Возвращение в столицу, подобное сошествию в ад

Это случилось весенним днем 1946 года. Я только что вернулась с приготовлений к свадьбе с большим количеством о-моти. Обычно их заворачивали в газету, но на этот раз их обернули двумя страницами старого журнала.

Когда я случайно разглаживала бумагу, мне в глаза бросилось имя «Кихару». Удивленная, я расправила лист. Там сообщалось о разговоре между иностранными журналистами, которые прибыли в Японию вместе с оккупационными войсками. Оказалось, что так подробно рассказывала обо мне корреспондентка Гвен из Детройта, с которой я до войны дружила.

«Японки очень откровенны. Они не выставляют напоказ свой ум и по сравнению с американками более сердечны. Что стало с моей подругой Кихару? Надеюсь, что она жива, и мне очень хотелось бы ее увидеть. Она, кажется, вышла замуж за дипломата, и у нее есть ребенок, но, возможно, она погибла при воздушном налете. Мысль о Кихару не дает мне покоя. Я с такой радостью заключила бы ее в свои объятия». Это могла быть только моя Гвен.

Здесь приводились мнения и других участников встречи журналистов. Но в каком журнале появилась сама статья, из этих двух страниц видно не было. Вторую страницу занимало уведомление какого-то банка. Под некоторыми сообщениями стояли лишь инициалы участников встречи.

Однако я была рада узнать, что Гвен находится в Токио и не только помнит обо мне, но даже проявляет беспокойство. Мне непременно захотелось поехать в Токио и увидеться с ней. Я также хотела обязательно выведать, жив ли еще мой муж, а то, несмотря на окончание войны, у меня не было никаких известий от его семьи в Осаке. Разумеется, у меня не было никаких известий и от властей. Поскольку мой официальный адрес значился в Осаке, я не могла здесь ничего узнать.

Первым делом я написала письмо госпоже Иида. Я собираюсь ехать в Токио, обращусь там в министерство иностранных дел и поинтересуюсь, где находится мой муж и жив ли он вообще. Продолжая так жить, не думая о завтрашнем дне, зарабатывая пропитание своей семье участием в свадьбах, я не могла рассчитывать на многое. Рано или поздно все кончится. Мне необходимо что-то придумать, иначе будет поздно… Поскольку с возвращением мужа царит полная неопределенность, нам придется вчетвером голодать, если я не буду больше работать.

Всеобщую нужду еще более обострила денежная реформа. Чтобы обуздать инфляцию, были заморожены счета со старыми йенами, и никто не мог снять более пятисот йен в месяц.

«Конечно, мы поможем тебе что-то разузнать о местонахождении твоего мужа. Токио сгорел дотла. Мы живем в доме, который едва ли лучше барака, но у нас есть комната, где ты могла бы переночевать. В любом случае приезжай как можно быстрее», — писала госпожа Иида в трогательном письме.

Вся Япония лежала в руинах, и каждому здесь пришлось хлебнуть лиха. Собственно говоря, никто не мог себе позволить заботиться еще о других, но Иида Миюки была, как всегда, добра… И втайне я решила ехать в Токио.

Конечно, было непросто идти на вокзал, покупать билет и затем, взяв его, сесть в поезд. Прежде всего я из полотенца смастерила торбу и наполнила ее белым рисом, ведь не подобало являться к кому-то, чтобы заночевать, без съестных припасов, как бы вас радушно ни принимали.

Я обвязала торбу вокруг бедер, расположив под ножками малыша, которого усадила на спину. Утром на рассвете воловья повозка довезла меня до вокзала Мисима. Когда мы наконец прибыли туда, перед вокзалом столпилась большая очередь. Она была такая длинная, что невольно подумалось: а удастся ли вообще купить в этот день билет.

Время от времени появлялись несколько человек, для которых очереди, похоже, не существовало. Они, как ни в чем не бывало, протискивались сквозь проход на перрон.

«Это несправедливо», — жаловались все, но ничего нельзя было поделать, ведь они принадлежали к «победителям». Хотя нас одолели американцы, это были вовсе не они. И позже мне доводилось встречать много таких людей, которые разыгрывали из себя победителей и грубо теснили других, прокладывая себе дорогу. Меня это очень удивляло, но все молчали. Если бы не ребенок у меня на спине, я бы подбежала к ним и пристыдила: «Что же вы делаете, мы стоим здесь уже полдня», — но если бы я оставила очередь, еще неизвестно, получила ли бы я вообще билет. Так что приходилось сдерживаться. Однако в очереди было много мужчин, которые ничего не предпринимали. «Они победители, так что тут ничего не поделаешь», — только ворчали они. И каждый раз повторялось то же самое.

