Большая овальная арена с несколько приподнятыми узкими краями была ярко освещена; вокруг небольшого бордюра, поблескивая аппаратурой, суетились Сборщики новостей. Вверх и вниз уходили ряды то скамей, то перекладин — только небольшой кусок потолка оставался свободным, но и там торчали грибы мощных ламп.
      Наверное, Рипли и ее друзья затерялись бы в толпе — но по приказу Медного (его сопровождала группа Простых с толстым Посредником, взявшая на себя роль личной охраны) горожане расступились, и довольно быстро эскорт проследовал до специально отгороженной ложи.
      На Рипли было жалко смотреть — она была готова провалиться от стыда; не слишком празднично смотрелись и ее спутницы.
      — Сейчас вам будут задавать вопросы — отвечайте покороче, — наклонился к Рипли Медный, делая знак давно ждущей сигнала кучке Сборщиков новостей.
      Те сорвались с места дружно и слаженно, будто долго тренировались перед этим брать штурмом ложи и трибуны.
      — Вот, перед вами та самая инопланетянка, вокруг которой некоторые безответственные лица подняли совершенно неуместный шум, основанный на глупых суевериях и сплетнях, — пояснил Медный. — Также хорошо будет, если вы представите гражданам нашей Планеты и помогавшую ей Сестру — Шеди Вторую из семьи Бледной; про нее говорилось, что она якобы превращена в мужчину. Покажите Шеди крупным планом… Не стесняйтесь, Сестричка, — пусть все оценят, насколько вы женственны! — смущенная Шеди при этих словах невольно попробовала закрыться, и именно этот жест послужил едва ли не главным доказательством в ее пользу. В самом деле — в каких бы недостатках ни упрекали бы ее скромную внешность, в женственности ее сложения и движений можно было не сомневаться. — Также здесь присутствует и крошка Скейлси, — продолжал Медный, — поистине межпланетный ребенок, который в скором времени станет очаровательнейшей девушкой. Скейлси, скажите что-нибудь зрителям — они хотят вас слышать.
      — Скейлси, как у вас складываются отношения с матерью? — сунул ей в нос микрофон один из Сборщиков новостей. — Между вами никогда не возникало недоразумений?
      — Нет, — тихо ответила Скейлси, стараясь съежиться и сделаться совсем незаметной. — Мы друг друга любим…
      Рипли тихо вздохнула: она была готова провалиться сквозь землю, прежде чем очередь дойдет до нее.
      — Замечательно, Скейлси! — в манере конферансье средней руки продолжал выступать Медный. — А что ты любишь?
      — Ничего, — еще тише отозвалась Скейлси, принимая позу «глухой обороны».
      — Ай, как нехорошо — мы смутили девочку! — демонстративно замахал щупальцами Медный. — Но, надеюсь, Скейлси простит нас… А теперь наша гостья Рипли ответит на все ваши вопросы.
      — Рипли, почему вы решили прийти на помощь нашей цивилизации?
      — Благодарите за это Скейлси и других честных… людей, которых всегда достаточно среди любой расы на любой из планет Вселенной.
      Голос Рипли прозвучал резковато, но она и не слишком старалась оправдывать чьи-либо ожидания.
      — Скажите, а как вы попали к нам?
      — Это слишком долгая история, но во многом это произошло опять-таки благодаря Скейлси.
      — Вы выступаете сейчас в качестве посланника своей цивилизации. О ней ходят самые разнообразные слухи. Как бы вы охарактеризовали ее сами?
      Вопросы задавали разные Сборщики, но почему-то Рипли не могла избавиться от ощущения, что все они были неким единым существом, зачем-то меняющим свое обличье.
      — А как бы вы охарактеризовали свою? — щеки Рипли пылали жаром, ей казалось, что от каждого нового вопроса у нее начинает подниматься температура. — Все цивилизации схожи в одном: среди их граждан обязательно найдутся и свои герои, и свои подлецы. У каждой будет свое зло и свое добро. И мы, и вы не лишены недостатков — но они при сравнении окажутся разными, и потому каждому при желании найдется, в чем упрекнуть другого, и в то же время — за что начать другого уважать. Я бы предпочла, чтобы вместо взаимных упреков между нами возникло взаимное уважение.
      Странно, но в этот момент ей показалось вдруг, что это Священник тихо подсказывает ей верные слова. Рипли подумалось, что сама она подобрала бы совсем другие, а может, и ответила бы изначально по-другому.
