С яростным ревом поднял я булаву свою, но Буривой уклонился.
      "Остановись! - вскричал он, опустя на землю булаву свою. - Оружие князя Печенежского не будет поражать оруженосца на едипоборствин".
      "Дерзновенный! - вещал ко мне князь Косожский. - Толпко ль твое простерто ослепление! Ты не усомнился сразиться с князьями и витязями; ты - оруженосец - за княжну Косожскую, дшерь мою единственную! Прощаю безрассудной юности твоей. Спеши оставить страны наши и воспрети себе когда-либо касаться моих пределов".
      Он удалился. Все уклонились во двор его.
      Долго стоял я в бесчувствии. Казалось, земля подо мною разверзлась; я устремился погрязнуть в бездну, но небе было ясно, безоблачно; земля цвела в траве злачной, цветами испещренной.
      Косными шагами уклонился я из града, в коем царствовали свирепость и жестокосердие. Подобно скитающемуся привидению блуждал я по степям и дебрям; день и ночь слились для меня воедино; я проходил горы кремнистые, долины песчаные; переплывал реки быстрые, и душа моя не чувствовала бытия своего.
      Так провел я осень мрачную и зиму жестокую, пока не настиг тебя, витязь, как, сражаясь с лютым исполином, лишился ты своего оруженосца. Ты принял меня с кротостью, - я никогда тебя не оставлю!"
      Умолк Громобой. Долго Добрыня хранил безмолвие. Дума тяжелая носилась по челу его. Наконец, обратясь к нему с кроткою улыбкою, вещал:
      "Боги наказали тебя за твое неверие. Ты ли, быв при мне столько времени, не познал меня: не познал, что первое движение моего сердца есть - наградить доблесть истинную и первое движение руки - наказать гордость неразумную. Давно бы прошло твое уныние, когда бы имел доверенность к твоему витязю. Я протекал грады и веси, страны и области, ища невинных страждущих; ты был при мне - и молчал. Может быть, ты лишал меня лучшего утешения в жизни, лишая случая столько времени исполнить должность мою. Устремимся ко двору великодушнейшего моего князя Владимира. Он обратит на тебя взоры свои, и клянусь моим именем, ты первый будешь, кого он при появлении нашем опояшет мечем витязя и возложит на грудь гривну княжескую!"
      Вечер VI
      Между тем как Добрыня и друг его Громобой шли путем своим в престольный град Владимиров, - Буривои, князь грозных печенегов, и Бориполк, повелитель кривичей, блуждали окрест терема прелестной княжны косожской, и черная горесть теснила буйные сердца их, и мысли их были пасмурны подобно облакам, носившимся в ночь ту по небу косожскому.
      "Долго ли, - возопил Буривои, и взоры его подобно молнии засверкали во мраке ночи, - долго ли мы, князья и витязи, будем блуждать в стране чуждой, не иметь мира в душах наших и в сердцах покоя?"
      "Мы соделались стыдом своих народов", - ответствовал Бориполк.
      "И будто бы наказанные великим Чернобогом [Бог, мститель порочных, у древних славен. (Примеч. Нарежного.)] лишением рассудка, стремимся за привидением, всегда от нас уклоняющимся; пятое лето тлеем мы в бездействии - ни один подвиг не ознаменовал нашего существования!
      Забудем же безрассудного Светодара, князя земли сей.
      Забудем свирепую княжну и презренную любовь ее, и вкупе, союзными силами ратными возгремим оружием, низвергнем престарелого повелителя, и непреклонная дочь его да будет наградою - кому судьба богов бессмертных вручит ее по жребию!"
      Тут князья, в знак согласия их намерений, в безмолвии подали друг другу руки и удалились в шатры свои. Возникающее солнце утреннее озарило их в пути отдаленном.
      Подобно вихрям на степях, прибрежных морю Хвалынскому [Древнее имя Каспийского моря], крутились они во страны свои, дабы, собрав рать сильную, исполнить уговор свой.
