От хохота задрожали стекла. Впрочем, проголосовали все единодушно.

Вечером в комиссариате у Сергеева бушмакинцы получили удостоверения-мандаты и оружие. Всем достались тяжелые, несамовзводные солдатские наганы, а Васе, словно назло, — трехлинейка. Вася пощелкал затвором и лихим движением забросил винтовку за плечо.

— Ничего, — утешил Сергеев. — Начнете работать — таким оружием разживетесь, что я первый позавидую.

— А что у вас? — не выдержал Вася. — Покажите!

Сергеев гордо улыбнулся и вытащил из бокового кармана вороненый кольт 14-го калибра.

— Ф-у-у, — Маруська искривила губы. — Подумаешь, такой же наган.

Сергеев протянул ей кольт, она взяла его и удивленно воскликнула:

— Наполовину легче!

— Это не главное, — сказал Сергеев. — Чтобы перезарядить наган, нужно в каждую патронную камору ткнуть шомполом. Я уж не говорю о том, что нужно сдвинуть патронный стопор. А здесь…

Он взял у Маруськи кольт, щелкнул задвижкой, и барабан послушно откинулся влево. Нажал головку экстрактора, и все патроны высыпались в подставленную ладонь.

— Ли-ихо, — протянул Коля. — Мне бы такой.

— Все будет, — Сергеев спрятал револьвер в боковой карман. — Требую от вас, товарищи, самой жесткой революционной дисциплины. Вы должны быть готовы к любым неожиданностям. К чему я об этом говорю? Вот получили мы сегодня сообщение — чиновники сыскного обещают устроить новой власти «кузькину мать».

— Очень интересно, — сказал Никита. — Вроде бы культурные люди, интеллигентные.

— Другое интересно, — заметил Бушмакин. — В какой, так сказать, форме они намерены это сделать?

…Над притихшим Петроградом опустилась долгая осенняя ночь. Бушмакин затоптал самокрутку и шагнул в темноту. Коля, Вася, Маруська и Никита двинулись следом. Было безлюдно. Обыватели притаились по углам. Электростанция не работала — темень, хоть глаз выколи. Звук шагов гулко отлетал от мостовой, заставляя запоздалых прохожих вжиматься в стены домов: кто их знает, этих пятерых. На Дворцовую площадь вышли со стороны Мойки. Справа, без единого огонька, мрачной глыбой чернел Зимний. Слева на фоне светлого неба плавно изгибалась дуга Главного штаба и министерства финансов. Посредине площади подпирала низкое небо колонна, а на ней — ангел с крестом в руках.

— Это вот и есть этот… как его? — силился вспомнить Коля.

— Символ царизма, — подсказал Никита. — Один дурак сказал, а другой повторяет.

— Да не-е-е, — Коля завертел головой. — Я не к тому. Я о том, что красиво здесь.

Подошел патруль. Вспыхнул луч фонарика, негромкий голос приказал:

— Документы?

Слабый свет выхватил из темноты строгие лица матросов…

— Уголовный розыск, — вслух прочитал матрос. — Это как же понимать?

— Это вместо сыскного, — сказал Бушмакин.

— Интересное дело, — матрос вернул документы. — Не зазорно рабочему человеку таким дерьмом заниматься?

— Ишь ты, — недобро протянул Бушмакин. — Чистюля выискался. Ты вот кто по профессии? Комендор? Кочегар? Кто?

— Минер я, — удивленно ответил матрос.

— А чего же ты не на корабле, а по улицам шляешься? — ехидно спросил Бушмакин. — Ну и молчи, коли ума нет!

Пошли дальше. Напротив главных ворот дворца Бушмакин остановился:

— Слышь, Коль. Здесь жил царь. Романов Николай Александрович. Второй. Кровавый.

— Один жил? — с недоверием спросил Коля.

— Один.

— Плохо это. У нас в деревне у иного крыша над головой валится, а под крышей — пятнадцать душ. Зачем одному человеку столько? Обожраться, что ли, право слово…

— Это ты верно сказал, — кивнул Бушмакин. — Что было в прежней жизни? Обжорство! А с другого конца — голод. А мы сделаем так, чтобы все были сыты, одеты, обуты и крыша над головой была… И никогда не допустим, чтобы у одних было много, а у других — ничего.

