Магазин подарков от Накамуры

Непосредственно после моего приезда в Нью-Йорк я начала с показа кукол в демонстрационном зале нашей организации. В обеденное время, где-то около двенадцати, приходило особенно много посетителей. Мы располагались как раз посередине Пятой авеню. В ту пору еще никто и не помышлял о царящем ныне японском буме, и демонстрационный зал привлекал толпы любопытных, которые решили воспользоваться предоставленной им редкой возможностью.

Мы проводили показы два раза, перед обеденным перерывом и около трех часов дня. В первый день руководитель отдела рекламы представил нам одного американца:

— Это мой приятель Роберт. Его контора расположена как раз напротив. Он обожает Японию.

Приятель оказался дизайнером мебели. Мы очень сблизились, и он много помогал мне все эти тридцать лет. (Одно время я была за ним замужем, но об этом рассказ впереди.)

Роберту было тогда тридцать три года. Именно он впервые повел меня в дорогой ресторан и на представление на Бродвее.

По совету руководителя отдела рекламы я зарегистрировалась в одном агентстве натурщиц, соврав, что мне двадцать семь лет. Тогда первоклассная натурщица зарабатывала сто долларов в час, другие же семьдесят пять долларов. Как азиатку, меня отнесли ко второй группе, так что я получала в качестве натурщицы в кимоно семьдесят пять долларов в час. Мое агентство занималось рекламными съемками (главным образом для журналов, плакатов и телевидения). Я работала всего лишь два-три раза в месяц. Позирование в Академии художеств не было связано с данным агентством, и я могла получаемые там выплаты целиком оставлять у себя, поскольку сама занималась этой деятельностью.

Я постоянно получала хорошую работу, и поэтому могла оплачивать жилье и даже кое-что откладывать. Вот и нападки госпожи Т. быстро забылись.

Один японец, выпускник университета Тодай, захотел открыть магазин подарков. Он предложил мне стать там заведующей и внести за это определенный пай. Тогда в Нью-Йорке почти не было магазинов, торгующих японскими товарами.

Я захотела включиться в работу, начиная с ремонта. Поэтому обратилась к своим небольшим сбережениям. (Я все еще из чувства ностальгии по тем временам храню у себя подписанные моим первым компаньоном бумаги. Они являются вехой, отмечающей мои первые шаги на пути в американский деловой мир.) Я также помогала заделывать гипсом дыры в стенах и красить комнаты. Высоко закатав рукава кимоно, я стояла на огромной лестнице с кистью в руках и, орудуя ею, не могла удержаться от смеха. Я находила себя крайне забавной, напоминая своим видом стоящую на пожарной вышке легендарную О-сити. Но, разумеется, никто здесь не ведал, кто такая О-сити на каланче…

Торговля в магазине сразу же пошла бойко. Благодаря удобному месторасположению он привлекал многих артистов эстрады, которые стали нашими клиентами. Эдди Алберт, Пол Ньюман, Уилл Роджерс-младший, Розмари Клуни и Митци Гейнор заглядывали сюда.

Приходили к нам и знаменитые японцы вроде киноактера Хасэгава Кадзуо, писателя и драматурга Мисима Юкио и Уно Тиё, которые вовсе не были артистами эстрады. Госпожа Уно тогда издавала журнал мод Style. Ее сопровождал секретарь Дзёдзё, и они вдвоем разместили на витрине вывеску, где значилось ((Style. Нью-йоркский филиал», и сфотографировали ее.

Однажды мне пришла идея самой открыть магазин. Это не должно быть особо крупное дело — меня устраивала небольшая лавка, которая позволила бы отсылать домой достаточно денег.

К счастью, у меня были хорошие связи с оптовиками. В ту пору еще было непривычно, чтобы молодая японка лично заказывала товары у американских оптовых торговцев. С теплотой я вспоминаю о человеке из New York Merchandise, Томе, и мистере Гровски из Pacific Trading. Мистеру Гровски было за семьдесят. Он слыл страшным скрягой и ничего не давал даром, но по неизвестной причине предоставил мне скидку и позже неизменно предлагал свою помощь.

Между тем в Манхэттене стали открываться японские магазины, к тому же там держали лавки с японскими товарами евреи и китайцы. Мне хотелось избежать их конкуренции, и поэтому я решила подыскать место в Бруклине.