      — Вы отвечаете, как профессиональный дипломат! — подхватил очередной Сборщик. — И тем не менее вы утверждаете, что попали к нам едва ли не случайно…
      — Ничто не бывает случайно в этом мире, — ответила Рипли и вновь не узнала саму себя.
      Конечно… Ведь она, она сама, ждала совсем другого вопроса — подлого, на который требовалось дать соответствующий ответ. А все, что происходило сейчас, на самом деле являлось всего лишь словесной игрой, и фразы сами выскакивали с поверхности памяти, заброшенные туда, быть может, после последних разговоров с тем же Священником или с Шеди.
      «Священник… Как он? Жив ли? Увижу ли я его когда-нибудь?»
      — Рипли, почему вы погрустнели?
      — Вы разрешаете мне не отвечать на этот вопрос? — слова действительно словно возникали сами по себе.
      — Рипли, а какого вы мнения о нашем правительстве?
      «Вот оно, началось!» — Рипли почувствовала, как ее сковывает нарастающее напряжение.
      — Я не считаю его идеальным, но не имею права высказываться о ваших внутренних делах, — Рипли осторожно посмотрела в сторону Медного — тот явно ожидал продолжения.
      «Да, — заметила Рипли про себя, — если бы настоящий посол позволил бы себе подобное заявление — оно стало бы последним для его карьеры… Неужели они не понимают, что нельзя требовать такой оценки от пришельца?» — Вы говорите вообще или имеете какие-то конкретные претензии к действиям нашего правительства?
      — Как и всякое правительство, оно не гарантировано от ошибок, — на этот раз Рипли твердо ощущала, что говорит уже сама от себя, зато стал каким-то чужим голос. — И вы сами, должно быть, оценили их количество хотя бы при переговорах с Нэигвас.
      Она замолчала, вновь бросая взгляд в сторону Медного.
      — То есть вы хотите сказать, — в группке Сборщиков новостей ее заявление вызвало немалое оживление, — что наш Правитель не справился со своими обязанностями?
      — Я хочу сказать, что это должно быть известно и вам самим, — еще резче и суше проговорила Рипли, — раз вы назначили досрочный Большой Поединок.
      — А как в таких случаях поступают у вас на Земле?
      — В крайних случаях Президент просто отзывается — но это происходит очень редко, когда его действия противоречат нашему Основному Закону.
      «Зачем они это спрашивают?» — Рипли и в самом деле не понимала, для чего Сборщикам новостей понадобилось затрагивать эту тему.
      — А если бы проводимая вашим Правителем политика привела бы к войне между цивилизациями — что бы сделали у вас?
      Рипли еле сдержала усмешку. Так вот чего они добивались! Ей вспомнились представления жителей Планеты о ее соотечественниках. Похоже, они ожидали услышать, что с несправившимся политиком земляне жестоко разделываются.
      — В таком случае было бы очень вероятно его отстранение.
      — Без нового Поединка?
      — У нас другая система: кандидаты в президенты не сражаются физически — они стараются завоевывать симпатии народа, чтобы победил набравший большее число голосов. Даже если бы такие повторные выборы были назначены — отстраненный кандидат не имел бы никаких шансов на успех. Но в подавляющем большинстве случаев подобная ситуация для Президента — конец его политической карьеры, или, если вас больше устроит такая формулировка, — его геополитическая смерть.
      Рипли замолчала — она не могла не ощутить ту бурю чувств, которая обрушилась на нее с разных сторон. Что же касается Шеди и Скейлси, то обе тут же принялись закрываться.
      — Поблагодарим Рипли и вернемся к более близким событиям, — снова вылез на первый план Медный. — Надеюсь, ваше любопытство удовлетворено…
      — Только один вопрос! — едва ли не самый мелкий из Сборщиков новостей (он же, как показалось Рипли, отличался и самой большой подвижностью) подпрыгнул и, растолкав всех своих коллег, повис на крае ложи. — Рипли, за кого вы будете болеть во время Большого Поединка?
      — За более достойного, — процедила Рипли сквозь зубы, поняв вдруг, что никакие силы не заставят ее назвать конкретное имя. Пусть толкуют ее слова, как хотят…
      — Благодарим!
      — Спасибо вам, Рипли!
      — Удачи вам!
      Гомоня на ходу, кучка Сборщиков так же быстро откатилась.