      Светодар возвестил Миловзоре о их отшествии, и с давнего времени прелестная впервые улыбнулась.
      Прошло лето знойное и осень суровая. Засвистали ветры лютые - и снега покрыли землю Косожскую.
      Печально лицо земли во время зимы свирепой. Окованная природа в каждом дыхании ветра сетует о своем обнажении. Мрачные облака, отягченные снегами и бурями, каждое мгновение грозят ниспасть на лоно земли и погребсти все земнородное. Тщетно солнце стремится расторгнуть воздушную рать эту; оно уступает и от стыда покрывается мраком. Но - среди сих непогод и ужасов, кто покоен в духе и мирен сам с собою, у того радость прозябает во взорах, и улыбка цветет на устах невинных. Таково было с прелестною княжною косожскою.
      В сообществе подруг девства своего сидела она в безмолвном терему своем, и родитель часто присутствовал при невинных их забавах. Тогда Миловзора, при радостном звуке цевниц и бубнов, подобно легкокрылому Погоде [Зефир славенский], носилась плавно по помосту терема, и каждым движением, каждым взором увлекала за собою всех взоры и движения.
      Или возвысив светлый, звонкий глас свой, воспевала она прелести весны благословенной, когда она манием очей своих сгонит с рамен земли льдистые оковы и повелит цветам возникнуть, древам опушиться в одежду зеленую и птицам воздушным воспеть торжество ее пришествия.
      Тогда мнилось всем, что они внемлют сладкому пению певцов небесных и на грудах снега видят алую розу и белоснежную лилию.
      Так прошла зима на землях косожских, и прелестный цветень [Так назывался апрель месяц. (Примечания Нарежного.)] возвратился. Благоухание разлилось в долинах; поверх гор повеяли ветры кроткие.
      Среди таковых невинных увеселений двора косожского, в единый день, когда Световид совершил половинное шествие свое, узрели из чертогов княжеских пыль высокую с двух сторон столицы. Вскоре засверкали вдали копья булатные, а стальные шлемы разливали огненное сияние. Два сильные воинства представились, и вскоре белые шатры воздвиглись на холмах в виду обитателей.
      Шум и -смятенный гул раздался по двору княжескому - и вскоре по всем сгогпам града великого.
      "Что значит пришествие рати иноплеменной?" - восклицали граждане, и беспокойство непогод военных раскинуло мрачные крила свои поверх чертогов княжеских и хижин землепашцев, поверх селения многолюдного и храмов богов отечественных.
      Престарелый Светодар призывает к себе Витбара и вещает ему:
      "Иди в стан пришельцев иноплеменных, и знамя мира да возвестит в тебе вестника дружелюбия. Чего хотят от меня вожди с их воинством?"
      Витбар пошел и в середине стана совокупных сил вражеских, под шатром златогканным, познал Буривоя с Бориполком.
      "Чего ищете вы в стране нашей с силою ратною? - вопросил он. - Чертоги Светодара всегда были для вас отверзты; столы его отягчались яствами избранными и питьем сладким при вашем присутствии. Чего же ищете вы с воинствами и что возвещу о прибытии вашем повелителю?"
      "Иди, Витбар! - рек Буривой, - возвести престарелому Светодару, что гордость его неугодна нам более, и непреклонность дщери его противна велениям небес и будет наказана. Возвести ему, что мир и война в десницах наших.
      Если спокойствие дома и народа любезно сердцу Князеву, единое средство осталось продлить его, и средство сие есть:
      да изыдет он в стан наш с дружиною малолюдной, лишив себя всякого оружия; да изведет с собою горделивую дщерь свою, княжну Миловзору. Я и Бориполк кинем жребий, и тогда счастливый обладатель ее обнимет в Светодаре родителя высокого, - несчастный соперник в молчании отыдет во страны свои. Се воля наша непременная! Иначе - меч и огнь, гибельи опустошение вторгнутся в стены града вашего, и всеобщее разрушение накажет и повелителя высокомерного и народ, ему повиновавшийся!"