Тогда Бруклин был очень красив. Там находился колледж, на углу Черч-авеню располагалась знаменитая гимназия Эразма и фешенебельный жилой квартал. Я отыскала лавку на углу большой Флет-буш-авеню. Помещение было небольшое, от силы двадцать шесть квадратных метров, и по обеим сторонам располагалась витрина, так что позже магазин окрестили «Аквариумом золотых рыбок». Так появился Nakamura's Gift Shop1.

В том же здании находился кинотеатр Rialto, которому, по счастливому стечению обстоятельств, принадлежали «Аквариум золотых рыбок». Роберт взял на себя ремонт, что лучше всего у него получалось. Владелец кинотеатра стал моим нанимателем.

Сам магазин располагался слева от входа в кинотеатр. Справа от входа находилась закусочная, где торговали сандвичами, гамбургерами и хот-догами. В качестве напитков подавали лишь кока-колу, севен-ап и соки. За стойкой работала супружеская пара средних лет, чья трехлетняя дочурка Синди походила на куклу. Когда я по утрам открывала свое заведение, она подходила ко мне, желая помочь. Иногда она даже вскарабкивалась на саму витрину. Ее невозможно было спровадить, так как она начинала плакать, стоило мне сказать, что я, дескать, не нуждаюсь в помощи.

Против ее слез невозможно было устоять, и приходилось вместе с ней забираться на витрину. Достаточно было вооружить ее тряпкой, чтобы она почувствовала себя по-настоящему взрослой. Порой она действовала мне на нервы, но сама была настолько мила, что я просто не могла ей противиться. Мои знакомые упрекали меня, что я мягкотелая, но мне все же нравилось видеть ее каждый день. По утрам она уже с нетерпением ждала меня и бежала навстречу, бросаясь мне на шею. Похоже, она питала больше доверия ко мне, нежели к матери, которая всегда была слишком занята своей работой.

Поскольку дома ее окружали одни взрослые, Синди, хотя ей не было еще четырех, говорила как взрослая. Конечно, было забавно видеть, как такая крохотная девчушка ведет себя подобно взрослой даме.

Как уже упоминалось, совсем рядом находилась гимназия, и после уроков мое заведение наполнялось подростками. Они вбегали сюда, начинали все трогать и ничего не покупали.

Но у меня была маленькая надсмотрщица. Когда приходили подростки из школы и начинали везде совать свой нос, из-за стойки неожиданно показывалась головка девочки, которая говорила:

— Итак, чего изволите?

Само столь неожиданное появление крохи, которая интересовалась, чего те хотят, и требовала денег, поражало школьников.

— Желаете что-то купить? — спрашивала Синди.

Когда те говорили «нет», малышка строго приказывала:

— В таком случае нечего и трогать, — и била учеников своей ручонкой по пальцам.

Поэтому те ругали ее и называли «гадкой девчонкой». Мои соседи считали, что я неплохо натаскала малышку. Но пока там находилась Синди, у меня не было краж, от которых так часто страдают магазины, поскольку ее повелительное требование насчет денег действовало устрашающе.

Когда Синди исполнилось четыре года, она до полудня находилась в саду. Но вскоре после обеда она возвращалась и приходила мне помогать. Ее родители часто извинялись за то, что мне приходится выступать в роли няни, и постоянно заглаживали свою вину подарками, но я находила Синди чудной девочкой.

Осенью в ее садике устраивали праздник, где Синди должна была предстать акробаткой на трапеции. Естественно, она прохаживалась, семеня ножками, исключительно по сцене и посередине совершала кувырок, что выглядело крайне мило. Когда она в своем лиловом тюлевом платьице и с огромным бантом на голове делала переворот, мне показалось, что среди всех детей садика она была самой обаятельной. То, что, будучи маленькой, она говорила как взрослая дама, придавало ей еще больше прелести.

Впрочем, заведующая садиком и воспитательница были немного удивлены, когда познакомились со мной, ибо Синди постоянно твердила своим подружкам и воспитательницам, что у нее есть маленькая японская подружка.

— Я каждый день играю с ней. Она очень красивая, и ей столько же лет, сколько мне, — говорила та.

Поэтому воспитательницы и сами дети ожидали увидеть четырехлетнюю японскую девочку. Когда меня представила мать Синди, воспитательницы и заведующая были поражены:

— Ну да, вы та самая подружка Синди! — И мы все громко рассмеялись.

В моем уютном магазинчике было почти все, начиная с японских чайных чашек и посуды. Он был крохотным, но милым. Я выставляла детские кимоно, верхние кимоно и просто кимоно. В ту пору были в ходу халаты из тонкого искусственного шелка с нанесенными машинным способом изображениями тигров, Фудзиямы и вишневых цветов на спине, и их называли «кимоно». Поэтому японские юката и верхние кимоно расходились очень хорошо.

