В конце войны Навроцкие уехали из Куйбышева, вернулись к себе, в Воронеж. Год спустя из газет Валериан Сергеевич узнал о смерти старого профессора. Он бросил все, помчался в Воронеж, но на похороны опоздал…

И вот прошел еще год. Война давно кончилась, как вдруг Садовский в коридоре своей больницы встретил Ольгу… Изменилась она до неузнаваемости, и все же это была она, Ольга, Оля, Оленька, которую Валериан Сергеевич никогда не забывал, не мог забыть.

Встреча ошеломила Садовского: он задохнулся от неожиданности, от счастья, готов был на все, а Ольга? Ольга была ко всему безучастна…

Валериан Сергеевич, в общем-то, житейски был не очень практичен, но тут он проявил чудеса находчивости, настойчивости, упорства. В городе его знали, с ним считались, и после бесконечных хлопот ему удалось добиться прописки для Ольги, устроить ее на работу в больницу. Теперь они виделись ежедневно, постоянно. Ольга постепенно оттаивала, оживала. Время шло, и Садовскому становилось все очевиднее, что он не в силах справиться со своим чувством, что жить без Ольги не может.

День ото дня он тянул, не решаясь объясниться с Ольгой, казня себя за собственную нерешительность. Но вот как-то однажды их с Ольгой пригласил к себе на свадьбу молодой врач, работавший под руководством Валериана Сергеевича. Со свадьбы Садовский и Ольга возвращались вдвоем. Валериан Сергеевич провожал Ольгу и вдруг отважился, заговорил… Он сказал все. Сказал, что полюбил Ольгу давно, еще тогда, в первые годы войны, что любит ее все сильнее и если она согласна…

В глазах Ольги Садовский увидел испуг. Нет, не испуг — ужас. Он отшатнулся:

— Простите, Оленька, я не хотел вас обидеть. Если бы я мог предположить, что так вам противен…

— Валериан Сергеевич, милый, что вы говорите? — Ольга взяла себя в руки. — Вы мне противны? Да вы с ума сошли! Если бы я только могла помышлять о замужестве, то о лучшем муже, чем вы, я не могла бы и мечтать. Я так привязана к вам, так вам благодарна. Но я не могу, не могу…

Ольга горько разрыдалась.

Так в тот вечер разговор и кончился ничем. Садовский ничего не мог понять: он знал, что Ольга одинока, что у нее никого нет, ему казалось (да Ольга это и подтвердила), что он ей не безразличен, так почему же она не может стать его женой? Отказ Ольги был каким-то странным, малопонятным, но возобновлять разговор Садовский не стал, не посчитал себя вправе.

…Время шло. Их отношения стали еще теплее, еще ближе: им трудно было пробыть и день друг без друга. И вот разговор возобновился, и вернулась к нему Ольга, сама Ольга… Вскоре она стала женой Садовского.

Ольга была хорошей женой: ласковой, заботливой, близким другом, надежным помощником. Любила ли она Валериана Сергеевича? Трудно сказать. Вряд ли и сама Ольга смогла бы дать исчерпывающий ответ на этот вопрос. Чувство глубокой признательности, искренней привязанности порой принимают за любовь. И так бывает… Во всяком случае, жили они дружно, душа в душу. Правда, случалось, что временами на Ольгу словно что-то накатывало: она мрачнела, становилась угрюмой, молчаливой, но проходил день-другой — и все как рукой снимало, все входило в обычную колею. Ничто, казалось, не предвещало, беды, как вдруг на курорте, в Сочи…

Да, в ту осень, года этак два с небольшим назад, они поехали с Ольгой в Сочи. Ольга ехала на юг впервые. Всю дорогу и первые дни по приезде она была очень оживлена, весела; как никогда, нежна с Садовским. Все ее удивляло, все радовало. Как-то под вечер они отправились вдвоем побродить в знаменитый сочинский дендрарий. Валериан Сергеевич стоял и рассматривал какое-то диковинное растение, а Ольга с интересом глядела по сторонам. Здесь все ей было в новинку. Внезапно она вздрогнула, судорожно сжала руку Садовского и сдавленным, каким-то необычным голосом тихо сказала: «Скорее, скорее домой. В санаторий… Скорее же!..».

