Слова падали в полной тишине четко, как предгрозовые капли.
      — …При вынесении вердикта присяжные пришли к единому мнению по большинству пунктов обвинения. Однако действия подсудимых Тобиаса Ролта и Альберта О'Дрэббла не квалифицируются как убийство первой степени — по мнению присяжных, убийство было непреднамеренным… Также не подлежит сомнению, что гораздо большая часть вины лежит на отсутствующих здесь Лейнарди, Крейге и Паркинсе…
      Странно, но лица сидящих на скамье между конвойными не помрачнели — наоборот, оба обвиняемых словно вздохнули с облегчением. Затем на изображение наполз туман, замелькало звездное небо, что-то зажужжало…

* * *

      Рипли повернулась на бок и задумалась, не пора ли ей идти на дежурство? Пока она размышляла об этом, сон прошел и ей ничего не оставалось, как открыть глаза.
      Женщина лежала на жесткой высокой койке, лишенной и намека на удобство — даже прикрывавшая ее ткань казалась шершавой и была холодной на ощупь.
      «Дежурство?» — усмехнулась Рипли, садясь.
      Она находилась на чужом корабле. И пожалуй, ее присутствие здесь было единственным, чего от нее не требовали и не ожидали.
      «А вообще неплохо живется тем, кто наверху, — подумала она, потягиваясь. — Болтай, что хочешь, ври — и никто за это не осудит. Нервная работа? А какая работа спокойная? Нет, политикам в самом деле можно только позавидовать…» Рипли подмигнула спящей Скейлси и прошлась по комнате, делая легкую утреннюю зарядку. Если можно было верить чуть мутноватому зеркалу, выглядела она неплохо. Душ у вторых Чужих — сухой, почти невидимый — хотя и не доставлял особого удовольствия, зато телу после него было легко от чистоты и кожа буквально скрипела при трении.
      Но что мог означать этот сон?
      Вспомнив о нем, Рипли замедлила шаг, а потом и вовсе села. Приснившееся имело какое-то значение — и немалое. Она просто ощущала его важность… Или это от усталости в голове что-то спуталось?
      Рипли попробовала вспомнить лица подсудимых. Вынырнувшие всего на секунду, нечеткие, как бывает обычно в снах, они все же казались ей знакомыми. Или это вспомнился какой-то случайный фильм, а важное значение имели предшествующие мысли, которые стерлись при пробуждении?
      Нет, последнее объяснение ее не удовлетворяло. Она вспомнила другой свой сон. Сон о Хиггсе и колонии на атмосферном процессоре. Она видела его задолго до того, как все это произошло, — задыхалась от страха, вздыхала с облегчением… любила…
      (Последнее воспоминание заставило ее стиснуть зубы. Каким-то обидным, неправильным становилось все вокруг, когда она начинала думать о прошлом.) Не важно, что снится, а важно — как.
      Этот сон снился по-особому. Но откуда взялись эти лица, эти имена?
      — Мама, ты чем-то встревожена? — начал разворачиваться хвостик Скейлси — потемневший, почти черный…
      У нее был сонный вид — и это немного удивляло Рипли; она и не заметила, когда научилась ощущать состояния и эмоции этих существ.
      Но что значили эти фамилии и лица? Что?
      — Ничего… дочка, — она все еще немного запиналась перед этим словом. — Спи…
      — Ну мама! — голосок Скейлси проскрипел обиженно.
      — У тебя бывают сны? — подошла к ней Рипли.
      — Да. Тебе приснился сон, да? — ожила Скейлси.
      — Приснился, — подтвердила Рипли.
      — А о чем? — поза Скейлси говорила о все возрастающем любопытстве.
      — Вот это меня и тревожит, — призналась Рипли, невольно улыбаясь. Ответ прозвучал немного нелепо, но теперь продолжать думать о своем сне было легче.
