Вызов в полицию

В разгар занятий по нагаута у господина Ёсидзу-ми меня позвала к телефону его супруга Хироко. Звонили из дому. Я спустилась к телефону на первом этаже. Это была моя бабушка.

— Тебе необходимо явиться в полицейское управление.

— В полицию? — Я даже не представляла зачем.

— Гейша Кихару должна явиться в десять к начальнику второго отдела внешнего ведомства… Поставь в известность своего учителя, что завтра не сможешь прийти на занятия.

Я отпросилась у господина Ёсидзуми на завтра и пошла домой. Но что нужно от меня в полицейском управлении, я не могла представить. Наша прислуга Фумия сказала:

— Ведь недавно украли кошелек у вашей бабушки. Возможно, он отыскался. Наверняка дело в этом…

Примерно неделю назад моя бабушка отправилась в храм Каннон, что в Асаке, и там у нее украли кошелек. В этом ли причина? Почему тогда вызывают меня и какое отношение имеет к этому внешнее ведомство? Я не могла найти никаких объяснений.

Следующий день выдался солнечным, погода была чудесная. У меня пока не было случая видеть управление полиции изнутри, и поэтому меня, как всегда, разбирало любопытство. Как подобает горожанке, я надела черное кимоно с красным полосатым рисунком, накинув сверху баклажанного цвета хаори.

Проходя мимо ворот дворца Сакурада, я увидела, что многие люди ввиду прекрасной погоды прогуливались вдоль рва, окружающего замок. Наконец я добралась до полицейского управления, не зная, однако, куда мне следует повернуть. У главного входа стоял привратник, которому я объяснила, что мне нужен второй отдел внешнего ведомства, но облаченный в мундир привратник и ухом не повел. Я было совсем растерялась.

— Ступайте вверх по лестнице, а затем четвертая дверь налево, — наконец раздраженно рявкнул тот.

На лестнице ко мне подошел молоденький полицейский. Он любезно проводил меня наверх до самой двери с вывеской «Внешнее ведомство, II отдел». Полицейский был молод и мило выглядел. После мрачного, неприязненного вида привратника было приятно встретить столь обходительного человека. Я была уверена, что когда-нибудь он станет главой полицейского управления, и жалела, что не спросила его имени.

Когда я постучала, изнутри донеслось: «Открыто».

В небольшом помещении, водрузив ноги на стол, сидел узкоплечий человек. Когда я вошла и поклонилась, он сказал:

— Ты гейша Кихару, не так ли?

Он даже не подумал убрать со стола свои ноги и разговаривал со мной крайне высокомерно. Он был худосочен, с колючими, глубоко посаженными глазами и производил отталкивающее впечатление. Я стояла как вкопанная.

— Не стой там, вытаращив глаза, а иди сюда! — прикрикнул тот, окидывая меня своим холодным взглядом с головы до ног. — Каковы твои долги? — спросил он.

Я была совершенно озадачена.

— У меня их нет.

— Ты лжешь! — рявкнул тот. — Как звать твоего покровителя?

— У меня его нет.

— Ты опять лжешь, говори правду! — набросился он на меня. — Слыханное ли дело, молодая гейша, и без долгов, и без покровителя?

Я думала, как бы проще объяснить этому олуху свое положение.

— Я независимая гейша, у меня свой дом и собственные акции союза гейш и театра Симбаси. Поскольку у меня нет хозяина, я вполне дееспособный человек. И мой возраст здесь ни при чем. Поэтому у меня нет никаких долгов.

Похоже, этот господин начальник считал, что все молодые гейши сидят в долгах и от кого-то зависят. После данных мной объяснений он ухмыльнулся и развязно продолжил:

— Значит, когда ты с кем-то ложишься в постель, то все денежки кладешь себе в карман.

Чем больше я растолковывала ему, тем бессмысленней становился наш разговор.

— Не ты ли это ? — спросил он, бросив мне пять фотографий.

Это были снимки обнаженной женщины с «шикарным бюстом», как бы выразились сегодня. Там демонстрировалось все, только головы не было видно.

