Особо хочется сказать о политруке Георгии Илларионовиче Борозинце. До мобилизации он работал парторгом крупного колхоза. В полк пришел с первого дня формирования, полгода был политруком роты связи, а потом его избрали парторгом полка. Забегая вперед, отмечу, что Борозинец прошел всю войну в этой должности, закончил ее в звании гвардии майора и с четырьмя боевыми орденами на груди. Георгий Илларионович был на десять лет старше меня, ему уже было за тридцать. Партийного вожака в полку знали все: и коммунисты, и беспартийные. И он, кажется, знал всех, искренне тянулся к людям, а те тянулись к нему.
      В дни формирования полка военный лагерь на территории Бибертовой дачи напоминал огромный людской муравейник. Бойцы расчищали от кустарников места для новых палаток, убирали хворост и опавшие листья, прокладывали дорожки, выравнивали площадки для построений и занятий строевой подготовкой. На главной аллее, ведущей к зданию штаба, появились красочно оформленные щиты с лозунгами, призывающими бойцов отлично учиться и метко бить ненавистного врага.
      Затихал лагерь поздно вечером, но в одном домике свет часто не гасился до самого утра. В нем я и дневал, и ночевал. Конечно же, это и был наш штаб.
      И тут я должен сказать теплые слова в адрес начальника штаба майора Н. И. Пономарева. В свои 43 года он выглядел моложаво. Характер у Николая Ивановича был спокойный, с ним запросто можно было поговорить, посоветоваться. К собеседнику майор был предельно внимателен, часто при разговоре карие глаза его слегка прищуривались, а густые и широкие брови сходились у переносицы. Ценил он шутку и сам любил пошутить.
      * * *
      Плановые занятия по боевой и политической подготовке, как правило, проводились в поле, за северо-западной окраиной города. Место это называлось "валик". Довольно большая равнина была очищена от камней и заросших кустарником кочек. Занимались с рассвета и дотемна.
      Разумеется, учиться было нелегко, по бойцы и командиры хорошо понимали всю сложность обстановки и не жалели для учебы ни сил, ни времени. На "валике" были установлены самодельные чучела для обучения приемам штыкового боя, вырыты траншеи, окопы с ходами сообщения, брустверы их были замаскированы дерном. Здесь же отрабатывались приемы ведения огня из различного оружия, бойцы учились метать гранаты.
      Однажды утром я прибыл на стрельбище, которое было оборудовано " бывшем каменном карьере. Там занималась огневой подготовкой 2-я рота. Старший лейтенант П. В. Кирьяков встретил меня радушно.
      - А где политрук? - поинтересовался я.
      - Проверяет мишени. Между прочим, за месяц до начала войны Дудников окончил курсы политсостава запаса и Буйнакске, отлично стреляет из пистолета и винтовки.
      Меня потянуло на огневой рубеж. В. И. Дудников подошел ко мне, поздоровался.
      - Говорят, что вы почти снайпер, - сказал я.
      - Ну, до снайпера мне еще далеко, - улыбнулся политрук. - А стрелять меня научили, когда срочную служил, а потом в милиции, где работал старшим инструктором политотдела в краевом управлении.
      Я знал, что днем в роту приедут командир полка и начальник штаба, и сказал Кирьякову и Дудникову об этом.
      - Что ж, гостям всегда рады, - отметил командир роты, - начальству - тем более.
      Он оставил командира взвода младшего лейтенанта Яковенко руководить стрельбой, а мы втроем пошли в палаточный городок.
      Вскоре туда приехали подполковник С. Д. Васильков и майор Н. И. Пономарев. Командир роты доложил им о ходе боевой подготовки.
      - Мы, товарищ подполковник, - говорил Кирьяков, - формировали отделения по такому принципу: чтоб в каждом были или участники боев на Хасане, Халхин-Голе, или красноармейцы, познавшие советско-финляндскую войну. Они передают смой опыт тем, кто еще не служил в армии или служил давно.
