Золотой фонд эзотерики - Елена Рерих. Путь к Посвящению

Но особую любовь к музыке, как и вообще к искусству, Елена Ивановна пронесла через всю свою жизнь. Как вспоминает Зинаида Фосдик, сама бывшая блестящей пианисткой и преподавательницей фортепианной игры, «Е.И. говорила вечером, что любила разучивать Бетховена, но больше любила других, более эмоциональных композиторов. Она любит арию Вотана и Брунгильды в последнем акте “Валькирии”. Любит “Марш Грааля” и “Парсифаль”, “Пеллеаса и Мелизанду” Дебюсси, “Хованщину” Мусоргского и “Бориса Годунова” [в исполнении] Шаляпина»[63].

Музыку любила и вся семья Рерихов. Много лет спустя, в далеких Гималаях, собираясь за вечерним чаем, Рерихи слушали пластинки с любимыми музыкальными произведениями. Это было лучшим отдыхом для всех членов семьи после напряженного трудового дня.

В 1898 году, когда Елене было 19 лет, семью постигло большое горе – смерть отца, которого девушка очень любила и ранний уход которого предчувствовала еще в детские годы.

Последний сон-предупреждение о смерти отца она видела месяца за четыре до его ухода из жизни. Она проснулась тогда среди ночи с чувством страшной, безысходной тоски. Месяца через два после этого сна у отца случился приступ стенокардии. Врачи уверяли домашних, что опасность миновала, что угрозы жизни и здоровью Ивана Ивановича нет. Но Елена твердо знала, что отец доживает последние дни.

Смерть наступила через две недели после того приступа. За два дня до несчастья девушка, не находившая себе места из-за тяжелого предчувствия, зашла на кухню к старой прислуге, жившей у них около двадцати лет, и тихо сказала: «Лиза, папа умрет»[64]. Работница, как принято в таких случаях, стала успокаивать ее: «Полно вам, барышня, не убивайтесь так! Мало ли что бывает… Бог даст, все обойдется!..» Но Елена твердо знала, что изменить уже ничего нельзя и сердце не обманешь – оно знает правду.

Мрачное предчувствие в который раз оправдалось – через пару дней после ее слов отец скончался во сне от остановки сердца.

О его смерти скорбели не только семья и родственники, но и люди, знавшие его по работе. Как отмечала З. Фосдик в своем дневнике, записывая услышанное от Елены Ивановны, «отец ее был идеальным человеком, большим мыслителем, гуманистом. После его смерти к ним приходили его рабочие, студенты его курса и говорили: “Он был отцом нашим, учил нас, как жить”»[65].

Екатерина Васильевна зачем-то поторопилась продать все редкие книги мужа, не сознавая их подлинной ценности и не подумав об интересах дочери, с детства обожавшей книги и чтение[66].

В 1898 году, через несколько месяцев после смерти отца, Елене приснился очередной необычный сон, в котором она видела себя в помещении небольшого деревянного дома, где были ее многочисленные родственники. Вошел ее отец и увел ее из этого помещения на верхний этаж. Они поднялись по лестнице на площадку и вошли в комнату с необыкновенно длинным и большим окном. Широким движением руки отец указал ей на долину, расстилавшуюся за окном. Девушке запомнился необыкновенный простор местности, почти необозримая долина, в дали которой виднелись горы и холмы. Ее внимание во сне привлекло одинокое могучее дерево, стоявшее не так далеко от дома, – это дерево напоминало кедр. Этот сон тоже оказался пророческим: именно такие необъятные просторы она увидит наяву много лет спустя, во время поездки экспедиции Рерихов через Сибирь…

В юности Елена была одной из первых красавиц во всем Санкт-Петербурге. З.Г. Фосдик лаконично писала в своем дневнике по этому поводу: «Барышней Е.И. была поразительно хороша: тоненькая, стройная – считалась первой красавицей. За ней многие ухаживали, и много людей любили ее всю жизнь»[67].

Уже будучи женой Н.К. Рериха и матерью двух малышей, Елена Ивановна продолжала иногда получать письма со стихами, посвященными ей. В рукописном отделе Третьяковской галереи хранится одно стихотворное послание Елене Ивановне от неизвестного автора (подпись в письме не сохранилась). В стихотворении, довольно длинном, воспевалась тайна русалочьих глаз, навсегда покоряющих всех окружающих своей загадочной красотой… Стихотворное письмо заканчивается добрыми пожеланиями и смиренной просьбой передать привет мужу.