      В горестном безмолвии прибыл Витбар в чертоги князезы и робкими устами поведал изволение пришельцев ратных.
      Яростью воспылали взоры Светодара, и уста его покрылись бледностью гнева и негодования.
      "Ослабела сила в мышцах моих, - рек он с грозою сильною, - но дух мой цветет еще пламенем юности. Любовь народа и милость богов защитят права невинного. Не допущу врага похитить силою то, что могу только дарить другу любезному. Война кровавая, брань и поражение!"
      Кончина дня и ночь целая прошли в приготовлениях к битве. Везде слышны были звуки мечей и щитов тяжелых, звон стрел смертоносных и вопль народа раздраженного.
      Светодар поднял знамя брани, и юноши и мужи окружили его. Старцы взошли на степы; все ожидали появления дня, дабы ознаменовать его сечею кровавою.
      Миловзора, с блестящею слезой на глазах, с стесненным сердцем сидела в безмолвном терему своем, и тяжкие вздохи ее возносились к богам, да пошлют победу ее родителю.
      Уже Зимцерла раскинула багряный шатер свой по небу голубому. Уже видны стали златоблестящие власы великого Световида. Туман поднялся в долинах и, носясь в пространствах воздуха, образовал мужей великих и сильных, творящих брань совокупную.
      Светодар двинулся с воинством.
      Когда две тучи громоносные идут одна другой в сретение, сходятся, разливается пламень в областях небесных, и треск раздается в горах и вертепах, дубы и кедры в корнях сокрушаются, и отторженные скалы гранитные рушатся в пенящиеся волны Днепра свирепого: тако сошлись два воинства.
      Раздался гром и треск; рассыпались искры от булатных мечей и стальных шлемов, кровь багряная пролилась по песку желтому.
      Издали слышны были вой зверей пустынных и крики вранов плотоядных, собравшихся терзать останки мужей падших.
      Долго творилась сеча свирепая, и победа была сомнительна. Но наконец вечный промысл богов небожителей! - наконец Буривой, подобно тигру, жителю степей африканских, собрав дружину крепкую, ринулся в средину воинства противного. Что могло противиться шумному движению меча его? Он идет - и гряды пораженных знаменуют сие шествие. Вскоре настигает он Светодара, и исторгает меч и знамя из рук его, и отдает дружине своей влечь пленного в шатер свой.
      Узрело воинство плен своего повелителя, и бледность покрыла ланиты неустрашимых, мечи и копья опустились, и робкие предались бегству. Народ, стоявший на стенах града, узрел сие, и вопль его возвестил погибель неизбежную.
      Они отверзли врата победителю, и старейшины преклонили колена пред Буривоем и Бориполком, прося пощады.
      "Щажу, - вещал надменный победитель, - щажу кровь вашу, жен и детей ваших. Не крови жаждал я и не корыстей косожских - хотел наказать князя безрассудного и княжну высокомерную. Изведите ее из терема девического в княжеский стан мой. Там ждем ее, пока жребий расположит ею".
      Рек и удалился. Тишина воцарилась, и робкие граждане, трепеща возобновление битв гибельных, идут во множестве в терем стенящей Миловзоры. Не взирая на ее стоны и вопли, не взирая на ее мольбы и коленопреклонения, малодушные облекают ее в одежды брачные и ведут в жертву зверям свирепым.
      При узрении приближения ее к шатрам воинским, Буривой с Бориполком осклабили суровые уста свои. Воинство произнесло радостный вопль. Один злополучный ее родитель, обремененный цепями плена, стоял прикованный к дубу высокому.
      Миловзора с горьким стенанием пала у ног старца злополучного.
      "Княжна Косожская! - вещал Буривой: - Право войны отдает тебя в руки наши; право жребия доставит тебя единому из нас, - он будет твоим повелителем и разрешит оковы твоего родителя".
      Он вещал, и великий первосвященник начал приготовлять жребии, моля богов наказать преступника, который дерзнет нарушить права, ими даруемые.
