— Я с заместителем министра договорился и получил разрешение на личное участие в операции. Речь идет о «Санько».

— Думаешь, тот самый? — Рудаков не удержался, вскочил со стула. Николай Федорович посмотрел на него строго, нажал на плечо, усадил обратно:

— Слушай, генерал, тебе сколько?

— Пятьдесят три, — смутился Олег. — Я еще молодой.

— Да я разве спорю? Договоримся так: я возглавлю эту разработку. Миронов где сейчас?

— В Москве, только что закончил сложное дело об убийстве.

— Давай мне Миронова и еще… личная просьба: внук мой, Генка, заканчивает нашу академию. Я с начальником согласовал. Не будешь возражать, если практику он пройдет у меня?

— Семейственность разводишь, — улыбнулся Рудаков.

— У нас — династия, — гордо сказал Николай Федорович. — Все служили в милиции: я, жена-покойница… Сыновья, теперь вот внук.

— О чем разговор. — Олег нажал кнопку селектора: — Полковника Миронова ко мне. — Посмотрел на Кондратьева и добавил: — Успеха, генерал. Миронова введи в курс дела сам. Всех необходимых людей, технику разрешаю брать без всяких ограничений. А вообще-то непривычно.

— Что именно? — удивился Николай Федорович.

— Профессор академии в роли инспектора. На тебя могут обидеться коллеги по академии.

— Пусть обижаются. У нас кое-кто давно забыл, как выглядит дежурная часть отделения милиции.

— Да-а… Техника сейчас не та, что в наше время, — вздохнул Олег. — Нам бы тогда такую, мы бы сто из ста раскрывали!

— А ты не жалей. Нынешним совсем не легче, несмотря на всю эту технику. А вообще, ты прав. Я вот помню, как хотел по кутьковскому делу две гильзы сравнить, а Трепанов говорит: «Нет у нас еще такой техники, Кондратьев…» Эх, Олег, Олег, какие люди были…

Через двадцать минут все собрались в кабинете Миронова. Разговор начал Николай Федорович:

— Пока будем работать втроем. Потом, по мере надобности, подключатся товарищи. Что сейчас самое главное? Досконально проверить Пашутина, Бородаева, поискать «Санько». Думаю, что нужно привлечь к работе Лабковского. С ним я встречусь и поговорю сам. Геннадий Викторович, — Кондратьев посмотрел на внука, с трудом сдержал улыбку, — чтобы вам было все ясно до конца, объясняю: «Санько» — опаснейший бандит, убийца. Мы с полковником, а вернее сказать, я лично упустил его в сорок пятом. Я должен, я обязан, поскольку еще на что-то способен, сделать все, чтобы этот негодяй перестал ходить по земле. Вопросы есть?

— А если это не тот «Санько»? — спросил Геннадий.

— Вот что, капитан… — Николай Федорович задумался. — Вас разве не учили, что интуиция — это не выдумка буржуазных психологов, а реальное, контролируемое состояние мозга в момент осознания определенных, трудноуловимых обстоятельств, фактов? Учили. Так вот: масштабы затеваемой преступниками акции не по плечу дилетантам. Здесь чувствуется мышление волка.

— Согласен, — кивнул Миронов. — Если Лабковский не напутал — в этом деле готовит почву человек из прошлого, профессионал.

— Сроки сжатые, — сказал Геннадий. — Золото уже на складе. Если мы начнем разработку исподволь, не спеша, можем опоздать.

— Верно, — согласился Миронов. — Нужно продумать, как расшевелить осиное гнездо бандитов.

— Будем думать, — сказал Николай Федорович. — А теперь — как договорились, за дело.

Лабковский был окрылен разговором с Николаем Федоровичем. Но самого главного он все же не сказал. Он не сказал, что уже в течение нескольких недель наблюдал за Пашутиным и Бородаевым. Он не сказал, что уже дважды заметил, как те встречались с инспектором по кадрам Ивановым, причем делали это не то чтобы таясь, но достаточно осторожно — далеко от завода, в тихих, малолюдных местах. И самым опасным было то, что Лабковский строил собственные планы изобличения и задержания преступников. Поговорив с Николаем Федоровичем, он решил, что санкция милиции на любые действия по разоблачению шайки получена, и отныне начал действовать, как ему казалось, хитро и тонко. Лабковский пошел к Иванову.