Все, кто оставил свои воспоминания о встрече с Еленой Ивановной – сколько бы тогда ни было ей лет, – единодушно отмечают в ней две яркие черты: необыкновенную красоту и особое душевное обаяние, которое она буквально излучала.

Елена Ивановна очень не любила фотографироваться, поэтому существует не так уж много ее фотографий. Зинаиде Григорьевне Фосдик она говорила, что с молодых лет терпеть не могла фотографироваться, потому что очень плохо выходила на фотографиях. Но как бы то ни было, сохранившиеся фотографии Елены Рерих дают представление о той редкой красоте, которой наделила ее природа. Если же прибавить к этому ее душевное обаяние и необычную притягательность, которую уже в ее детские годы так сильно чувствовали все, кто ее хоть раз видел, то становится понятным, почему она всегда производила на окружающих такое незабываемое впечатление.

О том, какой была Елена Ивановна в юности, рассказывается в воспоминаниях ее современницы Наталии Владимировны Шишкиной, приведенных в работе П.Ф. Беликова «Рерих. Опыт духовной биографии». Как сообщает Павел Федорович в своей работе, эти воспоминания были написаны Н.В. Шишкиной в Караганде, в Доме инвалидов, уже в 1956 году. Вот как описывала Н.В. Шишкина Елену Ивановну: «<…> Е[лена] И[вановна] рано лишилась отца, была единственной дочерью у родителей и жила с матерью вдвоем. Они обе очень любили друг друга, и мать ее, очень добродушная, милая старушка, сохранившая свою былую красоту, не могла налюбоваться на свою “Ляличку”, как ее тогда все и называли. Да и не только мать восторгалась ею. Все, кто ни встречал Е.И., не могли равнодушно пройти, чтобы не обратить внимание на ее выдающуюся наружность. Высокого роста, стройная, очень пропорционально сложенная; полная изящества, женственности, грации и какого-то внутреннего обаяния всего ее облика, она невольно притягивала к себе все взоры. У нее были роскошные светло-каштановые, с золотым отливом волосы и пышная прическа, высокая по моде того времени, прелестный небольшой ротик, жемчужные зубы и ямочки на щеках; когда она улыбалась, а улыбалась она часто, все лицо ее освещалось теплом и лаской. Но что было самое притягательное в ее лице, – это ее глаза, темно-карие, почти черные, миндалевидные, продолговатые; как бывают у испанок, но с другим выражением. Это были лучезарные очи с длинными ресницами, как опахала, и необычайно мягким, теплым, излучающим какое-то сияние взглядом.

Глаза ее иногда щурились, как будто грелись на солнце, и мягкое, теплое, ласковое выражение их озаряло и ее саму, и всех окружающих, кто в данный момент смотрел на нее. У нее был очень мелодичный и нежный голос и всегда очень ласковое обращение, любила она называть уменьшительными именами близких ей людей. Нос у нее не был правильной формы, удлиненного фасона, но он гармонировал со всеми чертами ее лица.

В ней было какое-то очарование, шарм и необычайная женственность всего ее облика. Любила наряды, всегда [была] по последней моде одетая, очень элегантная; носила серьги, ожерелья и вообще драгоценные украшения. В ней было сильно развито чувство красоты, которую она всюду проявляла как своим внешним обликом, так и своим внутренним содержанием. Жили они с матерью в тогдашнем Петербурге, и вела она очень светский образ жизни, но всегда имела вид наблюдающей жизнь, ищущей чего-то другого, более вдохновенного, более глубокого содержания; у нее были какие-то искания, и пустая светская шумная жизнь ее не вполне удовлетворяла»[68].

П.Ф. Беликов отметил, что эти воспоминания значительны во многих отношениях, хотя не все в них соответствует истине. В частности, Елена Ивановна не обладала высоким ростом; такое впечатление, скорее всего, складывалось за счет стройности и девичьей тонкости ее фигуры. Несомненно, с самой юности она отличалась великолепным, утонченным вкусом, но, судя по всему, о ее нарядах в то время больше заботилась ее мать. Именно ей, как мы уже знаем из дневниковых записей Зинаиды Григорьевны, Елена была обязана тому «очень светскому» образу жизни, который ей приходилось вести: Екатерина Васильевна не представляла себе жизнь дворянки без регулярных выездов на балы, и девушка вынуждена была подчиняться ее воле.

