-- То-то и оно! -- благодушно соглашался довольный комбат. И лишь потом выяснилось, что все эти "ячейки" и "ступенечки" -- выдумка, что лопатка, притороченная Игнатьевым к ремню, так и лоснится первозданной смазкой, ни разу не вынутая из чехла... Только ручку -- ведь она на виду -- Игнатьев, готовясь к докладу, накануне тщательно вымазал глиной у незамерзшего ключа...
      Так и доигрался Игнатьев до ранения -- хорошо, что и на этот раз отделался, в сущности, легко, мог и погибнуть...
      Чисто, аккуратно смазанная винтовка и оптический прицел, спрятанный в плотный кожаный футляр, были в полном порядке.
      -- Спасибо, комбат, -- сказал Игнатьев.
      -- Я ее, как милую, берег, -- кивнул Тайницкий. -- Были тут желающие: дай, постреляю. Не дал!
      В землянке потемнело, в нее, загораживая вход, протиснулся широкоплечий, пожилой, усатый солдат в шинели с поднятым воротником и шапке с опущенными ушами.
      -- Рядовой Морозюк по приказу комроты, -- с мягким украинским акцентом доложил он. -- Кого сопровождать треба?
      Они вышли из землянки.
      Солнце было высоко и косой тенью делило глубокие траншеи надвое. Хоть и узко, неудобно было в этих тесных, как щели, ходах, они шли быстро, стараясь скорее выйти туда, где, как предупредил Морозюк, "брюхом зашагаемо, бо нимец стреляет"...
      Траншея вползла на бугор и оборвалась: дальше был небрежно вырытый, мелкий, как борозда, ход сообщения. Морозюк выглянул из-за насыпи.
      -- До кустика дополземо, -- объяснил он, -- чуток левее подадимся по-за бугром. А тамотки -- бачите? Песок накидан, то наше укрытие и будет.
      -- Бачу, бачу. -- Игнатьев окинул взглядом округу.
      Плавными ухабами, то сближаясь, то словно оттолкнувшись друг от друга, расползались белые холмы. С вражеской стороны, должно быть, хорошо просматривались ротные позиции. Двигаться дальше, хотя до блиндажа бронебойщиков и оставалась сотня метров, не больше, надо было осторожно.
      Игнатьев скосился на Морозюка. Тот побледнел и, сняв рукавицы, завязывал на подбородке шнурки ушанки. Пальцы Морозюка дрожали.
      -- Ты чего это, солдат? Или простыл? -- успокоительно дотронулся до него Игнатьев. Морозюк зябко повел плечом:
      -- Це так,. Тилько оттиля в тыл як бы легче бу-ло, всэ пидальше... А зараз навстречу ему... -- И признался: -- Боязно, товарищ старшина...
      -- Ну, вояки! -- крикнул Игнатьев с досадой и решительно вылез из траншеи. -- Двигай за мной! Голову ниже!
      Они поползли. Игнатьев, рывками подтягивая тело, вскоре был уже у куста, на который указывал Морозюк, и оглянулся.
      -- Поползаешь, чемпионом по акробатике станешь... -- Игнатьев засмеялся и, увидев на кусте оставшиеся с осени кирпичные ягоды шиповника, протянул к
      ним руку.
      И -- отдернул ее, яростно и быстро прильнул к земле. Почти в тот же миг откуда-то донесся винтовочный выстрел. Пуля твердо ударила в ствол шиповника и лопнула. Куст закачался, сбрасывая снег.
      -- Тикай, старшина! -- охнул Морозюк, вскакивая на колени.
      -- Лежать! -- Игнатьев изо всех сил толкнул солдата, повалил.
      И вовремя. Снова будто треснуло на морозе бревно, и рядом с Игнатьевым ударилась в мерзлую кочку вторая пуля. Брызнув острыми комками земли, она срикошетировала и, уходя в темнеющее небо, запела, как сорвавшаяся пила...
      Игнатьев лежал неподвижно, прислушиваясь к тому, как торопливо стучит сердце прижавшегося к нему человека.
      Время бежало -- и полчаса, и час. Солнце, покраснев, уходило за горизонт. Они по-прежнему лежали у куста, и уродливая тень росла от них по борозде.
      -- Может, пополземо, товарищ старшина? -- спросил Морозюк.
      -- Не на того мы нарвались, друг. Нельзя. Теперь лежи до темноты.