      - Каждый такой боец, - дополнил Дудников, - шефствует над двумя-тремя товарищами. Фактически у нас теперь в каждом отделении, не считая командира, два, а то и три инструктора. И вот учат бойцов. И кажется, неплохо. Да и красноармейцы все стараются, понимают, что к серьезной войне готовимся.
      - А лучших-то вы отмечаете? - спросил Васильков.
      - Отмечаем ежедневно обязательно.
      - Вот посмотрите, - поддержал командира политрук, показывая на фанерный щит, прибитый к столбу, врытому возле палатки.
      На щите наверху было написано: "Смерть немецким оккупантам!" Ниже были два раздела: слева-"Задача дни", справа - "Сегодня отличились". А еще ниже третий раздел, содержание которого определялось надписью: "Перед судом своих товарищей боец..." Там, правда, никакой фамилии не значилось.
      - Ну и что, побывал кто-нибудь перед судом своих товарищей? - осведомился командир полка.
      - Побывал один боец, товарищ подполковник, - ответил Дудников. - Белье казенное пытался махнуть налево...
      Потом мы осмотрели палатки, учебное поле.
      - Вот что, Петр Васильевич, - неожиданно сказал подполковник Васильков, обращаясь к ротному. - Идея есть одна. Надо будет дзот в натуре построить и показать бойцам, как штурмовать и уничтожать такие огневые точки. Как, сделаешь?
      - Есть сделать дзот! - четко козырнул Кирьянов..
      - Два дня сроку - и доложить!
      * * *
      И вот прошло два дня. Поскольку контролировать распоряжение о сооружении дзота поручили мне, я утром попросился у майора Пономарева съездить на учебное поле к Кирьянову.
      - Давай, - согласился начштаба. - Возьми коня у связных. Да не задерживайся там.
      Своего коня мне тогда не полагалось, как и другим помощникам начальника штаба. Если возникала необходимость в лошадях, то брали их во взводе конной разведки, где было несколько запасных, или у дежуривших ежедневно при штабе конных связных. Что делать, телефонные линии везде протянуть но успели: катушки с кабелем, аппараты еще только дополучали.
      Через десяток минут, прискакав в роту к Кирьякову, я застал его за постановкой задачи на штурм дзота взводу младшего лейтенанта Уракина.
      На пригорке в землю было врыто приземистое сооружение из бревен и камней, засыпанное сверху грунтом. Три амбразуры могли держать под прицелом близлежащую местность, надежно контролировали дорогу и подходы к высотке. Я подошел к дзоту: место было выбрано удачно, каждый боец мог представить себе, как нелегко под губительными очередями пулеметом приблизиться к этой огневой точке.
      - Пожалуйста, можно гранаты рвать, - Кирьяков ткнул каблуком в валун на перекрытии дзота. - Три наката, да еще вот камней натаскали. Запросто не возьмешь. Так что, Уракин, как будешь решать задачу?
      Худощавый младший лейтенант отчеканил:
      - Сосредоточиваю огонь взвода на южной и восточной амбразурах. Гранатометчики заходят с севера, там канавка. Оттуда достанем.
      - А я, твой противник, знаю про ту канавку. А на семьдесят метров у тебя кто гранату кинет? Думай, Уракин, думай. Пулемет, он не даст из канавки носа высунуть твоим гранатометчикам. А?
      Уракин нервно поправил пряжку ремня, переступил с ноги на ногу.
      - Поставлю ручной пулемет на подавление северной амбразуры.
      Командиры еще несколько минут прикидывали так и этак планы атаки, и мне, откровенно говоря, вдруг стало казаться, что предстоит решать не учебную задачу, а брать настоящий дзот. И тогда увиделась командирская мудрость старого чекиста, который учил подчиненных действовать в условиях, максимально приближенных к боевым.
      - Думай, Уракин, все учитывай: откуда солнышко светит, как ветер дует, какие гранаты у тебя, какие люди, кто сосед. Это война.
