Миры Упорядоченного - Сердце твари

Наталья Караванова

Сердце твари

Предисловие к роману Н. Каравановой «Сердце Твари»

…Мы привыкли, что наша Земля – «мир без магии». Мы не верим в чудеса, мы смеемся над «колдунами и волшебниками», почитая (и не без основания) их мошенниками и лжецами. Мы так привыкли видеть везде и всюду только «реальное с настоящим», что не укладывающие в «строго научную картину мира» факты наше сознание просто игнорирует. В лучшем случае придумывает что-то вроде «необъяснимо, да, но лишь потому, что ученые еще не докопались до истинных причин».

Земля как часть Упорядоченного не знала особых тревог, во всяком случае та ее часть, что нам знакома и которую мы именуем планетой Земля, третьей в Солнечной системе. Мы избежали поглощения бездной Неназываемого, нас миновало вторжение козлоногих его слуг, и сейчас, в тревожное время власти Новых Богов, Хедина и Ракота, их битвы и сражения остаются в стороне.

Но за тишину и покой надо платить. Мы пока что забираем в долг; отдуваться приходится другим.

Закрытые миры бросают вызов самой природе магии в Упорядоченном. Они словно угрюмые черные скалы посреди великой реки. А там, где поток и где камни, непременно возникают пороги, водовороты, водопады и прочие прелести. Мы чувствуем, что магия где-то совсем рядом, за углом, за поворотом, порой нам кажется, что мы видим краем глаза нечто, не укладывающееся в рамки повседневности, но…

Мы знаем – оно близко, оно неподалеку. И это действительно так.

Наше спокойствие куплено ценой двух миров, двух частей земной триады, помогающих удерживать в равновесии всю систему. В отличие от Земли, они не закрыты, магия проникает в них, но в каждый по-своему. Мир, где происходит действие «Сердца Твари», обращен в исполинскую свалку. Магия перемешана с остатками технологий, сюда словно сбрасывается «мусор» других, более удачливых миров. Здесь магия соединяется с механикой.

И сюда пришли слуги Хаоса. Они знают – взоры Новых Богов устремлены совсем в другом направлении. Закрытые миры и их непосредственные окрестности всегда оставались тихой заводью, где ничего не происходило. У хаоситов есть цель, и они работают над достижением ее без лишней спешки, но и не медля.

Пришли сюда и поклоняющиеся Спасителю. Оно и понятно – там, где нужда и горе, они всегда сыщут жаждущих утешения.

И есть те немногие, кто не «служит», но встает на защиту. Ибо даже этот безумный мир – их дом, ему отданы их любовь и верность. Враг страшен, но отступать некуда – извечный закон людей.

Пролог

Когда-то здесь текла река. Камни, поблескивающие в тусклом свете луны, четко обозначали ее русло. Плясали по мертвым стволам багровые блики. Небо догорало, точно костер.

Ни ветерка, ни шороха шагов…

На камнях, там, где русло делало излучину, стоял человек и смотрел в небо.

Человек знал, что и река, и мертвый лес за ней, и это грозное небо – все это сон. Не более. И не менее.

– Хорошее место.

Шелестящий голос льется отовсюду. Он – часть пейзажа. Он – и луна, и лес, и камни.

Человек поежился. Слишком уж огромен был черно-красный мир его сна, слишком громки звуки. Но к этому можно привыкнуть. Более того, к этому нужно привыкнуть. Иначе, зачем жить? Ради чего бороться?

Молчание тянется недолго. Оба собеседника знают цену времени и не желают его терять. Вселенная спрашивает:

– Как продвигаются твои труды? Долго ли мне ждать?

– Мы делаем все возможное, – отвечает человек. – Но мастеров мало. Наша армия растет медленней, чем мы бы хотели.

– Люди! Вы всегда обещаете больше, чем способны сделать…

– Мы работаем не покладая рук! Мастерские не простаивают, солдаты тренируются. Но магия… в этом мире она слаба и несовершенна. Если бы я мог…

– Ты всего лишь человек. Помни это. Ты – один из толпы, не больше. Но ты мне нужен, и в этом твоя сила. Понимаешь меня?

– Да, Великий.

– Сила – это не только магия. Сила – это в первую очередь власть. И уж ей-то ты можешь распоряжаться.

– За этот год мы сделали больше, чем за последние двадцать лет…

– Знаю. Но время не ждет. У нас есть враги и помимо белых святош. И ты должен помнить об этом.

– Если бы у нас были…

– Все, что вам нужно – это следовать моей воле! Не правда ли, цена власти и силы не так уж велика?

– Мы следуем твоей воле, Великий. И никто не смеет спорить или возражать. Но, чтобы приблизить нашу победу, нам крайне необходимо…

– Вашим жалким магам нужна помощь? Что ж… я их понимаю. Думаю, вам стоит найти Серую Луну. Запомни это название! Когда-то она принадлежала одной из самых сильных волшебниц. Найти ее будет несложно…

Человек перевел взгляд на ночное светило. Луна над пересохшей рекой действительно казалась серой и мертвой.

– Я понял, Великий. Какие еще будут приказы?

– Слишком много приходится тратить сил. Стоит подумать о новых жертвах, а может, и о строительстве храма. Понимаешь меня?

Человек кивнул.

Глава 1

Ветер играл листьями осин и берез, создавая иллюзию того, что день предстоит прохладный. Но солнце уже вызолотило окрестные скалы, небо стало лазурным, и лишь у горизонта его словно присыпала серебряная пыльца. А значит, сегодня, как и во все минувшие дни, будет жарко.

У подножия поросшего лесом горного склона образовалась круглая маленькая долина с озерцом посредине. Вода в озерце темная, цвета камней, выстилающих дно. Она, как черное зеркало, не рябит и отражает лишь силуэты предметов. Но взгляд досужего путника первым делом занимает не озеро, а небольшое строение в два окна из проржавевшего металла. Дожди и суровые зимы почти доконали вагончик. Его перекосило, прогнили в труху и рассыпались доски ступенек, но стекла в окнах каким-то образом уцелели, и теперь он глядел на мир с мрачноватой мудростью, свойственной всем старым домам.

И озеро, и вагончик, и всю эту похожую на чашку долину, и даже ущелье, по которому сюда можно добраться от западных склонов, лучше всего видно сверху, от трех гранитных скал. Темный гранит возвышается над кронами тоненьких деревьев, но наблюдателю взбираться на самый верх не обязательно, достаточно подобраться к тому месту, где скалы вырастают из земли. Это тоже высоко, но тут деревья не застилают обзор. Сюда даже ведет едва заметная тропа.

Человека, притаившегося в тени гранита, красоты природы интересовали мало. Он проторчал тут с самого рассвета, устал ждать, вспомнил и забыл все известные ругательства и придумал парочку новых. В данный момент он уговаривал себя подождать еще немного и удостовериться, что не зря потратил половину дня на обустройство ловушки – нельзя допустить, чтобы схарматы и дальше шли по его следу. И так слишком долго не удается от них избавиться, прижали к самому городу.

Человек поднес к глазам старый полевой бинокль, подкрутил колесики – показалось, что сбилась резкость. Но нет, древний прибор работал точно. Мастера Ордена научились делать вполне сносные аналоги, но он ни за какие коврижки не променял бы свой бинокль на их изделия. Бинокль помнил руки тех, кто пользовался им раньше, десятки, а может, и сотни лет назад. Парадокс в том, что именно такие древние вещи как раз и создавали ощущение единства мира.

Прошлое шептало – даже для вас еще ничего не кончилось.

Даже здесь, где властвуют разрушение и анархия, где каждый воюет с каждым, а жизнь человека не стоит и мелкой монеты, есть надежда на возвращение лучших времен. В иных мирах Упорядоченного живут такие же люди. Они ничем не лучше нас, но им-то удается создавать что-то новое, сберегать свою историю и делать жизнь немного лучше. А значит, мы тоже это можем. Другое дело, что не очень-то и хотим…

Клим не признался бы в причинах своей привязанности к старым вещам и под пыткой. Он не любил сентиментальность во всех ее проявлениях, так что гнал ее даже из собственных мыслей.

В ущелье ему померещилось движение. Снова взглянул в бинокль.

Точно! Человек с собакой… нет, собак у них две, и людей больше, просто остальные отстали. Жаль… было бы неплохо накрыть всех разом, потом тщательно уничтожить собственные следы и убраться подальше. Поплутать на всякий случай по камням, осыпям и ручьям, и только после этого двинуться в сторону Горного Убежища.

Чуткие все-таки носы у их собак… интересно, что за порода?

Он взял максимальное приближение и навел на ближайшего пса.

– Еще не хватало! – пробормотал вслух.

Морду собаки частично скрывала металлическая полумаска, на груди тоже поблескивали кусочки металла. Мертвяк!

Похоже, генерал Аким счел его важной шишкой. По душу следопытов мастера Дианы они отправили только команду ищеек. Парни, умудрившиеся засветиться в непосредственной близости от лагеря схарматов, исправили ошибку, покрошив преследователей в капусту и закопав в подвернувшемся перелеске. Видимо, это схарматских офицеров многому научило, и теперь они осторожничают.

Клим провел ладонью по бритому затылку – если в отряде кроме мертвых собак есть и мертвые люди, то уйти будет несколько сложней. Мертвяки, которых с недавних пор используют схарматы, не знают усталости, их очень трудно убить, и в темноте они видят не хуже, чем днем. Они никогда не уклоняются от выполнения приказа и не стесняются убивать налево и направо, если вдруг окажется, что кто-то встал между ними и намеченной целью. Клим не обманывал себя надеждой, что у мертвых слуг Схарма есть какая-то другая цель. Отряд ищеек шел за ним уже третий день, отставая примерно на шесть часов. Мастер-разведчик специально вывел их к этой крошечной долине – чтобы сосчитать врагов и по возможности сократить их количество. Первое удалось. Четверо живых, две собаки, два мертвяка. Второе…

Посмотрим.

Клим сосредоточился на управлении механоидом, спрятанным в вагончике. Он был намерен сполна разыграть свой единственный козырь. Ловушку он сделал еще несколько дней назад, когда пришел к неутешительному выводу, что добром нынешний его поход к ставке генерала Акима не закончится.

Риск, однако, был осознанным, и не пойти на него было нельзя. Так же точно, как теперь ему нельзя допустить, чтобы схарматы догадались, что за ними плотно наблюдают. И вовсе не монахи из Спасенного города.

Слово Управления было произнесено примерно тогда, когда механоид заступил на свой долгий трудовой пост, и неопытный мастер непременно потерял бы контроль над наполовину магическим созданием, но Клима даже в Убежище всегда считали одним из лучших. Его мех сразу «вспомнил» необходимые команды, осталось только дождаться.

Вот к озеру выбежал, придерживая на локте взведенный самострел, один из схарматов. У его ноги трусил черный линялый пес-мертвец. Если только зрение и верный бинокль Климу не изменили, это был другой пес. Вот показался еще мертвец – человек. Его легко отличить, он не прячется, не пытается побыстрей достичь укрытия… а вот и второй. А где еще трое живых и пес? Замешкались возле ущелья… поторопить бы их…

Руки сами потянулись к винтовке. Но Клим знал, что он далеко не снайпер, а расстояние было слишком велико, чтобы надеяться на удачу.

А это еще что? Что мертвяк забыл в вагончике?

Клим выругался сквозь зубы, но ждать было нельзя.

Если следом за мертвяком в вагончик заглянет кто-то посообразительней, меха могут уничтожить раньше, чем он выполнит свою задачу. И мастер-разведчик дал команду взрывать.

Взорвался вагончик красиво. Взметнулись к небу куски металла, посыпалась земля, повалил дым. Грохот взрыва докатился даже до укрытия в скалах.

Еще бы, на бомбу ушли две последние ручные гранаты!

Вопрос, где пополнить запас, не стоит – негде. Разве только появится в окрестностях еще одна недоуничтоженная военная база с нетронутыми складами.

Вероятность такого счастья исчезающе мала. Мироздание все больше подкидывает ветхие лачуги или такие вот времянки, как та, что пришлось взорвать. Это на равнине иногда появляются целые города, безлюдные, мертвые, но не пустые, и в них немедленно стекаются тысячи искателей легкой наживы. Здесь – нет. Изредка – руины замка или давно заброшенные деревни. Иногда – какие-то военные объекты, но такие, что их назначение понять не может даже верхушка Ордена. Бараки, хижины – этим полон весь Каменный пояс. А вот чтобы что-нибудь нужное и полезное…

Мощности взрывчатки не хватило, чтобы устроить знатное погребение всем преследователям. Клим с досадой обнаружил, что как минимум один пес оказался слишком далеко от вагончика. И неизвестно, сколько уцелело живых врагов.

Вот они. Двое. И вторая собака.

– Придется топать к городу, – пробормотал Клим, – черта с два они отступятся…

Между тем владелец арбалета что-то скомандовал остальным, и они ушли в заросли кустарника, местами подступавшего к самому озеру.

Похоже, предстояло смириться с тем, что схарматы продолжат идти по следу. Это значит, что он неминуемо потратит остаток дня на заметание следов. Остается надеяться, что в армии Схарма не так много тех, кто знает горы лучше…

И тут схарматы начали действовать. Если бы Клим на минуту отвлекся, он наверняка пропустил бы все интересное.

Вот на свободном пространстве в стороне от дымящихся остатков вагончика появился один из схарматов. Вот он вытряхнул из заплечного мешка что-то маленькое. Поднял, встряхнул. Вот поднял это что-то над головой, и оно кануло в небо, внезапно обернувшись птицей. Птица сделала круг над долиной и устремилась к ущелью. Поймать в бинокль Клим ее не успел, но по полету решил, что это обычный голубь, из тех, что обитают на свалках и в обжитых городах. И сразу после этого оба пса сорвались с места и рванули по следу, не сдерживаемые ни поводком, ни приказом. Люди на свободном пространстве так и не показались.

Клим тихонько выругался, подобрал свое нехитрое снаряжение и покинул укрытие у скал. Собакам потребуется много меньше времени, чтобы сюда добраться.

Спустя час Клим выбрался на один из безымянных перевалов и уже оттуда увидел, что схарматы оказались хитрей, чем он предполагал. Видимо, не зря был выпущен быстрокрылый голубь.

Число врагов вновь выросло до четырех, но теперь они были верхами.

Собак он с перевала не разглядел, и это тревожило.

Клим оценил свою жизнь немного выше собранных сведений и потому решил не рисковать, поскольку до тайника, где он оставил любимый черный байк, оставалось не более пяти километров. В надежности древнего транспортного средства сомневаться не было нужды – год назад Клим лично разобрал его по винтику и собрал заново, избавив от лишних деталей и добавив нужные. Например, ушел в утиль двигатель и бак для горючего. Зачем горючка механоиду, которым движет магия Слова? Опять же, возможность угона сведена к минимуму. Кому нужен мех без Слова Управления?

Мир меняет вещи. Мир меняет людей.

Клим эти пять километров преодолел бегом, и то едва успел. Счастье, что догнал его только один пес. Куда делся второй – Клим даже гадать не стал. Делся – и отлично. С двоими он бы не справился. Он и одного-то одолел с трудом…

Пес догнал его в тот момент, когда он уже запрыгнул на сиденье и дал команду меху двигать вперед.

Зверь напал молча, без лая и рычания. Он был огромен, поджар, шерсть местами вылиняла до кожи. Сразу понятно, что имеешь дело не с живым существом. Зубы клацнули у бедра, тяжелые лапы попытались завалить байк. Клим с трудом удержал машину.

Пес атаковал снова, ему не нужно было время для передышки. И скорости ему было не занимать.

Выстрел из пистолета, как Клим и предполагал, мертвая зверюга даже не заметила. Он попытался все-таки набрать скорость и уйти из узкого лесного коридора в более удобное для обороны место, но горная тропа не оставила шанса.

Деревья по правую руку расступились, открывая прекрасный вид на окрестные долины. Это был крутой обрыв, и отделялся он от тропы лишь небольшой, шага в два, полосой камней. Тропа резко уходила вниз, так что пришлось чуть притормозить. Собака раздумывать не стала. Она просто прыгнула, намереваясь добраться до шеи жертвы. И силищи ей хватило…

Клим едва успел увернуться от клыков, одновременно выкручивая руль. От лап уйти не удалось. Удар был таким, что воздух выбило из легких. Спрыгнул – ничего другого не оставалось. Тварь откатилась в другую сторону, но тут же вскочила на лапы.

Клим вскинул пистолет и всадил в зверюгу все, что оставалось в обойме. Пес показал клыки и снова прыгнул. Не так удачно, как в первый раз, но к этой атаке Клим был готов и успел откатиться ближе к обрыву. Тут уж оставалось одно – не подпустить пса к себе. Если схватит – уже не выпустит.

И все-таки контроль над механоидом Клим не потерял.

А пес был занят своей целью и не обратил внимания на то, как совсем рядом вершится его судьба.

Байк, выправив равновесие, мгновенно развил максимальную для него скорость и ударил уже изготовившегося к новой атаке пса в незащищенный бок. Сильным был удар тяжелой машины, и пес, вовлеченный в общее с ней движение, полетел с обрыва вниз.

Клим, не сразу поверивший, что вышел из переделки целым и невредимым, поднялся и отряхнул плащ.

Над всем Каменным поясом плыла мягкая тишина, разгорался день.

Не поверишь, что всего миг назад здесь разыгрался поединок человека и мертвой твари. Клим решил, что отныне никуда не пойдет без надежного длинного меча или хотя бы копья.

Первым делом он заглянул вниз, под обрыв.

Мертвый пес лежал под обломками байка и не шевелился. Оставалось надеяться, что на этом его жизнь после смерти все-таки закончилась…

Однако не стоило забывать о живых схарматах. Если у них лошади и если им хватит догадливости пустить по следу уцелевшего пса, то шансы у Клима все-таки остаются, но очень небольшие. И значит, надо спешить.

Пустой пистолет он с досадой засунул в кобуру, затем подобрал с земли винтовку, заплечный мешок и бинокль и поспешил вниз по тропе. Следовало попытаться запутать след и побыстрей выйти к городу. Там схарматам никакой нюх не поможет его отыскать. А оставшегося пса, он на это очень надеялся, собьет со следа близость Мертвого кольца, зоны, где непредсказуемо и ненадежно работает любая магия. И классическая, и местная, как говорят мастера – «вырожденная». Та, которую принято называть мастерством Слова.

Город Клим миновал окраинами и остался никем не замеченным.