      Когда оранжевая кромка волнистого горизонта погасла, Игнатьев зашагал в сторону блиндажа.
      Морозюк грузно топал за ним.
      Их окликнули. Игнатьев остановился.
      -- Напарник мой,--пояснил Морозюк.
      -- То я, Мамед, -- негромко отозвались из темноты.
      По корявым земляным ступенькам они ощупью сползли к блиндажу. От стены отделилась невысокая фигура второго бронебойщика.
      -- Раз кричу -- почему молчишь? Два кричу -- опять молчишь, -- сердясь, фальцетом сказал Мамед. -- Стрелять хотел.
      -- А стрелять, солдат, после третьего оклика полагается, -- заметил Игнатьев.
      -- Сам знаю. Потому не стрелял, -- отрубил Мамед. -- А ты кто?
      Морозюк пояснил. Мамед рассмеялся, хлопнул Игнатьева по плечу:
      -- Хороший человек! Я гааету читал -- смелый человек. Теперь с нами будешь?
      -- Пока с вами... -- улыбнулся Игнатьев. -- Что слышно, что видно, Мамед?
      -- Все слышно, товарищ старшина. Послушай, пожалуйста. С немецкой стороны долетали неясные, приглушенные расстоянием голоса. Там пели, видно, хором. Песня была игривая, похожая на польку. Потом донесся эбрывок плавной, печальной мелодии, исполняемой на инструменте с высоким певучим тембром.
      -- Немцы, что ли? -- удивился Игнатьев. -- Да рядом!
      -- Двести метров. Я считал, -- доложил Мамед. -- Все слышно. Сейчас флейта играла. Уже три дня играла. Точно говорю. Я знаю. Сам играл, в кружке был. Все слышно, видно плохо.
      -- Что так?
      -- Немец на горе, мы под горой. Слышу -- часа два будет -- стреляют. Еще стреляют. Откуда? Кругом смотрю. Ничего не видно.
      -- Це вин нас с товарищем старшиной споймав, -- вздохнул из угла Морозник.
      -- Так и знал, так и знал! -- воскликнул Мамед. -- Почему, думаю, долго нет? Час нет, два нет. Искать хотел. Не могу искать -- один остался.
      -- А не с бугра ли, где бочка пустая валяется, он стрелял, Мамед? Мамед задумался.
      -- Вчора, колысь одного хлопчика ранило, я чув: оттиля пальнул, от бички, -- подал голос Морозюк, -- тильки левее да к их укреплениям ближе.
      -- Так, так! -- обрадованно подтвердил Мамед.
      Теперь задумался Игнатьев. Лежа под кустом шиповника, чуть было не ставшим для него и Морозюка роковым, и загадывая, где находится вражеский снайпер, он и тогда подумал, что опасность пришла оттуда, с этого пустынного, присыпанного снегом бугра с темной бочкой посередине. Да, да, и чуточку дальше, метров на двадцать, и в створе с бочкой. Это впечатление совпадало с мнением Мамеда и Морозюка. И но-иенькая санинструктор, которую тоже задела пуля, го-иорила Тайницкому о том же... А почему бы, собственно, немцу не устроиться там? Место удобное. Шестерых за три дня -- куда удобнее!
      -- Свет у вас есть какой? -- спросил Игнатьев. -- Только так, чтобы незаметно...
      В стене блиндажа была глубокая, как нора, ниша для отдыха, и Морозюк, шурша соломой, зажег там засунутую в ящик самодельную коптилку из гильзы бронебойного снаряда.
      -- Займемся геометрией, -- сказал Игнатьев.
      Подвинувшись в лаз, Игнатьев гвоздем нацарапал на притоптанном глиняном полу схему расположения батальона, отметил кружками то место, где они отлеживались с Морозюком, блиндаж бронебойщиков и бочку. Затем через нее процарапал прямую линию, обозначавшую предполагаемое направление вражеских выстрелов в сторону первого кружка. Потом прочертил -- "тильки левее да к их укреплениям ближе" -- линию к блиндажу. Две бороздки скрестились.
      Игнатьев воткнул в пересечение гвоздь: -- Вот!
      Морозюк, с любопытством наблюдавший за ним, так и крякнул:
      -- Оно!
      Игнатьев усмехнулся:
      -- Это, солдат, гвоздь, а попробуй возьми его пулей...
