— Попрошу присяжных занять свои места, — несколько неловко произнес Тьюпи, напросившийся на роль председательствующего и сам того стесняющийся. Санитар искренне верил, что только он сможет хоть как-то поддержать порядок, если страсти начнут брать верх над здравым смыслом.
      «Залом суда», за неимением ничего лучшего, был все тот же двор возле бассейна. Вытащенные на улицу диван и стол, полуприкрытый покрывалом, изображали судейскую кафедру, на места для «присяжных» ушли все стулья, кресла и даже оба шезлонга, на один из которых тотчас взобралась косоглазая и, кажется, задремала. И все же, несмотря на все эти наивные декорации, предстоящий суд не казался пародией на судопроизводство: что значит такая мелочь, как обстановка, когда речь идет о человеческой жизни? А о жизненных ценностях сразу многих людей? За них они тоже пожертвовали бы своими жизнями, — стало быть, это только увеличивало стоимость выставленного на кон обеими сторонами.
      Хуже всех смотрелась Синтия. Несмотря на транквилизатор, всученный ей перед судом санитаром, она выглядела бледной и измученной. В сторону Эдварда девушка и вовсе старалась не смотреть, да и перед своим неожиданным супругом она испытывала все нараставшее смущение, словно в чем-то его обманула.
      — Господин прокурор — ваша речь…
      Дик встал. Все выдавало в нем волнение: от возбужденного блеска в прищуренных глазах до возникших лишних движений — мелких, напоминающих порой судорожные подергивания. Его речь была не готова; все, что складывалось в его голове до разговора с Синтией, а затем и с Варковски, забылось. Рассчитывать оставалось только на импровизацию.
      — Господа, я думаю, вы все и так хорошо знаете этого человека. Его разоблачали уже десятки раз, хотя преступлений на его совести наверняка куда больше. Не раз звучали и обвинения в его адрес. Но обычно адвокаты, — Дик метнул в сторону Эдварда сердитый взгляд, — всякий раз ухитрялись замять дело и не довести его до суда. Затем начинали отказываться от дачи показаний свидетели, пропадали улики… Все мы знаем, насколько «эффективно» работает наше судопроизводство, когда речь заходит о таких людях. Тот суд, который сейчас предстоит, должен быть судом совести — пусть она подскажет правильное решение, а не масса формальностей с прямыми и косвенными уликами, и что там еще используется у них. Я думаю, нам не следует мелочиться — мы вспомним тут только самые крупные преступления. А чтобы не погрешить против законности — преступления уже доказанные, как, например, то, о котором говорилось в недавней передаче. Итак, на сегодня я хочу предъявить Компании в лице ее Главы обвинения: вы виновны в гибели звездолета «Nostroma», ответственны за смерть обитателей Фиорины-261, а также за смерть колонистов на LB-426 и посланного туда десантного транспорта. Мало того — все эти люди были принесены в жертву ради создания биологического оружия. Также на вашей совести лежит убийство представителя внеземной цивилизации, не желавшего первым причинять никакого вреда людям. Кроме того, то, что происходит сейчас на Эпсилон-Кси…
      — Не надо, — нервно перебила его Синтия и тут же испуганно замолчала.
      — Судя по всему, наш… курорт атакуют сейчас как раз родственнички того убитого. Это — уже другой вопрос, но неоспоримо, что Компания своими действиями поставила под удар все человечество. Этот пункт обвинения можно квалифицировать как измену, причем не только Родине — но и всей Земле. Я не хочу сейчас вспоминать, что было, например, с новой моделью атмосферного процессора, — к счастью, пока они работают нормально, — но зато многие из вас могут вспомнить, что инженер, попробовавший возразить против применяемой конструкции, очень быстро погиб, так и не успев представить комиссии свои доказательства. Можно вспомнить и еще целый ряд таких случаев — но я обещал, что не стану приводить бездоказательных на сегодня обвинений. И — последнее и главное — это сам факт наличия у Компании военных лабораторий, создающих все новые и новые виды смерти. Это изначально подло и аморально. На мой взгляд, каждое из этих преступлений заслуживает, чтобы обвиняемый был приговорен к смерти. Что уже говорить о их совокупности!..