Так и подмывало, конечно, зайти к Кузнецу и оставить весточку мастеру Дальгерту… но это неминуемо отняло бы еще несколько часов, и Клим воздержался.

И так пришлось пустить в ход все свое мастерство и навыки лесной жизни, чтобы надежно избавиться от погони. Так что к перевалу у Кулешки он вышел уже перед самым закатом.

Он не торопился – так и так пережидать еще одну ночь в лесу. А не в лесу, так в удобном для ночевки гроте неподалеку от тропы. Там редко кто останавливается, потому что редко кто направляется в горы под вечер, но место известное. Иногда охотники ночуют, иногда бродяги или такие же, как он, припоздавшие обитатели Горного Убежища.

Шагов за двадцать он понял, что грот не пустует. Кто-то успел занять его раньше. Досадно, но что делать. Клим решил – хоть новости узнаю, – и без особой опаски направился к гроту.

Навстречу шагнул высокий нахмуренный парень с мечом на изготовку, но меч тут же опустил и убрал с лица всякую суровость: узнал.

– Мастер Клим!

Парня Клим помнил – до недавнего времени он числился в подмастерьях у Дианы, но в начале весны сам стал мастером-следопытом.

– Привет.

– Кто это к нам? О, Клим!

Из грота выбралась невысокая стройная женщина, возраст которой выдавали лишь крошечные морщинки у глаз. Черные и густые волосы убраны в строгий пучок на затылке, простая дорожная одежда сидит на ней как парадная.

Геда. Мастер врачевания. Не самый лучший вариант соседства, но что делать. Он предпочел бы встретить здесь людей незнакомых. С незнакомцем можно говорить о погоде или вовсе не разговаривать. А с мастером Гедой так не получится. С ней они знакомы с детства.

Клим сказал:

– Рад видеть и вас, мастер. Надеюсь, вы впустите переночевать запоздавшего путника?

Геда чуть сощурилась, разглядывая его с ног до головы профессиональным взглядом врача.

– Места хватит, входи.

– Отлично!

На низеньком столе, сложенном из камней и досок у самого входа, стоял помятый котелок с вареной картошкой и две кружки с водой. Клим подхватил из котелка пару картошин поаппетитней и плюхнулся на ворох сена у стены.

Геда, проследив за ним хмурым взглядом, сказала:

– Твоя вахта – утренняя. Разбужу на рассвете.

Клим кивнул. Утреннее дежурство – самое легкое. А ночное Геда взяла себе. Из внутреннего благородства можно было бы отдежурить ночь самому, но Геда не оценит, так что надо использовать возможность нормально отдохнуть.

Он спросил:

– Как дорога?

– Добрались с торговцами, спокойно, только медленно. Но окрестности словно вымерли. Даже их охрана удивлялась – ни разбойников, ни даже просто бродяг. Особенно заметно в окрестностях города.

– Схарматы скоро выступят, скорей всего. Вот народ и попрятался.

Геда достала из рюкзака одеяло и кинула его в дальний от Клима угол. С удовольствием стянула сапоги и уселась в центре лежанки.

Спросила:

– В город пойдут?

– Вот тут есть сомнения. Они больше внимания уделяют изучению старых дорог, ведущих на равнину. Север их вроде не очень интересует. И, будем надеяться, не заинтересует.

– Много их?

– Может, оставим доклад до совета? Там я все в подробностях расскажу. А пока поговорим о чем-нибудь другом.

– Например, о погоде… – невесело подхватила Геда.

Клим вернул ей кривоватую улыбку:

– Я буду спать.

Стянул сапоги, бросил под голову куртку и действительно отключился, стоило закрыть глаза.

Проснулся от легкого прикосновения пальцев к плечу.

Небо едва светлело.

– Когда выходим?

– Часа через четыре будем собираться.

На месте, где вечером устраивалась Геда, тихонько посапывал бывший Дианин подмастерье. Утро было теплым.

– Отдыхай.

Клим уступил даме належанное место и выбрался в рассветный полумрак.

Костер в яме прогорел, краснели угли, как огни далекого города.

Клим подбросил дров, вернулся в грот за котелком. Вытряхнул остатки картошки прямо на стол. Сходил к ручью, принес воды. Все это выполнялось автоматически. Так горожанин спросонок тянется за одеждой, а потом бредет умываться. Когда рассвело, Клим расстелил чистую салфетку и принялся чистить пистолет. Что время зря терять? За этим занятием его и застала Геда. Перед сном она распустила волосы, и теперь они волной лежали на плечах. Без своей строгой прически она выглядела совсем девчонкой. Не скажешь, что это один из самых уважаемых мастеров в своей сфере.

На немой вопрос ответила:

– Не спалось. Предчувствие какое-то нехорошее.

Клим усмехнулся. В предчувствия он не верил.

– Чай будешь?

Геда сходила в пещеру за кружкой, зачерпнула горячего взвара из листьев и ягод. Чай пах смородиновыми листьями и черникой.

Когда-то они вместе учились в орденской школе, и Горное Убежище для обоих стало домом. Но в последние годы встречаться доводилось нечасто. Геда всерьез занялась наукой и много путешествовала по равнине в поисках старых книг. Клим же второй год координировал сферу разведчиков и следопытов Северного Урала.

Педантичность и принципиальность Геды стали легендой еще тогда. Вряд ли с тех пор что-то изменилось.

И точно, отправились ровно в срок. Даже чуть раньше.

Как по часам, в середине дня они вышли на отрезок асфальтовой дороги, что ведет к Горному Убежищу. Размытый и вспученный асфальт среди густого леса казался чужеродным явлением. Из-под его тонкой шкуры кое-где проглядывала щебенка. В одном месте прямо посреди дороги выросла кривая березка.

От сторожки – маленького кирпичного домика у ворот – замахал рукой дежурный ученик. Солнце белило крышу, в воздухе носились пушинки чертополоха и других сорных трав.

– Хорошо здесь, – улыбнулась Геда. – Ничего не меняется…

Отчасти это было так. В их времена ученики старшего круга тоже дежурили у ворот, и сами эти ворота ничуть не поменялись. И совершенно так же из-за старых, в полтора обхвата, сосен виднелись стены корпусов Горного Убежища, тайного места подготовки магов и бойцов Ордена Равновесия.

Климу послышался неприятный шорох в ближайших к дорожке кустах. Кто-то там затаился, стараясь не двигаться и не дышать. Чужаков тут быть уже не могло по определению – магические защиты Ордена их бы не пропустили, взрослым прятаться незачем, значит, кто-то из учеников.

Клим придержал Геду за руку, ее помощник остановился сам, сощуренным взглядом окидывая окрестности.

– Кто-то прячется в кустах, – пояснил разведчик. – Кто-то, кому надлежало бы сейчас быть на занятиях. Эй, там! Выходи, тебя застукали.

Геда, скрестив руки, встала рядом.

В кустах завозились. Затем на свет вышли два ученика. Правда, Клим рассчитывал поймать какого-нибудь школяра первого круга, а уж никак не двоих вполне себе взрослых рыбок. Выпускники или подмастерья. Ай-ай-ай!

– Чем это вы там занимались, молодые люди? – строго спросила Геда.

Парень шагнул вперед и, не отрывая взгляда от асфальта, пробормотал:

– Здравствуйте, мастер Клим… мастер…

– Геда, – подсказал Клим. – Запомните это имя. А это мастер Фаддей.

– Фад, – поспешно поправил его молодой следопыт.

– Итак?!

Парню лет шестнадцать. И самая запоминающаяся его черта – это, безусловно, уши. Хорошие такие, оттопыренные уши. Даже чуть загнутые сверху. Но он стоит, пламенеет этой своей запоминающейся чертой и молчит.

Внезапно из-за его спины отважно выглянула девушка. Решительно нахмурилась, сказала:

– Здравствуйте! Вы все неправильно поняли.

– Что «все»? – приподнял брови Клим.

– Вообще все. Я… мы просто пытались… в общем, вот.

Она подтолкнула парня вперед и заставила его показать левую руку. Рука была неприятно обожжена от локтя до кисти.

– Я пыталась залечить. Но у меня не получается…

– Идиоты, – сказал Клим. – К врачу обратиться не пробовали?

Парень затряс головой. Девушка пояснила:

– Скоро испытания. Если кто-то узнает, нас снимут…

Геда скинула рюкзак и принялась в нем что-то искать. А Клим продолжил допрос с пристрастием:

– Откуда ожог?

Парень не ответил. Взгляда от асфальта он не отрывал. И было ему, похоже, не до всяких интересующихся…

Геда тем временем на чистый бинт нанесла ровный слой желтоватой мази, распределила и протянула лопоухому:

– Придерживай, я зафиксирую. Так откуда травма?

– Подрался, – сквозь зубы сообщил ученик.

Девушка пояснила:

– Вы не подумайте, он не специально, это так получилось.

– Угу, случайное использование магии, – сообщил в пространство Клим. – Надеюсь, вы там, в кустах, не труп закапывали?

Клим наверняка знал, что никакого серьезного членовредительства при помощи магии ученики себе причинить здесь не могут. Холодным оружием – легко, а магией – нет.

Девушка оскорбилась:

– Какой труп? Вы что! Я пыталась ожог убрать! Нам недавно показывали, как это можно сделать при помощи магии. А не получается! Все правильно делаю, а не выходит!

Она зло хлопнула кулаком в ладонь.

– Понятно… вы вообще, чем слушаете на занятиях? С такими выпускниками мы скоро станем не Горным Убежищем, а Горным Убожищем…

Геда перевела:

– В зоне Мертвого кольца, которая, как вам известно, образуется из-за влияния классической магии межмирового Узла на реликтовый магический фон нашего мира, любое магическое воздействие теряет в силе. На территории Убежища – раз в пять.

– Чтобы залечить такой ожог, – с удовольствием закончил Клим, – вам понадобилась бы затрата сил, как если бы вы целый день гору лопатой ковыряли. То есть, поработав над собой и потренировавшись, вы бы справились с задачей. Но лежали бы потом неделю хладными трупами. Все ясно?

– Тогда зачем… – удивилась девушка.

У нее были короткие светлые волосы и голубые глаза.

– Затем, что мир не ограничивается нашей долиной. Конечно, мастерство Слова вам пригодится больше, чем азы классической магии, но есть и такие места, где без соответствующих познаний не обойдешься. Так что там с трупом? Какие повреждения у второго участника вашей драки?

– Никаких, – мрачно сообщил парень. – Мы тренировались, моя попытка была первой.

– Точно идиоты, – поставил диагноз Клим. – Ваши имена? Круг? Ведущий мастер?

– Дамир, третий круг, мастер Зуй.

– Ника, третий круг, мастер Зуй.

– Надеюсь, вы не рассчитываете, что мы унесем эту тайну с собой в могилу?

Лопоухий покраснел до корней волос – видимо, именно на это он втайне надеялся.

– У вас есть время подумать, как будете отвираться, – добавила Геда. – А теперь, Дамир – к врачу, а вы, барышня, на занятия. Быстро!

Молодежь испарилась.

Клим проводил их мрачным взглядом. В любой шутке только доля шутки. Эти ребята, если они действительно выпускники, к выпуску не готовы…

Совет обязал Клима взять подмастерье. И это неминуемо будет кто-то из нынешнего третьего круга. Геда, вероятно, прибыла в Убежище с той же целью…

Мастер Нерин, глава школы и одновременно – регионального Совета магов Ордена, выглядел усталым, но встретил их радушно. Это был высокий седой мужчина лет пятидесяти, школой он руководил почти треть своей жизни, это сделало его спокойным и готовым почти к любым новостям.

Новости у Клима были не из приятных, и он решил их приберечь для личной беседы. Стоило некоторые вещи обсудить с Нерином перед тем, как выносить на совет…

Фад сразу ушел, он не так давно окончил школу, и Нерин все еще вызывал у него легкую внутреннюю дрожь. Геда быстро отчиталась о поездке и тоже попросила разрешения уйти – перед советом ей хотелось хоть немного отдохнуть и привести себя в порядок.

Нерин проводил женщину задумчивым взглядом.

Потер переносицу, повернулся к Климу:

– Слушаю тебя.

– Подробно?

– Подробности оставь для совета.

– Ладно. Но сначала… есть новости из города?

– Две недели назад Даль написал, что все тихо и гладко. С тех пор новостей не было.

– Ну, это ненадолго. Если вкратце, то кто-то снабжает схарматов информацией и финансами. Ну не может маленькая секта за три года превратиться в такого монстра. Они под себя подмяли даже некоторые банды. Я видел поселки, в которых жители рисуют на дверях Схармов Глаз. А ведь рядом белый монастырь. Но самое неприятное – напоследок. Слухи о том, что схарматы каким-то образом заставляют служить себе мертвецов, подтвердились. – Клим поморщился. – Очень наглядно. Какой-то умелец научился вживлять в трупы элементы мехов. Кто бы мог подумать, что поделки здешних кустарных магов можно использовать в симбиозе с классической некромантией. Получаются страшные штуки… я, честно говоря, едва сумел от них уйти. И что особенно пугает, избавиться от ищеек удалось, только вплотную подобравшись к Узлу. Вели меня очень плотно. Как будто знали, с кем имеют дело.

– Может, и знали. Точно уверен, что избавился от слежки?

– Я пускал мехов. Нет, чисто ушел, но в самый последний момент.

– Ладно. Отдыхай. В полдень – совет.

До полудня оставалось еще несколько часов.

Глава 2

Такая тишина возможна только на пустырях, да еще на старых развалинах, там, где Драконы Времени потрудились на славу, не оставив другим мировым силам ни единого шанса что-то еще изменить или переделать; такая тишина возможна только в ясный августовский полдень, в самый жаркий час, когда над полем цветущего разнотравья густой стеной встает марево, а пыль дороги не беспокоят ничьи сапоги. Она может быть обманчивой, эта тишина. Она может предвещать грозу. Но она всегда безмятежна. Полна стрекота и жужжания, золотистых паутинок и запаха горячей травы.

Она заманивает в себя, заставляет себе поверить.

И вот ты, усталый путник, половину ночи к тому же потративший на несуетные, но утомительные и неприятные дела, внезапно останавливаешься и, запрокинув голову, смотришь, как далеко-далеко, в самой вышине, кружит чернокрылая птица – ястреб или сокол.

Дальгерт чуть улыбнулся. Против солнца любая птица будет казаться черной.

Против солнца даже белое кажется черным… или серым.

Он быстро скинул священное одеяние – белый плащ, украшенный знаками Спасителя, свернул его, взбежал по растрескавшимся плитам на пологий холм. Бетон под ногами превратился в крошку, изломался. Трещины поросли травой, которая к августу превратилась в сухие лохматые щетки. Когда-то был здесь, наверное, дом. И жила в нем не одна семья, а может, целых десять или даже больше. Но те времена давно прошли. И только Хедин знает, вернутся ли вновь.

Дальгерт уже другим, внимательным взглядом окинул горизонт. На дороге – никого, от самого пастушьего хутора и до лощины. У крайних лачуг городской окраины стоит небольшая толпа – должно быть, слушают полуденную проповедь. Но эти не будут глазеть по сторонам. Им нет дела до пустыря. Им и до священника-то нет дела. Просто стоят, ждут, когда можно будет разойтись и заняться привычными дневными делами.

Монастырь… Здание отстроили недавно, на него ушли камни и кирпич десятка старых домов. Теперь оно возвышается над убогими городскими постройками подобно тому, как свиное рыло возвышается над рассыпанным жемчугом – внимательные недобрые глаза все видят и все запоминают.

Сами-то монахи, правда, сравнивают свое обиталище со взрослым человеком, окруженным малыми неразумными детьми, или со старым дубом, что возвышается над юными деревцами и дарует им благодатную тень.

Но этой благодати горожане не видят. Жизнь с появлением белых монахов стала только тяжелее. Теперь уже нельзя, сидя за кружкой в «Вороньем гнезде», рассуждать о причинах Великого Разлома. Даже бабушкины сказки под запретом, ибо много в них ересей и неправды. А помимо обычной охранной подати появилась еще и монастырская десятина.

Шесть лет назад монахи жесткой рукой очистили город от скверны: пылали на площади костры Инквизиции, полнились отступниками камеры в подвале старого здания…

Вне закона оказались старые праздники. Зато одетые в белое монахи без устали рассказывали о благих деяниях своего Бога и о том, что ждет людей в посмертии, если они отринут прежнюю веру и пойдут за Ним.

Знак летящей к небу, крест-накрест перечеркнутой стрелы теперь был всюду. Он был силой – наибольшей силой в городке, и даже сам Гаральд – богатейший и наиболее уважаемый из старейшин – принял веру в Спасителя и привел на посвящение свою жену и старшего сына. А ведь он – от корней Тарна. Все больше было у монахов и послушников работы вне монастырских стен. Вот и Дальгерт вчера перед закатом отправился на пастуший хутор – на молитвенное бдение у постели больного старика.

Ничего и никого. Тихо. Только сокол в высоком небе и травы, замершие под горячими лучами.

Дальгерт спустился с холма так, чтоб его уж точно не увидели из города, вытряхнул из сумки горсть деталей, колесиков и пружинок и принялся быстро мастерить меха – неживого, но послушного воле мастера посланца. Руки сами находили нужные оси и шестеренки, а вот мысли монастырского послушника были далеко отсюда.

Мысли, если их отпустить на волю, летят туда, где в данный момент пребывает сердце. Так что думал Даль не о своей нелегкой работе, не о последних городских сплетнях и планах настоятеля. В тот момент он вспоминал Ильру, дочку Вильдара, хозяина таверны «Воронье гнездо», и улыбался…

Наконец мех-посланец был собран. Существо получилось забавное, похожее на четырехлапого жука с усиками, но вовсе без головы. Жаль, способностей Дальгерта не могло хватить, чтобы заставить его бежать до самого Горного Убежища… но это ничего. Будет достаточно, если «жук» доставит его записку Кузнецу. А уж тот знает, как поступить дальше.

Дальгерт вложил заранее подготовленное послание в футляр и надежно закрепил под пружиной внутри корпуса меха. Тот поводил усиками в ожидании, когда его, наконец, поставят на землю.

Даль шепнул ему нужное Слово и добавил:

– Дорогу ты знаешь, так что поторопись, а то как бы грозы не было.

«Да и мне пора», – добавил он мысленно. Дело шло к полудню, и лучше не задерживаться, чтобы братья не заподозрили, будто он специально тянет время, отлынивая от работы. Святые братья не любили лентяев, так же как мастера школы в Горном Убежище.