      -- Це правда...
      Они помолчали, следя за тусклым пламенем коптилки.
      -- Стой! Кто идет? Кто идет, говорю? -- встрепенулся вдруг Мамед, хватая автомат и высовываясь наружу. _ Второй раз говорю, третий стрелять буду!
      Погасив свет, Игнатьев и Морозюк тоже вылезли из ниши.
      -- Все в порядке, -- успокоил их Мамед. -- Пароль отвечает.
      К ним быстро приблизилась неясная тень.
      -- Кто такой? -- окликнул Мамед.-- Почему не знаю?
      -- Не такой, а такая, -- послышался в ответ женский смешок. -Принимайте медицину, хлопчики, Зина я, Смирнова, санинструктор. -- И, сползая по ступенькам, передразнила Мамеда: -- "Почему не знаю?". Кто это у вас незнайка такой?
      Она присела на корточки, расстегивая повешенную через плечо сумку.
      -- Я бинты принесла, йод, вазелин от мороза и еще кое-что. Да, чуть не забыла, хлопчики: с сегодняшнего вечера принимать по две таблетки кальцекса. Для профилактики. От гриппа.
      -- Так на войне, я чув, хворобы не бывает! -- Морозюк с неудовольствием принял из рук Смирновой небольшой сверток.
      -- Вы чуйте, что я говорю! -- оборвала она. -- Для профилактики, соображай.
      В небе совсем близко громко хлопнула белая ракета. Зина, невольно отшатнувшись к стене, изумленными глазами проводила мерцающую светящуюся дугу.
      Игнатьев увидел ее лицо и уже... не видел ничего, кроме этого лица, по которому торопливо скользили смутные блики... И даже когда ракета погасла и тьма снова поглотила их, он видел это лицо...
      -- Я пойду, -- сказала Зина.
      Он встрепенулся. Хотел что-то сказать, а что -- и сам не знал теперь...
      Она сказала: "Пока!" -- и растворилась в ночи. Только скрипнул снег под ногами.
      Игнатьев живо представил себе холм с бочкой, расположение роты Петрухина. Да, если бы ему самому предложили выбрать на этом холме позицию, он, Игнатьев, устроил бы ее ближе к вершине. Игнатьев представил даже, как бы он оборудовал ее окоп с вогнутым к середине бруствером, чтобы при стрельбе не выделяться над холмом, а для отхода -- траншейку, выводящую за вершину холма: ушел туда -- и ищи-свищи...
      Только бы не сбежал фашист, не спугнуть его раньше срока...
      -- Вот что, Мамед, -- сказал Игнатьев. -- Слетай к лейтенанту Петрухину, скажи: Игнатьев с "рассвета к бочке выйдет, просит, мол, взводных предупредить и прикрыть огнем, когда потребуется. И еще скажи: прошу траншею дальше бугра не трогать пока. Иначе немец услышит-увидит и тягу даст. Усвоил?
      -- Усвоил, товарищ старшина, -- глаза Мамеда сверкнули. -- Вы -- к бочке, они -- прикрыть, траншею за бугром не копать. А вы его, немца, -тук, и нет немца, да?
      -- Видно будет...
      Мамед убежал. Снег под его ногами скрипел долго. У девушки шаг был легче..;
      Снайперские сборы долги. С удивлением наблюдал Морозюк за тем, как тщательно Игнатьев обматывал винтовку марлей, туго и аккуратно натягивал каждый виток.
      -- Чего смотришь? Делай то же. Это тебе не зайцев хлопать, солдат.
      Игнатьев внимательно перебрал маскировочный халат Морозюка и отбросил его.
      ---- Грязный. Снег-то выпал только что... У меня запасной халат есть, его наденешь. И на рукавицы мои чехольчики примерь.
      Придвинув коптилку, он с неудовольствием рассматривал Морозюка, когда тот, считая себя экипированным, объявил о своей готовности.
      -- И" куда спешишь, солдат? Если на тот свет, то мы с тобой еще успеем. Гляди-ка, это что?
      Пришлось Морозюку, забывшему перебинтовать брезентовый ремень винтовки, снова взяться за работу. Халат Игнатьева был ему узок, и завязки, заменявшие пуговицы, неплотно стягивали грудь: когда Морозюк приседал, в прорезь была видна шинель.
