Глава 4

ВЕНЧАНИЕ В НАНТЕ

Какая же гордая стать была у этих двоих всадников, скакавших бок о бок по дороге, когда они вместе покидали замок Куссон! Анн де Вивре был великолепен на своем белоснежном коне, в красно-черном плаще. На груди юноши – вышитые золотой нитью обращенные друг к другу волк и лев, стоящие на задних лапах.

Альенора д'Утремер ехала в дамском седле, лицом в сторону своего спутника. На ней было ее единственное платье, тяжелое и серое, слишком теплое для такого погожего дня, но бесподобное по изяществу. Оно и без того было очень облегающим, а дивный золотой пояс еще больше подчеркивал восхитительные формы молодой женщины.

Со времени отъезда они не обменялись ни единым словом. Наконец, Анн решился и глухо спросил, не глядя на свою спутницу:

– Вы – Теодора?

Та звонко рассмеялась.

– Отвечу в Нанте.

– Почему не раньше?

– Потому что я хочу быть уверена, что вы проводите меня до конца. К тому же по дороге вы и сами сможете поразмыслить над этим. Посмотрите на меня! Как по-вашему, я «волчья дама» или нет?

Анн заглянул в ее светло-серые глаза. Длинные белокурые пряди трепал теплый ветерок. Когда лошадь перескочила через небольшой валун, пышная грудь всколыхнулась под платьем. Юноша вздрогнул. Никогда еще у него так не кружилась голова. Альенора заметила это и спросила с насмешливой обеспокоенностью:

– Вам нехорошо?

– Пустяки, сударыня…

Они выехали на берег Куссона. Анн вдруг смутился.

– С вашего позволения, я бы предпочел проехать через лес.

– Из-за вашей мельничихи? Верно! Что она подумает, если увидит нас вместе?

– Она уже видела нас вместе, когда я спасал вас от волков.

– И что сказала?

– Думаю, она ревнует.

– Неужели?

Оставив без внимания просьбу Анна, Альенора д'Утремер двинулась вдоль берега. Он последовал за ней с сожалением.

– А знаете, еще до того, как вы сказали, что она – ваша нареченная, я просила вашей руки у вашего прадеда. Он мне отказал, разумеется!

– Моей руки?

– Буду откровенна: лишь для того, чтобы стать хозяйкой Куссона. Хотя выйти за вас вовсе не было бы пыткой…

И вдруг время остановилось. Мир перевернулся. Небо упало на землю. Анн так резко дернул поводья, что Безотрадный взвился на дыбы. Юноша погнал коня во весь опор к реке. Послушное животное перемахнуло через поток и приземлилось на другом берегу.

Место было совершенно очаровательное. Куссон здесь внезапно сужался, образуя маленький водопад, высотой едва в метр, который в сеньории называли «порожком». Прекрасные плакучие ивы осеняли берег. Анн на ходу соскочил с седла и побежал к реке. Он узнал платье, белое платье Перрины! В его голове мелькнула беглая и нелепая мысль: «Это ее платье. Перрина бросила свое платье в реку». Но он знал, что это неправда.

Пренебрегая опасностью – поскольку вода тут была особенно глубокой и бурной, – он торопливо добрался до гряды камней, громоздившихся на самом верху водопадика.

Беспрепятственно проплыв от самой мельницы, Перрина остановилась именно здесь, словно поджидая его. Она лежала, укрытая чистой водой, прозрачной, как воздух, и смотрела на него. Не было никакой боли в ее глазах, разве что чуть-чуть удивления. Приоткрытые губы словно хотели что-то сказать. Длинные водоросли обвились вокруг ее волос, словно тот майский убор, который она так и не завершила.

Анн встал на колени, просунул руку ей под плечи и приподнял из воды. Шепнул:

– Твой поцелуй, Перрина…

Он приник к ее губам и вскрикнул: они были холодны как лед.

Собрав все свое мужество, он с трудом дотащил ее до берега. Там Анн и уложил ее, закрыл ей рот и глаза. Потом долго смотрел на неподвижное тело – оглушенный, объятый ужасом. Еще никогда Анн не сталкивался со смертью лицом к лицу. И вот судьба обернулась так, что именно это прекрасное любящее создание – первое, которое он видит мертвым. Перрина погибла по его вине!