      — А мне тоже приснился недавно нехороший сон, — сообщила Скейлси, полностью разворачиваясь; потягиваясь, она становилась и вовсе огромной. — Точнее… не совсем нехороший, но ненужный. Я думала рассказать о нем Шеди, но раз тебе тоже кое-что снится… — вид Скейлси стал хитрым, едва ли не заговорщицким. — Вообще-то я этого не стесняюсь… Мне приснился мужчина. Вот.
      — И что? — не сдержала улыбки Рипли.
      — И я его соблазняла… Это очень нехорошо?
      — Не знаю, как и сказать… — Рипли положила руку на опустившуюся головку. — Это зависит от многого. Пожалуй, никаких сверхстрогих правил тут нет. Может, так было надо…
      — Спасибо! Я так боялась, что ты рассердишься. Ведь женщина никогда не должна делать этого первой. А что снилось тебе?
      — Ох, Скейлси… вот это мне тебе не объяснить — я и сама пока не понимаю. Кого-то судили… у нас, на Земле. Подожди!
      Скейлси ощутила, как от Рипли толчком пошла волна удивления. Женщина вспомнила вдруг, где именно слышала эти фамилии. В другом порядке — но эти.
      Если верить сну — судили Компанию.
      Именно поэтому сон и показался таким важным. Ее мечта сбывалась, но… Нет, не было похоже на то, что она просто приняла желаемое за действительность: иначе на скамье подсудимых оказался бы сам Глава, а не те, кто мелькал где-то на заднем плане. Да и сам судья выразил сожаление по этому поводу: мол, судят не главных виновников.
      Но если сон — не сон, а долетевшее сюда каким-то чудом эхо действительности — то тогда на Земле мир перевернулся! От одной мысли об этом Рипли стало жарко.
      — Скейлси… — неожиданно резко повернулась она к девочке… да нет, уже к девушке. — Ты знаешь… мне очень нужно вернуться как-нибудь на Землю. К себе. Похоже, это очень важно…
      — Тогда почему бы нам не полететь? — с детской наивностью поинтересовалась Скейлси.
      Рипли похлопала по ее колючей шее:
      — К сожалению, боюсь, что это невозможно…

      …А дождя здесь не было. Наоборот, было солнце — круглое и горячее, похожее на белый нарисованный круг, посредине которого вспыхивали на мгновение черные наглые точечки.
      Странно… Почему-то он был уверен, что вне города дождь шел всегда, что мир за его пределами был серым и мрачным, что не могло в нем найтись места для настоящих деревьев с каменистыми, отсвечивающими лиловым стволами, с которых ленивыми зонтиками свисали огромные, изрезанные по краям листья. Они были неправильны, непродуманны — и вместе с тем отличались той гармоничностью, которую не могли постигнуть лучшие художники и архитекторы. Ничто не казалось лишним в ярко освещенном ландшафте: ни голые ветки с затупленными конусами почек, ни путанные нити ползучей травы всех оттенков зеленого и желтого, ни «узелки» цветов, то тут, то там выскакивающих цветными пятнами посреди травяной массы.
      «А ведь, увидев такую красоту, можно и умереть», — подумал он, восторженно глядя на долину, где ему предстояло жить.
      Или умереть — для любого Изгнанника эта перспектива была ближе и вероятней.
      Красота дикой природы была неоспорима — но не стоило забывать и о ее жестокости.
      И все же до чего приятно было стоять вот так, никуда не торопясь, позволяя траве и ветру щекотать тело и глазам — слезиться от чистого, не прикрытого ничем, солнца.
      Пусть даже здешние хищники уже почуяли добычу, ведь не нужно обладать тонким нюхом, чтобы распознать запах жертвы — искусственный раздражающий запах жидкости, растворявшей хитин на теле осужденного, чтобы облегчить охоту.
      «Что ж, так оно, может, и лучше, — подумал Изгнанник. — Конец придет быстрее… Мы все же становимся гуманнее — около ста периодов назад верхний слой кожи попросту сдирали… И везло тем, кто был близок к линьке: надо полагать, эта процедура была более чем неприятной… А так — во всяком случае, я могу перед смертью насладиться прикосновением ветра и солнца… Спасибо, Господи, что ты напоследок подарил мне это счастье!» Он действительно был счастлив — как любой, поверивший, что смысл жизни наконец ему открылся.
