Эх, буржуи-паразиты,
Вам уже недолго ждать.
Все керенские побиты,
Вас мы будем добивать!
 
      Голос у краснорожего был пронзительный и ввинчивался в уши, как звук гвоздя, которым царапают стекло.
      Матросики окружили генерала с семейством: женой в черном кружевном платке и сыном-гимназистом. Генерал был в шинели без погон, на околыше фуражки чернел овал от кокарды.
      – Давай, Степа! - крикнул кто-то, и краснорожий пустился вприсядку вокруг генеральской жены:
 
Вот этот рыжий господин
С мамзелью в церкве венчаны.
Да только я хожу один,
Ну как мине без женщины?
 
      Генерал хотел было оттолкнуть гармониста, но матросы удержали его за руки.
 
Офицеры-генералы,
Мамок ваших и дышло!
Нынче мы справляем балы,
А ваше время - вышло!
 
      – Вот так-то, ваше превосходительство, - осклабился матрос, шутовски вытягиваясь перед генералом во фрунт.
      Генерал схватил жену и сына за руки, бросился бежать.
      Веселая компания захохотала и удалилась, обнявшись.
      Над площадью долго еще звенели переливы гармошки.
      Коля зазевался и наступил на ногу мордастому мужчине с саквояжем, на затылке незнакомца каким-то чудом держался котелок.
      – О-ох, - простонал мордастый, отталкивая Колю, ощерился, процедил: - Парчушник…
      Коля увидел разом помертвевшее лицо Арсения, развел руками, сказал смущенно мордастому:
      – Извиняйте. Ненароком мы…
      Мордастый ударил Колю под дых: раз, второй, третий…
      Коля не ожидал этого и защититься не успел. Он опустился на асфальт и только хватал ртом воздух.
      Толпа брызнула в стороны.
      – Убивают! - завопила бабка с узлом.
      Мордастый пнул Колю ногой и сказал:
      – Я бы тебя, фраер, на месте пришил, да у меня вон к нему, - он кивнул на Арсения, - дело есть… - Он шагнул в сторону и исчез - растворился в толпе.
      Арсений, икая от страха и растерянности, поклонился ему в спину, дернул Колю за рукав:
      – Вставай, рвем когти!
      – Чего? - не понял Коля, с трудом поднимаясь и отряхивая одежду.
      – А то, что слинять нам надо! - нервно сказал Арсений.
      Он задумчиво посмотрел на Колю, словно заново его оценивая:
      – Если что - поможешь мне?
      – Само собой… - сказал Коля и добавил зло: - Убью я этого змея. Вот только пусть мне попадется еще раз!
      – Нельзя, - сказал Арсений. - Сеня Милый это…
      – Да хоть кто! - Коля обозлился окончательно. - Убью, и весь сказ!
      – Пахан он. За ним знаешь сколько людей? Они нас на краю земли найдут! Иди за мной и молчи!
      Они направились к трамвайной остановке. Арсений шел и думал, что Колю теперь бросать нельзя - силен парень, в случае чего защитит, хотя бы на первый раз. Дело-то ведь не в том, что Коля Сеню Милого обидел. Дело и том, что был за Арсением должок, и давно хотел Сеня этот должок получить, а Арсений по жадности и глупости уклонялся от расчета, да, кажется, доуклонялся.
      А Коля думал, что, конечно же, нельзя бросать благодетеля в беде, а страна его, уркагания, должно быть, дрянь, если живут в ней такие вот Сени Милые и всех преследуют и грабят, да еще и отомстить могут.
      Коля шагал следом за Арсением и даже не догадывался, что потом, спустя много-много лет, вспомнит эту свою первую встречу с уголовным миром и свои мысли вспомнит, и поймет, что именно в этот день и час вступил он с этим миром в долгую, изнурительную, опаснейшую борьбу, борьбу не на жизнь, а на смерть.
      Подошел трамвай - красный, звенящий, с искрами над дугой, но Коля не удивился и воспринял это чудо как вещь саму собой разумеющуюся. Люди, сбивая друг друга с ног, хлынули к дверям вагонов, но Коля всех растолкал и не только успел втащить Арсения на площадку, но и сам забрался, спихнув на мостовую какого-то мешочника. Тот перевернулся и, грозя вслед уходящему трамваю кулаком, что-то кричал, должно быть, ругался.