Отчего? Почему? Ольга не объяснила. Не сказала и слова. Молчала она всю дорогу до санатория, молчала в ответ на бесчисленные вопросы Садовского и в санатории. Заговорила Ольга только ночью, почти под утро, но как? Что она сказала? И тут ничего… Видя, что Валериан Сергеевич не спит, не может уснуть, Ольга вдруг горько, до истерики разрыдалась:

— Уедем, — твердила она, — умоляю. Уедем завтра же… Завтра…

Как ни пытался Валериан Сергеевич успокоить Ольгу, все было напрасно. Она твердила одно: «Уедем, уедем скорее», никак не объясняя своего поведения, не говоря больше ни слова.

Ночь так и прошла без сна. Сколько Садовский ни ломал голову, он ровно ничего не мог понять: впервые видел он Ольгу в таком состоянии. Что было делать?

Утром, сославшись на головную боль, Ольга отказалась выйти из палаты. Валериан Сергеевич отправился побродить один, осмыслить случившееся. Не получалось: он никак не мог понять, что произошло с Ольгой.

Вернувшись к себе, Валериан Сергеевич застал Ольгу несколько успокоившейся, но по-прежнему молчаливой. Об отъезде из Сочи она больше не говорила. Вечером они даже пошли немного пройтись, но, когда при выходе из санатория встретили двух каких-то незнакомых мужчин, Ольга стремглав кинулась бежать и спряталась в своей палате. Садовский, чуть поотставший, застал ее опять в слезах.

На следующее утро Валериан Сергеевич, более не раздумывая, достал два билета до Куйбышева. Когда он вернулся в санаторий, Ольги в палате не было; возвратилась она к ночи. Услышав, что билеты на поезд у Садовского в кармане, она как-то невесело усмехнулась и, не сказав ни слова, легла. Где она пропадала — не объяснила.

Следующий день прошел сравнительно спокойно. Ольга слегка оживилась, разговорилась с соседями по столу; объясняла им свой внезапный отъезд служебными делами Валериана Сергеевича.

Конец всему наступил на вокзале. Садовский сидел в купе, а Ольга стояла у окна в коридоре, безразлично поглядывая на кишевший людьми перрон. Вдруг, словно кого-то увидев, она приникла к окну, затем круто повернулась и встала в дверях купе. Она тихо произнесла: «Прости. Прости и прощай. Я не могу с тобой ехать, не могу с тобой оставаться…»

Задохнувшись на полуслове, Ольга подавила рвавшееся из ее груди рыдание и кинулась к выходу из вагона. Поезд уже набирал скорость…

Валериан Сергеевич не сразу пришел в себя, не сразу сообразил, что произошло, но, и сообразив, ничего не понял.

На первой же станции он сошел с поезда и вернулся в Сочи. Где он только не побывал! В санатории, где они жили с Ольгой, на пляже, в многочисленных кафе и ресторанах, в милиции и морге — все было напрасно: Ольги не было и следа.

День спустя все разъяснилось. Садовский встретил симпатичного молодого врача, их прежнего соседа по санаторию. Увидев Валериана Сергеевича, тот с трудом подавил возглас изумления — за прошедшие два-три дня Валериан Сергеевич изменился до неузнаваемости: горе его согнуло, прибавилось морщин, на щеках пробивалась седоватая щетина.

— Понимаю, — быстро заговорил знакомый, бережно подхватывая Садовского под руку. — Все понимаю. Но будьте мужчиной. Она вас недостойна…

— Позвольте, вы о чем? — вскинулся Садовский. — Что вы знаете?

Собеседник на мгновение замялся.

— Видите ли, — начал он осторожно. — Я знаю все. Вчера я был в Адлере, на аэродроме. Провожал приятеля…

— А мне-то какое до этого дело? — с несвойственной ему резкостью перебил Садовский. — Какое мне дело?!

— Минутку терпения. Так вот: на аэродроме я встретил… Ольгу Николаевну. Не одну. С каким-то военным, кажется, подполковником. Они улетели. Вместе…

Все. Это был конец. Конец дикий, нелепый, необъяснимый. Так вот что значили слезы Ольги, ее истерики, бегство. Искать далее не имело смысла, и день спустя Садовский уехал в Куйбышев. Один…

И все же Валериан Сергеевич не мог забыть Ольгу, вычеркнуть ее из памяти. Может, все это не всерьез, думал он, просто увлечение? Ведь Ольга еще молода. Может, она одумается, уже одумалась, рада бы вернуться к нему, но не отваживается сама на первый шаг? Нет, нет, надо ее найти, помочь ей. А он простит ей все, все забудет, лишь бы вернулась, лишь бы она вернулась…

Но как искать Ольгу? Где? Что за человек, ради которого она его бросила? Где он? Где они? Кто поможет Валериану Сергеевичу в розысках, кто может помочь? Внезапно Валериана Сергеевича осенило: Навроцкая. Конечно же, Навроцкая! Вдова профессора, надо полагать, знает, где ее любимая племянница, что с ней. Ведь и живя с Садовским, Ольга нет-нет да ездила к тетке, переписывалась с ней.