      Позади возникло какое-то движение, уже не похожее на вызванное ветерком: кто-то осторожно пробирался между толстыми, оплывшими корой, как жиром, древесными стволами.
      — А, ты уже здесь? — чуть слышно спросил Изгнанник. — Ну что ж, не стесняйся. Я не убегу…
      Движение прекратилось — сильное тело замерло в кустах, припав к земле.
      «Медлит… — отметил Изгнанник. — Пусть… Я тоже не тороплюсь. Когда мой час придет, я это узнаю. И минуты уже не играют никакой роли… Зато какое чудесное воспоминание я унесу с собой во Тьму! Может, она станет от этого немного теплее».
      Почти прямо перед носом Изгнанника закружилась в воздухе пестрокрылая стрекоза, и он принялся наблюдать за ее полетом, стараясь забыть о чужом взгляде, щекочущем затылок.
      Это удавалось плохо: мысли Изгнанника постоянно возвращались к тому, кто ждал в кустах.
      — А ты ведь не убийца, — снова заговорил он с невидимым охотником. — Я знаю. Может, ты сыт… Может — тебе просто любопытно. Во всяком случае, я не чувствую в тебе зла. Дитя природы… Ты убиваешь ради еды и не знаешь ни ненависти, ни жестокости, — он повернулся в сторону кустов, повинуясь привычке видеть глаза собеседника. — Может, потому твои дела и простительны… Ты просто живешь… А может, ты еще мал и только учишься охотиться?.. Нет, страх твой тоже молчит… Ну, не хочешь показываться — как хочешь!
      Между листьями Плоского куста вспыхнули на миг две яркие точки — и тут же погасли. Но этого было достаточно, чтобы путаные желто-зелено-черные линии ландшафта в этом месте разделились на принадлежащие общему фону и расположенные на короткоухой звериной голове — здесь они были симметричней и зеленая кайма черных полос, окружавших глаза, выглядела более тусклой.
      — Одинокий… — констатировал Изгнанник. — Я тебя узнал. А ты вовсе не такой уж маленький; у тебя, должно быть, хорошие клыки… Ну что же ты прячешься? Я ведь тебя заметил…
      Как ни странно, потенциальный убийца вызывал у него скорее любопытство.
      Подождав несколько секунд, Изгнанник неторопливо пошел в сторону Плоского куста.
      Зверь привстал, не зная, нападать ему или спасаться бегством.
      — А, вот в чем дело! — повеселел Изгнанник. — Ты ждешь, чтобы тебе просигналил мой собственный страх! Ну уж прости, братишка, — не умею… То есть вру, я умею бояться, просто сейчас не получается… Вот так.
      Он развел щупальцами. Глаза зверя вновь загорелись, на этот раз со смутной тревогой.
      — Ну а меня бояться уж и вовсе не стоит, — продолжал монолог Изгнанник. — Справиться со мной тебе ничего не стоит. Ну так как, что ты надумал? Если не собираешься меня есть — уходи и не мешай мне любоваться твоим лесом…
      Попутно Изгнанник заметил, что кроме Одинокого неподалеку появился кто-то еще. Это было странно: Одинокого не случайно так называли. Но где-то сзади находилось теперь по меньшей мере пять невидимых особей, достаточно крупных, чтобы Изгнанник мог ощутить их приближение. Ни зубаны, ни мелкие стайные не могли идти вот так…
      Внезапно лес наполнился гиканьем, ветки затрещали и вокруг Изгнанника возникли его соплеменники, замотанные в пучки очень длинной травы. Тяжелые палки и камни виднелись в их щупальцах и лапах. Увидев их, Одинокий мгновенно испарился.
      — Новичок! — прямо перед Изгнанником встал крупный калека с уже вновь отвердевшим панцирем. От левого щупальца у него осталось меньше половины, а вместо левой лапы торчала короткая культя. — Наша община Изгнанных приветствует тебя!