Сегодня нечто подобное никого не удивит, но тогда снимки с обнаженной натурой были настоящей сенсацией. Можно было сразу определить, хоть сами снимки были черно-белые, что кожа девушки была светлой и нежной, а грудь очень пышной. В отличие от запечатленной там женщины я была более миниатюрной.

— Это не я.

— Ложь! — рявкнул тот на меня. Поскольку ему каждый день приходится общаться с одними преступниками, похоже, все представлялись ему таковыми. Но я все еще никак не могла понять, почему я здесь и почему этот олух, начальник отдела, кричит на меня.

— Скажите, пожалуйста, наконец, что случилось, — стала я умолять.

Этот начальник отдела рассказал тогда мне со всем присущим ему высокомерием следующее. Тогда в городском районе Кудан был сооружен дом с меблированными комнатами под названием «Но-номия». В то время это был единственный в Токио меблированный дом с лифтом и центральным отоплением, где жили почти одни иностранцы.

Уже в то сравнительно далекое время в Японии стали недоверчиво коситься на иностранцев и видеть в каждом из них лазутчика.

В этом меблированном доме «Нономия» жил американский фотограф по фамилии Гамильтон. Видимо, он не принадлежал к тем людям, кого приглашали в Симбаси, и я никогда с ним не встречалась. Поскольку этот Гамильтон делал снимки лишь военных портов Ёкосука или Курэ, его более всего и заподозрили в шпионаже. В моем понимании, а также судя по кинофильмам, настоящие шпионы редко дают заподозрить себя тем, что крутятся в военных портах и фотографируют…

Тем не менее господин Гамильтон был задержан по подозрению в шпионаже, после чего его номер в «Нономии» был подвержен основательному обыску. Тогда и были найдены эти пять фотографий.

Сам господин Гамильтон не мог назвать имя запечатленной там дамы. Это якобы была Geisha girl, с которой тот провел один вечер и чье имя не помнит.

Теперь полиция надеялась отыскать ее и выведать у нее хоть что-то. Тогда какой-то полицейский и посоветовал:

— В Симбаси должна быть гейша, знающая английский. Это и будет она. Когда мы надавим на нее, то наверняка что-то узнаем.

Вот так я здесь и оказалась. Я больше не могла слушать эти нелепые доводы.

— Сколько ты имеешь с того, что позволяешь фотографировать себя такой волосатой обезьяне?

Он настолько был противен мне, что я с удовольствием дала бы ему пинка под зад.

— Я ведь худа как щепка. Откуда взяться у меня таким пышным формам. Ведь это так очевидно.

— Не лги. Сегодня ночь проведешь здесь и покажешь мне в кутузке, что у тебя за формы. — При этом он жадно пожирал меня глазами.

Меня охватила ярость, и я решила перейти в наступление. У меня был припасен козырь.

— Можно мне позвонить? — спросила я.

— Что ты себе воображаешь! Здесь не звонят! — вскипел тот.

— Тогда позвоните вместо меня.

— Кому?

— В резиденцию премьер-министра и в министерство иностранных дел.

— Что? — У начальника отдела вытянулось лицо.

— Сначала позвоните, пожалуйста, в резиденцию и скажите моему другу, премьер-министру Ёнаи, что гейша Кихару находится сейчас у вас в управлении. Затем спросите у него: та ли я особа, которая позволяет за деньги фотографировать себя нагишом иностранцам? — настаивала я, побелев от гнева. — Затем спросите, пожалуйста, то же самое у господина министра иностранных дел.

Начальник отдела был поражен.

— Да, и вот еще что. Позвоните господину Ма-руяма Цурукити, даже если он уже и не является начальником полиции. Его тоже спросите об этом.

Начальника полиции Маруяма прозвали «лысеньким», и его особо любили гейши.

В истории с союзом переводчиков я проявила слабость и позволила себе слезы. На этот раз я не заплакала. Мои губы дрожали. Охваченная гневом, я готова была его растерзать.

