемь человек, не ученых, а управляющих, причем они имели отношение только к внутренним проблемам научного центра. Связи с ойкуменой Мюрек взял в свои руки. Именно поэтому ему все больше и больше необходимо было в любой ситуации иметь возможность отвечать от имени всего научного государства, не обращаясь за формальным согласием к администрации. Особенно тяготил его Лит. Это был пожилой еврей-американец, обессмерченный почти в шестидесятилетнем возрасте. Он был бездарен и не особенно умен, именно поэтому администрация определила его для просмотра поступающей в компьютерную сеть информации. Лит сортировал разработки для немедленного внедрения, либо для будущего, то есть замораживал в памяти компьютера и добраться до них можно было только со специальным кодом. Мюреку Лит смертельно надоел. Но поссориться с Литом для шестерки означало напрямую поставить вопрос об упразднении восьмерки старейшин. Мюреку же хотелось всего лишь подчинить их себе. За долгие годы администраторы так приработались к механизму организации Аотеры, что самому вникать во все тонкости Мюреку просто не хотелось. Ему требовалось безоговорочное подчинение, сам же он все больше и больше интересовался ойкуменой и Арцием. Историческая обстановка на фоне радиации нередко становилась угрожающей, но Мюрек умел извлекать из нее пользу и поэтому администрация, в свою очередь, терпела Мюрека. Лит работал один в собственном компьютерном центре в надземном этаже Аотеры над шестым отсеком. Именно поэтому, вследствие близости, обитатели шестерки и явились его первыми жертвами. Дело в том, что Лит, регулярно просматривая научную информацию, не мог устоять перед соблазном. Некоторые генетические разработки были до того просты в использовании, до того фантастичны... По Аотере поползли жуткие слухи, что якобы в самое глухое время - между четырьмя и пятью утра - по коридорам скачет огромный белый волосатый паук. Многие его видели. Однако, он никого не укусил. Администрация вызвала к себе Аргиса, биолога, и строго допросила его. Аргис ничего не знал. Комп угрюмо сидел за своей химической установкой. Последнее время он был неразговорчив. Обычно веселый, спортивный, темпераментный, он замкнулся в себе. Свои тайные пороки и недостатки он тщательно скрывал от окружающих. Но не от Мюрека. Мюрек знал, в частности, что Комп - вампир. Последнее обстоятельство никогда не служило причиной гибели его партнеров. Просто он не мог получить наслаждения, не напившись крови. Но люди относились к этому терпимо. По отношению же к членам шестерки Комп всегда был сдержан. Что произошло, почему он молчит? Вечером Мюрек зашел в комнату Компа. Комп недовольно осведомился, что надо. Мюрек сел в кресло у стола с персональной установкой. Внимательно, пронизывающе посмотрел на лежащего Компа. Лицо у того было как у мертвого: глубокие тени под глазами, запавшие виски. - Ты болен, Комп? - Да. - Почему ты не скажешь об этом? - Ты не сможешь мне помочь. - Где ты заразился? И чем? Комп нетерпеливо пожал плечами. - Я сам справлюсь с этой проблемой, Мюрек. - А если не справишься? - Тогда тебе придется меня уничтожить. - Что ты городишь? Комп вздохнул. Подоткнул подушку под спину. И все рассказал. Комп успел зажечь свет и заметить в углу шарахнувшуюся тень. Белое волосатое щупальце исчезло в проеме захлопнувшихся дверей. Компа передернуло. Это не галлюцинация. Вообще непонятно - что. В эту ночь он так и не уснул. А наутро заметил у себя на виске под прядью волос саднящее красное пятно, как от укуса комара, только больше. Пятнышко долго ныло и чесалось. Но странное посещение было, очевидно, первым и последним. Именно в это время в библиотеке внизу он услышал разговоры о пауке. Странно. Если паук большой (а Комп