      Подошли и остальные. Изгнанник сразу отметил, что большинство из них носили на себе следы жестоких драк. В лучшем случае у них не хватало отдельных пальцев и наконечников, в то время как другие калеки теоретически должны были навсегда остаться в больницах под опекой Сестер.
      — Здравствуйте, — принял приветственную позу новичок.
      — Идешь с нами, — заявил все тот же первый. — Если не хочешь погибнуть. Гарантий мы тоже не даем: таких, как ты, к нам приходят сотни, выживают же только настоящие мужчины — но, может, от тебя будет толк. Кто ты и за что ты здесь?
      — Меня обвинили в государственной измене, — сообщил Изгнанник. — Но я всего лишь выполнял свой долг и не имел выбора.
      — А! Оппозиция! — ехидно обрадовался кто-то сбоку. — Ну, такие долго не живут. Дикий лес не любит политиков…
      — Молчи, Коротконосый! — цыкнул на него Вожак. — Мы все не любим политиков — от них всегда мало толка и много шума. Но среди них попадаются и толковые люди… Вспомни Полпериода Ночного — он умер как герой… Как тебя зовут?
      — У меня нет имени, — понурился Изгнанник. — Я был Священником.
      — Вот это да! — поразился кто-то, и остальные тоже не остались безучастными.
      — Странно, — крутанул здоровым щупальцем Вожак. — Не могу себе представить, чтобы Священник — и занимался политикой… Но все бывает. Потом ты расскажешь свою историю — а сейчас мы все пойдем в норы. Укрепление против зубанов все еще до конца не восстановлено. Тебя мы будем называть просто Новый. Не возражаешь? Правильно делаешь. Мне нельзя возражать: те, кто делают это, погибают. Предупреждения даются трижды, приказы не дискутируются. Все ясно?
      — Пожалуй, — неопределенно пошевелился Изгнанник.
      — Тогда — вперед. И помни, у нас не любят шутить. Или ты с нами — или ты мертвец. Хочешь выжить — слушайся… Пошли!
      И украшенная травяными повязками толпа сорвалась с места, набирая скорость.

      Сложнее всего было привыкнуть к их одинаковости — и Рипли все время чувствовала себя неловко, общаясь со своими гостеприимными хозяевами с Нэигвас. Более или менее она могла узнавать изящную женщину с почти непроизносимым именем Нфтрлу Ыхрл — остальные были похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы. Одинаковая одежда только усиливала сходство. Казалось, более чужие для человеческого взгляда, а значит, теоретически более похожие друг на друга, собратья Скейлси, в сравнении с жителями Нэигвас были наделены сверхиндивидуальностями.
      Вот и сейчас Рипли молча смотрела на вошедшего в каюту инопланетянина и не могла вспомнить, кто же перед ней находится.
      Глаза нэигвасца двигались независимо друг от друга, как у хамелеона, но на этот раз он постарался свести их как можно ближе, так что можно было подумать, что они очень широко расставлены, а не находятся почти на висках. Похоже, он был взволнован: на огромном нижнем подбородке вздулась и потемнела синеватая жилка.
      — Добрый день, — выдавила наконец Рипли, не сводя с него ожидающего взгляда. Поздоровались и Скейлси с Шеди. Последняя пришла несколько минут назад и уговаривала девочку хоть немного повторить из того, что она должна была выучить еще в Зеленом Крае.
      — Рады видеть вас в это утро, — сформулировал свое приветствие нэигсвасец. — Должен сообщить вам, что прибыли представители этой Планеты, — он говорил на языке Скейлси, и поэтому ее название тоже было переведено почти дословно, хотя вообще-то правильнее было бы считать эту планету тезкой Земли. — Они желают говорить с нами и с послом вашей Земли, то есть с вами. Хотят, чтобы вы вернулись в посольство — нам было так сказано. Вы согласны на переговоры?
      Рипли нахмурилась. Так эти существа решили признать за ней посольские полномочия?
      Это звучало слишком неожиданно, чтобы можно было поверить сразу, но в любом случае Рипли ничего не теряла.
