Кузьмичев задумался на мгновение:
      – Ваша настойчивость и убежденность делают вам честь, товарищ Бушмакин. Хорошо, я разберусь.
      – Ну вот и славно, - растаял Бушмакин. - Ухожу от вас в полной надежде, товарищ Кузьмичев!
      Бушмакин ушел. Кузьмичев нажал кнопку звонка:
      – Я вас вот о чем попрошу, - сказал он секретарю. - Направьте начальнику милиции напоминание: всех бывших полицейских уволить в течение десяти дней без всякого исключения! Это все. Впрочем, нет. Напомните, как фамилия товарища, который только вышел?
      – Да вы его должны знать? - удивился секретарь. - Вы же с ним вместе работали!
      – Я не спрашиваю вас, с кем я работал, - холодно заметил Кузьмичев. - Если вы не знаете, имейте партийное мужество честно сознаться в своей неосведомленности.
      – Бушмакин его фамилия, - нахмурился секретарь.
      – Вот видите, - назидательно сказал Кузьмичев. - На пустые пререкания мы с вами потратили несколько драгоценных минут. Это не по-государственному. Так вот, о Бушмакине… Составьте от моего имени докладную на имя первого секретаря. Отметьте, что Бушмакин - товарищ политически незрелый. Думается, уголовным розыском руководить ему рано.
      – Да он пожилой уже! - наивно удивился секретарь.
      – Значит, поздно, - отрезал Кузьмичев.
      Колычев, конечно же, не догадывался о том, какие тучи собрались над его головой. Он настойчиво работал над делом Пантелеева, пытаясь отыскать хоть какие-нибудь подходы к матерому бандиту. В обеденный перерыв Колычев пригласил Колю прогуляться. Они вышли на набережную Екатерининского канала. Была ранняя весна, над утомительной мозаикой "Спаса на крови" синело ситцевое петербургское небо, внизу, за чугунным парапетом, черная вода несла щепки, сломанные стулья и всякий хлам - городское хозяйство пока бездействовало.
      – Красивая церковь? - вдруг спросил Колычев.
      Коля всмотрелся:
      – Пестрая… А вообще ничего, материал хорош - на века.
      Колычев с уважением посмотрел на Колю:
      – Честно сказать, поражен точностью вашего суждения, Коля. Профессионал-искусствовед не сказал бы лучше. У вас меткий, острый глаз. Вам бы книжки по искусству надо почитать. Грабаря, например. Историю русского искусства. Прекрасная вещь.
      – Куда нам, - вздохнул Коля. - На Маркса и классиков времени не хватает. Что будем с Ленькой делать, Нил Алексеич, будь он трижды неладен?
      – Есть у меня одна зацепка, - сказал Колычев.
      – Ну-ну? - заинтересовался Коля.
      Колычев покачал головой:
      – Коля, вы прекрасный молодой человек, но позвольте заметить вам нелицеприятно, что "ну" говорят лошадям. Вы удивительно совмещаете тонкость с бестактностью.
      – Лицеев не кончали, - обиделся Коля.
      – Очень плохо! Нечем гордиться!
      – Значит, если я от сохи, я уже и не человек? - с вызовом спросил Коля.
      – Почему же. Учитесь - и вы станете именно человеком. С большой буквы! У вас все данные для этого. Неужели вы революцию совершили только для того, чтобы по примеру некоторых примитивных личностей грабить буржуев? Или изымать излишки, как это теперь называется…
      – Это называется экспроприировать экспроприаторов, - налегая на "р", пояснил Коля.
      – Возможно, - кивнул Колычев. - Я в марксистской терминологии не силен. Но я убежден, что смысл такой революции, как ваша, прежде всего в том, чтобы дать знания всему народу! А будете сохой гордиться - вас сомнут, молодой человек.
      – А вас? - Коля в упор посмотрел на Колычева. - Давно хотел спросить: вы с нами на самом деле или так, до поры до времени?