      Я не стал вникать в ход решения задачи. Осмотрев дзот, убедившись в том, что все сделано на совесть, пошел к коню.
      - Как думаешь, лейтенант, - окликнул меня Кирьяков, - подполковник Васильков приедет дзот смотреть?
      - Может быть... Точно не скажу.
      - Пусть приезжает, покажу, как дымом дзоты накрывают.
      Видимо, у комроты в запасе было немало разных решений одной и той же задачи. Соображал он быстро, действовал находчиво. Об этом я и сказал, не скрывая своего восхищения, майору Пономареву, когда вернулся в штаб и доложил об увиденном.
      - Ага. Добро. Молодцы! Я знал, что Петр Васильевич не подведет, радовался начальник штаба. - В каждом батальоне, Науменко, слышишь, надо запланировать занятие по уничтожению дзотов. Пригодится.
      - Покамест немцы наступают, нам приходится не брать, а удерживать дзоты, заметил я.
      Начальник штаба насмешливо посмотрел на меня:
      - Вперед надо смотреть, Науменко. Сегодня отступаем, а завтра и на нашей улице будет праздник. И учить людей надо любым видам боя.
      * * *
      К концу сентября 1941 года резко похолодало, начались дожди. В палатках стало сыро, зябко, особенно по ночам. Утром 27 сентября неожиданно выпал первый снег. Это было даже красиво: на желто-зеленых кронах дубов белой, очень нежной пеленой поблескивал под скупыми лучами солнца легкий пушистый иней. В тот же день все подразделения полка получили приказ строить землянки взамен уже не обеспечивающих надежного укрытия от непогоды палаток.
      Земля еще не успела промерзнуть, поэтому бойцы врылись в нее быстро. Да и подгонять их не было надобности: для себя ведь старались. И следующую ночь уже спали в землянках. Там было потеснее, чем в палатках, но зато намного теплее.
      Однако на следующий день солнце стало так припекать, что снег быстро растаял. Погода установилась теплая, безветренная.
      Времени у нас было в обрез. Война торопила людей, фронт ждал пополнений. Командир полка все чаще и чаще появлялся на учебном поле, нередко лично руководил тактическими занятиями. Он был поглощен заботами о снабжении подразделений всем необходимым, не давал покоя и нам, штабистам.
      11 октября комиссия штаба Северо-Кавказского военного округа во главе с генерал-майором М. И. Козловым проверяла состояние боевой готовности нашего полка. Основное внимание проверяющие сосредоточили на овладении бойцами штатным оружием, тактическими приемами ведения боя. О том, что комиссия отметила хорошую подготовку личного состава полка, мы узнали от командира дивизии полковника П. И. Чувашова. Вместе с командиром и комиссаром полка, командирами полкового штаба он побывал после проверки в подразделениях и беседовал с людьми. Подойдя к группе бойцов, он спросил у красноармейца Голуба:
      - Как, трудно дается военная учеба?
      - С потом дается, товарищ полковник, гимнастерка не просыхает, - ответил Голуб, - но ничего, выдюжим. На фронте ведь потяжелее придется.
      - Верно понимаешь, молодец, - похвалил комдив и повернулся к красноармейцу Аверину: - А как вы думаете: одолеем мы фашистов?
      - Думаю, что да, товарищ полковник. Наши предки не раз громили разных там завоевателей, и у нас тоже хватит сил и умения разгромить фашистов.
      - Правильно думаете, товарищ боец! Обязательно победим и очистим нашу советскую землю от фашистской нечисти!
      14 октября батальоны, как всегда, рано утром вышли в поле на очередные занятия. А после обеда весь личный состав был построен на передней линейке. Все уже знали, что предстоит очень ответственный и торжественный момент: принятие воинской присяги. И всем было понятно, что ото означает: завершается учеба и в ближайшее время предстоит отправка на фронт.