      Арсений одобрительно посмотрел на Колю:
      – Так и делай. Не ты людишек - так они тебя.
      И вдруг схватил Колю за руку, просипел срывающимся голосом:
      – Там… На задней… Ох, мать честная!
      Коля оглянулся: на задней площадке стояли два громилы - в шоферских картузах, в тельняшках под рваными пальто.
      – Нам кранты, - одними губами проговорил Арсений.
      – Что делать? - спросил Коля.
      – На, - Арсений сунул Коле финку. - Если полезут - бей. Не мы их - так они нас… закон известный.
      – Чего им надо? - хрипло спросил Коля, вздрагивая ог прикосновения к металлу: финки он еще ни разу в жизни в руках не держал.
      – Должок за мной есть, - дернул уголком рта Арсений.
      – Отдайте, - посоветовал Коля.
      – Нечем, - глухо отозвался Арсений. - Да и поздно. За расчетом пришли. Поставят на правило, а там, глядишь, и амба будет.
      Бандиты начали проталкиваться к передней площадке.
      Арсений схватил Колю за руку и поволок за собой. Пассажиры ругались.
      Человек лет сорока в рабочей одежде - длинный, нескладный, с вислыми усами и большими, добрыми глазами встретил испуганный Колин взгляд и улыбнулся, словно хотел подбодрить. Коля улыбнулся в ответ, и вдруг по трамваю пронесся всеобщий вздох: богато одетая женщина, которая стояла в проходе, держа в руках туго набитую сумку, начала сползать на пол. По спине ее расплывалось багровое пятно. Пассажиры хлынули в стороны, женщина упала. Один из бандитов подхватил ее сумку и тронул за плечо вагоновожатого.
      – Стой!
      Трамвай замер, словно налетел на невидимую стенку. Наверное, вожатый уже привык к подобным происшествиям и хорошо знал, с кем имеет дело.
      – Сволочь, - в спину бандиту сказал вислоусый.
      Бандит обернулся, тронул финкой подбородок вислоусого:
      – Гуляй, папаша, не нарывайся.
      Оба бандита спрыгнули с подножки. Коля подумал, что опасность миновала, и страхи Арсения, по всей вероятности, были напрасны, но первый бандит поманил Арсения пальцем:
      – Чинуша! Слезай, черт паршивый. И фраера захвати.
      Арсений обреченно взглянул на Колю и послушно шагнул к выходу. Коля - следом. Пассажиры жалостливо смотрели им вслед.
      – Не ходи, парень, - тихо сказал вислоусый. - Убьют.
      Коля потерянно взглянул на него и спрыгнул с подножки вслед за Арсением.
      – Пошел! - крикнул бандит вагоновожатому.
      Тот медлил. Второй бандит обнажил финку и угрожающе двинулся к подножке трамвая.
      – Да что это такое, граждане! - вдруг крикнул вислоусый. - Людей убивают, а мы смотрим! Вон женщину убили! Парнишку сейчас порешат! Что же мы, не люди совсем?
      Он бросился к выходу. Пассажиры заволновались, послышались сочувственные выкрики. Несколько мужчин, а следом за ними и женщины выскочили из трамвая и молча налетели на бандитов. Вислоусый оттолкнул Колю и, отбив удар финки, свалил одного.
      Выскочил вагоновожатый с тяжелым медным рычагом в руках, кинулся в свалку. Бандитов били жестоко, насмерть.
      – Уходим, пока целы… - с лица Чинуши-Арсения градом катился пот.
      Коля медлил. Подошел следующий трамвай. В свалку ринулись четверо в кожаных куртках, с винтовками. На рукавах у них алели матерчатые повязки с буквами "ГРО". Через минуту толпа раздалась, образовав круг. В центре его остались бандиты и вислоусый.
      Из трамвая вынесли убитую женщину.
      – Вот ее сумка, - сказал вислоусый и протянул сумку убитой гвардейцу революционной охраны. Тот внимательно осмотрел сумку, спросил:
      – Кто видел?
      – Я, - сказал вислоусый.
      – И я, - неожиданно выпалил Коля.
      Арсений дернул его за рукав, но было поздно.