Из-за долгого стояния малыш начал ныть, а я так проголодалась, что стала кружиться голова.

Хотя у меня было с собой два рисовых колобка, я не могла съесть их сразу, ибо не знала, сколь долго придется еще ждать. Рисовые колобки, которые мы все же понемногу уплетали, сидя на бетонном полу вокзала, были на удивление безвкусными.

Между тем перевалило за вторую половину дня, и, когда я наконец держала в руках билеты, на перрон с шумом устремилась толпа тяжело груженных рыночных торговцев. Я было попыталась сесть в поезд, но не сумела.

Я не могла даже пробиться к проходу на перрон. В поезде не было окон, они были заколочены. Торговцы сорвали доски и забрались вовнутрь через отверстия. Люди сидели и на крыше.

Даже если бы я проявила решимость, с ребенком на спине ничего не смогла бы сделать. Отчаянные торговки с огромными корзинами на плечах крепко держались за поручни, свешиваясь наружу. Но моим грузом был живой ребенок, и поэтому я ни за что не хотела рисковать. Когда я в отчаянии смотрела на прибывающие и отходящие поезда, ко мне обратился одетый в форму железнодорожный служащий:

— С ребенком на спине не стоит и пытаться. Вы оба погибнете, вас просто раздавят… Даже и не думайте, это слишком опасная затея.

— Мне непременно нужно в Токио, чтобы разузнать о своем муже, — сказала я, чуть не плача.

— Первый утренний поезд всегда не так набит. Садитесь завтра на поезд, что идет в 6.28 утр а. Вам придется стоять, но это все же лучше, чем этот адский поезд. Сейчас неблагоприятное время, поскольку едет много торговцев.

Он взял мой билет и поставил печать. Затем рассказал мне случай, когда одного человека раздавили бидоны с маслом рыночных торговцев.

— С ребенком на спине безопасней стоять в тамбуре, нежели в середине вагона. Можно развернуться. Конечно, когда дождь, там не очень приятно, — дружески посоветовал он.

Итак, я молилась, чтобы завтра поутру не было дождя. Вблизи вокзала, похоже, не найти было ночлега. Хотя было две рёкан, но я не знала, сколько стоит ночлег в гостинице вблизи вокзала. В прежние времена без риса нигде нельзя было переночевать. Рис, который был у меня, предназначался госпоже Иида. Но если я ничего не придумаю до темноты, мне придется возвращаться. Я опустила малыша, и мы, грустные, побрели домой. Было уже три часа пополудни. По пути мы съели остатки рисовых колобков и в одном хозяйственном магазине попросили воды.

В Мисима была очень чистая вода, такая чистая, что далее в сточных канавах можно было видеть дно. Но я была не на прогулке, чтобы любоваться окрестностями. Я никак не могла приспособиться к шагу ребенка, поэтому вновь взвалила его себе на спину. Постепенно дорога пошла в гору.

Лямки, державшие малыша, резали мне плечи. Поскольку я была изрядно измотана, мне все тяжелее становилось нести его и так хотелось сбросить этот груз.

Постепенно небо стало краснеть… Солнце зашло, и появилась луна. Словно на картине, красовались цветы репса и красного клевера. Несмотря на свою усталость, я ощущала неописуемо чудесный весенний аромат.

«Утром я еду в Токио», — думала я, поправляя на спине крепко спящего малыша, который становился все тяжелее. Я посмотрела на прозрачную луну и крикнула своему мужу, который, возможно, тоже где-то глядел на ту же луну: «Прошу тебя, возвращайся скорее».

Когда я наконец добралась домой, то без сил рухнула на землю. Я спрашивала себя, смогу ли завтра утром встать, но идти спать было еще нельзя, поскольку нужно было сделать приготовления к завтрашнему дню. К счастью, мы могли поехать на конной повозке, так как рано утром «амбарный дедушка» отправлялся по делам в Нумадзу. Тогда курево давали по талонам (в день четыре сигареты на человека). Поскольку эта норма касалась и женщин, а никто из нас не курил, то я всегда отдавала наши три нормы «амбарному дедушке». Теперь это пригодилось.