      — Хорошо, я буду с ними разговаривать, — кивнула она.
      — Я передам им, — житель Нэигвас кивнул в точности так же и, развернувшись, вышел.
      — Зачем? — сердито крутнула хвостом Шеди. — Это какая-то ловушка! Ты что, за такое короткое время забыла, как они охотились за нами?
      — Шеди, — повернулась к ней Рипли, — раз они говорят так — у них что-то поменялось. Во всяком случае, находясь на этом корабле, я ничем не рискую. Разговор — это просто разговор. Не думаю, что после начала мирных переговоров они захотят разрушить все достигнутое только для того, чтобы отомстить нам. Да им и не за что мстить. Я склонна верить, что они искренне боялись, что я могла причинить вашей цивилизации зло, — вспомни того, из секретной службы.
      — Большое Эхо? — судорога отвращения пробежала по щупальцам Шеди. — Противный тип!
      — Он настолько верил, что защищает свой мир от меня, что готов был умереть, — задумчиво проговорила Рипли. — И как бы там ни было, я хочу знать, о чем они хотят поговорить со мной. После того как Нэигвас признала меня в качестве представителя Земли, им не остается ничего другого, как согласиться с этим моим новым статусом.
      — А если попробуют сделать что-то не то — я им задам! — задиристо воскликнула Скейлси, давая понять жестами, что она шутит.
      — Представители Планеты ждут вас, — снова распахнулась дверь, и Рипли, шутливо показав своей приемной дочке кулак, вышла.
      Пожалуй, она несколько преувеличивала свое умение узнавать монстров Планеты: ни один из представших перед ней все в том же зале заседаний, где ей пришлось произносить свою речь, не был ей знаком. Один и вовсе казался темно-медным — Рипли впервые видела особь такого цвета. Он же был здесь и главным — во всяком случае, именно он начал разговор.
      — Представители Планеты приветствуют посланца Земли, — сообщил он, держа все свои части тела в легком напряжении, чтобы невозможно было прочесть по жестам его истинные эмоции и мысли. — Я являюсь независимым представителем Оппозиции. Довожу до вашего сведения, что нашим координационным правительственным органом принято решение о досрочном Большом Поединке, так как настоящий лидер оказался неспособным справиться со своими обязанностями. В частности, он ответствен за неудачу на переговорах и неправильную политику в отношении вашей планеты. Это одна из причин, по которой мы хотели бы видеть вас на Большом Поединке. В качестве независимых наблюдателей приглашены наши общие друзья с Нэигвас. Думаю, когда вопрос о власти решится, все ваши условия сотрудничества будут приняты, после чего состоится обмен дипломатическими миссиями. Также мне хотелось передать несколько слов всеми нами уважаемому посланцу Земли наедине. Вы не будете возражать? — последний вопрос относился к капитану станции нэигвасцев (капитаном Рипли называла его для удобства — произносимое на их языке слово ничего не говорило ей, но ясно было одно: он отвечал здесь как за дисциплину, так и за порядок ведения переговоров).
      — Это дело посланника Земли, — ответил капитан.
      — Я согласна, — проговорила Рипли и сглотнула. Что-то не нравилось ей в этом неожиданном повороте — меньше всего он напоминал признание ее заслуг в предотвращении войны. Скорее речь шла о какой-то игре или сделке.
      — Во-первых, Транслятор передает вам свои личные извинения, — сообщил Медный, не меняя позы. — А во-вторых, вы можете потребовать от нас чего угодно за помощь в предвыборной борьбе. Учтите — Правитель собрался вас уничтожить без всяких переговоров.