      Но мгновенно - при самом стане узрели двух витязей, подъезжающих с двумя оруженосцами. Злато и сребро, украшавшее их доспехи, и златые гривны, висевшие на грудях, открыли в них витязей славных двора Киевского. Наличники шлемов были опущены. Воинство печенегов и кривичей с благоговением открыло им путь к князьям своим, "Приветствуем вас, витязи незнаемые, - вещал Буривой. - Какая вина вашего присутствия?"
      "Я Добрыня, - вещал один из них, - и се юный друг мой.
      Хотим знать вину торжества великого".
      Буривой поведал ее.
      "Почто жребий?" - вскричал Громобой, - то был он, - и сильная грудь его затрепетала под тяжелым панцирем.
      Миловзора обратила на него взор кроткой благодарности.
      "Такова воля наша, - ответствовал Буривой надменно, - и пременить ее ни что не сильно!"
      Громобой вещал:
      "Я витязь земли Русской и равен князю печенегов и кривичей. Разрушаю обеты ваши и сим мечем буду защищать княжну Миловзору от всякого дерзновенного, который пожелает найти смерть в ее похищении. Кинем жеребьи: кто первый из вас должен со мною ратовать?"
      "Утверждаю слова его", - вещал Добрыня.
      Мгновенно разлилась тишина по всему воинству. Буривой и Бориполк в безмолвии опустили руки в сосуд священный, и Бориполк первый исторг меч свой.
      Зазвенели трубы бранные: воители воссели на коней своих, приняли копья от оруженосцев и устремились друг ко другу.
      Слаба и неопытна была десница Бориполкова. С треском пал он с коня крепкого на землю песчаную, и обагренного кровию отнесли воины в шатер его. Воинство издало стон, - и Буривой с пылающим взором, с пенящимися устами сел на коня своего.
      Они съехались, - и кони их пали на колена от первого удара. Витязи спешились. Уже мечи их багрели в крови противников: латы были во многих местах раздроблены; ярость усугублялась. Наконец Буривой, желая кончить прю великую, собрал все силы свои, поднял меч булатный, занес - Громобой уклонился, - и свирепый печенег, подобно кедру, расстлался по земле. Громобой устремился к нему, - и тяжкие оковы загремели на раменах кичливого.
      "Рази, - ревел он к Громобою, - не хощу жизни, от тебя даруемой".
      "Не жизни твоей искал я, - рек Громобой, - но желал отнять право на княжну прекрасную!"
      "Боги, управлявшие твоим оружием, тебе ее даруют", - вещал печенег, и кровавая слеза вылилась из глаз его.
      "Я дарую тебе свободу, - отвечал Громобой, - будь друг наш и собеседник. Храбрость приятна для души моей!"
      Он рек и уклонился к князю Косожскому. Разрешил оковы его, снял наличник шлема своего и преклонил колена пред Миловзорою.
      "Громобой!" - возопила она - и в бесчувственной радости поверглась в объятия своего родителя.
      "Громобой!" - воскликнул Светодар и дружелюбно простер к нему руку свою.
      "Се Громобой, - вещал Добрыня, - витязь Двора Киевского и друг Добрыни, дяди князя великого. Он избавитель твой и хочет получить в награду прелестную княжну, дщерь твою Миловзору".
      Светодар радостно обнял Громобоя. С торжеством возвратились во град, и великий служитель Ладь: совокупил чету прелестную. Ночь прошла в пиршестве и веселии; один Буривоп в стане своем пребыл мрачен, как ночь осенняя.
      С появлением звезды утренней воссел он на копя и обратился к своим пределам. Воинство его за ним следовало. Мир, прелестный сын неба, осенил златыми крылами Громобоя и Миловзору, и седовласый Светодар купно со своим народом восслали мольбы сердечные к богам-покровителям и воздвигли истуканы Громобою и Добры не.