Но вот про Убежище и про мастеров пора забыть. Все, все. Перерыв окончен. Надеваем плащик, на лицо – чопорное и неприступное выражение, в руку – четки. Святой брат возвращается с бдения. И очень недоволен тем, что пришлось задержаться.

Он вошел в город у Песьей улицы. В этом районе проживает беднота из мастеровых – те, кому не хватило сноровки или денег обосноваться в центре. Зато на этой улице можно дешево купить готовую одежду, кривоватую, но прочную посуду, кое-какие скобяные изделия, простую утварь и мебель. Когда-то в далекие-предалекие времена на этой улице стоял дом, который Даль мог бы назвать своим. Он не вспомнил бы, какой из этих сколоченных из мусора, собранных из чего попало домишек был его первым пристанищем в этом мире. Из того давнего детства он помнил только деда. Да и то – из-за трубки. Можно сказать, он помнил трубку, которую любил курить дед.

Домики чередовались со складами и сараями, улица петляла, обходя развалины, и было невозможно предугадать, куда она свернет за этим углом, куда побежит после вон того перекрестка. Не самый близкий путь к монастырю, зато есть время подумать…

– О, брат Дальгерт! Обожди меня! Вместе пойдем. Слава Спасителю!

Даль запоздало вспомнил толпу, замеченную с развалин. Он еще предположил, что они слушают полуденную проповедь. Значит, проповедовал им брат Рузан, недавно благословленный святым приором на чин аколита.

Брат Рузан был полноват, туника его топорщилась на животе, а новенькая пелерина оказалась при ближнем рассмотрении укапана чем-то жирным.

– Слава, – вздохнул Дальгерт.

– Если поторопимся, то успеем к трапезе. Долго сегодня говорил, даже охрип… но я-то ладно, а ты, брат, что делал вне стен монастыря в такое время? Или это секрет?

– Да какой секрет! На пастушьем хуторе старого хозяина паралич скрутил. Сын обрадовался, послал за священником. Тот его причастил, исповедовал… а старик раз – и не умер. Уж вторую неделю лежит. Каждый вечер кто-нибудь с хутора прибегает, чтоб служителя послали к старику. Вот брат Никула и шлет нас по очереди. Погоди немного, и до тебя очередь дойдет…

– А правду говорят, что тебя братья предложили приору кандидатом в диаконы? Или врут?

Дальгерт нахмурился. Посвящение в высшие чины могло для него обернуться неприятностями. Роль аколита устраивала его более чем полностью, и двигаться вверх по ступенькам церковной иерархии он совершенно не торопился. Другое дело, что сообщать об этом брату Рузану Даль тоже не собирался.

– Сам я слышал, что речь шла о троих кандидатах, но имена не назывались. До возвращения Магистра еще есть время, так что подождем.

– Ты прав, брат. Не надо пока об этом рассказывать. Я сам слышал, брат Евхарт просил у приора рукоположения, но ему отказали.

– Приор мудр…

– Но теперь брат Евхарт считает, что виноват в этом ты. Что, вообще-то, правда. Если бы не епитимья, которую на него наложили по твоему донесению…

– Евхарт, конечно, человек нужный аббатству, – нахмурился Дальгерт. – Но некоторые его поступки бросают тень на всех нас. Если бы не мое вмешательство, мог бы выйти серьезный скандал.

– А что случилось?

– Думаю, не стоит об этом говорить посреди улицы. Нас могут услышать.

– Вот за это, брат Дальгерт, тебя и не любят. За скрытность твою…

– Ну что ж, на все воля Спасителя.

– На все воля Его. Но ты, брат, будь все же поосторожней. Брат Евхарт может попробовать отомстить. А он, знаешь…

Дальгерт знал. Но относился к проблеме философски. Не было у него в городе ни родных, ни близких, да и в монастыре он за два года ни с кем накоротке не сошелся. Значит, Евхарт если и будет пытаться испортить ему жизнь, то способов для этого найти сможет немного.

У монастырских ворот изнемогали от скуки и жары два мальчика-остиария. При виде приближающихся братьев они подтянулись.

– Слава Спасителю, благ подателю, – поприветствовал правый.

– Слава Спасителю, – согласился брат Рузан.

– Слава, – эхом отозвался Дальгерт.

– Брат Дальгерт, – хлопнул себя по лбу левый остиарий, – тебя еще утром желал видеть отец Леон. Серчал очень. Ты поторопись…

– Пропал обед, – пробормотал Дальгерт. Если от тебя что-то нужно отцу Леону, можешь смело ставить крест на всех своих планах. Леон – один из тех святых братьев, кому еще Эниаррский Великий Магистр высочайше пожаловал святое право Инквизиции. Таких, как этот старец, на Земле единицы. Леона, говорят, побаивается сам приор. Он – личный исповедник старейшины Гаральда. Его желания следует исполнять мгновенно и точно.

Рузан посмотрел на Даля со снисходительным сочувствием. Толстяку еще ни разу не приходилось иметь дела с Леоном, а вот Дальгерт – удостаивался такой чести.

Дальгерт распрощался и почти бегом отправился в покои старого священника.

Старик в белой сутане и на непосвященного человека произвел бы сильное впечатление. Те же, кто знал о его истинном статусе и влиянии, попросту терялись в его присутствии. Дальгерт навсегда запомнил первую встречу с ним.

«Я знаю, что ты молился другим богам. Что привело тебя к Спасителю? Неужели тоже – лицезрение чуда?» Пронзительный хитрый взгляд, казалось, способен читать мысли. «Нет, святой отец. Лицезреть чудо я не был удостоен. Мне рассказал о Спасителе один святой человек. Он был странствующим монахом. Он потом умер».

Легенду его было легко проверить. И потому Даль уговаривал себя: не соври! Ни в единой букве, ни взглядом, ни жестом. Этот хитрый старец раскусит тебя мгновенно.

Монах действительно был. И бандиты Серого действительно вздернули его однажды утром на старой сосне. Просто так вздернули – упрямый был дядька, молился все, просил простить «этим заблудшим овцам» их прегрешения. И взять с него, оборвыша, было нечего…

Леон тогда поверил. И на следующий день приор уже вручил Далю связку ключей – знак его нового служения.

…Окна в комнате были плотно зашторены, в камине над углями вился теплый воздух. Леон мерз. Старость не ссутулила его плечи, он все еще оставался одним из самых высоких монахов аббатства, но вот холод с каждым годом подбирался к нему все ближе, и даже в середине жаркого летнего дня старый священник под сутаной носил шерстяной свитер, кутался в теплые одеяла и по утрам велел топить камины.

Сейчас он сидел в кресле возле стола. На столе горела одна-единственная свеча, но горела необычным, а ярко-голубым, химическим светом. От этого тени по углам казались резче, а кожа самого священника стала белой, словно у мертвеца.

– Ты не торопился, сын мой, – ровным голосом сообщил он вместо приветствия.

– Я не знал, что вы меня ищете, святой отец. Вчера отец Никула отправил меня на хутор, к страждущему старцу…

Леон сморщился, отметая это оправдание.

– Ты мог бы явиться еще на рассвете. Меру наказания тебе я определю позже. Я наблюдал за тобой, мальчик.

«Этого еще не хватало, – подумал Дальгерт. – Старый лис наблюдал за мной… интересно, насколько плотно? Как насчет весеннего визита в горы? Или…»

Однако он сумел удержать каменное выражение лица, и старик продолжил:

– Ты исполнителен. В отличие от многих младших чинов ты выполняешь свою часть работы честно, не пытаясь уклониться даже от таких неприятных поручений, как то, что тебе дал отец Никула. Ты не болтлив. Однако и скрытным тебя назвать трудно – мы знаем о тебе довольно много. Кроме того, ты можешь за себя постоять. Так?

– Как вам угодно, святой отец. Но мне кажется, вы слишком добры ко мне.

– Не слишком.

Старик поднялся, сразу оказавшись выше Дальгерта на полголовы.

– Собор предложил, а приор одобрил, что вера твоя достаточно крепка и ты достаточно знаешь, чтобы принять сан. Не сомневаюсь, в ближайшие дни кто-то из диаконов сообщит тебе эту новость и назначит день хиротонии…

Дальгерт поежился. Он никак не мог взять в толк, к чему такая прелюдия? У Леона есть возражения? Тогда почему он не высказал их на совете? Или он хочет, чтобы Дальгерт знал, что решение сейчас только в одних руках и только от священника зависит его дальнейшая судьба? Зачем он тянет время?

– Это почетно. В твоем возрасте лишь считаные аколиты удостаивались такой чести. Это дает немалые выгоды и, разумеется, почет. Наша церковь пришла в этот мир, чтобы нести здешним обитателям свет Истинного учения, и, скажу тебе по секрету, мы добились немалых результатов, несмотря на то, что путь наш по землям сим длится не так уж долго. И одним из важнейших достижений последних лет стало создание еще одного монастыря к югу отсюда. Сейчас там возведены только стены, но вскоре он станет крупнейшим на многие и многие мили вокруг. Именно там сейчас находится Великий Магистр, и именно там вскоре потребуются молодые энергичные священники, подобные тебе. Те земли богаче, там не столь суровый климат и куда больше возможностей как для созидательного труда, так и для научных изысканий. И там много, очень много людей, которым требуется свет Истинной веры. Они как путники, заплутавшие во тьме, готовы поверить любому, кто несет факел. А наша миссия в том, чтобы этими самыми несущими факел оказались мы, и только мы. В тех местах, как известно, царят язычество и ересь, и лишь нам под силу не просто показать людям свет, но вывести их под солнце, имя которому Спаситель, да славится имя Его.

– Да славится имя Его, – поспешно заполнил возникшую паузу Дальгерт. Он решил, что гадания бесплодны и нужно просто дождаться, когда Леон раскроет все карты.

Священник пожевал нижнюю губу и продолжил.

– Итак, на этой чаше весов почет, блестящая карьера, деньги. Но есть другая чаша. Я предлагаю тебе выбор. Сделать его нужно сейчас, сегодня, здесь. Второй раз ни я, ни кто-либо другой его тебе уже не предложит. Эта чаша – стать легатом Святой Церкви. Одним из тех избранных, кто на землях истинно верующих тайно ищет и пресекает ересь и крамолу. Тех, кто стоит на страже веры там, где не помогает ни Слово Божье, ни Знаки святые. Это путь монаха без ризы. Путь, овеянный не почитанием, но проклятиями тех, против кого направлен будет твой карающий меч… Инквизиция сейчас слаба. Здесь, в Спасенном городе, лишь малый остров безопасности, крошечный в бушующем море хаоса и тьмы. Но в наших силах сделать его оплотом веры. В наших силах, – голос его сорвался на крик, – сделать так, чтобы свет Истинной веры коснулся каждого в этом мире. Изжить порок, изжить скверну колдовства и ведьмачества. Уничтожить в корне слуг дьяволовых – вот наша святая цель. Твой ответ?

Дальгерт чуть склонился в поклоне и прикрыл глаза. Сосчитал до трех. Очень медленно повторил для себя «легат Святой Церкви. Это не сон», и твердо ответил:

– Я согласен.

– Я не сомневался в тебе, мальчик. Однако дела Церкви превыше всего. Хиротония твоя будет отложена. Ибо не может Святая Церковь устами клириков осуждать нечестивцев на смерть, но должна стремиться к тому, чтобы вернуть заблудшую овцу в лоно свое. И все же правда такова: ересь не может быть уничтожена без уничтожения еретиков; а еретиков нельзя уничтожить, если не будут уничтожены также защитники и сторонники ереси, а это может быть достигнуто двумя способами: обращением их в Истинную веру или обращением их плоти в пепел.

Даль свел пальцы в знак почтения и вновь поклонился. В голове крутилось: «Во что я влип? Хедин, во что я влип?..»

Старик внимательно посмотрел в глаза потенциального легата и чуть покачал головой.

– В тебе сильны сомнения, сын мой. Это неправильно. Отринь их! И да благословит тебя Спаситель.

– Что я должен делать, святой отец?

– Пока Церковь не ждет от тебя подвига во имя свое, – Леон улыбнулся. – Пусть все будет по-прежнему. Службы, литургии, проповеди. Бдения. Оставайся прежним, сын мой. Обедай в «Вороньем гнезде», я сам люблю тамошнее пиво. Разговаривай с людьми. Узнавай сплетни и новости. Но теперь все сплетни, что касаются Святой Церкви, излагай на бумаге. Сообщай также обо всех подозрительных людях, которых увидишь или о которых только услышишь.

– Это все?

– Будет тебе и специальное задание. И специальные полномочия. Сейчас спустишься к кастеляну, пусть выдаст списки указаний Магистра и Архипрелата Эниаррского, Понтифика четырех миров, Гията Благословенного и малую святую сферу. Она тебе укажет тех, кто наделен способностью к богомерзкому колдовству, но скрывает от нас эти способности. А вот это… это отныне – твой герб, твой знак веры. Носи его поверх сутаны или у тела, сын мой.

Знак Спасителя, но вписанный в полукружье цветущих веток шиповника – символ Эниаррской Инквизиции. Вот так просто: один разговор в душном кабинете – и ты нежданно-негаданно часть самой грозной из сил Эниарра…

Впрочем, на Эниарре этот красиво украшенный рубинами кулон действительно много значит. Здесь же, в мире нечестивцев и отступников, это просто игрушка. Дорогая и опасная.

Если нужно произвести впечатление на кого-то из прихожан или напугать до полусмерти нерадивого обывателя, то действительно надо носить этот знак поверх сутаны. Если же нужно что-то узнать тайно…

Даль поцеловал знак веры и надел его так, чтобы даже цепочки не было видно.

Кожу обожгло невероятным жаром, но он был готов и не подал виду. С этой силой он справится, не впервой. В день, когда он принял Святой Символ Веры, все было гораздо хуже. Но, так или иначе, хиротония отложена. А значит, игра продолжается. Опасная, но увлекательная игра на самом краю пропасти. Она щекочет нервы, без нее жизнь становится спокойной, но унылой и пресной. Без нее нет будущего.

– Я знал, что ты примешь верное решение, сын мой. Я в тебе и не сомневался. А теперь ступай. И позови брата Аугуста. Пусть принесет еще дров. Что-то сыро здесь…

Даль поспешно вышел.

В голове не укладывалось – вот так просто. Обыденно. Два слова священника Леона – и ты, простой аколит, уже легат Церкви, представитель Святой Инквизиции.

Что-то за этим непременно стоит. Какая-то важная тайна святых братьев, о которой простым чинам и послушникам знать не следует.

«Испытывать же будут, – со стоном догадался Дальгерт, – на силу веры проверять. Этого только не хватало…»

Однако он четко выполнил все пункты плана, обозначенного отцом Леоном, получил высочайшее соизволение диакона покинуть храм и отправился в город.

Это в полной мере соотносилось с заданием старого лиса и соответствовало его собственным планам. Такие новости следует хорошенько обдумать, и желательно так, чтобы вокруг не маячили белые одежды святых братьев.

«Воронье гнездо» – не самая большая, но одна из самых популярных гостиниц Спасенного города. Славится она в первую очередь своей кухней и уютной ресторацией на первом этаже заведения. Ну и конечно, здешнее самодельное пиво – лучшее из того, что варят на многие и многие мили окрест. Овес и солод хозяину доставляют с равнины, и готовит его Добряк Виль по старым, еще коренным рецептам. Ругается на сырье, сетует, что нынешнее поколение никогда не узнает настоящего вкуса, но все равно варит и берет с обывателей двойную цену.

Вильдар утверждает, что помнит Дальгерта еще ребенком, но сам Даль уверен, что это не так: обитатели Песьей улицы в этой части города не появлялись никогда. А уж чтобы с маленькими детьми – это и вовсе немыслимо. Но Виль упрямо стоит на своем.

И многое же хозяин смог простить ему. Многое, кроме одного – белой сутаны и белого плаща.

Десять лет назад, когда миссионеры с Эниарра только пришли в город, а его тогда еще никто не называл Спасенным, их приняли, как принимали многих. Даже лучше, памятуя, что среди жителей было немало почитателей Спасителя. Тогда братьев было не более десяти человек. Старейшины выделили им землю, обсказали условия и законы, по которым живет город, помогли устроиться. Вот только белые братья не собирались мириться с такой ролью. Оглянуться никто не успел, как в одном из самых больших зданий возник монастырь. Монахи принялись проповедовать, явили даже несколько чудес. А шесть лет назад они уже огнем и мечом принялись уничтожать мастеров Слова и целителей, которых именовали не иначе как богомерзкими чародеями и ведьмами.

Их оказалось вдруг много, и они были сильны. И вот жителям уже казалось, что так было всегда.

Иные горожане предпочли отдать своих одаренных чад в монастырскую семинарию, чтобы только уберечь их от ужасов аутодафе. Тогдашний Великий Магистр был жесток, но, надо отдать ему должное, все случаи колдовства были четко доказаны, а доказательства – представлены на суд старейшин. Решение вроде бы принималось обеими сторонами, но на деле всем было ясно, что старейшины так же пасуют перед неведомой и грозной силой монахов, как и простые смертные.

На второй год безраздельной власти, или на четвертый после образования миссии, Святая Инквизиция обвинила в колдовстве, а светский суд приговорил к сожжению жену Добряка Виля. Тогда его не звали еще Добряком. И глаза у него были оба целы, и на правой руке все пальцы были на месте. Когда Дальгерт появился в монастыре, публичных казней стало меньше. Но суд Инквизиции продолжал выносить приговоры, а городской совет продолжал исполнять их. Появился даже палач – специальный человек, исполняющий вердикты судов.

– Спаси тебя Бог, Виль! – поприветствовал Дальгерт, подходя к стойке.

– Меня спасать не надо, – отозвался тот заученно. – Сам разберусь. Садись вон к окну. Сейчас пива принесу. Есть разговор.

– Буду рад помочь.

Добряк Виль в последнее время редко снисходит до того, чтобы поговорить с «отступником от веры отцов». Значит, случилось что-то действительно важное. Что-то, о чем стоит знать монахам, какими бы врагами лично Вилю они ни были.

Место, на которое ему показал Виль, было удобным. Двухместный столик в закутке у стойки бара, у самого окна. Отсюда видно весь зал и в то же время сам наблюдатель остается незаметным. Отсюда к тому же видно всю Лобную площадь.