Тот занимал отдельный кабинет, так как в отсутствие начальника всегда исполнял его обязанности. Иванов был полный, добродушный человек лет пятидесяти и в отличие от Лабковского одевался модно и современно.

— Что тебе, Лабковский? — не слишком любезно осведомился он, увидев лаборанта на пороге своего кабинета.

— Начальника нет, так я к вам, — виновато сказал Лабковский. — Преступление я обнаружил.

— Какое еще преступление? — изумился Иванов. — Что ты мелешь? Наш коллектив борется за звание ударного, а ты порешь такую чушь!

— Не чушь, — Лабковский в упор посмотрел на Иванова. — Пашутин и Бородаев хотят украсть золото.

— Постой-постой, — опешил Иванов. — А ты-то откуда знаешь о золоте?

— Все знают…

— Безобразие. Ну, а при чем здесь эти два алкаша? Безобидные инфузории!

— Пашутин уже сидел.

— И все-то ты знаешь, — прищурился Иванов. — Ладно, за сигнал спасибо, разберусь.

— Они и платину украдут, имейте в виду! — бухнул Лабковский.

— Хватит тебе, — сердито сказал Иванов. — Наша платина — технический порошок! Чтобы ее превратить в металл, в слиток, в изделие — нужны специальные условия. Дома этого не сделать, пойми! Ох, и балабол ты, Лабковский. Насмотрелся по телевизору всякой белиберды, вот и несет тебя.

— До свидания… — Лабковский ушел. Спускаясь по лестнице, он с восторгом вспоминал о реакции Иванова на сообщение о золоте и думал о том, что опасное гнездо он явно расшевелил. «Теперь только держать ушки на макушке, а глаза — разутыми, и преступники изобличат сами себя», — так рассуждал Лабковский. О том, что он вступил в схватку с людьми сильными, опытными, понаторевшими в тайной борьбе, он, естественно, не думал. Тем более он не думал о том, что сразу, с самого начала ломает все планы Николая Федоровича.

Стемнело. Ярко-белым светом вспыхнули фонари. «Москвича-фургон, за рулем которого сидел грузный Бородаев, притормозил около выхода из метро. И сразу же на заднее сиденье сели два человека: рабочий завода Пашутин и инспектор отдела кадров Иванов. Бородаев резко взял с места. „Москвич“ влился в поток других машин.

— Нервничаешь? — насмешливо спросил Иванов.

— Сидеть не хочу, — буркнул Бородаев. — Каждый день в весе теряю.

— Ах ты, толстячок. А деньги иметь хочешь? — с откровенной насмешкой осведомился Иванов. — Дурачок, пойми простую вещь: без труда не вынешь рыбку из пруда. Я-то ведь рискую куда больше, чем ты. А «Санько»? Он по острию ходит.

— Командует из подполья ваш «Санько»… — зло сказал Бородаев. — Я его в глаза не видал! А ты, Вася?

Пашутин энергично замотал головой.

— Вот! — обрадовался Бородаев. — Вася тоже не видел! А долю он требует не равную! Половину требует!

— Он столько сидел и судился, что на десять человек хватит. — Если его поймают — «ВМН» через пять минут сделают. Нынче, ребятки, не пальба и перо в бок ценятся, а мозги, ясно вам? «Санько» за свой ум получает, и давайте на эту тему больше не куликать! Все! — подытожил Иванов.

Пашутин и Бородаев переглянулись:

— Раз так — ладно, — изрек Бородаев. — Что с этой сукой Лабковским делать?

— Пришить, — сверкнул глазами Пашутин.

— Пусть прыгает, — вздохнул Иванов. — Всему свое время. Пока в мелодии раскачаются, пока то да сё, мы уже отчалим, ребятки. Сколько один грамм золота стоит, элементарно, в скупке?

— Три рубля, — сказал Пашутин. — Если пятьдесят шестая проба.

