Евгений Наумов
      Коралловый город
      или
      приключения Смешинки
      РОЖДЕНИЕ СМЕШИНКИ
      Было то или не было, а может, будет - не знаю. Приснилось это мне или в действительнонсти приключилось - не ведаю. А только говорят, что... Жили-были в одной стране веселые, беснпечные люди. Жили они не тужили, рабонтали, песни распевали и громко смеялись. Засмеется один - засмеются все. А у веселых и работа спорится. Любое дело горело у них в руках: на что другому человеку потребовался бы целый день, тут в полчаса делалось. Потому и работали в этой стране люди лишь до полудня. А понтом танцевали, пели и веселились.
      Но вот появилась в той стране злая ведьма. Только никто не знал, что она ведьма, да еще очень злая: прикинулась она маленькой, слабенькой старушкой. Ходит по дворам старушка, сгорбленная, вся в черном. Платок на лицо насунут, так что один крючковатый нос видно, салоп плюшевый, выгоревший, длинная юбка с бахромой на подоле и большие порыжевшие сапоги. Идет, клюкой постукивает, на спине мешок несет. А в мешке что-то позванивает.
      Входит она во двор, обращается к хозяевам:
      - Шла мимо, услышала, как вы хорошо смеетесь, и подунмала: а не продадите ли мне свой смех?
      - Что ты, бабушка! - удивляются хозяева.- Как же мы продадим смех? Он ведь - ха-ха-ха! - не корова, не яблоко, не зонтик. Разве можно его взять и продать?
      - А это уж моя забота,- говорит ведьма. - Вы только согласитесь и золотой у меня возьмете. Каждому за смех я по золотой монете плачу. Получите ее - и целый год работать не будете.
      - Да мы и так не много работаем!
      - Берите золотой! Целый год отдыхать будете! - убежндает старуха.
      Кто из любопытства, кто по легкомыслию, а кто просто так, за компанию, брал у старухи золотой и говорил как она велела:
      - Отныне золотой будет мой, А веселье и смех продать не грех.
      И тотчас в жадную руку ведьмы падало маленькое белонснежное зернышко сверкающее и переливчатое. Она бережнно прятала его и шла дальше. А человек любовался золотой монетой и думал: "Вот теперь год отдыхай, заботы не знай. А веселье... что ж, веселья мне хватит. Мало его у меня что ли?"
      Но уже мрачно и тоскливо было его лицо, глаза не озаряла улыбка. И не знал человек, что проданное веселье не возвранщается...
      Да и без работы какая у человека жизнь? Хиреет его тело, слабеют мускулы. Вот уже становится он хилым да унылым - тут и болезни подкрадываются.
      II пошли по селам и городам несчастья да беды, плач и горе. Собрались люди, стали думать и гадать: что делать, к кому обратиться?
      А на крыше большого дома жил старый аист Остроклюв. Вот к нему и пришли люди, поклонились:
      - Добрый, мудрый аист! Ты приносишь нам счастье и дентей. Сжалься над нами, помоги! Верни нам веселье и здоровье!
      Подумал аист, тяжело вздохнул. Хотел упрекнуть людей, почему они были такими легкомысленными, да передумал. И так тяжело им... Да и много ли толку ругать того, кто попал в беду?
      - Ладно, - сказал он. - Слетаю, посмотрю. Может, и удастся что-то сделать.
      Взмахнул широкими крыльями, поднялся в воздух и полентел на запад туда, где садилось солнце, собирались тучи, куда ушла ведьма.
      А порядком уставшая ведьма в это время подходила к понследнему, стоявшему у самого дремучего леса селу. Мешок с весельем был у нее переполнен. И каждый, глядя
      со стороны, дивился, как это старушка тащит такой тяжелый мешок. Только был он совсем не тяжелым. Ведь веселье никогда тяженлым не бывает. И чем больше его, тем легче оно становится. Мешок даже слегка приподнимал ведьму, словно воздушный шар, и она шла приплясывая и скрипучим голосом что-то напевала.
      Скупив смех у жителей последнего села, она уж собралась было идти, но вдруг будто золотой звоночек прозвенел.
      - А это что? Еще кто-то смеется?