      -- Снимай, -- сказал Игнатьев. -- Полотенце есть? Покажи. Чистое? Подшивай. Ты весь, до пятнышка, должен сливаться с местностью, а она белая. Уразумел?
      Когда Морозюк, уже порядком уставший, казалось, сделал все, Игнатьев, к великому изумлению солдата, заставил его прыгать. Блиндаж был низкий, и Морозюк встал на четвереньки.
      -- Не таращи глаза, -- ухмыльнулся Игнатьев, -- слышишь, звякает у тебя в кармане?
      -- Це табакерка...
      -- Сразу две беды. Идешь в снайперы -- о куреве забудь. Он, немец, тебе прикурить и так даст. А "музыкальные" табакерки и все такое громкое только покойники с собой берут.
      Но и это было не все. Принялись за уяснение зада
      26
      чи. Потом договорились о сигналах: левым глазом моргнет старшина -смотреть влево; правым -- туда гляди; оба закроет...
      -- Уперед, значит? -- переспрашивал Морозюк.
      То же и с ногами: куда повернет старшина носок сапога -- туда, получается, и очи навостряй. И пальцы "а варежках в ход пошли -- как поднимет, и плечи -- каким как пожмет, и голова -- куда как наклонит...
      Тем временем вернулся Мамед:
      -- Приказ передал. Порядок будет. Комроты привет говорит!
      Игнатьев и Морозюк залезли в йишу, чтобы поспать. Мамед остался наверху у противотанкового ружья, он должен был разбудить их перед рассветом.
      Они бесшумно проползли под проволочным заграждением. Игнатьев поразился легкости движений своего напарника. Как многое значит для человека настроение! Страх парализует. А сколько сил дает решимость!.. Морозюк рассказал, что на этом участке мины никем еще не установлены, и они поползли вверх, теперь уже по ничейной полосе.
      Прежде чем отойти от блиндажа, Игнатьев остано-пил Морозюка:
      -- Прости, друг, забыл спросить: зовут как?
      -- Иваном... А вас я знаю: Николаем. По батько-"и: Яковлевич, Якыч, значит.
      -- Точно, Иван.:: А твое отчество?
      -- Петро батько був.
      -- Пошли. Как поползем -- в снегу постарайся вы-наляться. Для маскировки,
      -- Разумию...
      Вот и бочка, опрокинутая на бок. Возле нее намело сугроб, пахнущий бензином. Где-то впереди, если расчеты были верны, находилась вражеская засада...
      Дальше они действовали, как договорились еще там, в блиндаже.
      Кругом было тихо. Сбоку, в полукилометре от них, (протарахтела автоматная очередь, но выстрелы звучали, казалось, лениво и сонно.
      Морозюк стал окапываться в сугробе.
      Игнатьев ощупал холодное, мохнатое от инея тело бочки. Днищем она была обращена к противнику. "Повезло!" -- отметил Игнатьев. Еще лучше, что в днище оказалось несколько пробитых пулями дырок. Значит, высверливать их припасенным буравчиком не надо. Теперь, забравшись в бочку, можно будет видеть все.
      Конечно, придется сидеть, скрючившись. А мороз! И железо у бочки не броня: вон дырки какие! Заметит немец -- припечалишься. А что поделаешь?.. Вот бы возмутился комбат, обнаружив его здесь. Лопатку-то Игнатьев передал Морозюку.... И, вспомнив Тайницко-го, Игнатьев стал руками разгребать неширокую канавку от бочки вниз -- на случай, если нужно будет наружу выползти...
      Молва возвела на зайцев напраслину: де и глупы они, и трусливы. Зря! Ведь вот разбежалось подальше от фронта другое зверье, улетели птицы. А что это привлекло внимание Морозюка на запорошенном снежной крупой жнивье? Да он, обыкновенный зайчишка! Ковыляет неторопливо вдоль линии фронта, услышит выстрел -- замрет, а там опять -- прыг да скок, от куста к кусту или вытянется столбиком и глядит кругом, кося глазами.
      Застывший в изумлении Морозюк, не веря глазам своим, наблюдал, как вошел заяц в бочку, обнюхал сидевшего там Игнатьева и, почистив лапами морду, преспокойно удалился. "Це наука! -- в который уже раз пришел в восторг Морозюк. -- Надо же так хо
      ваться!"