      Ладно. У меня пока все. Ребята… простите, господа, кто-нибудь из вас хочет добавить к обвинению новые пункты?
      — Я хочу! — поднялся с диванчика Кейн. — Я хочу напомнить об одной вроде бы мелкой детали. Меня зовут Кейн. Джон Кейн. Пусть этот человек, — его рука указала на ссутулившегося Лейнарди, — вспомнит, где он слышал это имя.
      — Обвиняемый, — подал голос Тьюпи, — вам задали вопрос.
      — Я не знаю, — тяжело проговорил Глава Компании, бросая взгляд в сторону Эдварда. Похоже, тот что-то вспомнил — брови его нахмурились.
      — Что ты хочешь этим сказать? — обратился председательствующий к Кейну.
      — Почти ничего. Во всяком случае — немногое. Всего два поколения назад наша семья была довольно богатой. Мой отец был еще «в проекте», когда дед улетел зарабатывать деньги на звездолете «Nostroma». Из-за того, что Компания не признала его погибшим, она отказалась выплачивать компенсацию по утрате кормильца, и все, что было у бабушки, уплыло за несколько месяцев. Работать она не могла… Ни у моего отца, ни у меня не хватило денег на образование. Можете считать это дополнение личным, но я привел его в качестве примера. Неизвестно еще, сколько человек было отброшено к нищете, как моя семья, сколько погибло в безвестности, не имея возможности стать собой по простой причине нехватки средств… А гибель почти любого астролетчика недоказуема. Я сказал.
      Кейн сел, тяжело дыша.
      — Ну, кто еще желает высказаться? — сжав кулаки, обратился к друзьям Дик.
      — Да мерзавцы они — вот и все, — поморщилась Линда. — Нет той дряни, которая не совершалась бы с их прямого если не участия, то позволения. Все куплено, все продано — о чем тут еще говорить?
      — Это не конкретно, Линда, — заметил Тьюпи.
      — А мне плевать. Еще не хватало, чтобы мы скатились сейчас в формалистику и игру в законность. Пусть Компания играет в нее там — а мы будем последними идиотами, если упустим шанс с ней поквитаться. Они сделали из всех нас, да и из многих других НИКОГО! Если ты возьмешься за оружие — ты преступник, а если не возьмешься — то пустое место, на которое можно плевать. Достаточно?
      — Эмоции, Линда! Обвинения так не формулируются.
      — Я же сказала — плевать мне на это! Если вам хочется поиграться — играйтесь. А если у вас не хватит духу отправить его на тот свет — я вам помогу.
      — Даже если вдруг его все оправдают? — удивленно посмотрел на нее Тьюпи. Он не ожидал от Линды такой агрессивности.
      — Ну, это мы еще посмотрим, — скрипнул зубами Дик. — Оправдывать его еще никто не собирается. Все! Спрашиваю в последний раз: еще кто-нибудь хочет высказаться или нет?
      Взгляд председательствующего поочередно останавливался на озлобленных и недовольных лицах, и люди по очереди отрицательно качали головами.
      — Стейнтейл? Синтия?
      — Хорошо, — нехотя отозвалась девушка. — Я могу кое-что добавить… или, скорее, уточнить. Дик… эти существа, что нападают на людей тут, у нас, — на самом деле не те существа. Это полуроботы, живое оружие. Опыт удался… И, если можно, разреши мне сказать тебе несколько слов наедине.
      — Здесь суд, — напомнил Тьюпи. — О личных делах вы будете говорить потом.
      — Но это имеет отношение к делу, — говорить Синтии становилось все трудней.
      — Тогда говори прямо.
