Каждому вольно выдумывать, что заблагорассудится, но было бы неправильно полагать, что все сражения подобны этим. Такие дурацкие войны могли происходить разве только в древности, во времена гуннов. А теперь, в мирное время, подобные варварские побоища, да еще в центре столицы Великой Японской Империи, могли бы иметь место только во сне. При самых крупных беспорядках дело не идет дальше разгрома полицейских будок. Поэтому войну между хозяином «Логова отдыхающего дракона» и восемьюстами отважными мальчишками из «Дома падающего облака» можно рассматривать как одно из величайших сражений в истории Токио. В «Цзо-чжуане» [134] описание битвы при Яньлине начинается с описания диспозиции противника. С древних времен все знаменитые летописцы следуют этому примеру. И нет ничего удивительного в том, что я тоже начинаю свой рассказ с описания диспозиции врага.

Итак, о диспозиции пчел. Один отряд расположился рядами перпендикулярно изгороди. По-видимому, он имел задание заманить хозяина во фронтовую полосу. «Сдается?» — «Нет, нет, что ты!» — «Так никуда не годится!» — «Эй выходи!» — «Не сдается?» — «Должен сдаться!» — «А ну, полай!» — «Гав-гав-гав! Гав-гав! Гав-гав-гав-гав!» Затем весь отряд дружным хором испустил боевой клич. Справа, на некотором расстоянии от отряда, на гимнастической площадке, укрепилась артиллерия. Она заняла выгодные позиции. Один из офицеров целится мячом в «Логово дракона». В один ряд с ним, на расстоянии в десять метров друг от друга, расположились другие артиллеристы. Кто-то объяснял, что это — игра в бейсбол, и никакого отношения к готовящемуся сражению не имеет. Я всего лишь невежественный кот, и я не знаю, что такое бейсбол. Однако я слыхал, что игра эта импортирована к нам из Америки и является сейчас самым популярным развлечением в гимназии и высших школах. В Америке всегда придумывают всякие глупости, поэтому мы должны быть благодарны американцам за то, что они познакомили нас с игрой, которую можно спутать с артиллерийской стрельбой и которая причиняет много неприятностей соседям. Я, правда, не вполне уверен, что сами американцы рассматривают бейсбол как спортивную игру. Но даже в чистом виде игра, представляющая опасность для окрестного населения, может быть при желании использована в военных целях. Я своими глазами видел, как игроки с помощью этой игры достигали эффекта артиллерийского обстрела. Все зависит от того, какой придерживаться точки зрения. Если одни люди из нежных чувств к ближнему занимаются аферами, а другие радуются умопомрачению, называя его вдохновением, то почему нельзя вести войну, делая вид, что это игра в бейсбол?