Коля задумался на мгновение:

— Мужики сказывали — царь добра хотел. А все это от управителей. Они от царя правду скрывали и народ мучали.

— А ты, дурак, и поверил, — вмешался Вася. — Ты раскинь мозгами: ну какая разница между царем и министрами? Один хапал больше, другие меньше, вот и все. А девятое января да Ходынку вместе готовили.

— Кто в России главный, тот во все времена главный вор, жулик и подлец, — поддержал Никита. — Всегда так было.

— А теперь не будет, — уверенно сказал Бушмакин. — Теперь народ — хозяин. С любого отчет спросим. Пошли, ребята, заболтались.

…Светало. Угловое здание на Гороховой чернело провалами окон. Парадная дверь была не заперта. Вторая дверь, в вестибюле, предательски заскрипела, и все замерли, словно мальчишки, застигнутые на месте преступления.

— Тьфу! — замотал головой Бушмакин. — Да что же это мы? Воровать пришли?

— Вы же сами велели тихо, — обиженно заметил Вася.

— Велел не велел, ты меня не одергивай, молод еще! — рассердился Бушмакин. — У кого есть спички?

Никита послушно чиркнул спичкой. Красноватое пламя отразилось в огромном зеркале. Маруська подошла к нему и удивленно провела рукой по гладкой холодной поверхности.

— Мне бы такое, — задумчиво сказала Маруська. — Женщина с таким зеркалом — непобедима.

— Нашла время, — буркнул Коля.

— Глупенький ты. Этого вы, мужики, никогда не поймете.

Вася нашел свечу. Слабый, неверный свет выхватил из темноты часть вестибюля и лестничный марш с ковром, который прижимали к ступеням блестящие бронзовые штыри.

На втором этаже — длинный, уходящий во тьму коридор с десятками дверей по обе стороны.

— «Третье делопроизводство», — прочитал Никита табличку на одной из дверей.

— Зайдем, — решил Бушмакин.

Пламя свечи высветило несколько обшарпанных канцелярских столов и уходящий под потолок шкаф с картотекой.

— Вот это да! — Вася от удивления даже прищелкнул языком.

— Что там? — спросил Бушмакин. — Ну-ка, посмотри.

Вася выдвинул самый нижний ящик:

— Карточки какие-то… «Фа-рма-зоны…» — прочитал он по складам.

— Ну и кто, кто эти… они кто? — нетерпеливо допытывался Бушмакин. — Чем занимаются, где живут?

Вася наугад вытащил одну карточку.

— Волин Дмитрий Иванович, уроженец села Летихино… Орловской губернии… Проживает: Пустая улица, дом пять.

— Это на Малой Охте, — вставил Никита.

— Ну и что он, этот Волин? — не унимался Бушмакин. — Чего ты, как пыльным мешком прибитый?

— Фармазон он, — убито сказал Вася.

— Вероятно, следует читать «франк-масон», — объяснил Никита. — Член тайного общества декабристов…

— Каких еще декабристов… — застонал Бушмакин. — Ну при чем здесь они? — Он начал выдвигать один ящик за другим. — «Медвежатники», «форточники», «скокари», «гопстопники»… Черт знает что! Я таких поганых слов в жизни не слыхал!

— Я думаю… Это здесь ворье всякое понапихано, — вдруг сказал Коля. — Записаны разбойники всякие…

Бушмакин с уважением посмотрел на Колю:

— А что? Прав он, ребята! Как считаете?

— Я так думаю, — продолжал Коля, — что ежели здесь как следует порыться, можно и Сеню Милого отыскать, верно я говорю?

— Верно, — кивнул Бушмакин. — Только вот я смотрю — глаза у тебя сразу недобрым огнем загорелись, а ведь ты теперь не просто Коля. Ты сотрудник уголовного розыска. А что это значит? Это значит, что задержать Сеню, найти его — это твоя обязанность. А вот, скажем, морду ему набить, — это стой! Нельзя!

— А жаль! — улыбнулся Вася и, перехватив рассерженный взгляд Бушмакина, добавил: — Все понял…

— Ночуем здесь, — решил Бушмакин. — Утром будем разбираться.