Хозяин сам принес поднос с двумя кружками фирменного пива и тарелкой мелко порубленного и поджаренного с луком мяса.

– Ждал, что ты появишься еще вчера, – сказал он отрывисто. Левая рука лежит на столе, а правую, трехпалую, хозяин привычно прячет.

– Не мог. Дела аббатства, – пожал плечами Дальгерт. – Я бы и рад заходить чаще…

– Я тебя заклинаю. Оставь Ильру в покое. Она тебе не пара.

– Это твое слово или ее?

– Неужели ты думаешь, что Ильра будет рада человеку, который по доброй воле и собственному желанию надел белый плащ? Она тебя ненавидит. Прошу тебя памятью корней, нашей общей историей, не мучай ее. Ей и без тебя несладко.

– Я понял, Виль.

Это прозвучало настолько двусмысленно, что Дальгерт поспешил добавить:

– Я не буду стараться заговорить с твоей дочерью. Это все?

– Нет. Есть кое-что еще. Вчера ко мне сюда заходил чужак. Якобы он ищет какого-то своего родственника. Но… это был нехороший человек. Тебе такое знакомо?

Вильдар вытащил откуда-то из кармана истертый листок, на котором были нарисованы восемь пересекающихся стрел. А получившаяся из стрел восьмилучевая звезда вписана в полукружье хитро сощуренного глаза.

Глаз Схарма – здесь?

Так. Начинается. Зря, что ли, Леон намекал, что мне не грех бы сюда зайти? Вот оно, что ли, испытание?

– Что это? – Чтобы скрыть заинтересованность, он отпил из кружки. – Хорошее пиво, как всегда.

– Это было на его рукаве. У него кожаная куртка, как у равнинников, светлая. И этот знак словно выжжен на коже. Мне показалось, что он – не просто украшение, а что-то значит.

Виль ждал объяснений, но что Дальгерт мог рассказать? Сказочку про остров Брандей и тамошних черных магов, за которую его в тот же самый миг можно будет тащить на костер? Поделиться новостью, что Схарм, один из слуг Хаоса, входит в силу и собирается вырваться из своего невольного заточения?

У Даля в сумке прямо сейчас лежат списки с документами, в которых перечислены ереси, за которые мирянин должен быть подвергнут суду Инквизиции. По этим спискам, озвучь он то, что только что подумал, – и его можно будет казнить ровно два раза.

– Знак мне незнаком, – медленно сказал Дальгерт. – Но, мне кажется, ты прав… это что-то значит…

– И это не все.

Добряк Виль сощурил единственный глаз:

– Есть еще одна вещь, о которой вам следует знать. Тебе и всему вашему проклятому аббатству. Да, ты настолько ослеплен фокусами их лукавого бога, что перестал уже отличать правду ото лжи, но я не стану щадить твоих чувств. Священники всегда сначала думают о богатстве, золоте, власти, лишь прикрываясь разговорами о высоких материях. Ты, и я это вижу, пока не стал таким, как большинство из них. Раньше, может быть, и они были другими, но сейчас, сейчас! Они же с удовольствием приносят кровавые жертвы своему богу… и называют это почему-то очищением. Не надо мне возражать. Я сам прекрасно знаю, что ты можешь мне сказать. Вы – зло. Но в мире существует зло еще большее. Зло, которое пришло сюда из других миров. И все, кто стоит против него, кем бы они ни были раньше, вольно или невольно становятся союзниками. Так что, если вы, святые братья, встанете против этой силы, я встану рядом с вами. И дочь моя встанет, и десятки других смелых людей в городе.

Даль похолодел. Неужели знает? Хозяин респектабельной гостиницы, никогда в жизни не покидавший родной городок? Знает? Да откуда?

Он на всякий случай отставил стакан. Чтоб не расплескать добро.

– Что же это за зло?

– Черная магия смерти. На Тарне мы встречались с ним, хотя ты не можешь этого знать. Перед самым исходом, во времена, которые многие здесь предпочитают называть легендарными, маги Смерти поднимались над миром. Есть книги, в которых об этом сказано… да это и было не так давно. По историческим меркам, совсем недавно – жалкие две сотни лет назад. Я говорю о некромантах.

Еще не легче.

– Что-то и обедать расхотелось. Откуда новость?

– Идем. Тебе следует самому увидеть.

Даль с неохотой поднялся – предчувствие подсказывало, что вернуться к пиву и жаркому не удастся.

Пока шли на задний двор, Виль объяснил:

– Повадились мальчишки соседские голубей стрелять. Поветрие какое-то! Наделали рогаток… я уж их гонял и уговаривал, чтобы, значит, на площадь шли. Но какое там! Уйдут, а потом снова у меня на заднем дворе шкодят. А вчера прибирался на огороде и нашел. Вот, взгляни!

Вдоль заборчика они вышли к калитке, возле которой потихоньку зарастала сорняками небольшая куча самого разного хлама. В основном осколки битого стекла, какие-то проржавевшие ведра, остатки продуктов.

– Вон оно, – показал он на край кучи. – Вон перья торчат…

Это был дохлый голубь. Но не обычный. Очень необычный. На груди его перьев не было, из-под пуха проглядывал металл. Клюв тоже был сделан из чего-то больше похожего на сталь, чем на кость. Лапы… лапы состояли из кусочков проволоки, стальных спиц, пружин. Когти остро заточены.

На металлической пластинке, прикрывавшей голубиный череп, была четко видна вмятина. Левый глаз тоже пострадал – его было и не видно в мешанине разбитой плоти и перьев.

Такого Даль раньше не видел. Не видел, но слышал. Еще весной он смог ненадолго выбраться в Убежище и там узнал последние новости с юга – у сектантов, что называют себя схарматами, появились мертвые слуги.

Правда, разведчики говорили о людях – мертвецах. Но где люди, там и звери, не правда ли?

Значит, в городе побывал не просто схармат, а еще и одна из созданных ими тварей. А может, и не одна. Издалека птичка наверняка похожа на обычного голубя, так что неизвестно, сколько их тут летало…

– Я заберу это. Мне нужен мешок какой-нибудь…

– В сарае возьми.

В таверну Дальгерт вошел с плотно завязанным мешком в руках.

За стойкой стояла Ильра. Солнце запуталось в ее русых волосах. В зале больше никого не было, и она что-то тихонько напевала себе под нос.

Дальгерт никогда не задумывался, красивая Ильра или нет. Наверное, красивая, раз ему каждый раз, как увидит, хочется ее нарисовать. То, как она улыбается. Или то, как хмурится. Или то, как выговаривает ему за очередную провинность. Было время, когда она улыбалась ему чаще. А теперь при встрече или отворачивается, или каменеет лицом и изображает статую. Но это ничего. Ничего страшного. Она не права, и однажды об этом узнает.

Вот она повернулась на хлопанье задней двери, увидела, что за гость пожаловал в их дом, и песенка тут же умолкла, а улыбка погасла.

Маленькая дань той игре, которую Даль ведет с собственной судьбой. Или же крошечная уступка – иногда заглядывать в «Воронье гнездо» и любоваться тем, как солнце играет в ее волосах, слышать ее голос. Ильре ничего не грозит – ей нет до молодого аколита никакого дела. И вдвойне приятно сознавать, что все упреки, которые она может ему высказать и, возможно, однажды выскажет, – несправедливы.

Даль дружески махнул Ильре рукой и, не задерживаясь, покинул «Воронье гнездо». Мертвая птица и забредший в город схармат – это не игрушки. Об этом нужно как можно быстрей сообщить приору.

Ильра проводила его возмущенным взглядом.

Новое украшение уже не обжигало кожу – вдали от монастыря Дальгерт «договорился» с вещицей тем способом, каким и может только воспользоваться опытный мастер Слова. И сейчас, кажется, наступило время впервые прибегнуть к власти, которой его наделил Леон: слова Добряка Виля крепко засели у Дальгерта в голове. «Вы – зло. Но есть еще большее зло; я говорю о некромантах». Если последователи хаосита Схарма заинтересовались городом, то монахи – это единственная сила, которая может хотя бы попытаться их задержать.

Магам Равновесия иметь под боком белый монастырь и хлопотно и опасно, но священники не идут ни в какое сравнение со схарматами. Если город будет взят, школу в Горном Убежище придется эвакуировать. Не хотелось бы, чтобы до этого дошло. Очень бы не хотелось.

Юноша-остиарий, просиживающий подолы у двери, резко встал, показывая, что дальше двигаться нельзя.

Даль приветливо кивнул ему и остановился.

– Слава Спасителю, Богу нашему, – приветствовал он парня.

Юноша был из новичков. Он суетливо ответил, перекрестился.

– Меня ждут. Дело Святой Инквизиции.

Юноша облизнул губы и тихо попросил:

– Значит, у тебя, брат, должен быть знак…

Дальгерт вытянул на свет кулон и показал его юноше.

Тот ощутимо побледнел и быстро закивал, уступая дорогу.

– Надеюсь, ты понимаешь, – шепнул ему Дальгерт, проходя, – что об этом не стоит никому рассказывать.

Паренек снова истово закивал.

Отец Леон его не ждал.

Дальгерт, который уже уверил себя в том, что все события этого дня – часть испытания, измышленного отцом Леоном, даже слегка растерялся. Но Леон действительно его не ждал.

Он, похоже, и думать забыл о новом легате Святой Церкви. И в тот час, когда Даль с мешком и бумажкой Добряка Виля явился к его покоям, он принимал приора – настоятеля монастыря – и пятерых священников. То есть почти всех, кто имеет реальную власть в аббатстве.

Вот в этот-то избранный круг и ввалился незваным брат Дальгерт.

Святые отцы в удивлении обернулись.

Леон даже приподнял брови. Он был уверен, что в ближайшие дни нового своего подчиненного не увидит.

И вот, пожалуйста.

Даль понял, что отступать поздно. Уверенно, словно имеет полное право здесь находиться, он вышел на середину комнаты, туда, откуда его смогут видеть все собравшиеся, и ни на жест, ни на звук не отступая от канона, поприветствовал их.

Обескураженные священники ответили на приветствие, и Дальгерт, не давая им раскрыть рта и заняться обсуждением его персоны, сразу перешел к делу.

– Братья, я позволил себе ворваться сюда столь спешно и без доклада по безотлагательному делу, которое на меня возложил отец Леон. Прошу вас выслушать меня! Это не отнимет много времени…

– Отец Леон, брат Дальгерт говорит правду?

– Я дал ему некоторое поручение… – медленно, с расстановкой ответил священник, – но я не думал, что он справится так быстро. Однако раз брат Дальгерт считает, что дело настолько спешное, что можно врываться на столь важную встречу…

– Спаситель ведает, я вовсе не думал, что задание отца Леона приведет меня к такой находке. Я смиренно прошу у вас разрешения показать ее вам, ибо вещь эта – нечистая. Однако, увидев, вы поймете, почему я счел необходимым принести ее сюда.

Пока замешательство священников еще не растворилось окончательно, погребенное возмущением, Дальгерт добавил:

– Я бы мог показать это только отцу Леону. Но дело, мне кажется, касается всего клира. Только надо что-нибудь подстелить. То, что я принес, – мертвая птица. Но необычная…

Леон величественно кивнул на маленький столик у окна, больше похожий на кафедру.

Даль вытряхнул голубя из мешка и посмотрел на лица присутствующих.

Трое из священников тут же скривились, будто почувствовали неприятный запах. Хотя от голубя совершенно не пахло – ничем.

– Подойдите поближе и взгляните. Эта тварь – не просто дохлая птица. Над ней потрудились колдуны, и такие, каких мы раньше еще не видели.

– Увольте, – скривился отец Евстатиан. Но остальные не погнушались подойти ближе.

Леон даже перевернул птицу. Раскрыл крыло, изучил маску и лапы.

– Где вы это взяли, сын мой?

– Добряк Виль нашел на своем огороде. Видимо, мальчишки сбили из рогатки. Видите, куда пришелся удар?

– Да, вижу. Что вы об этом думаете, братья?

– Это дело Святой Инквизиции, – высказался издалека бледный отец Евстатиан. Что, в общем, было очевидно.

– Да, – все так же неспешно сказал отец Леон. – Это дело Святой Инквизиции.

– Это не все, – добавил поспешно Дальгерт. – Вчера в городе видели человека вот с таким знаком на одежде.

Он передал Леону замусоленный рисунок.

Леон кивнул.

– Что ж, брат Дальгерт, я не ошибся в тебе. Обожди за дверью. Теперь нам надо посовещаться. А после у меня будет для тебя еще одно задание.

Даль с поклоном вышел.

Глава 3

Схарм весть, откуда взялся этот замок.

Все старые строения откуда-то берутся. Так было, и так будет всегда. Миры умирают, а их обломки сыплются сюда и, словно надгробные камни чужим вселенным, остаются, разрушаясь, осыпаясь песком. Города, одинокие башни, замки, циклопические сооружения без окон, без дверей, лачуги, деревни, церкви неизвестных, но наверняка мертвых богов…

Так говорит Маркус, а он многое видел. Он по равнине путешествовал до самого океана. Именно он, командир ищеек Великого Схарма, и привел отряд сюда.

Руина, конечно. Всех строений – одна старая квадратная башня. От стены остались одни камни, заросшие мхом и мелкой травой, которую Дём, он из местных, именует толокнянкой.

Но если начнется дождь, то будет куда спрятать лошадей, да и будет где самим укрыться. Места-то открытые. Если и есть деревья, то какие-то больные – они с трудом нашли в себе силы перебороть неподатливую, каменистую землю.

Маркус велел поставить шатер так, чтобы башня и огрызок стены прикрывали его от ветра. Но пока предосторожность не оправдалась – дни как по заказу стояли ясные и жаркие, ни ветерка, ни облачка.

Вечернее солнце золотило старую башню и горы над ней. Словно неведомая сила нарочно поместила строение так, чтобы ни один склон, ни одна скала не загораживала от него садящееся светило.

Шатер – в тени, башня – как догорающая свечка.

Разведчик спрыгнул с коня. Это был невысокий поджарый человек в короткой кожаной куртке и кожаных же штанах, расшитых ниже колен металлическими бляхами. Волосы его были забраны в хвост. Когда он улыбался, становилась заметной щербинка между зубами. А улыбался он часто. Правда, никто не назвал бы его улыбку приятной. Это был Карел, один из лучших искателей Правой армии Схарма. Человек степи, он не очень уверенно чувствовал себя в горах, но нюха не потерял, и его по-прежнему высоко ценили командиры.

Карел шел быстро, нахлестывая себя по голенищу свернутой плетью. Взгляд его был мрачен. Вчера случилось то, чего с ним не случалось уже очень, очень давно. Карел потерял след и сейчас должен был сообщить об этом командиру ищеек Маркусу. Оставалось надеяться, что Волк лучше справился с задачей, но что-то подсказывало разведчику, что не одному ему придется оправдываться. Уж больно не простой была дичь, по следу которой шел отряд. И уж больно высоки были ставки.

Рядом, соизмеряя свой бег с поступью человека, двигался пес. Черная шерсть его свалялась и висела клочьями, словно вылинявшая, левый бок вовсе облысел. На морду, как будто для устрашения, надели металлическую маску, оставляющую открытыми нос и глаза. Между ушами маска сужалась. Она лежала настолько плотно, что углы вдавились в кожу, но псу это, похоже, совершенно не мешало.

Маркус встретил разведчика возле шатра. Кивнул Шустрому, чтобы занялся лошадью. Парень понятливо закивал и перехватил повод. Шустрый – салага, его взяли на поиск, чтобы было кому помогать по хозяйству, ну и в надежде, что научится чему-нибудь полезному. Ему повезло, что он остался стеречь лошадей, иначе мог бы лежать сейчас вместе с Ругом и двумя тварями Лека под развалинами древнего строения, взорванного неизвестным шпионом. Они там все могли бы остаться, если бы послушались Волка и пошли прятаться в ржавый вагончик…

Но Маркус словно почувствовал ловушку, приказал отойти. И не прогадал. Хотя трупаков они и потеряли.

Карел проводил Шустрого взглядом и повернулся к командиру.

Тот сказал:

– Значит, ты не нашел след. Плохо.

– Далеко он уйти не мог. Где-то здесь он… наверняка на юг подался.

– На юг… что нам теперь весь Каменный пояс обшаривать твоей милостью? Здесь столько укромных долинок, ущелий… пещеры, опять же. Он может быть где угодно. Что пес?

– Собака, она даже дохлая, все равно собака. Не беру в толк, чем они лучше живых?

– Ее кормить не надо. И убить намного труднее. Значит, все-таки, и пес следа не взял… ладно, посмотрим, что нам скажет Волк. Он должен уже возвращаться. Можешь пока отдыхать.

Карел ушел, Маркус вернулся в шатер. Достал из черной пластиковой коробочки чернильницу и перо и на клочке бумаги убористо написал несколько строк.

Когда закончил, снаружи донесся топот копыт и ржание. Вернулся Волк.

Его задача была проникнуть в городок, что притулился на склонах одной из гор, и выяснить, не там ли скрылся тот, ради чьего поиска снарядили отряд ищеек. Городок по виду маленький и нищий, если парень там, то найти его будет делом техники.

Волк был русым детиной, с крупными чертами лица и розовой прыщавой физиономией.

Свою куртку светлой истертой кожи он скинул, оставшись в черной майке с линялыми буквами неизвестного языка. На поясе болталась кобура, но револьвер у него – Маркус точно знал – не заряжен. В этих местах совершенно невозможно отыскать патроны нужного калибра.

– Приветствую, – махнул ему Маркус. – Докладывай!

– Птица пропала. Я не успел понять, чем ее прикончили. В голову словно гвоздь вбили: думал – на месте окочурюсь.

– Сочувствую, – без малейшего сочувствия в голосе ответил командир. – Нашел чего?

– Не то, что искали, но нашел. Командир, горло бы промочить, а?

Маркус нахмурился, но откинул полог шатра.

Волк, потирая ладони, нырнул туда первым. Следом за ним вошли остальные. Маркус достал из груды вещей стеклянную бутыль, наполненную коричневой жидкостью, и три кружки.

– Ну, за дело наше праведное!

Кружки сошлись боками.

Маркус вытер губы, потребовал подробностей. И Волк не замедлил их сообщить.