Тот, кто объяснял, что это всего лишь игра в бейсбол, имел в виду, наверное, бейсбол обыкновенный. Но бейсбол, о котором пишу я, — особенный, к нему прибегают лишь в тех случаях, когда требуется артиллерия. Посмотрим, как осуществляется стрельба снарядами «дум-дум». Один из стоящих в ряд артиллеристов берет снаряд в правую руку и швыряет его обладателю лапты. Непосвященным неизвестно, из чего делаются эти снаряды. Это круглый и твердый, как камень, предмет, гладко обтянутый кожей. Как я уже говорил, снаряд, отделившись от руки артиллериста, летит, рассекая воздух, а тот, к кому он направляется, поднимает лапту и отбивает его. Бывает, что обладатель лапты промахивается, и снаряд пролетает мимо. Но обычно снаряд ударяется о лапту, издавая при этом громкий звук, и отскакивает в обратном направлении. Сила удара поистине чудовищна. Снаряд легко мог бы разбить голову хозяину с его слабыми нервами и слабым желудком. Число артиллеристов строго ограничено, но вокруг них всегда толпится множество зевак и запасных игроков. Стоит лапте ударить по снаряду, как все они принимаются хлопать в ладоши и вопить: «Давай, давай!», «Ага, попал!», «Что, хватит с вас или еще хотите?», «Испугались?», «Сдаетесь?» Если бы дело только этим и ограничилось, было бы еще полбеды. Но один раз из трех лапта направляет снаряд в «Логово отдыхающего дракона». Без этого успех наступления был бы неполным. В настоящее время снаряды «дум-дум» производятся повсеместно, но стоят они довольно дорого. Поэтому при ведении боевых операций рассчитывать на достаточное снабжение ими не приходится. На один отряд артиллеристов приходится всего один, в лучшем случае — два снаряда. Артиллеристы не могут расходовать по одному драгоценному снаряду на каждый удар лаптой. Снаряды подбираются специальным отрядом, именуемым «подбирателями». Легко подобрать снаряд, если он попадет в нейтральную зону, но не так-то просто вернуть его, когда он залетает в чужой дом или на засеянное травой поле. Чтобы избежать лишних затрат энергии, артиллеристы обычно стараются бросить снаряд туда, где его легко подобрать. Но в данном случае все было наоборот. Целью была не игра, а война, и снаряды нарочно направлялись в дом хозяина. А поскольку они направлялись в дом хозяина, то подбирателям тоже приходилось вторгаться в запретную зону. Проще всего было перепрыгнуть через изгородь. Но если при этом произвести шум, то хозяин непременно рассердится. В результате он потеряет боевой шлем и вынужден будет поднять руки. И от избытка переживаний голова его должна будет полысеть.

Снаряд, только что пущенный противником, пронесся над изгородью, прорвался через листву павлоний и обрушился на вторую оборонительную позицию нашего замка, сиречь на веранду. Раздался страшный треск. Первый закон Ньютона гласит: «Раз приведенное в движение тело будет двигаться по прямой и с постоянной скоростью, если к нему не будет приложена посторонняя сила» [135]. Если бы движение снаряда подчинялось только этому закону, голову хозяина постигла бы участь головы Эсхила. Но, к счастью, Ньютон одновременно с первым законом создал и второй. Голова хозяина избегла опасности, и жизнь его была спасена. Второй закон гласит: «Изменение движения пропорционально приложенной силе и направлено по прямой в сторону приложения силы». Не знаю точно, что хотел этим сказать Ньютон, но как бы то ни было, только благодаря ему снаряд не прорвал бамбуковую штору веранды, не разорвал сёдзи и не разбил голову хозяина. Вслед за этим, как я и ожидал, враги вторглись на нашу территорию. Слышно было, как они шуршат палками в траве и переговариваются: «Здесь». — «Нет, левее». Проникая в поисках снаряда к нам во двор, враги всегда разговаривают особенно громко. Если они проберутся тихо и молча подберут свой снаряд, их главная цель не будет достигнута. Конечно, снаряд представляет для них большую ценность, но им гораздо важнее подразнить хозяина. Так было и на сей раз. Несомненно, они еще издали определили, куда упал снаряд. Они слышали, как снаряд ударился о штору на веранде. Им было известно, куда он упал. И если бы их единственной целью было подобрать снаряд, они могли бы потихоньку сделать это без всякого труда. По Лейбницу, пространство есть порядок сосуществования событий. Буквы в алфавите расположены по порядку. Под ивами всегда водятся миноги. Луна всегда сопровождает летучих мышей. Не знаю, в одном ли ряду стоят бейсбольные мячи и веранды, но тем, кто ежедневно забрасывает мяч в чужие дворы, такой порядок сосуществования должен представляться вполне естественным. Следовательно, они должны бы находить свой мяч немедленно. Тем не менее они делают так: они шумят. Это их тактика, имеющая целью спровоцировать хозяина на драку.