Улеглись кто куда. Бушмакин на стол, остальные — на стулья. Остаток ночи прошел спокойно, а когда совсем рассвело, заскрипела дверь, и в комнату просунулся заспанный мужчина лет пятидесяти, в потертом чиновничьем мундире.

— Чему обязан? — хмуро, без удивления спросил он.

— Мы вновь назначенное управление уголовного розыска, — сказал Бушмакин. — Вот мандат.

Чиновник отвел руку Бушмакина, внимательно оглядел ребят и повторил задумчиво:

— Управление уголовного розыска… — иначе сказать — сыскная полиция рэ-эс-дэ-рэ-пэ-бэ?

— Ясно сказано, гражданин, — закипая, произнес Бушмакин. — Управление. И я вам не советую…

— А что такое малина, вы знаете? — грустно перебил чиновник.

— Ягода, — вступил в разговор Коля. — Кто же этого не знает!

Чиновник подошел ближе, всмотрелся в лицо Коли:

— Здравствуйте, молодой человек. Рад приветствовать спасителя… — Чиновник протянул Коле руку.

Коля осторожно пожал протянутую руку и сказал смущенно:

— Да чего там… Мы — завсегда…

— Что значит — завсегда?.. — подозрительно спросил Бушмакин. — Откуда ты его знаешь?

— Так, — Коля совсем смутился. — Случай вышел… Пустяки.

— А вы оказывается, еще и скромны? — удивился чиновник. — Ваш сотрудник, господа, не так давно спас жизнь мне и моей жене!

— Вот это да! — Вася изо всех сил хлопнул Колю по спине.

— Поздравляю, — сказал Никита.

— Коля, ты у меня теперь самый любимый! — пропела Маруська.

— Мадемуазель, он этого вполне заслуживает, — галантно поклонился Колычев. — Ну что же, господа. Рад знакомству и позвольте мне откланяться. Я картотеку разбирать пришел, не спится, знаете ли, но раз вы теперь хозяева…

— Минуточку, — остановил его Бушмакин. — Как вы относитесь к монархии?

— Она себя изжила, — сказал Колычев. — Печальная закономерность.

— Печальная? — прищурился Бушмакин.

— Да, — кивнул Колычев. — Я, милостивый государь, столбовой дворянин, мой род уходит корнями в шестнадцатый век. Все мои предки верой и правдой служили царю и отечеству. И я служу. Служил, — поправился он.

— Сыщиком? — спросил Никита. — Не очень почетная профессия. Слыхал, что дворяне ею брезговали… Бенкендорф, Шувалов, Шешковский… Каты… Из-за них, наверное, брезговали?

— Вы малообразованны, — сказал Колычев. — Вы говорите о тех, кто возглавлял политический розыск. И вы правы: испокон веку на Руси презирали и ненавидели тех, кто преследует людей за политические убеждения. Но есть и другая полиция. Она очищает мир от подонков. От уголовников. От мрази всякой. Я пошел служить в эту полицию по глубокому убеждению, милостивый государь!

— Пока эта полиция была в руках царских прихвостней, — сказал Бушмакин, — немногим она отличалась от жандармов и охранки. Но мы поспорим после.

— Вы думаете, это «после» будет? — улыбнулся Колычев.

— Хотите остаться? — прямо спросил Бушмакин.

— Вы сможете мне верить? — осторожно осведомился Колычев.

— Это будет зависеть только от вас. — Бушмакин пристально смотрел на Колычева.

И Колычев не отвел взгляда:

— Поскольку кто-нибудь все равно должен вам объяснить, что такое малина и бока скуржавые, — я остаюсь.

Потом бушмакинцы разбирали картотеку сыскной полиции. Командовал Колычев. Он сидел на приставной лестнице в помятой рубашке, без сюртука и был очень оживлен:

— Третий ящик оставьте! — кричал он. — Это отработанный пар! Так сказать, сведения для науки. Вам, господа, нужно сейчас интересоваться только активно действующими персонами. Теми, кто в эту самую минуту режет, грабит, раздевает и насилует! А это все в десятом ящике. Там мокрушники — сиречь убийцы, и все известные нам сборища уголовно-преступного элемента, сиречь — малины.

