– Кто? - Миронов начал возбужденно вышагивать по кабинету. - Кто там стоял? Может, ключ ко всей операции именно здесь!
      – Не совсем ключ, - Николай Федорович открыл сейф, вынул папку с делом. - Но в какой-то степени это важно. Вот сообщение Лабковского, которое я оформил рапортом. Он рассказал, что наблюдал за Бородаевым и Володиным именно с этого места: угол Новослободской и Лесной. - Николай Федорович внимательно посмотрел на сотрудников: - Вывод?
      – Бородаев видел Лабковского, - пожал плечами Геннадий. - Ну и что?
      – А как Бородаев вел себя потом? Как ни в чем не бывало! Еще вывод!
      – Может быть, он хотел, чтобы Лабковский видел его действия? - неуверенно сказал Смирнов.
      – Именно! - обрадовался Николай Федорович. - Хотел! И очень! А почему? А потому, что был уверен: Лабковский сообщит обо всем этом куда надо. Нам!
      – Зачем же им это нужно? - удивленно спросил Смирнов.
      – Ответить на этот вопрос - значит вплотную подойти к решению задачи. Ясно одно: Лабковского они раскусили и ведут какую-то игру. Как быть?
      – Сделаем вид, что ни о чем не догадываемся, - сказал Миронов. - Они должны думать, что их хитрость удалась. Мы же попытаемся разгадать смысл этого хода. И кроме того, считая себя, как говорится, на коне, они скорее ошибутся. При успехе самоконтроль ослабевает.
      – Решили, - согласился Николай Федорович. - Лабковский - отводной маневр. Они должны верить, что наша ставка на него - серьезна. Теперь прошу подумать о настоящей кандидатуре. Нам нужен в их группе свой человек, тот, на кого мы по-настоящему сможем рассчитывать.
 

***

 
      Иванов встретился с Бородаевым и Пашутиным обычным способом - в машине.
      – За мной шел хвост, - сообщил Пашутин. - "Волга" МОС - тринадцать двадцать один.
      – А сейчас? - Иванов с тревогой посмотрел в зеркало заднего вида.
      – Что вы, начальник, - усмехнулся Пашутин. - Разве я позволю. Чисто.
      – Володин - так себе, - сказал Бородаев. - Слабак. Из нынешних хиповых мальчиков. Хотят, стервецы, сладко жить, вкусно есть и пить. А рук марать не желают. Лично я против него. Он может нас продать в самый ответственный момент.
      – Ладно, - раздраженно сказал Иванов. - Руководит "Санько", а наше с вами дело исполнять приказы точно и в срок. Ты, Пашутин, в армии служил?
      – Я на фронте был. Я ведь впервые сразу после войны сел по недоразумению. Иду по путям, а там какие-то фраера соль с платформы тянут. Ну, меня стрелки охраны цап! Я говорю: не виноват я! Они мне карманы вывернули, а у меня там пыль соляная. А я накануне пачку соли с толкучки принес. За ботинки выменял. Ну и дали мне на всю катушку.
      – Что Лабковский? - спросил Иванов. - Контачит с Петровкой, тридцать восемь?
      – Вроде нет, - ответил Бородаев. - На Петровку не ходил, но с каким-то дедом на Советской площади встретился, разговаривал. Деду сто лет в обед, он не оттуда, это факт. А возле Бутырки Лабковский меня видел, я все сделал, как вы велели.
      – Значит, еще донесет, коли пока не донес. - Теперь так: ты, Пашутин, свою биографию, которую мне сейчас рассказал, запомни. Повторишь ее в милиции. Понял?
      – Понял. Только страшно мне.
      – Ничего страшного. - Иванов снова посмотрел в зеркало - сзади было чисто. - Теперь особенно модно участие народа в охране общественного порядка. Они рады будут. Работай всамделишно, не дай бог - лопухнешься на чем-нибудь. Понял? При первой же возможности начинай!
      На заводе Миронов представился сотрудником министерства. Накануне дирекцию по просьбе Николая Федоровича известили о прибытии сотрудника министерства. В особой кладовой дежурила Зина.
      – Я бы хотел осмотреть сейф, - сказал Миронов.
      – Пожалуйста, - кивнул заместитель директора. - Зина, впустите нас.