Теперь при всей своей пассивности хозяин не мог не принять вызова. Только недавно он ухмылялся в своей комнате, слушая лекцию по этике, а теперь он в бешенстве выскочил из дома. Он взял в плен одного из противников. Для хозяина это была крупная победа, хотя пленный оказался всего-навсего мальчишкой лет четырнадцати. Он как-то не годился в противники усатому хозяину. Но хозяин, видимо, решил, что с него достаточно и этого. Он потащил жалобно кричавшего пленника к веранде. Здесь необходимо сказать несколько слов о тактике противника. После вчерашнего малого события он предвидел, что хозяин выйдет на поле боя и сегодня и что дело может принять нежелательный оборот, если хозяин сумеет изловить какого-нибудь не успевшего увернуться верзилу. Отсюда явствует, что лучший способ избежать опасности — это послать подбирать мячи мальчишек из первого или второго класса. Противник полагал, что честь «Ракуункана» не будет запятнана, если даже хозяин поймает мальчишку и примется читать ему нудные нотации. Напротив, опозорится хозяин, связавшийся с мальчишкой. Ход мыслей противника был вполне правильным, так и должен рассуждать любой нормальный человек. Но противник забыл принять во внимание, что ему приходится иметь дело с человеком не совсем обычного склада. Если бы хозяин обладал здравым смыслом, он не выскочил бы из дома и вчера. Но умопомрачение поднимает обыкновенных людей до уровня необыкновенных, а людей, обладающих здравым смыслом, превращает в полоумных. Не приходится гордиться умопомрачением, при котором еще можно отличить женщину от ребенка и рикшу от конюха. Нечего претендовать на звание умопомраченца, если не уподобиться хозяину, который захватил в качестве военнопленного мальчишку — ученика первого класса гимназии. Кого было жаль — так это пленника. Он был рядовым и выполнял распоряжения своих начальников. Преследуемый полоумным неприятельским генералом, гением помраченного ума, он не успел перескочить через изгородь, был схвачен и притащен к веранде. Но враги не могли спокойно смотреть на позор своего товарища. Они беспорядочной гурьбой ринулись к нам во двор и через изгородь, и через калитку. Их было около дюжины, и все они выстроились в ряд перед хозяином. Одеты они были по-разному. Большинство были без курток. Одни в белых рубашках с засученными рукавами — они стояли, скрестив на груди руки. Другие — в застиранных бумазеевых блузах. Однако были среди них и щеголи в полотняных рубашках с черной окантовкой и с черными иероглифами, вышитыми на груди. Видно, все они были отличными воинами, достойными стать во главе тысячного войска. Под смуглой кожей выпирали сильные мускулы, которые, казалось, говорили за своих владельцев: «Мы только что из Сасаяма, что в Тамба» [136]. Жаль, что таких парней отдают в гимназии. Я подумал, что гораздо больше пользы они могли бы принести государству, если бы стали рыбаками или матросами. Все как один они были босиком, в брюках с закатанными до колен штанинами, словно приготовились тушить пожар. Итак, они выстроились перед хозяином и молча глядели на него. Хозяин тоже не произнес ни слова. Стороны изучали друг друга. В этой тишине было что-то зловещее.

— Вы что, воры? — осведомился наконец хозяин. Он был ужасно зол. Раздавленный им кансякудама [137] превратился в пламя, и это пламя полыхало у него из ноздрей. Его маленький нос казался воплощением гнева. Вероятно, нос на маске дракона является копией носа рассерженного человека, иначе эта маска не получилась бы такой страшной.

— Мы не воры. Мы ученики гимназии «Ракуункан».

— Врете! Ученики гимназии не вторгаются без разрешения в чужие дворы.

— Но ведь вы видите, на нас форменные фуражки.

— Подделка. А если вы ученики, то почему ворвались ко мне?

— Сюда залетел наш мяч.

— А зачем вы его сюда забросили?

— Это получилось нечаянно.

— Вы негодяи!

— Простите нас, мы впредь будем осторожнее.

— Почему это я должен прощать каких-то неизвестных типов, которые ворвались ко мне во двор без разрешения?

— Но мы же действительно ученики «Ракуункана»…

— Из какого класса?

— Из третьего.

— Это точно?