Ребята притащили ящик. Бушмакин надел поломанные очки в железной оправе и углубился в чтение. Но было еще темно, и Бушмакин попросил Колю найти свечу или лампу.

Коля вышел в коридор. Маруська увязалась следом.

— В сто сорок втором на столе лампа с четырьмя свечами! — крикнул Колычев.

Отыскали нужную дверь. Когда возвращались обратно, Маруська взяла Колю за руку.

— Нравишься ты мне, — сказала она тихо. — Наверное, я не должна тебе об этом говорить, ну да ты парень простой и человек хороший, вреда мне не сделаешь.

— Не сделаю, — Коля покраснел и отдернул руку.

— Стесняешься?

— Не-е, — Коля вздохнул. — Только не время сейчас… И не место.

— Скажи уж прямо: пошла ты, девка, туда-то и туда-то. Не прячься за слова, терпеть не могу!

Она повернулась и ушла. Коля постоял еще некоторое время в коридоре и вернулся в кабинет Колычева. Зажгли свечи, стал виден лепной потолок и электрические лампы под жестяными крашеными абажурами — они висели над каждым столом.

— Розыск преступного элемента должен быть поставлен научно. А наука свидетельствует, что без планомерного и глубокого проникновения в преступную среду ни одна полиция мира успеха не имела! Вот и мы с вами в своей работе будем опираться исключительно на преступный элемент! — разглагольствовал Колычев.

— Даже исключительно, — усмехнулся Бушмакин. — А честные люди? Граждане? Они что же, заинтересованы в том, чтобы процветала уголовщина? Они, по-вашему, нам помогать не станут?

— Разъясняю суть дела на простом примере! — Колычев словно читал лекцию на юридическом факультете университета. — Ограбили лавку. Нутс-с, спросили вы того, сего, а они — молчок! Обыватель — подлец, дело известное.

— Неправда! — возразил Бушмакин. — Кто-нибудь что-нибудь видел и придет к нам, сообщит.

— Кто-нибудь, что-нибудь, — парировал Колычев. — Слова-то все дамские, с кухни… Нет-с, мил-сдарь, не придут! Не бывало-с!

— У вас — не бывало-с, а у нас — будет! — уверенно заявил Никита. — Я, например, верю в человеческий разум!

— Разум? Эк, куда вас хватило, — с сожалением сказал Колычев. — Ну при чем тут, помилуйте, разум? Разве речь идет о периодической системе элементов? Давайте ближе к жизни, господа. К реальной жизни, наполненной проходимцами, предательством и хамством. Так о чем бишь я? Вот взгляните, — он вытащил из ящика три карточки. — Итак, мы с вами предполагаем, что ограбили лавку либо Васька Клыч, либо Шура Рябчик, либо Алексашка Помпон. Но кто конкретно? — Он торжественно оглядел присутствующих и продолжал: — Не знаете? И я не знаю. Но, в отличие от некоторых здесь присутствующих альтруистов, верящих в «человеческий разум», я не знаю этого только пока. Пока! Итак! Я вызываю городового, велю доставить ко мне всех друзей вышеназванных господ, потом приглашаю еще двух городовых и приказываю бить этих друзей до тех пор, пока большинство из них не запросит пощады. Тогда я отсылаю городовых и предлагаю некоторым, мною избранным, освещать подозреваемых, следить за каждым их шагом. Как вы уже догадались, вопрос ареста — это уже не вопрос. — Колычев вытер со лба пот и замолчал.

— Лихо, — сказал Коля.

— Отвратительно, — поморщился Никита.

— Кое-что в этом, конечно, есть, — Вася почесал затылок.

— Мужчинам только бы драться, — вздохнула Маруська.

— Значит, бить? — спросил Бушмакин.

— Ну, тут Колычев прав, — сказал Вася. — Не целовать же их. Они людей режут, а мы их — гладь?

— Вы же интеллигентный человек, — укоризненно сказал Бушмакин, не реагируя на замечания Васи.