      — Я… не могу, — она опустила голову и замолчала. — Но я считаю, что это обвинение должно быть снято. Тьюпи… в судебном заседании будет перерыв?
      — Говори сейчас, — повернулся к ней Дик. — Ты не должна ничего скрывать…
      — Нет, — Синтия стиснула зубы.
      — Друзья, не будем терять времени. Если эти существа — вышедшее из-под контроля оружие, тем хуже для Компании. Больше желающих выступить нет?
      Ответом послужило молчание.
      Все глаза смотрели сейчас на понуро сидящего связанного человека: туповатые, мутные, светящиеся острой болью, обиженные, ненавидящие, сердитые… Черные, серые, карие, голубые, зеленоватые — русалочьи…
      Тихо плескались волны.
      — Ну ладно, — кашлянул Тьюпи. В молчании было что-то такое, что настораживало и даже пугало его. — Продолжим, — он наморщил лоб, стараясь вспомнить, как должна выглядеть реальная судебная процедура, но так и не смог. — Сейчас должен начаться опрос свидетелей. Они у нас есть?
      — Вроде… — запнулся и Дик.
      — Есть еще та женщина.
      Дик с укоризной посмотрел на председательствующего: он понятия не имел, какие вопросы можно задавать свидетелям.
      — Рикки, приведи ее, — предложил Тьюпи и снова наморщился. — Может, дадим выступить адвокату?
      — Наверное, рано, — отозвался Кейн.
      Процедура и в самом деле выглядела как-то куце.
      — Вообще, это не по правилам: защитительная речь должна прозвучать в самом конце, — спокойно отозвался Варковски, — но мне есть что сказать. И немало. Так как, господин… прокурор, — обращение прозвучало не без ехидцы, — у вас есть вопросы к свидетелю? Только честно.
      — Это мое дело, — огрызнулся Дик.
      — Ну так как — мне дают слово?
      — Нет, сперва свидетель! — меньше всего Дику хотелось уступать этому человеку.
      Тем временем подоспел и Рикки, ведущий за локоть недовольную Цецилию, которая все же непостижимым образом смогла соорудить на голове подобие приличной прически.
      — Доброе утро, — не глядя ни на кого, произнесла она. — Мне кто-нибудь объяснит, что все это значит?
      — Перед вами суд, мадам, а вы вызваны в качестве свидетеля, — поведал ей Тьюпи, стараясь сохранять полную серьезность: что-то подсказывало ему, что появление этой женщины грозит превратить трагедию в комедию.
      — Оригинально, — прошипела Цецилия. — И кого судят?
      — Компанию, — шепнул ей Рикки. — Вы присаживайтесь сюда…
      Он указал ей на еще оставшийся свободным шезлонг. Цецилия уселась, вульгарно закинув ногу за ногу, но вдруг заметила Синтию и поза ее сразу стала скромнее.
      — Мадам, вам знаком этот человек? — обратился к ней Дик.
      — Еще бы — не далее как вчера он стал моим мужем, — отозвалась Цецилия.
      — А раньше вы были знакомы?
      — В основном заочно, — Цецилия фальшиво улыбнулась.
      — Вы знаете, за что мы его судим?
      — Нет, но надеюсь, вы мне это объясните. Должна же я знать, чем занимается моя половина! — не без аффекта выговорила Цецилия.
      — А вы что, не знали? — саркастически поинтересовался Дик.
      — Вы знаете… я как-то не успела заметить за ним ничего необычного, — Цецилия развела руками. — А вообще какую организацию вы представляете?
      — Перед вами суд совести, мадам.
      — Занятно… Ну, так что вы хотели узнать? Кажется, я ответила на все достаточно ясно.
      «А бабенка — стервочка, — сделал для себя вывод Дик. — Что и не удивительно…» — Ладно, мадам Лейнарди… Вы знаете о том, что у Компании есть военные лаборатории?