      - Это моя дочка,- сказала одна женщина, пытаясь улыбннуться. Но улыбка у нее вышла печальной, потому что свое веселье она уже продала ведьме.
      - Так пойдем к ней! - закричала ведьма и, пыля сапонгами, помчалась по улице.
      Они вошли в дом и заглянули в детскую кроватку. Там, освещенная солнцем и цветами, лежала золотоволосая и голубоглазая девочка. Она смеялась, глядя на игру солнечных зайчиков.
      - Продай ее смех! - попросила старуха. Но мать только покачала головой.
      - Нет. Я уже сделала одну глупость: продала свой. А рандость дочки я не продам.
      - Я дам два золотых! Три! Десять! - шипела старуха. - Сто! Тысячу золотых!
      - Ни за что на свете,- сказала мать.- Ока смеется с тех пор, как родилась. Она смеется так, будто смешинки сыплютнся. Слыша ее смех, я забываю о своих огорчениях. Если ты заберешь ее смех, это будет уже не моя дочка.
      - Ты говоришь, что она ни разу не плакала? - зловеще спросила ведьма. Хорошо же! Я подожду, пока она запланчет,- и тогда ее смех станет моим.
      - Она никогда не плачет,- с гордостью сказала женщинна.- Родившись, она не закричала, а засмеялась.
      - Не может быть, - заскрипела ведьма.- Все маленькие дети плачут. Так противно, надсадно, визгливо... Фу!
      Села рядом с кроваткой и стала ждать. А по другую стонрону кроватки сидела мать девочки. Она смотрела на дочь и грустно улыбалась. Девочка играла с солнечными лучами. И казалось, смех ее - звонкий, золотистый рождается из этих лучей. Ничто не могло ее огорчить. Муха села на лоб и укусила девочку, а она засмеялась пуще прежнего и согнанла злодейку ладошкой. Проголодавшись, засунула палец в рот и, улыбаясь, стала причмокивать. Мать покормила ее и девочнка заснула. Проснувшись, она засмеялась еще звонче.
      А ведьму прямо трясло от злости. Лицо ее стало желтым, а нос - синим от ожидания. Пальцы нетерпеливо дрожали. Она ждала, пока заснет измученная мать: голова женщины клонилась все ниже и ниже...
      Тут прилетел Остроклюв, сел на дерево под окном и загляннул в комнату. Женщина спала, уронив голову на спинку кронвати, а скрюченная рука ведьмы уже тянулась к девочке. Аист громко защелкал клювом, и женщина встрепенулась. Ведьма сделала вид, что гладит ребенка.
      - Какая занятная девочка! Все смеется... даже не верится. Мать устало улыбнулась и снова закрыла глаза. Ведьма наклонилась над кроваткой, и снова Остроклюв подал сигнал тревоги. Мать подняла голову.
      - Что вы делаете? - спросила она старуху.
      - Одеяло сбилось, вот и поправляю,- притворно озабонченно ответила та.
      И в третий раз опустилась голова матери. Но как ни щелнкал клювом аист, как ни махал крыльями, он не мог разбундить ее - так крепко она спала.
      Тогда ведьма изо всех сил ущипнула ребенка за руку. Денвочка заплакала. Мать мгновенно проснулась и бросилась к ней:
      - Что с тобой, золотце? Кто тебя обидел?
      Женщина оглянулась, но ведьмы и след простыл. Она убенгала в это время огородами к лесу и вскоре скрылась между деревьями. Но за ней неотступно летел аист Остроклюв.
      Осматривая ребенка, мать вдруг заметила на розовой ручке черно-коричневое пятнышко - след злобного щипка ведьмы. (С тех пор родинки так и зовут в народе - "щипок ведьмы").
      - Ничего, дочка,- сказала она.- Эта старуха еще поплантится за то, что обидела тебя. Зло не может остаться безнанказанным...
      На берегу моря сидела на большом черном камне ведьма и пристально смотрела на солнце. Багровый шар его медленно опускался за горизонт. Руки ведьмы крепко сжимали завянзанный мешок с весельем и смехом. У ног стояла клюка.
      А на одном из деревьев, спрятавшись среди листьев, сидел Остроклюв и за всем наблюдал. "Зачем старуха собрала люднской смех? - думал он.- Зачем пришла на берег моря и кого ждет здесь? Удастся ли мне вернуть людям радость?"