— Нашу работу в белых перчатках не сделаешь, — ответил Колычев. — Увы…

— Скажу так, — Бушмакин строго оглядел присутствующих. — Кто хочет здесь работать — о мордобое забыть навсегда! За мордобой — ревтрибунал, уж я позабочусь! А тебе, Василий, вот что понять надо: кругом поднимается заря новой жизни. Ты что же, всерьез думаешь, что преступники этого не видят? Видят! И я рассматриваю нашу задачу так: направить их на путь исправления. Помочь им!

— Между прочим, девять месяцев назад господин Керенский выпустил всех, рвущихся к новой жизни, — с горькой иронией произнес Колычев. — И что же? На свободе оказалось несколько тысяч опаснейших негодяев! Началось такое… Страшно вспомнить. И сейчас продолжается — вон молодой человек не даст соврать, — Колычев кивнул в сторону Коли и продолжал: — Нет, господа. Преступный мир — это преступный мир. Никогда никто и ни при каких условиях его не изменит и не исправит. Пока есть человечество, будет и преступность. Думать иначе — наивный вздор.

— Плохо же вы относитесь к человечеству, — усмехнулся Никита. — Я с вами совершенно не согласен!

Снизу, из парадного, донеслось отчаянное треньканье звонка. Никита не договорил и вопросительно посмотрел на Бушмакина. Тот, в свою очередь, — на Колычева.

Колычев достал из кармашка жилета огромные золотые часы и щелкнул крышкой:

— Да уже десятый час, господа! — удивленно сказал он. — Это, вероятно, пришли лояльные новому правительству чиновники нашей канцелярии. Я вам потом расскажу о каждом. Поласковее с ними, господа, они очень и очень нам пригодятся!

— Коля, впусти, — приказал Бушмакин.

Коля убежал. Через минуту он снова появился — несколько растерянный и притихший. Следом за ним в кабинет ввалилось человек десять мужчин в форменной одежде департамента государственной полиции. Они столпились на пороге и молча уставились на Бушмакина и ребят.

— Это новое начальство, господа, — объяснил Колычев. — Мы разбираем действующие картотеки. Я полагаю, вы присоединитесь к нам?

Худой, высокий чиновник с университетским значком на груди переглянулся с остальными.

— Мы хотели бы знать, от какой партии новое начальство? — спросил он.

— Какая разница, господа! — сказал Колычев. — Они хотят бороться с уголовниками, — это главное, я полагаю.

— Мы от партии большевиков, — жестко сказал Бушмакин. — Устраивает?

— Как нельзя больше! — улыбнулся худой и повернулся к остальным: — Поможем большевикам, господа? — Он засучил рукава форменного сюртука и, словно дирижер в оркестре, взмахнул руками.

— Берегись! — крикнул Колычев, но было уже поздно. Вся орава бросилась к ящикам с карточками.

— Стой, стрелять будем! — закричал Бушмакин, выхватывая наган.

В ту же секунду худой профессионально ударил его по запястью ребрами ладоней, и наган с глухим стуком упал на пол.

Остальные бушмакинцы даже не успели обнажить оружие. Васю сбили с ног ударом стула по голове. Никиту кто-то ткнул лицом в шкаф, и он, закатив глаза, опустился на пол. Маруська забилась в угол и истошно визжала, а Коля, раскидав нападавших один раз и второй, на третий не сумел увернуться от приема — рука попала в «замок», и Коля врезался в старинную голландскую печь. Бушмакин попытался было дотянуться до своего нагана, но худой изо всех сил наступил ему на руку, и Бушмакин потерял сознание от боли. А потом началось столпотворение… Зазвенели стекла — озверевшие «служители правопорядка» выбрасывали ящики с карточками прямо на улицу. Кто-то поджег ворох бумаг, кабинет заполнили клубы черного дыма.

Колычев, взобравшись на свою лестницу и накрыв голову папкой, испуганно наблюдал за побоищем.

Наконец все было кончено. Чиновники потянулись в коридор. Худой остановился возле лестницы.

— Надеюсь, вы с нами, Колычев? По-моему, вы всегда презирали конформистов!

Колычев высунулся из-под папки:

— То, что вы сейчас сделали, — низость!