      Прошли за решетчатую перегородку. Миронов увидел сейф - стальную дверь в стене с кодовым замком и поворотным рычагом.
      – Откройте, - попросил Миронов.
      – Вам придется выйти, - сказала Зина.
      "Красивая девушка… - отметил про себя Миронов. - Тот самый случай, когда не говорят "на вкус, на цвет". Такие нравятся всем. Лицо открытое и очень милое. Глаза большие, только взгляд слишком пристальный. Цену себе знает. Ишь ты: "вам придется выйти". Своих парней наверняка держит в струне…"
      – Почему? - наивно спросил Миронов.
      – А это вы должны знать лучше меня, - без улыбки заметила Зина. - Шифр. Его знаю только я и специальный человек из министерства.
      – Да, да. Извините. Мы отвернемся.
      – Выйдите.
      – Ну, хорошо. - Миронов посмотрел на заместителя директора. Тот развел руками.
      Вышли. Двое рабочих везли на тележке по коридору алюминиевый контейнер. Миронов проводил его взглядом.
      – Что это?
      – Готовые приборы, - объяснил заместитель. - Везут в ОТК. Два раза за смену.
      – Понятно, - Миронов посмотрел на часы. Было ровно два.
      – Можно! - крикнула Зина.
      Когда вернулись в кладовую, сейф был открыт. Миронов увидел плотные, тщательно опечатанные пачки.
      – Золото?
      – Пятьдесят килограммов, - сказал заместитель. - Через три дня пустим в работу. Зина будет выдавать по мере надобности.
      – Не опасно держать в сейфе столько золота сразу? Может быть, целесообразнее доставлять его небольшими партиями?
      – Ерунда, - махнул рукой заместитель. - Коллектив у нас проверенный, всех знаем наперечет. А сейф этот вскрыть нельзя - шифр имеет шестьдесят миллионов комбинаций, угадать невозможно. Замок магнитный, новейшей системы. И, самое главное, Зина сюда вообще никого не пускает, кроме меня, начальника цеха и экспедитора.
      – Кто он?
      – Виктор Володин. Он не вызывает у нас сомнений.
      – А у вас? - вдруг спросил Миронов и посмотрел на Зину. - Вы тоже с ним работаете. Может быть, дружите. Как ваше мнение о нем?
      – Обыкновенный парень, - она пожала плечами. - Нормальный.
      – А его знакомые, круг интересов? - допытывался Миронов. - Вы, вероятно, в одной комсомольской организации?
      – Об этом вам лучше с Эльдаром Эсадзе поговорить, - сказала Зина. - Он наш секретарь, он вам все скажет.
      "О ссоре ни слова. Ну это, допустим, понятно, - отметил про себя Миронов. - А о том, что дружит с ним, почему промолчала?"
      – Спасибо, - Миронов и заместитель вышли в коридор.
      – А где вы держите платину? - поинтересовался Миронов.
      – У нас чистой платины нет. Полуфабрикат. Точнее, технический порошок. Чтобы его превратить в слиток или в лист, нужен целый завод.
      – Тем не менее замки в хранилище надежные? - улыбнулся Миронов.
      – Не магнитные, конечно, но вполне надежные. Кстати, познакомьтесь, пожалуйста.
      К ним подошел красивый парень с щегольскими, аккуратно подстриженными усиками. На нем был модный костюм и тщательно выглаженный белый халат нараспашку.
      – Эсадзе, - представился он. - Вы из министерства?
      – Я знакомлюсь с системой охраны и выдачи драгметаллов. Сейчас у вас хранится очень крупная партия золота.
      – Заказ СЭВ, - сказал Эсадзе. - Коллектив гордится оказанным доверием. Я уверен, что мы это доверие оправдаем.
      "Заученно говорит, - подумал Миронов. - Фразы круглые, готовые, из газеты. Привык давать интервью, заметно оброс жирком".
      – Конечно, - кивнул Миронов. - У вас в платиновой кладовой все в порядке?
      – Все, - удивленно протянул Эсадзе. - А что?
      – Ваше мнение об Ананьевой и Володине? Они, кажется, комсомольцы?
      – Ананьева - грамотная, интеллектуальная девушка. - Эсадзе заметно покраснел. - Активная комсомолка. Будем ее выдвигать. - Он посмотрел на заместителя и продолжал уже жестче, с едва ощутимой неприязнью: - А Володин… Вы его джинсы видели?