Анн словно провалился в глубокий колодец. Мир вокруг него рушился, медленно, неотвратимо, а он мог лишь наблюдать за размахом катастрофы. Он-то считал себя самым одаренным, самым сильным во всех областях человеческих знаний и умений… И вдруг обнаружил, что ничего не знает, что он – ничто. Разве греческая словесность помогла ему понять Перрину? Кого спасло его искусное владение мечом? Ему еще никогда и ни с кем не доводилось сражаться по-настоящему. Ни в чем из того, чем он владел, нет никакого проку. Он совершенно пропащий…

Вдруг Анн напряг слух. Ему почудилось, что он тоже стал понимать язык воды. Он приблизился к ней. Никакого сомнения. Водопадик, лепеча под сенью плакучих ив, твердил:

«Анн проклят! Анн проклят! Анн проклят!»

Он бросился на землю и замолотил по ней кулаками. Воистину, он проклят! Все Вивре были чистые герои, а ему прямая дорога в ад. И он будет там один, вечно один, среди чудовищ, которых ему так и не довелось победить!

Конечно, другой на его месте смог бы найти себе оправдание. Ведь это Альенора убедила его отложить свадьбу. А сам он искренне хотел жениться на Перрине. К тому же не все ведь кончают с собой из-за любовных мук. Но Анну все эти доводы были ни к чему. Он же поборник добра, белый рыцарь. Он обязан быть безупречным. И вот он запятнал себя, стало быть, погиб…

Юноша поднял глаза и увидел Безотрадного, который спокойно щипал траву рядом с неподвижной Перриной. Безотрадный, конь, которого он недостоин! Ему теперь впору серая кляча, грязная, старая, безобразная.

Послышался топот копыт. Лошадь Альеноры приближалась галопом вместе со своей всадницей. Спутница Анна не отважилась перескочить через реку вслед за ним, и вынуждена была сделать крюк в поисках брода, находившегося довольно далеко.

Юноша вернулся к реке и посмотрел на водоворот под водопадом. Он уже никогда не будет достоин своей миссии. Для него нет другого выхода, кроме смерти…

Однако в последний момент некая сила помешала ему броситься в омут. Нет, он не совершит второго преступления – самоубийства! Уж тогда-то он точно будет обречен. Если же Анн продолжит жить, то станет, быть может – о, не героем, – но хотя бы просто человеком. Возможно, после долгого покаяния это позволит ему воссоединиться с прочими Вивре в раю.

Прочие Вивре… Неожиданно Анн похолодел: он вспомнил о Франсуа. Никогда ему не хватит мужества предстать перед прадедом после такого бесчестья. Никогда не сможет он вернуться в замок. Он должен уехать, уйти куда глаза глядят, хоть на край света, в надежде искупить свою вину… Анн вскочил на Безотрадного и помчался прочь.

Альенора д'Утремер, подъехавшая к нему как раз в этот миг, вскрикнула в ужасе: она увидела тело Перрины. Затем всадница бросилась вслед за Анном.

Вскоре она догнала его. Он заметил ее присутствие с удивлением, поскольку начисто забыл о ней. Анн придержал коня, позволяя Альеноре поравняться с ним, после чего направился в сторону Нанта. Обещание есть обещание. Он проводит ее, а после уедет один, ни о чем не спрашивая. Потому что теперь ему совершенно безразлично, Теодора она или нет. Теперь ему безразлично все. Отныне ничто не имеет ни малейшего значения.

Они долго ехали в молчании. В конце концов, молодая женщина обратилась к своему спутнику:

– Когда мы будем в Нанте…

Она прервала свою речь, чтобы перевести дух. Нечто ужасное тяготило ее, и она, казалось, делала над собой огромное усилие, чтобы высказаться. Анн же, весь во власти отчаяния, ничего не замечал.

– …почему бы вам не сходить к священнику? Мой духовник, мэтр Берзениус, человек мудрый, наверняка даст вам благой совет…

При слове «духовник» у Анна впервые мелькнуло смутное ощущение надежды. Конечно же, ему нужен именно духовник! Он один сможет сказать юноше, что ему делать, а быть может, отпустит грехи, наложив ужасную епитимью.