Всегда готовая помочь, Иида Миюки присылала мне материал на кимоно. Это были украшенные рисунком или узором ткани, которые я вполне могла носить во время своей работы на ярмарках или натурщицей.

Тогда в Бруклине жили несколько молодых японок, которые вышли замуж за американских солдат, и еще две девушки, учившиеся в бруклинском колледже. Все они часто общались со мной. Соскучившись по японской речи, все они раз в день приходили в мой магазин, ставший для них местом встречи.

Весной они все собирались семьями, чтобы любоваться наступившей порой цветения. Японская часть ботанического сада Бруклина была небольшой, но там была дорожка, которую затеняли ветки вишен. И сегодня японское землячество Америки устраивает там праздник цветения вишни. Осенью мы посещали великолепный горный мотель, который японский архитектор спроектировал в виде ажурных конструкций, чтобы оттуда можно было видеть осеннюю листву. Роберт купил большой легковой автомобиль с кузовом, пикап, и нам нравилось ездить в нем на природу.

Когда я захотела открыть магазин, это оказалось непростым делом, потому что я не была американской подданной. Преодолеть это препятствие удалось благодаря тому, что я расписалась с Робертом.

Теперь можно открыть всю правду, ведь мы оба уже немолоды. Роберт служил в американских военно-морских силах, и его направили в Италию. На его авианосце, который потопили немцы, погибли двести солдат. Роберту хоть и посчастливилось выжить, но ценой потери своего мужского достоинства.

Это мне не мешало. Ведь в Японии мне уже довелось изведать, что такое страстная и безнадежная любовь. Так что я потеряла всякий интерес к мучительным отношениям между полами. Я желала обрести лишь душевную поддержку. Отказавшись от замужества с Робертом, я, чтобы открыть свой магазин, была бы вынуждена покупать американское гражданство. Поэтому я очень благодарна тому, что нашелся надежный и благородный человек, изъявивший готовность жить со мной без обычных любовных отношений. Кроме того, он взял на себя все хлопоты по обустройству магазина, от внутренней отделки до вывески. Он стал для меня настоящим спасителем.

— Ваш муж хоть и американец, но ведет себя сдержанно, подобно японцу, — удивлялись многие.

Однако я считала лишним вдаваться в подробности. Естественно, он был сдержан, ибо мы не были настоящей супружеской парой.

Мое предприятие процветало, и одновременно меня все чаще приглашали на ярмарки, так что каждый день приносил мне одно удовольствие.

Иногда меня просили привести с собой еще двух японок. Тогда я одалживала японским студенткам или замужним японкам кимоно и оби, делала им прическу и брала с собой.

Поэтому на меня сыпалось все больше предложений, так как в случае необходимости я всегда могла доставить четыре или пять девушек, одетых в чудные кимоно.

Я демонстрировала икебану, проводила чайные церемонии и рекламировала товары, разъясняя их устройство и действие. Когда нас приходило трое или пятеро, наши работодатели были особенно довольны.

Мои спутницы просто светились от радости, что вместо домашней стирки, возни у плиты и смены пеленок они могут порой поработать в красивых кимоно на ярмарке. Для них было настоящей удачей получать три с половиной доллара в час и еще обедать и ужинать. Женщины, у которых были свекрови, радовались возможности кое-что дать им из своих денег за то, что те сидели с их детьми. К тому же мы порой получали подарки от рекламодателей.

Среди женщин, работавших со мной, была и красавица Барбара Нагаи. Ее отец сам выходец из Японии, мать же была шведкой и некогда завоевала пятое место на конкурсе «Мисс Америка». Барбару отличали правильные черты лица, и, похоже, она унаследовала от своих родителей самое лучшее. (Я считаю, что дети от смешанных браков обычно получаются очень красивыми, даже если их родители не отличались особо броской внешностью.)

Когда Барбара впервые сопровождала меня на ярмарку сувениров, я надела на нее голубое кимоно с рисунком цветов вишни. В таком наряде она выглядела весьма необычно и привлекательно. Она была так хороша, что все посетители оборачивались, видя ее. Лицо у нее имело японские черты, зато волосы были очень светлыми, а кожа отливала бронзовым загаром.