      К концу полуторамесячного периода обучения воины хорошо усвоили тактику ведения оборонительного и наступательного боя днем и ночью, вопросы противотанковой обороны, приемы рукопашного боя, получили неплохую физическую закалку. В результате полк стал вполне боеспособной частью, готовой вступить в схватку с фашистскими захватчиками.
      После принятия присяги комиссар полка обратился к личному составу с краткой взволнованной речью. Мы, штабные командиры, стояли рядом с ним и чувствовали, как волновался старший политрук Ибрагимов. Но внешне он держался спокойно, говорил о высокой ответственности войной за защиту Родины от врагов, вселял в бойцов уверенность в том, что победа в конечном итоге будет за нами.
      Торжественная церемония принятия присяги завершилась вручением полку шефского знамени Ипатовского района Ставропольского края. Подполковник С. Д. Васильков, принимая знамя, опустился на правое колено, поцеловал край полотнища и, поднявшись, из рук в руки передал стяг начальнику штаба полка майору Н. И. Пономареву. С этого момента и до получения Боевого Знамени Красное знамя ипатовцев, по сути дела, заменяло его, а полк неофициально стал именоваться Ипатовским.
      А на другой день был получен приказ об отправке нас на фронт. Побатальонно, в пешем строю двинулись подразделения по центральной улице Ставрополя на железнодорожный вокзал.
      К перрону были поданы эшелоны для погрузки людей, лошадей, боевой техники, транспортных средств.
      Неширокий, но длинный перрон заполнили многочисленные провожающие: матери, жены, дети бойцов и командиров, большинство из которых, как уже говорилось, были местными жителями. И все они понимали, что сегодня, возможно, расстаются с родными и близкими навсегда...
      Я видел, как у одного из вагонов прощался с женой и детьми старший лейтенант Кирьяков. Жена его Мария Ивановна все время перекладывала из одной руки в другую маленький узелок, по-видимому, предназначенный для Петра Васильевича. Она тихонько всхлипывала, уголком платка старалась незаметно вытереть слезы.
      - Петя, милый, береги себя, пиши нам чаще. Мы будем ждать твоей весточки каждый день...
      Седоголовый командир роты прижал к своей груди сына, погладил его вихры, поцеловал.
      - Маша, береги детей, - негромко, глуховатым от волнения голосом говорил он жене. - Они скоро подрастут, станут тебе помощниками.
      На перроне появились командир и комиссар полка в сопровождении дежурного. Они остановились, и дежурный подал команду:
      - По вагонам!
      На разные голоса ее подхватили командиры подразделений. Над перроном всплеснулся плач женщин. Громче стали разговоры, но все это заглушил протяжный гудок паровоза. Первый эшелон медленно тронулся. Лес рук колыхался над перроном, глуше и глуше доносились голоса провожающих. Бойцы молча курили, каждый нелегко пережинал расставание с родными и близкими.
      * * *
      В вагоне, где разместился штаб полка, тесновато, но все штабное имущество, средства связи и ящики с документацией рассредоточены были так, что при первой же необходимости без особого труда могли быть использованы по назначению.
      Перед отправкой эшелонов командир и комиссар полка получили в штабе дивизии карты района боевых действий, ознакомились с оперативной обстановкой. 343-я стрелковая дивизия, в состав которой входили кроме нашего 1151-го полка еще 1153-й и 1155-й стрелковые, а также 903-й артиллерийский полк и другие спецподразделения, поступала в распоряжение командующего 56-й армией генерал-лейтенанта Ф. Н. Ремезова.
      Предстояло оборонять Ростов-на-Дону, к которому рвалась 1-я танковая армия гитлеровского генерала Клейста, входившая в состав группы фашистских армий "Юг". Немцы ставили целью до наступления холодов во что бы то ни стало овладеть Ростовом и тем самым обеспечить себе возможность дальнейшего наступления на Кавказ.
      Поздним вечером на узловой станции Кавказская наш эшелон сделал кратковременную остановку, после чего двинулся дальше. Вечером мы миновали Ростов-на-Дону.