      В верхушках деревьев метался ветер, словно кто-то сердито гонял комаров ветками. Солнце село, и взошла луна. Бледный свет ее озарил сгорбленную зловещую фигуру на берегу. Остроклюв надеялся, что старуха заснет, и тогда ему удастся унести мешок. Но ведьма не спала, она поглядывала на луну, которая поднималась все выше и выше.
      Далеко на болоте охнул, вынырнув, водяной Ханурик: нанступила полночь. Старуха оживилась, вытащила что-то из-за пазухи, пробормотала заклинания и бросила в воду огненную точку, описавшую дымную дугу. Тотчас закипела, забурлила в том месте вода, и черкая, будто лакированная, шапка с горянщими под ней глазами поднялась из воды. Стремительные чернные змеи-щупальца извивались вокруг, поблескивая в луннном свете.
      - Это ты, Лупибей? - вглядываясь подслеповатынми глазами, спросила ведьма.
      - Можешь не сомневаться,- раздался сиплый голос.- Это я!
      И спрут, протянув гигантское щупальце, коснулся старухи - та отшатнулась и чуть не свалилась с камня.
      - Не трогай меня, холодное липкое чудовище! - завизнжала она пронзительно.- Мне противно!
      - Ну, и тебя касаться - приятного мало,- пробурчал спрут, убирая щупальце.- Мои нежные присоски обожжены ядом, которым пропитана даже твоя одежда...
      - Хватит! - топнула ногой старуха.- Поговорим о деле. Вот то, что я обещала тебе. Смех людской весь собран здесь. Самый разнообразный, волнующий, заразительный и беззаботнный - вот он, в мешке, превращенный моими заклинаниями в лакомые зернышки. Достаточно проглотить одно из них а нет ничего приятнее этого лакомства,- тотчас веселье разольется по тебе как вино, как солнце, как жизнь. Где твоя награда, Лупибей? Давай ее скорее - и мешок твой!
      - Погоди,- остановил ее Спрут.- Я никому не верю на слово. Покажи свою добычу.
      Старуха, торопясь, развязала веревки, и ласковый свет разнлился вокруг. Зернышки, словно полупрозрачные, горели изнунтри, испуская волны голубого сияния. Спрут подвинулся блинже, вглядываясь глазищами, замерцавшими отраженным светом веселья.
      - Чудно, чудно! - защелкал он кривым попугайским клювом.- Как на подбор... А почему это зернышко золотистое? Старуха вгляделась: то было украденное веселье девочки.
      - Это редкостный смех,- заскрипела ведьма.- Я с велинким трудом достала его.
      - Ну-ка, дай мне его на пробу.
      Рука ведьмы долго шарила в мешке, но зернышко ускольнзало от ее сухих жадных пальцев. Она схватила тогда первое попавшееся и сунула в клюв Лупибею.
      - О-о-о! - волны удовольствия прошли по осклизлому тенлу, а щупальца извивались, взбивая вокруг пену.- Как это вкусно! Я наполняюсь силой и радостью! Глаза мои застилает пелена чего-то прекрасного - все цвета моря сосредоточены в ней! Мне хочется кувыркаться в прибое!
      Пораженная неожиданным зрелищем, ведьма забыла обо всем, и этим мгновением воспользовался Остроклюв. Подонбравшись поближе, он вытянул шею и точным броском схвантил золотистое зернышко, но тут же отпрыгнул в кусты. Станруха опомнилась и снова завязала мешок.
      - Где же обещанная награда? - взвыла она. Гогочущий Спрут взметнул в воздух щупальца:
      - Эй, слуги!
      Тотчас приземистые Каракатицы, темные и неслышные, как ночь, стали выползать из моря и укладывать на берегу большие раковины, потом, как по команде, распахнули их.
      Словно день пришел на берег - так засияли груды жемнчуга, лежавшие в раковинах. Лучшие жемчужины моря были собраны здесь, и каждая сверкала неповторимыми оттенками. Розовые, цвета первого робкого луча зари, голубые, как дымка на дальних сопках, белоснежные, шелковисто-серые, словно нежный мех, и черные, чернее самого мрака, лежали эти дрангоценные дары. А посредине, в самой большой раковине, горенла, затмевая всех. Лунная жемчужина, и ночное светило на небе по сравнению с ней казалось тусклым блюдцем.