      Гвардеец заметил жест Арсения, спросил подозрительно:
      – Вы что, товарищ? Зачем останавливаете свидетеля?
      – Вы, Арсений Александрович, тоже видали, - с обидой сказал Коля. - Чего тут скрывать? Вы же этим людям деньги должны были, сами сказали.
      – Титоренко, покарауль, - приказал старший.
      Второй гвардеец схватил Арсения за рукав.
      – Благодетеля предал! - заорал Арсений. - А что тебе поп… отец Серафим завещал - забыл, гад? А что я тебе говорил - забыл? Тебя всюду найдут! Конец тебе! Отжил ты!
      – Чего это я предал? - смутился Коля. - Говорите и не думаете.
      – Не тушуйся, парень, - подбодрил Колю вислоусый. - Бушмакин моя фамилия. Ты все правильно сделал. Честному человеку с ворьем не по пути, это запомни.
      Между тем гвардейцы отвели обоих задержанных к стене. Скорее это была не стена, а каменный забор-перегородка, соединявшая два дома.
      – Граждане! - спросил старший. - Бандиты уличены в убийстве и грабеже! Взяты с поличным! Кто хочет сказать слово в их защиту? Есть такие? Говорите, мы гарантируем безопасность!
      Толпа молчала.
      – Готовьсь! - протяжно крикнул старший.
      Клацнули затворы.
      Гвардейцы вскинули винтовки.
      – Именем революции! Пли!
      Сухо треснул залп. Бандиты вдавились в стену и рухнули.
      – К ноге! - негромко скомандовал старший. - За мной - шагом марш.
      Свернули на Морскую. Шли не торопясь - старший впереди, за ним конвойные вели Чинушу-Арсения, последними шагали Коля и Бушмакин.
      Чинуша шел нервно - дергался, оглядывался, истерично улыбался. Коля вдруг поймал его отчаянный взгляд и даже зажмурился. Бушмакин заметил это, спросил:
      – Он тебе кто?
      – Не знаю, - нехотя отозвался Коля. - Так… А что ему теперь будет?
      – Не знаю, - в тон Коле сказал Бушмакин и жестко добавил: - Что заслужил - то и будет.
      Подошли к особняку с портиком и колоннами.
      На тяжелых дверях с позеленевшими медными ручками торчал наспех прибитый кусок фанеры с надписью: "Комитет революционной охраны".
      – Заходи, - старший распахнул дверь.
      В огромном зале, уставленном старинной мебелью - белой, с золотом, в стиле Людовика XVI, за колченогим столом сидел человек в кожаной куртке, сплошь, до глаз заросший черной окладистой бородой.
      – Товарищ, Сергеев, - доложил старший. - С поличным задержаны двое из шайки Сени Милого. Убили и ограбили женщину. Свидетели подтвердили. Бандиты расстреляны на месте. Этого, - он кивнул на Чинушу, - объявил нам вот этот парень, - старший подтолкнул к столу Колю.
      – Документы имеются? - спросил Сергеев.
      – Не-е… - Коля покачал головой. - Из деревни мы… Псковские. Грель - деревня наша.
      – А у вас? - спросил Сергеев у Чинуши.
      Тот вытащил трясущимися руками паспорт, протянул Сергееву.
      – Так… - Сергеев прочитал первую страницу и недобро прищурился. - А у нас к вам счет, Арсений Александрович!
      – Какой счет? - взвизгнул Чинуша. - Я давно чист! Полиция не имеет ко мне никаких претензий!
      Сергеев тяжело на него посмотрел:
      – То, что вам царская полиция могла предъявить, об этом говорить не будем. Это - прошлое. У вас была возможность подвести под ним черту, вы не захотели. Уже при Советской власти, тридцатого октября вы ограбили гражданина Аникушина. Второго ноября ограбили и убили гражданку Незнамову. Труп вы сбросили в канал… У нас есть доказательства.
      – Плевать мне на ваши доказательства! - фальцетом выкрикнул Чинуша. - Немедленно выпустите меня отсюда!
      – Увести! - приказал Сергеев.
      Конвойный тронул Чинушу за рукав:
      – Пойдем…
      – Куда? Зачем? Нет!!! - Чинуша бросился к дверям, но его схватили под руки и повели.