      – Вопрос прямой и требует прямого ответа, - сказал Колычев. - Я принимаю сущность Октябрьской революции, потому что не могу не видеть, что царизм прогнил насквозь и разложился. Взятки, лихоимство, блат во всем, как у преступников… Такой строй обречен. Что касается белого движения - жизнь доказала, что в его основе была такая же тухлятина… Все это так и все же, скажу вам честно, Коля, я не все понимаю и не все принимаю в нашей действительности. К власти рвутся разного рода проходимцы и бездари, вроде Кузьмичева. Их назначают, дают власть! Неужели вы не видите, не понимаете, что Кузьмичевы - первые враги ваши? Наши, если угодно! И… не время и не место об этом сейчас говорить, Коля. Давайте о деле. Зацепка вот в чем: мы все уверены, что нужна связь Пантелеева, не правда ли?
      – Так, - кивнул Коля. - Это азбука нашей работы.
      – Но это значит, - продолжал Колычев, - что нам придется окунуться в мир уголовников, а вы, я знаю, отрицательно относитесь к такому общению.
      – Золотари тоже работают не с медом, - сказал Коля, - а не пачкаются же?
      – Резонный довод, - усмехнулся Колычев. - Так вот, я знаю адрес одной биксы. Еще с дореволюционных времен. Тогда она была в теле, молода, к ней многие обращались, чтобы достать хороших девочек… Сам я стар, а вот вы вполне можете попытаться.
      – Достать девочек? - ухмыльнулся Коля.
      – Не говорите глупости! - рассердился Колычев. - Эта дама - прямая связь Леньки!
      – Откуда вы знаете? - загорелся Коля.
      – Я был у нее, - сказал Колычев. - Кстати, вам вручили фотографию Леньки?
      – Они давно размножены, вот, - Коля показал Колычеву фотографическую карточку бандита.
      – А теперь взгляните на это! - торжественно произнес Колычев и показал Коле еще одну фотографию.
      Это была великолепно сделанная визитка. Улыбающийся Пантелеев смотрел прямо в объектив.
      – Как вам удалось? - восхитился Коля.
      – Пустяки, - вздохнул Колычев. - У нее полный альбом этих фотографий. Но на всякий случай вы положите ее на место, хорошо?
      – Сделаем, - сказал Коля. - Какой предлог для знакомства?
      – Надо подумать. Она недоверчива, капризна, на контакт сразу не пойдет. Нужен продуманный подход. Одно знаю: такие женщины при всей видимости счастья и удачи на редкость одиноки. Попробуйте роль мужчины, которому она просто понравилась.
      – Сколько ей лет? - нахмурился Коля.
      – Сорок пять, я думаю. А какое это имеет значение? В ее возрасте женщины склонны к флирту с юношами…
      – А Маша? - Коля с трудом скрывал негодование.
      – Я же не предлагаю вам бросить жену! - возмутился Колычев. - Что такое театр, балаган, знаете? Вот и сыграйте!
      – Скажите лучше - обмани, Кондратьев, солги, и все! - взорвался Коля.
      – Ну, знаете… - Колычев завел глаза под лоб. - Ваша наивность не делает вам чести. Скажите на милость, ну что плохого, если вы два-три раза встретитесь с этой женщиной? Что она, съест вас? А может быть, вы так на нее повлияете, что она отойдет от ворья и станет на путь исправления?
      – Подумаю, - сказал Коля и улыбнулся. - А хитрый вы, Нил Алексеич. Вы и черта при случае уговорите, это уж точно.
      После обеда их вызвал Бушмакин, выслушал и долго молчал.
      – Претит мне общение с преступным миром. Может, как-нибудь иначе попробуем? Найдем честного человека, который знает Пантелеева, дадим ему задание, а? - тихо заговорил он.
      – Сами знаете, нереально это, - сказал Колычев.
      – А что, по-вашему, реально? - рассердился Бушмакин. - Послать Колю в пекло? В притон разврата? Это же мерзость, чтобы не сказать больше!
      – Придется идти, батя!
      Коля крайне редко называл так Бушмакина. Но когда называл - Бушмакин знал: Коля все решил… В глубине души Бушмакин понимал, что не запачкает этот притон Колю, а просто-напросто - очень опасное мероприятие предложил Колычев, потому что знакомство с дамочкой - это только первый шаг, а куда приведут следующие шаги, - этого не предусмотришь. Ведь не кто-нибудь перед ними - Пантелеев. Безжалостный, озверевший от безнаказанности и крови волк. Он еще не обложен, не загнан за красные флажки облавы. Он еще в апогее своей бандитской славы, он беспощаден ко всем и особенно будет беспощаден к тому, кто попытается его разоблачить и ликвидировать.
