I

      Приказы начальника экспедиции от номера 7 до номера 19. датированные 3 октября 1912 года , содержат распоряжения об организации зимовки. Механику – «потушить в топках огонь» и «уголь отнюдь не расходовать на нужды отопления», командиру «Фоки» «озаботиться выморозкой судна», врачу экспедиции, приняв обязанности заведующего продовольственной частью, «выработать порядок и порцию расхода, сообразуясь с тем, чтобы человек был здоров и крепок», географу Визе – заведующему гидро метеорологическим отделом – «озаботиться устройством гидро-метеоотанции II разряда с производством ежедневных наблюдений: в 7 ч. утра, в 1 ч. дня и в 9 ч. вечера…» Ходовые – четырехчасовые – вахты офицерского состава отменить за ненадобностью и вместо них ввести суточные дежурства. В 12 часов ночи все лампы гасить. Музыкальное время назначается от 2 часов дня до 10 часов вечера.
      Местоположение судна отмечено перед каждым приказом: «Бухта „Святого Фоки“». Новое географическое название родилось против желания путешественников, оно должно впредь означать пункт невольной стоянки корабля, место его пленения.
      Таков грустный итог первого плавания экспедиции: «Фока» вмерз во льды у новоземельского берега. Арктика опрокинула план Седова – корабль экспедиции в 1912 году Земли Франца-Иосифа не достиг.
      То, что экспедиция вышла в плавание так поздно – не 14(1) июля, как было определено по плану, и не 14(1) августа; как намечалось впоследствии, а только лишь 27-го, сыграло в ее судьбе роковую роль. Арктические моря не прощают таких промедлений.
      Уже в горле Белого моря «Фоку» начало трепать волнение. Дул встречный ветер с севера, и тяжело нагруженному «Фоке», с его слабой машиной и четырьмя узлами хода, приходилось трудно. Утром 30-го волнение достигло силы шторма – рулевого привязали к штурвалу. Ветер с севера толкал «Фоку» назад, в Белое мора Паруса были убраны, судно черпало правым бортом воду. В корпусе «Фоки» оказались щели – вода проникла в трюм и достигла угрожающего уровня – 42 дюймов. Она подбиралась к котлам и топке. Бочка с маслом разорвала концы, которыми ее привязали, и покатилась по палубам, потом стукнулась обо что-то и разбилась: масло потекло за борт.
      Этот шторм отнял у экспедиции три дня. Седов пытался пройти горло Белого моря ломаным курсом, но вскоре принужден был укрыть корабль под берегом, близ «Трех Островов». Далее «Фока» перешел к маяку Городецкому. Здесь исправили вышедшую из строя паровую помпу, возобновили конопатку в корпусе, откачали из трюма воду, а также восстановили запас машинного масла.
      Затем – переход к Новой Земле, сравнительно благополучный, при спокойном море и благоприятном ветре. Недалеко от Гусиного берега вновь наткнулись на встречный ветер штормовой силы. «Фока» скрипел, кряхтел и в конце концов повернул по ветру – на юг, искать убежища в каком-нибудь заливе. Нельзя было тратить уголь и время на борьбу с противным ветром. Приют нашел «Фока» в Белушьей губе, узкой, хорошо защищенной от ветра и волн. И завтра, когда погода стихла, корабль опять вышел в свой рейс. Распустив все паруса, бежал он прямо на север, работал и машиной и снастью – нагонял упущенное. «Фока» плыл вдоль новоземельского берега – низменного в начале, а потом все более гористого; остроконечные вершины сторожили Землю у самой воды, они были похожи на недвижимый строй воинов, одетых в ледяные латы и шишаки.