      – А-а-а-а!!! - закричал Чинуша. - Мразь! Свиньи! Быдло вонючее! Убивать! Убивать вас! Всех! До одного! На фонари взбесившихся Хамов! За ноги!
      Громыхнула дверь.
      – Что ему будет? - с трудом спросил Коля.
      – Расстрел, - спокойно ответил Сергеев.
      Потрясенный Коля молча смотрел на Сергеева.
      – А ты как думал? - строго спросил Сергеев. - Ты думал - разговоры с ними разговаривать? А вы кто такой? - обратился он к Бушмакину.
      – С патронного я, - Бушмакин протянул Сергееву паспорт. - Токарь.
      – Партиец?
      – Так точно, - улыбнулся Бушмакин. - С тысяча девятьсот двенадцатого.
      – А я - с тысяча девятьсот второго, - в свою очередь улыбнулся Сергеев. - Спасибо, что помог.
      – Чего там, - Бушмакин махнул рукой. - Дело общее.
      Где-то внизу, в подвале, глухо ударил винтовочный залп - словно детская хлопушка выстрелила.
      Все поняв, Коля испуганно прижался к Бушмакину.
      – Ну, парень. Что будем с тобой делать? - спросил Сергеев. - Может быть, вернешься назад, в свою деревню?
      – Не-е… - Коля замотал головой. - Дом наш сгорел. И отец с матерью - тоже. Куда же мне назад?
      – Верно, - кивнул Сергеев. - Назад тебе нельзя… А здесь, в Питере, кто у тебя?
      – Того уже нет, - Коля оглянулся на дверь, в которую увели Чинушу.
      – Я считаю, пусть остается, - вдруг сказал Бушмакин. - Чего ему в деревне делать? А здесь - человеком станет! В Питере теперь куется мировая история! Считай, парень, что тебе сильно повезло!
      – А жить где? - с сомнением спросил Сергеев.
      – А у меня! - улыбнулся Бушмакин. - Определю его на завод, и точка! У рабочего класса будет пополнение.
      – Ну и хорошо, - согласился Сергеев. - Если что понадобится, - заходите. Чем смогу - помогу.
      Бушмакин жил на Сергиевской, в красивом бело-зеленом доме, построенном в стиле позднего барокко. Собственно, жил он не в парадном здании, которое выходило фасадом на улицу, а во флигеле. Комната у Бушмакина была большая, с двумя окнами и высоким потолком.
      – Ну и ну, - только и смог сказать Коля, когда они пришли.
      – Знай наших, - улыбнулся Бушмакин. - Мы кто? Рабочие. Мы, брат, все ценности мира создаем! И мы имеем право жить в таких квартирах. Лет двадцать назад я об этом в одной листовке прочитал, а было мне в ту пору сколько тебе сейчас, и я, понимаешь, только-только переступил порог завода…
      – А вы из деревни? - спросил Коля.
      – Спокон веку - питерский! - гордо сказал Бушмакин. - Прадед мой сюда вместе с Петром I пришел, и с тех пор мы оружейники. Я работаю на патронном, это здесь, в двух шагах. "Старый Арсенал" называется.
      – А вот вы сказали тогда, там, - Коля замялся. - Ну, партиец вы… Это что? Чин такой?
      – В корень глядишь. Вопрос не в бровь, а в глаз. Ну, пойми, если сможешь: людям в России жилось из рук вон… Большинству. А кучке людей - как в сказке. А товарищ Ленин сказал: это надо поломать!.. Чтобы поломать - нужна партия. Объединение единомышленников, борцов… Чтобы тех, кто живет в сказке, - к ногтю. А тех, кто страдает, - тем счастье дать. Все понял?
      – Мне Арсений… В общем, этот, которого… - Коля замялся, но продолжал: - Он так мне сказал: кто, говорит, был ничем, тот, говорит, возможно, и станет всем, а как одни осетрину жрали, так и будут жрать. А другие - как селедку жрали - так и будут жрать. И ничего, говорит, тут не переделать! Тут, говорит, дело в душе человеческой. А она, говорит, как была навозная, так во веки вечные и останется.