      Веки отдаленные! Времена давно протекшие! Кто из сынов Славена воспомянет об вас без кроткого трепетания сердца и благодарной слезы на глазах - в дань памяти предкам, великим своими доблестями? Тогда величие и крепость духа возводили на верх славы и счастия и красота была наградою достойною. Не обладал тогда древний, изможденный сластолюбец юными красами дщери славенской, хотя бы обладал он златом Востока целого. Веки отдаленные! времена давно протекшие! Когда возвратитесь вы на землю Славенскую?
      Вечер VII
      ИРЕНА
      Прелестна заря утренняя, когда ланиты ее сияют на чистом небе; благоухают, ветр кроткого вечера, когда веет он с лона розы и лилии; блистательны прелести ваши, девы славеиские, когда кротость души и спокойствие сердца изображают светлые взоры ваши!
      Не подражайте дщерям земель иноплеменных, которые славу свою полагают в искусстве прельщать, не чувствуя влечения сердечного. Тщеславятся они числом побед своих, коварством приобретаемых. Прелестью жизни называют они свободу буйную не покоряться святым законам стыдливости, лучшему украшению пола прелестного. Не подражайте им, дщери российские. Внемлите древней песне моей. Вы познаете, что победы таковы непродолжительны. Время откроет коварство, разврат, сокрытые под личиною кроткой любезности. Тогда исчезнет торжество мнимое, и преступная прелестница будет жертвою несчастною своих замыслов!
      Давно уже царствовало спокойствие и радость в престольном граде Киевом; веселие роскошно обитало в палатах князя Владимира; упоение пиршеств блистало во взорах княжеских и всех вельмож и витязей двора его. С появлекия Зимцерлы румяной до восхода звезды вечерней народ и воинство воспевали песни мирные; князь ласково угощал каждого во дворе своем; витязи безоружны. Казалось, небо возжелало осчастливить народ, крепкий и твердый во бранях грозных, и мудрого повелителя их, неутомимого во дни невзгод военных, неподражаемого в часы веселия роскошного.
      Вероломные греки обратили пасмурные взоры свои к светлому небу российскому, и черные души их наполнились завистью ядовитою, - они восстенали, зря счастье чуждое.
      "Веселится грабитель богатств наших, - вещали повелители града Константинова. - Злато наше блистает в его чертогах; тканьми нашими украшает он стены теремов своих, и нашими перлами - камнями богатой Индии - освещает он любимиц своих бесчисленных. Пойдем наказать жестокого, пока не возбудился он от упоений роскоши, пока орды его послушников, рассеянные по долинам мирным, поют песни любовные!"
      Вещал кесарь, - и полки греческие, подобно вранам хищным, стекаются под знамена вероломного рушителя слова своего царского, условий мира долговечного.
      Тогда один от среды старейшин совета великого вещал:
      "Не тако, повелитель, надлежит нам вести войну с Владимиром. Не рать его бесчисленная устрашала полки наши - его витязи, подобные столбам адамантовым, всегда были препоною победе. Опыты битв протекших уверят в сем тебя, твое воинство и мир подсолнечный. Доколе они окружают Владимира, нет в свете ему поборника. Отнимем прежде от него сию ограду крепкую, и тогда богатства российские отягчат твоих воинов; злато и камни самоцветные воссияют в твоих чертогах".
      "Но кто отнимет у Владимира избранных друзей его?" - вещал коварный повелитель.
      "Сила воинства великого сего не сделает, - ответствовал советник, - но душа князя Владимира тебе открыта. Подобно древнему Соломону, возлюбил он мудрость и блеск прелестей женских; непобедимый во бранях, теряет силу свою и мочь великую в объятиях теремов своих. Витязи его - ему последуют. Сим оружием нападем прежде на двор княжеский, - и пока не пробудился князь от сна, его упоевающего, отвлечем от него друзей преданных, и обезоруженный от богатырей своих, будет умолять о мире и помиловании!"
      Речь сия понравилась. Собрался совет мудрейших и определил решительно отослать ко двору Киевскому опаснейШую из дев греческих, прекраснейшую солнца весеннего, коварнейшую самого ада, отослать Ирену, первую любимицу кесаря.