— Итого на одном золоте даже по такому мизеру тридцать тысяч получим! — подсчитал Иванов. — А я знаю людей, которые за наше высокопробное и по восемь рублей дадут! А платина? Не журись, ребятки, скоро икоркой да коньячком будем баловаться невозбранно. Дачу куплю. Машину. Баб заведу в неограниченном количестве. Помните, Жаров пел: «Менял я женщин, как, тирьям-тирьям, перчатки…» Я мужик щедрый. Буду дарить своим девочкам серьги, бусы, шубы. Пусть только ласкают меня страстно.

— А я на книжку положу, — сказал Бородаев.

— На книжку нельзя: поймают — отберут, — возразил Пашутин.

— Можно и на книжку, — улыбнулся Иванов. — Потому что нас не поймают. Кишка тонка!

— Не знаю. — Пашутин вздохнул. — Я свою долю в баночку упакую, в хлорвинил, и в бабкином саду под яблоней закопаю. Ни в жисть никто не найдет!

— Ну ладно, детки, — оборвал разговор Иванов. — «Санько» так велел: ты, Бородаев, берешься за Витьку, и немедленно. С девкой этой, с Зинкой, у него сложно все, парень он дерганый, путаный. Сам знаешь, дома у него тоже не все ладно, у матери были неприятности на службе. Играй на этом, но с толком, осторожно. Цель такая: привлечь внимание милиции, пусть она верит, что напала на след. Главное, чтобы этот дурачок Лабковский с крючка не сорвался. Все понял?

— Понял, — кивнул Бородаев. — Дай сообразить.

С заводским агентом-экспедитором Виктором Володиным Бородаев познакомился случайно. Как-то весной он зашел в пивную, расположенную неподалеку от проходной завода, и увидел высокого красивого парня в броском заграничном плаще нараспашку. Парень держал за лацканы пальто подвыпившего завсегдатая, а тот пытался ударить обидчика ногой, но не мог, не получалось, и пьяница грязно ругался. «А фраер, пожалуй, денежный, — подумал Бородаев, привычно оглядывая одежду Виктора. — Если по-умному подойти, он из благодарности неделю поить станет…» Между тем парню приходилось совсем туго. В ссору вмешались остальные завсегдатаи, окружили тесным кольцом и, конечно же, жестоко избили бы, не вмешайся Бородаев. Смачным ругательством Бородаев утихомирил пьяниц и увел Виктора в глубь пивной.

— Ничего? — подмигнул он парню. — Жив?

— Жив, — улыбнулся тот. — Я схожу за пивом.

— Как звать-то?

— Витька Володин.

— А я — Бородаев. Или просто — Борода.

Витька принес пару кружек, у Бородаева нашлась вобла. В разговоре скоротали вечер. Выяснилось, что оба работают на одном заводе, это еще больше укрепило знакомство. На следующий день Бородаев рассказал о встрече Иванову и Пашутину.

— Присматривайся, — посоветовал Иванов. — Может, ему деньги нужны? Дай взаймы.

И Бородаев начал присматриваться. Он не втягивал Витьку в прямые дискуссии о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Но вовремя и метко сказанным словом незаметно создавал у парня определенное настроение и определенное отношение к людям. Иногда Витька брал у него в долг — по мелочи, но пришел день, когда эта мелочь составила довольно значительную сумму — семьдесят рублей.

— …Ты пойми главное, — Иванов хлопнул Бородаева по плечу, оторвав от воспоминаний. — Парень возит металл. С ним два охранника. Значит, здесь — голяк. «Санько» говорит: действовать вужно через Зинку. Сейф особой кладовой в ее распоряжении.

— Действовать… — повторил Бородаев. — Легко сказать.

— Прими совет, — усмехнулся Иванов. — Поссорь их, понял?

— Подумаю, — кивнул Бородаев.

Фургон притормозил у кромки тротуара. Иванов вышел из машины и исчез в толпе.

Спустя час Николай Федорович и Лабковский встретились в сквере на Советской площади. Они сели на скамейке около входа в институт. На фоне ярко освещенного Моссовета тяжеловесный Юрий Долгорукий выглядел бесформенной черной глыбой.

— Что нового?

— А ничего, — развел руками Лабковский. — Хожу, присматриваюсь, Пашутин и Бородаев ведут себя тихо.