— Да.

Хозяин обернулся и крикнул: «Поди сюда!» Фусума раздвинулись, и из дома выглянула наша служанка О-Сан.

— Слушаю вас, — сказала она.

— Поди в «Ракуункан» и позови сюда кого-нибудь.

— Кого?

— Все равно кого. Позови немедленно.

«Хорошо», — ответила служанка. Но поскольку открывшееся ей зрелище было странным, поручение неясным, а весь ход событий дурацким, она стояла в нерешительности и посмеивалась. Хозяин полагал, что он ведет великую битву. Ему казалось, что здесь он сумеет найти достойное применение своим феноменальным способностям. Но служанка, которая должна была всячески поддерживать его, не только отнеслась к происходящему без должной серьезности, но еще и посмеивалась, выслушивая его приказания. Хозяину ничего не оставалось как ополоуметь еще больше.

— Не понимаешь, что ли? Все равно кого! Директора, инспектора, старшего наставника…

— Господина директора?

Служанка знала только слово «директор». Остальные слова ей были непонятны.

— Хоть директора, хоть инспектора, хоть старшего наставника… Понятно тебе?

— А если никого не будет, можно привести курьера?

— Дура! Что понимает курьер?

Видимо, прислуга решила, что делать нечего. Она сказала «слушаюсь» и направилась к гимназии. Она, видимо, так и не поняла, чего от нее хотели. Я уже начал беспокоиться, не приведет ли она и вправду курьера, когда у парадного входа появился наш знакомый преподаватель этики. Хозяин выждал, пока гость подойдет поближе, и сразу приступил к переговорам.

— Только что вот этими людьми был совершен налет на мой дом, — начал он на манер декламаторов в старинных операх. Затем он перешел на слегка иронический тон: — Это действительно ученики вашей гимназии?

Преподаватель этики, не выказывая особого удивления, спокойно оглядел выстроившихся перед домом героев, затем перевел взор на хозяина и заявил следующее:

— Да, это все ученики нашей гимназии. Я буду впредь постоянно наставлять их, чтобы подобные поступки не повторялись… Это очень неприятно… Почему вы перелезаете через изгородь?

Как бы то ни было, ученики есть ученики. Никто из них не посмел сказать преподавателю этики ни слова. Они стояли молча, как стадо овец, захваченных в пути снегопадом.

— Я не имею ничего против, когда ко мне залетают мячи, — заявил хозяин. — Поскольку я живу рядом с гимназией, мне следует с этим мириться. Однако… Слишком они у вас разболтанные. Ведь и через изгородь можно перелезть тихо и незаметно подобрать, что нужно… Будь это так, я не имел бы претензий.

— Вы совершенно правы, — подхватил преподаватель. — Я сделаю им основательное внушение. Но вы понимаете, их так много… Вы слышите? Будьте впредь осторожны! Если ваш мяч снова упадет в этот двор, ступайте через парадный ход, испросите разрешения и тогда ищите. Понятно?… Да, что ни говорите, школа наша очень велика. Бывают разные неприятные случайности. Но спорт является элементом воспитания, и мы никак не можем его запретить. Конечно, для вас это очень хлопотно. Я со своей стороны прошу у вас за них прощения. Но зато впредь ни один из них не появится у вас во дворе без вашего на то разрешения.

Отлично, будем считать дело улаженным, — сказал хозяин. — Теперь можете забрасывать ко мне сколько угодно мячей. Но прошу каждый раз входить через парадное и сообщать мне об этом. Итак, возвращаю вам ваших учеников. Можете вести их обратно в гимназию. Простите, что обеспокоил вас.