      Закашляли мегафоны, проверяя свою готовность к работе. До сих пор не включавшиеся лампы присоединились к горящим.
      Начавший утихать шум возвестил, что торжественный момент начала Большого Поединка приближается.
      И лишь когда короткие призывные сигналы незнакомых ей музыкальных инструментов раздались над самим полем, заставляя стихнуть последние голоса, Медный наклонился к Рипли и негромко прошептал:
      — Вы все сделали правильно — теперь он не может не победить! Ждите благодарности — за нас сейчас вся Планета…
      Рипли только молча опустила голову.
      Ей было очень стыдно…

      К вечеру начался дождь. Вначале скромный и неловкий, он за полчаса осмелел, набрался сил и принялся поливать Норы с редкостным усердием. Довольно скоро пришлось выставить конические крышки, но специально проделанные ложбинки-водостоки наполнялись с такой быстротой, что можно было не сомневаться: пройдет еще немного времени и мутные струи доберутся до нижних проходов и коридоров.
      Он пришел в себя от холода и тут же понял, что его ноги погружены в лужу, а лапы и щупальца вывернуты самым неудобным образом и стянуты где-то позади спины, по другую сторону касающегося ее столба.
      «Где я? — с трудом подумал он. — И почему?» Помельчавшие с начала ливня, но все равно еще достаточно крупные капли больно били его по спине.
      Рядом не было видно ни одной живой души, и лишь где-то вдалеке можно было угадать забившуюся под навес у пролома фигуру.
      Укрепление… Пролом… Веревки… Изгнанник вдруг понял все. Точнее — вспомнил.
      «Рваный, конечно, зверь — но это еще не причина, чтобы бунтовать, — сказал Вожак, когда Нового привели к нему на расправу. — Право же, мне жаль, что так получилось. Ты показался мне забавным хотя бы потому, что старался разговаривать с Одиноким. Но бунтовать у нас не дозволено никому. Единственное, что я могу сделать — ограничиться минимальным наказанием… сегодня. Завтра ты умрешь, но — быстро. Это я обещаю…» О том, что последовало дальше, вспоминать не хотелось. А вот об Одиноком — хотелось, и хотелось сильно, вопреки всякой логике.
      Зверь, настолько слившийся с природой, настолько органично вошедший в нее, что даже его узоры сливались с цветом травы, — разве он не был прекрасен? Как вообще прекрасно все, созданное не людьми…
      «Подожди, так нельзя думать. Это уже грех… Да что ты рассуждаешь о грехе, неправильное создание? Видно, и впрямь я виновен в непонимании мира, раз уже вторично выхожу бороться с его законами. А ведь все законы, складывающиеся сами по себе, — естественны, а потому — священны. Вожак, члены этой общины, выжившие в Диком лесу, в лишенном цивилизации мире, — могли ли они прийти к чему-то другому? Здесь зависимость их друг от друга настолько велика, что любое выступление против их правил и в самом деле преступно, как бы ни ужасны казались они для цивилизованной личности. Рваный — это так, неизбежные издержки… Я не знаю его, и не мне его судить… Но чего бы стоил я, если бы смолчал? Сегодня мы живем разными истинами, разными правдами, и, раз их правда позволила этой общине выжить — я со своей должен уйти. Как должен был уйти из Города… А раз мне нет места ни с теми, ни с этими, — мне остается уйти во Тьму. И все равно мне немного жаль, что убьет меня не Одинокий, а кому-то из разумных придется брать на душу такой грех…»
      — Эй, Новый… — раздался чуть слышный шепот. — Ты слышишь меня? Слышишь?
      Только тут бывший Священник сообразил, что давно уже слышит этот негромкий голос — но он казался ему шорохом капель, все падающих и падающих в лужи.
      Он повернулся, насколько позволяли ему веревки и распухшая после «разговора» с Вожаком шея, и увидел незнакомого подростка; говоривший отличался миниатюрными размерами, а лишенная хитина кожа делала его по-детски светлым.
      — Я слышу… Кто ты?
      — Вы меня не помните? Я — Все Равно… Мы с вами когда-то часто спорили… и я до сих пор жалею, что вам не удалось меня кое в чем переубедить, — иначе я не был бы здесь.
      — А, это ты, — всколыхнувшееся воспоминание оказалось грустным и теплым — как давно это было… И не верится, что вообще было когда-то.