Н.В. Шишкина, конечно, не знала о том, каковы были отношения Елены с матерью. Внешне идиллические, отношения матери и дочери в действительности были довольно сложными. Позднее З. Фосдик, под впечатлением бесед с Еленой Ивановной, запишет в своем дневнике, что Екатерина Васильевна Шапошникова едва ли по-настоящему любила свою дочь[69]. Она гордилась светскими успехами Елены, тем, что ее дочь – одна из первых красавиц в Петербурге и у нее много поклонников, но душевной и духовной близости с Еленой у нее никогда не было. Екатерина Васильевна просто не понимала свою дочь. Стремление Елены к получению углубленного образования, более того – к высшим духовным знаниям, к чтению сложных философских книг было глубоко чуждо Екатерине Васильевне и поневоле отдаляло ее от дочери. Видимо, инстинктивно мать чувствовала, что ее дочь обладает каким-то своим, самобытным и глубоким внутренним миром, непостижимым, недоступным для нее. Ее раздражало то, что Елена не придает значения своим светским успехам, не любит балы и не обращает внимания на богатых поклонников, в отличие от большинства девушек ее возраста.

Вероятно, именно поэтому Екатерина Васильевна совершила серьезную ошибку в отношении к своей дочери: на людях гордясь ею и ласково называя «Лялечкой», наедине она не раз высказывала Елене сомнения в ее способностях, в ее умении устроить свою жизнь как следует, быть не хуже других и т. п. На утонченную, чувствительную девушку эта несправедливая критика всегда производила гнетущее впечатление; в конечном итоге это привело к тому, что Елена Ивановна вплоть до зрелого возраста отличалась весьма низкой самооценкой, недооценивала свои необычные человеческие качества и духовные способности[70], считала себя заурядной, ничем не примечательной личностью.

Эта неадекватная самооценка сохранялась у нее еще долгое время после того как она стала ближайшей ученицей и сотрудницей Руководителя Белого Братства, Учителя Мории. Она, удостоившаяся личного общения с великим духовным Учителем, продолжала считать себя самой обычной личностью!

Не удивительно, что вся сложность отношений с матерью, взаимное непонимание, несоответствие мнений и интересов наиболее ярко проявились в один из самых ответственных моментов в жизни Елены – при выборе ею спутника жизни…

В воспоминаниях Н.В. Шишкиной говорилось и о том, в какой обстановке проходили юные годы Елены Ивановны, а также о ее родне со стороны матери – семье ее тети, княгини Путятиной. В ее доме Екатерина Васильевна и Елена проводили много времени.

О семье Путятиных Н.В. Шишкина пишет: «…надо сказать несколько слов о ее родне, семье ее тетки, родной сестры ее матери, Евдокии Васильевны, урожденной тоже Голенищевой-Кутузовой. Евд[окия] Вас[ильевна] обладала необычайно красивым колоратурным сопрано и пела с огромным успехом в опере Мариинского театра в Петербурге. В нее влюбился богатый князь Митус[ов], заплатил театру громадную неустойку, она ушла со сцены и вышла за него замуж. Но это был человек с тяжелым характером. Они развелись, и Евд[окия] Вас[ильевна] вышла замуж за князя Путятина, который нуждался в матери своим двум сыновьям. От этого брака у них были две дочери. Искусство музыки и пения царило в их доме, пели и дочери, и она сама. Дом их напоминал дом Ростовых в “Войне и мире”. Вот та обстановка, в которой Е.И. проводила свою молодость. У кн[язя] Путятина был свой особняк в Петербурге и именье в Новгородской губернии. Они вели великосветский образ жизни. У них бывали блестящие балы, и, конечно, на этих балах всегда бывала Е.И., всегда в красивом бальном туалете, – она мало танцевала, больше сидела где-нибудь в конце зала, окруженная толпой поклонников.

У нее было много завистниц ее успехам в обществе, много предложений выходить замуж.

[Был] один очень блестящий молодой человек, бывший лицеист, единственный сын у родителей, миллионер, ему принадлежало Общество Пароходства на Волге “Самолет”. Он был без памяти влюблен в Е.И., делал ей предложения, но и он получил отказ. Все окружающие ее и ее родные не могли этого понять: как отказать такому жениху, о котором так мечтали все петербургские красавицы.