      – Нет.
      – Экстра-класс, - насмешливо улыбнулся Эсадзе. - Сто рублей пара. Продают дамы в туалете, это, знаете, в подвале, Столешников, пять.
      – Так… Но, вероятно, он сам не мог там купить?
      – Вот и я говорю: какие связи надо иметь… - притворно вздохнул Эсадзе.
      "Неприязнь к Володину так и прет, - отметил Миронов. - Почему? Влюблен в Зину? Или искренне презирает тех, кто якшается со спекулянтами? Подумаем… А все же факт сам по себе имеет определенное значение. Володин связан с ценностями. Если учитывать случай с джинсами, кристальной честностью не блещет. Это уже попахивает. А вот насчет нападения на Володина в момент перевозки золота - все оказалось чистым вымыслом. Никто не напал. Значит, будут действовать иначе. Как?"
      …Миронов выехал из ворот завода и сразу же увидел Пашутина. Тот стоял на краю тротуара и умоляюще махал рукой.
      – Что вам? - Миронов притормозил.
      – Поговорить надо. - Пашутин опасливо оглянулся. - Быстрей решай, начальник, не могу я здесь маячить.
      – Садись. - Через мгновение "Волга" влилась в поток автомобилей. - Что случилось?
      – Я за вами по всему заводу ходил. Вы из нашего министерства, так я понял? По охране ценностей?
      – Допустим, - помедлив, ответил Миронов. - Неплохо вы за мной ходили. Я не заметил.
      – Опыт, - вздохнул Пашутин. - Война, то-сё, пятое-десятое… Не о том речь, товарищ начальник. Пашутин моя фамилия. Работаю в третьем цехе, на разных, как говорится, работах. Образования особого нет. - Он виновато улыбнулся. - А почему к вам? Боязно в милицию. Судимый я. Думаю, пойду, а они знаете какие? Судимому веры нет. Я, товарищ начальник, вам все изложу, а уж вы, если надобность будет, сами решите.
      – Слушаю вас, - Миронов свернул на тихую улочку, поехал медленнее.
      – Значит, так, - Пашутин вздохнул, словно собирался с силами. - Месяца два назад, я точно не вспомню, уж извините, шофер Бородаев сдружился с экспедитором Володиным. Ну, выпивали, само собой, шмотки он Володину кое-какие доставал, а попутно Володин и выболтал, что, мол, золотишко на завод другой раз по пять-шесть кило привозит, ну и вроде бы в шутку заявляет: в особой, мол, кладовой Зинка Ананьева командует, а я с ней - "шуры-муры", и поэтому чего я захочу, то она и сделает. В общем, дал понять: есть шанс.
      – И что же Бородаев?
      – О-о-о, - протянул Пашутин с уважением. - Этот - битый-перебитый. Сидел сколько раз - не сосчитать. Да, видать, умело скрыл, раз его на завод взяли. А может, и фамилию переменил, не знаю. Я вот ни от кого ничего не скрывал. Где надо, обо мне всё знают. В общем, взял Бородаев Володина за зебры. Как? Не знаю, а взял. Договорились они к этому золоту подобраться через Зинку. Ну и меня соблазнили.
      – Чем?
      – Шутите? - обиделся Пашутин. - Доллары или там фунты - в помойку летят. Одно золото в цене повышается.
      – А сбыть кому?
      – Он знает кому, намекал.
      – Ладно, - Миронов притормозил, в упор посмотрел на Пашутина. - Почему вы решили об этом рассказать?
      – Так перспективы нету, - вздохнул Пашутин. - Золото они могут и не взять. Зинка - орех крепкий. На фиг мне тогда их контора. А и возьмут - так в первую очередь мою голову милиции подставят, отдадут на расправу, а сами смоются. Я Бородаева понял.
      – Запишите мой телефон, - сказал Миронов. - Если что, звоните. Понадобитесь - я вас найду. Всего доброго, Спасибо.
      – Не на чем. Мой гражданский долг.
      Николай Федорович прошелся по кабинету, сел к столу. С утра болела спина. Нина утверждала, что это самый настоящий радикулит. Николай Федорович незаметно потер поясницу, сказал, обращаясь к Миронову:
      – Факт примечательный. Как ты считаешь, Пашутин на самом деле принимает тебя за работника министерства?