      Но уже перед заходом солнца появились грозные предзнаменования. Новоземельский хребет был освещен в лоб солнечными лучами: каждая расщелина казалась нарисованной старательным и наивным художником – четко, резко, без пропусков. И тени лежали необыкновенные на горных склонах – густые, ровные, будто бы вырезанные из коленкора.
      – Видите? – спросил Седов штурмана.
      Тот молчал – моряки понимают друг друга без слов.
      Они спустились с мостика. Вскоре боцман вызвал команду из кубрика наверх. Собачьи клетки и бочки с солониной, шлюпки и строительный лес – все, что нес на себе «Фока», закрепляли, задраивали, сцепляли.
      На юте собрались члены экспедиции. Смотрели в бинокли, любовались берегом.
      Начальник сказал:
      – Вот эти куски ваты на верхушке горы, видите, – они стоят недвижимо, разодранные какой-то силой в клочья. Они как будто застыли на перевале. Их принесло с той стороны, с востока, с Карского моря. Там – буря. Скоро она будет здесь…
      Через месяц в письме к жене Георгий Яковлевич рассказал об этом шторме, который не погубил «Фоку» вместе со всей экспедицией только благодаря мужеству и дерзости начальника.
      «Это был шторм жестокий, даже больше – страшный, – писал Седов. – Находились мы в 15 милях от берега, к нему приблизиться не могли, так как ветер дул встречный, а наша машина против сильного ветра не выгребает. Таким образом нас мало-помалу отбрасывало все дальше и дальше от берега в открытое море, где волна делалась все больше и больше… Накрыла темная ночь, что делать? Мысли мои работали со страшной быстротой. Команда наполовину укачалась, и мне пришлось это учитывать. Судно дает большую течь, часть воды попадает в трюм через палубу, и все это стоит, как привидение, перед моими глазами. Сначала хотел было пуститься по ветру к Шпицбергену, но потом, подумав, решил бороться со штормом, чтобы пробиться к берегу. Поставили все паруса и легли в лавировку. „Фоку“ буквально всего покрывало водой, не было рубца сухого. Я, весь мокрый, на мостике. Холод адский, снег бьет в лицо. Но я тверд и решил не сдаваться, пока не прибьюсь к берегу. „Фока“ геройски себя вел. Как он чудно борется с волной! Если бы он был более крепкий, то лучшего судна едва ли нужно было пожелать. Лежит на боку и черпает правым бортом воду. Нос весь зарывается в волны. Брызги без конца летят через мостик. Паруса сильно натянуты. Снасти и рангоут трещат, писк, визг и собачий лай (от холода, они вое мокрые). Все это делает обстановку адской, хаотической. Вокруг море кипит прямо-таки белой пеной. Боремся, но вот удар-другой волны, и шлюпка судовая летит за борт и пропадает в пучине морской. Через час срывает другую шлюпку и разбивает о борт судна. Но здесь мы сами прикончили с ней, скорей обрубили фален и пустили ее в море, чтобы она борт не рассадила корабля. Веруша, вероятно, ты не поверишь, мне стало в эту минуту жутко, но я не потерял присутствия духа и продолжал с бешенством орать на команду, отдавая приказания. Но вот новая беда – разорвало парус бизань, надо его спускать. Сколько было муки и опасности, меня в жар бросило. Спустился я на минуту в каюту, посмотрел на твой портрет и сильно, сильно подумал о тебе. Хотел, чтобы ты вспомнила меня в эту минуту…
 