Сутки спустя Садовский был в Воронеже. Увидев его. Навроцкая разохалась, заплакала. Да, Ольга была у нее совсем недавно, да, она получала от нее письма. Ольга в Крайске, с каким-то военным. Фамилия его Черняев… Капитон Илларионович Черняев…

И вот Садовский в Крайске… Прошло больше года, а он все еще не может без содрогания вспомнить эту встречу. Что-то мрачное, зловещее было в этой встрече, в поведении Ольги.

…В тот вечер Валериан Сергеевич, приехав в Крайск, долго стоял возле дома Ольги, поджидая, не покажется ли она на улице. Ее знакомую фигуру он узнал издалека и, забыв все, кинулся навстречу. Увидев его, Ольга смертельно побледнела, судорожно схватила за руку и втащила в подъезд. Она стояла в подъезде, продолжая держать Валериана Сергеевича за руку, и молча плакала, да так горько…

Первым пришел в себя Садовский. Он бережно высвободил свою руку и повел Ольгу по лестнице вверх, в ее квартиру. Но едва они очутились в комнате, как Ольгу словно подменили. Лицо ее исказилось. Не то с ужасом, не то с ожесточением (Садовский так и не разобрался) Ольга потребовала, чтобы он ушел, уехал, уехал немедленно, навсегда. Она и слушать ничего не хотела, истерически повторяя одно: «Уходи, уезжай, мы не должны быть вместе, не должны…»

Валериан Сергеевич порывался хоть что-нибудь сказать, как-то объясниться — напрасно. Ольга металась по комнате, от двери к окну и от окна к двери, без конца твердя: «Уходи, уходи…»

Что было дальше, Садовский вспоминал с трудом. Все словно заволоклось туманом. Кажется, он кричал, а может, кричала Ольга? Вывел его из этого нелепого состояния оглушительный стук в дверь. Он осознал, что находится в чужой квартире, что между ним и Ольгой все кончено, и кончено навсегда. Тогда он распахнул дверь и кинулся прочь из этой комнаты, из этой квартиры, из этого города. Да, все было кончено навсегда…

Время шло, а мысли об Ольге не исчезали, воспоминания преследовали Садовского неотступно. Почему все же она ушла? Почему так странно, так не похоже на себя держалась в Крайске? Почему, почему, почему? Вот и сейчас, уныло бредя по пустынной набережной, Садовский думал все о том же. Ему и в голову не могло прийти, что есть на свете другой человек, который в эту минуту так же думает об Ольге, о причинах ее ухода от него, об их взаимоотношениях. Думает о том, кто же все-таки такая на самом деле та женщина, которая носит имя Ольги Николаевны Величко?

Этим человеком был майор Миронов.

Вот уже несколько суток Андрей находился в Куйбышеве, собирая сведения о Садовском и Величко, обдумывая возможность беседы с Садовским. Казалось бы: чего проще? Надо побеседовать с Садовским — так пригласи его, беседуй. Но Миронов прекрасно понимал, что в данном случае как раз такое простое решение и невозможно: слишком много тумана было вокруг Величко. Да и в ее отношениях с Садовским тоже не все было ясно. Взять хотя бы рассказ Зеленко… И вообще, с той минуты, как стало известно, что Ольга Николаевна Величко вовсе не Величко, что под именем героически погибшей партизанки скрывается неизвестно кто, таинственная записка приобрела куда более серьезное значение, чем прежде. Возник десяток новых вопросов: кто она, эта женщина, бывшая жена Черняева, присвоившая имя Величко? Как она это сделала, зачем, с какой целью? Как попали к ней в руки документы погибшей комсомолки? Где, наконец, находится она сейчас, почему скрылась из Крайска, обманув всех, даже своего прежнего мужа — Черняева?

Не исключено, что Садовский мог дать ответ на многие из этих вопросов, но можно ли с ним откровенно говорить? На чьей он окажется стороне? Миронова? А вдруг нет? Вот это и должен был выяснить Андрей, прежде чем решить: можно ли говорить с Садовским или нет?