      Бушмакин задумчиво смотрел на Колю, слушал и думал про себя: неглуп был этот Чинуша, ох, неглуп. Тоже смотрел в корень. И сколько еще вреда принесут молодой Советской власти такие вот горлопаны-провокаторы. И какие же точные слова нужно найти, чтобы разом рассеять Колины сомнения… А как, если грамота - три класса реального, да два года рабочих марксистских кружков? Но отыскать эти слова надо, потому что парень сейчас как посредине доски-качалки: на какую сторону ступит, - туда и опустится. Что же сказать?
      – Задал ты мне вопрос, - Бушмакин покрутил головой и усмехнулся. - Я вот что скажу: сейчас таких фактов нет. У Советской власти сейчас все - от товарища Ленина до последнего солдата - не то что селедке, корке черствой рады. Потому что разруха, голод. Если сейчас кто и жрет, как ты говоришь, осетрину, тот контра и с ним разговор один - к стенке.
      Бушмакин перевел дух и продолжал:
      – Я и прадеды мои, и деды, и родители в подвале жили. А мне на второй день революции дали вот эту комнату! Это тебе как?
      – Я так этого… Арсения понял, что он больше про будущее намекал, - сказал Коля. - Говорит: все равно у них ничего не выйдет. Мое, говорит, - оно сильнее смерти. А уж это точно. У нас в деревне мое - выше бога…
      – Царская власть - от века, - тихо сказал Бушмакин. - Она, брат, так души людей испоганила, что нам, тебе и детям твоим, мыть, мыть и дай бог отмыть! Одно утверждаю: никогда у Советской власти не будет так, чтобы одни осетрину ели, а другие - селедку ржавую. Потому что власть наша - не против народа, а для народа. И ты в это верь!
      На следующее утро Коля проснулся от резкого звонка, вскочил с койки, встретил улыбчивый взгляд Бушмакина:
      – Будильник это. Вставай, поедим и шагом марш на завод - смена через двадцать минут.
      Коля потянулся, напялил рубашку, придвинул к столу грубо сколоченный табурет. На столе лежала ржавая селедка, кусок ржаного хлеба, попыхивал паром закопченный чайник.
      – Ешь, - пригласил Бушмакин, с хрустом раздирая селедку.
      – Чего я буду вас объедать. - Коля проглотил густо подступившую слюну и отвернулся.
      – Совестливый? - улыбнулся Бушмакин. - Хвалю. А все же ты ешь, не стесняйся. Мы ведь с тобой теперь товарищи? А?
      – Какой там… - вздохнул Коля. - Скажете тоже.
      – Рабочий крестьянину - первый товарищ и друг, - строго сказал Бушмакин. - Ешь больше, разговаривай меньше, опаздываем…
      Он с сомнением оглядел стираную-перестираную, всю в заплатах Колину рубаху, потрогал Колин зипун, который висел на гвозде. Потом решительно подошел к платяному шкафу, открыл его и положил на Колину шконку костюм в полоску, рубашку и фуражку. Снял с гвоздя зипун, швырнул его в угол и аккуратно повесил на его место черное пальто.
      Коля следил за Бушмакиным, открыв рот.
      – Одевайся.
      – Не-е… Коля даже зажмурился. - Нельзя. Не наше.
      – Наше, - тихо сказал Бушмакин. - И впредь запомни: если я тебе что советую - ты меня слушай, понял? Бери, не сомневайся.
      Коля схватил одежду, неумело надел пиджак, потом брюки, посмотрел на Бушмакина и, радостно улыбнувшись, напялил пальто.
      – Фуражку забыл, - Бушмакин, придирчиво осматривал Колю. - Ничего. Годится. Пошли.
      – Откуда это у вас? - спросил Коля, спускаясь вслед за Бушмакиным по лестнице.
      Бушмакин промолчал, а когда вышли на Сергиевскую и зашагали в сторону Артиллерийского собора, вдруг остановился:
      – Церковь видишь? Наискосок от нее… шел мой Витька… Налетела казачья сотня… Все.
      – Что все? - не понял Коля.
      – Лозунг Витька нес… - с трудом сказал Бушмакин. - "Долой самодержавие!". Казак его шашкой и потянул…
      – Так это, значит… - Коля тронул рукав своего пальто и окончательно все понял.