       На мостике „Святого Фоки“ в Баренцевом море Слева направо: Седов, штурман Сахаров. Павлов, капитан Захаров, Кушаков, Пинегин, Визе.
 
      …Я снова на мостике и снова, как безумный, кричу на команду и приказываю. Ты можешь себе представить? Ветер дул 10 баллов, и мы шли под всеми парусами в бейдевинд без рифов, моряки этому прямотаки не поверят, а на самом деле это было так. Случилось это потому, что, во-первых, с моей командой совершенно не было возможности взять эти рифы, а во-вторых, их и не было у парусов. Это показывает, насколько все исправно у Дикина. Снасти одна за другой лопались, и это приводило судно всякий раз к опасности. Дикина мало суду предать, его надо четвертовать за такое злоумышленное к нам отношение…
      Делаем поворот, самое страшное в море во время шторма. Крик, гвалт, шум, треск – светопреставление! Сильно жарко! Слава богу, поворот удался, идем другим галсом, наискосок к берегу. Ход быстрый, но одно страшно: боюсь, как бы судно окончательно не закрыло водой, тем более, что из трюма нельзя откачивать во время шторма воду, она там все скопляется и скопляется, а судно от этого все ниже и ниже садится.
      Лопнул стаксель-шкот, новая беда! Привожу судно к ветру, заводим новый шкот, идем дальше. Все идет как будто нормальным путем, но нам каждая сажень этого пути стоила жизни. Сколько ужаса, сколько нравственных страданий за людей, наконец, сколько физических страданий…
      …Помолился богу, вспомнил тебя, моя родная, прикинул счисления пути, и пустился в темную ночь прямо к берегу под всеми парусами!.. В результате, все благополучно: в 2 часа ночи полным ходом прошли в 1? милях камни у Сухого носа, которые удалось разглядеть, так как на них белая пена горой стояла. В это время у меня душа в пятки улетела – ты знаешь, что такое налететь на камни в шторм? Один удар, и нас не стало бы.
      Начал уменьшать паруса и ход, несколько отвернул в сторону и по лоту, с самой тщательной осторожностью, подошли на расстояние одной мили к берегу, на десятисаженную глубину. Берег увидели, волна меньше, судно уже не заливает, хотя ветер рвет с такой же силой. Привожу быстро к ветру. Отдать якорь! Эта команда так легко сорвалась у меня с языка, как будто я вошел в царство небесное…»
 