      – Ладно, уговорили, - сказал Бушмакин. - Только ты, Николай, не шибко старайся. А то дамочку эту от преступной среды отобьешь и незаметно сам отобьешься от законной жены. Знаю вас, мужиков… Сам такой был.
      Он подошел к Колычеву, пожал ему руку.
      – От лица службы благодарю за ценное предложение. Вы свободны, Нил Алексеич…
      Когда Колычев ушел, Бушмакин обратился к Коле:
      – Звонил начальник кадра. Приказано направить Колычева за расчетом.
      – Боятся, что он нас в дворянскую веру обратит? - невесело пошутил Коля.
      – Шутку не принимаю, - свел брови Бушмакин. - Бывшие полицейские тормозят работу, вредят. Такие факты кое-где есть. Но вот что меня лично поражает и даже злит - так это дурацкая наша привычка всех стричь под одну гребенку! Где же наш хваленый "индивидуальный подход"? А эта гнида Кузьмичев? Знаешь, как товарищ Ленин о таких говорит? Читай, специально заложил… - Бушмакин протянул Коле папку с машинописными страницами. - Это было написано товарищем Лениным Богданову и Курскому. Товарищ Курский специально размножил, чтобы прочитали эти ленинские слова как можно больше работников аппарата.
      – Здесь говорится о бюрократизме и волоките, - сказал Коля.
      – Последние слова прочти, - улыбнулся Бушмакин.
      – "Будем сажать за это коммунистическую сволочь в тюрьму беспощадно…" - оторопело прочитал Коля. - Ничего себе. Даже страшно.
      – Не страшно, - уверенно сказал Бушмакин. - Хорошо! Дай бог, если Кузьмичев "святенький, но безрукий болван", как пишет товарищ Ленин. - Я-то думаю, что далеко не болван. Он именно матерая сволочь! Враг! В общем, так: Колычева я оставляю на свой страх и риск!
      – А я в тебе никогда и не сомневался, батя, - с нежностью произнес Коля.
      Выйдя в коридор, он увидел Никиту. Рядом с ним стояла веснушчатая девушка.
      – Феня, домработница Богачевых, - представил ее Никита. - Катаемся с ней на трамваях, вдруг она узнает кого-нибудь из налетчиков? Представляешь, глупая девчонка, сразу же уехала в деревню, как будто мы там ее не найдем!
      – Нашли, - прошептала Феня. - На мою погибель.
      – Ладно, барышня, - рассмеялся Никита. - Нам с вами о погибели говорить рано. Мы еще с вами поживем и общими силами негодяю Пантелееву нос утрем!
      – В случае чего - на рожон не при, - предупредил Коля. - Сам знаешь - Пантелеев не новичок, чуть что, - и будешь с дыркой. С девчонкой поаккуратнее. Сдается мне, от нее больше крику будет, чем толку.
      – Хорошо, - улыбнулся Никита. - На скорую встречу с Пантелеевым я как-то не надеюсь. Как твои занятия?
      – Читаю Соловьева, - сказал Коля. - Уже второй том. Честно признаться, даже подумать не мог, что русская история сплошь заполнена уголовниками.
      – Эк куда тебя метнуло, - Никита весело толкнул Колю в плечо. - Осади, не с того боку подходишь. Хотя, если, скажем, взять Грозного или Годунова, то в чем-то ты и прав. Ладно, вечерком зайду, поспорим.