      – Думаю, да. Во всяком случае, мне так показалось.
      – Что он рассказал о "Санько"?
      – Ничего. - Миронов удивленно посмотрел на Николая Федоровича. - В самом деле, а почему не рассказал? Странно…
      – Судя по сообщению Лабковского, - вступил в разговор Геннадий, - Пашутин знает о "Санько". Если он искренне хочет помочь нам, непонятно, почему промолчал.
      – Забыл? - Смирнов посмотрел на Николая Федоровича. - Товарищ генерал, я считаю, факт очень серьезный.
      – Пытаются нам подставить своего человека, сбить со следа? - улыбнулся Николай Федорович. - Я и сам так подумал. Но здесь с кондачка решать нельзя. Допустим, Пашутин хочет искренне помочь. Оттолкнуть его в этом случае - значит совершить непростительную ошибку. Возможно, тот человек из их среды, о котором мы все, так сказать, мечтаем, сам плывет нам в руки.
      – Именно сам плывет, - повторил Смирнов. - Это и вызывает сомнение.
      – Я поработаю с ним, - сказал Миронов.
      – Добро, - Николай Федорович встал, сморщился от боли в пояснице. - Сидите. Я буду ходить. - Он усмехнулся: - Старость - не радость. Нужно решить еще вот какой вопрос. Есть мнение, - он улыбнулся. - Фраза-то какая дурацкая. Безликая. Придумана, чтобы поменьше ответственности на горб нагружать. Так вот. Некоторые товарищи из министерства так считают: удвоить, утроить охрану завода, сдать вовремя заказ, а там можно и с преступниками повозиться. Как вы считаете, Миронов?
      – Неверная позиция. Удобная, безопасная, но неверная. А если преступники исчезнут? На чем мы их сможем разоблачить потом? Всплывут в другом месте, сколько бед наделают. Операцию нужно довести до конца именно теперь.
      – Я - за, - сказал Геннадий. - Главная надежда преступной группы - Зина и Володин, как я понял. Что нужно? Разобщить их с Бородаевым.
      – Согласен, - сказал Миронов. - Если, конечно, все так, как рисует Пашутин. А если нет?
      – Вот и я думаю. - Николай Федорович прижался спиной к дубовой панели, боль поутихла. - Как он тебе сказал? Перспективы нет?
      – Именно так.
      – Вообще нет перспективы или по этому делу?
      – По этому делу. Я хорошо понял. Он говорил совершенно конкретно, вот эти самые слова: "Если, - говорит, - Зинка не поддастся, зачем мне рисковать зря? А если и выйдет что - меня первого продадут…"
      – Меня жизнь чему научила? - сказал Николай Федорович задумчиво. - Если преступник приходит, что называется, с открытой душой, если он разочаровался в прелестях блатной жизни, решил с нею порвать и честно хочет оказать органам посильную помощь - это один разговор… Такому человеку, как правило, нужно верить. А Пашутин… Все же не тактический ли это ход, Миронов? Будь начеку… - Николай Федорович помолчал, потом закончил: - Принимаем план боевой, активный. Мы ведь с вами оперативные работники. Наше дело - действовать, а не у моря погоды ждать. Так я и доложу заместителю министра. Нас поддержат, я в этом уверен.
      Ссора с Зиной окончательно выбила Витьку из колеи. Было обидно и горько. Он и раньше чувствовал, что не в силах противостоять ее чрезмерно самостоятельному характеру, а теперь и совсем скис. "Какая самоуверенная, - думал Витька. - Ну и хорошо, что мы разошлись. Правильно говорит Борода: баба - первый предатель…" - Витька вышел из автобуса. На краю тротуара, под деревом, стояла Зина.
      – Здравствуй, - она виновато потупила глаза.
      – А-а… - протянул Витька. - Ну и что же потребовалось видной производственнице нашего передового предприятия от жалкой, ничтожной личности?
      – Не болтай, - Зина взяла его за руку. - Ты ведь и сам понимаешь: твой приятель Бородаев - просто скотина. Отойди от него, Витя. Мы ведь друзья?
      Витька вырвал руку:
      – Зайдем ко мне?
      – Зачем? Поздно уже…
      – Значит, не веришь другу Вите? - насмешливо прищурился Витька.