Я проспала всю дорогу до самого прибытия на вокзал в Мисима. Так приятно спать, когда тебя качает.

Накануне служащий железной дороги назвал мне время отправления поезда 6.28, но в то время поезда часто опаздывали на тридцать или сорок минут.

К счастью, этот поезд тоже пришел с опозданием, иначе мы бы на него не успели.

Хоть и не было такого столпотворения, как в прошлый раз, но почти никто не пользовался, как это положено, вагонными дверями. Кроме того, было также почти невозможно подняться наверх, так как люди свешивались наружу. Забирались и спускались через окна.

Сегодня такое невозможно себе представить. На крыше сидели люди, которые не могли протиснуться в набитые битком вагоны.

Не было времени думать о том, что с ними будет, когда поезд поедет через туннель. Одна и без груза я бы пролезла через окно, но со своим толстячком на спине сделать это было невозможно.

Однако если мне не удастся сесть в этот поезд, то было совершенно ясно, что я вообще не смогу уехать. Ведь на следующий поезд толкучка будет еще ужаснее. Мне во что бы то ни стало нужно уехать сейчас. Уже не было сил еще раз выстаивать очередь за билетом. Я решительно стала пробиваться к тамбуру.

— Поосторожней, а то еще свалишься вместе с малышом. — Дюжий мужчина лет пятидесяти крепко держал меня за лямки. Поезд постепенно набирал ход. Несколько раз я действительно чуть было не сорвалась, но мужчина не выпускал меня. Постепенно мне удалось взобраться по ступеням и устроиться так, чтобы я могла уже самостоятельно стоять.

Внутри вагона невозможно было пошевельнуться. Малышу у меня на спине хотелось писать. Разумеется, в каждом вагоне был туалет, но так как людей там набилось как сельдей в бочке, туда нельзя было добраться. Кроме того, мной владела одна мысль: как бы не упасть с тамбура. Поэтому мне даже в голову не пришло, что нужно отнести его в туалет.

Рыночные торговцы везли с собой огромные корзины и торбы. Их предводители время от времени подавали команды. Среди них было также много женщин, очень внушительных, выглядевших даже покрепче мужчин.

Хорошо, что я послушалась давешнего совета дежурного по вокзалу и осталась в тамбуре. Нам также повезло, что не было дождя и не дул промозглый ветер.

Мы, изрядно измотанные дорогой, добрались до вокзала Симбаси. Любезный мужчина осведомился, куда я направляюсь.

— В восточный район Накано, — ответила я.

— А мне нужно в район Синдзюку, так что мы могли бы поехать вместе.

Когда мы сошли с перрона вокзала Симбаси, нам открылось одно пепелище. Я растерялась, но тут заметила многочисленные наскоро сколоченные прилавки, теснящиеся рядом с вокзалом. Они были примерно полутора метров шириной и покрыты тростником, а те, что получше, имели стены из стружечных плит. Некоторые даже обзавелись пологом.

На прилавках продавали мучные колобки, сардины, лапшу, тушеный сладкий картофель, жареные потроха, сакэ, водку, пиво и сладкий бобовый суп. Сардины стоили шесть йен, а сладкий суп за десять йен отдавал горечью и имел привкус сахарина.

220

Тогда многие отведавшие сакэ или водки с метиловым спиртом слепли.

Перед прилавками было многолюдно, особо толпились вокруг лавок с припасами. Там же располагались прилавки, торгующие рабочими рукавицами, шерстяными одеялами, обувью и всякой иной утварью.

Люди заглатывали свои мучные клецки и лапшу почти со зверским выражением голода на лице. Эти голодные лица врезались мне в память, ведь в деревне подобных лиц не было. Конечно, и нам приходилось довольствоваться болотными улитками и ботвой батата, но таких изголодавшихся лиц там не было.

Мужчина сел со мной на скамейку, расположенную в наиболее удобном месте. Сзади располагался туалет в виде ямы с положенным сверху бревном. Когда я вернулась с этого шаткого сооружения, наш спутник принес рисовый суп, который дымился на столе. Миска стоила десять йен. Как было вкусно! Малыш оживился. Ведь в деревне было очень спокойно, он видел там одни и те же лица. Теперь же он с любопытством озирался вокруг.