— О, господи, — худой шутовски взмахнул руками. — Однако мы в неравном положении. Вы — высоко, и мне трудно вам отвечать… — Он резко вышиб лестницу из-под Колычева. Тот с воплем грохнулся на пол и остался недвижим.

— Подумай, мразь, — с ненавистью сказал худой и ушел, хлопнув дверью.

…Первым очнулся Бушмакин. Рука распухла и напоминала пышку с повидлом. Бушмакин поднялся, кряхтя и охая, взял со стола графин и, приводя в чувство своих товарищей, начал поливать всех по очереди: Колю, Васю, Никиту и Колычева. Потом отпил из графина. Увидел Маруську. Она по-прежнему сидела в углу.

— Что же ты? — укоризненно сказал Бушмакин. — А еще красный милиционер. Где наган?

— Вот, — тихо сказала она. — Я хотела в них выстрелить, да у меня сил не хватило взвести курок.

— Ничего, Маруська, не тушуйся, — вздохнул Бушмакин. — Не смогла, так не смогла. Мы тебе потом браунинг организуем за то, что сумела сохранить боевое оружие. А себе и всем остальным назначу по десять суток ареста — за утрату революционной бдительности и револьверов. Плохие мы еще сыщики, Маруська.

Приподнялся и сел Колычев. Увидел Бушмакина, улыбнулся через силу:

— Дали нам перцу. А что вы хотите? Они всю жизнь этим занимаются, а вы — первый день… Сколько еще времени пройдет, прежде чем вы освоите хотя бы азы сыскного дела.

— Меньше, чем вы думаехе, — сказал Бушмакин. — Вы знаете этих людей?

Колычев кивнул.

— Я сообщу об этом Военно-революционному комитету, — продолжал Бушмакин. — За саботаж такого рода они будут расстреляны.

Колычев снова кивнул:

— Иного они и не заслуживают. Но если вы думаете, что они сидят и ждут ваших конвойных, — вы ошибаетесь… — Колычев усмехнулся. — Я не политик, но даже я понимаю, что мой класс не сдастся вам без боя. Как говорят на ваших собраниях: в повестке дня — гражданская война… И эти люди будут ждать ее начала в укромном месте.

Маруська растолкала ребят. Все выглядели вполне сносно, только у Коли поперек лба лег багровый шрам.

— Картотеку жалко, — Колычев обвел взглядом кабинет. — Она собиралась годами. Большое подспорье потеряли, жаль…

— Сейчас все разойдемся, — сказал Бушмакин. — Отдыхать четыре… нет, шесть часов. Ровно в пять, — он посмотрел на часы, — всем быть здесь. Где телефон?

Колычев кивнул на свой стол.

— Я позвоню, вызову охрану, — продолжал Бушмакин. — А то пока мы будем спать, ваши друзья, не дай бог, снова явятся.

— Это не мои друзья, милостивый государь! — встал Колычев. — Это негодяи!

— Ну хорошо, хорошо, — отступил Бушмакин и потянулся к трубке. Но взять ее не успел. Заверещал зуммер.

— Кого это? — спросил Бушмакин.

— Не знаю, — Колычев пожал плечами. — Сюда уже недели две никто не звонил… — Он снял трубку: — Управление сыскной… то бишь — уголовного розыска, здесь Колычев. С кем имею честь? Понятно! — Он зажал мембрану рукой и повернулся к Бушмакину: — Около сотни неизвестных громят посольство на Большой Морском. Дипломаты просят помощи. Они уже всюду звонили — дозвониться никуда не могут.

— Что вы делали в подобных случаях? — спросил Бушмакин.

— В мое время подобных случаев не было, — не удержался Колычев.

Бушмакин взял трубку:

— Слушайте меня! Да тише вы, черт вас возьми! Десять минут продержитесь! Все! — он швырнул трубку на рычаг, крикнул: — Маруська и Колычев остаются, остальные — за мной!

— У них винтовки и пулемет! — закричал Колычев. — А у вас?

Бушмакин растерянно уставился на пустую кобуру.

— Черт, — пробормотал он. — Но все равно, я обещал помощь. Надо идти…

— Я с вами, — заявила Маруська.