Анн повернулся к Альеноре.

– Не знаю, как вас и благодарить, сударыня…

Она закусила губу и поспешно отвернулась. Он не понял почему…

Они продолжили свое путешествие в молчании, и вскоре оно стало особенно мрачным. За те три месяца, что длились холода, земля настолько промерзла, что невозможно было никого похоронить, а умирало в эту страшную зиму особенно много. Весь предыдущий день в деревнях строгали гробы. Теперь люди толпились в церквях со своими покойниками, торопясь предать их земле до великого праздника Воскресения Христова, поскольку на Пасху погребальные церемонии запрещены.

Анну и Альеноре то и дело попадались на пути похоронные процессии, а вокруг, с колокольни каждой деревни, неумолчно раздавался похоронный звон. Ничего мрачнее и вообразить было нельзя. Анн, которого смерть до сих пор обходила стороной, был теперь окружен ею отовсюду. Он подумал о теле Перрины, которое уже должны были найти. Теперь его тоже укладывают в гроб…

Хотя нет! Перрина никогда не будет погребена по-христиански. Ее, как прочих самоубийц, оставят лесному зверью на поживу. Ибо Перрина проклята. По его вине она обречена на вечное одиночество в адском пламени! Всей душой Анн сожалел о том, что не бросился в воды Куссона. Его посетило искушение умертвить себя немедля, но, вспомнив об исповеднике, он в последний миг передумал. Надо подождать, что скажет священник…

Путешествие оказалось особенно долгим и тяжелым из-за оттепели вода разлилась потоками, и кони, увязая копытами в грязи, еле продвигались вперед. В какой-то момент всадникам полностью преградило путь дикое нагромождение камней вперемешку с землей. Анн спешился, чтобы отыскать проход. Ему это удалось не без труда, и он повел лошадь Альеноры, ведя ее под уздцы.

Снова садясь на Безотрадного, Анн заметил, что вымазан грязью с головы до ног. Даже цвета нельзя было различить на его великолепном красно-черном плаще, а главное – исчезли вышитые золотом волк и лев. Да и Безотрадный был заляпан по самую грудь. От этого Анн испытывал мрачное удовлетворение: теперь его вид соответствует тому, что творится в его душе.

Альенора Заморская, конечно, не достигла таких бездн отчаяния, но и ей уже было невмоготу. Добрый, чистый юноша с разбитым сердцем так мучается из-за нее, а она еще собирается отправить его на смерть!.. Альенора стискивала зубы и старалась не смотреть в его сторону. Разумеется, она не дрогнет и выполнит поручение до конца, но уж поскорей бы все кончилось…

Обольщая Анна по приказу Иоганнеса Берзениуса, она вела себя как подобает хорошему агенту Интеллидженс сервис. Впервые увидев Анна, Альенора заинтересовалась им лишь как добычей. Его юность и явная наивность успокоили ее. А красота молодого наследника Куссона ничуть не смутила шпионку, даже наоборот: она сказала себе, что соблазнить такого будет только приятнее. И тем легче будет довести дело до конца, то есть женить его на себе.

Когда Анн объявил о своей скорой свадьбе с Перриной, это оказалось непредвиденным затруднением. Альенора даже почувствовала укол ревности: она-то воображала быть у мальчишки первой – и даже представить себе не могла, что у нее заведется соперница. Но даже и здесь Альенора великолепно вышла из положения. А потом случилась ужасная смерть мельниковой дочки.

Увидев тело утопленницы, «волчья дама» испытала потрясение. Она совершенно не хотела смерти невинной девушки. Конечно, теперь она уверена в успехе. Бедный мальчик полностью уничтожен. Альенора передаст его в руки Берзениуса, «духовник» убедит его жениться на ней, а потом подошлет убийц. Это будет самым легким из ее заданий. Но теперь оно внушало Альеноре отвращение. Ей казалось, что она ведет ягненка к мяснику.

Их продвижение еще больше замедлилось. Близ Луары почва окончательно раскисла и стала болотистой. К вечеру, они все еще не добрались до города, хотя до него оставалось рукой подать. Они решили пренебречь опасностью и продолжить путь ночью, пользуясь полнолунием. В особо трудных для прохода местах Анну не раз приходилось спешиваться. Утром они добрались до Нанта совершенно измученные.