      Никита схватил Феню за руку и потащил вниз по лестнице. Она хихикала и упиралась. Коля проводил их взглядом и пошел обедать. В столовой, пока официантка отрывала талоны и ходила за борщом и кашей со свиным жиром, Коля сидел и думал, что Никите давно уже пора поступать в университет и серьезно учиться. "Скажу ему об этом твердо", - решил Коля. Если бы он только знал, что ни вечером, ни на следующий день он уже ничего не скажет Никите. А в разговоре с Бушмакиным горько заметит: "Надо было мне с этой Феней ехать. У меня в наружном наблюдении опыт, и реакция хорошая. А Никита в этом всегда был слабоват…" - "Да, - ответит Бушмакин, - мы допустили ошибку…"
      А Никита, между тем, решил проехать с Феней по 14-му маршруту. Они сели в трамвай. Народу было немного. Трамвай свернул с Забалканского на Сенную площадь и загромыхал по Садовой. Никита стоял на задней площадке моторного вагона и внимательно наблюдал за Феней. Она о чем-то оживленно болтала с кондукторшей. "Вот негодница, - подумал Никита. - Нашла время…" Он уже хотел было одернуть Феню, но в этот момент в трамвай вошел… Пантелеев. Бандит был в длинной шинели, с портфелем в руках. Никита замер. Теперь он молил судьбу, чтобы Феня продолжала разговаривать с кондукторшей и не увидела Пантелеева. "Надо же, - радовался Никита. - Вышли за случайной удачей, за любым паршивым сообщником, любому дерьму были бы до смерти рады, а тут "сам" пожаловал! Козырной туз собственной персоной. Все, голубчик, отгулял…" Никита начал осторожно продвигаться по вагону. "Сейчас подойду к Фене, спокойно, с улыбочкой, велю ей идти домой. На следующей он не выйдет - из-за одной короткой остановки не стал бы садиться. Значит, как только она испарится, - еду с ним, выхожу следом и в укромном месте - мало ли, может, стрелять придется, - беру его…" Никита подошел к Фене и уже было открыл рот, как вдруг Феня увидела Пантелеева и отчаянно завопила:
      – Ратуйте, православные! Это он! Он! Узнала я его!
      – Дура, - вслух выругался Никита и бросился к Пантелееву.
      – Держи его! - вопила Феня. - Хватай!
      Пантелеев пятился к площадке вагоновожатого. Пассажиры пропускали его, мертвея при одном взгляде на маузер.
      Вагоновожатый оглянулся и резво перевел руку динамо-машины - трамвай рванулся вперед. "Хоть этот понял, - с теплотой подумал Никита. - На быстром ходу Пантелеев не спрыгнет…"
      – Стой! - Никита обнажил кольт.
      Пассажиры шарахнулись в стороны.
      "Нельзя, нельзя стрелять, - лихорадочно соображал Никита. - Женщины его перекрывают, задену наверняка".
      – Стой! - снова крикнул он. - Бросай оружие!
      Пантелеев криво усмехнулся, наклонился к вагоновожатому, что-то сказал - из-за грохота Никита не услышал, что именно, но понял, что бандит приказывает сбавить скорость.
      – Быстрее, товарищ! - крикнул Никита. - Иначе он уйдет!
      Пантелеев поднял маузер к виску вагоновожатого. Тот растерянно посмотрел на Никиту и сбавил скорость. Пантелеев ударил вожатого рукояткой пистолета по голове и резко крутнул ручку динамо-машины. Трамвай дернулся и встал. Пассажиры с криком попадали. Никита с трудом удержался на ногах, бросился вперед и спрыгнул с подножки следом за Пантелеевым. Тот выстрелил. Пуля с визгом прошла над головой Никиты. Где-то зазвенело разбитое стекло. "В окно попал, гад - догадался Никита. - Не убил бы кого…"
      Пантелеев уходил проходными дворами Госбанка. Он мчался, делая длинные скачки, словно взбесившаяся лошадь, которая из последних сил пытается уйти от стаи волков. Никита не отставал. Он не отвечал на выстрелы Пантелеева, понимая, что стрельба на улицах города опасна, а главное - бандита во что бы то ни стало нужно взять живым.
      Пантелеев свернул за угол дома. Никита в горячке не сообразил, что теперь нужно проявлять максимум осторожности, и вылетел за угол, не останавливаясь. И тут же получил две пули в живот - Пантелеев стрелял в упор. Никита попытался поднять кольт и выстрелить, но не смог, не хватило сил. Уже гаснущими глазами успел он увидеть, как наперерез Пантелееву бросился человек в форме охраны Госбанка. Никита узнал его: это был сосед Коли - Бирюков.
      – Осторожнее! - крикнул Никита, но Бирюков не услышал. Пантелеев трижды нажал на спусковой крючок. Трижды выплеснулось из вороненого ствола короткое пламя, и, сделав несколько заплетающихся шагов, Бирюков упал. Пантелеев подобрал его наган, нагнулся к Никите. Тот был мертв.