Но она говорила, что она поставила себе задачей в жизни выйти замуж за человека – знаменитого служителя искусства, будь то музыкант, певец, художник, живописец или скульптор, но непременно человек с высшим дарованием и талантом»[71].

Желание Елены Ивановны было вполне понятным.

Так уж устроена жизнь женщины, что одним из самых важных событий в ней является замужество. В дореволюционные годы это событие определяло всю судьбу женщины в гораздо большей степени, нежели в нашу эпоху. Именно поэтому юная Елена решила выйти замуж только за человека из творческой среды – художника, музыканта, скульптора, но непременно человека талантливого и духовного.

Ее желание совпало с Высшей волей – она встретила такого человека…

Однако право на осуществление этого желания ей пришлось отстаивать в упорной борьбе с мнением своей семьи, навязывавшей ей свои представления о том, какой муж ей нужен. И несмотря на молодой возраст, Елена Ивановна победила в этой борьбе, отстояв свой выбор и свое право на подлинное счастье.

Глава 4. Битва за счастье

Говорят, что браки заключаются на небесах. Судьбоносные встречи, наверное, планируются там же. Таинственные космические часы отсчитали заветное число лет, месяцев и дней – и принесли в жизнь Елены Ивановны встречу с человеком, который станет для нее не только спутником жизни, но и единомышленником, сподвижником. Разумеется, эта встреча была не случайной – она была дана Учителем как необходимое и важнейшее событие в жизни его будущих сотрудников. «Встреча, безусловно, была кармически предуготовленной», – писал об этом событии П.Ф. Беликов[72].

Это произошло в 1899 году. Елене Ивановне было тогда 20 лет.

Летние месяцы Елена с матерью почти всегда проводили в гостях у княгини Путятиной, в Бологом – имении Путятиных в Новгородской губернии. Усадьба князя располагалась в живописном месте на берегу чудесного озера – оно имело 22 км в окружности. Князь Путятин увлекался археологией, сам проводил раскопки. Новгородская губерния всегда представляла собой настоящий кладезь для археологов; там велись раскопки очень древних мест. Старого князя часто навещали другие археологи – он охотно помогал коллегам по увлечениям всем, чем только мог.

Летом 1899 года в имении Путятиных появился скромно, по-дорожному одетый молодой человек. Это был уже в то время известный художник Николай Константинович Рерих. Он заехал в Бологое по пути – Русское археологическое общество командировало его в Псковскую, Тверскую и Новгородскую губернии для изучения вопроса о сохранении памятников старины[73]. Однако князь Путятин был в это время в отъезде – уехал на несколько дней, чтобы принять участие в раскопках. Рериху пришлось ждать возвращения князя три дня в его доме. За эти три дня он и познакомился с той, которую впоследствии сам назовет своей Ведущей и которую будет боготворить всю свою жизнь.

На сегодняшний день существуют две версии, точнее, два рассказа-воспоминания о том, как состоялось это знакомство. Первый рассказ принадлежит уже известной нам Наталии Владимировне Шишкиной, а второй рассказ был записан Зинаидой Григорьевной Фосдик со слов самой Елены Ивановны. Вот как передавала подробности той важной встречи Н.В. Шишкина в своих воспоминаниях: «Однажды вся семья Путятиных отправилась в свою деревенскую баньку, построенную тут же на краю парка, на берегу озера. Е.И. первая вернулась и, проходя через переднюю, увидела в углу сидящего человека; она машинально взглянула на него и прошла мимо, приняв его за охотника или за одного из служащих князя Путятина. Сам Путятин был в это время в отъезде, тоже по делам раскопок, уехал туда на несколько дней. Она не очень большое внимание уделила … ожидающему человеку, но этот скромно сидящий человек с огромным удивлением перед ее красотой поглядел на нее. Она шла с распущенными после мытья волосами, которые, как длинная пелерина, окутывали до низу ее стан. Вернувшись из бани, вся семья села за стол в столовой ужинать, и тут только Е.И. вспомнила, что в передней “сидит какой-то человек, приехавший, должно быть, по делу к дяде”. Спохватившись, пошли к нему, пригласили его к столу. Это был невзрачно одетый, в охотничьих высоких сапогах, куртке и фуражке, человек, очень скромно назвавший свою фамилию – Рерих.