сам видел огромную волосатую ногу), то почему пятнышко от укуса такое маленькое? И после этого начался настоящий кошмар. Компу снились дикие сны. Что он проникает ночью в комнату Мюрека и пожирает его, разрывает на части чем-то, что растет у него изо рта. Просыпаясь, он мгновенно включал свет. Под действием света все приходило в норму. Но Комп знал. Что его руки в темноте - уже не руки, а крючковатые лапы членистоногого, покрытые жесткой, черной кутикулой с длинными блестящими волосками. Это был чей-то генетический опыт. Справиться с ситуацией в одиночку Комп не мог. Сам он часто помогал биологам в их работе, но о регуляторных генах, транспозонах, ретровирусах и тому подобном имел смутное представление. В одном Комп был уверен. Тот, кто по ночам шныряет в коридорах Аотеры под видом паукообразного, днем сидит за установкой. А вот он, Комп, всерьез рискует превратиться в паука полностью и необратимо. Аргис долго и нудно объяснял, что такая разработка в самом деле имеется. Но ему лично не приходило в голову, что кто-либо рискнет ею воспользоваться. Собственно, никто о ней не знал. Кроме изобретателя, его самого и распределителя разработок - Лита. Из длинной пространной речи (Аргис нервничал, он боялся Мюрека, боялся обвинений со стороны администрации) Комп понял только одно: у Аргиса нет средств против приключившегося с ним несчастья. Но Аргис заверил, что если Комп ляжет в клинику при биологическом отсеке, где кстати, добровольцев никогда не водилось, то он обещает изыскать средство. На вопрос Мюрека, почему он сразу не позаботился об охранительных мерах, Аргис осекся. Он развел руками: - Я не думал... Мюрек встал и жестом остановил Компа, поднявшегося вслед за ним: - Ты остаешься, Комп. - сказал он тоном, не допускающим возражений. Компа поселили в отдельное помещение рядом с виварием. И принялись наблюдать за ним. Ночью, во сне, он действительно начинал трансформироваться. Но не сильно. Генетические изменения, возникшие после внедрения в кровь генов псевдопаука (содержавшихся, очевидно, в яде) оказались вполне обратимы. Аргис взялся за дело сам, и через месяц Комп был уже в норме. Напоследок, перед выпиской, Аргис сказал ему странную вещь. Он объяснил, что работа была чисто теоретическая, на уровне гипотетических генов. Ни о каком пауке речи вообще не было. То, что воспользовавшийся разработкой, кто бы он ни был, выбрал для себя именно этот образ - было его личной фантазией. Кроме того, все свидетельствовало о большом опыте нарушителя законов Аотеры и его уверенности в том, что ему за это ничего не будет. В самом деле, при случае, Аргис ничего не смог бы доказать. Если в клетках псевдопаука и есть соответствующие гены-регуляторы, то очевидно, днем, когда он принимает человеческий облик, их не остается даже в следовом количестве. - Поймайте паука, - посоветовал Аргис Мюреку. - А уж тогда мы разберемся. Мюрек поступил иначе. - Войдите, - раздался из-за двери голос на плохом арцианском, с каким-то странным, пришептывающим акцентом. Мюрек раздвинул плечом медленно открывающиеся двери. За ним вошли остальные: Комп, Рамалий и Рил. Они все разом, как по команде, обнажили мечи. Сидевший за установкой седовласый старик встал, держась рукой за кресло. У него был типично еврейский нос, узкий в переносице и толстый внизу, огромные, мягкие, сырые губы блудливые, как у козла, ярко-желтые, навыкате, глаза. Сейчас в них было странное выражение. Он как будто даже не испугался и не удивился, а просто был озадачен. Он спокойно, пока первый вошедший, Мюрек, потянулся за рукояткой меча под плащом, поднял руку и положил ее на пульт, как бы нехотя перебирая пальцами кнопки. Мюрек, не раздумывая, ударил по этой руке, отсек кисть. Следующий