      Все Равно был карликом, сильно страдал из-за этого, и однажды, как случается порой с теми, кто чувствует себя обиженным судьбой, он принялся мстить за свою ущербность всем подряд. Мстить — сильно сказано; обычно его хватало только на мелкие пакости, не причинявшие большого ущерба, но сильно раздражавшие остальных: налить краски кому-то на хвост, заклеить дверь снаружи, устроить скандал в Храме… Именно во время последнего Священник попросту сгреб безобразника в охапку, утащил в свою комнату и долго беседовал с ним о вещах, вроде бы ни малейшего отношения к делу не имевших. Как ни странно, после первой же беседы карлик заметно утих, начал приходить в Храм уже сам, но плохо поддающаяся сдерживанию натура все же брала свое. Однажды Все Равно исчез, и Священнику так и не удалось ничего разузнать о его судьбе: никто из соседей не интересовался его личной жизнью, не было у него ни друзей, ни женщины — никого, кто мог бы рассказать, что с ним произошло… Священника после этого еще долго мучила совесть: ему казалось, что это он что-то не доделал, что-то недосмотрел в чужом отчаянном одиночестве, но исправить случившееся было уже поздно…
      — Вы были единственным человеком, отнесшимся ко мне по-доброму. Единственным на всей Планете. Я смеялся над вами тогда, а теперь понял…
      — Спасибо тебе за все, — кивнул Священник.
      — Вы — благодарите меня? — поразился Все Равно. — За что?
      — За эти слова и за то, что ты не пропал, за то, что у тебя что-то осталось в душе, — разве этого мало?
      — Мало! — в порывистом нечетком жесте Все Равно можно было угадать затаенную обиду, адресованную скорее к самому себе. — Вы знаете, за что я здесь? Я стал убийцей. Устроил завал одному снобу, но в него попало двуногое… Как вы меня и предостерегали!
      — Мне очень жаль, — негромко произнес Священник.
      — А ведь двуногие никогда не делали мне ничего плохого… — поник Все Равно. — Подождите! Да что я вообще несу… Я пришел, чтобы уйти с вами.
      — Туда, куда уйду я, тебе не следует торопиться…
      — Да нет же… Смотрите! — в лапе Все Равно возник острый обломок камня. — Сейчас!
      Он довольно ловко скользнул за спину Священника и принялся перепиливать веревки.
      — Остановись! — не выдержал Священник. — Что ты делаешь? Тебе этого не простят… да они по-своему и правы…
      — Тише — не то услышат, и вот тогда мы оба пропали. Я все равно уже вышел без разрешения и все равно попортил веревку — так что терять мне нечего.
      — Но зачем?..
      Путы слабели с каждым новым движением лап Все Равно, и вскоре Священник уже стоял на своих ногах, растопыривая для равновесия щупальца, — его шатало от слабости.
      — Спрашиваете тоже! — презрительно всплеснул щупальцами Все Равно. — Я что, должен смотреть, как вас убьют?
      — Но ты же, наверное, смотрел, как убивают других… — неуверенно ответил Новый.
      — Смотрел… и решил, что с меня довольно! Я еще согласен работать, как Простой, — но это не значит, что у меня внутри ничего нет. Разве вы сами не учили меня, что случается только то, что должно случиться? Вот и весь разговор.
      Все Равно говорил, горячо жестикулируя. Вдруг он замер и Священник почувствовал идущий от него холодок испуга.
      — Что случилось?
      — Ничего… Бежим отсюда, — Все Равно быстро подсунул щупальца Новому под грудь и почти потащил его в сторону, противоположную провалу. — Один в свое время сделал тут лишнюю дверь, но его застукали, когда он воровал овощи для побега. А выход я запомнил… только все решиться не мог, — лишившись возможности помогать своей речи жестами, Все Равно говорил все более эмоционально, его можно было принять за профессионального артиста.
      Небольшие ноги резво шлепали по лужам. Священник наверняка не мог бы придерживаться скорости своего спутника, если бы тот время от времени не поднимал его в воздух. Несмотря на миниатюрное сложение, Все Равно не был обделен силой.
      Вскоре перед ними возникла стена.