      Напротив "Старого Арсенала" чернели обгорелые стены Санкт-Петербургского окружного суда. Зацепившись за карниз, покачивался золоченый двуглавый орел - головами вниз. Бушмакин перехватил изумленный Колин взгляд:
      – Отсюда нашего брата-рабочего, ну и вообще - всех, кто за революцию, на каторгу гнали. Суд это. Накипело у людей, вот и сожгли.
      – И власть дозволила? - искренне удивился Коля? - Допустила?
      – Революция, брат, позволения не спрашивает. Хлестнет у народа через край - он любую власть наизнанку вывернет. Особливо, если во главе народа умные люди. Такие, как товарищ Ленин. У него в этом суде, между прочим, старшего брата к смерти приговорили.
      – А потом? - спросил Коля.
      – Повесили потом, - коротко бросил Бушмакин. - Вот проходная, не зевай.
      У дверей стояли рабочие. Один из них, парень лет восемнадцати, худой, чернявый, остроносый, махнул рукой, приветствуя Бушмакина, хмуро сказал:
      – Стоим, брат. Угля нет, электричество отключили… А это кто с тобой?
      – Пополнение.
      Вошли в цех. Сквозь грязные, тусклые, во многих местах забитые фанерой оконца слабо проникал дневной свет. От махового колеса через все помещение тянулся набор шкивов, соединенных приводными ремнями со станками.
      – Старое все, - сказал Бушмакин. - Однако дай срок. Переделаем. Любой цех чище больницы станет. А пока - гляди: это вот мой станок. Чем он знаменит? А на нем сам Михаил Иванович Калинин работал. Кто он такой? Он теперь член ЦК нашей партии и комиссар городского хозяйства Петрограда. Руки! - вдруг крикнул Бушмакин.
      Коля, млея от любопытства и восторга, гладил зубчатую передачу.
      – Оторвет - мигнуть не успеешь.
      У конторки мастера толпились рабочие. Сам мастер, сдвинув очки на лоб, старательно читал газету.
      – А товарищ Ленин царя приказал убить? - вдруг спросил Коля.
      – Ты… с чего взял? - Бушмакин даже поперхнулся от удивления.
      – А как же? - солидно возразил Коля. - Царь его старшего брата повесил, а в писании сказано: око за око, зуб за зуб.
      – Царь не только старшего Ульянова повесил. Девятого января пятого года сколько народа расстрелял! А в Москве, во время коронации, еще больше людей погибло. Только смысл нашей работы не в том, чтобы мстить, а в том, чтобы мир переделать до основания, понял?
      – Не понял, - упрямо сказал Коля. - Я бы за своего брательника кого хошь повесил.
      – Ну и дурак! - в сердцах отрезал Бушмакин. - Иди лучше послушай, что умные люди говорят.
      Коля подошел вплотную к конторке. Мастер перевернул страницу и прочитал:
      – "Переговоры о перемирии на всех фронтах. Представители немецкого командования согласились встретиться с представителями русского командования".
      – Согласились? - восторженно выкрикнул кто-то рядом с Колей. Коля повернулся и узнал чернявого парня.
      – Давайте, братцы, немчуре в ноги за это упадем! Он испокон веку русскому человеку учитель, благодетель и образец для подражания! А когда ест, тут же шептунов пускает, - сам слыхал! Я с немцами раз обедал.
      – Нюхал, а не слыхал, - бросил Бушмакин. - Остер ты, Василий, на язык, гляди, укоротят.
      – А по мне - хоть сейчас! - весело улыбнулся чернявый. - Я, товарищ Бушмакин, сам страдаю! Я вынужден язык пополам складывать, когда рот закрываю. Как собака!
      Все засмеялись, а мастер продолжал:
      – Самое интересное, товарищи, слушайте! Начиная с четверга, на каждый талон будут нам отпускать по полфунта мяса. Это вам не рубец или там кишки бараньи. Верно я говорю?
      – Верно! - снова выкрикнул Вася. - Мясо, конечно, завезут, в магазины… - он сделал ударение на втором слоге. - А вот дадут ли нам, - это еще вопрос!
      – А куда же оно, по-твоему, денется? - улыбнулся Бушмакин.
      – А его приказчики по карманам рассуют! - зло сказал Вася. - В первый раз, что ли?
      – Не в первый! - загудели рабочие. - Воруют в магазинах! Известное дело!
      – Нужен рабочий контроль! - крикнул Бушмакин.