— Ну-ка, звоните. Прямо перед носом у вас телефон. Премьер-министру и в министерство иностранных дел. Давайте, звоните! — наседала я на начальника отдела.

Теперь хозяином положения была я. Что было у того на уме, я не знала, во всяком случае, он встал и направился в соседнюю комнату.

Открыв дверь, он позвал:

— Господин Ямадзаки, господин Ямадзаки! Вошел человек в толстых очках и коричневом пиджаке. Он больше походил на университетского профессора. Некоторое время они шушукались у двери. Затем оба последовали в соседнюю комнату.

Я осталась одна, взяла фотографии и стала их разглядывать. Действительно, прекрасное тело. Мне показалось, что все пять снимков были сделаны в выложенной кафелем ванной комнате. Возле ног девушки размещалась ванна, встроенная прямо в пол.

Такие я видела на курортах.

Когда начальник отдела и господин Ямадзаки вновь вошли в комнату, я сказала:

— Похоже, это на курорте. Поинтересуйтесь-ка у работающих там гейш…

Оба продолжали о чем-то тайно шептаться, однако самого начальника отдела словно подменили. Он извинился и больше не задирал ноги на стол. Господин Ямадзаки улыбался, и они оба кланялись мне.

— Мы никак не думали… пожалуйста, простите еще раз.

Поскольку еще минуту назад он оскорбительно называл меня лгуньей и орал на меня, от такого явного превращения мне сейчас было не по себе.

Тем временем к ним из соседней комнаты присоединился молодой офицер. Теперь шептались все втроем. Они представили его как старшего лейтенанта Сунада Хатиро из военной полиции. Ему было около тридцати, его отличала загорелая кожа, белые зубы и узкий лоб. Из-за коротко стриженных волос он походил на студента.

Старший лейтенант звонким, приятным голосом сказал, обращаясь ко мне:

— Такие значительные перемены, наподобие Реставрации Мэйдзи, достигнуты благодаря и участию гейш. То, что жены многих заслуженных ветеранов этого времени происходили из «мира цветов и ив», служит достаточным свидетельством этому.

Здесь он не открыл мне ничего нового. Я все еще была слишком взволнована, однако ощущала понимание со стороны старшего лейтенанта и господина Ямадзаки.

— Мне хотелось бы всех вас пригласить как-нибудь на вечер в «Канэтанака» или в «Кате», а то ваш господин начальник отдела не может различить куртизанок, проституток и симбаси-гейш. При такой профессии он должен, как я могу судить, лучше быть информирован, — сказала я напрямик. Оскорбления, что он прежде нанес мне, я вернула ему сполна, обращаясь к нему крайне пренебрежительно.

— Да, к сожалению, мы ничего не знаем о таких вещах, — пробормотал смущенно начальник отдела и попытался улыбнуться.

— Такая необыкновенная женщина, как вы, в столь тяжелое время могла бы с большой пользой послужить армии, — сказал старший лейтенант. Он безо всякого стеснения льстил мне. — В ваших интересах, если я с завтрашнего дня буду приходить к вам до полудня домой, а вы будете сообщать мне, с кем накануне вечером встречались, а также, что там были за чиновники, служащие, деловые люди, военные и кто кого приглашал или кто какие чайные посетил. Прошу вас, поработайте с нами по мере сил, ибо это служит благополучию всей нации.

Здесь было уже не до шуток. Он приказывал мне ради родины стать осведомительницей. Я была возмущена и с охотой сказала бы: «Не обольщайтесь на мой счет, ибо к главным заповедям гейш относится неразглашение тайн их клиентов. Я скорее откусила бы себе язык и умерла, нежели стала бы доносить неизвестным мне военным полицейским и прибегающему ко мне инспектору, кто кого пригласил вечером. Не считайте меня глупой лишь потому, что я так молода». Однако это было не то время, когда можно было важничать и ругать военных, ибо они имели право упрятать за решетку каждого.