Когда она выступала как манекенщица на ярмарке сувениров, ее взял к себе на работу один известный мне оптовик, и благодаря его содействию та занялась бизнесом, связанным с импортом и экспортом. Сегодня она со своим мужем-англичанином владеет крупной торговой фирмой Graham Trading, являясь ее руководителем. Она неизменно повторяет, что своим жизненным успехом обязана мне. Ее дочь Ким красотой превзошла даже собственную мать. Втроем они управляют конторой, где занято тридцать служащих.

Благодаря ярмаркам я повидала много интересного и смогла разъезжать по Америке. Вначале я работала непосредственно в самом Нью-Йорке. Позднее меня приглашали на ярмарку сувениров в Атлантик-Сити (штат Нью-Джерси) и на ярмарки в Цинциннати (штат Огайо) или в Даллас (штат Техас). Мне довелось быть даже в Виннипеге, Канада.

В свой магазин я наняла одну еврейку, которая, будучи человеком обеспеченным, скучала без дела, а в летние каникулы мне помогали гимназистки, когда приходилось разрываться между ярмарками и позированием.

У меня было лишь одно сокровенное желание — забрать сына в Америку, устроить его в американскую среднюю школу, а затем в университет. Бабушка и мама понемногу старились, и единственной моей мыслью было во что бы то ни стало забрать сына к себе. Вот почему я работала как одержимая.

Ярмарка шелка в Цинциннати оказалась следующей важной вехой в моей карьере. Один американский производитель шелка пригласил меня. В Хилтоне было сооружено свыше трехсот прилавков для торговцев шелком, прибывших из самых разных стран. Выставлялись не только ткани, но и пряжа.

Мой прилавок принадлежал американской фирме Advanced Silk, изготавливавшей нитки, которыми прошивали кожаную обувь и кожаные сумки. Управляющий, мистер Филипп, нанял меня, чтобы оформить торговое место. В левом углу я соорудила небольшой каменный садик, справа укрепила ветки цветущей вишни, на некоторых ящиках с черно-белым шахматным рисунком установила нитки, обувь и дамские сумочки, а на ветках вишни укрепила бирки, где значилось название самой фирмы. Среди трехсот одиннадцати прилавков проводился конкурс, и мой стенд занял первое место. Потом фирма всегда приглашала меня, когда где-то выставлялась.

На пятый день ярмарки после закрытия (мы работали с десяти утра до десяти вечера) господин Филипп пригласил всех своих служащих на ужин. Мы ночевали в гостинице «Хилтон», где и проходила ярмарка. Сама гостиница была очень уютна, но поскольку каждый день и вечер мы ели в здешней столовой, то у всех возникло желание отправиться в другое место, и наш руководитель, часто бывавший в Цинциннати и хорошо знавший местность, захотел нас сопровождать. Вместе с ним, его сыном, членом наблюдательного совета, руководителем отдела сбыта и их женами, а также с молодыми служащими и со мной нас набралось человек двадцать. Мы пошли в ночной клуб Beverly Hills, который располагался уже не в Огайо. Нужно было пересечь мост, ведущий в соседний штат Коннектикут. Клуб был очень популярен, поскольку на его вечерних шоу выступали знаменитые артисты.

Разместившись в пяти автомобилях, мы тронулись в путь. Все мужчины были в смокингах, а женщины в вечерних платьях. Я в выходном кимоно лавандового цвета с изображением бабочек сидела между мистером и миссис Филипп.

Я страшно завидовала тому, что в Америке жены могут сопровождать своих мужей на развлечения подобного рода. В японских фирмах не принято, чтобы в таких случаях были женщины. Даже сегодня (1987) жены не участвуют в приемах, устраиваемых фирмами. У послов и консулов в таких случаях дамы часто приглашаются, но в торговых фирмах это не принято и поныне.

После того как мы все расположились в клубе, официант принес меню. Все пили спиртное, кроме меня. Хоть я и работала с шестнадцати лет гейшей, однако всегда избегала спиртного.

Я решила для себя не курить и не пить. К тому же вид пьяной гейши неприятен посетителям. От спиртного могут возникнуть всякие неловкие ситуации, к примеру, можно что-то сболтнуть, о чем говорить не следовало. Многие придерживаются мнения, что гейша вынуждена пить, но гейши, которые пьют, часто пытаются выпивкой компенсировать недостаток требуемых для поддержания беседы и услаждения посетителей навыков.

Официантки в баре и сопровождающие гостей дамы относятся совершенно к иной категории. Они едят и пьют, чтобы заставить раскошелиться клиентов… Для гейш непозволительно есть или пить в присутствии гостей. Так что я до сих пор не курю и не пью. Мне кажется, что я и физически к этому не расположена.