– Значит, это. Мага я не нашел. Может, он и вовсе туда не совался. Знаешь, Маркус, я бы так и подумал, если б не голубь. Кто еще мог его вычислить и сбить, как не тот маг? Он Лековых тварей видал, пса угробил. Он знает, что они такое. Но вот следов в городе нет никаких. Я давал местным описания, он человек приметный. Его не видели. Но смотри, какая штука, Маркус! Хочешь, – верь, хочешь – нет, а в городке этом закрепились не кто-нибудь, а белые братья, Орден почитателей Спасителя. Убей меня, если вру. Они держат город. Построили монастырь и два этих своих – храма. Все горожане точно свихнутые. Ворона каркнет – монастырские узнают. Этих белых там… в общем, много их.

– Вот как… белые, значит. Странно.

– Да что странного? Из Мегаполиса их турнули, вот они сюда и…

– Далековато до Мегаполиса. Пятьсот километров не вдруг пройдешь. Нет, Волк, тут другое.

– Почему?

– Слуги Спасителя, как и обычные люди, предпочитают места, где тепло, где нормальная земля, способная подарить урожай, и чтобы зима длилась не по полгода. Значит, говоришь, монастырь… вдвойне странно. Я и не слышал раньше, что они вообще ставят монастыри. Выходит, есть им что-то в этом городе. И это значит, завтра вы отправитесь туда оба. Посмотрите, как и что там устроено. Кто командует, что у них с обороной. Если подумать, вовремя нам попался этот городок. Очень даже вовремя. Ладно, ступайте. Я буду писать доклад.

Разведчики удалились, прихватив бутылку, а Маркус вернулся к своей записке.

Подумал, дописал еще две строки. Взял письмо, тщательно завернул его в кусок прозрачного полиэтилена и плотно перевязал нитью.

Затем вытащил из сумки птицу. Птица была – что игрушка: не двигалась, не дышала и не глядела. Будь здесь Дальгерт, тут же узнал бы родную сестру той твари, что он так небрежно засунул в холщовый мешок.

Не стараясь сохранить пух, похоже просто приклеенный кем-то прямо к стальной пластинке, защищающей грудь птицы, он сдвинул эту самую пластинку вбок. Открылись бурые, влажные ткани. Туда, под пластину, он и всунул свое послание. Задвинул ее на место. Вытер о штаны руки. Пробормотал: «Вроде готово», и вынес тварь на улицу.

Шепнул ей два слова на непонятном языке.

Птица словно ожила, даже шевельнула головой в стальной маске.

– Домой! – приказал ей командир ищеек. – Давай, лети к Леку. И поживее!

Птица расправила крылья и рванула в небо.

* * *

Горячий воздух вился над камнями – погода, совершенно неподходящая для этих мест. Тем не менее вот уже вторую неделю весь Каменный пояс словно сдавлен глухой, тяжелой жарой. И если живым солдатам Правой армии Схарма жара просто причиняет неудобства, то мертвым…

Нет, заговоренным тварям ничего не будет. Однако работа по созданию новых солдат – эта работа встанет, и встанет надолго. Тела становятся непригодными, в них скапливаются газы, ткани теряют пластичность. Чтобы солдат получился каким надо – маневренным, почти неуязвимым и понимающим приказы командира, труп, из которого его предстоит собрать, должен быть безупречно свежим. А в нынешних условиях крайне желательно – умерщвленным здесь же, в лаборатории.

Лек отворил ставню – душно. Легкий ветерок тронул русые вихры, но его силы не хватило даже на то, чтобы поколебать пламя свечки, устроенной на столе.

Окошко это на самом деле – узкая бойница, ставню к нему приделал сам Лек, чтобы уберечь лабораторию от уличной пыли, а себя – от уличного шума. Ему, главному мастеру, командиры даровали почетное право самому выбрать место для мастерских и лабораторий. Он не стал претендовать на полуразвалившиеся домики поселка, а выбрал этот каземат. Солнце сюда добирается только под вечер, днем царит прохлада. Солдаты не докучают, плац далеко, зато места для лаборатории и мастерских ровно столько, сколько нужно. Даже есть где разместить подмастерьев и помощников. И вот он уже третий месяц тут. Третий месяц он не покладая рук трудится на благо и в зачет своего будущего бессмертия. Настоящего, без обмана бессмертия, каковое будет даровано всем, кто проявит себя в спасительной войне за освобождение Великого Схарма.

Про себя он считал, что все это – война, Схарм, миссия, дорога Мудрых – все это лишь красивые слова. Обертка конфеты, которой заманивают простаков. Возможно, конфета внутри – горькая. Даже наверняка во всем этом есть какой-то подвох.

Схарматы говорят, что честны с теми, кто приходит в их армию, и не обещают больше, чем могут дать. Действительно, пока все, что они обещали, выполняется… и это больше, чем мог бы желать Лек.

Потому что бессмертие себе – не поддельное, не условное – он построит сам. Без всяких подозрительных великих магов и непонятных богов. Он все привык делать сам.

Лек улыбнулся. Тайна, не поверенная никому – ни ветру, ни верному человеку, и уж конечно – не обманщице бумаге. Тайна, до которой не докопается ни один из этих недалеких солдат и напыщенных офицеров. Ни один из его помощников. Никто из его учителей…

Тайная цель, к которой он идет всю свою жизнь.

Перебороть смерть. Уничтожить ее, сделать так, чтобы любой человек мог прожить ровно столько, сколько ему хочется. Пока ему самому не надоест.

Сделать человека неуязвимым для оружия – чтобы потеряли смысл убийства.

Это возможно. Более того, в разные времена, даже в разных мирах, маги и алхимики приближались к решению этой задачи. Но они пытались решить проблему, используя каждый – только один инструмент. Пусть совершенный, выверенный веками опыта, ошибок и удач, но один. А проблему – и это знает каждый мало-мальски образованный человек – надо решать комплексно, используя весь доступный инструментарий.

Лек вспомнил бледного мальчонку, которого схарматы притащили ему в мастерскую совсем недавно. Как тот позеленел, впервые увидев на столе обнаженное мертвое тело, и как его тошнило в углу, стоило помощникам приступить к привычной и за минувший год доведенной до автоматизма работе. Таиш – так звали мальчика.

Путь к совершенству долог и тернист. А кто боится грязи, тот никогда не добьется цели. У паренька и вправду хороший потенциал. Но если он не сможет перебороть себя, то так ничему и не научится. Он не только не достигнет цели. Он даже не сможет ее увидеть и осмыслить.

Еще в детстве Лек понял, что тело любого живого существа, мухи, кошки, человека, ничем не отличается от искусственно созданного мастером Слова меха. Оно управляется теми же законами, на него действуют те же силы.

Помнится, он очень огорчился, когда попробовал применить Слово к дохлой крысе, а та так и не выполнила даже самой простой команды и осталась лежать серым трупиком, в специально для нее сделанной коробке. Только позже, много позже, он понял, в чем была тогда его главная ошибка.

Лек втянул горячий воздух. Надо отдохнуть. Хотя бы недолго. Последние дни он не вылезал из лаборатории, расшифровывая схемы и описания из древней инкунабулы. Книга досталась ему, можно сказать, случайно. Несколько месяцев назад равнинники разграбили караван торговца редкостями и позарились на камушки, украшавшие ее обложку. Страницы никто не берег, и то, что отыскали на месте побоища ищейки Схарма днем позже, с трудом можно было бы назвать книгой.

Язык, на котором были написаны немногие чудом сохранившиеся страницы, был ему незнаком. А вот схемы и рисунки, напротив, навевали ассоциации. Он дал задание ищейкам – везде и всюду искать книги с похожими иллюстрациями, и за полгода стал обладателем трех списков со старинных книг, два из которых были переведены на язык, которым чаще всего пользуются равнинники, а один – вовсе был на языке оригинала.

Работа шла медленно, но Лек предчувствовал, что результат того стоит.

Мимо его окошка прошел один из неживых солдат Схарма. Шел он ровно, глядел перед собой. Нес ведра, полные воды. Аккуратно и уверенно. Такие, как он, не ведают усталости и не боятся смерти – чего им бояться, они один раз уже умерли.

А то, что даже свои называют таких солдат тварями Лека, – это временно. Однажды Лек научится работать не только с мертвечиной. Книги, доставленные ищейками, помогут.

И тогда… О, тогда все будет иначе…

Мастер был молод. Ему едва исполнилось двадцать семь лет. Но за свою жизнь он успел многое понять и увидеть.

Из забитого малыша он стал видным ученым, которого внимательно слушали даже старцы, и власть его в стане схарматов была велика.

Он мог вот прямо сейчас потребовать лучший ужин, и еда будет доставлена почти мгновенно. Стоит только намекнуть – и любая из деревенских девок сама прибежит к нему в объятия. Захочет прогуляться…

Впрочем, нет. Последнее – только в сопровождении нескольких воинов. Жизнь мастера слишком ценна, говорят они. Да и что ему те прогулки? Лес, он везде лес. Одинаковый…

Однако книга ждать не будет…

Лек уже собрался вернуться к инкунабуле, как оконный проем мгновенно закрыла тень, а еще через миг на краю стола сложила крылья птица. Это была одна из двух, которых взяли с собой ищейки.

Пару недель назад сторожевые псы – все как на подбор улучшенные Леком – учуяли чужака-соглядатая, пробравшегося чуть не в самый лагерь. Его хотели взять на горячем, но тот что-то почуял и удивительно ловко ушел от погони. Ищейки встали на след. Это было правильное решение. Да, поймать соглядатая было бы неплохо. Но гораздо, гораздо важней было бы выяснить, куда он приведет. Пока было известно, что преследуемый – маг, возможно, мастер Слова.

Вернувшийся голубь мог означать, что задание выполнено.

Лек, поморщившись, вынул из-за грудины мертвой птицы пакет с донесением, убрал «уснувшую» тварь в специально для этого подвешенный у входа мешочек и поспешил к центру поселка, туда, где расположилась ставка Правой армии Схарма.

Генерал Аким выбрал себе самое лучшее, центральное здание. Поселок этот где-то в других мирах пострадал от войны, многие дома были разрушены взрывами, часть из них сохранила следы старых пожаров, но этот высокий дом с двускатной крышей практически не пострадал. Когда армия только пришла сюда, командиры обнаружили внутри погром, разрушенную мебель, оборванные шторы. Все было густо присыпано пылью. И ни следа людей – ни одного свидетельства, что кто-то заходил в дом после того, как он оказался в этом мире.

В поселке тогда жил один-единственный сумасшедший старик. Он выскочил против схарматов с вилами наперевес. Наверное, вообразил себя героем. Его потом закопали в стороне от дороги – слишком старое его тело не годилось в работу мастерской Лека…

Сейчас почти все дома заселены. С армией всегда путешествует много разного люда: повара, маркитанты, конечно же маркитантки, кузнецы, оружейники, слуги, обозники, фуражиры… Десятки людей, от которых зависит успех.

Лек шел по улице мимо клеток с пленными, мимо лавок и караульных постов, мимо отдыхающих офицеров и развлекающихся солдат и с презрением думал, что этот сброд армией может назвать только тот, кто ничего не смыслит в военном деле. Себя он не считал специалистом, скромно претендуя на роль знатока, который прочитал оба известных труда по стратегии и тактике городского боя.

Впрочем, пока Правой армии Схарма сопутствовал успех. А коль скоро успех самого Лека зависит от их достижений, то пусть все так и остается.

У крыльца путь ему преградил дежурный. По случаю жары, парень стоял с голым торсом, с автоматом наперевес. Лек подумал, глядя на него – какой отличный, первостатейный материал для работы!

Но тут же одернул себя – парень-то живой и умирать не собирается.

– Сожалею, – сказал парень. – Но генерал занят и просил его не беспокоить.

– У меня донесение от ищеек. Доставлено голубем. Генерал просил сообщить ему сразу же, как письмо будет получено.

Парень нахмурился.

На его лбу легко было прочесть кружащиеся там мысли – пост покидать нельзя, пропускать посетителя тоже нельзя. Но если правда, что генерал ждет сообщения от ищеек, то стражнику, пожалуй, влетит, если он не передаст новость вовремя.

– Пошли слугу, – посоветовал Лек. – В случае чего, попадет не тебе, а ему.

Парень хмыкнул, стукнул молотком по привешенной у входа железной пластине. По лестнице быстро спустился даже в жару закутанный в черное старичок.

– Известия для генерала! – сказал парень. – Ищейки прислали птицу.

– Генерал ждет этих новостей, – поспешно добавил Лек.

– Знаю, – сощурился старик.

Старик, официально числившийся у генерала Акима секретарем, был на поверку его правой рукой и советником. Лек откровенно побаивался черных буравчиков, которые заменяли секретарю глаза.

– Вы сообщите генералу?

– Генерал сейчас занят. Давай твое послание, я передам.

Лек упрямо качнул головой.

– Генерал просил, чтобы лично в руки.

– Тогда жди. Он, может, еще час будет… занят.

Книги настойчиво звали его вернуться, но и спорить в данном случае было неразумно.

Лек приготовился ждать, но тут ему повезло. Старик внезапно дернул головой, забормотал что-то и вдруг сказал:

– Иди наверх! Тебя ждут.

Генерал Аким любил блеск и красоту. Еще в детстве он с друзьями забирался в какие-нибудь давно заброшенные, расположенные в глухих местах развалины и искал там «сокровища». Тогда редко удавалось найти что-нибудь стоящее – в окрестностях Мегаполиса мало осталось неизученных и необследованных мародерами мест. Но с возрастом все менялось, и теперь походный ли шатер, зимняя ли квартира, ставка ли в постоянном лагере – Акима окружали знакомые, любимые и невероятно дорогие вещи.

Более всего генерал любил артефакты – предметы, назначения которых не мог понять ни он, ни его разведчики. Их можно было много найти в руинах. И самые ценные из распознанных находок хранились здесь же, в личных апартаментах генерала.

При всем при том генерал презирал роскошь. Спал на обычной походной койке, ел за самодельным столом, редко надевал парадный черный плащ, предпочитая простую кожаную куртку – как у его рядовых бойцов, штаны из грубой ткани и высокие черные сапоги со шнурками и пряжками.

Из всех украшений на груди он носил лишь Глаз Схарма.

Генерал поднял на вошедшего смертельно усталый взгляд. Такой взгляд, наверное, бывает у рудокопов, отработавших в забое смену.

– Ищейки прислали птицу, мой генерал, – Лек склонил голову в приветствии. – Вот послание!

Аким нетерпеливым жестом выхватил из рук Лека записку. Быстро пробежал ее глазами. Сказал:

– Ну что же, все к одному. Кажется, пора нашим солдатам испробовать настоящего дела. Как считаешь, многомудрый мастер?

Лек замешкался с ответом, но генерал и не ждал его. Сказал:

– Пора, пора. А то, мне кажется, они считают, что война – это такое время, когда все только и делают, что жрут, пьют и девок портят. А война, тем более такая война… это, многомудрый мой мастер, совсем другое. Скажи-ка мне, готовы твои трупаки вступить в бой?

– Мой генерал, за тех солдат, с которыми я закончил работать, я поручусь. Но их пока мало…

– Так в чем дело?

Лек пожал плечами:

– Не хватает людей; я имею в виду – помощников. Кроме того, такая погода стоит… тела быстро портятся.

– Что, мои разведчики уже мало притаскивают расходного материала? Клетки, насколько помню, полны…

Лек поморщился:

– Такой материал слабо годится в дело. Мускулатуры никакой, обезвоживание, да и вообще…

– Ну так выбери то, что тебе подходит, а остальных – передать экзекуторам. И вниз их сразу, чтоб воздух не портили. Итак, многомудрый мастер Лек, сколько же трупаков…

– Мой генерал, я предпочел бы, чтобы их называли неуязвимыми солдатами…

– Так сколько неуязвимых трупаков ты готов выставить, если мы выступим, скажем, через неделю?

– Готовы двести четырнадцать, – Леку не нужно было сверяться с книгами, чтобы назвать число. – Три сейчас в работе. И если начнем прямо сегодня, то я возьмусь к этому добавить еще троих. Кроме того, двенадцать птиц, четыре десятка собак и два волка. Волков использовать не рекомендую – они даже после смерти плохо поддаются дрессировке.

– Отлично. Маркус отправил людей на разведку. Дождемся результатов и выступим.

– Дозволено ли мне будет спросить…

– Разумеется, мастер.

– Какова цель? Куда выступает армия? Мне необходимо знать, чтобы составить рекомендации командирам.

– Ничего нет проще. Речь о небольшом городке в нескольких дневных переходах отсюда. Там сейчас обосновались монахи, белорясники. Слышал о таких? Слуги Спасителя. Их много там, целый монастырь. Есть где разгуляться. Этот городок – идеальная площадка, чтобы посмотреть, на что способны солдаты моей армии. Ну и твои, неуязвимые, тоже.

– Мой генерал…

– Можешь идти.

Лек откланялся и чуть не бегом вылетел из апартаментов Акима.

На лестнице столкнулся со стариком-секретарем, который вел куда-то мальчика Таиша, но почти не обратил на них внимания.

Он догадался, о каком городке речь.

Да мудрено ли догадаться, если он тут один такой – на сотни километров. Нет, встречается и другое жилье. В основном охотничьи заимки и хутора. Вдоль дороги есть несколько гостиниц, таких старых, что мало кто может сказать, откуда они взялись. Или лагеря равнинников, чей герб – лысоголовый гриф. Тех, что ищут в горах новые, еще не разграбленные руины. Но от них лучше держаться подальше. Они люди без башни, любого убьют и не моргнут глазом.

Город – один. Тот, в котором родился и вырос мальчик по имени Лек. Тот, в котором умерли его родители. Тот самый город, где шпана гоняла его и кидала в него грязью. Город, в котором он начал учиться мастерству Слова. И, наконец, город, где осталась соседская девочка, которую, как он тогда считал, не забудет никогда.

Значит, там теперь обосновались монахи? Да откуда они взялись-то? Здесь, в краю долгих зим! В краю, откуда стараются убраться все здравомыслящие люди! Что им, белорясым, понадобилось там!

Лек подумал, что нужно будет пойти с армией. Увидеть вновь свою улицу, встретиться с теми, кто его еще помнит, а такие наверняка есть, семь лет – не такой уж большой срок. Еще неплохо бы посмотреть, как взвоют под ножами и стрелами его неуязвимых солдат давние обидчики и ненавистники…

И надо будет проследить, чтобы не пострадали те, кто пострадать в этой войне не должен.

Однако следует поторопиться. На подготовку всего неделя, а это мало, очень мало…

Советнику Демиану туго давалась роль доброго дедушки, так что он, в конце концов, ее оставил и говорил с мальчуганом так, как говорил бы с деревенским мужиком или бабой. Медленно, короткими, простыми фразами.