В первые же дни пребывания в Куйбышеве Андрей выяснил, что Садовский прожил с мнимой Величко около десяти лет, чуть не с самого окончания войны. Все, с кем беседовал Миронов, говорили о нем только хорошее. Валериан Сергеевич жил и работал в Куйбышеве лет двадцать, если не больше. Фигурой он в городе был приметной: заслуженный врач, чуткий, отзывчивый человек. Правда, как отмечали все, с кем под различными предлогами встречался Миронов, в последние год-два после ухода жены Валериан Сергеевич заметно изменился: стал нелюдимым, замкнутым. Но врачом по-прежнему оставался превосходным, человеком незлобивым, деликатным. Садовского не порицали: его жалели.

Да, казалось бы, с Садовским можно говорить прямо. Все говорило за это, все… если бы не одно «но». Дело в том, что, собирая сведения о Садовском, Миронов выяснил, что весной этого года, точнее, двадцать шестого мая, то есть ровно за два дня до отъезда мнимой Величко из Крайска, Садовский вдруг исчез и около десяти суток не появлялся. Он внезапно взял отпуск за свой счет и куда-то уехал, никому ничего не объяснив. Где он находился, тоже никто не знал.

Вот пойди тут и беседуй с ним! Могло статься, что между поспешным и труднообъяснимым выездом Садовского из Куйбышева и исчезновением мнимой Величко из Крайска существует связь. Какая — выяснять и выяснять, но… существует.

«Нет, — говорил себе Миронов, — пока не выясним, где был Садовский между двадцать шестым и тридцатым числами мая, о беседе с ним нечего и думать!»

Легко сказать: «пока не выясним», а как это выяснишь, если никто ничего не знает?

Трудно сказать, как бы решил Андрей вставшую перед ним задачу, если бы не счастливый случай. Впрочем, генерал Васильев любил повторять, что случай в чекистской работе выпадает на долю не удачливого и везучего, а умного и настойчивого.

Беседуя с разными людьми, собирая по крохам сведения о так называемой Ольге Величко и ее бывшем муже, Миронов как-то разговорился со старой нянечкой, долгие годы проработавшей в той же больнице, что и Садовский.

— Так, — говорила старушка, — так. Значит, больницей нашей интересуешься? Что ж, это хорошо, потому как больница у нас хорошая, есть чему поучиться, и врачи хорошие. Разные, конечно, но в общем-то ничего, хорошие. Ну, а уж кто особливо к больным душевный, заботливый, так это Валериан Сергеевич, значит… Садовский. А еще Василий Митрофанович был. Проскурин. Очень они промеж себя дружили. Только Василий Митрофанович уехал, он теперь в Ставрополе. Вы места-то наши небось знаете? Это верст сто вверх по Волге будет. Ставрополь Волжский прозывается. Валериан Сергеевич когда и в гости к нему съездит, а как вернется, обязательно мне привет передаст. Это уж как водится. Очень они оба с Василием Митрофановичем меня уважают.

Что? Когда последний раз Валериан Сергеевич привет от Василия Митрофановича передавал? Да, почитай, с полгода назад. Точно не помню. Весной вроде это было… Никак, после троицы…

«Весной, — думал Миронов, — опять весной? А что, если?..»

Следующим утром, взяв в областном управлении милиции быстроходный катер, Миронов двинулся вверх по Волге. Через три с небольшим часа хорошего хода он был в Ставрополе.

Проскурина, главного врача местной больницы, Андрей нашел сразу и, поговорив с ним о том о сем, между делом спросил, не скучает ли Василий Митрофанович здесь, в Ставрополе, не тянет ли его обратно в Куйбышев, поддерживает ли он связь с больницей, где работал раньше, с прежними товарищами.

— Как вам сказать, тянет ли в Куйбышев? — задумчиво сказал Проскурин. — Ведь ехал я сюда по доброй воле. Конечно, условия для работы не те, но дело интересное, самостоятельное. Да и дел, дел… — Проскурин усмехнулся. — Тут не то что о прошлом помечтать, а, бывает, присесть на минутку не присядешь. Не до того. Что же до товарищей, так они меня не забывают, нет-нет, а кто и приедет. Места-то у нас знаменитые. Красотища неописуемая. Особенно летом хорошо, да и весной… Тут тебе и охота, и рыбалка…

— Ну, раз рыбалка… — понимающе кивнул Миронов. — Сам грешен. Что ж, и этой весной кто приезжал? Весна-то была холодная, ненастная.