      В ночь на 16 октября 1941 года эшелоны остановились на станциях Хопры и Синявка, что расположены на участке железной дороги между Ростовом и Таганрогом.
      Глава 2.
      Под Ростовом и Харьковом
      Гитлеровское военное руководство справедливо считало Ростов-на-Дону воротами Кавказа. Поэтому наша Ставка Верховного Главнокомандования поставила задачу войскам Южного фронта и конкретно 56-й армии прочно закрыть эти ворота.
      343-й стрелковой дивизии было приказано занять оборону в районе станции Синявка и не допустить прорыва танков и пехоты противника по шоссе от Таганрога к Ростову. Наш 1151-й стрелковый полк должен был оседлать эту магистраль.
      Подполковник С. Д. Васильков собрал командиров в штабном вагоне и объяснил нам задачу.
      - Вполне возможно, - сказал он, хмурясь, - что нам придется первыми в дивизии принять на себя удар врага. И на самом танкоопасном направлении. Поэтому в каждом отделении надо выделить из числа наиболее надежных бойцов по два истребителя танков.
      Выгрузка личного состава полка производилась поздно ночью 16 октября. Было холодно, к тому же начался мелкий дождь. Первое, что увидели люди, был пожар. Железнодорожную станцию Синявка днем бомбили фашистские самолеты. Пылали привокзальные склады, чувствовался едкий, горьковатый запах горелого зерна. Багровые отсветы пламени освещали разбитые вагоны, разрушенные пристанционные постройки. Со стороны Таганрога доносились раскаты артиллерийской канонады. Лица бойцов стали суровыми, на душе у них было не по себе от этого первого видения войны. Выгружались быстро, то тут, то там слышались приглушенные слова команд. Люди строились в колонны, и подразделения уходили в темную ночь. Надоедливый, нудный дождь размочалил грунт, дорога, шедшая на подъем, стала скользкой.
      Батальоны вышли в заданный район. Раньше других сюда прибыл взвод конной разведки под командованием младшего лейтенанта П. К. Боркута. За ним пришагала 2-я стрелковая рота старшего лейтенанта П. В. Кирьякова. Ей и было поручено выполнение первого боевого задания: выставить дозоры.
      К этому времени полк довооружился самозарядными винтовками Токарева (СВТ), станковыми и ручными пулеметами, боеприпасами к ним; каждому бойцу было выдано по две гранаты и по две бутылки с горючей жидкостью.
      К утру дождь прекратился. Вскоре в расположении подразделений задымились полевые кухни, и после завтрака с горячим чаем у бойцов настроение заметно поднялось.
      Нам в штабе стало известно, что наши войска ведут бои в районе Таганрога. Ни у кого не было сомнения: враг действительно недалеко, как недалеко и то время, когда придется встретиться с ним лоб в лоб.
      Неожиданно по шоссе со стороны Таганрога потянулись конные обозы с ранеными. Их обгоняли крытые грузовые автомашины, на которых были белые круги с красными крестами.
      * * *
      День 17 октября начался сравнительно спокойно. Сквозь хмурые, взлохмаченные порывами ветра облака иногда проглядывало солнце. Когда туман рассеялся, все увидели, что впереди открытая местность, справа и слева от шоссе неглубокие лощины, поросшие низкорослым кустарником. Слева от магистрали, по пригорку занял оборону 1-й стрелковый батальон. На самом гребне этой высотки разместились справа налево стрелковые роты: -1-я - лейтенанта Зубарева, 2-я - старшего лейтенанта Кирьякова и 3-я - лейтенанта Зайца. Позади этих подразделений, на скате лощины, в зарослях кустарника занимала позицию батарея 45-мм пушек под командованием младшего лейтенанта И. Д. Радченко. За ней обосновался командный пункт полка, где разместились и мы, полковые штабисты.
      Справа от шоссе - позиции 2-го стрелкового батальона, на левом фланге 3-й стрелковый.