      – С чего ты взял? - Она покраснела. - Просто есть правила приличия.
      – Мать дома. Блинов напекла, ждет. Я ей с работы звонил. Пойдем?
      – Пойдем, - Зина снова схватила Виктора за руку, потащила за собой.
      – Тебе не девчонкой быть, - на бегу крикнул Витька. - Тебе по твоему характеру - ротой командовать. Устаю я от твоих командирских замашек.
      Она остановилась, сжала губы:
      – А я - от твоих! Ну, какой ты мужчина? Пререкаешься с дамой, мельчишь, говоришь, как капризная барышня! Я уйду!
      – Ладно, - сдался Витька. - Я не буду. Дама.
      …В комнате, над диваном, Зина увидела фотографию белой собаки.
      – Ах, какая прелесть. Кто это?
      – Пух, - сказал Витька. - Трагическая собака.
      – Почему трагическая?
      – Расскажу. Только не при матери. Переживает.
      В комнату вошла мать, принесла дымящиеся блины, села напротив сына, внимательно и печально вглядываясь в его лицо. Витька начал было жевать, но тут же положил вилку:
      – Мам… Я не могу, когда ты так смотришь. В горло не лезет.
      – Ешьте, Зина. Я пойду, чай поставлю.
      Зина тоже положила вилку.
      – Витя, зачем ты вещи у спекулянтов покупаешь? Узнают - тебя выгонят. Ты же чистым, безупречным должен быть.
      – Как ты, что ли? - отпарировал Витька.
      – Ну, при чем здесь я? О тебе знаешь что говорят на заводе? Дурачок приблатненный!
      – Придумала?
      – Нет… - Зина покачала головой.
      – А мне плевать! - Витька бешено уставился на Зину. - Кто это говорит? Тот, кто сначала статейки из газеты вслух читает, а потом тащит все, что плохо лежит? Демагоги и фарисеи - вот кто это говорит! Из зависти.
      – Чему завидовать? - вздохнула Зина.
      – Тому, как я выгляжу, а они - вахлаки вахлаками. Все на одно лицо, как дети из приюта! Я независимый человек, а они все в рот начальству смотрят. А я начальство терпеть, между прочим, не могу!
      – Глупо это, Витя. По-детски. Бросаешься на всех. Так ничего не докажешь. И начальство не стоит под одну гребенку стричь. Начальники тоже разные бывают.
      – А я и не стригу. - Витька снял со стены фотографию собаки. - Мать вызывают в ЖЭК, говорят: "Ваша собака лает". Мать отвечает: "Она же не умеет иначе, она - собака". А они ей: "Жильцам покоя нет. Жильцы нервные. У нас, мол, на первом месте - люди. А собак старые барыни держали до революции".
      – Ну, идиоты это сказали. - Зина пыталась успокоить Витьку.
      – Идиоты? - Витька вскочил. - У этих идиотов - права! Власть! Говорят, чтоб в двадцать четыре часа собаки не было. Отдали мы Пуха. Мать все время плачет, а фотографию снимать не велит…
      – Эх, Витька-Витька, - Зина подошла к нему, придвинула стул. - Давай прямо сейчас поедем и привезем Пуха назад.
      – Нету Пуха, - хмуро сказал Витька.
      – Как это нету?
      – Нету, и все, - обозлился Витька. - Неделю целую мы пытались его пристроить - никто не берет. В газете один знаменитый фельетонист статью против собак написал. Наш сосед после этого свою кошку с восьмого этажа сбросил. От них, говорит, одна зараза. Я Пуха в ветеринарку отвез…
      Зина долго смотрела на Витьку и молчала. Вошла мать.
      – Случилось что-нибудь? - тревожно спросила она.
      – Зачем вы так? - Зина положила фотографию на стол. - Гадко… это.
      – Не нужно, Зиночка, - остановила ее мать. - Осуждать всегда легко. А меня участковый предупредил: "Еще раз жильцы пожалуются, я вам на работу письмо напишу…" Что оставалось делать?
      – Не знаю. Но я бы не отдала.
      – А я знала, что будет, если мы не отдадим. - Мать горько улыбнулась. - Пришло бы письмо на работу. Разве хватило бы у меня нервов? А конец все равно один. Общественность есть общественность. Ее не переспоришь.