      — А вы считаете, что ваше поведение было намного гуманнее? — саркастически усмехнулась Рипли. — Довольно своеобразная точка зрения…
      — Такова жизнь. Все наши, да и ваши поступки диктуются соображениями выгоды, — без тени смущения признал Медный. — Но сегодня наши выгоды могут совпасть. Вы сейчас одиноки, связи с Землей у вас нет. Так что наша помощь может вам весьма пригодиться. Если вы отбросите свои эмоции и прежние обиды, а вы, насколько мы поняли, умеете это делать, — вы поймете, что для вас это едва ли не единственный путь. Вы не можете оставаться на станции Нэигвас вечно. Кроме того, вам наверняка рано или поздно захочется связаться со своими. О личной безопасности можете не беспокоиться — послы неприкосновенны. Мы обеспечим вас всем необходимым; кроме того, народ очень признателен вам за ваше вмешательство, и вы станете всеобщей любимицей.
      — Ну и чего же вы хотите взамен? — криво усмехнулась Рипли. Ее едва ли не очаровывал столь откровенный цинизм этих существ. Во всяком случае, Медный старался называть вещи своими именами.
      — Исход Поединка решается не только силой и ловкостью противников, но сознанием их собственной правоты перед собой и перед народом. Если кому-то все дружно будут желать поражения — он проиграет, даже если вы подарите ему свое земное оружие. Сейчас общественное мнение не на стороне Правителя.
      — А раньше, значит, было на его стороне?
      — Раньше исход Большого Поединка мало кого интересовал. Но угроза войны разбудила многих равнодушных. И ваше мнение может решить многое.
      — Покупаете, значит, — усмешка Рипли стала откровенней.
      — А как иначе вы вернетесь к себе?
      — Да… А если я не хочу возвращаться? — внимательно посмотрела на Медного Рипли. — Я говорю это так, для примера.
      — Тогда вам так или иначе все равно надо устраивать собственную жизнь. Миссия с Нэигвас скоро возвратится к себе; максимум, что вы можете сделать, — это улететь с ними… Но там у них наверняка возникнет вопрос: а стоит ли иметь дело с инопланетянином, который настолько откололся от своих, что не знает даже, где они находятся в настоящий момент? Кроме того — у вас есть ребенок, которому нужно учиться. Что вы скажете на это?
      Рипли опустила голову.
      Медный был прав во многом. У нее действительно не было выбора; кроме того, она невольно взяла на себя не свою роль и теперь должна была доигрывать ее до конца. Что скажут столь щепетильные в вопросах честности жители Нэигвас, узнав, что официально она — никто? Правда, Рипли даже в самый критический момент ничего не утверждала: она назвалась лишь представителем своей планеты, что было сложно оспаривать, — но как знать… Все же ее приняли как официальное лицо… Да и будущее — как легко было бы просто отмахнуться от него и заставить себя ни о чем не думать!
      — Я не могу вам ответить сразу, — проговорила Рипли.
      — У нас не слишком много времени… Во всяком случае, вы ведь будете присутствовать на Поединке?
      — Я считаю, что ваш Транслятор — мерзавец, — спокойно сообщила Рипли. — И для вас не секрет — почему.
      — Все, кто наверху, одинаковы, — невозмутимо подтвердил Медный. — Не думаете же вы, что Правитель намного лучше его?
      — Не думаю, но с ним лично я не знакома. А встреча с вашим шефом, поверьте, не доставила мне никакого удовольствия.
      — Мы признаем свои ошибки и готовы вам помочь. А вот поможет ли Правитель?.. Вы знаете, что ваш друг Священник был обвинен в государственной измене? Суд над ним состоялся уже после того, как вы выдернули нас из дерьма.
      — Что?! — Рипли сжала кулаки.
      Она с трудом сдерживалась, чтобы не броситься на Медного, — пусть даже не по его вине ее друг сейчас страдал.
      — Если Транслятор победит — мы сможем вернуть его… Если успеем. Вы знаете, как у нас поступают с преступниками?
      — Его приговорили к смерти? — хрипло выговорила Рипли.
      — По сути — да. Смертная казнь как таковая отменена, но практически любой, оказавшийся вне города, — смертник. Тем более, что приговоренных лишают природной защиты — хитина.
      — Нет… — простонала Рипли, стискивая зубы. Уж лучше бы он молчал!