      Она отправилась со свитою малолюдною. Прелести, коварство - струились по следам ее.
      Веселый Владимир не предвидел сего нового перуна, готового пасть на двор его из рук прелестной обольстительницы. Беспечно угощал он друзей своих и незнаемых: как вдруг, в один прекрасный день, узрели они - вдали Киева, на изумрудной долине, омываемой ручьями, подле рощь пленительных, узрели они шатры белольняные, и в средине их один, с блестящею золотой главицей.
      "Теки, Папаевич! - вещал Владимир одному из друзей своих. - Иди в стан пришельца иноземного; познай вину его пришествия на землю Русскую. Если он жаждет единоборства, - здесь есть витязи неробкие. Если ищет веселия, палаты мои отверзты, и столы мои дубовые отягчены яствами и питием сладким".
      Папаевич потек и вскоре возвратился! Кто опишет приятное изумление Владимира и его витязей?
      Ирена, - не было в мире ничего ей подобного, - Ирена, в светло-голубой одежде, усеянной цветами златыми, медленными стопами шла во след витязю, в чертог пиршества. Таково течение месяца, когда он на светлом небе, окруженный звездами кроткими, смотрится в тихие струи днепровские.
      Восшумели витязи; молнии засверкали во взорах каждого; пурпур разлился по ланитам их, и широкие груди роскошно волновались.
      "Великий повелитель народа великого! - вещала Ирена, преклонив робкие взоры свои. - Не единоборства ищу я в областях твоих! Слава твоего имени и друзей твоих привлекла сюда стопы мои; я пришла увериться, справедлив ли слух о ласковом князе Владимире, когда он, забыв битвы кровавые, покоится мирно в своих чертогах?"
      Владимир с кротостию подал ей руку свою, и уже неравнодушные витязи бросали на нее влюбленные взоры свои.
      Добрыня, Рогдай, Папаевич, Бурновей и многие не столь знаменитые, казалось, читали во взорах один другого: "Она моя, хотя бы должно сразиться с целою вселенною!" - тако коварная прелесть эта мгновенно окружила их сетями цветочными. Один мудрый Велесил оставался дик и пасмурен. Казалось, присутствие прелестей гречанки умножало суровость его непобедимую.
      Прошло тридесять дней пребывания ее на земле Киевской, и витязи непрестанно становились влюбленнее. Всякий из них мнил преимущественно ей понравиться, но красавица упорствовала объявить имя своего победителя.
      "Вы все открыли мне любовь свою, - рекла она в один день кругу витязей, - прежде нежели изберу кого-либо себе повелителем, хощу опытов любви его. Завтра, с появлением зари утренней, сниму я шатры свои белые. Хощу видеть области других княжеств, Киеву сопредельных. Кто из вас будет моим путеводителем?"
      "Я хощу быть им!" - разлилось со всех сторон.
      Витязи взглянули друг на друга с негодованием, и впервые братская дружба их склонилась к расторжению.
      Смертоносная ревность начала точить сердца бесстрашные, и ненависть взаимная обнаружилась. Владимир вздохнул и удалился.
      На утрие, едва небо киевское озарилось румянцем, уже не видно было блестящих шатров гостьи вероломной. Ирена, на гордом коне своем, удалялась от Киева. Сонм русских витязей в безмолвии окружал ее.
      Осиротел Владимир в пространном дворе своем; грусть жестокая теснила доброе сердце княжеское.
      "Таково - вещал он, обратясь к Велесилу (он один только не оставил его), - таково, Велесил, сердце человеческое! Они оставили друга и благодетеля и устремились за бренными красами прелестницы".
      Он обнял друга, и слезы скорби появились на глазах мужа кроткого.
      Уже месяц совершил полное течение свое по небу российскому и никто не мог возвестить ясно, что сталось с его витязями Одни слухи народные возвещали, что они с повелительницею своею направили путь к Чернигову.
      Ежедневно Владимир угощал по-прежнему своих и чужеземцев, но взоры его были пасмурны, и тень горести носилась постоянно по челу его.