      – Я пойду. - Зина остановилась на пороге. - Вы об уродстве каком-то говорите. Все у вас, как в кривом зеркале!
      – Я ведь не обобщаю, - тихо сказала мать. - Просто нам не повезло, вот и все.
      Зина вышла из подъезда Витькиного дома и нос к носу столкнулась с Эсадзе. Эльдар был одет подчеркнуто элегантно.
      – Караулишь? - зло спросила Зина.
      – Почему? - примирительно улыбнулся Эсадзе. - Просто жду.
      – По-моему, я тебя не просила. - Зина с трудом взяла себя в руки.
      – Зачем просить? - удивился он. - Я, как человек и как твой секретарь, кстати, - он поднял палец, - обязан заботиться о тебе.
      – Спасибо, - Зина подняла глаза вверх: было темно, но все же ей показалось, что за Витькиным окном мелькнуло чье-то лицо. - А теперь - тебе направо, мне - налево.
      – Подожди, - он удержал ее. - Зачем к нему ходишь? Его давно гнать пора - с работы, отовсюду! Фарцовщик он!
      – Ты мне мораль читаешь как секретарь комсомольской организации или как отвергнутый… ухажер?
      – Глупо. - Эсадзе побелел от обиды. - Я тебя предостеречь хочу как твой друг. Им милиция интересуется. Сегодня я на работу иду - встречается участковый. - Эсадзе улыбнулся. - Я во-он в том доме живу… Приходи в гости.
      – И что он? Участковый?
      Эсадзе оглянулся, увидел зеленый огонек такси:
      – Алё, шеф! - крикнул он. Распахнул дверцу: - Садись, Зина. Ты ведь на другом конце города живешь. Позволь, я провожу тебя. По дороге все расскажу…
      Зина заколебалась. Но желание узнать, что же именно сообщил Эсадзе участковый, пересилило.
      – Хорошо. Только я сяду сзади, а ты рядом с шофером.
      – Как скажешь, - помрачнел Эсадзе.
      Такси уехало. Следом за ним двинулся "Москвич"-фургон…
      Витька уже ложился спать, когда позвонил Бородаев.
      – Витя, - сказал он и замолчал. В трубке слышалось только прерывистое дыхание. - Витя, - повторил он. - Я тебя предупреждал. Ты помолчи, ничего не говори. Час назад ухожу с завода - Эсадзе маячит… Отутюженный… Прыщ.
      – Видел, - хмуро сказал Витька. - Зина с ним в такси уехала. От меня вышла и… Чего тебе? Я спать хочу.
      – Нет, правда, - вздохнул Бородаев. - Обидно мне. За друга.
      – Ну и будь здоров. - Витька хотел было повесить трубку, но отчаянный крик Бородаева остановил его.
      – Витя! - завопил тот. - Я из автомата звоню! Я их в окошечко вижу. Сквозь стекло! Не чужой ты мне, и больно мне за твою поломанную жизнь! Садись в такси и пулей сюда! Он надругается, а мы молчать будем? Жми!
      – Денег ни копья, - заколебался Витька. - Да и что мы ему сделаем? Руки коротки.
      – Не скажи, Витя, - с тоской произнес Бородаев. - Не скажи. Я тебе друг или как?
      Витька заглянул в комнату матери. Мать спала. Он лихорадочно оделся и выскочил на улицу…
      …Бородаев ждал около будки телефона-автомата.
      – Она тебя с потрохами продала, - Бородаев вздохнул: - Эх, Витька-Витька… Поживешь с мое - поймешь: баба есть баба. Она только на одно способна…
      Витька шагнул вперед и замер. В глазах потемнело от ненависти и отчаяния. Зина сидела на скамейке рядом с Эсадзе и о чем-то разговаривала.
      – Можно, конечно, поближе подойти, - сказал Бородаев. - Хочешь?
      – Незачем, - Витька сжал кулаки. - И так ясно.
      Эсадзе снял пиджак и набросил его на плечи Зины.
      – Ишь, талант, - хмыкнул Бородаев.
      – Что решим? - Бородаев тронул Витьку за плечо.
      – Убью, - Витька побелел, шагнул вперед, но Бородаев удержал его за руку:
      – Э-э, брат, так не пойдет. Ты ему в глаз, а он завтра дирекции пожалуется, тебя и выгонят. Да еще так, что никуда больше не поступишь!