– Ну, Таиш, как тебе живется у мастера Лека? Не бьет, не обижает?

Мальчик замотал головой:

– Прошу вас, господин, не оставляйте меня там…

– Значит, все же обижает?

– Нет, но…

– Тогда ты там останешься.

– Там мертвые… Я боюсь. Говорили, они ночью встают и кровь пьют…

Старик нахмурился:

– Ты решился идти тропой Мудрых. Ты жаждал знаний. Теперь ты можешь их получить. Но никто не обещал, что будет легко. Видишь ли, мальчик. Нам с генералом необходимы эти мертвецы. Но мастер… сам мастер что-то мутит. Затевает что-то. А мы должны знать, что именно. Потому что нет хуже, чем когда твои собственные подчиненные замышляют что-то против тебя. Надеюсь, ты меня понял.

В ответе Демиан не нуждался. Мальчик ему был неинтересен. Единственное, что он мог, – это потихоньку подсматривать за Леком и доносить обо всем, что тот делает и о чем говорит с подчиненными…

Но Демиан не любил разговаривать с пустотой. Ему обязательно нужен был собеседник – даже такой бестолковый, как этот. А говорить вслух старец привык еще в юности. Тогда он сам не понимал, откуда ему в голову проникают странные и прекрасные истины. Ими он пытался делиться с окружающими людьми, но те только смеялись. Блаженный, так его прозвали когда-то. В те времена он жил на окраине Мегаполиса и, как все жители, верил, что это единственный город на Земле. Бывают еще поселки, хижины, хутора – но они несоизмеримо мелки и незначительны по сравнению с городом. С Городом – так его и называли…

Намного позже он стал и умней и хитрей. Под чутким руководством голоса, звучащего прямо у него в голове, он учился говорить так, чтобы ему верили, чтобы за ним шли. И это искусство, искусство красиво и правильно рассказывать, вызывать доверие слушателя, никогда его не оставляло, только требовало совершенствования.

– Есть Боги и Силы, это данность. Можно верить в Спасителя или Губителя, они честные Боги и готовы прийти на помощь тем, кто к ним взывает… можно не верить вовсе ни во что. Поклоняться идолам, духам отцов, как это делают выходцы с Темного Тарна, можно и вовсе почитать Солнце или Луну. Это, мальчик, в мире ни на что не влияет и ничего не меняет. Скажи мне, тебе нравится наша жизнь?

Таиш промолчал. Он знал, что старика нельзя перебивать, он этого не любит.

– Мы бродим, словно нищие, наши одежды шиты из грубой ткани. Мы болеем. Иногда болезни выкашивают целые районы… ах, ты не бывал в Городе и этого не видел. Твое счастье, мальчик, что ты этого не видел. Мы вынуждены, как стервятники, копаться на свалках, выискивая, что бы можно было продать, чтобы купить еду и питье. Находим обломки прошлого и радуемся, как дети. И так живут все. Все, по всему миру!

Он широко указал за окошко, где солдаты как раз начали освобождать клетки от пленных. Пленные стонали, кричали, пытались сопротивляться, словно знали, что их ждет.

– Самое время спросить – кто виноват? Кто сделал мир таким, какой он есть? Кто заставил нас убивать друг друга за еду, одежду, ржавые гвозди и шестеренки? Кто не оставил нам ничего, кроме разора? Есть у тебя ответ, мальчик? Нет у тебя ответа. А у меня есть! Чтобы помешать великим силам, чтобы остановить истинно Мудрых в их борьбе за всеобщее счастье, Боги, которых следовало бы проклясть и забыть, изменили мир. О, они использовали силу, подвластную им, силу распада и тления, чтобы расколоть Землю и сделать ее такой, какой она стала. Чтобы наполнилась она страданием и не было бы никого, кто знал бы правду. Они лукавые Боги и говорят, что все иначе. Берегись слушать тех, кто даже теперь следует их повелению, несмотря на все то зло, которое они причинили. Последователи этих Богов расскажут, что, если бы не их деяние, мир бы погиб, канув в бездны. Они говорят – зло должно быть уравновешено добром, а добро – злом. И поэтому наша Земля стала такой – наполнилась разрушением, живет разрушением, принимает на себя все то, что должно было достаться на долю совсем других миров. Миров, что катаются как сыр в масле. Где каждый нищий богаче наших самых богатых предводителей. Где никто не болеет, а золото льется рекой. Скажи мне, мальчик, это справедливо? Чем ты хуже их детей, которые каждый день спят на мягком, сладко едят и страдают от безделья? Чем ты хуже их? Я тебе отвечу – ничем. Просто два Бога решили за тебя, за меня, за всех, кто сейчас обшаривает развалины и умирает от болезней, что именно нам платить за тех, других. Нам принимать наказание, не важно, виновны мы в чем-то или нет. Им на нас наплевать, этим Богам. Понимаешь, о ком я говорю? Это Хедин и Ракот, Боги Равновесия. Самые лживые и самые несправедливые из Богов… Им важны только их божественные игры. Но есть путь Мудрых. Есть те, кто знает истину и кто понимает, за что мы боремся. Когда Великий Схарм обретет свободу, все изменится. Он сможет сделать так, чтобы то, что причитается нам по праву, нам и досталось. А для тех, кто верно служит его освобождению, награда станет и вовсе высока. Понимаешь меня, мальчик?

Таиш затравленно кивнул.

– Но это долгий путь. Долгий и трудный. И раз ты решил на него встать и воля твоя крепка, то ты должен идти до конца. Так же, как до конца пойду я. И генерал…

– А мастер Лек?..

– А твой мастер…

Демиан нахмурился. Было все-таки в этом молодом, очень талантливом и дерзком творце бессмертных солдат что-то неприятное. Некая гнильца. То, что заставляет усомниться в его искренней готовности служить делу освобождения Схарма.

– Мастер Лек для меня загадка. И я прошу тебя помочь мне с этой загадкой разобраться. Поможешь?

Таиш опустил взгляд. Никто не смеет отказываться, когда приказывает советник Демиан.

Глава 4

– …на пути этом, полном чудовищ, Спаситель был одинок. Но разве не мы – защитники веры – должны стоять на страже паствы нашей? Разве можем мы допустить, чтобы ложь и крамола вновь поселились в сердцах? Враг грозный и неведомый бродит рядом. Враг, имя которому Диавол, слуга которого – Смерть! Укрепляйте дух ваш, ибо сказано – сильному духом да будет ровен путь; крепите сердца ваши…

Дальгерт продолжал говорить заученный текст, а сам тихонько скользил взглядом по мрачным лицам прихожан. Уличная проповедь никогда не была его стихией, но времена настали такие, что даже сам приор выходил на площадь читать Святые Свитки.

Минуло всего пять дней с того часа, как он принес дохлую птицу святым отцам, но те отнеслись серьезно к предупреждению, и Даля не покидало подозрение, что Леон тоже узнал в корявом рисунке Глаз Схарма.

А уж когда на следующий день появились известия о двух чужаках, что расспрашивали жителей окраин о монастыре и монахах… вот тут-то и решили святые отцы, что угроза реальна. И начались ежедневные эти проповеди.

– …и да пребудет в каждом сердце имя Спасителя, Бога нашего, благ подателя, слава Ему и трижды хвала… – закончил он свою речь.

Немногочисленные слушатели осияли себя знаком святого перекрестия, да и начали потихоньку расходиться. Только один человек остался стоять, дожидаясь, когда Дальгерт к нему обратится.

– Слушаю тебя, сын мой!

– Будет война, святой отец?

Прямой вопрос. Кто-то однажды должен был это спросить. На такие вопросы следует отвечать честно.

– Да. Будет война. Но враг наш угрожает не одному только монастырю. Этому врагу не важно, кого убивать…

– Нужно ли готовить оружие? Будет ли объявлен сбор ополчения?

– Братья отправили разведчиков, но пока ни один из них не вернулся. Мы ждем известий. А оружие… оружие готовить надо.

Человек поклонился и ушел.

Даль был уверен, что посланные Леоном разведчики не вернутся уже никогда. Если им только не повезет и они не разминутся с ищейками Схарма.

Ну что же… дело сделано. Можно и отдохнуть немного. Час ранний, так что в «Вороньем гнезде» не должно быть много народу. Зайти, позавтракать. Узнать последние сплетни…

Скоро наступит день, когда нужно будет отправлять отчет в Убежище. А информация вся, как назло, недостоверная, да и Леон теперь часто вызывает его для доклада. И вообще, как-то тревожно на душе, словно впереди ждут неприятности.

Такого рода предчувствия случались с Далем и раньше и, как правило, оправдывались. Но ни разу еще ему не удалось угадать, где именно стоит стелить соломку. В этот раз он даже гадать не стал.

Ноги сами вынесли его на Лобную площадь, к знакомой вывеске. Дверь по случаю жаркой погоды была распахнута настежь.

Действительно, посетителей в заведении Вильдара по утрам бывает совсем мало. Сегодня – так и вообще никого.

Ильра сидит в зале одна, спиной ко входу. По столу перед ней бегает крошечный блестящий паучок. Паучок?

Дальгерт подошел взглянуть, но девушка проворно накрыла насекомое ладонью. Подняла испуганный взгляд и, кажется, испугалась еще больше, узнав Дальгерта.

Он, чтобы выполнить обещание, данное Вилю, отступил на шаг.

Ильра поднялась, сжимая в кулаке свое сокровище, и поспешила за стойку. Во взгляде ее сквозило отчаяние.

– Вам что-то приготовить? – быстро спросила она.

– Завтрак. В это время суток я предпочитаю кофе и что-нибудь легкое… например, омлет с беконом…

Она даже не улыбнулась. Смотрела по-прежнему так, словно Дальгерт ее прямо сейчас потащит на костер. Да что такое? Неужели он правильно догадался и под рукой девушки не просто насекомое, а мех – существо, собранное из крошечных деталей, скрепленное фантазией мастера и оживленное его Словом?

– Ильра, что у вас есть позавтракать, чтобы не готовить, а сразу подать?

– Молоко. Хлеб, сыр…

– Ну вот и отлично. Чего вы испугались? Я не кусаюсь.

– Вы один из этих.

– Это не делает меня зверем.

Она не ответила. Она считала иначе.

В этот момент в зал вошел хозяин. Мрачно взглянул на Дальгерта, прошел за стойку. Ильра подала поднос с нарезанным хлебом и сыром. Поставила на него большую глиняную кружку с молоком.

– Я сяду у окна, – напомнил Дальгерт.

Девушка кивнула, унесла поднос. За стойку уже не вернулась, а не торопясь удалилась за дверь, ведущую во двор.

– Я всего лишь заказал завтрак, – ворчливо сказал Дальгерт хозяину.

Тот кивнул.

Даль оглядел зал, но там по-прежнему было пусто. Вот и хорошо.

– Виль… Ильра – мастер Слова?

– С чего ты взял?

– Она не видела, как я вошел, и играла, запуская по столу механического паучка. Она сама его сделала?

Виль потемнел лицом. Снял с полки кружку, протер. Сказал:

– Выходит так, что жизнь моей дочери в твоих руках. Если святые отцы узнают, нам с ней не жить. Заклинаю тебя, умоляю, не говори никому. Она – это единственное, ради чего я живу. И если с ней что-то случится из-за тебя, из-за твоих неосторожных слов…

– Виль, тихо! Я никому не скажу. Просто интересно…

– Ненужный это интерес. Если ты желаешь ей добра – забудь. Забудь о том, что видел, и…

– Виль, я уже обещал. Я всего лишь заказал завтрак, это все.

– Смотри!

Дальгерт неопределенно кивнул и отправился к столику. Есть расхотелось.

Он посидел, размышляя о случайно подсмотренной тайне. То, что у Ильры есть способности к магии, это и вправду не очень хорошо. И как только она столько лет жила рядом с Орденом, а никто и не заметил… или заметили, но держат в тайне для каких-то своих целей? Уж не ради ли этого отправил его в «Воронье гнездо» отец Леон? Не это ли – суть его испытания?

«Значит, проверку я позорно провалю, – легкомысленно подумал Даль. – Видимо, все же придется покинуть этот уютный и спокойный городок».

Наконец, молоко закончилось, бутерброды тоже, и Даль направился к выходу. Пора возвращаться в монастырь. Сегодня нужно будет прислуживать на дневной мессе…

В дверях он столкнулся с братом Евхартом. От него пахло чем-то кислым, глаза были близоруко сощурены.

– Слава Спасителю, – первым сказал он.

– Слава, – кивнул Дальгерт. Находиться рядом с этим человеком дольше необходимого он не желал. Евхарт, в полной мере наделенный Божьей милостью, был при том человеком беспринципным и мелочным. В монастыре не были секретом и некоторые куда более серьезные его грешки. Однажды Даль сам поймал его на горячем – брат заманил в кладовку и до заикания напугал своими домогательствами одного из семинаристов. Епитимья была тяжелой, но ни отлучением, ни иными карами для проштрафившегося аколита не обернулась.

– Что-то часто я тебя, брат, тут вижу в последнее время, – хмыкнул Евхарт, – уж не приглянулась ли тебе хозяйская дочка?

– Может, и приглянулась, да только мне ничего не светит. Не любит она нас, слуг Спасителя.

– Ну, ты же красавчик, брат Дальгерт. Перед таким ни одна не устоит…

Брат Евхарт неприятно зарумянился, но все же посторонился.

– А это уж ее дело!

На улице было по-прежнему ясно. Солнце поднялось высоко над домами.

И как же было хорошо на площади, свежо и уютно. И безлюдно.

Дальгерт не заметил, каким нехорошим взглядом проводил его брат Евхарт.

Один день сменялся другим. Даже горожане потихоньку успокоились, и уличных проповедников стало меньше. Люди – существа такие, что привыкают ко всему, даже к нависшей опасности, особенно если она ничем «таким» себя не проявляет.

В городе несколько раз уже видели мертвых голубей. И чужаки, пусть и одетые, как горожане, но все равно приметные, в городе появлялись. Здесь ведь каждый квартал, каждая улочка живет обособленно, все друг друга знают, хотя бы в лицо.

Как они когда-то пришли в город по тропам Междумирья – потрепанные войнами беженцы, миссионеры, искатели лучшей жизни, так и поселились здесь, поближе к своим.

Разница в том, что выходцы с Тарна поселились на этих развалинах первыми и до прихода белых монахов были самой большой и уважаемой общиной.

Громом среди ясного неба стало признание на исповеди одного из прихожан, что чужаки ворвались в его дом и под угрозой смерти выспрашивали о жизни и укладе монастыря, да сколько всего монахов, да приходилось ли белым держать оборону…

Это было последней каплей. Приор отправил депешу на равнину и в строящийся монастырь Великому Магистру. Однако ждать ответа быстро не приходилось, и потому в жарко натопленной келье отца Леона что ни день собирался монастырский совет. Иногда на него приглашали и некоторых младших чинов, и Дальгерт догадался, что эти молодые люди имеют второй, тайный статус. Среди них он заметил и брата Евхарта. Удивился про себя, но промолчал. Видимо, возможности этого аколита намного перекрывали его прегрешения…

А еще через день на таком совете появился старейшина Гаральд, как самый уважаемый из горожан и истинно верующий.

Именно на том совете и стала известна страшная новость – к городу движется войско. Его передовые отряды замечены всего в двух дневных переходах. Памятуя о судьбе пропавших, на этот раз посланцы отца Леона не стали приближаться к армии Схарма, наблюдая их продвижение издалека. Это их и спасло.

– Сколько человек для обороны могут выставить старейшины?

Гаральд лишь пожал плечами:

– Как только вернусь, объявим совет, а он, не сомневаюсь, примет решение собирать ополчение. Но сколько народу откликнется…

– Много откликнется, – криво усмехнулся отец Леон. – Эта армия пленных не берет…

Приор распорядился, чтобы диаконы отрядили патрули для охраны границ, и велел открыть оружейную.

Дальгерт видел – плохо дело. Если правда то, что он слышал о Правой армии Схарма, то патрулями и ополчением сдержать ее не удастся. Однако на этом совете его мнения не спрашивали, и приходилось молчать…

А, нет. Сглазил. Взгляд отца Леона уперся в его переносицу словно в мишень.

– Я вижу, брату Дальгерту есть что сказать?

– Есть, святой отец. Я хочу напомнить про мертвых голубей. Помните? Если есть птицы, то вполне возможно, в том войске есть и другие мертвецы. Лошади, люди. Не стоит забывать об этом.

Воцарилось молчание.

– Что же ты предлагаешь, сын мой? – Леон не отводил взгляда, и от этого по спине начали бегать мурашки.

– Предлагаю учитывать это при планировании обороны. Мы не знаем о том, чем они опасны, но мы знаем, что они мертвы, значит, почти наверняка против них будут бесполезны стрелы. Да и огнестрельное оружие. Хотя у нас его мало, так что и говорить не о чем. Надо подумать. Может, волчьи ямы… баррикады… копья…

– Мы это учтем, – кивнул Леон. – Благодарю тебя, брат Дальгерт. Есть ли еще предложения?

Брат Евхарт привстал со своего места и поднял руку.

– С вашего позволения, святой отец… братья… У нас в монастыре хранится одна вещь… вы же понимаете, о чем я. Мы могли бы использовать ее возможности для усиления нашей обороны.

Повисла пауза, а Дальгерт насторожился. Он и раньше знал, что в монастырях Спасителя иногда хранятся наделенные магией предметы. Монахи не использовали их, и Ордену редко удавалось добраться до таких артефактов. Дальгерт, например, впервые за два года услышал, что здесь, прямо у него под носом, хранится что-то такое.

Евхарт облизнул губы:

– Если подумать, то для обороны города мы должны использовать любые средства. Святые Свитки ведь напрямую не запрещают…

Под тяжелыми взглядами священников он стушевался и замолчал.

Леон сказал:

– Возможно, если Спаситель благословит нас… или же у нас не будет иного выхода… но пока я не вижу поводов для паники.

Старейшина Гаральд поднялся, привлекая к себе внимание.

– Слушаю вас, старейшина, – сказал приор.