Любезный мужчина рассказал, что он эвакуировался с семьей в Адзиро и его жена с двумя детьми все еще находилась там. Он один приехал в Токио, чтобы найди какую-нибудь работу на стройке.

Я рассказала, что моего мужа перевели работать в Бирму, и я не знаю, жив ли он еще, и поэтому хочу узнать у властей его местонахождение.

Мужчина еще два раза заказывал суп, и, когда платила я, он постоянно извинялся. Его явно смущало то, что приходится принимать угощение от человека моложе его.

В Синдзюку мы распрощались. Обменяться адресами не представлялось возможным, и я запомнила только, что его звали господин Исидзука.

Затем мы пешком отправились по направлению к Хигаси-Накано. Малыш даже пустился бегом по дороге. Он больше не хотел сидеть на спине и все время убегал от меня. Ничего не оставалось, как взять его за руку. Казалось, будто мы просто прогуливаемся.

На пепелище тут и там стояли бараки, если эти наскоро сколоченные лачуги можно было так назвать. Рядом цвели чудесные белые цветы, что делало открывающуюся взору картину еще печальней. Вблизи одной хижины с почерневшей металлической крышей и дверью из соломенной циновки лилась вода из крана. Стирающая рядом женщина крикнула нам:

— Что за прелестное дитя! Попейте-ка воды! — Она дала нам обоим попить из разбитой чашки. Какой вкусной может показаться обыкновенная вода!

Прошло достаточно много времени, пока мы добрались до Хигаси-Накано. Там тоже было сплошное пожарище. Я пыталась вспомнить, где раньше стоял дом Иида, и наконец отыскала его.

Оба супруга выбежали нам навстречу. Мы были счастливы видеть друг друга живыми и здоровыми, что тогда выпадало не всем.

Госпожа Иида, которая в последний раз была у нас дома на Гиндзе, когда пришла поздравить меня с рождением сына, поразилась тому, что малыш уже мог разговаривать.

Стоило ей произнести: «Какой ты стал большой», тот ответил: «Как-никак, я человек».

Раньше он постоянно вгонял меня в краску «Прекрасным Кусацу» и «Песней рудокопов», которой его научили ребята из союза молодежи, теперь же он неизменно говорил: «Как-никак, я человек». Когда я его стыдила за то, что он наделал в штаны, он тоже повторял: «Как-никак, я человек». И моей бабушке он говорил: «Как-никак, я человек». Он постоянно твердил эти слова, и я не могла ума приложить, кто его научил. Хотя он не умел еще правильно говорить, но эти слова всегда были у него наготове, стоило кому-то что-то сказать, и выходило очень неловко. Попытки трепать его за щеки и запирать в шкаф ни к чему не приводили. Ёити, маленький сынишка госпожи Иида, и ее дочь Томоко постоянно пытались заставить его сказать эти свои словечки (их это развлекало), но я, как мать, не находила в этом ничего веселого.

В сумерки я привязывала его к дереву на выгоревшем поле позади дома и брала с него слово никогда больше не говорить так. Когда это не помогло, я пригрозила ему, что оставлю привязанным здесь на пепелище, где никто не придет к нему на помощь. Только тогда, похоже, он испугался и больше не произносил этих слов.

На следующий день после нашего прибытия я отправилась в министерство иностранных дел. После того как меня четырежды направляли из одного кабинета в другой, я наконец добралась до нужного места.

Хотя я отослала несколько писем в разведывательную службу Ивакуро, но не знала, дошли ли они туда. За три года я не получила ни одной весточки. Я рассказала, что мне обязательно нужно работать, поскольку у меня на иждивении две женщины и ребенок. Что сталось с моим мужем? Жив ли он? Пропал ли без вести? Если бы я продолжала ждать и позже узнала бы, что он давно мертв, то чувствовала бы себя виноватой по отношению к ребенку. Поэтому я настоятельно просила узнать, жив ли он еще.

Ведавший этими делами служащий был бледный мужчина лет пятидесяти.

— На данный момент мы ничего не можем сообщить, но оставьте нам свой адрес, куда вы эвакуировались, и как только что-то прояснится, я извещу вас.