      - Ну как? - Лупибей от избытка чувств даже выпрыгинвал из воды и плюхался в море снова, словно большая, пропинтанная жиром тряпка.- Хороша награда, старуха?
      А ведьма обезумела от жадности. Она металась от одной груды сокровищ к другой, трогала их дрожащими руками, гладила, шевелила.
      - Мое! - вскрикивала она.- Мое, мое! Никому не отдам!
      Остроклюву в это время пришлось туго: спазмы смеха сжанли его горло, грозя вырваться наружу и выдать его присутнствие. Он крепко сжимал клюв, но это не помогало. Ужимки и прыжки ведьмы, кривляния Лупибея, резвившегося в принбое,- все это было и без того достаточно смешно, а тут еще на него начало действовать золотое зернышко. В отчаянии аист закрыл глаза и сунул клюв под корягу, чтобы не уронить дрангоценное зернышко. Минуту он еще терпел, пока не потекли слезы и не потемнело в глазах. Тогда он раскрыл клюв, и золонтая маковка просверкнула в густую траву. Аист запрокинул голову на спину и принялся щелкать клювом, словно схватил горячего. (Именно с тех пор аисты всегда так делают, когда им очень смешно).
      Каракатицы тем временем забрали на берегу мешок со смехом людским и ушли в волны. Вслед за ними, разразивншись диким гоготом, нырнул в глубины и Лупибей.
      А старуха, воровато озираясь, сновала вдоль раковин, хвантала жемчужины горстями и совала себе за пазуху, в карманы.
      - Теперь я богаче всех на свете...- бормотала она. - Мои сокровища!
      И тут появились лесные хулиганы. Лохматые, неопрятные, гривастые черти Шишига и Выжига даже среди нечисти в лесу пользовались дурной славой. Они были способны на любую выходку, без конца затевали со всенми скандалы и не проходило ночи, чтобы где-нибудь в лесу они не накуролесили. Другие черти не раз били их скопом, но это не помогало - наоборот, Шишига и Выжига после взбунчек с еще большим жаром и пылом принимались за новую пакость.
      Вот и сейчас, обнявшись, напевая какие-то разухабистые песни без складу и ладу, черти вывалились на поляну и застынли, глядя на ведьму, настороженно присевшую у своих сокровищ.
      - Кыш, кыш...- тихо сказала она.- Это мое, кыш! Ненчего пялиться, уходите...
      Булавочные глазки ее горели такой злобой, что черти было попятились. Но старая закваска дебоширов и хулиганов тотчас взыграла в их темных душах.
      - А ты чего гонишь? - взъерепенился Шишига. - Кунпила место, да?
      - Я теперь весь лес куплю! И болото куплю, и горы подннебесные, и речки быстрые! Видите? Это мое богатство. Нет ему равного в мире! Выжига толкнул локтем Шишигу.
      - Ишь, разошлась ведьма... Шишига в ответ лягнул Выжигу:
      - Покажем ей богатство, а?
      И оба проворно бросились к грудам жемчужин. Они принянлись пинать их, расшвыривать горстями, втаптывать в песок. Словно искры взлетали из-под кривых косматых ног! Жемчунжины сыпались в море с тихим бульканьем.
      Ведьма сначала остолбенела, но лишь на миг. Затем, испунстив страшный вопль, обрушила на хулиганов свою клюку и проклятия. Она осыпала их хлесткими ударами - эхо разленталось в лесу, словно по тугим мешкам молотили. Но хулиганы только посмеивались да поеживались, будто их щекотали. Что для их дубленых шкур были старушечьи удары!
      За минуту все было кончено - от сокровищ ведьмы не останлось и следа. Гнусно похохатывая, черти бросились улепетынвать в лес. За ними с воем мчалась карга, размахивая клюкой.
      Тьма под деревьями сгустилась, но Остроклюв не спал. Он с нетерпением ожидал рассвета, чтобы найти утерянный смех золотоволосой девочки. В лесу гукали нечистые и лешие, по временам Дед Филин с тускло горящими глазами возникал и неслышно парил в воздухе, высматривая добычу.