       НОВАЯ ЗЕМЛЯ
       ЗАПАДНЫЙ СЕВЕРНЫЙ И СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ БЕРЕГ
       ОТ ПОЛУОСТРОВА ПАНКРАТЬЕВА ДО МЫСА ВИССИНГЕР-ГОФТ
       ОТЧЕТНАЯ КАРТА МАРШРУТНОЙ С'ЕМКИ ПРОИЗВЕДЕННОЙ СТАРШ. ЛЕЙТЕН. СЕДОВЫМ В 1913 ГОДУ СТАРЫЙ БЕРЕГ НАНЕСЕН ПУНКТИРОМ
 
 
 
 
       С'емка велась компасом. Расстояния измерялись шагами. Карта ориентирована по истинному меридиану. Высоты гор и мысов показаны в футах. Горизонтали гор вычерчены глазомерно.
 
      Шторм этот в другом описании, сделанном в дневнике доктора Кушакова выглядит еще страшней. Клетку с собаками оторвало волной, и она носилась по палубе со своими обезумевшими обитателями. Среди гула, треска, собачьего воя раздался вдруг отчаянный стон механика:
      – Господи, что будем делать! Машина не работает, мы идем назад! Вода в трюме прибывает!.. Погибнем!
      Почти всех укачало, лежали на койках. Несколько матросов с бледными лицами едва передвигались по палубе.
      Кушаков лежал в каюте, в которой все было разбросано и разбито. Вбежал матрос:
      – Мы идем на камни! Сейчас нас разобьет!..
      Кушаков приподнялся, чтобы заглянуть в иллюминатор, но в это мгновение необычайной силы удар потряс судно. Кушаков упал… Показалось – конец. Лежал в забытье. И через час снова прибежал матрос:
      – Мы спаслись! Стоим в бухте, на якоре!

II

      «Фоке» необходимо было возобновить запас воды. Он зашел в губу Крестовую, где еще только два года назад Седов делал промеры и определения. Первая остановка у креста – астрономического пункта, поставленного Седовым в 1910 году. Здесь он сверил хронометры – было опасение, что их растрясло во время шторма.
      Ольгинский поселок – последний населенный пункт на пути «Фоки». Можно было оставить письма и официальные донесения в комитет экспедиции и по начальству – в управление гидрографии. Пароход «Ольга», который два раза в год посещал Новую Землю, вскоре должен был прибыть. А самое главное – здесь, в Ольгинеком поселке, можно было высадить тех людей из команды, которые оказались бесполезны на «Фоке». Таких было пятеро. Это боцман, три матроса и повар – все люди, нанятые в Архангельске перед самым отплытием.
      Им дали провизии на двадцать дней, и Седов сам свез их в шлюпке на берег.
      Рапорт начальнику Гидрографического управления, оставленный в губе Крестовой, свидетельствует, что Седов в это время еще надеялся достичь Земли Франца-Иосифа в текущем году. «Наливаюсь водой и иду дальше на север к восточному берегу Земли Франца-Иосифа и, в случае не встречу здесь льдов, пройду в Теплиц-бай, где базировался Абруццкий; в крайнем случае высажусь где-либо в другом месте, в зависимости от состояния льдов», пишет он в рапорте. И далее – о своих планах: «К полюсу направлюсь на 60 собаках с двумя рабочими и географом Визе. Около 1 марта 1913 года экспедицию поручу командиру судна Захарову».
      В конце рапорта – самое существенное: «Просил комитет на будущий год прислать пароход навестить нас и привезти уголь, а также трех человек для метеорологической станции, которых мы оставим после себя на Земле Франца-Иосифа, чтобы не прерывать наблюдений…»
      «Фоке» не повезло в Крестовой губе. Судно село на мель. Это задержало экспедицию по крайней мере на сутки. На берег губы завезли стальной трос и закрепили его в камнях. Потом дали машине полный ход, стали выбирать трос лебедкой. Это окончилось небольшой аварией – трос лопнул, а судно осталось на мели недвижимо. Седов принял новое решение: отклепать якорь, завести его с кормы. Спустили баркас, подвесили к нему семидесятипудовый якорь. Баркас склонился под тяжестью на одну сторону, едва не зачерпывая бортом воду. Матросы и с ними Седов навалились тяжестью собственного тела на противоположный борт, и баркас постепенно передвинулся на 50 сажен за корму… Тяжелая и рискованная работа!
      Только 12 сентября, на рассвете, снявшись с якоря и подняв все паруса, «Фока» направился к выходу из Крестовой губы. И уже через день вахтенный усмотрел впереди прямо по курсу массы плавающего льда. Издалека море казалось покрытым почти гладкой и сплошной белой корой. Но это были разрозненные ледяные поля, частая сеть перемещающихся плоских островов, омываемых широкими проливами изменчивой формы. А поблизости от берега совершали свои одиночные плавания высокие айсберга – голубые, крутобокие скалы, отломившиеся от ледников, которые на северном острове Новой Земли спускаются прямо в море, где и обрываются отвесной стеной льда.
       Матросы в кубрике «Святого Фоки».
 