удар пришелся по лбу. Старик осел на пол. И тогда вошедшие принялись рубить, крушить уже мертвое тело. Стены и потолок были залиты кровью. То, что осталось на полу, вполне могло бы послужить компонентом для салата "Оливье". - Никакой Аргис этого не восстановит, - удовлетворенно заявил Мюрек, трогая носком сандалии окровавленные останки. Убийство Лита повергло всю Аотеру в шок. Все ждали: теперь администрация расправится с шестеркой. Надо же, среди бела дня, так поступить с заслуженнейшим аотерцем! Но администрация молчала. Никто из оставшихся семи не подал даже вида, что не одобряет самоуправство. Останки Лита просто сожгли, а на его место посадили другого, совсем молодого аотерца, кстати, и душой и телом преданного Рилу. Все молчали. когда в следующий раз Мюреку пришлось договариваться с Пирамидами (по поводу магнитного барьера вокруг Аотеры в горах Загроса), Мюрек сделал это один, от своего имени как от лица всей Аотеры. Никто не возражал. Когда Мюреку нужно было в очередной раз повлиять на 11-й отсек (физиков-ядерщиков), он вежливо попросил об этом администрацию. Через час его указание было выполнено. Все остальные работали и молчали. Шестерка вышла в финал. ГЛАВА 3. ВОЙНА ПОСРЕДСТВЕННОСТЕЙ - Радиационная зона сокращается каждый год на 2 сантиметра! - возопил Мамерк. Его объемистая тень на стене пещеры колыхнулась, потом опять застыла. - А они обрекают нас на вымирание. Мы им не нужны. Мы, люди. Они избирают из сотен и тысяч единицы. И обессмерчивают их. А остальные неспособны даже дать миру полноценное потомство. Мы вымираем!!! - опять крикнул он громко, так что эхо гулко разнеслось по отдаленным коридорам. - Потому, - он обернулся к стоящему рядом юноше с огромной глиняной чашей в руках и что-то шепнул ему, - Потому, - подчеркнул он и сидящее на камнях и выступах стен общество заволновалось заранее, в предвкушении того, что он скажет, - что мы для них - посредственности! Одетые в гражданские плащи и тоги арцианцы повскакали с мест, с гневными выкриками и угрозами в адрес невидимых врагов. - Быдло! - еще раз подчеркнул Мамерк. - Долой трансплантатов! - расхожий лозунг прозвучал теперь в устах молодого арцианца с гневно сжатыми кулаками как нечто очень свежее и ценное. - Мы будем биться за наших женщин, которых отправляют под акул! - еще более внушительная фраза со стороны тридцатилетнего патриция с синевато-багровым шрамом поперек лба. - За наших детей, с утробного возраста отравленных мареной! - За наших мертвых, не имеющих покоя в гробу! - За нашу историю! - За наше будущее! - За человечество! - За Землю! - За космос! Сидящий в углу угрюмый молодой человек с яркими темно-синими глазами не принимал участие в скандировании. Он исподлобья насмешливо наблюдал за происходящим. Мамерк, председатель собрания, прошептал еще что-то юноше с чашей. Потом опять обратился к собравшимся: - Господа! Наш могущественный друг и преданный соратник согласен выступить в нашу защиту. Потом он громко объявил, обращаясь к жрецу с чашей: - Цинна, мы готовы предстать перед неведомым. Жрец отошел ко входу в пещеру, начинавшемуся за выступом стены. Он тонко, мелодично посвистал, потом прошептал: "Кешка, Кешка!" и щелкнув пальцами, поставил чашу на пол. Затем, пятясь задом, отступил вглубь пещеры. На ярко освещенной пламенем костра боковой от входа стене пещеры медленно вырастала огромная тень. Кешка просунул внутрь тяжелую голову с круглыми желтыми глазками, в которых плясало пламя костра и недоумение: "Зачем позвали?" Динозавр не одобрял помпы. То, что ему предложили в качестве угощения (протухший кролик) было смехотворно. Кешка протиснулся в пещеру весь, еще раз нагнулся, понюхал кролика в миске и тонко, жалобно зашипел. - Есть