— Да, весна в этом году не порадовала, а приезжать все же приезжали. Друг у меня есть, Садовский — может, слыхали? Мы не один год в Куйбышеве вместе работали; вот он и приезжал. Большой души, доложу вам, человек и великого благородства. Обидно, что жизнь с ним так неласково обошлась.

— Что, — участливо спросил Андрей, — беда какая случилась?

— Беда? Можно сказать и так. С женой у него… Ушла она, бросила Валериана. Тяжко ему. Э, да что об этом говорить… — Проскурин горестно махнул рукой.

Чувствуя, что беседовать на эту тему Проскурин не расположен, Миронов не стал настаивать. Он вернулся к разговору о рыбалке.

— Значит, говорите, Садовский рыбачить приезжал? Небось ранней весной, в половодье? Нет лучше времени!

— Да-а, — мечтательно протянул Проскурин, — в половодье хорошо! Только Валериан приезжал не ранней весной, попозже, в конце мая. Даже точно скажу — двадцать шестого мая. День рождения у меня, понимаете? Вот он и приезжал. Посидели мы вечерком, отвели душу, а наутро он и укатил… Так-то!

Миронов на мгновение задумался: значит, Садовский уехал из Ставрополя двадцать седьмого мая, но куда? Где он находился в день отъезда Величко из Крайска? Может, Проскурин даст ответ на этот вопрос?

— Что ж, — безразличным тоном заметил Миронов, — выходит, ваш товарищ приехал в такие благословенные места и, пробыв сутки, так и вернулся в Куйбышев, даже не порыбачив? Зря!..

— Чего не скажу, того не скажу, — возразил Проскурин. — Может, и рыбачил. Валериан в Куйбышев не сразу вернулся, он еще к Захарьичу заехать хотел, по лесу денек-другой побродить. Он это любит…

— К Захарьичу? — не понял Андрей.

Проскурин снисходительно усмехнулся:

— Сразу видно, что вы из приезжих. У нас Захарьича не то что в Ставрополе, но почти весь Куйбышев знает. Знаменитый старик! Далеко за семьдесят, а любого молодого за пояс заткнет. Лесничим он работает тут, невдалеке. Ну, и рыбак, и охотник отменный. Такие места знает!.. К нему в сезон чуть не все куйбышевское начальство съезжается. А с Валерианой они старинные друзья…

— Василий Митрофанович, будьте человеком, — загорелся Миронов, — порекомендуйте меня Захарьичу, скажите, как его разыскать? Вот бы денек-другой порыбачить. Люблю!

Не то чтобы Андрей был заядлым рыбаком, хотя изредка в компании и ездил на рыбалку, случалось, но Захарьич был ему нужен, чтобы окончательно уточнить, где был Садовский двадцать седьмого, двадцать восьмого, двадцать девятого мая, встречался ли он в эти дни с так называемой Величко. Ради этого не жалко было пожертвовать не то что днем или двумя, а если потребуется, хоть неделей.

Недели, однако, не потребовалось. Прорыбачив с Захарьичем день и переночевав в его лесной избушке, Андрей выяснил все, что требовалось. Со слов Захарьича, которого Миронов без труда навел на разговор о Садовском, Андрей узнал, что Валериан Сергеевич приехал к старому леснику прямо от Проскурина, следующим утром после дня рождения Василия Митрофановича, и прожил неделю безвыездно. Все это время они провели вместе, вдвоем, никто больше не появлялся. Следовательно, со своей бывшей женой Валериан Сергеевич в эти дни не встречался и к ее исчезновению из Крайска причастен не был.

Последние колебания у Миронова исчезли, и в Куйбышев он вернулся, окончательно утвердившись в том, что разговаривать с Садовским можно и сделать это надо безотлагательно. В тот же вечер Андрей пригласил Валериана Сергеевича.

Беседа с Садовским не обманула ожиданий Миронова. Сдержанно, спокойно, без всякого выражения рассказывал Валериан Сергеевич об Ольге, об их отношениях. Нет-нет, а при упоминании об Ольге у Садовского прорывались нотки глубокой горечи, неизжитой обиды и тоски, но он тут же спохватывался и снова глухо и неторопливо продолжал свое повествование. Да, судя по тому, как он рассказывал, могло показаться, что все в нем перегорело. И все же рассказ Садовского с первых же минут захватил Андрея, захватил целиком.