      Мгновенно является гонец с пределов областей Русских; пыль и пот покрывали вестника; взоры его предвещали невзгоды военные.
      "Повелитель! - вещал он князю. - Греки с многочисленным ополчением вторглись в пределы земли Русской. Мечи их поядают твоих подданных; огнь вражеский истребляет жилища наши и храмы богов бессмертных".
      "Накажем вероломных!" - рек Владимир, и по звуку трубы военной начали собираться ратники к чертогам княжеским. Там, у крыльца кедрового, развевались знамена войны кроволитной.
      "Понимаю хитрость коварных греков, - вещал Велесил. - Теки, князь, с твоими тысячами! Я устремлюсь искать неблагодарных друзей твоих, найду их и возвращу тебе - к ужасу греков клятвопреступников!"
      Князь с воинством устремился к пределам страны своей; Велесил с оруженосцем к Чернигову, склонясь на слухи народные.
      Три дня провел он в поле; в четвертый узрел стены Чернигова и на берегу Десны кроткой, на улыбающихся долинах шатры Иренины.
      Кто изобразит недоумение его? Он зрит: ца шелковых златотканых коврах возлежит Ирена, в полном блеске красоты своей. В некоем отдалении стоят витязи, вооруженные доспехами, с обнаженными мечами. Кони их оседланы, и оруженосцы подняли копья для вручения их богатырям своим.
      Смутились витязи преступные, узрев прибытие мудрого Велесила.
      "Что значит намерение ваше? - вопросил он. - Я зрю приготовление к единоборству!"
      "Ты прав, - ответствовал Добрыня с некиим смятением, - вскоре увидишь ты кровавые единоборства между витязей русских. Прелестная Ирена, всеми равно обожаемая, решила сего утра участь нашу. Тому отдает она сердце свое, кто явится его достойнейшим. Победитель соперников будет обладателем ее прелестей".
      "Безумные! - возгремел Велесил. - Се ли любовь ваша к отечеству и признательность к державному благодетелю?
      Вы обольщены коварством греков, и эта преступная лесть их - орудие к общему погублению. Уже греки вторглись в пределы земли Русской, уже кровь невинная соотчичей наших упояет землю, ими возделанную; Владимир пошел наказать дерзких, но горесть о потере друзей раздирает сердце владыки доброго! Малодушные! ужели вы оставите его в часы смерти, оставите отца чадолюбивого в жертву врагам кичливым и преступным?"
      Витязи возмутились; они опустили мечи свои, и тяжкие вздохи поколебали их груди.
      "Устремите, - продолжал Велесил, - обнаженные мечи свои против греков! Пусть познают нарушители прав народных, что земля Русская имеет детей великих, что князь не лишился друзей от гнусного их чарования.
      Впрочем, ведайте, что всякий из вас, забывший честь своего имени и желающий обладать сими красами, мертвя щими величие духа Русского, всякий таковой да сразится прежде со мною и по трупу друга и брата достигнет прелюбодейного ложа ее. Пусть кровь моя озлатит руки ваши, се будет торжество сея ехидны, сего смертного орудия ненавистных врагов наших!"
      Витязи познали мудрость слов Велесиловых. Мысли их озарились, чарование прошло, они устыдились сами себя и в безмолвном раскаянии пали в объятия Велесиловы.
      "Познаю детей славы гремящей, подпор престола блестящего; друзей владыки великодушного, - познаю витязей двора Росского!
      Теперь,
      Он подходит к устрашенной Ирене. Изумленная прелестница прочла осуждение свое в сверкающих взорах мужа раздраженного. Она преклонила колена, и трепещущие уста ее издали звук ужаса. Мгновенно голова ее отделяется мечом витязя и, поднятая на копье тяжелое, отдана устрашенным ее сопутникам. - Идите к преступным своим соотчичам, - вскричал Велесил, вручите главу сию кесарю, возвестите ему, как наказано коварство его, и сие будет предвестием его собственного посрамления!"