Как всегда, хозяин попрощался самым нелепым образом. Преподаватель этики забрал своих «жителей Сасаяма» и отступил в «Ракуункан» через парадную дверь. Этим и закончилось большое событие, о котором я говорил. Если кто-нибудь из вас засмеется и скажет: «Помилуйте, да какое же это большое событие?» — пусть смеется на здоровье. Это просто означает, что для него это событие не представляется большим. Я поведал вам большое событие из жизни моего хозяина, а не из жизни этого насмешника. Может быть, кто-нибудь с презрением сравнит моего хозяина со стрелой, выпущенной из лука на дальнее расстояние, — сначала она мчится с огромной скоростью, а под конец беспомощно шлепается на землю. Но я прошу учесть, что именно в этом состоит особенность моего хозяина. И прошу запомнить, что именно благодаря этой особенности хозяин служит героем юмористического произведения. Может быть, мне скажут, что дурак тот, кто воюет с четырнадцатилетним мальчишкой. Вполне согласен. Дурак! Именно поэтому Омати Кэйгэцу говорил, что мой хозяин еще не вышел из младенческого возраста.

Я уже рассказал о малом событии и закончил повествование о большом событии. Я собираюсь закончить книгу, описав происшествия, последовавшие за большим событием. Возможно, некоторые читатели подумают, что я пишу все, что мне взбредет в голову. Но я не какой-нибудь легкомысленный кот. Не говоря уже о том, что в каждой моей фразе, в каждой букве содержится частица великой космической истины, все фразы и буквы располагаются в определенном порядке, они объясняют и дополняют все предыдущие. Разумеется, если вы с самого начала подойдете к этой книге как к набору слов, вы не увидите в ней популярного изложения величайших истин. Вот почему нельзя обращаться с моей книгой непочтительно — например, читать ее лежа или через строчку. Говорят, что перед чтением творений великих литераторов Тайской эпохи люди мыли руки розовой водой. Я же прошу каждого, кто желает ознакомиться с моим произведением, купить номер журнала, где оно публикуется, на свои деньги, а не одалживать у приятеля. Далее я собираюсь излагать то, что сам называю отголосками событий. Но вы ошибетесь, если решите, что про отголоски читать не стоит, поскольку они, как правило, неинтересны. Постарайтесь же непременно прочесть мое творение до конца.

На следующий день я решил прогуляться и покинул дом. Вдруг я увидел, что на углу стоят и о чем-то оживленно беседуют господин Канэда и Судзуки То-сан. Они встретились, когда Канэда-кун возвращался на рикше домой, а Судзуки-кун шел от Канэда, не застав его дома. В последнее время в доме Канэда не совершалось ничего интересного, и я заходил туда редко, но тем не менее было приятно снова увидеть Канэда. Судзуки я тоже давно не видел и с удовольствием воспользовался выпавшей мне честью лицезреть его. Я не торопясь приблизился к ним и, естественно, услыхал, о чем они говорят. Это не моя вина. Они сами виноваты, что разговаривали. А если Канэда-кун такой совестливый, что окружил хозяина своими сыщиками, то пусть не сердится на меня за то, что я подслушал его беседу с Судзуки. Впрочем, если он рассердится, это будет свидетельствовать о том, что он не постиг значения слова «справедливость». Одним словом, я слышал их беседу. И слышал не потому, что хотел слышать. Более того, я как раз не хотел слушать, но их беседа сама влезла в мои уши.

— Я только что был у вас дома, — сказал То-сан, почтительно кланяясь. — Очень рад, что мы встретились хотя бы здесь.

— Хм. Да. По правде говоря, мне тоже надо было повидать тебя.

— Вот как? Это очень приятно. У вас есть какое-нибудь дело ко мне?

— Да так, ничего особенного. Ничего важного, конечно, но только ты можешь это сделать.

— Пожалуйте, все, что в моих силах. Я готов.

— Так, — сказал Канэда задумчиво.

— Может быть, мне лучше зайти к вам в удобное для вас время? Когда прикажете?

— Нет, это не настолько важно… Впрочем, раз уж у нас зашел разговор об этом, выполни-ка одну мою просьбу.

— Какую угодно.

— Этот странный тип, ну, твой старый друг, Кусями или как там его…

— Ну-ну, что же натворил Кусями?