Вопросы Миронов задавал спокойно, неторопливо, с самым невозмутимым видом, ничем не выдавая своего волнения, а взволноваться было от чего.

Валериан Сергеевич начал с истории своего знакомства с Ольгой в семье профессора Навроцкого, в первые годы войны. Туман, который висел над прошлым мнимой Величко, стал рассеиваться. Андрей не спешил, не торопил Садовского, хотя ему и не терпелось узнать, как воспитанница Навроцкого получила вдруг фамилию Величко. Садовский же, рассказывая об Ольге, об ее прошлом, фамилию ее не называл.

Когда Валериан Сергеевич перешел к появлению Ольги в Куйбышеве после возвращения из плена, волнение Андрея Ивановича возросло. Значит, она была в плену? У немцев, а потом, по-видимому, у американцев (ведь вернулась она спустя два года после окончания войны из лагерей для перемещенных лиц)? Это было новостью, и новостью важнейшей. «Вот откуда, — мгновенно мелькнула у Андрея мысль, — стала она Величко, если только тут нет совпадения».

— Простите, — безразлично вставил наконец так волновавший его вопрос Миронов, — а почему, выйдя за вас замуж, Ольга Николаевна не приняла вашу фамилию?

— Почему? — переспросил Садовский. — Сказать по совести, меня никогда не интересовал и не волновал вопрос, какую фамилию носит моя жена, но у Ольги были свои соображения, по которым она не хотела менять свою фамилию на мою.

— Что за соображения?

— Фамилия Величко была ей дорога, и она никакие хотела ее менять.

— Величко? — задал вопрос Миронов. — Это ее девичья фамилия?

— Нет, что вы, — как и прежде, бесстрастным тоном ответил Садовский. — Фамилия Ольги — Корнильева. Величко она стала на фронте. Ольга ведь была радисткой. В партизанском отряде. Дело, как вы понимаете, секретное. Ну, из соображений конспирации, как она говорила, ей и пришлось изменить фамилию. Фамилия эта была ей дорога как память фронтовых лет, поэтому Ольга и не хотела ее менять.

Дальнейший рассказ Садовского был менее интересен: почти все, что он сообщил, в частности о злосчастной поездке в Сочи и уходе от него Ольги, а также о своей поездке в Крайск, было уже известно Миронову. О судьбе Ольги после их последней встречи Садовский ничего не знал. Правда, кое-что в его рассказе об обстоятельствах ухода от него Ольги заинтересовало Миронова. Вернее, заинтересовал не сам рассказ, а те противоречия, которые Андрей заметил в словах Валериана Сергеевича и Черняева. Так, например, Черняев говорил, что «роман» с Ольгой длился у него в Сочи около двух недель, по словам же Садовского получалось, что Ольга ушла от него к Черняеву через день после знакомства с ним. А беседка на берегу моря, лунная ночь, пощечина? Ни о чем похожем в рассказе Валериана Сергеевича не было и речи. Имелись и другие расхождения между тем, что говорил Садовский, и рассказом Черняева. Кто же из двоих грешит против истины? Садовский? Зачем? Тогда — Черняев? А он с какой стати? Но сейчас не это было главным, хотя и с этим со временем предстояло разобраться.

Выслушав в тот же вечер по телефону доклад Миронова, генерал Васильев спросил:

— Значит, говорите, Садовский сказал, что его бывшая жена находилась одно время в лагерях невдалеке от Энска? Весьма любопытно… — Генерал на минуту умолк. — Кстати, Андрей Иванович, ведь этот самый «кузен» Корнильевой — как его? Рыжиков? — тоже, если я не запамятовал, из Энска. Вы об этом совпадении не задумывались?

— Как же, товарищ генерал, думал. Не исключено, что в свете новых данных следы Корнильевой надо поискать именно там, в Энске. Может, лучше бы выехать туда мне самому?..

— Пожалуй, — согласился генерал. — Поезжайте. Только сначала побывайте в Крайске, проверьте, что там делается, а затем — в Энск. Что же касается Корнильевой — такова, кажется, ее подлинная фамилия? — так мы организуем тщательную проверку. Результаты вам сообщим. Да, кстати, давно пора поинтересоваться теткой Корнильевой, Навроцкой, да как следует, поосновательнее. Не там ли скрывается Корнильева? Как вы думаете, не направить ли в Воронеж Луганова, а? Согласны?