      Начинался штурм ледяного барьера, поиски прохода на Землю Франца-Иосифа. Эта борьба продолжалась более двух недель, она потребовала от Седова напряжения всех умственных и физических сил, потому что в дни плавания выяснилось, что в составе экипажа и экспедиции нет никого, с кем мог бы Седов разделить трудности командования «Фокой». Выяснилось, что капитан Захаров не умеет вести судно среди льдов. Оказалось, что штурман Сахаров – алкоголик; еще в том письме, которое Седов оставил для жены на Городецком маяке, было сказано о Сахарове: «Штурман – неважный, как-то уже успел стащить спирт, напиться и пырнуть ножом матроса…» Боцмана пришлось списать в Крестовой губе из-за болезненной привязанности к наркотикам. Что же до экспедиционного состава, то это были не моряки, навигации они не обучались. Географ Визе и геолог Павлов на море попали впервые. Пинегин, художник, хотя и бывал на Севере, но самостоятельно вести судно не мог. Наконец, доктор Кушаков: этот ни моря, ни Севера не нюхал, постоянно укачивался, а помимо всего был весьма антипатичен. О нем в письме сказано было довольно резко: «Надоел ой мне своей разнузданностью, хвастливостью и вообще фамильярностью…»
      «Фока» свернул на запад от Новой Земли. Он шел некоторое время вдоль границы ледяных полей. По свидетельству мореплавателей, путь среди льдов на Землю Франца-Иосифа легче найти на западе.
      После ночи движения вдоль кромки льда пришлось изменить курс. Граница льдов заворачивала все более к югу. «Фока» взял курс на север. Он шел под парусами и довольно легко разрезал хрупкую кору молодого льда. Но с каждой милей крепость и толщина ледяных полей увеличивались. Нужно было лавировать, отыскивая удобные протоки и полыньи. Иногда «Фока» брал препятствие силой – тяжестью корпуса и разгоном машины. Седов то подымался в бочку, которая была укреплена на грот-мачте, то карабкался на ванты – сверху видней, куда ведет полынья и нет ли впереди больших пространств чистой воды. В трудные минуты он сам брался за штурвал. Встречались льдины, которые удавалось пробить лишь несколькими последовательными ударами. Тогда «Фока» пятился назад – на самом малом ходу, чтобы не повредить винт при столкновении с какой-нибудь шальной льдиной, – брал разгон и несся вперед, наваливаясь на лед всей тяжестью своего носа. Он входил в лед, как клин, вдавливался в сопротивляющуюся массу на несколько десятков футов, машина его работала полным ходом, корпус дрожал и поскрипывал. Постепенно движение вперед замедлялось, и, наконец, корабль бессильно замирал среди наторошенных обломков… Тогда начиналось все сызнова. Седов командовал: «Малый, назад!» – и «Фока» отходил. Еще удар – и новые несколько десятков футов во льду.
      Старик «Фока» здесь только и обнаружил свою удаль. Он великолепно слушался руля и вьюном вертелся по извилистым протокам, а когда надо было, исправно долбил лед своим тяжелым дубовым корпусом.
      Но с каждым Днем и часом и эта работа становилась все более трудной для «Фоки». Однажды он натолкнулся на такие льды, которые навряд ли пробило бы судно и втрое более сильное. Север был закрыт плотными льдами, в которых не видно было ни одной «водушки», как говорят полярники. И небо на горизонте сплошь было «ледяное» – белесого, отраженного цвета ледяных полей.
      Теперь приходилось расплачиваться за вынужденное опоздание с отплытием из Архангельска. Седов знал, что никогда еще ни одна экспедиция не достигала Земли Франца-Иосифа в такое позднее время года. Джексон совершил свой рейс в начале августа, Уэльман – в конце июля, Абруццкий – в середине июля. Выходя из Архангельска 27 августа, Седов рассчитывал все же на удачу своего предприятия при одном условии – при благоприятной ледовой обстановке. Но в двенадцатом году зима пришла необычайно рано.
      У него еще была надежда. Он видел несколько дней назад большую полынью вдоль берега Новой Земли. Может быть, она еще не исчезла. Кто знает, не ведет ли она к чистой воде? Если не на Землю Франца-Иосифа он попадет в этом году, то хотя бы заберется так далеко на север, как только можно.
      Ночью, при тихой погоде. «Фока» вошел в Архангельскую губу и бросил якорь у берега. Наутро корабль экспедиции двинулся снова на север, на этот раз по чистой воде, лавируя между многочисленными островами. Пришлось пользоваться узким и малоисследованным фарватером. Другого же пути не было – все к западу от берега было заполнено льдом. В районе островов Панкратьева «Фока» счастливо избежал опасности. Обозначенный на карте ближайший к берегу остров оказался полуостровом: «Фока» ткнулся было между островом и Новой Землей, но нашел не пролив, а перешеек.
      Близилась ночь, и Седов поставил «Фоку» на якорь. В темноте плыть по этому фарватеру было слишком опасно.
      – Спать, – сказал Седов, медленно сходя по трапу с мостика.
      Он очень устал за последние дни. Для отдыха ему оставались только те часы, когда «Фока» почему-либо не мог двигаться, – когда его зажимало во льдах или нужно было дожидаться попутного ветра. Осунувшийся, с рыжеватой щетиной на щеках, Седов по двадцать часов нес вахту. Голосом, охрипшим на ветре, подавал он откуда-нибудь с мачты свои команды рулевому: «Право руля!» – «Так держи!» – или же, когда надо было долбить лед, часами терпеливо перекликался с машинным отделением, руководя отступлениями и атаками «Святого Фоки». При солнечном свете, когда тени резко вырисовывались на голубой поверхности льда и рядом с «Фокой» скользил по ледяным полям другой корабль, с таким же вогнутым форштевнем, с двумя мачтами, одной трубой и надстройкой на корме, – в эти часы на льдинах всегда можно было различить – среди вант или на мостике – силуэт начальника; иногда тень была так хороша, что виден был даже козырек его форменной фуражки, надетой слегка набок и наполовину закрывающей высокий крутой лоб.
      Седов спускался по трапу, и в эту минуту кто-то выкрикнул магическое слово:
      – Медведи!
      Куда исчезла усталость! Все забыто – и желание спать, и мрачные мысли, все, кроме одного – плана охоты, который был выработан в нескольких шумных и горячих беседах за столом кают-компании. Это уже третья встреча с могучим жителем льдов, – надо надеяться, что она будет более удачной для охотников, чем две другие. Первый медведь был огромный зверь, разглядывавший «Фоку» с верхушки высокого тороса с каким-то величественным равнодушием. В него палили из нескольких ружей прямо с борта корабля, но у стрелков от возбуждения дрожали руки, и только после продолжительной канонады медведь свалился. Седов первый спрыгнул на лед и побежал к зверю безоружный, с одной веревкой. Потом были неприятные минуты, когда медведь вдруг ожил… Словом, первая охота была безрезультатной: медведь ушел с несколькими пулями под шкурой.