      — Мало того, мы можем под свою ответственность пойти на нарушение закона, — продолжал свои бесстрастные выкладки Медный. — Никто и не заметит, если маленький катер отправится в Дикий лес на поиски вашего друга. Разумеется, если вы согласитесь нам помочь… И вот тут уже будет решать каждая минута. Я не гарантирую успех: может, Одинокий уже догрызает его останки, может, травяной прыгун все еще дерется с ним, ожидая, пока противник выбьется из сил… Но может, он еще жив. Есть еще вариант. До нас начали доходить слухи о некой Общине Дикого леса: это наиболее ловкие преступники, сумевшие без ничего выжить в тех условиях. Иногда они подбирают новичков, заставляя их работать на себя, пока те не умрут от усталости и голода. Впрочем — это их дело. Последняя инспекция была около двух полных солнечных периодов назад.
      — Ваша склонность к шантажу меня просто добивает!
      — Ну почему к шантажу, Рипли? — впервые за все время Медный позволил себе несколько изменить позу — теперь он старался изобразить любезность. — Мы не обязаны — нет, мы просто не имеем права — помогать преступнику, осужденному за государственное преступление своим государством. Любой из принявших участие в такой акции вполне может сам отправиться голышом в Дикий лес… В том числе и я. А меня отнюдь не прельщает перспектива стать мертвецом или Простым у одичавших убийц. Так что если я рискну — то не за просто так.
      — Если бы вы знали, как противно вас слушать, — Рипли покачала головой — ей удалось справиться на время со своей злостью. — Не вас лично — всех вас… Вы ведь даже не обещаете, что выручите его наверняка…
      — Я не люблю давать неисполнимых обещаний. Есть вероятность, что ваш друг уже мертв. А вот вам лично, вашей подруге и дочери мы можем помочь гарантированно. Лучшие условия жизни, лучшее образование… Соглашайтесь!
      — Что ж, — Рипли поморщилась. Ей было противно. Противно все… — Я согласна. Только если вы обманете меня — я не буду молчать.
      — Ну… Во-первых, нам незачем вас обманывать — просто невыгодно. А во-вторых, что вы можете сказать? Вам остается только поверить нам на слово… А насчет вашего бывшего Священника — приказ будет отдан немедленно… Можете помолиться за то, чтобы поисковой группе повезло.
      — Замолчите, — снова сжала кулаки Рипли.
      — Молчу… Так разговор окончен?
      — Да, и убирайтесь побыстрее!
      Она зло выдохнула последнюю фразу и опустилась в кресло — единственную по-настоящему удобную мебель здесь, на станции.
      «Ну что ж, Элен, — обратилась она к себе, — можешь поздравить себя с достойным вступлением на политическую арену… Ладно, только бы со Священником ничего не случилось. В конце концов, он один стоит всех политиков вместе взятых, и если уж мне не обойтись без лжи — то пусть она пойдет на благо хоть кому-то… Только бы они не солгали! Только бы успели его выручить… А я… Что ж, попытаюсь объяснить свой поступок Шеди и Скейлси — может, они меня и простят…»

      Издали сооружение напоминало старинную крепость: на несколько метров из земли поднимались шероховатые стены из камней, скрепленных между собой темно-красной глиной. Такие укрепления строились около двух тысяч периодов назад, когда шли еще междоусобные войны и цивилизация лишь только зарождалась. Более поздние сооружения смотрелись гораздо солиднее, ранние — почти не существовали как таковые. Дикие предки предпочитали выкапывать в земле ямы, закрывая их сверху прочными решетками; лишь в глубине сплетения подземных ходов возникали площади для собраний и общие залы. Позднее необходимость заниматься земледелием выгнала подземных обитателей наружу — и вот тогда решеткам пришлось подняться над землей, опираясь где на плотно уложенные бревна, где на такие вот каменно-глиняные стены.
      Один из углов укрепления был разрушен. Возле него, поминутно оглядываясь, копошились светлые фигуры, лишенные хитина. Двигаться без наружного скелета, тем более — поднимать камни им было нелегко, и работа продвигалась с черепашьей скоростью.