— Продолжайте в том же духе. Если что-нибудь заметите — позвоните. Вот телефон. Встретимся через день, в это же время. Они вас не подозревают?

— Вроде нет, — с заминкой сказал Лабковский.

— Ну и прекрасно. Специально с ними ни о чем говорить не нужно, а если сами заговорят — будьте внимательны. О наших встречах и разговорах тоже распространяться не нужно. До свидания.

Они разошлись.

Проверкой работников завода занимался подполковник Смирнов — участник разоблачения оборотней. Состав опергруппы был почти тем же, как в далеком сорок пятом. Смирнов изучил анкеты, просмотрел фотографии. Среди рабочих и служащих «Санько» не было.

— Почти тридцать лет прошло, — сказал Рудаков на очередном совещании. — Этого «Санько» теперь при всем желании не узнать. Он, может, открыто по заводу ходит.

— Может, и ходит, — согласился Николай Федорович. — Судя по всему, у них есть реальный план, по которому они собираются работать. Нужно подумать, как предугадать их действия. А еще лучше — активно внедриться в их группу и получить точную информацию об их планах. Для этого нужно установить членов шайки поименно, нащупать слабое звено. Перетянуть того человека на нашу сторону. Теперь конкретно: за Бородаевым и Пашутиным установить наблюдение. Пока на неделю. А там посмотрим.

— В особой кладовой работает Зинаида Ананьева, — сказал Миронов. — Сомнений она не вызывает, но я бы выяснил на всякий случай круг ее связей.

— Все началось с вашей лекции, товарищ генерал, — улыбнулся Смирнов. — По-моему, чтение лекций стоит продолжить. Во-первых, это в какой-то мере успокоит преступников. Нелогично, чтобы в разгар операции милиция открыто ходила на завод. Во-вторых, один раз нам помог Лабковский. Если продолжать в том же духе, найдутся и другие.

— Считаю, что это разумно, — поддержал Рудаков. — Товарищи, я уточнил следующее: заводу предстоит огромный заказ по линии СЭВ. Для его реализации потребуется не десять килограммов золота, как мы это до сих пор предполагали. Пятьдесят килограммов золотой фольги высшей пробы получает завод. По самым скромным подсчетам, это двести пятьдесят тысяч рублей.

Вечером из Киева прилетел Виктор. Последние пять лет он работал в МВД СССР, руководил контрольно-инспекторской группой. Николай Федорович рассказал ему о «Санько», о своих предположениях.

— Жаль, что не смогу подключиться, — потужил Виктор. — А хорошо бы. — Он грустно посмотрел на Николая Федоровича: — Тебе семьдесят три, батя?

— Стукнуло, — улыбнулся тот.

— А мне — шестьдесят три, — вздохнул Виктор. — Я тебе в самом высоком смысле слова завидую. Мой предшественник ушел в запас, когда ему было шестьдесят два. Честно сказать, развалина. А ты, батя, огурчик, ей-богу.

— Если вспомнить, что деду довелось пережить, он крепко соленый огурец! — бухнул Геннадий. — Правда, товарищ генерал?

— Правда, капитан, — тихо сказал Николай Федорович. — Говоря по совести, мне страшновато, что в одно прекрасное время пригласит меня к себе начальник управления кадров. И скажет: «Дорогой Николай Федорович!» — и так далее. А разве я смогу без своего дела? — Николай Федорович обвел глазами Нину, Геннадия, Виктора. — Многие старики мечтают вечером лечь спать и… — он махнул рукой. — А у меня одно желание: чтобы жизнь моя кончилась в бою. Не от пули бандитской, нет. А просто, чтобы в разгар очередного дела не стало генерала Кондратьева. Маша моя так из жизни ушла. А мне и подавно нельзя иначе.

Утром Бородаев вышел из дома в самом приподнятом настроении. Все детали предстоящего разговора с Виктором Володиным были совершенно ясны, и Бородаев от удовольствия даже насвистывал веселый мотивчик. На углу крикливая тетка торговала горячими чебуреками. Бородаев купил два, жадно сжевал и поморщился:

— С чем они?