      Когда луна встала над головой Остроклюва, под ногами его неожиданно расцвел папоротник. Дрожащий алый свет разлился вокруг из-под широких листьев столетнего папоротника, которые трепетали при полном безветрии. Удивленный Остронклюв невольно отступил в сторону. Шарахнулся прочь Финлин - он не любил света и поспешил укрыться в чаще. Остронклюва ослепила яркая вспышка, и показалось ему, что разндался тихий колокольчиковый смех девочки. Но тут же нанступил мрак - листья папоротника, сомкнувшись, погасили свет.
      Издали, нарастая, несся свист и зловещий гул - то летела на клюке ведьма. Не успев приземлиться, она бросила в море светящийся колдовской камешек. Снова забурлила вода, и понказался Лупибей.
      Вид его был жалок. Весь посинев, он кашлял, глаза чуть не вылезали из орбит. При каждом приступе щупальца от боли сучили в воде.
      - А, старая обманщица! - прохрипел он.- Ты... кха-кха?.. пожалеешь, что кхе-кхе!.. меня, великого... Ведьма, не слушая его, запричитала:
      - Изобидели меня, обобрали негодные лесные хулиганы Выжига да Шишига! Жемчуг в море побросали, раковины растоптали да еще посмеялись вволю! Защити меня, Лупибей, прикажи собрать и вернуть мое богатство...
      Глаза Спрута торжествующе блеснули.
      - Ага, и тебе не впрок! То-то же!
      Только тут заметила ведьма его плачевный вид.
      - Что с тобой, милый да любезный?
      - Теперь я милый... любезный, - пробурчал Лупибей. - А был противный да скользкий!
      - Я ведь не со зла...- залебезила старуха.
      - Ладно!- прервал ее Спрут.- Эй, слуги! Прибыл ли цанревич наш Капелька?
      - Едет... едет...- донеслись из глубины тихие почтительнные голоса.
      Вода расступилась и с шипением хлынула на берег. Шесть Каракатиц медленно, торжественно вынесли на берег большую перламутровую карету, сиявшую в лунном свете. В ней, скренстив ноги, на перине из мягчайших губок, сидел юный царевич Капелька в белоснежной накидке, заколотой на плече булавнкой с крупной розовой жемчужиной. Не сходя на берег и не меняя позы, царевич обратился к ведьме:
      - Чужое веселье - не веселье, - голос его был тих и печанлен. - Я говорил это Лупибею, но он не верил. Десятки поднданных моих мучаются сейчас. Те, кто вкусил твоих зерныншек, радовались и веселились вначале, потом кашляли и задынхались. Нет, не то принесла ты нам, не то...
      Голова его поникла, черные кудри закрыли бледное лицо с жаркими глазами. На зубчиках его тонкой золотой короны, словно капельки чистейшей росы, сверкали и переливались алмазы.
      - Кто же знал, касатик мой? - всплеснула руками ведьнма. - Зернышки те взаправдашние, неподдельные. Целый год трудилась я от зари до зари, собирая их по селам и городам. Для вас старалась. А что за труды? Опять бедна я, как сучок отломанный, в тряпье да рванье. Ограбили нечистые, надсмеялись!
      Царевич молчал. Старуха подступила ближе.
      - Смилостивься надо мной, бедной! - крикнула она так, что юноша вздрогнул.- Прикажи вернуть богатство! Капелька покачал головой.
      - Другое меня занимает - как одарить весельем моих подданных. Не я, а Уныние царит в моем Коралловом городе. Почему так?
      Он дал знак, чтобы его несли обратно, но старуха затаранторила, перемежая просьбы и лесть скрытыми угрозами. Царенвич слушал, не перебивая, слушал и Остроклюв, укрывшись в чаще и содрогаясь от омерзения к злобной старухе. Ему так и хотелось крикнуть царевичу: "Так верни веселье людям ведь оно вам не нужно!"
      Внезапно тот же тихий колокольчиковый смех раздался у его ног. Он нагнулся, всматриваясь.
      Листья папоротника распахнулись. В самой середине, пронтирая глаза, стояла золотоволосая девочка в платье из розонвых лепестков. Она взглянула на Остроклюва яркими голубынми глазами и снова засмеялась.