– Речь зашла о магии. Я хочу добавить, что отчасти согласен с тем, что, возможно, нам понадобятся все силы. Святые отцы… да, мне есть что добавить; хотя возможно, вы примете слова мои за крамолу. Но перед лицом войны… дозвольте мне сказать. Я искренне верю в Спасителя, и в силу Его, и в мудрость Его, иначе не был бы я с вами здесь, сейчас. Не промыслом ли Господним суждено было такому случиться, что у меня, старейшины Тарнской общины Спасенного города, много лет хранится документ… Документ, составленный нашими предками, теми, кто первым появился здесь.

У старейшины пересохло во рту, и он умолк. Леон подбодрил:

– Мы внимательно слушаем тебя.

Дальгерт чуть заметно качнул головой. Никогда бы он не подумал, что старейшина решится отдать святым отцам одну из трех бережно хранимых тайн корней Тарна. Которую – нетрудно догадаться.

– В те давние времена, когда наши предки только ступили на эту землю, здесь, как и сейчас, было множество опасностей. Тогдашние мудрецы, так же как мы, были озабочены сохранением в целости их нового дома…

– Хочешь сказать, здесь есть какие-то магические штуки? – вскинулся отец Евстатиан.

– Не совсем, с вашего позволения, святой отец. Тогдашние маги видели, что сила здесь слабая и странная и что использовать ее так, как было на Тарне, не удастся. И тогда они подготовили все для того, чтобы в час нужды их магический щит мог воздвигнуть любой, кто родом от их корней. Сейчас двадцать четыре камня, расставленные на всех городских окраинах, – просто булыжники. Но если следовать описанному ритуалу, они вспыхнут… в описании так и сказано – вспыхнут слепящим светом и остановят врага.

– Богомерзкая магия, – прошипел Евстатиан, но отец Леон надолго задумался.

– Значит, вести этот ритуал может любой выходец с Тарна?

– Так, святой отец. Я думаю, что это послужит еще одним доказательством силы Спасителя и умножит веру, и укрепит сердца.

– Вера, основанная на лжи, – Евстатиан даже привстал, – что может быть хуже?

– Нет, отец Евстатиан, – мягко сказал приор. – Лжи нет места в наших сердцах и в наших делах. Мы не станем лгать и пастве нашей…

– Опиши свой способ, старейшина, – выждав должную паузу, попросил Леон. – Если нет в нем ересей и поклонения силам богоборческим, если не кроется за ним желания попрать веру Божию…

– Монастырь стоит на древних камнях, и вы лучше меня знаете об этом, святой отец. Только здесь, где ткань миров наиболее тонка, можно совершить действо, о котором идет речь. Нужен доброволец, наделенный способностью к магии, и нужен чтец, что определенными словами и действиями откроет каналы силы. Магия потечет по венам того, кто станет в центре круга и напитает камни. От камней поднимется щит… так написано в свитке. Он задержит и обессилит врага. Но стоять он будет ровно столько, сколько продержится доброволец…

– Доброволец, значит? И много ли таких добровольцев мы сыщем за два дня? – тихо спросил приор. – Люди напуганы. Они боятся кары Инквизиции…

Дальгерт про себя договорил то, что старейшина не решился сказать вслух: «доброволец», скорей всего, погибнет. Потоки магии, разбуженные заклинанием, пройдут сквозь него, выпьют досуха его собственные силы, затянут в свой водоворот… оттого еще ни разу не применяли люди корней Тарна эту защиту. Хотя приходили сюда в прошлом и мародеры и просто лихие люди, лесные разбойники…

И тут кольнуло где-то у сердца – Ильра! Она мастер Слова. Если монахи об этом знают… да нет, чушь. В городе есть с десяток мастеров, работающих легально, имеющих индульгенцию и все права. К кому, как не к ним, идти за помощью монахам и старейшинам? Уж наверняка не к безвестной и наверняка слабой, ничему не обученной девчонке. Но Виля все-таки следует предупредить.

И надо сообщить в Убежище. И так он слишком долго тянул с этим.

Значит, решено. Сразу после окончания совета – к Вилю. Потом – на окраину, оставить в условленном месте собранные сведения. Оставить знак Кузнецу. Но надо быть осторожным, очень осторожным.

Дальгерт с трудом мог удерживать внимание на том, что говорили святые отцы и старейшина. Но никто из присутствующих не смог бы догадаться об этом по выражению его лица. «Держать лицо» его учил Клим, а этот язвительный и заносчивый мастер-разведчик мог с одним и тем же выражением и читать молитву, и рассказывать неприличный анекдот, и признаваться девушке в любви.

Когда совет закончился, Дальгерт не побежал сразу в «Воронье гнездо». Ему очень хотелось так сделать, но он заставил себя задержаться. Поговорить с братом Рузаном о делах казенных, отчитать двух семинаристов за непочтительное поведение, заглянуть в монастырскую трапезную и, посмотрев на размазанные по дну котла остатки каши, брезгливо сообщить дежурному служителю, что пообедает в городе…

За стойкой хозяйничала старшая повариха Виля. Дорогие столики у окна пустовали, а за общим столом приканчивали обед несколько мастеровых.

Даль подошел к стойке.

– Чего желаете, святой отец? – неприветливо спросила она.

– Стакан воды, пожалуйста. А что, хозяина разве нет?

– Он еще с утра отбыл. Поставщик затянул с доставкой муки, вот Вильдар сам и поехал.

– Понимаю. А Ильра?

– А вы не встретились? Она пошла на рынок, вот буквально несколько минут тому…

– Спаси тебя Бог, добрая женщина, – пробормотал Дальгерт и одним глотком допил воду.

Ну что? Попробовать догнать Ильру? Она наверняка не пожелает его слушать. Да и подозрительно это будет выглядеть – священнослужитель в сутане и плаще зачем-то пристает на рынке к добропорядочной горожанке…

Нет. Не стоит. Через час, а то и через два она вернется. А может, и Вильдар приедет от своего поставщика. Вот тогда и поговорим.

Дальгерт вышел на площадь. Куда дальше? Надо побывать у Кузнеца, оставить письма посланнику. Заодно и узнать, благополучно ли была доставлена его предыдущая депеша. Но сначала все-таки домой. Умыться, собраться с мыслями… Ну и по дороге забрать припрятанный на всякий случай пакет материалов, собранных за две недели для Убежища. Святые братья не чураются тайных обысков, и Дальгерт старался не оставлять вещи, которые могут его скомпрометировать, ни в своей монастырской келье, ни в городской квартире.

Кузнец – он и на самом деле кузнец. Перековывает железный хлам на разные полезные орудия. Он был связным еще у предшественника Дальгерта в Спасенном городе.

Предшественник загадочно умер во время хиротонии. Свидетелей таинства, что понятно, не было, а приор огласил тогда, что у брата было слабое сердце и он не выдержал волнений. И непонятно, то ли это правда и таинство ни при чем, то ли очень даже при чем, но монахи решили ни выносить сор из избы. А то ли они и сами ничего не поняли. На всякий случай и Нерин, и Клим, и другие мастера настоятельно советовали Дальгерту держаться от монастыря подальше, чтобы не повторить судьбу брата Онутия…

Даль поначалу так и планировал. Но, прожив в городе с месяц, понял, что просто так, наблюдая за делами белорясников снаружи, он ничего толкового не узнает…

Виль ему говорил: «Вляпаешься в белое, до конца жизни не отмоешься». Ильра, только узнав о его решении стать остиарием, перестала здороваться. Но на самом деле выхода у него не было: реальная власть в городке принадлежит монахам, а значит, и узнать что-нибудь стоящее о целях белых братьев можно, лишь приняв послушничество.

И до артефактов, которые хранятся в монастыре, тоже не добраться, если ты не носишь белую сутану и белый плащ. А артефактов в храмах и тайных кладовых у монахов может быть много – у них к магическим безделушкам свой не очень понятный интерес.

Одно утешает, священники сами никогда магией не пользуются, считая ее за смертный грех, и стараются лишний раз до наделенных волшебной силой предметов не дотрагиваться.

…Хмурый Виль велел освободить комнату. Всего его доброго отношения не хватило бы, чтоб держать в своем доме одного из слуг Спасителя.

К тому времени у Даля уже появились небольшие деньги, и он смог снять комнату на Втором Каменном Спуске. А когда получил ключи – знак служения остиария, – вовсе перебрался в монастырь.

Однако в «Воронье гнездо» продолжал захаживать – и по старой памяти, и чтобы повидать Ильру. А Виль… несмотря на показную неприязнь, Виль все равно каждый раз радовался, когда тот появлялся на пороге. Однажды кто-то из кухарок намекнул, что Виль все еще надеется вернуть своего бывшего постояльца к корням Тарна.

Знать об этом было приятно.

А вот Ильра считала его не оступившимся в выборе юношей, а человеком, который сознательно пошел на предательство. Она каким-то чутьем поняла, что за речами Даля о вере и правде Спасителя нет истинного сопереживания. Что он не то чтобы лицемерит, но и душу в свои слова не вкладывает. Что она могла о нем подумать? Конечно, что он в монастыре ищет не служения высшим силам, а просто имеет некий свой корыстный интерес. Интерес, ради которого он переступил и через веру, и через совесть, и через привязанность близких людей. И сдвинуть ее с этого убеждения было невозможно.

Дальгерт и не пытался. Главное – было знать, что она ошибается. Когда-нибудь, когда тайна перестанет иметь такое значение, он ей об этом скажет. И она не сможет не поверить…

Без каких-либо приключений Даль прошел половину пути до окраины, на которой расположилась лавка Кузнеца.

Эта часть города в давние времена, видимо, была промышленной – остались огрызки кирпичных и бетонных стен, заросшие бурьяном курганы на месте заводских корпусов. Новых домов было мало. Наверное, поэтому Кузнец и выбрал себе такое место для дома. Меньше соседей, меньше возмущения, что шум мешает.

Оставалось дойти всего ничего, меньше половины улицы, как вдруг с каких-то развалин чуть не под ноги Дальгерту скатился знакомый мальчик-пастух.

– Ой, святой отец! Святой отец!.. Это вы…

– Привет, Левик.

– Отец Дальгерт…

Мальчик был бледен, на пыльных щеках виднелись дорожки слез. Он быстро дышал, прерывая слова всхлипами.

– Что у тебя случилось?

– Мой брат… на него напали дикие звери, и теперь… приходил лекарь, сказал, чтоб мы готовились и что нужно звать священника…

Даль нахмурился. Брат пастушка работал у Кузнеца и был одним из тех, кто знал часть правды. Именно он передавал в Убежище сообщения из города. Оставлял их в тайнике, в глубине одного из гротов на берегу реки. Потом кто-то из учеников забирал послания и, если нужно, оставлял другие – с информацией и распоряжениями для тех, кто работает в городе.

То, что говорил мальчик, не было условленным кодом. То ли пацан отчаянно импровизировал, то ли попросту говорил правду, и это грозило большой бедой.

– Пойдем, покажешь дорогу, – сказал Дальгерт.

Мальчик повел его узкой тропкой между развалин. Вдоль тропки наросла крапива. Дальгерту она была не страшна, а вот пастушок, не озаботившийся надеть длинные штаны, то и дело ойкал, получив по ногам колючей плетью.

Они вышли на пустырь, за которым начинался пологий склон, поросший травой. Внизу виднелись сосны и ели, а на середине склона стояла добротная избушка.

Даль раньше никогда здесь не был.

– Мать говорит, он недалеко ходил, носил обед пастухам на Спи-камень. А вечером его эти же пастухи и нашли, когда обратно возвращались…

Дальгерт слушал парня и думал – а не окружен ли уже город? Может, уже и бесполезно что-либо передавать, и в Убежище скоро узнают правду, так сказать, естественным путем? В любом случае, с Кузнецом повидаться нужно. Он мужик мудрый, давно уже связан с Убежищем, может, чего и посоветует. Или найдет другого посланца. Возможно, он знает больше, чем святые отцы.

В сенях было темно. Как во многих старых домах, здесь скопилось много разного хлама, через который приходилось перешагивать очень осторожно, чтобы не оступиться и не упасть. Здесь же хранились хозяйские косы и ухваты. Мальчик открыл низенькую дверь – потянуло съестным, послышались тихие голоса.

– Мам, – позвал парень, – я священника привел!

– Я еще не священник, – поправил Дальгерт. – К сожалению. Ты вот что. Я посижу с твоим братом, Левик. А ты беги в монастырь… я напишу записку, отдашь ее остиарию у ворот. Скажешь, что для отца Никулы. Отец Никула обязательно снарядит с тобой кого-нибудь из священников.

В кухню, просторную комнату сразу за сенями, вышла мать мальчика. Усталая хмурая женщина лет сорока. Равнодушно кивнула Далю, оценивающе посмотрела на своего младшего сына – стоит ли отпускать? Не заблудится ли по дороге? Не пропадет ли?

– Мам, я побегу. Кто еще сходит-то?

– Иди. И да поможет тебе Спаситель…

Что ж. До появления здесь священника из монастыря есть минимум час. Если связной в сознании и может говорить, то нужно выяснить у него все подробности.

– Я покажу, куда идти, – тусклым голосом сказала женщина. – Лекарства ему не помогли, может, хоть ваша молитва поможет…

В комнате, где лежал раненый, было полутемно и душно. Окошко закрыто, шторы задернуты, свечи не горят. Сам парень лежал на высокой старинной кровати с ржавыми железными шарами на спинке и был укрыт одеялом по подбородок.

Голова перевязана, повязка закрывает левый глаз. На правой щеке длинная ссадина. То ли след падения, то ли чьих-то когтей. Парень был в сознании. Единственный глаз настороженно следил за каждым шагом тех, кто находится в комнате.

– Я побуду здесь, – сказал Дальгерт.

Женщина молча кивнула, вышла. Даль подошел к постели.

– Ты…

Из-под одеяла выпросталась рука, но тут же безвольно свесилась. На ней тоже была повязка, и на бинтах – следы свежей крови.

– Да, я. Тихо.

– Предупреди своих, – заторопился раненый. – Предупреди… надо, чтобы кто-то сходил…

– Кто на тебя напал?

– Собаки… стая. Я не мог отбиться… их нельзя убить… страшно…

Даль пресек попытку раненого оторвать голову от подушки. Тот пожаловался:

– Больно…

– Лежи, не двигайся. Когда это случилось? Ты шел обратно?

– Я нес письма… тебе был пакет… они не лают, Даль. Они нападают сразу… и они не дышат. Они мертвые…

Внезапно он схватил Дальгерта за руку.

– Я не брежу! У них стальные зубы и щитки на груди… и на лбу…

– Я знаю. Спокойно! Тебе нельзя так…

– Мне все можно, я скоро умру.

– Откуда ты знаешь?

– Подними одеяло и посмотри, что там… от меня осталось. Лекарь… снял боль, но сказал, что ненадолго. Сказал, что у меня мало времени…

Парень зажмурился и несколько минут лежал так, тяжело дыша.

– Я думаю, тот лекарь – он не простой. Он маг… иначе я бы… не смог с тобой говорить. Уже. Плохо видно. Ты здесь?

– Да.

– Не уходи.

– Я останусь. Скоро придет священник. Говоришь, был мне пакет…

Раненый поморщился:

– Не надо. Я не хочу. Останься ты.

– Я здесь.

– Хорошо.

Подумал и добавил:

– Если потеряю сознание и буду бредить… я могу тебя выдать.

Может выдать, это правда. Даже не в бреду. Если священник спросит на исповеди…

– Знаю.

– Не жалей.

– Мне нужно письмо. Ты сказал, что нес письмо.

– Было… оно там, наверное. У Спи-камня. Я не помню, как меня нашли. Темно…

Дальгерт спросил:

– Окошко открыть? Здесь душно.

– Открой…

Помолчали. Раненый кусал губы, сглатывал. Глаза его были прикрыты. Дальгерт подумал, что он уже без сознания. Но нет.

– Даль, не надо ждать… ты же понимаешь… я все равно умру.

Дальгерт на секунду представил, что душит раненого подушкой.

Те, кто от корней Тарна, знают лучше прочих – человеческая жизнь бесценна. Мертвые не возвращаются. И потому нельзя убивать. Ни врага, ни чужака, ни тяжелобольного, ни раненого. Человек или сам выбирает смерть, или смерть выбирает его – и уводит своими тропами. Однако он давно уже не тот мальчик, которого впервые привели в Горное Убежище и рассказали о дальних силах, о великом Равновесии, его Богах, Хедине и Ракоте, о духе Познания, о Хаосе и магах с острова Брандей.

Он давно перестал примерять реалии Тарна к миру, в котором выпало родиться. И убивать ему уже приходилось. Только это никогда раньше не был прикованный к постели раненый. И это еще никогда не был свой человек.

Потому Дальгерт и тянул время – смотрел, как мучается его связной, мучился сам и никак не мог решиться…

А ведь еще засветло нужно успеть сходить к Спи-камню. Нужно найти потерянное письмо. Что в нем? Новые инструкции? Приказ покинуть город? Или какая-то новая информация о схарматах?

– Где этот Спи-камень?

– Старое кладбище… от него тропа… мы овец водим. Там к реке… и вдоль…

– В ущелье?

– Нет… по реке прямо. Его ни с чем не спутаешь… он один. Голая скала. А под ней луг… трава… сеном пахнет… там…

Даль решился.

Вытащил священный знак Спасителя. Не тот, который ему вручил отец Леон, а свой, старый. В новом еще только предстоит насверлить отверстие, насыпать крупинки грязно-белого порошка. Секрет яда Геда не раскрывает никому. Он действует почти мгновенно.

Даль давно решил, что если попадется, то умрет именно так – до того, как его передадут в руки палача.

Вот только пастух вряд ли сможет проглотить сухие крупинки. Дальгерт нашел стакан, налил немного воды из кружки на столе, высыпал яд и тщательно размешал.

За окном садилось солнце.

Там, снаружи, стрекотали кузнечики, прощаясь с белым днем. Тихо…

В открытое окно долетал слабый запах овечьего навоза и травы.

Он отвернулся от окошка, сделал шаг к постели.

Пастух лежал, вытянувшись, слепо смотрел в потолок. Он не дышал.

Дальгерт с невыразимым облегчением выплеснул отраву за окно. Тщательно вымыл и вытер стакан. И только после этого открыл дверь в кухню.

– Хозяйка…

Женщина кивнула. Она не плакала и казалась очень худой в черном траурном платье. Она все знала еще утром, когда приходил лекарь.

Пришлось посторониться, пропуская ее в комнату.

И в этот момент в дверь застучали. Это вернулся Левик и привел священника.