— С бараниной, — от возмущения продавщица сделала ударение не там, где нужно. — Проходи, тунеядец!

— А я думал… — Бородаев наклонился к ее уху и что-то сказал. Лицо продавщицы пошло красными пятнами. Она начала икать и хватать ртом воздух. Бородаев счастливо засмеялся. Он с трудом втиснулся в будку телефона-автомата, набрал номер.

— Витек?

— Я…

— Борода это. Ты мне нужен.

— Не могу. С Зиной встречаюсь. Она мне ножик обещала принести, я этот ножик у нее целый год выпрашиваю.

— Так это же совсем в струю! — обрадовался Бородаев. — Я около Бутырки, приходь сюда. Где ворота, знаешь? Ну, найдешь. Жду!

— А… Зина?

— А ты ей перезвони, пусть тоже придет. Женщины, они скрашивают… это… Смягчают, одним словом.

Через десять минут Бородаев подошел к дверям нового фирменного магазина, который примыкал к ограде Бутырской тюрьмы. Витька стоял у дверей и вертел головой во все стороны — видно было, что он кого-то с нетерпением ждет. Он был в новеньких джинсах-клеш и красных носках.

— А… ты, — увидел он Бородаева. — Чего тебе? Говори и отваливай. — Витька настроился на встречу с девушкой и нервничал.

— Как выпить, так друзья, а перед девочкой стесняешься? — обиделся Бородаев. — Конечно, я рылом не вышел и биография у меня не героическая. Твою цацу не заинтересует.

— Ладно, — пробурчал Витька. — Выпил я с тобой раз-другой, так это не криминал. Говори, и адью!

— Деньги мне нужны, Витя, — вздохнул Бородаев. — Видишь, совсем поизносился, против тебя — совсем шпана. Мне тоже хочется быть красивым. А ведь я тебе на той неделе пятьдесят «рэ» одолжил. От себя оторвал. На что ты их потратил? На эти самые? — Бородаев пощупал материал джинсов. — Сила! Америка! А что матери объяснил? Посылка, мол, от Красного Креста? — Он насмешливо прищурился.

— Что надо, то и объяснил, — сквозь зубы процедил Витька. — Вон Зинка идет, замри об этом. — Он бросился навстречу девушке. — Зина, привет, ты извини, что я тебя сюда приволок. — Он оглянулся на Бородаева. — Вон деятель навязался. Ты извини, я сейчас.

— А я тебе подарок принесла. — Зина протянула Витьке складной нож с затейливой рукояткой из наборной пластмассы. — Ты давно просил, владей.

— Спасибо. — Витька восхищенно закрутил головой. — Позавидуй, Борода.

— Привет, ласточка. Нож королевский, жаль, что не финяк. — Бородаев поднес два пальца к козырьку кепки. — Силен, Витя. Увел лучшую девушку из-под носа рабочего класса. Нехорошо.

— Все, Бородаев, — нервно сказал Виктор. — До свидания.

— А… тугрики? Монгольские! Когда?

— Будут. Пойдем, Зина, — Витька взял девушку за руку.

— Вот что. — Бородаев выгреб из кармана смятые рубли. — Пойдем, ребятишки, замочим встречу? Все же работаем вместе, и вам, интеллигенции, от нас, рабочих, отделяться негоже, а?

Зина посмотрела на Витьку с недоумением:

— Он о чем?

— Шутит, — с тоской сказал Витька.

— Шучу, — кивнул Бородаев. — Пойдем с нами, девушка. — Он в упор взглянул на Витьку. — Не обижай, Витя. Я тебе первый друг.

— Может, пойдешь? — Витька отвел глаза.

— Куда? — Зина начала сердиться.

— Как это куда? — изумился Бородаев. — В ближайшую тошниловку, пропустим по сто пятьдесят и по кружке пива, плачу я! Девушка, вы будете в экстазе, я гарантирую!

— Ты странно говоришь, — презрительно улыбнулась Зина. — Как дебил.

— Не понял?

— Недоумок, по-русски сказать. Виктор, я ухожу!

— Не обижай, Витя, — просительно сказал Бородаев. — Я человек простой, если что не так, извините.