      – Плевать, - Витька рвался из рук Бородаева, хрипел: - Не прощу. Я ее… Она мне… Как же это, Бородаев…
      Эсадзе и Зина встали, медленно двинулись к дому.
      – Пошла, - с сожалением сказал Бородаев. - Да-а-а. Зачем ей ты? Ей с усиками надо. Темперамент опять же.
      Витька присел, увернулся от рук Бородаева и бросился на него. Бородаев подставил ногу. Витька грохнулся, разбил нос.
      – Эх, сынок, - как ни в чем не бывало продолжал Бородаев. - Людишки. Ты к ним с добром, они к тебе - с ядом. Ты вот сейчас лучшего друга убить хотел. А за что? За правду! Кому мстишь, Витя? Раскинь мозгами: он с ней сейчас любовь изучает, а ты где?
      Витька снова бросился на Бородаева, но и на этот раз Бородаев увернулся.
      – Вот что, парень, - сказал он хмуро. - Шутки в сторону, давай о деле…
      – Давай, - машинально повторил Витька.
      – Конечно, можно по-простому, по-деревенски. Скажем, он от нее сейчас выйдет, а мы его - раз! И под колеса! Ничего?
      – Пусти за руль, - Витька закусил губу. - Я сам…
      – Значит, можешь его убить? - с интересом спросил Бородаев.
      – Да не лезь ты мне в нутро! - закричал Витька. - Можешь - не можешь. Не пойму я, что тебе-то надо? Темнишь, гад!
      – Чего темнить? Помоги мне, а я помогу тебе, вот и вся темнота.
      – Чем это ты мне поможешь? - усмехнулся Витька.
      – Грязную работу за тебя сделаю. Кокну этого Эсадзе и весь сказ. Раз ты такой из себя Ромео - будет тебе Зинка. Куда ей деваться? А ты мне за это в одном деле поможешь. Ну, как?
      Витька повернулся и молча пошел прочь. Бородаев посмотрел ему в спину и сплюнул:
      – Кусок навоза ты, а не человек. Ну и пропадай, как падла. - Бородаев прыгнул на сиденье своего фургона, включил зажигание. Взревел мотор, автомобиль скрылся за поворотом улицы.
      Витька долго стоял у подъезда Зины. Чего он ждал? На этот вопрос ответа не было. Просто стоял и ждал неизвестно чего. Стоял, потому что не было сил идти.
      Из подъезда вышел Эсадзе, закурил. Огляделся, плотнее запахнул плащ и, насвистывая, зашагал по тротуару. Витька подумал мгновение и двинулся следом за ним. Приближалась полночь, фонари светили вполнакала, прохожих почти не было. Впереди, у столба, мелькнула ярко освещенная табличка стоянки такси и несколько зеленых огоньков. В ожидании пассажиров шоферы сгрудились у передней машины и коротали время в разговорах. До Витьки донеслись голоса, смех, Эсадзе ускорил шаг. Витька опустил руку в карман, нащупал рукоятку складного ножа. Это был подарок Зины, и Витька горько и обреченно подумал о том, что все складывается словно нарочно, по чьей-то злой воле. "Судьба у меня такая, вот что", - тихо сказал он и начал догонять Эсадзе. Тот шел, по-прежнему насвистывая, и ничего не слышал. На ходу раскрыв нож, Витька в несколько прыжков настиг соперника и ударил.
      – А-а-а-а, - на одной нескончаемо высокой ноте закричал Эсадзе, и его крик эхом отлетел от черных домов и повторился где-то вдали, замирая…
      Витька повернулся, побежал. Он слышал позади возбужденные голоса таксистов, трель свистка, вероятно, это звал на помощь милицию кто-то из них. Страх прибавил сил. Витька свернул в один переулок, потом во второй и остановился только тогда, когда увидел перед собой знакомый дом.
      Он поднялся на третий этаж, позвонил. Дверь открылась. Бородаев, зевая, прикрыл ладонью рот:
      – Поспать бы дал, милый. Что стряслось?
      – Я… на все согласен, Борода. Убивать его… больше не надо. Я… сам… - Витька протянул Бородаеву нож. - Уже все.
      Бородаев с интересом осмотрел лезвие и вернул нож Витьке.