Старое кладбище – узкая полоска земли, на которой кое-где лежат гранитные или мраморные плиты, испещренные надписями на незнакомых языках, – осталось позади. Дорога к Спи-камню действительно оказалась нахоженной и удобной. И камень в последних лучах уходящего дня Дальгерт узнал сразу. Он действительно там был один такой. Великан играл в камушки, один укатился на луг, да там и остался. Раза в четыре выше Даля, для того, чтобы называться скалой, он еще был слишком мал, но и с другими, рассыпанными неподалеку отголосками великаньей игры, ни в какое сравнение не шел. Вот и было у него свое, особое название. Может, пастухи и дали камню имя, заимев привычку отдыхать в тени его крутых боков.

Было тихо. Действительно, пахло сеном.

Но тишина была недоброй, ветер после жаркого дня казался слишком зябким, а запах – густым. Луг и лес за ним глядели на гостя настороженно.

Дальгерт шел как в разведку. Старался не торчать на открытой местности, от священных одежек избавился еще на кладбищенских плитах, и сам не слышал собственных шагов. Здесь, на севере, светло бывает и ночью. В августе это уже не тот свет, при котором можно читать книгу или разбирать карту, но Даль был рад и этому.

Он без труда нашел место, где на пастуха напали псы. Трава примята, кое-где вырвана, выворочены комья земли.

Легко представить, как здесь все случилось. Даль поежился.

Псы выскочили из зарослей глухого разнотравья, как из-за ширмы… бежать от них было некуда, разве на камень лезть. Но крутобокий камень не оставил жертве никакого шанса. Вот палка, разломанная и измочаленная собачьими зубами. Вот обрывок одежды. Трава, темная от крови. Вот шапка.

Почему псы оставили жертву? Решили, что человек мертв? Или услышали какой-то приказ? Теперь уже никто не ответит.

Даль обошел вытоптанное место, проверяя каждый ком земли. Письма не было. Значит, или забрали пастухи, или тот, кто отдал приказ собакам.

Напоследок Даль поднял шапку. Она намокла от крови, была порвана и вдавлена в грязь овечьим копытом, но под ней лежал порванный, измызганный полиэтиленовый пакет, а в пакете угадывалась бумага.

Даль отошел к камню, от зажигалки затеплил огарок. Торопливо размотал послание…

Пес, видно, трепал его вместе с шапкой. А потом все это вместе попало в кровь. Разобрать хоть что-то не получалось. Даль решил, что сделает это позже, когда встанет солнце. А пока – пора назад. В город. Ему в любом случае нужно вернуться до утренней мессы. В свою очередь, это означало, что Даль не может сейчас тратить время и заходить на Каменный Спуск.

Надо идти к Кузнецу.

Кузнец отворил на нетерпеливый стук, осветил гостя масляной лампой, поморщился, узнав.

– Дальгерт Эстан. Ждал вас вечером. Что вас задержало?

– Я расскажу…

– Пошли в дом. Но тихо! Младший приболел, только уснул.

У Кузнеца большая семья, четверо детей. Он осторожен и внимателен.

В кухне Кузнец поставил лампу на стол. Поправил плотные шторы. Посмотрел вопросительно. Это очень высокий, крепкий мужик с простоватым лицом в обрамлении густой, но короткой бороды. Даль на его фоне выглядел мальчишкой.

Он коротко рассказал о гибели пастуха.

– Плохо, – вздохнул собеседник. – У меня сейчас нет другого надежного человека.

– Он успел передать последние сообщения. Напали на него на обратном пути. Он нес письмо для меня. Письмо я нашел, но оно…

Он показал порванный лист, еще влажный от крови.

– Хочу попробовать разобрать хоть что-то. В город вернуться не успеваю.

– Хорошо. Работай. Я не буду мешать.

Хозяин ушел, а Даль просидел над письмом почти два часа. Смог разобрать лишь несколько слов, да и то не был уверен. «Остаться на месте» и «вероятность осады». Если со вторым все более-менее ясно, то первое вызывало сомнения. После этих слов стоит точка. Что там было до? Предостережение это или приказ? Или вовсе не имеет отношения к Дальгерту лично?

Даль решил, что послушается этих слов и пока останется. Он не любил быть далеко от событий.

Разбудил хозяина – в последнее время опасно оставлять двери незапертыми, распрощался. Короткая ночь тоже собралась уходить, над остатками старых заводских стен плыли сумерки.

Все было как обычно. Только Дальгерту показалось, что брат Рузан посмотрел на него странно, но ничего не сказал, и он отмел это наблюдение как не важное.

Отец Никула дозволил уставшему после бдения аколиту небольшой отдых, и Дальгерт сообщил, что отдохнет в городской квартире, подальше от монастырской суеты.

Усталость была такая, что он упал бы и в келье, но мысль об угрожающей Ильре опасности гнала вперед. В крайнем случае, заплатит Вилю за комнату. Даже если старик затребует двойную цену. Да хоть тройную! Лишь бы впустил.

Площадь пустовала, только горожанин в милицейской повязке околачивался на стороне дома Совета Старейшин.

Главный вход в таверну оказался заперт. Это было необычно, но и только. В этот час, как правило, Виль уже открывается. Даль решил, что хозяин вчера не смог договориться с поставщиком, вот и держит дверь закрытой. А в гостиницу есть и другой вход. Не от площади, а с улицы Старого Тарна. Это самая широкая и ухоженная улица городка, на ней стоят дома уважаемых горожан и старейшин. А с недавних пор – и старших чинов клира.

Даль толкнул дверь, она легко распахнулась. Лестница вела в жилую часть дома, короткий коридор – в зал таверны. Он, не раздумывая, отправился именно туда. Откуда еще начинать поиски хозяина, как не с кухни?

В зале было много света с улицы. В окна лило свет недавно вставшее из-за домов напротив солнце. Было совершенно пусто.

Даль хотел уже уйти, как вдруг увидел Виля.

Хозяин заведения сидел за одним из боковых столиков, перед ним стояла ополовиненная бутылка и стакан.

Что-то случилось, понял Дальгерт. С Ильрой?

– Виль, что слу…

Тот вскочил мгновенно, словно только и ждал услышать этот вопрос. И ударил – так же быстро.

Дальгерт едва успел увернуться, с него слетела вся усталость.

– Виль!

Теперь в него полетел, роняя последние капли прозрачного алкоголя, стакан. Дальгерт отпрыгнул в сторону.

Следующим орудием Добряк Виль избрал стул. Надежный дубовый стул, тяжелый и прочный, разлетелся на дощечки, соприкоснувшись со столом, за который отступил Дальгерт.

Оставшись в руках с единственной ножкой, хозяин так же молча продолжил наступать.

Даль снова увернулся, опасно шагнул вперед, перехватил и вывернул его локоть.

– Виль! Что с Ильрой?!

Он уже догадался, что никакая иная причина не смогла бы настолько вывести хозяина из равновесия.

– Она жива?

Хозяин только дернулся в захвате.

– Я тебя сейчас отпущу. Но обещай, что не будешь стульями кидаться.

– Я тебя убью.

– За что?

– Ты сказал монахам…

– Что?

– Сказал, что она… мастер Слова.

– Нет!

– Больше некому… – в голосе хозяина сквозила горечь. – Я тебе поверил. Думал, в тебе осталось что-то… человеческое. А ты…

Дальгерт отпустил его и на всякий случай отступил назад.

– Ее забрали сегодня утром. Будь проклят, Дальгерт Эстан. Двенадцать поколений твоих предков да отвернутся от тебя…

– Куда забрали? В монастырь?

Конечно в монастырь, куда же еще…

Виль замолчал. Кивнул.

– Это не тебе месть… – Дальгерт отчетливо вспомнил сальную ухмылку брата Евхарта.

А ведь они все уже знали. Весь монастырь. Когда я туда пришел. Когда я разговаривал с отцом Никулой, когда просил отдыха. Они знали. И никто не сказал… даже брат Рузан. Так вот что мог значить его взгляд.

С другой стороны, почему он решил, что Ильру выбрали только для того, чтобы насолить ему? Да кому какое дело…

Евхарт догадывался, что Ильра ему небезразлична. Мог ли он знать, что у нее есть способность к магии?

Даль отвернулся и пошел к выходу, безразлично дослушивая проклятие Виля.

Он придет в монастырь. Он пойдет прямо к Леону. Скажет: «Отец Леон, вам ведомо, что у меня тоже есть способности к богомерзкому колдовству. Я хочу быть добровольцем. Я решил».

И все будет хорошо. И Ильра вернется домой…

Он шел, а усталость, отступившая было во время драки в таверне, с новой силой навалилась на плечи…

Глава 5

Ученикам младшего круга не дозволяется покидать Убежище. Мало ли, какие опасности могут поджидать ребенка в огромном мире. В мире, застывшем в миг разрушения. И конечно, почти каждый малек готов заложить душу за право покинуть уютные стены хотя бы на час.

Высшим пилотажем у учеников первого круга считалось напроситься с кем-нибудь из старших. В былые времена таким способом кое-кто и до города добирался, но теперь все не так. Намного строже. Самое большее, на что можно рассчитывать – это поход к пастухам за новостями и теми немногими товарами, которыми Убежище не могло обеспечить себя само.

Но чаще всего удавалось только побродить по окрестностям, пока старший ученик выполняет задание наставников. Вот и сейчас. Олег ни на что не рассчитывал, когда увязался за Миком «на дело».

Мик таинственно и хмуро молчал, не отвечал на расспросы, тем самым только распаляя любопытство мальчишки.

– Ну скажи! Нам далеко идти? Мне же нужно знать, что взять с собой.

– Недалеко. Ничего не бери. Хотя, возьми воды. Вдруг пить захочешь.

– А что мы будем делать?

– Ты будешь гулять. Только далеко не отходи. А я выполню задание. И пойдем обратно. Тебя наставница отпустила?

Олег сморщил нос. Отпустила. Ага, сейчас!

– Она сказала, чтобы ты подошел и сказал, что я с тобой. Ты же знаешь…

Мик нахмурил сросшиеся брови, почесал пятерней кудряшки на затылке и согласился. Идти и вправду недалеко – в грот по ту сторону Чертова Седла. Часа на три прогулка, если поторопиться. Самое большее, на четыре.

Вышли сразу, как только Олегу дали освобождение.

Жаркий летний денек вступил в полную силу, и так было легко и весело топать с приятелем через лес, что Олег даже забыл про расспросы. Он иногда отбегал в сторону, если казалось, что там черника крупней и слаще. Срывался под еловые лапы за красноголовиком или убегал немного вперед посмотреть дорогу. Мик его не останавливал – пацан все время был на виду, так что и пусть бегает.

Он думал, что Нерин в последнее время почти не отправляет с поручениями учеников. Большей частью Убежище покидают только мастера и ребята из команды Дианы. Следопыты возвращаются хмурые, новостями делятся редко, да и то не с учениками. Это уж потом потихоньку обрывки известий добираются до ушей самой любознательной части населения. И этих обрывков достаточно, чтобы с тревогой оглядывать окрестные склоны и каждый миг ждать нападения.

Олега он о возможной опасности не стал предупреждать. Зачем пугать зря человека, портить такой хороший день? А если на них нападут, то Мику будет чем ответить. Ему недавно начали удаваться простенькие огненные заклинания. А если они получаются на Мертвом кольце, то уж за его пределами помогут обязательно.

Мик повертел амулет, выданный Нерином, чтобы ребята не вляпались в обманки. Обманки нужны, чтобы никто из чужаков не мог найти дорогу к корпусам древнего санатория. Убежище должно оставаться тайной.

Вернулся Олег.

– Смотри, земляника! По второму кругу начала зреть. Здорово, да?

– Да.

– А я следы видел!

– Чьи еще? Медвежьи?

– Дурак. Человечьи. Наверное, охотник шел. С собакой.

– Ладно, Олег. Тогда давай тише. А то вдруг услышит?

Мальчик понял. Замолчал и перестал носиться. Потом все же не утерпел:

– А помнишь, Дальгерт рассказывал про монахов? Что они без всякой магии чудеса умеют… и не устают совсем. Вот бы нам так! Прошептал молитву и…

– Тихо.

Но нет. Треск ветки Мику только почудился.

Когда вышли к гроту, тревожные мысли перестали Олега беспокоить. Скалы здесь сложились, словно специально для лазанья. Когда Мик велел ему не подглядывать, куда именно он пойдет, Олег занялся любимым делом – полез на вершину скалы.

Подъем не был трудным. Когда он обернулся, половина дороги была пройдена. Мика уже не было видно.

Вершина скалы поднималась над лесом, и открывался вид на следующий перевал и вершину Кулешки. Олег представил, что летит над горами на вертолете.

– Командир Огненной Птицы видит под собой цель! Орудия к бою! – приказал он экипажу и поднес к глазам воображаемый бинокль. – По вооруженным отрядам противника…

За вооруженный отряд противника можно было принять разве что Мика. Он как раз выбрался откуда-то из-за груды камней и заторопился обратно, к скале, с вершины которой за ним наблюдал Олег.

Волк увидел мальчишку, когда тот только вылез из темной щели грота, и окликнул Маркуса.

– Пройти за ним? Вдруг чего дельное покажет?

– Думай, что говоришь. Вот-вот наши подойдут…

– Что-то мне кажется, неспроста он тут бродит.

Маркус пожевал губу, размышляя, потом сказал:

– Через пять минут он будет под нами. Пустишь пса. Подождешь, потом обыщешь тело.

– Может, я из лука?

– Практиковаться не на чем? Сиди… стрелок.

Командир ищеек сам достал лук и стрелу. Прицелился, подождал, но так и отложил.

Вместо того, когда тропа вывела паренька прямо под склон, на котором ждали вестей от командования разведчики, дал знак спустить пса.

Мертвая собака рванула вниз не хуже живой.

Жертве удалось удивить Маркуса. В самый последний миг, когда пес уже изготовился прыгать, мальчишка внезапно что-то почуял, обернулся. Испуганно подался назад и выкрикнул короткое заклинание – с его пальцев сорвалось пламя, прянуло в ощеренную морду. Была бы собака живой, может, это и спасло бы мальчишку. Но пес прыгнул раньше, не обратив внимания, что шерсть его опалена и дымится. Прыгнул и начал рвать…

Маркус, вместо того чтобы следить за кровавой драмой под обрывом, вгляделся в лица своих парней. Ни Волк, ни Карел, ни Шустрый взглядов не отвели. Шустрый, правда, побледнел чуть не до зелени, когда пес начал терзать жертву своими усиленными клыками. Мертвому псу пища не требовалась, но они убивали по приказу командира так, как умели убивать при жизни.

«А из парня толк, пожалуй, выйдет», – подумал Маркус о Шустром. И для закрепления эффекта распорядился:

– Шустрый, Волк – сходите вниз. Приведите пса. И посмотрите, что у этого бегуна в карманах. Тащите все, что найдете…

В карманах у паренька ничего не было. А вот в заплечном мешке нашлось много чего интересного. Во-первых, объемистая пачка писем. Ее Маркус отложил. С письмами пусть разбирается этот Акимов старый хорек Демиан. Он в этом хорошо понимает. Еще там лежал хлеб и немного копченой баранины. Еда оказалась очень даже своевременной – запасы, захваченные с собой, давно подошли к концу, а в город они старались не соваться – видели, что монахи вывели на улицы патрули, да и горожане начали проявлять бдительность…

Больше всего Маркуса заинтересовал кинжал. Сделанный из приличной стали, совершенно новый кинжал. Но с характерным узором на рукоятке.

– Я эту картинку уже видел, – сказал он, протягивая находку Волку. – А ты?

Тот пожал плечами:

– Летящий орел. По-моему, ничего особенного.

– Орел или сокол?

– Какая разница?

– Весной убили мага, помнишь?

– Хочешь сказать… может, это просто клеймо мастера?

– И заметь, очень интересного мастера. Мастера, оружие которого мы пока встречали только у наших врагов… да, интересно, куда спешил этот мальчик. Пожалуй, прав ты был, Волк. Можно было бы за ним пойти. Ну, сделанного не воротишь. Как там ужин? Надо быстро поесть да собираться. Наши уже должны быть где-то рядом.

Олег все видел своими глазами. Вот Мик идет быстрой походкой по тропе. Вот наклонился черпнуть ладонью воды из ручья. Вот поправил лямку сумки.

Вот летит черной молнией по склону непонятно откуда взявшаяся здесь собака. Может, того охотника, следы которого он заметил на Седле?

А вот Мик уже бьет огнем ей в морду, и Олег замирает изумленно – Мик ему такого трюка никогда не показывал. Вот сейчас жестоко обожженный зверь заскулит и бросится бежать… Нет! Пес прыгает.

И Мик лежит на тропе, и непонятно, живой ли… пес что-то делает с ним…

Олег трет глаза, еще не веря в то, что увидел.

Он хочет бежать вниз. Он знает, что слабей и что если уж Мик не справился, то куда ему… и все-таки торопится, обдирая колени, слезть на первый приступок…

Олег оглянулся. Вдруг собака ушла?

Но нет. Более того, к псу по склону спешат двое. Неужели все? Спасут, помогут… а если и их так же? Надо предупредить…

Но вот один из них свистнул, и собака подняла морду.

Олег завороженно смотрел, как пес неспешно трусит к позвавшему человеку и спокойно садится на камень.

Вот двое подходят к Мику… переворачивают, смотрят. Нет, они не собирались помогать. Они попросту воруют его сумку. В сумке, наверное, то, за чем Нерин послал ученика в горы. Что-то важное. Олег размазал по щекам слезы и передумал спускаться. Нельзя пока. Пока там эти.

Время тянулось бесконечно. Олег устал ждать, но он не был уверен, что враги ушли. И думал, что стоит ему спуститься, как черный пес его настигнет.

Мик внизу не шевелился, наверное, был мертв. Или без сознания.

Олег ждал, ждал, ждал, пока не дождался: врагов он увидел вовсе не там, где ожидал. Куда дальше от собственного укрытия. Это были четверо всадников. Лошади их не спеша спустились со склона и зацокали, унося вон из долины. Ошибиться он не мог: у ног последней лошади бежал большой черный пес.

Олег прикусил губу и начал спускаться.

Мик был весь в крови. Кровь была везде, на лице, руках, одежде. На камнях. Олег не смог себя заставить подойти ближе, чем на пять шагов. Слезы уже высохли, но что делать, он не знал. То ли бежать в Убежище, нести страшное известие, то ли сначала как-то убрать, унести тело друга с тропы. Тут же дикие звери, тут его нельзя…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.