— Ничего он не натворил. Но я ему не могу забыть того случая.

— Совершенно справедливо. Этот Кусями ужасно высокомерен… Ему бы следовало знать свое место. А он как будто один живет во всей Поднебесной!

— То-то и оно. Наглец этакий, болтает, что-де перед деньгами кланяться не будет, что-де дельцы то, дельцы се… Ну, я покажу ему, что такое дельцы. Я уж давно ему палки в колеса сую, да пока он еще не сдается. В жизни не видел такого упрямого типа.

— Голоштанник, и никакого понятия о выгоде. Да он ведь всегда был таким. Главное, ничего с ним не поделаешь, потому что он не понимает, что ему выгодно.

Канэда засмеялся.

— Это правда, ничем его не проймешь. Я уж, кажется, все перепробовал. Теперь вот натравил на него гимназистов.

— Отличая мысль! Получилось что-нибудь?

— На этот раз, кажется, проняло. Скоро он у меня поднимет лапки.

— Превосходно! Как бы он там ни пыжился, а одному против всех ему не выстоять.

— Вот-вот. Один в поле не воин. И вот, понимаешь, я хотел бы, чтобы ты к нему сходил и поглядел, как он себя чувствует.

— Так вот в чем дело! Ну, это ничего не стоит. Отправлюсь прямо сейчас, а на обратном пути зайду к вам доложить о положении дел. Вот это, наверное, занятно! Это, знаете ли, любопытное зрелище — поглядеть, как этот упрямец скиснет!

— Ну, давай. На обратном пути зайди, буду ждать.

— Счастливо оставаться.

Опять заговор. До чего же сильны богачи! В их руках все. Они могут сделать голову хозяина гладкой и такой скользкой, что даже мухам на ней не за что будет уцепиться, по их воле эту голову может постигнуть судьба головы Эсхила, в их власти довести инертного, как булыжник, хозяина до умопомрачения. Не знаю, какие силы вращают земной шар, но правит миром, несомненно, золото. Никто, кроме господ дельцов, не владеет этим золотом, никто, кроме них, не озаряет его сиянием все, что заблагорассудится. Именно дельцам мы обязаны тем, что солнце без помех восходит на востоке и благополучно садится на западе. Я вырос в доме нищего дурака учителя, по даже мне непростительно не понимать, какую пользу приносят деловые люди. На этот раз, кажется, все это поймет и мой тупой незадачливый хозяин. Не советовал бы я ему опять прикрываться собственной тупостью. Ведь дело идет о его жизни, которой он так дорожит. Любопытно, что он скажет в разговоре с Судзуки-куном. Из его слов станет ясно, понял ли он хоть что-нибудь. Не буду же мешкать. Я хоть и кот, но меня обуревает беспокойство за хозяина. И я поспешно, в обгон Судзуки, помчался обратно домой.

Судзуки— кун -человек весьма ловкий. Про Канэда он и словом не обмолвился. С легкостью и непринужденностью он повел интересный светский разговор.

— Ты что-то плохо выглядишь. Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось. Я здоров.

— Бледный ты очень. Тебе следует заботиться о здоровье. Погода сейчас плохая. А по ночам ты спишь хорошо?

— Угу, — ответил хозяин.

— Может быть, ты чем-нибудь озабочен? Расскажи без стеснения, — может быть, я смогу тебе помочь.

— Озабочен? Чем это я могу быть озабочен?

— Ну, если все в порядке, тогда хорошо. Забота, знаешь ли, самая вредная вещь на свете. В этом мире нужно жить легко, с улыбкой. А ты какой-то мрачный.

— Смеяться тоже вредно, — объявил хозяин. — Известны случаи, когда люди умирали от безрассудного смеха.

— Шутишь ты. Ведь сказано, что в ворота смеющегося входит счастье.

— А вот в древней Греции жил философ по имени Хрисипп. Ты его, наверное, не знаешь.

— Не знаю. Так что же с ним было?

— Он умер от чрезмерного смеха.