      Когда появился заяц, было уже около полудня. Морозюк, не спускавший из своего снежного окопа с Игнатьева глаз, увидел, что тот тихонько потер подбородок, и смекнул: испугается зверюшка -- что немец подумает? И затаил дыхание. А с каким бы удовольствием старый зайчатник задал бы этому ушастому перцу! Тем более что сидели и мерзли они тут со старшиной -- теперь ясно, як билый день, -- напрасно.
      Часы текли, а кругом было и пустынно, и беззвучно. "Повымерли каты или ишо что?" -- размышлял Морозюк. У него и глаза заболели на ярком солнце, и оттого кусты, которым он от нечего делать стал давать смешные названия, уже отсвечивали фиолетово-оранжевым. Вон "Козявка" извивается, как штопор воткнули в бутылку с горилкой. А "Пупырь" торчком вылеза из сугроба. Занятно: если солнце снизится, достанет ли тень от "Ухвата" до "Головешкщ"? "Ухват" выше вскарабкался -- достанет!
      Морозюк снова поглядел на Игнатьева сидя на Корточках, тот застыл там, в бочке. Если бы не голова медленно поворачивающаяся вместе с биноклем ей-ей, подумал бы Морозюк, что со старшиной беда. '"Qfl, терпенье у людины!" -- поражался солдат, он уже готов был разозлиться на это бестолковое безделье втравил его старшина в занятие! Мамед наверное' уже скребет ложкой в котелке, а тут сид^ да жуй 'уткнув усы в снег, сухую колбасу с подмерзщим хлебом
      И вдруг Морозюк насторожился: Тень от "Ухвата" легла мимо "Головешки" и будто на чо-то указала Морозюку. Он напрягся. Так и есть! Брусгвер окопа! Ошибки быть не могло. Невысокий снежныи бугорок искусно разровненный чьими-то руками, а в середине выемка для оружия. Солнечный луч, ско^ЬЗНув вниз, ясно выделил его.
      Морозюк шевельнулся, моргнул правьга гла3ом. Игнатьев ответил так же: и сам вижу, мол. И впрямь' он уже с полчаса глядит сквозь дырку в Ту сторону. "Ой хлопец! Моторный хлопец!" -- похвалу Морозюк '
      Прошло еще минут двадцать. Кац Ни вглядывался Морозюк в обнаруженный бруствер окопа, держа винтовку наготове, там было пусто: "Шт^.то не то\"_.ре_ шил он.
      Но тут Игнатьев стал укладываться в бочке и вскоре по канавке сполз к Морозюку. stq было проделано так тихо, что Морозюк глаза зажмурИЛ( не верЯ: двигается человек, как на экране в немом кино...
      -- Готовься, -- шепнул Игнатьев. QH установил прицел, прильнул к прикладу. -- Надень на ствол в?н_ товки, -- он подал Морозюку тряпицу; _ и как толк. ну -- высуни. Авось клюнет на наживку.
      Не клюнул. Попробовали еще, потом, минут через пятнадцать -- еще. Не помогло. Вражеский окоп безмолвствовал.
      Солнце коснулось верхушки холмц и быстро побежало за гору. На них легла холодная тень
      Тогда, поразмыслив недолго, Игнатьев выстрелил Они замерли, ожидая, что теперь на,чнется. Не нача
      29
      лось. Сверху, где уже резко выделялся на светлом еще небе горбик бруствера, ответа не последовало. Только послышался вдалеке недолгий, как вздох, звук, словно кто-то открыл и закрыл дверь.
      -- Пропади пропадом! -- шепотом ругнулся Игнатьев. От холода ли, от злости у него зуб на зуб не попадал. -- Наверное, ушел...
      -- Ничего, ничего, -- успокаивал Морозюк. -- Не зараз -- пизднийше найдемо.
      -- Теперь ищи его, черта лысого! Морозюк ухмыльнулся:
      -- А може, вин кучерявый?
      -- Курчавый, говоришь? -- задумался Игнатьев на минуту. Слова Морозюка навели его на неожиданное решение. -- А вот мы с тобой и проверим,. закрутим чубчик ему! -- засмеялся Игнатьев.
      -- Як так? -- не понял Морозюк.
      -- А так, -- сказал Игнатьев. -- Мы тут вот дождемся немца. У его окопа! Понятно? Сегодня он выходной взял, а к рассвету опять явится.