— Зина, я к тебе вечером зайду. — Виктор остановился.

Девушка покачала головой:

— «Золотого теленка» читал? Так вот: ты жалкая, ничтожная личность! — И Зина убежала.

— Дружба врозь, — удовлетворительно хмыкнул Бородаев. — А-я-яй.

— Ну, что она тебе сделала? — Витька чуть не плакал. — Подонок.

— Подонок, — согласился Бородаев. — Но давай, мальчик, карты на стол! Я подонок! Да ведь я это и не скрываю от друзей. Хочу взять, что плохо лежит, набить карманы и лечь на дно, как подводная лодка! И позывных не передавать! Так-то… А ты?

— А что я? — смутился Витька.

— А ты, как я понял, хорошие шмотки слева любишь! — Бородаев зло покосился на Витькины джинсы. — Фарцу не отвергаешь! Но при этом хочешь остаться чистеньким? Хочешь сохранить общественное лицо? Такие, как ты, намного хуже таких, как я. И печаль нашей действительности знаешь в чем? Это я тебе серьезно объясняю: вас теперь куда как больше, чем нас. Пойми: нас хоть сажают. А с вами что делать?

— А ты, я посмотрю, философ, — издевательски заметил Витька. — Социолог.

— Жизнь заставляет. Так вот, Витя. Есть серьезное предложение: переходи к нам.

— Не понял? — Виктор удивленно посмотрел на своего собеседника.

— А что тут непонятного? Жить надо в полную меру, а не плавать, как щепка в проруби. Уж коли ты к нам прикоснулся, парень, пора сделать и следующий шаг. Посмотри-ка.

Из ворот тюрьмы выехал «автозак». Бородаев снял кепку:

— Братишек-блатняков везут. Ты, Витя, перед такой машиной всегда шапку снимай. А теперь иди, подумай. За то, что я тебя с девчонкой поссорил, прости. Скажу как твой друг: заносчивая дура она, и ты о ней не жалей. Захочешь — я тебя с такими «шмарами» познакомлю — пальчики оближешь!

Спустя час Николаю Федоровичу позвонил Лабковский и попросил о встрече. Разговаривали на той же скамейке, в сквере на Советской площади.

— Бородаев неспроста интересуется Володиным, — сказал Лабковский. — Володин дружит с Зиной, а она отвечает за особую кладовую.

— Тогда почему он их поссорил? Из вашего рассказа получается именно так?

— Я их разговора не слышал. Шумно на улице. Я стоял на другой стороне. Но по мимике и жестам я точно понял — поссорились они. Зрение у меня стопроцентное!

…Через полчаса Николай Федорович ознакомился с подробным донесением старшего бригады, которая вела наблюдение за Бородаевым. Оно полностью совпадало с рассказом Лабковского. Кроме письменного донесения, старший представил кинопленку, на которой была запечатлена встреча. Пленку просмотрели все сотрудники оперативной группы. Когда зажгли свет, Миронов сказал:

— Они подбираются к парню. Это, как говорится, медицинский факт.

— А Зина Ананьева? — Эта мысль все время не давала Николаю Федоровичу покоя. — Почему они так с ней обошлись?

— Значит, она им не нужна, — сделал вывод Миронов.

— Выходит, они пойдут на то, чтобы напасть на машину Володина и перебить охрану, — предположил Смирнов.

— Вряд ли, — пожал плечами Геннадий. — Слишком дерзко.

— В Ростове тоже было «слишком дерзко», все помнят, — заметил Миронов. — Я считаю, что перевозку основной партии золота нужно незаметно подстраховать.

— Добро, — согласился Николай Федорович. — Давайте посмотрим пленку еще раз.

Погас свет. На экране появились Виктор, Зина и Бородаев. Они разговаривали о чем-то, видно было, что разговор неприятный. Выехал «автозак», Бородаев снял кепку.

— Куда он смотрит? — вдруг спросил Николай Федорович.

— Кто? — удивился Миронов.

— Бородаев. Видели, как он кепку снял? Зачем? Обычай этот воровской, очень старый, давно забытый. Зачем он это сделал? Еще раз, пожалуйста… — Застрекотал проектор. Было хорошо видно, как Бородаев отвел взгляд от Виктора и посмотрел куда-то в сторону.