      …Вечером к Кондратьевым зашел Ганушкин, остановился на пороге:
      – Добрый был мужик… Когда похороны?
      – Завтра, - с трудом сказала Маша и зарыдала.
      Коля попытался ее успокоить, но не смог. С тоской посмотрел на Ганушкина:
      – Слышь, Ваня, мне на работу надо. Ты посмотри здесь.
      – Не сомневайся, - с готовностью отозвался Ганушкин. - Мы с Таей посидим, ты иди.
      Коля шагнул к дверям, и вдруг Маша бросилась к нему, повисла на шее:
      – Не пущу! - срываясь на визг, закричала она. - Тебя тоже убьют, Коля! Я не хочу, не хочу, чтобы тебя… несли… Музыки этой… страшной… не хочу!
      Коля молча оторвал ее руки от своих плеч, кивнул Ганушкину и ушел.
      …Бушмакин сидел за столом, опустив голову на большие, узловатые, серые от намертво въевшейся металлической пыли руки. Увидев Колю, сказал:
      – Жалко Никиту… Молодой совсем… Голова светлая.
      – Разрешите доложить суть дела. - Коля отвернулся.
      Бушмакин недоуменно взглянул на него и понял: Коля сдерживается из последних сил, чтобы не разрыдаться.
      – Дамочка установлена, - докладывал Коля. - Мы с Колычевым продумали подходы к ней. Я должен представиться ей спекулянтом-лотошником. Для этого нужен товар. Я говорил с пятой бригадой. Они считают, что нужен шелк с цветами. Самый большой дефицит.
      – Достанем, - кивнул Бушмакин, помолчал и добавил: - Похороны завтра.
      "Похороны, - про себя повторил Коля. - Вчера разговаривали с ним на лестнице… Он был живой, здоровый, улыбался и шутил. Об истории обещал поспорить. А теперь - похороны… И Бирюков… На вид совсем не храбрец, а на тебе. Не задумываясь, пошел на такого волка. Скольких еще положат эти сволочи.
      Но все равно, рано или поздно мы вырвем ядовитое жало профессиональной преступности - пусть ценой собственной жизни, но мы его вырвем".
      – Я не приду, - хмуро сказал Коля. - Я должен работать, батя.
 

***

 
      Маша вернулась с кладбища заплаканная, опустошенная. Села на продавленный диван - три дня назад его притащил Бирюков "в подарок", как он выразился; "а то больно смотреть, как вы свои молодые кости по жесткому паркету разбрасываете", - шутливо добавил он.
      – Ты думаешь, я снова буду плакать, - мертвым голосом сказала Маша. - Нет, извини, Коля. Когда гробы опускали в землю, я приказала себе: "Все кончено, Мария. Это не для тебя".
      – Что кончено и что не для тебя? - сухо спросил Коля.
      – Я изломанная интеллигентка в шляпе и очках. Я хотя бывшая, но все же дворянка. Принцесса на горошине, если угодно! Я не могу сидеть и ждать, пока мне сообщат, что ты убит или… принесут тебя сюда и положат на стол!
      – У нас нет стола, - улыбнулся Коля.
      – Перестань шутить! - крикнула Маша. - Хватит!
      – Что ты предлагаешь?
      – Или меняешь работу или… жену!
      Коля посмотрел на нее долгим взглядом.
      – Ты помнишь? "Ты, невеста, обещаешь мужу твоему вечную любовь, верность и послушание во всем". Или забыла?
      – Мы не венчались, не передергивай!
      – А в душе ты этих слов не произнесла? - с укором спросил Коля.
      Маша отвернулась и заплакала.
      – Ты знаешь… как со мной разговаривать, - сквозь слезы прошептала она.
      – Потому что я люблю тебя, - просто сказал Коля.
      Он переоделся на специальной квартире уголовного розыска: нужно было избежать нежелательных встреч со знакомыми по дому и по работе - только абсолютная секретность обеспечивала успех операции.
      Когда Коля выходил из ворот дома, в котором была спецквартира, дворник ткнул его черенком метлы:
      – Вали отсюда, коробейник чертов! От вас одни скандалы с милицией.
      – Ладно, дядя, не разоряйся, - сдерживая радость, сказал Коля. - Ухожу.