      -- А не придет? Мабудь, сменил позицию...
      -- Придет! Придет! Снайперы всегда так!
      -- Ничь же будет! Стрелять як?
      -- А ножом! Прикладом! Или живьем возьмем. Я его знаешь как обработаю? -- Игнатьев вцепился в снег, пальцы хрустнули.
      Морозюк пожевал губами:
      -- Поснидать бы... А там хоть бы шо!
      -- Согласен.
      Игнатьев воодушевился своей внезапной идеей.
      -- Вот что, Иван Петрович. Ты смотайся к нашим, предупреди. А то поднимут панику! Я тут останусь, послушаю, разведаю. Возвращайся быстро, тем же путем. Понял? Однако поснидай. И мне принеси.
      Узнав от запыхавшегося Морозюка о затее, Тай-ницкий, и без того нервничавший и уже поджидавший Игнатьева в блиндаже бронебойщиков, возмутился.
      -- Безрассудство! Дурачество! Под носом у немцев! -- кричал он. -Пропадет ни за грош!
      Морозюк виновато переминался с ноги на ногу.
      Комбат прикинул, к каким последствиям может привести необдуманный шаг Игнатьева, и ужаснулся. Обнаруженный окоп, прикидывал он, не обязательно должен быть засадой вражеского снайпера. Во-вторых, если это даже так, то опытный стрелок -- а этот снайпер был таким -- обзаводится несколькими постами. В-третьих, любая попытка напасть на него вызовет у немцев гвалт, и тогда...
      Больше всего комбат казнил себя: как мог отпустить "эту отчаянную голову", предварительно не взвесив все обстоятельства, не определив совершенно точно задачу, не приказав, когда, где, что и как тот должен делать?
      Мамед, слушая комбата, вздыхал: "Ай, нехорошо!" Петрухин помалкивал.
      Тайницкий вызвал двух разведчиков, опытных, бывалых, по многу раз путешествовавших в расположение противника, и приказал им найти и вернуть Игнатьева.
      -- Где, он покажет, -- кивнул Тайницкий на Морозюка. -- Одно помните: абсолютнейшая маскировка! В бой вступать только в крайней необходимости. Потребуется -- поддержим. Главное -- быстрее назад.
      Впереди -- Морозюк, за ним -- разведчики; они отошли от комбата озабоченные и напряженные. Тайчиц-кий отправился на батальонный наблюдательный пункт: мало ли что может случиться? Надо быть готовым ко всему. И не видел комбат, как Зина Смирнова догнала разведчиков.
      -- Хлопчики, я с вами., Комбат приказал, -- соврала она, не моргнув. Впрочем, они и не заметили бы это-; го в чернильной ночи.
      -- Ясно, -- сказал старший из разведчиков. -- Меня держись, сестренка.
      И снова, вобрав голову в плечи, полз Морозюк, в минуту передышки, со злостью утирая мокрое от снега лицо рукавицей. И снова сильными рывками подтяги-гвался на локтях, толкая вперед уже уставшее тело... ' "Поснидал", -- хмурился он. На сердце у Морозюка было смутно. Беспокойство комбата, человека, сведущего в военном деле, передалось ему.
      Вот и угловатая кочка, о которую по дороге в батальон Морозюк сильно ткнулся лицом. Значит, теперь осталось немного. Перевалить через увал, и порядок... Три тени -- две большие и одна маленькая -- двигались за Морозюком. Останавливались, прислушивались и опять ползли, чтобы спустя минуту снова замереть и прислушаться...
      Вот наконец и она, эта бисова бочка. Морозюк завалился на бок, поджидая остальных.
      И сразу ухватил слухом короткий, как стон, приглушенный и отчаянный возглас:
      -- Иван!..
      Оклик сникнул, словно обрубленный тишиной.
      Это был голос Игнатьева. Он крикнул оттуда, где был окоп немецкого-снайпера.
      Как пружиной толкнуло вперед Ивана Морозюка. Солдат увидел, как там, куда он бежал, пахнул неяркий пистолетный выстрел. И сразу слева, и справа раздвинули тьму ракеты. Дробно залопотали пулеметы. Автоматные очереди завихрились в снегу. Шурша, пролетели, как испуганные ночные птицы, мины, и впереди Морозюка, обдав его воздушной волной, ахнули взрывы.
      В несколько прыжков Морозюк оказался у вражеского окопа.