Из разговора выяснилось, что он и есть знаменитый уж в то время художник Рерих, чьи картины уже были в Третьяковской галерее в Москве и на выставках картин Петербурга, и что приехал он к старому князю-археологу по делам археологических раскопок, производимых в этой местности. Старик-князь задержался в пути, и несколько дней прогостил Рерих в их усадьбе в ожидании приезда князя»[74].

Несколько иначе передает подробности самой первой встречи Николая Константиновича и Елены Ивановны З. Фосдик. Судя по записям Зинаиды Григорьевны, Елена Ивановна рассказывала ей об этом событии с известной долей юмора: «Сегодня Е.И. опять очаровательно рассказала, как она первый раз познакомилась с Н.К., когда он приехал в Бологое, имение ее тетки, княгини Путятиной, где она тогда гостила. Приехал он вечером. “Сначала, – говорит Е.И., – через окно прямо на балкон шагнула пыльная нога или, вернее, пыльный сапог”. Е.И. подошла к окну, а Н.К. спрашивает: “Здесь живет князь Путятин?” Е.И. пошла в комнату своей тетки и говорит: “Тетя, не то курьер, не то арендатор к тебе приехал”. Та велела ей обратиться к лакею, чтобы он провел его к мужу. Вечером за чаем выяснилось, что это археолог какой-то, его еще никто не видел. Тетя говорит: “Археолог, какое-то старье, положить его спать у князя в кабинет”. На другой день за завтраком гостя увидели, он оказался молоденьким, хорошеньким, и решили ему дать комнату для приезжих.

Пробыл он там три дня. Е.И. говорит, что он расположил их к себе тем, что дипломатично и тонко завел разговор о старине своей фамилии Рерих и своего рода, а вся семья Путятиных увлекалась старинными родословными»[75].

Но, конечно, на Елену Ивановну молодой художник произвел впечатление не родословной, а своей интеллигентностью и духовностью. Обладающая с детства способностью мгновенно и безошибочно распознавать нравственную сущность людей, Елена увидела перед собой человека с чистой и возвышенной душой – и именно это заставило девушку обратить на него внимание.

Возвращаясь в своих записях еще раз к подробностям знакомства Елены Ивановны с Николаем Константиновичем, З. Фосдик отмечает, что «<…> он (Н.К. Рерих. – Авт.) был представлен Е.И. как знаменитый художник, и ей сразу понравились его “чистые глаза”»[76].

Молодой художник тем более не остался равнодушным к этому знакомству: уезжая из Бологого, он унес в своем сердце дивный облик красавицы, с которой потом стал искать встречи в Петербурге.

Сделаем здесь небольшую остановку в повествовании о том, каким образом развивались далее отношения молодых людей, почувствовавших друг в друге родственные души, и скажем пару слов о человеке, ставшем в конце концов избранником юной Елены Ивановны.

Фамилия Рерих («славой богатый») досталась Николаю Константиновичу от предков-скандинавов. Семейные предания упоминают о том, что эту фамилию носил в XIII веке рыцарь ордена тамплиеров. Предки Рериха появились в России впервые в начале XVIII века. Интересно явное сходство в судьбах предков Николая Константиновича и Елены Ивановны: и те, и другие были связаны с Латвией и со службой Петру Первому.

В семье Рерихов сохранилось предание о том, что один из генералов шведского короля Карла XII, воевавшего с Петром Первым, отказался выполнить приказ командования и уничтожить церковь противника, сказав: «С Богом не воюю». Этот мятежный генерал и остался потом в России, поступив на службу в российскую армию, за что император пожаловал ему имение недалеко от Костромы.

Прадед Николая Рериха, Иоганн Рерих, был известным специалистом в области кораблестроения. Как сообщал А.А. Макаров в своей статье-лекции, дед Н.К. Рериха, Фридрих Рерих, родился в 1800 году в Газенпоте, (сейчас это латвийский город Айзпут), там же получил образование, а затем переехал в Ригу, где служил архивариусом в губернском управлении. Дед Н.К. Рериха прожил необычайно долгую жизнь (он умер в возрасте 104 лет); Николай Константинович посвятил ему свой очерк, который так и назвал: «Дедушка». Двое старших братьев деда избрали своим уделом военную службу, долго служили в Кавалергардском полку и сражались в Отечественной войне 1812 года.