      Дамочка жила на Саперном, в огромном доме с двором-колодцем, прикрытым мутным квадратиком неба. По плану Коля должен был появиться во дворе открыто, с расчетом на естественное любопытство "объекта", а уж потом, после первого поверхностного контакта, заинтересовать "объект" дефицитным шелком с цветами. Этот шелк еле выпросили работники пятой бригады у какого-то сочувствующего нэпмана…
      Коля миновал подворотню, остановился и обвел взглядом черные глазницы окон. Пусто… "Ничего, сейчас я вас растрясу", - подумал он и хрипло закричал:
      – А вот товар нележалый! На любой глаз, на всякое желание! Продаю за деньги советские, меняю на консерву мериканскую! Налетай, подешевело!
      Этот странный текст два дня сочинял для Коли весь отдел. Сотрудники пятой бригады выслушали и подтвердили, что для петроградского разносчика средней руки текст этот безукоризнен.
      И в самом деле - захлопали окна, а через минуту Колю уже окружила галдящая толпа. Расхватывали пакетики с солью, перцем, сахарином, содой. Коля едва успевал считать деньги. Не прошло и пяти минут - расклад опустел, разобрали все подчистую.
      А нужной женщины не было…
      Коля смял деньги, с трудом запихнул их в карман. Начал завязывать мешок.
      – Чего-то у тебя к деньгам привычки нет, - послышалось густое контральто.
      Коля поднял голову. Она! Глазки прищурены, руки уперлись в бедра, покачивается.
      – Проходите, дамочка, нету больше ничего, - неприветливо бросил Коля и, закинул мешок за спину, повернулся, чтобы уйти. Расчет оказался верным - Коля с первого же взгляда правильно определил сущность этой бабы: жадна, любопытна, нагла.
      – Не спеши, соколик, - пропела она ласково. - В мешке-то чего?
      – Не про вашу честь, дамочка, - презрительно взглянул на нее Коля. - Вам, небось, нужны спички, соль или то, чем травят моль? - он улыбнулся.
      – Хам, - сощурилась она. - Барахольщик. Деревня.
      "А про деньги она верно заметила… - подумал Коля. - Надо будет это учесть. Остроглазая, стерва".
      – Ну, глядите, - со значением сказал Коля и вытащил из мешка уголок цветного шелка.
      Глаза женщины вспыхнули, как у кошки в темноте.
      – Почем? - Она схватила край отреза, стала мять, изучать.
      – Первеющий сорт, - гнул свое Коля. - Из царских запасов, между прочим.
      – К тебе как попало? - Она подозрительно посмотрела.
      – Имею связь во дворце, - сказал Коля. - Так что?
      – Дам втрое против магазинной цены.
      – Себе возьмите, - хмыкнул Коля. - Деньги нынче - бумага для сортира. И вообще, хотите обсудить - идемте куда-нибудь, не место здесь.
      – И то, - кивнула она. - Вали за мной.
      Поднялись на пятый этаж, вошли в квартиру. Коридор был уставлен сломанными стульями, дырявыми матрацами и ящиками. На стене висели два велосипеда.
      – Хорошие машины, - с уважением покосился на велосипеды Коля. - Продайте!
      – Не мои, - буркнула она. - Я сюда вселённая, понял? Как трудящаяся, одинокая женщина, стоящая на платформе советской власти, понял?
      – А кто здесь до революции жил? - спросил Коля.
      – Адвокат один, - равнодушно сказала она, но Коля заметил, как она с трудом, проглотила комок, и острый ее кадык двинулся сначала вверх, а потом вниз.
      "Врешь, - с удовлетворением подумал Коля. - Этот "какой-то" адвокат тебе не чужой". И вдруг Коля решился на очень рискованный шаг. Тихо и очень равнодушно он спросил:
      – Муж ваш?
      Она дико посмотрела на него, и Коля понял, что в следующую секунду она вцепится ему в лицо.
      – Тихо, - Коля улыбнулся. - Нервничаете вы, не привыкли еще. Вот я и угадал. Хорошо, что я, а не легавый, ясно вам?
      – Ясно. - Она глубоко вздохнула. - Спасибо тебе, учту. А почему же ты деньги мнешь и комом в карман кладешь? Словно вчера за лоток взялся?
      – Ну, не вчера, - сказал Коля, - а с месяц будет. Нет еще привычки.