      – Спекулянтов нужно ловить и к стенке ставить! - поддержал его Вася. - Предлагаю резолюцию нашего цеха! Которые уличены в воровстве или спекуляции, тех безоговорочно в расход!
      – Согласны! - дружно ухнул цех.
      – Бушмакин, давай лист, подписи собирать начну! - потребовал Вася.
      – Вот тебе ключ, - сказал Бушмакин Коле. - Вали домой, отдыхай. Все равно сегодня работы не будет. А я через час-другой приду. И еще вот что. Соседка есть у меня, Маруськой звать, девка бойкая, но ты и думать не смей о ней, понял? Она сегодня из деревни приехать должна.
      Коля вышел на Литейный. Короткий северный день угасал, заходящее солнце выкрасило стены сгоревшего суда в грязный серо-бурый цвет. Коля поежился от пронизывающего ветра с Невы и, подняв воротник пальто, зашагал по Шпалерной. Прохожих почти не было, только один раз навстречу попался патруль: солдаты подозрительно оглядели Колю, но не остановили. На углу Гагаринской, на другой стороне улицы, Коля увидел пожилую пару: чиновника в форменной фуражке с кокардой и седую даму в шляпке с вуалеткой и длиннополом салопе. В руках дама несла замысловатую сумочку. Коля засмотрелся и вдруг его обогнали двое: мордастый тип в котелке, с кокетливо переброшенным через правое плечо шарфом и низкорослый, похожий на обезьяну человек неопределенного возраста в солдатской шинели без хлястика.
      – Ну и ну! - услышал Коля голос мордастого. - Какая встреча! Судя по вашей одежде, мил-сдарь, вы изволите служить в сыскной полиции?
      – Нет больше сыскной полиции, - отозвался мужчина в форменной фуражке. - С кем имею честь?
      – С объектом бывшей деятельности, - витиевато объяснил мордастый. - Клоп, возьми у дамы сумочку, ей тяжело ее держать.
      – Что вы, - удивилась женщина. - Совсем напротив.
      – Лиза, отдай сумку, - приказал мужчина. - Они все равно отберут. Это же бандиты… - он поперхнулся от неожиданного удара в лицо.
      Коля подошел ближе. Он еще не решил, как поступить, что-то мешало. "Где я видел этого мордастого, где?" - думал Коля. - "Тряпки этой у него на шее быть не должно, а шапка…" - и сразу вспомнил: Сеня Милый!
      – Не смейте оскорблять интеллигентного человека… - назидательно говорил между тем мордастый. - А еще дворянин, чиновник. Пфуй.
      Коля подошел вплотную к бандитам.
      – Все, Лиза, - спокойно сказал чиновник. - Теперь их трое. Хорошо, если просто разденут.
      – Здравствуйте вам, - поздоровался Коля. - Давно не видались.
      – Ты кто такой? - мордастый всмотрелся в лицо Коли. - Откуда меня знаешь? А-а-а… Переоделся! - Он даже заулыбался. - Клоп, шлепни мальчика.
      Коля повернулся к Сене боком и с разворота, как бывало в стенке, сомкнутыми в замок руками ударил его под ребра. Сеня екнул селезенкой, как конь на рыси, и, перевернувшись через голову, распластался на тротуаре. Клоп бросился на Колю с ножом, и Коля, совсем потеряв голову от злости и ненависти, жестоко ударил его кулаком в лицо. Что-то хрустнуло. Клоп захрипел и, повернувшись к чиновнику окровавленным лицом, медленно сполз на асфальт…
      Колю трясло. Он без конца вытирал правую руку о полу пальто, а левой пытался остановить прыгающие губы.
      – Так вы не с ними? - запоздало спросила женщина.
      – Прекрасный вопрос, Лиза, - констатировал мужчина. - Позвольте представиться: надворный советник Колычев, Нил Алексеевич. Моя жена - Елизавета Меркурьевна. Не трогайте рот, молодой человек. Это сейчас пройдет.
      Коля увидел, как Сеня поднялся и, пошатываясь, начал уходить. Потом побежал.
      – Уйдет…
      – Ну и черт с ним, - сказал Колычев. - Где вы живете?
      – Рядом. А что… с этим? - Коля посмотрел на Клопа.