      Слева от нас должен был занять оборону 1153-й стрелковый полк. Однако он, по-видимому, задержался в пути, и командиру дивизии полковнику П. И. Чувашову пришлось принимать вынужденное решение: растянуть нашу оборону до реки Мертвый Донец. Так вот и получилось, что первая боевая задача у нашего полка оказалась довольно сложной.
      Это подтверждает и боевой приказ No 1 56-й армии от 17 октября 1941 года, с которым я, естественно, ознакомился лишь спустя много лет, работая над книгой. В нем говорилось:
      "1. Противник, введя в действие мотомеханизированные части, в 7.00 17 октября 1941 года прорвал фронт 9-й армии на участке 31-й стрелковой дивизии и ко второй половине дня достиг Самбека, угрожая выходом на подступы к Ростову.
      2. 31-я стрелковая дивизия отходит в восточном направлении.
      3. 343-я стрелковая дивизия, прибывшая по железной дороге, с марша заняла оборону на участке: Колхозный до р. Мертвый Донец и к началу наступления противника заняла лишь одним полком (1151 сп) весь фронт дивизии..."{1}.
      ...Вдруг неожиданно для всех резануло слух громкое "Воздух!". Это слово прокатилось по всей линии обороны. Люди перестали рыть окопы, подняли головы, всматриваясь в небо, тревожно прислушиваясь. Далеко на западе, чуть выше горизонта, показались черные точки, которые, быстро приближаясь, увеличивались в размерах, и одновременно все явственнее нарастал гул моторов. С КП было хорошо видно, как серии разрывов одна за другой взметнулись на скате лощины, где находились позиции 2-го батальона. В полку появились первые жертвы. С этого и началось наше боевое крещение.
      Через линии окопов стали продвигаться бойцы уцелевших подразделений 31-й дивизии. Около полудня на КП состоялся телефонный разговор подполковника С. Д. Василькова с комдивом. Полковник П. И. Чувашов интересовался обстановкой, боевым и моральным духом бойцов и командиров. Командир полка доложил:
      - Бомбят. Противник накапливается в полутора километрах слева и справа от шоссе. Подтянулись танки: наблюдали около пятидесяти единиц. Остатки тридцать первой дивизии проходят через боевые порядки.
      - Как! Уже проходят? Да они же должны держаться до пятнадцати ноль-ноль!
      С минуту командир дивизии молчал, видно что-то решая, а затем сказал такое, отчего у Сергея Дмитриевича даже лицо вытянулось. Он успел все же шепнуть нам, стоящим рядом:
      - Командарм на проводе...
      Громкий, басовитый голос генерал-лейтенанта Ф. Н. Ремезова был слышен из телефонной трубки:
      - Товарищ Васильков, приказываю: всех из тридцать первой, кто еще не прошел, оставить у себя. Повторяю - всех! Вам ясно, что полк до подхода других держит оборону за всю дивизию? Стоять насмерть! Все понятно?
      - Так точно, товарищ командующий.
      Видимо полагая, что перед ними только отходящие части советских войск, гитлеровцы под прикрытием танков перебежками приближались к нашим окопам, лезли до тех пор, пока пулеметчики огнем не прижали их к земле. Спохватившись, они обрушили на оборону полка шквал минометного и артиллерийского огня. Вся передняя линия окопов закипела от разрывов, особенно на участке 1-го батальона. Несколько минут пригорка не было видно - все заволокло дымом.
      В бой вступила батарея 903-го артиллерийского полка. Тогда фашисты изменили тактику, пошли справа и слева, намереваясь прорвать линию нашей обороны с флангов. Танки еще не достигли окопов, но уже несколько машин были подбиты: одни горели, другие остановились. Первая атака врага была отбита.
      Наконец-то начали подходить батальоны 1153-го стрелкового полка майора М. И. Потиевского. Командир полка минут пять побыл на нашем КП, уяснил обстановку.
      - А у тебя тут жарко, Сергей Дмитриевич, - сказал он Василькову.