хочешь? - сочувственно спросил тот, кого назвали Цинной. Он бесстрашно подошел к чудовищу и похлопал ладонью по узловатой птичьей лапе, занимавшей четверть всего пола огромной залы. - Все трупы на поле боя будут твои, произнес он сакральную формулу. - Ура, - заявил Мамерк громко, но без особого воодушевления (он видел динозавра уже не впервые, но так и не сумел привыкнуть). - Ура! - радостно подтвердила единственная присутствующая женщина, молодая арцианка с синей повязкой на лбу. И тогда все собрание грянуло хором. Динозавр снова зашипел полувопросительно-полуосуждающе. Он нагнулся так, что огромный горб его отразился на стене чудовищной тенью, слизнул языком кролика, одним гигантским прыжком выскочил в коридор - и был таков. Восемнадцатилетняя Алезия с восторгом приняла участие в мистерии с динозавром. Она тоже была из рода Цинны, но это еще не давало ей права, как женщине, быть допущенной к тайным собраниям "круглоголовых". Так в Арции прозвали потомков Цинны за характерную форму черепа. Алезия была профессиональным военным. В семье Цинны талант передавался зачастую по женской линии. В том, что большинство побед и серьезных достижений Мамерка было обусловлено своевременными советами (а часто и прямым вмешательством) Алезии, никто не сомневался. Никто не сомневался также в том, что Алезия любовница Мамерка. Но только немногие из близких друзей знали о глубокой трагедии в душе девушки. На войну она попала против своей воли. Точнее - ей просто некуда было деться. Она была дочерью знатного и богатого арцианца из рода Кассиев. Во время многолюдного праздника масок во дворце отца она ночью была изнасилована неизвестным. Алезия боялась признаться отцу и дяде в том, что произошло. Почувствовав себя беременной, она готова была наложить на себя руки. Когда к ней явился посредник от насильника, тот самый юноша, который насмешливо наблюдал со стороны религиозное действо. Некто Гай Цинций Курион. Замужество ей предложено не было. Зато обещалось безболезненное избавление от беременности, защита и покровительство. Короче - место любовницы. Обидчиком оказался вождь партии Цинны - Марк Антоний Мамерк. Мамерк взял девушку с собой на войну. И здесь обнаружился весь блеск ее ума и способностей. А также высота ее морального уровня. Алезия была абсолютно верна своему первому другу. Более того - она любила его без памяти. И это при том, что отвратительные качества Мамерка не ускользали от ее взгляда. Мамерк фанфарон. Но он умеет так убедительно говорить перед толпой! Мамерк никудышный военный. Но у него такая внушительная фигура и типично арцианское, породистое лицо со лбом, как у Юлия Цезаря! Мамерк политикан. Но он борется за правое дело, за дело всех людей против гнусных трансплантатов! В добавление ко всему Мамерк был завистлив. Он грубо позавидовал одаренности молодой арцианки. И принялся оскорблять и унижать ее. Алезия все терпела. У нее было сердце мученицы и интеллект полководца. Горестное сочетание! Как уже сказано, Курион знал о затруднениях Алезии. Но не спешил помочь ей. У него были собственные виды на будущее. Он рассчитывал на дальнейшее продвижение по службе. Алезия же ему мешала. Как ни претило это Мамерку, он на опыте убедился в ее полезности и незаменимости. Более того - она была официально объявлена начальником конницы при диктаторе - Мамерке. Диктатуры он добился еще в Арции. Начальника же конницы, как и положено в таких случаях, выбрал себе сам на месте военных действий - в Северной Африке, в провинции Гадрумет. Мамерк в этой войне оказался на удивление удачлив по сравнению с предыдущими войнами и предыдущими вождями, боровшимися с партией трансплантатов. Сам Цернт потерпел поражение в битве у Зимы и отступил вглубь континента, где