      -- Мыкола! Тут я! -- прохрипел он.
      "Сапер ошибается раз..." Кому не понятен мрачный смысл этого солдатского завета?.. "А нам не дано и раза!--утверждают снайперы, -- а потому: действуй!" Может быть, об этом и подумал Игнатьев, оставшись в одиночестве на бугре?
      Когда исчез внизу Морозюк, он долго лежал без движения, до мерцания в глазах всматриваясь в темень и напрягая слух.
      Это ему надоело. Ночь едва началась. "Чего я отсиживаюсь?'" -- думал Игнатьев. Он был из тех, кто, сделав первый шаг, обязательно совершает и второй, кто не ждет, а ищет врага. "Заберусь в окоп, все лучше, чем в бочке или в снегу: безопаснее, -- размышлял Игнатьев. -- А явится немец, тут я его и встречу, по-нашему".
      Игнатьев пополз к окопу...
      Это была узкая полукруглая щель с высоким глад
      ким бруствером. Осмотревшись, Игнатьев подобрался
      ближе и заглянул вниз. Пусто. Опустил руку -- стен
      ки аккуратно обшиты тесом. Бруствер был ледяным.]
      "Не дурак! -- похвалил Игнатьев. -- Облил водой, что
      бы снег от выстрела не взрыхляло". j
      32
      В глубь обороны от окопа шел тоже очень узкий -- едва одному пройти -ровик...
      Легкий шорох насторожил Игнатьева, он так и влип в снег. Нет, тихо. "Ну, залез! -- подумал он, представив, как близко вражеские позиции. -Засекут -- не выпустят".
      И все-таки нетерпение заставило его вновь заглянуть в черную впадину окопа, Там, на дне, что-то виднелось.
      Он отложил винтовку и сполз вниз. Сумка! Да, твердая, гладкая офицерская сумка. Игнатьев, не задумываясь, сунул ее за пояс. Ощупывая руками дно окопа, нашел несколько холодных, как льдинки, стреляных гильз, положил в карман...
      И тут словно искры вспыхнули у него перед глазами. Тяжелый удар по голове свалил Игнатьева с ног. Бессильно сползая по стенке на дно окопа, он заметил, что сверху, из ровика, загораживая мутное небо, кинулась на него туманная большая фигура...
      Игнатьев было потерял сознание, но сразу очнулся от резкой боли. Сильные пальцы сдавили ему горло. Ударом ноги он оттолкнул врага, пальцы ослабли. Игнатьев, рывком опустившись вниз, ухватил противника иод колени и опрокинул его.
      Окоп был тесный, как ящик. Упираясь о его шерша-иые стенки, они, дрожа от натуги, сжимали друг друга молчаливой хваткой.
      Немец был в толстом мохнатом свитере, а под ним билось мускулистое тело.
      Потеряв равновесие и свалившись на бок, Игнатьев ныпустил врага, и тот, придавив его ногой, стал бить кулаком по лицу.
      Напрягшись, Игнатьев вывернулся и изо всех сил ударил немца головой в живот. Тот охнул, согнувшись, Иыпрыгнул в ровик. Игнатьев услышал, как щелкнула . планка пистолета. "Каюк!" -- мелькнуло в мозгу.
      -- Ива-ан! -- закричал Игнатьев.
      Лицо его опалило огнем пистолетного выстрела.
      Морозюк заметил бросившегося в сторону от окопа Немца. Вскинул винтовку. Выстрелил с колена раз, вы-f трелил еще...
      33
      Приключения-76
      Кругом начинался бой. Но Морозюк стрелял и стрелял вдогонку беглецу и не мог попасть.
      Рядом разорвался снаряд. Ком земли вышиб из рук Морозюка винтоаку.
      -- Тикай, дура! -- толкнул его подоспевший разведчик в белом халате. И только теперь Морозюк увидел, что творится и на бугре, и на бяажних и дальних
      холмах.
      Была ночь, стал день. Призрачный, неверный. Бегали, вспыхивая на крутых склонах, холодные лучи прожекторов. Коптящие радуги ракет сгоняли со снега причудливые тени. Неистовый грохот пальбы вспарывал воздух.
      Слева, метрах в пятидесяти от Морозюка, появились люди. Они перебегали рядком, припадая к земле, и тогда около них мигали огни автоматов... Что-то с шумом пролетело мимо лица Морозюка, что-то ударило по шапке, и она слетела с головы.