Даже важные особы, с которыми я была знакома, если они держались иного мнения, нежели военные, могли угодить в тюрьму или быть убиты. Тогда я сильно страдала, видя ту несправедливость, которую приходилось терпеть людям с безупречной репутацией из-за жестокости этой варварской силы. До этого дня мне и в голову не могло прийти, что тоже я окажусь втянутой в этот водоворот и хлебну лиха.

Я молча поднялась.

— Старший лейтенант Сунада завтра пораньше навестит вас. Пожалуйста, не откажите в сотрудничестве с нами, — сказал начальник отдела. Казалось, что теперь это был голос другого человека.

Разъяренная, я резко отрезала:

— Сегодня вечером я еду в Киото и вернусь в Токио лишь через две недели.

— Мы свяжемся с вами сразу же после возвращения.

Они вели себя совершенно иначе, чем вначале, и все трое любезно сопровождали меня до самого выхода из управления.

Гнев переполнял мое сердце. Сначала меня безжалостно обзывали и унижали, затем задабривали лестью. От горя я разрыдалась. Если я стану перечить военной полиции, ничего хорошего ждать не придется, и подобное отвратительное обращение со мной, похоже, участится.

В своей жизни я еще никогда не переживала такое, что так терзало бы мне душу. Второй раз я этого не перенесу и наверняка потеряю рассудок. У меня мелькнула мысль бросить занятие гейши.

Я извинилась по телефону перед союзом гейш за предстоящее двухнедельное отсутствие и пошла домой. Своим обеспокоенным домашним я терпеливо объяснила, что меня лишь спросили об одном знакомом американском фотографе.

Чтобы развеять свои мрачные думы, я в тот же вечер села в поезд на Киото. Я решила посетить в Осаке своих подруг Ботан-тян и Роносукэ, которых давно не видела. Даже уже живя в Осаке, что довольно далеко от Токио, они тем не менее оставались моими лучшими подругами. В моем тяжелом положении большим облегчением для меня была возможность встречи с ними. В Осаке я ходила в театр и смотрела танцевальные представления. Я пыталась преодолеть чувство совершенной беспомощности, с которым не могла ни с кем поделиться. Наконец, я полностью утвердилась в мысли оставить занятие гейши.

Мое прощание

Итак, я твердо решила расстаться с занятием гейши, но с чего мне следовало начать? С другой стороны, я столкнусь с еще большими трудностями, если останусь гейшей. Ведь нечто ужасное могло вновь произойти в любое время.

Я должна была непременно поговорить с профессором Каваи Эйдзиро.

Тогда некий поборник конституции поставил под сомнение положение императора. К его окружению принадлежали марксист Оути Хёэ, Арисава Хироми, Вакимура Ёситаро и Симанака Юсаку, глава издательства «Тюо Корон». Симанака отличался, несмотря на большое давление со стороны военных, неколебимой приверженностью своим убеждениям и отказывался от любого сотрудничества с ними.

Господа, которых я только что перечислила, составляли так называемую «Группу Императорского университета», и полиция очень придирчиво относилась к ним. Их постоянно дергали судебными повестками и, наконец, всех уволили из Императорского университета. Профессора Каваи и Вакимура были взяты под стражу, допрошены, и им было предъявлено обвинение.

Профессор Каваи подарил мне свое сочинение «К студентам», которое я нашла блестящим. Я полагаю, что и сегодняшним студентам оно не покажется устаревшим.

В то время понятия «демократия» и «либерализм» еще не были широко известны, и профессор Каваи терпеливо и сочувственно разъяснял их таким необразованным людям, как я. Он и профессор Вакимура были моими важнейшими наставниками.

Профессор Вакимура был специалистом по нефти и часто появлялся в сопровождении морских офицеров. Я видела его почти регулярно каждые две недели.

Он был самым молодым профессором и мог на многие мои вопросы ответить ясно и доходчиво. Разумеется, на моем «уроке» он вел себя более непринужденно и заинтересованно, чем на лекциях в университете.

Профессоров и господина издателя из «Тюо Корон» я поначалу встречала лишь в обществе, но из чувства деликатности мне все меньше нравилось видеть в профессоре Каваи и профессоре Вакимура клиентов и предстать в роли гейши.