по слухам, злобствовала радиация и солдаты мерли как мухи. Но сам Мамерк не был доволен. До него доходили слухи из стана противника и из собственных войск. Что якобы, подлинный полководец - Алезия, что эта двадцатилетняя девочка - подлинная причина побед. Алезия пользовалась популярностью. Мало того, постепенно на фоне грубой бивачной жизни вызревало нечто подобное славе. О ее роли в войсках Мамерка стало известно в Арции. Этого Мамерк не мог допустить. Уверенный в своем превосходстве и в дальнейших успехах, он решил избавиться от Алезии. Подстроить ее гибель, якобы на поле брани. Засада, например. Или случайный дротик. От этих планов его отговорил Курион. Незачем, объяснил он, рисковать своей репутацией. Подстроенная гибель Алезии уронит его авторитет в войсках, где девушка пользуется незаслуженной популярностью. Якобы, новоявленная Жанна д'Арк. Надо показать всем, и наглядно, чего она на самом деле стоит в глазах полководца. Отправить её учиться. Да, да! Для двадцатилетней арцианки это самое место. Обеспечить её обучение до последнего курса и отправить в Тиринф, в мужскую военную академию. Кешка, довольный, сытый, выпятив лоснящееся серо-коричневое брюхо, озирался по сторонам. Трупов вокруг еще много. Даже очень. Но при всем желании он не сможет их все съесть. Он знал, что будет дальше. Из-за гор, где находится лагерь побежденных арцианцев, придут парламентеры, чтобы просить о милостивом позволении похоронить павших. Те, из соседнего лагеря, позволят. И небольшая кучка людей, собрав восхитительно пахнущие недельные останки, все их свалят на один дровяной костер. И всё. Даже косточки не останется. Поэтому, пока есть возможность, надо набить брюхо до отказа. Что Кешка уже и проделал. Больше не лезет. Внизу, у одной из его когтистых птичьих лап, примостились двое. Девушка и жирный обрюзгший мужик. Такие очень вкусны, когда они мертвые. Но пока живы, Кешка не интересуется. Никогда, за всю историю тираннозавров, современную и геологическую, ни один тираннозавр не убил себе на обед даже крысы. Алезия с тоской смотрела на лоснящиеся жиром, тускло отсвечивающие щитки на пузе у Кешки. Гнусный запах! Но он подобен дуновению свежего морского ветра по сравнению с тем, что она только что узнала. - Я не поеду, - Алезия отрицательно помотала белокурой головой, убранной по-арциански: с хитроумной ракушкой из волос на затылке и повязкой на лбу. - Прекрасно! - саркастически воскликнул Мамерк, косясь на Кешку. Кто его знает. Он, может, и не хищник, но вот как нечаянно двинет лапой... Алезия, однако, сидела рядом совершенно спокойно (они оба уместились на трупе павшей лошади, постелив сверху попону, валявшуюся тут же). - Тогда отправляйся домой, к отцу. Он, кстати, недавно прислал мне письмо. Настроен весьма миролюбиво. Алезия молчала, опустив голову. Потом тихо спросила: - Я больше не нужна тебе, Марк? - Ну, знаешь ли! - вскинулся Мамерк. - Ты что же, полагаешь, что до сих пор твое присутствие рядом со мной имело какое-то реальное значение? Он помолчал. - Никто не отрицает. У тебя есть способности. Вот и иди учись. Получишь соответствующее образование, тогда посмотрим. - Я не желаю губить твою молодость, - добавил он доверительно. - Здесь, на войне, где дерутся подлинные профессионалы, ты ежедневно рискуешь погибнуть. И тратишь время зря. Алезия молчала, глотая слезы. Кешка, не вслушиваясь в бормотание людей внизу, оглядел еще раз поле битвы, вздохнул с сожалением, повернулся и умчался в пустыню, унося в брюхе около двух сотен трупов (о которых родственникам будет сообщено, что они "пропали без вести"). - Хорошо, Марк, - медленно произнесла девушка. - Я согласна. Только... только дай мне одно обещание. - Все что угодно, дорогая!