      -- Тикай, говорю! -- заорал разведчик. -- Немцы! -- и ринулся с горы.
      Морозюк увидел внизу, на освещенном снегу, двух человек: тяжело припадая, они несли третьего. К ним приближался, криком подзывая Морозюка, разведчик в белом. Морозюк понял: они несли Игнатьева, и побежал вслед.
      Разведчики прикрывали отход дымовыми шашками. Едкое облако слепило глаза, забивалось в нос, и Морозюк шел наугад, спотыкаясь, падая и вновь поднимаясь...
      Только к утру затих бой.
      Игнатьев открыл глаза. Он лежал на нарах в незнакомой землянке. Лицо и шея его были забинтованы. Пахло нашатырем. От жарко натопленной печурки тянуло горелым.
      -- Эх ты... -- наклонилось над ним свирепое лицо Тайницкого и... тотчас расплылось в улыбке. -- Эх ты... -- повторил комбат и вместо ругательства почему-то потер у Игнатьева за ухом. -- Красавчик... Хорошо он тебя разукрасил...
      За спиной комбата послывался женский смешок. Такой, что Игнатьев тоже засмеялся, но стало больно, и он сморщился, удерживая стон.
      -- Тихо, тихо! -- подошла к нему Зина. -- Лежите, лежите...
      Закружилась голова, и Игнатьев опять лег. Его охватила слабость -- как сон.
      -- Придется поваляться, иоиятао? -- сказала Зина.
      -- Спит? -- услышал Игнатьев сквозь дрему густой' голос Морозюка.
      -- Не видишь? Зачем спрашиваешь? -- одернул его строгий голос Мамеда,
      В сумке немецкого саайлера, которую разведчики принесли вместе с Игнатьевым, Тадницкий обнаружил небольшую, в ладонь, толстую ааписную книжку. Это был дневник. Немец писал настолько мелко, что Таи-иицкому пришлось вывинтить из бинокля окуляр и пользоваться им, как лупой, чтобы разобрать написанное. "Осторожничал, фашист, и зрение у него отличнейшее", -- решил Тайницкий. Немецкий он изучил еще в университете до войны -- язык возможного противника, говорили тогда, -- и прочитать дневник ему было вдвойне интересно: о чем там разглагольствует "чистопородный ариец" и нет ли полезных сведений.
      Тайницкий, щурясь, перелистал несколько страничек и, увидев свежие, датированные ноябрем записи, стал читать.
      "18 ноября. 23.15. Меня устроили в отдельном помещении. Чисто, тепло, широкая постель. 15 мин. назад вернулся с роскошного ужина, который оберст Хунд дал в мою честь. Эта собака, оказывается, ве только кусается, но и пытается изобразить саму галантность.
      19 ноября. 18.30. Вернулся с рекогносцировки. Весь день осматривал в стереотрубу небольшой отрезок русской обороны. В том месте позиции близки друг к другу. Собака есть собака: не дал никаких рекомендаций, и мне пришлось самому выведывать у майора Вольфа, где, по его мнению, следует начать. Он тоже отмалчивался, но я сказал, что в случае успеха в пари намерен разделить приз с тем, кто будет достоин. Тог" да он и привел меня.
      В позициях противника на указанном Вольфом участке мною установлены некоторые оплошности. Их, по крайней мере, три:
      a) плохая маскировка ряда огневых точек: трех пулеметных гнезд, одного блиндажа с противотанковым ружьем и одного, являющегося вероятно, наблюдательным пунктом;
      b) неудачное расположение этих объектов: ограниченный сектор обстрела, низкое размещение, что затрудняет, укорачивает и сужает обзор, отсутствие возможности -- по тем же причинам -- перекрывать огнем один сектор обстрела огнем с другого сектора. Имеются "мертвые" секторы, даже на ближайшем расстоянии (50--80 м) от перечисленных огневых точек. Это дает возможность оборудовать там три или даже четыре относительно безопасных поста. Кроме того, основной пост целесообразно устроить на вершине холма с условным обозначением "Вольта", поскольку от огнестрельного оружия, кроме артиллерии, она защищена с левого фланга длинной, хотя и невысокой, грядой; к тому же выход можно прорыть, в целях скрытности передвижения, на противоположный от русских скат холма. Это находка!