      – Ну сам, так сам… Входи.
      Дело о нанесении Эльдару Эсадзе "менее тяжких" телесных повреждений не попало в МУР. Оно не попало туда потому, что Эсадзе, когда к нему в институт Склифасовского приехал дежурный следователь, показал, что на него напал неизвестный с целью ограбления и после удара ножом забрал из кармана 45 рублей. Следователь записал показания Эсадзе и весь материал направил в районное следственное управление, по месту совершения преступления.
      Эсадзе совершил ошибку, граничащую с преступлением. Но, во-первых, он не видел того, кто ударил его ножом. Просто, очнувшись и узнав, что содержимое карманов цело, Эсадзе сопоставил некоторые факты последних дней и пришел к выводу, что ударил его не кто иной, как Витька Володин. И сделал это, конечно же, из-за Зины, из ревности. "Выследил нашу встречу, - соображал Эсадзе. - Дождался, пока я от нее уйду, и… Эх, дурак, дурак. Знал бы, о чем мы с ней говорили, знал бы, как она по нему, сволочи такой, сохнет, - разве ударил бы меня? А я-то… Нет, чтобы отвлечь ее от подонка. Нет, чтобы заставить обратить на себя внимание. Нюни распустил, разжалобился, даже этому… гнусу посочувствовал. А он меня отблагодарил". Если бы речь шла только о Володине, Эльдар не задумался бы ни на секунду. "Сажать таких надо без всякой пощады!" - скрежетал он зубами. Но арест Володина неминуемо повлек бы за собой не только допрос Зины, но и раскрыл бы ее отношения с Володиным, опозорил бы ее, по мнению Эсадзе, раз и навсегда. Этого Эльдар допустить не мог. Он любил Зину. Любил давно и безнадежно - с того самого первого дня, когда она, поступив на завод, пришла к нему в комитет становиться на учет. "Один пострадаю, - решил Эсадзе. - Потом, когда все кончится, расскажу. Пусть сама сравнит, кто он и кто я".
      И оперативная группа Кондратьева осталась без сведений. Без тех сведений, которые разом могли все поставить на место. Правда, Смирнов доложил Николаю Федоровичу о ранении Эсадзе. Но проверка материала подтвердила: случайное ограбление.
      Два дня спустя Бородаев сказал Витьке:
      – Ну, счастлив твой бог, парень. Узнал тебя Эсадзе или не узнал, видно, решил молчать.
      – Не видел он меня, - беспечно махнул рукой Витька. События того вечера отошли в прошлое и казались всего лишь неприятным сном.
      Бородаев внимательно посмотрел, усмехнулся:
      – Ему догадаться, что это ты, - раз плюнуть. Он из-за Зины молчит. Любит он ее, понял?
      Витька нахмурился:
      – Давай по делу. Борода. Об этом - все!
      – Готовься, - снова усмехнулся Бородаев. - Скоро дам тебе сигнал.
 

***

 
      Иванов вышел из кабинета, тщательно запер дверь. В руке он держал газетный сверток. По внутреннему коридору он перешел из административного корпуса в заводской и вышел точно к дверям специальной кладовой. Посмотрел на часы - было ровно два. И почти сразу же, буквально через несколько секунд, из-за поворота двое рабочих выкатили тележку, на которой стоял алюминиевый контейнер с готовой продукцией. Сквозь решетку Иванов увидел Зину. Она находилась около открытого сейфа и выдавала работнику 2-го цеха тоненькие пачки с золотой фольгой.
      Иванов прошел по коридору и остановился на повороте. Здесь были двери, которые вели на одну из внутренних лестниц. Эта лестница соединяла несколько подсобных цехов, расположенных на разных этажах корпуса. Иванов вышел на площадку. В углу матово поблескивал ствол шахты мусоропровода - почти такого же, что и в обычных жилых домах, только пошире. Этот мусоропровод предназначался для эвакуации бумажных отбросов из картонажного цеха. Изредка девушки-работницы вывозили на площадку тележки с мусором и, натянув огромные брезентовые рукавицы, сбрасывали его в шахту. Некоторое время Иванов наблюдал за ними, потом подошел к мусоропроводу и швырнул в него свой пакет.
      Вечером после работы Зина догнала Витьку неподалеку от проходной.