Я написала свой деревенский адрес и адрес госпожи Иида и еще раз настоятельно попросила как можно быстрее все разузнать. Раскланявшись и собираясь уже уходить, я вдруг услышала то, что меня сильно задело:

— Госпожа, когда вы будете поступать на работу, она должна быть достойной супруги представителя министерства иностранных дел. Мы должны заботиться о своей репутации.

— Вы говорите о работе, достойной супруги государственного служащего. Означает ли это, что министерство может дать мне соответствующую работу?

Тот негодующе ответил:

— Министерство не может заботиться о вещах, выходящих за рамки его компетенции.

— Что же это тогда за работа, которая достойна супруги государственного служащего? — вновь поинтересовалась я.

— Сегодня многие молодые люди, не отдавая себе в этом отчет, идут работать в рестораны, но такого рода деятельность подрывает авторитет министерства.

— Но ведь ясно, что я вскоре не смогу прокормить двух старых женщин, ребенка и себя. Министерство совершенно не помогает мне. Когда положение станет критическим, мне уже будет не до репутации вашего министерства. Для меня важнее не дать умереть с голоду своей семье, нежели думать о чести министерства.

Я откланялась и покинула здание. Очутившись на улице, я не смогла сдержать слез.

Если бы рядом был муж… пусть даже увечный, безрукий или безногий. Если бы он только вернулся, мы не были бы так беспомощны. В случае необходимости я даже мыла бы посуду в каком-нибудь захудалом ресторане или же присматривала бы за велосипедами перед какой-нибудь закусочной, лишь бы только прокормить семью.

Было нелепо в нынешнем положении вести речь о репутации министерства или чести его служащих. Тогда в Японии были молодые матери (у меня был только один ребенок, другие же имели троих или четверых детей), которые в это тяжелое послевоенное время хлебнули столько горя, что далее слез и тех не осталось.

Разбитая, вернулась я к супругам Иида, поведав им о «репутации министерства».

— Что ж такое получается, министерство иностранных дел ничего не желает делать, а вот о своей репутации печется, — злился господин Иида.

Если муж скоро не вернется, то встанет вопрос о жизни и смерти всех нас четверых. Поэтому я должна, находясь у Иида, обдумать, что же делать дальше. Первым делом я вспомнила о Гвен.

Супруги Иида любезно предложили мне остановиться у них. Я была им глубоко признательна, ведь я была для них совершенно чужим человеком.

На следующее утро я отправилась в службу печати на улице Маруноути, место встречи иностранных корреспондентов.

Сама улица была известна как «газетная аллея», и там собирались журналисты со всех стран. В приемной работала японка. Позже я узнала, что у нее было как нельзя подходящее ей прозвище «Крошка», ибо она была необычайно изящна. Несмотря на то, что в своих шароварах и с ребенком на спине я имела довольно жалкий вид, она приветливо ответила: «Гвен недавно ушла, но должна к двум часам вернуться. Вы можете подождать».

С облегчением я опустила малыша на землю, а эта милая молодая женщина принесла нам бутылку темного лимонада.

— Это американский освежающий напиток и называется кока-кола, — объяснила мне она. Моему сыну напиток страшно понравился, и он каждый день требовал кока-колу, но когда мы оказались опять в деревне, я уже не могла исполнить его желание.

Для моего сына все, что происходило в приемной, было крайне интересно. Он ведь ничего не видел, кроме нашего хлева с коровами. Кресло, диван, столы и роскошные букеты цветов, составленные на американский манер, приводили его в восторг.

Милая крошка Тайни спросила меня, знала ли я Гвен еще до войны.

— Тогда вам предстоит пережить печальное зрелище, — сказала она.

Еще перед войной Гвен, как политический обозреватель, на равных работала со своими коллегами-мужчинами в детройтской газете. Но вот пять лет назад она попала в автомобильную катастрофу и повредила себе лицо — важное достояние женщины, и, хотя ей была сделана пластическая операция, былую красоту не вернули. Но остались, к счастью, нетронутыми ее голубые глаза, и они такие же изумительные, как и прежде, поведала мне крошка Тайни.

Похоже, работы у крошки Тайни было не так уж много. Видно, она любила детей, так как с радостью возилась с моим сыном. Малыш, которому приходилось играть лишь с грубыми парнями из молодежного союза, был совершенно очарован красивыми накрашенными руками этой прелестной девушки и вкусом кока-колы, что дали ему попробовать.