      — А у какой крупной компании их сегодня нет?
      — И вы одобряете это?
      — Знаете, меня они не интересуют. Честное слово, я бы предпочла, чтобы меня распрашивали о парфюмерии, косметике или, на худой конец, о ювелирном деле. — Цецилия все сильнее включалась в игру. Даже если бы она захотела сейчас остановиться, ей вряд ли бы это удалось.
      — И вы не знаете, что ваш муж — убийца?
      — При мне ничего подобного не происходило… Дорогой, кого это ты убил? — воркующим голоском обратилась она к Главе Компании.
      Тьюпи негромко засопел — начинали сбываться наихудшие его опасения. Щеки Синтии запылали.
      — Цецилия… — болезненно поморщился Лейнарди, — ну что вы…
      Гримаса заменила недосказанные слова.
      — Дик… — негромко позвал Тьюпи, — закругляйся с ней. Ты что, не видишь, с кем имеешь дело?
      — Что это значит, молодой человек? — изобразила возмущение Цецилия. — Я должна понимать это как оскорбление, да?
      — У меня больше нет вопросов к свидетелю, — спохватился Дик, но было уже поздно.
      Цецилия вскочила с места, упираясь в бока.
      — И это вы называете судом? Сперва вы держите меня взаперти, затем задаете дурацкие вопросы… Да знаете, кто вы? Вы — комедианты. Паршивые, третьеразрядные комедианты, вот!
      — Рикки, уведи ее!
      — Пойдемте, мадам!
      — Нет, я желаю говорить! — она открыла рот, чтобы выпалить какое-нибудь оскорбление, — и вдруг заметила автоматическую винтовку.
      — Ну, говори. Быстро! — рыкнул Дик, совершенно выбитый из колеи этой нелепой сценой.
      — Да нет, ничего, — не отрывая взгляда от винтовки, сникла Цецилия. — Я согласна уйти.
      Иногда бывает трудно понять, что люди не шутят. Цецилии и в самом деле захотелось поскорее оказаться в более безопасном месте — пусть в доме, под замком, — но не рядом с вооруженными сумасшедшими! Со смертью лучше не играть.
      Когда Цецилия покинула площадку, все снова замолчали.
      — Черт побери! — первым нарушил паузу Кейн. — Я просто не в состоянии продолжать после этого концерта! Какого черта вы ее приволокли?
      — М-да… ситуация… — Дик потряс головой. — Вот что, Тьюпи, давай объявим перерыв — минут на пять… Кофе выпьем, что ли, а потом пусть уже выступает этот… адвокат.

      Убедившись, что в здании никого не осталось, Главный позволил своим братьям отдохнуть и подкрепиться. Сам он не был голоден — на сегодняшний день ему вполне хватило двух человек. Правда, у Главного двуногих был не слишком приятный запах и привкус, но это было уже мелочью. Зато его клетки должны были слиться с его собственными, а вместе с ними — как сильно надеялся монстр — пришла бы и доля опыта жизни в этом мире.
      И еще он знал теперь, для чего нужен ящик. Пусть это было только подтверждением его прежней версии, что ящик является носителем памяти двуногих, — было приятно услышать это от их вожака. Вопрос стоял теперь в том, как сам Главный мог получить сведения из ящика Зоффа. Слово «код» мало о чем говорило ему.
      Искать ящик пришлось недолго, гораздо сложнее было понять, что с ним делать. Всего несколько дней назад Главный наверняка пришел бы к выводу, что эту штуку следует попросту проглотить, а там, внутри, его организм сам сумеет ассимилировать все необходимое. Теперь он так не думал. Против такого метода говорило, например, то, что Главный двуногих этот ящик не глотал — да он попросту и не поместился бы у него внутри. Значит, с ним надо было как-то общаться, оставляя его вот так, снаружи.