      Витязи устремились к полчищам княжеским. В третий день настигли оныя, в часы битвы смертоносной. Уже ряды Владимировы начали расстроиваться; уже князь, подобно льву разъяренному, поражавший врагов тьмочисленных, начинал чувствовать утомление, и взоры его простерлись к небесам, прося помощи.
      И вот - воинство его возопило, князь обращает взоры и познает избранных друзей своих, вторгших смерть и опустошение в ряды греческие. Вид битвы мгновенно премепнлся. Робкие греки познали прибытие витязей, восстепали и обратились в бегство. До появления месяца преследовали их победители. Стон и вопль умирающих раздавался в долинах, в лесах и шумящих волнах Буга священного.
      Владимир обнял раскаявшихся и разделил воинству добычи богатые.
      Он обратился к Киеву; радостные песни победителей раздавались под небом безоблачным:
      "Хвала и честь великому обладателю земли Русской; хвала и честь грозным витязям, друзьям его.
      Подобно орлам небесным, вьющимся над вершинами Кавказскими, носились они по грудам тел бездушных греков. Враги рассыпаны, как рассыпается прах от дыхания бури.
      Me возвеселятся дщери греческие и своих возлюбленных.
      Отцы и матери не прижмут ратников к родительским сердцам своим. Тщетно для них весна украсит поля и долины цветами благовонными; тщетно лето блестящее и златая осень предложат им багряные плоды свои; тщетно дев юных пышные груди возвысятся, подобно кротким волнам Дона по берегам цветочным, - лежат они повержены по холмам и долинам и не восстанут на вопль, их призывающий. Взойдет солнце и закатится; родится месяц и состареется, они будут лежать, подобно древам, поверженным в пустынях чуждых. Громы небесные не возбудят их от сна долговечного. Чрева волков свирепых будут им могилами, и одни плотоядные враны воспоют им песни надгробные!"
      Вечер VIII
      МИРОСЛАВ
      После грозной бурной ночи настало утро прелестное.
      Блистательно было солнце среди небес лазуревых, величественно в тихих волнах Днепровых, кротко в каплях росы, блиставшей на листьях поверженных дубов и тополей и скромной незабудки, безопасно проведшей ужасы ночи той, склони низменную головку свою к матернему лону землизащитницы.
      Мирослав, вышед из пустынной хижины своей, взошел на холм прибрежный. Белая брада показывала в нем мужа древнего; чистый, светлый, спокойный взор его к небу означал мудрого, коего жизнь текла порядком устроенным.
      Он, воздев длани вещал:
      "О ты, существо великое и премудрое! На заката дней моих я познал тебя, и душа моя обновилась; природа явилась мне в новом виде, и сердце мое стало биться жизнию, дотоле неизвестною. Благословляю тебя, существо непостижимое, но великое и благодетельное!
      Грозно было чело твое в ночь протекшую; ты возвысил длань, и небеса воспламенились, произнесли стон и вопль, земля затрепетала, страшась своего уничтожения!
      Увы! Познаю вину истинную, почто бог любви и милосердия ополчается гневом великим, разрушает жизнь, прежде дарованную, и приводит в трепет миры с их обитателями!
      И теперь, когда гремишь ты в превыспренних, сгущаешь тучи железные, ниспосылаешь грады и наводнения, когда риза твоя горит огнями поражающими, - и теперь есть убийцы и хищники, есть клятвопреступники и обольстители! Что же было бы на земле несчастливой, когда бы злобные обитатели ее беспрерывно зрели вечную благость твою, никакими злодействами неизменяемую?
      Благословляю тебя, существо непостижимое, но великое, благодетельное и правосудное!"
      Умолк, пал ниц на землю, и мольбы его воскрнлялись к престолу вечного.
      Восстав от земли, узрел он двоих странников: юношу в броне богатырской, но без оружия и деву красоты отличной. Робость питала взоры пришельцев сих, движения их означали нерешительность; одежды показывали, что нощь целую провели они в странствии трудном и заботливом, под открытым небом.