Путешественники немедленно отправились в собор Святого Петра – не только ради пасхальной службы, но и потому, что там, по словам Альеноры, они наверняка встретят мэтра Берзениуса.

В соборе было черно от народа. Месса как раз началась. Они слушали ее, стоя бок о бок, и, хоть по разным причинам, для обоих радостная пасхальная служба обернулась кошмаром.

Для Анна была невыносима сама атмосфера всеобщего ликования. Величайший праздник христианства выпал на самый черный день в его жизни. Слова священных песнопений, которые радостно подхватывала паства, говорили о надежде, о победе над смертью, о воскресении, тогда как в его собственной душе царили безысходность, траур и смерть…

Альенора же приходила в ужас оттого, что в этот день славили невинную жертву. Ей казалось, что она повинна не меньше, чем палачи Господа. «Волчьей даме» мнилось, будто она… Иуда!

Когда раздались первые слова пасхального гимна «Immo– latus est agnus! [4] Alleluia! Alleluia!», Альеноре пришлось сделать над собой сверхчеловеческое усилие, чтобы не заткнуть себе уши.

Слова «Ite missa est» положили конец ее страданию. Колокола зазвонили во всю мочь. Они вышли на паперть, где Альенора пыталась высмотреть Берзениуса в людском потоке, хлынувшем из собора. Наконец, она заметила его, окликнула, торопливо представила ему Анна, сказала, что тому срочно надо исповедаться, – и убежала.

Анн остался наедине со священником, внушившим ему инстинктивную неприязнь. Только тонзура среди его белесых, курчавых, как у барашка, волос, свидетельствовала о принадлежности этого человека к духовному сословию. Лицо же, розовое, рыхлое, толстогубое, равно как и выпирающее пузо, наоборот, говорили скорее об искателе плотских удовольствий. К тому же у Берзениуса был весьма самодовольный – если не сказать самовлюбленный – вид.

Но Анн тотчас же рассердился на себя за столь низкие мысли. Слишком хорошо он знал, что нельзя судить о людях по одной только внешности. Разве у него самого под приятной наружностью не таится чернейшая душа?

Берзениус улыбнулся юноше:

– Само Провидение привело вас ко мне, сын мой. Я исповедовал и величайших мира сего… Следуйте за мной.

Путь оказался недолог. Берзениус проживал в епископской резиденции, построенной рядом с собором. По знаку «духовника» Анн преклонил колена на молитвенной скамеечке возле окна и собрал все свое мужество, чтобы начать. Снаружи, прямо напротив окон, он мог видеть каменный крест, каких много в Бретани. Под крестом резчик изобразил Деву Марию, держащую на коленях тело своего сына. Анн подумал о матери, умершей ради того, чтобы дать ему жизнь. Об англичанке Энн, чьим именем он назван. Сейчас юноша остро сожалел о том, что никогда не просил Изидора, хорошо знавшего ее, рассказать о ней.

– Слушаю вас, сын мой…

Пора было начинать. Не сводя глаз с Девы Марии, Анн заговорил. Рассказал обо всем, настолько связно, насколько позволяло ему состояние души: о майском празднике, о гроте, разговоре с Альенорой, о том, как объявил Перрине об отсрочке свадьбы, о роковом ее поступке и об отъезде – из страха перед Франсуа. Закончив, молодой человек без всякого удивления увидел, что заплывшие глазки церковника выражают величайшую строгость.

– Вы хорошо сделали, что покинули вашего прадеда, сын мой. Он никогда бы вам не простил подобного преступления.

– Я готов искупить содеянное. Хоть пойти на край света.

– На это Церковь моими устами вас и осуждает. Вы отправитесь на богомолье в Иерусалим. Босиком, посыпав голову прахом земным, в убогом рубище паломника.

Анн смотрел на Христа, чье безжизненное тело скульптор изобразил на коленях матери. Значит, ему предстоит вымаливать прощение в тех самых краях, где был погребен Спаситель, где Он целых три дня пребывал в могиле…