Во всяком случае, коктейль снял всю нашу усталость, и пришло время перекусить. В меню значился цыпленок с рисом. Кроме того, там были всякие отбивные и французские блюда.

Миссис Филипп предложила заказать всем цыпленка с рисом. Вместе с салатом блюдо стоило двадцать долларов, что меня крайне удивило, ибо тогда двадцать пять долларов за тарелку с рисом представлялось неслыханной ценой. Позднее мне стало известно, что в эту цену входила стоимость выступления эстрадных знаменитостей, но ведь это было в то время, когда одна поездка в метро стоила всего пятнадцать центов.

Затем началось выступление комика Джимми Дьюранта. Ему было уже семьдесят, и на голове красовалась плешь (как у Кингоро в Японии). Хотя его визитной карточкой была лысина, в тот вечер он надел черный как смоль и в завитушках парик, и зрители буквально покатывались со смеху. Находясь в окружении многочисленных смазливых танцовщиц, он пел веселую песенку, выделывая ногами степ. Это был блестящий номер.

Затем появился тогда еще шестнадцати— или семнадцатилетний Уэйн Ньютон и запел девичьим голосом. Сегодня это мужчина средних лет, и у него густой, по-настоящему мужской баритон. Сочетание семидесятилетнего старца, шестнадцатилетней юной звезды и смазливых девушек было очень эффектным, и мы от души веселились, смотря это шоу.

Затем я отправилась в туалет. Все внутри было выложено мрамором, как во дворце. Краны сверкали позолотой, а вода лилась из рыбьих голов. Находящаяся там мексиканка подала мне полотенце. После того как вытирали руки, ей давали двадцать пять или пятьдесят центов. Сегодня в нью-йоркских гостиницах этим занимаются негритянки, а тогда это были светловолосые испанки или мексиканки.

Покидая туалет, я случайно взглянула направо и заметила тяжело свисающий, сшитый из бархата красный занавес, за которым скрылись мужчина в смокинге и две дамы в вечерних платьях.

Меня охватило любопытство.

Нырнув за занавес, я очутилась перед лестницей, которая вела вниз. Те трое спускались по ней, и я последовала за ними. И вот мы очутились перед огромной черной блестящей дверью. Мужчина трижды постучал в нее особым образом, и дверь тотчас отворилась изнутри, куда и прошли все трое. Мне тоже хотелось туда, поэтому я постучала тем же условным знаком, что и мужчина. Дверь открылась, и я шмыгнула внутрь.

От удивления я чуть не открыла рот.

Передо мной простирался огромный зал — казино. По величине он походил на токийский зал, где проводились состязания по сумо. По четырем сторонам находились наблюдательные вышки, где дежурили по два охранника. Позднее я узнала, что сверху лучше всего можно было обнаружить жульничество.

Поначалу я стояла потрясенная, но затем, помедлив, направилась к одному столу, поскольку раздававшие там карты молодые люди выглядели элегантно и при этом улыбались.

Стол по размеру равнялся четырем столам для игры в маджонг, китайское домино, а их было где-то сорок. Белокурый, симпатичный молодой человек спросил меня, не хотела бы я попытать счастья.

Двадцатипятицентовая монета бросается в небольшую корзину и нажимается какое-нибудь число, после чего корзина вращается, а монета либо исчезает, либо увеличивается троекратно. Ободренная дружеской улыбкой молодого человека, я бросила двадцать пять центов в корзину и нажала цифру «семь». Корзина завращалась, и там появилось четыре двадцатипятицентовые монеты. В следующий раз я поставила две монеты, опять нажала цифру «семь» и на этот раз выиграла два доллара.

На другом столе играли в карты. Это была очень простая игра. Когда карта, которую называют, оказывается старше той, что вытягивает из колоды банкомет, то ваша ставка увеличивается вчетверо. И этот молодой человек, улыбаясь, предложил мне сыграть. Я вынула однодолларовую купюру. Впрочем, среди юных крупье преобладал скорее итальянский тип, нежели скандинавский. Так, почти все они были темноволосыми щеголями, но у некоторых были белые волосы и голубые глаза, как у французских кукол, и они особо бросались в глаза.

В карточной игре я сотворила из одного доллара целых четыре; у меня пробудился азарт игрока, и я переходила от стола к столу, пока в итоге мои двадцать пять центов не превратились в сорок два доллара. Трудно поверить, но у меня в руках было сорок два доллара, которые я тем временем обменяла на банкноты. Между тем прошло самое большее полчаса.