      – А раньше чем занимался? - Она смотрела на него, не отводя взгляда.
      "А вот этот случай мы не предусмотрели, - молнией пронеслось в голове у Коли. - Нужно что-то придумать. С ходу…"
      – Соображаешь, чего наврать? - насмешливо спросила она.
      – Соображаю, могу ли тебя обвести.
      – Блатяк? - продолжала она. - Куликаешь?
      – Был, - кивнул Коля. - По-свойски куликаю, само собой…
      – Чего бросил? Завязал?
      – Мусора в Москве на хвост сели, пришлось уходить, на время решил заначиться, другим заняться…
      Она задумалась:
      – С кем в Москве работал?
      – С Берендеем Кутьковым, если слыхала о таком.
      – Их всех взяли? - она хорошо разыграла недоумение.
      – Не всех… - Коля тяжело посмотрел на нее. - А ты почем знаешь нашу жизнь? Или твой аблакат "Иваном" был?
      – Почти угадал, - кивнула она. - Однако что это мы на пороге стоим? Хорошо еще, что квартира пустая, все соседи на службе. Ты проходи в комнату, не стесняйся…
      Когда вошли, она тщательно закрыла дверной замок.
      – Так спокойнее…
      Коля огляделся. Вокруг торчали бесконечные полочки, а на них - статуэтки, чашки, хрустальные вазочки.
      – Летошний год взяли мы с Кутьковым одну такую хазу… - сказал Коля. - Тоже всего было полно.
      – Ну и что? - она поставила на стол бутылку с мутным самогоном и тарелку с солеными огурцами.
      – Побили все на куски, - равнодушно сообщил Коля. - Берендей - он такой.
      – Выпей и закуси, - она пододвинула ему тарелку и бутылку. - Сколько здесь? - Дамочка начала снова мять и щупать материал.
      – Двадцать аршин… Чего-то мне неспокойно. Ровно бы, за стенкой кто-то есть.
      – Никого нет, - ответила она быстро, и Коля понял, что врет.
      "И карточку пантелеевскую надо на место вернуть… А как? - думал Коля. - Она ведь не выходит из комнаты. И не выйдет. А если в соседней кто-то есть, да еще в стене дырка, - мне фотку не положить, голову потеряю. Как же быть?"
      Он опрокинул рюмку, захрустел огурцом.
      – Консервы возьмешь? Сахарин? Муку? - спросила она.
      – Этого у нас у самих в отвал. Нам бы… - Коля поискал глазами и снял со стены старинную, изукрашенную перламутром гитару с роскошным голубым бантом.
      – Мальчик играет? - улыбнулся он. - Если бы девочка, бант розовым должен быть…
      – Все-то ты знаешь, - посмотрела она недобро. - Не подавился бы - от излишка знаний.
      – Мы не подавимся, мы - Берендея Кутькова выученики, - гордо сказал Коля и ударил по струнам:
      Перебиты, поломаны крылья.
      Тяжкой думою душу свело.
      Кокаином - серебряной пылью
      Все дороги мои замело…
      Коля отложил гитару:
      – Поняла, на что шелк сменяю?
      – Тебе зачем? Сам нюхаешь или кому сбываешь? - спросила она.
      – Коммерческая тайна. Я же не интересуюсь, откуда у вас, сочувствующей советской власти женщины, марафет? А?
      – Язва ты, - усмехнулась она. - Черт с тобой, дам. Понравился ты мне. Люблю огромных мужчин.
      Она томно потянулась. Коля испуганно вскочил, схватил мешок:
      – Давай к делу, дамочка. Некогда мне.
      – А я тебе разве не дело предлагаю? - Она придвинулась к нему.
      Коля оцепенел. Он понимал, что в данной ситуации ему не миновать объятий адвокатши. Если ее оттолкнуть - развалится, лопнет, как мыльный пузырь, с таким трудом и риском налаженный контакт, а вместе с контактом провалится, не начавшись, операция по ликвидации Пантелеева. "Вот и решай… - лихорадочно соображал Коля. - Что делать и чем пожертвовать - чистотой взаимоотношений с Машей или поимкой Пантелеева…"
      – Что-то ты темнишь, - сказала она. - Почему не хочешь? Не нравлюсь?