      - Какой ты смешной, остроносый...- пробормотала она сонным теплым голоском.
      - Молчи...- прошептал аист.- Молчи или погибнешь! Злые чудовища собрались у твоей колыбели!
      Но маленькая девочка, родившаяся ночью, не знала унинжающего страха: она засмеялась пуще прежнего.
      В это время ведьма, пытаясь доказать, что "товар" у нее был хороший, кричала, что такое уж веселье у людей - судонрожное, кашляющее, что люди веселятся на свой странный лад.
      - А хорошего, настоящего смеха у них вообще нет! - вонпила она.
      И тут раздался смех девочки. Все на берегу сразу насторонжились.
      - Кто это? Кто смеется?
      - Это я, - объявил громко Остроклюв и выступил из чанщи, широко распахнув крылья, чтобы заслонить девочку. Он надеялся этим спасти ее.
      - Как хорошо ты смеешься,- сказал царевич.- Будто ласковая рука коснулась сердца. И стало спокойно.
      - Это птица,- поспешила заявить ведьма.- Глупая тоннконогая птица, поедающая лягушек.
      - Все равно,- отмахнулся Капелька и повернулся к аисту.- Засмейся еще. А? Прошу тебя!
      Но аист не мог смеяться так, как смеялась девочка.
      - Да он не умеет! - загоготал Лупибей злобно. Квакающими голосами ему вторили Каракатицы. Царевич нахмурился. Тогда аист в отчаянии запрокинул голову и упоенно защелкал клювом.
      - Фу! - отвернулся царевич.- Как будто крабы трутся панцирями. Нет, это не ты смеялся. Но кто?
      И тут на опушке леса появилась золотоволосая девочка.
      - Ой, сколько вас здесь собралось! - сказала она радостнно и даже хлопнула в ладошки.- Как интересно! Что вы делаете?
      Она улыбалась. И при виде ее улыбки лицо царевича освентила радость.
      - Кто ты? Как тебя зовут? - спросил он.
      - Зовут? Не знаю,- пожала она плечиками. И, подумав, добавила: - Я очень люблю смеяться. Наверное, меня зовут Смешинка.
      И она опять засмеялась.
      - О, как это прекрасно! - воскликнул Капелька.- Я нинкогда не слышал такого смеха. Я... вообще не слышал смеха.
      - Почему? - спросила Смешинка.
      - Потому что никто в Коралловом городе не смеется, - голос его потускнел.- Не умеет смеяться... Мы думали, люднской смех нам поможет, но...
      - Правда? - спросила Смешинка.- Это очень смешно! И она снова засмеялась, сначала тихо, потом все звонче и звонче. Она смеялась заразительно, очаровательно, простондушно, лукаво, жизнерадостно, буйно, весело...
      - И никто никогда не смеется? Все унылые и мрачные? Она смеялась, будто бриллианты сыпались на хрусталь. Смех ее благоухал и дрожал в воздухе, он был розовым, лилонвым, дымчато-росистым, он порхал, как яркие бабочки, он струился и журчал, он взвивался в бледное рассветное небо и опускался парашютиками одуванчика, он таял бесследно.
      - И все ходят, повесив носы? И вид каждого нагоняет тоску? Как мне их жаль!
      Смолкли робкие первые соловьи, прислушиваясь к ее сменху, листья поворачивались к Смешинке, и муравьи открывали свои муравейники, думая, что утренние лучи солнышка согренли их,- но то были лучи смеха.
      Полегла трава на мокрой луговине, и стал виден вдали болотный дух водяной Ханурик, выставивший шишковатую, черную, как сырая коряга, голову из бездонного, затянутого ряской "окошка". Глаза его были прищурены от удовольстнвия, водоросли, свисавшие с ушей, дрожали...
      Как только все стихло, очнулся он и сказал:
      - Большую силу ты имеешь, девочка... Если засмеешься язвительно над кем-нибудь, язвы усеют его тело, если презринтельно - все живое отвернется от него. Когда же захохочешь гневно - сквозь землю провалится тот, кто осмелится вызвать твой гнев!
      И, сказав так, Ханурик с вздохом булькнул в глубину. Юный царевич тоже вздохнул прерывисто, словно просынпаясь от чудесного сна.