      — Ну что, Новый? — остановил бывшего Священника Вожак. — Видишь наш собственный Город? Повторяю: он существует только для настоящих мужчин, и тебе предстоит доказать свое право в нем находиться. Ты — грамотный, а это уже нечто… Кстати, как тебе нравятся эти стены?
      — Среди вас были историки, — уклончиво ответил Новый.
      Укрепления, подобные этим, оттого и не прижились, что их рано или поздно разрушали хищники, соседние племена, а то и просто дожди (вода скапливалась за стенами и заливала нижние пещеры и норы).
      — Среди нас много кто был — да не все остались, — смех и одобрительные жесты послужили дружным отзывом на эту несмешную шутку. — Так ты разбираешься в строительстве, Новый?
      — Слабо, — признался Священник. — Единственное, что я действительно знаю из необходимых в таких условиях ремесел и умений — так это медицину.
      — А медицина-то нам как раз и не нужна! — весело сообщил один из явных калек. — Кто не выжил — тот сам виноват. Этот мир не для слабаков!
      — Тише, Рваный! — остановил его Вожак. — Иногда и медики бывают полезны… Нет, это просто забавно, что Новый был Священником, — прямо скажем, редкая птица! Да, Новый, забыл предупредить тебя: Простых у нас нет. Так что щупальцами придется поворочать.
      Похоже, Вожак ожидал бурной реакции, да и не только он: двое из его компании предупредительно приняли боевые позы, — но Новый даже не был удивлен.
      — Пятьсот периодов назад деление на три категории было слабо выражено, — вспомнил он слова Шеди. — Женщины принимали решение и сражались наравне с мужчинами, мужчины не брезговали работой, да и Простые порой показывали, что их ум не умер, а только дремлет. Каждый умеет делать что-то лучше, чем другие, но это не значит, что нужно себя ограничивать… Я готов работать.
      — Ты гляди! — восхитился калека.
      — А чего ты хочешь? — толкнул его беспалый. — Священники — они все не такие, как мы.
      — Да врет он…
      — И Историк об этом говорил…
      Вожак взмахнул щупальцем — и все голоса сразу же стихли.
      — Хорошо, Новый, что тебе не надо ничего объяснять… Кривая Нога, отведи его на стройку. Рваный, твоя очередь быть надсмотрщиком. Кривой, Трещина и Битый Панцирь — на поле… Эй, Новый, если докажешь свою старательность и честность, потом тоже будешь ходить за овощами. Пока мы тебя не знаем… Всем ясно? Потрошенный остается со мной, Разные Глаза — на кухню. Все. По местам. И еще раз напомните новичку, что лентяев и непослушных мы не любим. После каждого предупреждения следует наказание, после третьего — при малейшем ослушании — смерть. Приятной вам работки!
      — Пошли, — Рваный несильно ударил щупальцем новичка — тот вздрогнул с непривычки, вызвав у окружающих новый приступ смеха.
      Кривая Нога — один из самых «целых» изгнанников — поковылял вперед. Его ноги и в самом деле не отличались прямотой, хотя зажившие царапины на боку бросались в глаза гораздо больше.
      — Ну, чего стал? — новый удар Рваного оказался чувствительней: Священник напрягся, но промолчал, трогаясь с места.
      «Да, вначале эти ребята показались мне не такими… Борьба за жизнь часто ожесточает души — мне надо все время помнить об этом. И не следует обижаться за их неуместное веселье. Я должен смириться с их правилами игры. Должен… Иначе я действительно немного стою. Будем считать, что я просто попал в прошлое — эта часть мира и впрямь находится будто бы вне времени…» — Эй, Новый… Ты чего молчишь? — снова подтолкнул его Рваный. — Расскажи что-нибудь… Ведь ты небось врал, говоря, что тебя осудили за государственную измену… Я в жизни не слышал, чтобы со Священниками такое случалось… Небось с бабой трахнулся, а потом замочил ее, чтоб скрыть следы, так? Расскажи, не стесняйся. Здесь мы все любим рассказчиков.