Я все еще удивлялась своим сорока двум долларам, когда со мной заговорил настоящий верзила, похожий на боксера, у которого на щеке и подобных цветной капусте ушах красовался ужасный шрам:

— Хай1.

Он улыбался, показывая свои большие белые зубы.

— Управляющий хотел бы с вами познакомиться, — сказал он.

Я испугалась, так как подумала, что меня хотят проверить на предмет мошенничества, поскольку, будучи японкой, со стартовым капиталом в двадцать пять центов я выиграла целых сорок два доллара. Человек со шрамом взял меня под руку и повел в заднюю часть зала.

— Здесь по коридору, — сказал он.

Когда мы вошли в дверь, расположенную за последним столом с рулеткой, то очутились в чудной гостиной голубого цвета.

Управляющий, мужчина лет сорока, в смокинге, походил на телеведущего Лоуренса Харви (иначе Ларри Кинг). Он поднялся, приветствуя меня:

— А вот и наша японская гостья!

Ожидая, что тот теперь заведет разговор о сорока двух долларах, я сразу же перешла к делу:

— Так, я начала с двадцати пяти центов. Затем перешла к картам. А потом… — Я выложила все монеты и купюры на стол. — И вот стало сорок два доллара… Простите, пожалуйста. Я ничего в этом не смыслю. — Я стала заикаться.

— Хорошо, хорошо, — сказал, добродушно усмехаясь, управляющий. — Вам просто улыбнулась удача. Но у меня есть просьба. Это поступило к нам сегодня утром из Японии. Из Нагоя. — Он показал на автоматы патинко.

Он хотел сфотографировать меня рядом с автоматами.

Тут подоспел и фотограф. Он сделал четыре или пять снимков меня вместе с управляющим, а также меня одну возле автоматов. Затем управляющий поблагодарил меня, преподнес большую коробку шоколада пралине и проводил до двери.

Супруги Филипп и остальные уже не на шутку встревожились. Я хотела отлучиться лишь в туалет, но все не возвращалась. Миссис Филипп предположила, что мне стало плохо, и поспешила в уборную, чтобы проведать меня, но там меня, естественно, не оказалось. Я бесследно исчезла. Сын управляющего высказал предположение, что меня могла похитить сильная в этих местах мафия, после чего всем стало страшно. И какова была их радость, когда я, улыбаясь, под ручку с обворожительным распорядителем клуба и с огромной коробкой конфет появилась перед ними.

— Я лишь хотел сделать пару снимков этой восхитительной японской дамы рядом с японскими игровыми автоматами, которые мы сегодня получили. Большое спасибо, — сказал он и поцеловал мне на прощание руку. — Прошу, заказывайте, что пожелаете. — И с этими словами дал знак официанту.

Когда началось следующее представление, нас угостили выпивкой за счет заведения, и у всех было чудесное настроение.

— Что вам такое вручили? — поинтересовался мистер Филипп.

Я показала ему огромную коробку конфет и также продемонстрировала сорок два доллара, что удалось выиграть на свои двадцать пять центов. Под красной лентой, украшавшей коробку, клейкой полоской был прикреплен конверт, где оказалась пятидесятидолларовая банкнота.

— Для снимков модели из Нью-Йорка перед автоматом патинко пятьдесят долларов слишком мало. Вам следует потребовать еще пятьдесят, — рассудил мистер Филипп.

Все рассмеялись.

Год спустя ночной клуб Beverly Hills, с которым у меня было связано столько воспоминаний, полностью сгорел. Иногда я спрашиваю себя, что стало с милым, обаятельным распорядителем клуба.

Брачная контора в Нью-Йорке

С некоторыми японцами и американцами, что часто наведывались в мой магазин, со временем у меня завязалась крепкая дружба.

Поскольку мою угловую лавку у кинотеатра Realty хорошо было видно (оттого она и получила прозвище «Аквариум с золотыми рыбками»), любопытство приводило туда многих людей, не только японцев.

Многие молодые банковские служащие, начинающие врачи и новоиспеченные адвокаты были нашими посетителями. По воскресным дням мы часто с удовольствием вместе обедали у меня дома.

В ту пору в Нью-Йорке было лишь три японских ресторана, очень дорогих, куда не могли пойти молодые люди. Поэтому я приглашала их на домашнюю стряпню, которая им очень нравилась.