      - Будет жарко: полком держим фронт целой дивизии.
      Первая вражеская атака, как я уже говорил, была отбита. Но с большими для нас потерями. Особенно ощутимы они были в 1-м батальоне. Сюда командир полка приказал перебросить один стрелковый взвод из 3-го батальона, три пулеметных расчета и минометный взвод.
      - Давай, Науменко, и ты туда иди, - приказал мне подполковник. - Поможешь комбату советом в случае чего. Наверное, скоро опять немцы полезут.
      Добрался я на батальонный КП, комбату сказал, что пойду во 2-ю роту, к Кирьякову. Навстречу мне из хода сообщения вышел политрук Дудников.
      - Подкрепление получили? - спросил я его.
      - Получили пулеметный расчет. Кирьяков как раз сейчас определяет огневую позицию для него на правом фланге.
      Командир роты правильно оценил обстановку, укрепив правый фланг станковым пулеметом. И позицию для "максима" выбрал удачную, на пригорке, с которого хорошо просматривались и простреливались подступы к участку обороны роты. Это я сразу определил, подойдя к двум пулеметчикам. Они, орудуя лопатами, углубляли окоп, ровняли бруствер.
      - Здравия желаю, товарищ лейтенант, - вдруг обратился ко мне один из них. - Вот и снова удалось свидеться. Командир расчета красноармеец Лихоман, - и он приложил руку к сдвинутой на затылок шапке. - Не признаете?
      Я сразу узнал в нем того самого настырного бойца, который на учебном поле в Ставрополе недели две назад досаждал меня вопросами во время беседы с пулеметчиками.
      - Здравствуй, товарищ Лихоман, - ответил я. - Помню тебя, как же. И стрелял ты тогда здорово. Не разучился?
      - Бой покажет, товарищ лейтенант.
      И вот фашисты снова пошли в атаку. Снова начали бить их пушки и минометы. Наши окопы тоже ощетинились огнем. Но почему-то молчал "максим" Лихомана. Кирьяков забеспокоился и послал к нему связного.
      - Что случилось? - спросил боец.
      - Жду, когда фрицы подойдут поближе, - ответил пулеметчик.
      Проявив завидную выдержку, Данила Лихоман нажал на гашетку пулемета в тот момент, когда цепь фигур в серо-зеленых шинелях поднялась в рост. Огонь он вел метко, я заметил, как многие из атакующих немцев падали на землю и уже не поднимались.
      Когда группа фашистов все же прорвалась к переднему краю, в дело пошли гранаты. Вражеские минометы и орудия снова открыли огонь. Траншеи и окопы во многих местах завалило при артобстреле. От разрывов бомб, снарядов и мин трудно было дышать.
      И вдруг кто-то крикнул:
      - Командира убило!
      Я оглянулся на голос и увидел лежащего в траншее Кирьякова, наполовину засыпанного землей. Его сразил осколок разорвавшегося невдалеке вражеского снаряда. Вот так в первый же день боя погиб Петр Васильевич.
      Прошел через всю гражданскую, а тут... Командование ротой принял политрук В. И. Дудников. В тот же день был смертельно ранен и пулеметчик Данила Лихоман. Не дождалась его жена Фрося. Но об этом я узнал позже, будучи в штабе полка, куда сообщили о боевых потерях.
      Острие другой атаки гитлеровцев пришлось на стык 1151-го и 1153-го полков. Немцы бросили туда до 20 танков, 10 из которых прорвались через боевые порядки и начали выходить в тыл нашего полка. Это был критический момент. На КП понимали, что сейчас решается судьба боя.
      - Ну, пушкари, на вас вся надежда! - воскликнул подполковник Васильков, отдавая приказ командиру батареи 45-мм пушек младшему лейтенанту Радченко и командиру батареи 76-мм орудий старшему лейтенанту Костину на уничтожение прорвавшихся танков.