— Обратили внимание на его глаза? — задумчиво спросил Николай Федорович. — Он видит кого-то. Но кого?

— Нужно составить точный план места, — предложил Смирнов. — А потом попытаться выяснить, кто там стоял.

— Если сообщник — безнадежно, — сказал Николай Федорович. — То у меня есть одна догадка. Сделайте план, и прошу ко мне!

План принесли через час. Выходило, что Бородаев смотрел на какого-то человека или на какой-то предмет, который находился на другой стороне Новослободской улицы, около входа в «Продмаг».

— Кто? — Миронов начал возбужденно вышагивать по кабинету. — Кто там стоял? Может, ключ ко всей операции именно здесь!

— Не совсем ключ, — Николай Федорович открыл сейф, вынул папку с делом. — Но в какой-то степени это важно. Вот сообщение Лабковского, которое я оформил рапортом. Он рассказал, что наблюдал за Бородаевым и Володиным именно с этого места: угол Новослободской и Лесной. — Николай Федорович внимательно посмотрел на сотрудников: — Вывод?

— Бородаев видел Лабковского, — пожал плечами Геннадий. — Ну и что?

— А как Бородаев вел себя потом? Как ни в чем не бывало! Еще вывод!

— Может быть, он хотел, чтобы Лабковский видел его действия? — неуверенно сказал Смирнов.

— Именно! — обрадовался Николай Федорович. — Хотел! И очень! А почему? А потому, что был уверен: Лабковский сообщит обо всем этом куда надо. Нам!

— Зачем же им это нужно? — удивленно спросил Смирнов.

— Ответить на этот вопрос — значит вплотную подойти к решению задачи. Ясно одно: Лабковского они раскусили и ведут какую-то игру. Как быть?

— Сделаем вид, что ни о чем не догадываемся, — сказал Миронов. — Они должны думать, что их хитрость удалась. Мы же попытаемся разгадать смысл этого хода. И кроме того, считая себя, как говорится, на коне, они скорее ошибутся. При успехе самоконтроль ослабевает.

— Решили, — согласился Николай Федорович. — Лабковский — отводной маневр. Они должны верить, что наша ставка на него — серьезна. Теперь прошу подумать о настоящей кандидатуре. Нам нужен в их группе свой человек, тот, на кого мы по-настоящему сможем рассчитывать.

Иванов встретился с Бородаевым и Пашутиным обычным способом — в машине.

— За мной шел хвост, — сообщил Пашутин. — «Волга» МОС — тринадцать двадцать один.

— А сейчас? — Иванов с тревогой посмотрел в зеркало заднего вида.

— Что вы, начальник, — усмехнулся Пашутин. — Разве я позволю. Чисто.

— Володин — так себе, — сказал Бородаев. — Слабак. Из нынешних хиповых мальчиков. Хотят, стервецы, сладко жить, вкусно есть и пить. А рук марать не желают. Лично я против него. Он может нас продать в самый ответственный момент.

— Ладно, — раздраженно сказал Иванов. — Руководит «Санько», а наше с вами дело исполнять приказы точно и в срок. Ты, Пашутин, в армии служил?

— Я на фронте был. Я ведь впервые сразу после войны сел по недоразумению. Иду по путям, а там какие-то фраера соль с платформы тянут. Ну, меня стрелки охраны цап! Я говорю: не виноват я! Они мне карманы вывернули, а у меня там пыль соляная. А я накануне пачку соли с толкучки принес. За ботинки выменял. Ну и дали мне на всю катушку.

— Что Лабковский? — спросил Иванов. — Контачит с Петровкой, тридцать восемь?

— Вроде нет, — ответил Бородаев. — На Петровку не ходил, но с каким-то дедом на Советской площади встретился, разговаривал. Деду сто лет в обед, он не оттуда, это факт. А возле Бутырки Лабковский меня видел, я все сделал, как вы велели.

— Значит, еще донесет, коли пока не донес. — Теперь так: ты, Пашутин, свою биографию, которую мне сейчас рассказал, запомни. Повторишь ее в милиции. Понял?