      - Ах, что за диво твой смех! - воскликнул он.- Как буднто я побывал в стране вечных цветов. Я словно парил в воздухе и вокруг было тепло и радостно...
      Он подбежал к Смешинке и порывисто схватил ее за руки.
      - Поезжай с нами! - попросил он, заглядывая ей в гланза.- Ты научишь жителей подводного царства смеяться. Всем будет весело и приятно!
      Девочка, улыбнувшись, закивала головой:
      - Я согласна! Конечно же, поедем!
      - Нет! - раздался противный голос колдуньи.- Она моя, эта девчонка! Я спросила свое закопченное волшебное зеркала и узнала, что она родилась из зернышка радости, того самого золотистого зернышка...
      - Которое ты украла! - раздался возмущенный голос Остроклюва.
      - Это мое дело,- захихикала старуха. И она обратилась к царевичу:
      - Могу продать ее. Верните мне все жемчужины да еще добавьте три лунные, и я отдам девчонку.
      - Хорошо,- махнул рукой Капелька. Но Смешинка воскликнула:
      - Нет! Я не хочу, чтобы меня продавали. Тогда... тогда я не буду смеяться.
      - Видишь? - сказал царевич ведьме.- Она не хочет. Уходи!
      - Моя власть над ней еще не кончилась,- угрожающе сказала колдунья и трижды взмахнула руками над головой Смешинки.- Берли, верли, резецуй! С первым лучом солнца ты исчезнешь!
      В отчаянии бросился вперед Остроклюв, чтобы защитить девочку, но в руках ведьмы появилось тусклое волшебное зеркало.
      - Ага! Так это ты мешал мне! Будет и тебе наказание.- Она швырнула в него горсть желтого порошка, и мерзкий удушливый запах пополз по лесу.Последуешь за девчоннкой!
      Она заплясала, завыла и крикнула, указывая на посветнлевшее море:
      - Солнце встает! Гибель идет!
      Остановившись перед Смешинкой, ведьма прошипела:
      - Согласись быть проданной или погибнешь!
      - Смерти я не боюсь! - сказала Смешинка, улыбаясь светло и спокойно.- Хочу быть свободной!
      - Так пропади пропадом! - и с диким воем, взвившись на клюке, ведьма улетела.
      Минуту царило молчание. Старый аист молча плакал, гляндя на прекрасную девочку. О себе он не думал, ему было беснконечно жаль Смешинку и обидно, что ничем он не сумел помочь людям.
      Спрут Лупибей шумно возился у берега.
      - Пора,- пробурчал он, пуская пузыри.- Солнце уже окрасило верхушки деревьев. Еще немного - и лучи обожгут мне макушку.
      Девочка вздрогнула и рассмеялась, глядя на обеспокоеннного Лупибея.
      - Не бойся,- царевич взял ее за руку. Быстрым движеннием он надел на тонкий ее пальчик витое золотое кольцо. - Если ты ступишь в воду, это волшебное кольцо спасет тебя от чар колдуньи. Ничто не может сравниться с ним силой в поднводном царстве.
      - Значит, я должна остаться навсегда в подводном царнстве? задумчиво спросила девочка.
      - Нет. Пробыв тридцать и три дня, ты навсегда избанвишься от проклятия и сможешь, если захочешь, вернуться на землю.
      Смешинка сняла кольцо и со вздохом протянула его Канпельке.
      - Все равно нет.
      - Но почему? - с отчаянием воскликнул царевич. Девочка подошла к Остроклюву и обняла его.
      - Потому что я спасусь, а он погибнет. Из-за меня.
      Царевич обернулся и что-то быстро сказал Спруту. Тот погрузился в воду и, тут же вынырнув, протянул юноше перенливчатый шнур зеленой водоросли.
      - Нет ничего проще, чем спасти Остроклюва, - сказал царевич. - Мы повяжем ему "галстук гостя", и он сможет превратиться в любую рыбу, в какую захочет. Он может стать доброй покладистой Камбалой, стремительным Угрем, глазанстым Окунем...
      - Я хочу быть самим собой,- покачал головой Остронклюв.- Можно, я останусь аистом? Или, если угодно, рыбой-аистом?