      «Правильно ли я поступаю, что ухожу? Это ведь тоже противление естественным законам… — подумал на миг Священник, поворачивая отяжелевшую голову назад. — И все же я должен уйти — ради этого молодого человека. Никакой философией нельзя будет оправдаться, если я подставлю под удар его. Каждый должен быть ответствен за чувства, разбуженные в чужой душе… Даже за добрые чувства. А жизнь сама покажет, кто был прав…»

      Перед Скейлси была улица — как ни странно, оказавшись на ней одна, она растерялась. Видя нервную обстановку в своей семье, девушка сама попросилась немного погулять. Рипли и Шеди с радостью ее отпустили, но теперь Скейлси едва ли не жалела о своем решении. В Зеленом Крае улица была для нее чем-то далеким и абстрактным; события, последовавшие позже, убедили Скейлси в том, что это «место для драк и неприятностей», и, как бы ни старалась она убедить себя сейчас в обратном — все равно от воспоминаний в душе оставался неприятный осадок.
      Скейлси огляделась по сторонам. Собственно, эта улица была не просто улицей, а семейным пешеходным проспектом. То тут, то там можно было заметить целые семейства, не спеша прохаживающиеся среди осветительных ламп в сопровождении детей и двуногих. Сложно было поверить, что еще совсем недавно весь город трясся от всевозможных страхов — не успела гроза убраться с горизонта, как мирная жизнь вошла в свою колею и заскользила по ней с прежней солидной неторопливостью.
      «Ну в самом деле — чего я боюсь? — спросила себя Скейлси. — Мои прежние привычки — это личное… Вон сколько тут людей…» — А я тебя знаю, — вдруг загородил ей дорогу какой-то молодой, отливающий голубоватым, самец. — Ты — Скейлси!
      — Да, — Скейлси невольно отступила назад. Откуда он мог ее знать?
      — Я видел тебя по видеосети, и ты мне сразу понравилась, — продолжал между тем он. — Ты всегда одна гуляешь?
      — Я? — Скейлси терялась все больше, ее начинало охватывать какое-то новое, до сих пор незнакомое смущение. — Да… то есть — нет… Я вообще не гуляю, вот.
      — А что же ты делаешь сейчас?
      — Просто вышла… А что, нельзя? — вызывающе взглянула она на незнакомца.
      — Вот чудачка! — радостно закружился в воздухе лакированный голубоватый хвост. — Короче, с тобой все ясно. Молодой девушке не пристало ходить в одиночку по улицам — здесь тебе не другие планеты, поняла? Я нашел тебя первым, значит, ты пойдешь со мной. Меня зовут Блестящий, и я сейчас познакомлю тебя со своими приятелями. Вопросы есть?
      — Нет… — замотала головой Скейлси.
      Ее смущение все росло — ни Шеди, ни, тем более, Рипли никогда не говорили ей о том, как надо вести себя в таких случаях. Другое дело — если бы сейчас на улице началась паника, кого-то стали бы ловить, за кем-то охотиться — вот тут Скейлси знала бы, что делать.
      «Интересно, а вот так знакомиться — прилично это или нет? — думала она, следуя за Блестящим. — Я бы очень не хотела наделать глупостей. Я обязательно поговорю об этом с мамой… нет, с Шеди, когда вернусь».
      — Вот так, малышка! — неизвестно почему произнес вдруг Блестящий. — Ты — сейчас самая популярная личность в Городе. Знаешь? Я всегда мечтал познакомиться со знаменитостью, а ты к тому же и скромница… Сразу видно, что с другой планеты!
      Он и впрямь был доволен: такой удачей не мог похвастаться никто из его друзей, а среди них были разные — иные поддерживали связи и со взрослыми, опытными женщинами. До сих пор у Блестящего не было ни одной выдающейся подружки, зато была масса неприятностей с родителями молоденьких девушек. И вдруг — такой успех! Что-то говорило ему, что Скейлси может оказаться довольно легкой добычей.
      — Я родилась здесь, — совсем сжалась Скейлси; что-то подсказывало ей, что она совершает сейчас ошибку, но — в чем? Ее небольшой жизненный опыт не давал ей ответа.
      Блестящий, предупредительно обхватив Скейлси щупальцем, довел ее до небольшого углубления в стене, где были выставлены столики с едой и напитками, — обычно именно здесь проводила свободное время его компания.
      — Всем привет! Ребята, вы только посмотрите, кто со мной!
      — Привет!
      — А, это ты! — послышалось со всех сторон.