      Коля подошел к прикроватной тумбочке, на которой стояли фотографии в рамочках, и незаметно уронил на столешницу фотографию Пантелеева.
      – Нравишься, - повернулся он. - Не на того только нарвалась. Я, мать, не кобель, поняла? Сначала хахалей своих прогони, а потом видно будет! - И Коля яростно швырнул ей в лицо карточку Пантелеева.
      Она послушно подобрала ее с пола и почти с нежностью посмотрела на Колю.
      – Ревнивый, - сказала она грудным голосом. - Я о таком всю жизнь грезила. Муж у меня, видишь ли, дубина был. Совсем бесчувственный, не горячий совсем. А ты, я вижу… - она скрипнула зубами.
      Коля схватил мешок, пулей вылетел в коридор.
      – Марафет забыл, - зашипела она ему вслед.
      Коля вернулся, схватил пробирку с белым порошком и наткнулся на ее колючий, вопрошающий взгляд.
      – Я ждать буду. - Она жарко дохнула ему в лицо, но Коля вдруг поймал себя на том, что не верит ей. "Слова любовные, а глаза холодные, - подумал он. - Здесь что-то не чисто".
      – Ровно через три дня жду, - сказала она. - Не забудь.
      …Коля не ошибся. Едва закрылась за ним дверь, как из соседней комнаты вышел Пантелеев, задумчиво взглянул на адвокатшу:
      – Рисковая ты, Раиса.
      – Я подумала: если он из легашей - тебе надо самому посмотреть. Ты ведь бывший… - она усмехнулась.
      – Не шути этим. Леня этого не любит, - сказал Пантелеев тихо, и она осела под его взглядом, словно вдруг напоролась на безразличные глаза гадюки.
      – Я его пока не понял, - продолжал Пантелеев. - Да это и не важно - рисковать мне нельзя. В следующий раз придет - пусть за ним наши протопают. Легавый - в канал его. А не легавый… все равно в канал. На всякий случай. Береженого и бог бережет. Я, Раечка, год назад наплевал бы на этот, как бы сказать, юридический казус. Год назад, но не сегодня. Они, суки, растут на глазах, понимаешь? Оперативное мастерство у них растет. Кое в чем они теперь и сыскную полицию переплюнут. Делан, как сказал.
      Через час Коля уже докладывал на оперативном совещании о результатах своего визита.
      – Сделаем засаду, и как только появится, - возьмем, - потер руки Вася. - Чувствую я, что отгулял наш бывший сослуживец, трясця его матери!
      – Не юродствуй, - оборвал Васю Бушмакин. - Оперативно неграмотное предложение.
      – Почему? - обиделся Вася.
      – Вы, Василий Дмитриевич, мерите аршином трехгодичной давности, - заметил Колычев. - Тогда юнкеров так ловили, мальчишек. А теперь мы имеем дело с профессионалом по двум линиям: и уголовной и нашей. Это никак нельзя сбрасывать со счетов!
      – Коля должен выявить круг своей дамочки, - сказал Гриша. - Выйти на Пантелеева. Обставить его. Тогда - все. Рви яблочко, оно созрело.
      – Верно, - кивнула Маруська. - Но как быть, если Пантелеев действует? А это значит - убивает! Вот сводка. Двадцать четвертого Пантелеев ограбил артельщика телеграфа и убил. Двадцать шестого - совершил налет на квартиру врача Левина. Всех убил! Ты, Григорий, не лекцию в академии читаешь, ты на работе, между прочим! Нет у нас времени на все эти опер премудрости. Действовать нужно просто и быстро. В чем-то Василий прав, я так считаю!
      – Позвольте, я скажу. - Коля встал. - Отношения с этой бабой у меня без пяти минут… самые горячие… Ты, Маруська, не волнуйся, я подлость Маше не сделаю, это я просто для сведения вам сказал, чтобы вы знали, как мне сладко.
      – Если дело требует, - ухмыльнулся Вася.
      – Я свою жену люблю и на это не пойду! - взорвался Коля. - Стыдно тебе шутить этим, Василий!
      – А я чего? Я ничего, - стушевался Вася.
      – Тебя никто не заставляет. Это… ну, в общем, ясно, - покраснел Бушмакин. - Используй ситуацию, вот и весь сказ. Понял? Свободны все.