Отец Николая Рериха, Константин Федорович, родился в Курляндии, в Газенпоте; впоследствии перебрался в Петербург, где стал известным и уважаемым нотариусом, владельцем собственной нотариальной конторы. Мать художника, Мария Васильевна (урожденная Калашникова), происходила из купеческой семьи. Николай Константинович Рерих появился на свет в Санкт-Петербурге 9 октября (по старому стилю – 27 сентября) 1874 года. В семье Рерихов было четверо детей: у Николая было два младших брата и старшая сестра.

Способности к рисованию обнаружились у Николая уже в детстве; его первым учителем рисования стал часто навещавший семью Рерихов друг его отца – художник Михаил Микешин. Гимназические увлечения Николая были весьма разносторонними: юный Рерих интересовался историей и географией, собирал минералогические коллекции, ездил на охоту и уже в подростковом возрасте писал статьи и очерки, публиковавшиеся в столичных журналах. В 1893 году, закончив одно из лучших образовательных учреждений Петербурга той эпохи – гимназию Карла фон Мая, Николай Рерих успешно сдал вступительные экзамены в Петербургскую академию художеств. Поступление в Академию не обошлось без семейных проблем: отец Николая хотел, чтобы старший сын получил более практичную профессию юриста и стал продолжателем его дела. В итоге по условию, поставленному отцом, одновременно с учебой в Академии художеств Николай Рерих поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, который закончил в 1898 году.

Помимо живописи, Николай Рерих увлекался историей и археологией. Как писал впоследствии сам Николай Константинович, это увлечение привело к тому, что экзамены сдавались им на юридическом факультете, а лекции слушались на историческом. Н. Рерих добился немалых успехов в археологии. Став членом Русского археологического общества еще в студенческие годы, с 1892 года он начал проводить самостоятельные раскопки. Молодой художник побывал в археологических экспедициях в Петербургской, Псковской, Новгородской, Ярославской, Тверской, Смоленской губерниях, составив при этом весьма солидную коллекцию археологических находок. Позднее Рерих проводил раскопки совместно с князем Путятиным на Валдае.

В Академии художеств непосредственным наставником Николая Рериха с 1985 году стал А.И. Куинджи, бывший для него, по его собственному признанию, не просто преподавателем, но и учителем жизни. Уже в студенческие годы Н.К. Рерих начинает зарабатывать себе на жизнь иконописью, получая заказы от нескольких церквей, а также выполнением иллюстраций в журналах «Звезда» и «Всемирная иллюстрация». Он по-прежнему занимался журналистикой, публикуя статьи по искусству и другой тематике. Разносторонние таланты Николая Рериха привлекли к нему внимание одного из самых известных критиков и журналистов того времени, В.В. Стасова, с которым он впоследствии много сотрудничал и благодаря которому познакомился с другими видными представителями творческих кругов Петербурга.

В 1897 году Н.К. Рерих закончил Академию художеств. Его дипломной работой стала картина «Гонец», приобретенная М.П. Третьяковым для его знаменитой галереи.

В том же году, по окончании учебы, Н. Рерих стал помощником главного редактора журнала «Искусство и художественная промышленность», издаваемого В.В. Стасовым. Практически одновременно он занял должность помощника директора музея Императорского общества поощрения художеств. Таково было общественное положение Николая Рериха в момент его встречи с Еленой Ивановной.

Как отмечал в своей книге П.Ф. Беликов, «карма подвела Н.К. к встрече с Е.И. не раньше, чем он стал уже признанным художником, обрел твердость жизненных основ и известную независимость. То же можно сказать и о Е.И. Любовь к живописи, философии, серьезные занятия музыкой – все это было уже налицо и жаждало дальнейшего развития. Так что при первой же встрече Н.К. с Е.И. у них со всей ясностью определилась общность жизненных интересов и идеалов.

Однако “память ушедшего свитка” (то есть знание прошлых воплощений и кармических связей), как и “открытие книг” (то есть знание Поручения и очередных задач эволюции), пришли много позднее»[77].

З. Фосдик в своем дневнике писала, что по приезде в Петербург Елена и Николай встречались только на концертах: мать Елены Ивановны не приглашала Николая Константиновича к ним домой с визитами. Тем не менее Елена Ивановна по приглашению молодого художника дважды посещала его студию. Во время второго визита художник сказал ей, что любит ее и хочет видеть своей женой[78].