      Какой-то молодой парень, несколько более крупный, чем новый «приятель» Скейлси, сделал кульбит вокруг перекладины и плюхнулся на тротуар прямо перед парочкой — от неожиданности Скейлси подалась назад и прижалась к Блестящему. Тотчас смущение буквально ошпарило ее, соединившись с вовсе уже незнакомым чувством: прикосновение к чужому телу оказалось невероятно волнующим и приятным — и в то же время вызывало почти инстинктивный страх.
      — Ну-ка, посмотрим, что это за малышка… Что, потянуло на молодятинку? Слушай, Блестящий, — это же еще ребенок! Очаровашка, куда же смотрит твоя мамочка?
      Последние слова относились к Скейлси и были произнесены с насмешкой.
      — Ты кретин, Упавший Носом, — солидно возразил Блестящий. — Ты что, не узнаешь ее? Это Скейлси. Та самая… — пользуясь тем, что она еще не до конца пришла в себя, он демонстративно прижался к ней еще сильнее. — Понял? Она будет со мной!
      — Ребята, а это и правда она! — свесился с перекладины, чуть не опрокинув по пути столик, еще один молодчик.
      — Ну, Блестящий, всех угрел!
      — Да нет, она просто похожа… Так не бывает.
      — Меня зовут Скейлси, а что? — пискнула она, не решаясь вырваться из волнующих объятий.
      — Проходи, малышка, не стесняйся, — все сильнее смыкая щупальца вокруг ее тела, проговорил Блестящий, подталкивая Скейлси к свободному столику.
      Тотчас вокруг них образовалась небольшая толпа.
      Этого Скейлси уже не выдержала: неожиданным рывком она высвободилась из «захвата» и приняла позу готовности к обороне.
      — Ты гляди — недотрога!
      — Вот ты какая?
      — Так его, так! Пусть не задирает высоко свою пакостную морду! — закружилось веселье.
      — Отстаньте! — пискнула Скейлси, совершенно ошеломленная непривычным натиском и с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься на насмешников.
      Она не понимала, почему они смеются, не понимала, что именно она сама делает неправильно, — и потому ей было еще тяжелей.
      — Нет, вы только посмотрите!
      — Блестящий, — повернулась Скейлси к своему спутнику, — зачем ты меня сюда привел? Это какие-то дикари. Пошли отсюда!
      — Пошли, — нехотя согласился Блестящий. Вообще-то он уже добился своего: все видели его со Скейлси, но уходить вот так, сразу, было не принято.
      «Зато тогда можно будет сделать и второй шаг», — смекнул он. Мало ли что кто скажет — Скейлси была с ним, и он был сегодня триумфатором.
      — Так ты хочешь уйти? — наклонился Блестящий к Скейлси. — Сейчас! А ну, шпана, кыш отсюда! Это я вам говорю!!! А кто не заткнется — будет со мной драться!
      Не дожидаясь, пока объявятся охотники принять его вызов (Блестящий вовсе не был так уверен в своей победе, как делал вид перед Скейлси), он поднялся и, распихивая приятелей направо и налево, поволок беспокойно озиравшуюся Скейлси обратно на улицу, с каждым новым шагом набирая скорость. Вскоре они уже сворачивали в какой-то полутемный переулок.
      — Они и в самом деле дикари, не обижайся, — сообщил он Скейлси, переводя дух. — Но они не хотели сделать ничего плохого. Просто ты — с другой планеты. И ведешь ты себя по-чудному…
      — А что я сделала не так? — живо поинтересовалась Скейлси.
      — Долго объяснять… просто ты вся немножко не такая, как большинство наших девчонок. Смущаться стала, потом чуть в драку не полезла… Инопланетянка, одним словом.
      — Я не инопланетянка, — снова смутилась Скейлси. — Это только моя мама…
      — Да брось!.. Ты ведь и появилась на свет где-то в космосе.
      Блестящий замолчал, глядя на нее. Помимо самой необычности их знакомства, Скейлси нравилась ему все больше и больше, и возбуждение начинало брать в нем верх над всеми мыслями.
      — Ты замолчал, — проговорила она. — Почему?
      — Ты красивая… — дрогнувшим голосом откликнулся Блестящий, чувствуя, что его брюшко начинает чесаться. — Очень красивая…
      — Ты что? Зачем? — окончательно растерялась она.
      — Скейлси… — как в полусне, Блестящий шагнул вперед, и она поняла вдруг, что дрожит без видимой причины, от ожидания чего-то необычного — одновременно и пугающего, и манящего. — Скейлси!