      – С этим? - Колычев поправил пенсне. - Сейчас посмотрим.
      Из-за угла вывернулся патруль - трое матросов. Они увидели лежащего человека, подбежали, на ходу выдергивая маузеры.
      – Стоять на месте, руки вверх! - крикнул старший. Перевернул Клопа, сказал: - Этот готов. Кто его?
      – Я, - отозвался Коля.
      – Пойдемте с нами, - кивнул старший и повернулся к Колычеву и его супруге: - Подтверждаете?
      – Молодой человек защитил нас от бандитов, - сказал Колычев. - Этот, - он кивнул в сторону Клопа, - бросился на молодого человека с ножом. В порядке необходимой обороны молодой человек его ударил. Это мы можем подтвердить.
      – Это еще проверить надо, - хмуро сказал старший.
      – Не надо, - подошел второй патрульный. - Я этого парня знаю. Он нам в трамвае Чинушу сдал, свой парень.
      – Ну, раз такое дело, - старший улыбнулся.
      Патрульные вызвали дворника, записали адрес Колычевых и всех отпустили. Около Клопа, до приезда труповозки, остался дежурить дворник.
      Квартира, в которой жил Бушмакин, состояла из четырех комнат, длинного коридора с уборной в конце и прихожей, из которой вела дверь в ванную комнату.
      Все это Коля определил методом личного наблюдения и исследования, впрочем, подобная терминология в этот момент ему в голову, конечно, не приходила, и он пока даже думать не мог, что спустя самое непродолжительное время слова "наблюдение", "расследование", "метод" надолго, если не на всю жизнь, станут самыми употребительными в его лексиконе.
      Коля отвернул кран в ванной и пустил воду. Долго думал - зачем второй кран, если идет точно такая же вода? Потом догадался: печка. Если ее протопить, из левого крана с красной шишечкой потечет горячая…
      Уборная с белым унитазом привела его в восторг. Коля пять раз подряд спустил воду, каждый раз замирая от восхищения. За этим увлекательным занятием его и застала соседка Маруська.
      Была она лет девятнадцати, румяная, с льняными волосами, высокой грудью - типичная петроградская деваха. На ней были туфли с пряжками-бантами. В левой руке она держала корзинку с яблоками, а в правой - мужской зонтик с загнутой ручкой.
      – Ну и как? - подбоченясь, осведомилась Маруська. - Льется?
      – Льется… - послушно сказал Коля и зачем-то спрятал руки за спину.
      – Ну и кто же ты такой? - продолжала она допрашивать.
      – Грельские мы, - объяснил Коля. - Из-под Пскова мы…
      – Ага… А сюда ты как попал?
      – А меня Бушмакин подобрал.
      – Тоже мне, пятиалтынный, - сказала Маруська презрительно. - Он валяется, а его подобрали. Чудной твой Бушмакин, вот что я тебе скажу! Я ему говорю: выходи за меня замуж!
      – А он? - заинтересовался Коля.
      – А он говорит: соплива ты больно, - Маруська даже фыркнула от обиды.
      – А ты чего?
      – А я - через плечо! - обозлилась она. - Ты женат?
      – Нет…
      – Ну, женихом будешь. Неси зонтик в мою комнату, яблоко получишь.
      Коля послушно поплелся за ней, по дороге разглядывая зонтик и пытаясь понять, для чего он, собственно, предназначен.
      В комнате, обставленной еще беднее бушмакинской, Маруська спросила:
      – Ты хоть с бабами дело когда имел?
      – Не-е, - Коля покраснел. - Стыдно это…
      – Сты-ыдно?! - изумилась она. - Ну и дурак! - Она смотрела на него смеющимися глазами, явно забавляясь его смущением.
      Щелкнула входная дверь. Бушмакин крикнул с порога:
      – Коля! Ты дома?
      – Дома я, дома!! - отчаянно заорал Коля. - Здесь я!
      – Так я и знал, - сказал Бушмакпн, входя в Маруськину комнату. - Совращаешь, бесстыжая?
      – Вас не удалось, а уж этот - мои будет! - нахально сказала Маруська. - Угощайтесь яблочком!
      – Благодарствуйте, - Бушмакин взял Колю за руку, спросил у Маруськи: - На завод чего не идешь?