— Я тоже, — поразмыслив, сказал Колычев. — И, принимая во внимание ваш искренний порыв… Ладно, я помогу вам. Идите за мной…

Он бросился к дверям, которые вели в подвал. Внизу перед тяжелой, обитой железом дверью он остановился. На огромном засове висел пудовый замок.

— Здесь кладовая изъятого оружия. Все сваливали сюда. Патроны тоже.

— Что же ты раньше молчал? — Бушмакин растроганно похлопал Колычева по плечу. — Маруська, давай сюда твой «шпайер»… Всем отойти!

Бушмакин семь раз подряд выстрелил в замок. Полетели искры, куски исковерканного металла. Замок отвалился.

Вошли. Это была маленькая комната со стеллажами вдоль стен. На полках лежали револьверы и пистолеты самых разных марок, ножи, кастеты, остро заточенные напильники.

— Брать оружие только с полной обоймой! — предупредил Бушмакин. — Лучше — по две обоймы сразу.

Коля засмотрелся на тяжелый маузер в деревянной кобуре. К сожалению, в нем не было ни одного патрона.

— За мной! — Бушмакин выскочил в коридор.

Выбежали за Гороховую. Бушмакин с сомнением оглянулся на парадную дверь, сказал:

— Там оружие, документы. Маруська! Ты остаешься! И без лишних слов, — прикрикнул он. — Позвони Сергееву, пусть пришлет помощь.

Маруська понуро скрылась в подъезде.

Трехэтажный особняк посольства отделяла от улицы затейливая чугунная решетка. Вдоль нее выстроились погромщики. Они просунули стволы винтовок сквозь узоры решетки и держали окна посольства на прицеле. Два человека по приставной лестнице лезли на балкон, около десятка колотили невесть откуда раздобытым рельсом в резную дубовую дверь. Она трещала, но пока не поддавалась… Двое залегли в воротах — у станкача. Бушмакин увидел солдат с повязками революционной охраны, сердито спросил:

— Чего не стреляете?

— Без толку, — вздохнул солдат. — Их — эвон сколько. А нас — эвон.

— Огонь! — зло крикнул Бушмакин и выстрелил из своего нагана. — Ребята! Занять позиции и не высовываться! Огонь!

Солдаты открыли беспорядочную пальбу. Бушмакинцы их поддержали. Один из бандитов — он уже перебросил ногу через решетку балкона, сорвался и полетел вниз.

— Братва! В нас палят какие-то суки! — растерянно завопил главарь погромщиков. — Стой! — Он замахал маузером. — Чего по своим жарите? Мы, чай, буржуев трясем! Давай к нам, барахло поровну!

— Огонь! — скомандовал Бушмакин.

На этот раз ударили дружно, залпом. Бандиты выронили рельс и разбежались.

— На куски порвем, падлы! — орал предводитель. — Нас больше! Не дрейфь, братва! Их часы сочтены!

Бандиты начали стрелять.

Бушмакин высунулся из-за угла дома, крикнул:

— Предлагаю сдаться! Кто добровольно сложит оружие — уйдет свободно! Остальным — расстрел на месте!

— Не слушайте его! — срываясь на визг, заверещал главный. — Контрики они, братва! Огонь по контрикам! Патронов не жалеть! У нас их много! Пулемет! Полкоробки разом, огонь!

Затрещал «максим».

— Дохлое дело, — сказал солдат. — Они нас ликвиднут как пить дать.

— Нахожу, что это, увы, резонно, — поддержал солдата Колычев.

Бушмакин выстрелил. Следом за ним открыли стрельбу Никита и Вася.

— Не получается у вас, — сквозь зубы сказал Бушмакин. — Вот как надо…

На той стороне грохнулся предводитель.

— Вы случайно не чемпион по стрельбе? — добродушно-насмешливо осведомился Колычев.

— Я весь четырнадцатый год в окопах просидел, — ответил Бушмакин.

Пули дырявили штукатурку, били стекла.

— Коля, — окликнул Бушмакин, — дуй за подмогой. Они, вишь, в атаку пошли.

Погромщики вытянулись в редкую цепь и медленно двигались в сторону бушмакинцев.