      Под минометным и артиллерийским огнем расчеты развернулись, пушки поставили на прямую наводку, коноводы отвели лошадей. Немецкие танкисты, наверное, не опасались встречи с нашими батарейцами и шли без особых предосторожностей.
      С КП полка было видно, как фашистские танки разделились на две группы, одна из них двинулась на батарею Костина, другая - в сторону сорокапяток. Артиллеристы открыли огонь. Танки ответили выстрелами из своих пушек. В наших расчетах появились убитые и раненые.
      У одного орудия остался лишь заряжающий Иван Волошин. За наводчика к панораме встал младший лейтенант И. Д. Радченко. На сорокапятку шли три вражеские машины. Метким огнем Радченко разбил гусеницу у головного танка, и тот завертелся на месте. А два других повернули назад.
      Батарея сорокапяток подбила в этом бою четыре немецких танка. И первым в пашем полку младший лейтенант Иосиф Давыдович Радченко был награжден тогда медалью "За отвагу".
      В то время когда батарея Радченко отражала танковую атаку, фашистские снаряды один за другим рвались на позиции 76-мм батареи. Все меньше оставалось людей у орудий. Старший лейтенант Константин Дмитриевич Костин тоже оправдал надежды командира полка. Расчеты его батареи уничтожили два танка.
      Мы потеряли в тот тяжелый для нас день немало бойцов и командиров. Геройски погибли командир 3-го батальона старший лейтенант Абрамов, командир пулеметной роты лейтенант Родионов, командир взвода лейтенант Грач, красноармейцы Шляхов, Кочерга, Чеботарев, Коваль...
      * * *
      С наступлением темноты подразделения полка были переброшены в район большого села Чалтырь, где заняли новую линию обороны. После ночного дождя в свежевырытых траншеях было сыро, промозгло. Дождевые капли блестели на пожухлой траве. Резкий ветер гнал чуть ли не над головой низкие, темные облака.
      На востоке узенькой полоской начинало светлеть небо, но никто за ночь так и не сомкнул глаз. Не до сна было: люди завершали земляные работы, подправляли брустверы, устраивали ниши для боеприпасов.
      Мы на новом КП тоже не спали. Когда полк переходит на другое место, занимает новый участок обороны в предвидении атак противника, у штабных командиров дел тоже уйма.
      Едва занялось утро, как над нашими головами, подвывая, просвистел снаряд. Правда, разорвался он далеко за КП. Но два других ухнули уже ближе. Отчетливо слышалось, как визгливо рассекали воздух осколки. Ветер потянул над степью темные шлейфы дыма.
      В штабе полка стало известно, что противник предпринимает атаку против нашего правого фланга. Оттуда уже доносились частые очереди пулеметов и автоматов, слышались разрывы гранат. Гитлеровцы вклинились в нашу оборону и окружили первую стрелковую роту лейтенанта А. П. Зубарева.
      Командир полка приказал политруку В. И. Дудникову со своей ротой контратаковать немцев с фланга. И гитлеровцы были отброшены за передний край. В этом бою отличилась группа бойцов первой роты во главе со старшиной П. И. Шелкопрясовым. Отважный коммунист несколько раз поднимал своих воинов в контратаки, настойчиво уничтожая врагов, но во время одной из них и сам пал смертью храбрых.
      К вечеру со стороны Азовского моря стал накатываться туман. Надвигался он плотной мутно-серой стеной, укрывая сначала позиции немцев, а затем и наши. Даже выстрелы стали раздаваться все реже и реже. Ночь прошла спокойно. Но как только наступил рассвет, фашисты возобновили атаки. В этот и другие дни полк вел тяжелые бои, но твердо удерживал свои позиции. В этом нам крепко помогла прибывшая на соседний участок обороны бригада морской пехоты.
      * * *
      ...Когда прошла неделя нашего пребывания на фронте, в общих чертах стали вырисовываться первые итоги боевой деятельности полка. Воины в своем большинстве сражались мужественно, коммунисты и комсомольцы личным примером увлекали за собой других, подавая примеры бесстрашия.