— Понял. Только страшно мне.

— Ничего страшного. — Иванов снова посмотрел в зеркало — сзади было чисто. — Теперь особенно модно участие народа в охране общественного порядка. Они рады будут. Работай всамделишно, не дай бог — лопухнешься на чем-нибудь. Понял? При первой же возможности начинай!

На заводе Миронов представился сотрудником министерства. Накануне дирекцию по просьбе Николая Федоровича известили о прибытии сотрудника министерства. В особой кладовой дежурила Зина.

— Я бы хотел осмотреть сейф, — сказал Миронов.

— Пожалуйста, — кивнул заместитель директора. — Зина, впустите нас.

Прошли за решетчатую перегородку. Миронов увидел сейф — стальную дверь в стене с кодовым замком и поворотным рычагом.

— Откройте, — попросил Миронов.

— Вам придется выйти, — сказала Зина.

«Красивая девушка… — отметил про себя Миронов. — Тот самый случай, когда не говорят „на вкус, на цвет“. Такие нравятся всем. Лицо открытое и очень милое. Глаза большие, только взгляд слишком пристальный. Цену себе знает. Ишь ты: „вам придется выйти“. Своих парней наверняка держит в струне…»

— Почему? — наивно спросил Миронов.

— А это вы должны знать лучше меня, — без улыбки заметила Зина. — Шифр. Его знаю только я и специальный человек из министерства.

— Да, да. Извините. Мы отвернемся.

— Выйдите.

— Ну, хорошо. — Миронов посмотрел на заместителя директора. Тот развел руками.

Вышли. Двое рабочих везли на тележке по коридору алюминиевый контейнер. Миронов проводил его взглядом.

— Что это?

— Готовые приборы, — объяснил заместитель. — Везут в ОТК. Два раза за смену.

— Понятно, — Миронов посмотрел на часы. Было ровно два.

— Можно! — крикнула Зина.

Когда вернулись в кладовую, сейф был открыт. Миронов увидел плотные, тщательно опечатанные пачки.

— Золото?

— Пятьдесят килограммов, — сказал заместитель. — Через три дня пустим в работу. Зина будет выдавать по мере надобности.

— Не опасно держать в сейфе столько золота сразу? Может быть, целесообразнее доставлять его небольшими партиями?

— Ерунда, — махнул рукой заместитель. — Коллектив у нас проверенный, всех знаем наперечет. А сейф этот вскрыть нельзя — шифр имеет шестьдесят миллионов комбинаций, угадать невозможно. Замок магнитный, новейшей системы. И, самое главное, Зина сюда вообще никого не пускает, кроме меня, начальника цеха и экспедитора.

— Кто он?

— Виктор Володин. Он не вызывает у нас сомнений.

— А у вас? — вдруг спросил Миронов и посмотрел на Зину. — Вы тоже с ним работаете. Может быть, дружите. Как ваше мнение о нем?

— Обыкновенный парень, — она пожала плечами. — Нормальный.

— А его знакомые, круг интересов? — допытывался Миронов. — Вы, вероятно, в одной комсомольской организации?

— Об этом вам лучше с Эльдаром Эсадзе поговорить, — сказала Зина. — Он наш секретарь, он вам все скажет.

«О ссоре ни слова. Ну это, допустим, понятно, — отметил про себя Миронов. — А о том, что дружит с ним, почему промолчала?»

— Спасибо, — Миронов и заместитель вышли в коридор.

— А где вы держите платину? — поинтересовался Миронов.

— У нас чистой платины нет. Полуфабрикат. Точнее, технический порошок. Чтобы его превратить в слиток или в лист, нужен целый завод.

— Тем не менее замки в хранилище надежные? — улыбнулся Миронов.

— Не магнитные, конечно, но вполне надежные. Кстати, познакомьтесь, пожалуйста.

К ним подошел красивый парень с щегольскими, аккуратно подстриженными усиками. На нем был модный костюм и тщательно выглаженный белый халат нараспашку.

— Эсадзе, — представился он. — Вы из министерства?

— Я знакомлюсь с системой охраны и выдачи драгметаллов. Сейчас у вас хранится очень крупная партия золота.