— Коля, если вы уходите — дайте мне ваш наган, — попросил Колычев.

— Не дам, — сказал Коля, пряча наган за спину. — Я никуда не пойду.

— Приказы не обсуждать! — обозлился Бушмакин. — С кем я только связался! Щенки и интеллигенция.

— Интеллигенция тут ни при чем, — сказал Никита. — От обилия знаний никто еще не страдал. А вот от темноты…

Пуля сбила с Никиты фуражку, и он растерянно заморгал.

— Счастлив ваш бог, — заметил Колычев.

— Случайность… — побледневший Никита попытался улыбнуться.

— Сколько у нас еще патронов. Давайте все, что есть, — приказал Бушмакин.

В подставленную шапку посылались обоймы и патроны.

— Стрелять прицельно, не торопиться, — командовал Бушмашин. Вот так… — Он выстрелил, среди громил началась паника.

— У них снайпер! — орали бандиты. — Он всех нас перебьет!

— Братцы! Помилосердствуйте! За что вы нас?

— Николашку скинули, а русскому человеку все равно труба!

— Да здравствують свобода, равенство и братство! — завопил кто-то среди громил. — Кто посмееть по етим словам пальнуть, — стреляй!

Он поднялся в рост, двинулся на бушмакинцев. Бандиты перестали стрелять и с восхищением следили за смельчаком.

— Я его срежу… — Вася прицелился.

— Нишкни, — зашипел Бушмакин. — Коля, как он близко подойдет, — хватай его!

— Сделаем, — Коля приготовился.

Громила шел вначале ровным и быстрым шагом. Но постепенно молчание бушмакинцев насторожило его, он замедлил шаг, потом и вовсе остановился.

— Не успею, — сказал Коля. — Далеко.

Громила постоял мгновение и вдруг, подоткнув полы длинной кавалерийской шинели, бросился назад. Вася выстрелил, и бандит, сделав несколько заплетающихся шагов, рухнул.

— Ну, была не была, — сказал Бушмакин. — За мной, вперед! — крикнул он и побежал в сторону бандитов.

Остальные кинулись за ним.

— Батька кокнули! — закричал кто-то. — Спасайся кто может!

Громилы бросились врассыпную. На повороте путь им преградил броневик и черная цепь матросов. Впереди бежали Сергеев и Маруська.

Оставшихся в живых громил окружили и увели. Сергеев обнял Бушмакнна:

— С почином тебя.

— Поменьше таких починов, — хмуро отозвался Бушмакнн.

Заныла ладонь, и он, только теперь вспомнив о ней, обмотал ее платком.

— Чиновники? — спросил Сергеев.

— Они, — кивнул Бушмакин. — А ты от кого знаешь?

— Люди видели, — ответил Сергеев: — Сообщили нам. Всех взяли, ни один не ушел.

Маруська подошла к Коле, спросила, заглядывая в глаза:

— Ты переживал за меня?

— По-моему, переживать надо было тебе, — ответил Коля. — Ты в тепле сидела. А мы здесь — охо-хо!

— Не любишь ты меня, — вздохнула Маруська.

— Почему ты так думаешь? — пряча смущение, спросил Коля.

— Ну, какой же парень станет пререкаться с любимой девушкой? — грустно улыбнулась Маруська. — Чувствую я, Коля, что будет у нас с тобой неразделенная любовь, — пошутила она.

— Да ладно тебе, — сказал Коля. — Пойдем-ка лучше домой, а то, я так понимаю, начинается у нас у всех не жизнь, а сплошная морока. Отдохнуть надо.

— Какой может быть отдых у революционных сыщиков? — подошел Никита. — Покой нам только снится. Можно я вас, провожу, Маруся?

Она бросила на Колю печальный взгляд.

— Проводите.

Они ушли. Коля долго смотрел им вслед и думал, что вот встретилась ему хорошая девушка, а что толку? Никакого волнения в груди, хоть убей.

Подошел Вася, подмигнул:

— Увели девку? Из-под носа? А ты не зевай! — и, заметив огорченный Колин взгляд, добавил: — Тебе сколь лет-то? Восемнадцати нет? Ну, браток. У нас с тобой все еще впереди!