      - Такой рыбы у нас нет, - задумчиво сказал Капелька. - Но почему бы и не быть? Есть же морской кот, морской петух, морская ласточка...
      - А он будет морским аистом! - звонко подхватила Сменшинка, и все развеселились.
      Царевич обвил длинную шею Остроклюва шелковистой водорослью и завязал замысловатый узел.
      Смешинка вошла в волны, взяла у принца волшебный пернстень и надела его на палец. Цветочные лепестки платьица осыпались к ее ногам, но чудным перламутром заблестел нонвый наряд. В тот же миг луч солнца упал на ее лицо, но она уже была вне чар злой колдуньи.
      Не сводя глаз с нежно порозовевшего лица девочки, Канпелька взял ее за руку и подвел к карете. За ними важно шагал аист Остроклюв.
      ВСТРЕЧИ В КОРАЛЛОВОМ ГОРОДЕ
      На передке кареты сидела рыба Четырехглазка и правила девятью пестрыми Крылатками, запряженными цугом. Спранва и слева от кареты, в которой ехали девочка Смешинка, царевич и Остроклюв, стремительно неслись шесть Каракатиц. Пыхтя, поспешал следом Спрут Лупибей. Оглядываясь на него, девочка не могла удержаться от улыбки. Царевич с гордостью показывал Смешинке красоты подводного царства.
      Раковина словно парила в лазоревой воде высоко над равниной. Кое-где виднелись островки водорослей, груды камней или одинокий затонувший корабль, облепленный ракушками. Потом показались уступы, и на террасах расцвели алые ветви кораллов, зеленые кактусы губок, причудливые розовые воротнники актиний и пушистые шары морских ежей. Разноцветные звезды самых диковинных форм виднелись там и сям. Пышнные медузы будто висели в воде, как большие удивительные белые цветы.
      Крылатки взмахивали широкими алыми плавниками, словно крылышками, и быстро несли карету вперед. Царевич протянул руку:
      - Смотрите, вот он - Коралловый город!
      Вдалеке сквозь синий туман сияли белые колонны и исчензали вверху в ослепительном блеске волн, будто вызолоченнных изнутри.
      По знаку Лупибея две Каракатицы отделились от процеснсии и умчались по направлению к городу. Через мгновение после того, как они скрылись из виду, донесся сильный гул.
      - Пушка извещает о нашем прибытии! - крикнул цанревич.
      Вскоре город стал ясно виден, и Смешинка улыбнулась от восхищения: он был прекрасен, этот Коралловый город. Внизу, там, где коралловые стены скрывались во тьме глунбин, шла широкая черная полоса. Выше она имела фиолетонвый оттенок, затем разливалась синими и голубыми озерам, а оттуда поднимались ветвистые зеленые и изумрудные фоннтаны, увенчанные ярко-желтыми и огненными сполохами... Снежно-белые колонны на стенах, казалось, были выточены из застывшей пены - вот-вот заколышутся и растают.
      - Как чудесно! - захлопала в ладоши Смешинка.- Жить в этом городе это же великое счастье!
      У черного подножия стены что-то зашевелилось, какие-то сгустки всплывали со дна и приближались к карете. Потом они выстроились правильными рядами и оказались стражнинками - Спрутами. На выпуклой большой голове каждого красонвалась каска с причудливым серебряным украшением, тулонвище было перепоясано широким ремнем из ламинарии - морской капусты. Сбоку висел громадный водяной пистолет. В каждом из семи щупальцев стражник держал дубинку, и только восьмое было свободно и поднесено к каске для приветнствия. Из-под каски смотрели выпученные водянистые глаза.
      Четырэхглазка взмахнул длиннющим бичом, и Крылатки еще быстрее понеслись мимо вытянувшихся стражников. Канракатицы заняли свои места в эскорте кареты, лениво шевеля щупальцами с изогнутыми крючьями.
      Вот и вход в город - широкие ворота, распахнутые настежь. За ними пестрая толпа. Указав на нее, царевич сказал:
      - Жители города вышли встречать нас. Как только карета показалась в воротах, неистово грянули барабаны. Смешинка на миг зажмурилась и от обилия ярких красок и от громких звуков. А потом раскрыла глаза широко-широко!