Вскоре после двух открылась дверь, и вошла Гвен. Я сразу же узнала ее. Я подбежала к ней, обняла и заплакала.

— Кихару, Кихару, you are olivet — Она тотчас обняла меня и стала, успокаивая, гладить по спине.

Когда мы сквозь слезы смотрели друг на друга, я была несказанно благодарна тому, что мы еще живы. Левое веко Гвен от самой брови было перекошено, и на левой щеке еще виднелся шрам.

Лишь позже я узнала, что до случившейся с ней аварии она была заведующей политическим отделом своей газеты, что для женщины в то время было совершенно необычно. По отношению к мужчинам ей приходилось вести себя весьма вызывающе. Тем не менее она была знающим специалистом, и ей удавалось завоевывать авторитет и отстаивать свои собственные взгляды. После аварии она стала значительно более обходительной.

Я познакомилась с ней на одном званом ужине, мы вместе ходили за покупками и посещали театр. Она была такой расторопной и дельной во всем, что служила в то время мне образцом.

Когда мой сынишка неуклюже приблизился к ней, она высоко подняла его и поцеловала:

— Какой чудный малыш.

Чтобы кто-то с голубыми глазами брал его на руки и целовал, такого с ним еще никогда не было, однако, привыкший к мужской компании молодежного союза, он не кривлялся. Он засмеялся, и когда та спросила его: «Howyou are?»1 — он, подражая, повторил услышанное.

С этого дня я должна была работать в качестве переводчицы и секретарши Гвен. Однако вначале мне нужно было вернуться в деревню, чтобы оставить ребенка у моей матери.

В тот вечер меня в отделе печати пригласили на изысканный, чисто американский ужин. Мой сын, который впервые пробовал американскую еду, был в неописуемом восторге. Гвен толсто намазала белый хлеб маслом и посыпала сахаром.

— Когда я была маленькой, мне особенно это нравилось, — сказала она и передала ему лакомство. Весь ужин он просидел у нее на коленях.

— Такого чудного малыша я еще никогда не встречала, — говорила она и целовала его в лоб и щечки. Мой сынишка чувствовал себя отлично, сидя у нее на коленях, и все время смеялся. Поскольку Гвен привыкла видеть лица американских детей с очерченными чертами и более крупными носами, черноволосый японский малыш с курносым носом и мягкими чертами лица казался ей особенно милым.

Мне больше не нужно было ломать голову над нашим пропитанием. В тот вечер Гвен отвезла меня на джипе в Хигаси-Нагано к супругам Иида. Они радовались вместе со мной привалившему мне счастью.

Как будет благодарен Гвен мой муж, когда вернется! Ведь она практически спасла жизнь всем нам четверым.

На следующий день я горячо поблагодарила супругов Иида и отправилась в тамбуре поезда обратно в деревню. Я рассказала бабушке и маме о предложенной мне работе и вскоре уже была в Токио.

Американцы в «квартале цветов и ив»

Гвен пустила меня ночевать к себе в квартиру на улице Мамиана в районе Адзабу. В этом квартале жили американские журналисты крупнейших газет.

На большом диване в комнате рядом с ее спальней я впервые за долгое время хорошо спала. На этот раз моему крепкому сну не мешали ни две немощные старые женщины, ни ребенок, ни две коровы в стойле, ни блохи.

Каждое субботнее утро (иногда в пятницу вечером) я собирала различную снедь и ехала по ветке Токайдо в деревню. Гвен снабжала меня из своего пайка мылом сорта «Ивори» (тогда в Японии было лишь отдающее рыбой мыло, которое варили из китовой ворвани, и этот сорт мыла был настоящим предметом роскоши), молочным порошком, сладостями, иногда жареным цыпленком, ветчиной и прочим. Я перед ней в большом долгу. Еще я получала лосьон для кожи и губную помаду, то, чего прежде не приходилось видеть. Отправляясь в гарнизонный магазин, она никогда не забывала обо мне и постоянно что-то приносила оттуда. Моя мама и бабушка могли, наконец, тоже вздохнуть. Хотя они ничего и не говорили, но каждый день боялись, что когда-нибудь у нас не окажется даже крошки хлеба.

Если я буду хорошо работать, то Гвен в случае своего возвращения домой сможет порекомендовать меня своему преемнику или другим работникам прессы. Это подхлестывало меня.