Как писали П. Беликов и В. Князева, в дневнике Николая Константиновича появляются в то время такие записи: «Сегодня была Е.И. в мастерской. Боюсь за себя: в ней много хорошего. Опять мне начинает хотеться видеть ее как можно чаще, бывать там, где она бывает»; «Вчера 30-го сказал Е.И. все, что было на душе… Странно, когда в первый раз принимаешь в расчет не только себя, но и другого человека… Сейчас Новый год. В нем у меня должно быть много нового»[79].

Это было объяснение! Но путь к счастью для Николая и Елены оказался тернистым и сложным.

Если Елена Ивановна главным достоинством в человеке (в том числе претенденте на ее руку) считала духовность и творческий дар, то ее семья на первый план ставила родовитость, положение в обществе и материальную обеспеченность. Однако художники ни в какие времена и ни в каких странах не считались людьми со стабильным финансовым положением. Елена с самого начала понимала, что ее мать и многочисленные родственники будут против ее брака с художником. Но вряд ли она знала, сколько силы воли и упорства придется ей проявить, чтобы отстоять свой выбор под давлением со стороны матери и всей ее родни!

Из дневника З. Фосдик явствует, что Елена Ивановна просила Николая Константиновича два года держать в секрете их намерение соединить свои судьбы, т. к. знала, что ее семья будет против ее брака с художником. Тем не менее однажды Николай Константинович пришел к ней домой, чтобы поздравить ее с днем рождения, и увидел там некоего Аккермана – молодого офицера, человека из родовитой и богатой семьи, который, как и многие другие претенденты на руку Елены Ивановны, ухаживал за ней, намереваясь жениться. Николай Константинович не мог, не захотел больше придерживаться выжидательной тактики и сделал решительный шаг: он попросил разрешения поговорить с Екатериной Васильевной и в беседе попросил у нее руки ее дочери. Екатерина Васильевна очень удивилась такому повороту дел и не дала ответа сразу. Но потом, конечно, и мать, и вся родня устроили Елене сцену: они были категорически против того, чтобы она вышла замуж за представителя богемы. Тетка Елены, княгиня Путятина, говорила, что ужасается даже одной мысли о браке Ляли с художником[80].

Семейные проблемы в связи с выбором спутницы жизни возникли и у Николая Константиновича: его мать была недовольна его ранней, по ее мнению, женитьбой; кроме того, она мечтала найти сыну невесту по своему вкусу. Однако чинить ему серьезные препятствия, как родня Елены Ивановны, она не стала.

Гораздо сложнее пришлось отстаивать свое право на счастье Елене Ивановне – мать и все родственники оказывали на нее колоссальное давление. Это был очень сложный в психологическом плане период ее жизни – период отстаивания собственного выбора наперекор всей родне. И в этот период у нее была только одна поддержка – из высшего плана бытия. Таинственные Хранители, отметившие Елену своим участием в ее жизни с самого детства, вновь пришли ей на помощь в этой сложной жизненной ситуации. Подсказкой свыше и поддержкой для Елены в это трудное время служили вещие сны, в которых ей всегда давались советы, исходящие будто бы от покойного отца. Только позднее Елена Ивановна узнает, что под образом отца ей являлся во снах ее будущий духовный Наставник – Махатма Мориа, поддерживая ее таким образом и сообщая ей нужные для дальнейшей жизни решения.

Три раза с небольшими изменениями Елена видела сон, в котором отец указывал ей выходить замуж за Николая Константиновича. Первый и второй сны были почти одинаковы. Открывалась дверь комнаты, в которой она находилась, входил отец и, пристально глядя на нее, произносил: «Ляля, выходи за Н.К.». После этого она сразу же просыпалась. В третий раз она увидела во сне большой зал, в котором стоял огромный накрытый стол, уставленный всевозможными яствами. За столом вместе с ней сидели все ее родственники. Вдруг в большое окно, открытое в сад, влетает белый лебедь с черным кольцом на шее, опускается к ней на грудь и обвивает ее шею крыльями. В то же время открывается дверь, появляется высокая фигура ее отца, и он произносит то же самое, что и в прежних снах: «Ляля, выходи за Н.К.».