      Главный обнюхал компьютер, затем «прощупал» при помощи щекотки, как делал это с замком. Щекотка в голове начала резко усиливаться, переходя в боль, — взаимодействие началось. Электронный инстинкт заставил его придвинуть щупальцами плоскую коробку с кнопками и осторожно прижать некоторые из них. После этого Главному показалось, что кто-то изо всех сил ударил его по голове; перед глазами заплясали жгучие искры, а затем все стихло — и свет, и боль… мелькнул на миг усеянный значками двуногих дисплей — и пропал, превращаясь в цветную мозаику. Два ящика — внутренний и внешний, — казалось, слились в одно целое, и уже стало непонятно, откуда и как текут колющие волны.
      Сложно сказать, сколько это длилось. У монстра и так было плохо с чувством времени, теперь же оно и вовсе превратилось в ничто, правда, определившееся в какие-то цифровые символы. Главный мог сказать по любой из систем измерений времени, сколько часов и минут — вплоть до мили секунды — общался он со вторым ящиком, и в то же время он не знал, много это или мало, — слишком ново и странно это было.
      «Кто я?» — спрашивал он, и волны входили в его мозг, наполняли памятью сперва внутренний ящик, а затем и мозговые клетки. «А кто ты, ящик?» — снова задавал вопрос он, и снова голова его пухла изнутри, распираемая невиданным потоком информации.
      Наконец он понял, что сведения повторяются.
      Щупальце прикоснулось к клавиатуре. Щекотка мелькнула снова и исчезла.
      Монстр встал.
      Первым его желанием было отыскать бутылку с крепким ликером. С2Н5ОН, сахар, фруктовый наполнитель, витамины…
      «Нет, выпьем после. Сейчас есть дела. И первое из них — выйти на главный компьютер. Если мне удастся войти в его банк данных — разве останутся тогда сомнения в том, кто является хозяином этой части Галактики? Главным должен быть сильнейший. История порождает нас — мы порождаем ее. Вот она, истинная преемственность поколений. И неспроста она дала мне этот дар — срастаться с машиной, объединяя в себе лучшее, что есть в компьютере и в человеке… Так, человек… Ладно, будем считать, что этот термин можно применять в качестве эквивалента „разумного существа“. Биологически я более совершенен, чем истинно человеческая раса. Шутки номиналистики… А теперь — за дело. Мне нужно много информации: кто владеет ею, тот владеет историей. Держись, мамаша!» Внезапно Главный ощутил во рту вкус какого-то отвратительного напитка, сильно обжигавшего горло. Привкус его был знаком — он отдавал покойным Зоффом.
      С изумлением Главный обнаружил, что сжимает в щупальце стеклянный сосуд. «Ну и пакость — сущая отрава!» — бутылка ударилась о стену и разбилась.
      В этот момент Главный почувствовал вдруг, что его зовут. Зовут люди, находящиеся на расстоянии почти световой недели, если не прибегать к суперпространственным переходам. Главный сосредоточился, готовясь к новой порции головной боли, но вспомнил вдруг, что может поступить намного проще: достаточно включить специально используемое для таких случаев устройство.
      Вскоре он сидел уже в комнате связи.
      — Господин Президент желает поговорить с господином Зоффом, — сообщил ему глотающий радиоволны аппарат.
      — Зофф слушает, — отозвался Главный, включая изображение.
      Единственное, что ему так и не удалось истолковать, — это почему вдруг так исказилось лицо возникшего на экране человека. Если верить заложенной в его памяти информации, названный «господином Президентом» был очень и очень удивлен.

      В течение всего перерыва Синтия сидела, опустив голову и разглядывая ближайшие цветы на клумбе, многие из которых были вмяты в землю. «Выступление» Цецилии окончательно раздавило ее — она не верила, что теперь хоть когда-нибудь сможет рассказать о том, кто же на самом деле был виноват в нашествии чудовищ на Эпсилон-Кси. Она просто ждала, сама не зная чего, — чего-то ужасного и неотвратимого.