— Невероятно. И притом, ведь это случилось в древности…

— В древности ли, теперь ли — какая разница? Он увидел, что осел жрет фиги из серебряной чаши, и ему стало смешно. Он захохотал и не смог остановиться. Так и умер от смеха.

Судзуки— кун хихикнул и сказал:

— Да ведь не обязательно же так без конца смеяться. Немного посмеялся, отвел душу, и будет. И настроение сразу поправится.

Пока Судзуки прощупывал таким образом настроение хозяина, парадная дверь вдруг с шумом распахнулась. Я подумал, что это гость, но ошибся.

— Позвольте подобрать мяч у вас во дворе.

Служанка ответила из кухни: «Пожалуйста». Гимназист пробежал на задний двор. Судзуки с недоуменным лицом осведомился, что случилось.

— Соседи-гимназисты забросили во двор мяч.

— Соседи-гимназисты? У тебя по соседству живут гимназисты?

— Гимназия «Ракуункан».

— Гимназия? Вон в чем дело… Шумят, наверное?

— Шумят… Шумят — это не то слово. Я даже заниматься толком не могу. Будь я министром просвещения, я бы моментально прикрыл эту гимназию.

Судзуки захохотал.

— Ага, ты сердишься! Так они тебя допекают?

— И еще как. Допекают с утра до вечера.

— А почему бы тебе не переехать на другую квартиру, если тебя здесь допекают?

— Это чтобы я переехал? Как бы не так.

— Ты уж хоть на меня-то не сердись. И вообще не обращай внимания. Это же дети. Не замечай их, и все будет хорошо.

— Тебе, может быть, и будет хорошо, а мне нет. Вчера я вызвал к себе их преподавателя и говорил с ним.

— Интересно. То-то он, наверное, испугался!

— Угу.

Снова открылась парадная дверь.

— Позвольте подобрать мяч, он залетел к вам во двор.

— Смотри, как часто ходят, — удивился Судзуки. — Опять за мячом.

— Да. Я потребовал, чтобы они каждый раз приходили через парадный ход.

— Так вот в чем дело… Теперь понятно.

— Что тебе понятно?

— Ну… Почему они приходят за мячом.

— Это уже шестнадцатый раз за сегодня.

— Ведь это тебе мешает. Может быть, лучше сделать так, чтобы они не приходили?

— Как это «чтобы не приходили»? Все равно будут приходить, здесь уж ничего не поделаешь.

— Ну, тебе, конечно, виднее. Не будем больше говорить об этом. Но только стоит ли быть таким упрямым? В этом мире человеку лучше быть ровным, без уголков. Круглый предмет катится благополучно, а вот угловатый только ломает себе бока и на каждом шагу нарывается на неприятности. Углы стираются, и это причиняет боль. Не один же я живу на свете. Не будут же все приноравливаться ко мне. Да что там говорить! Не следует противоречить тем, у кого есть деньги, это же глупо. Только нервы портишь, и здоровье становится хуже. Никто тебя за это не похвалит. Ведь никому до тебя дела нет. Богачу на тебя наплевать. Он сидит себе и приказывает — сделай то, сделай это. Всем известно, что один в поле не воин. Конечно, и упрямство вещь нужная, но твое упрямство не только помешает тебе заниматься, оно повредит на службе, и в конечном счете ты ничего не добьешься, кроме неприятностей.

— Простите, пожалуйста. К вам во двор залетел мяч. Разрешите подобрать его.

— Опять пришли, — сказал Судзуки и засмеялся.

— Безобразие, — сказал хозяин, покраснев как рак. Судзуки-кун решил, что цель визита достигнута, попрощался и отправился восвояси.

Едва он ушел, как явился Амаки-сэнсэй. С давних времен мы знаем немало примеров тому, как человек с помраченным умом признавал себя помраченным. Стоило ему заметить, что у него с головой что-то не в порядке, и умопомрачение начинало проходить. Умопомрачение хозяина достигло апогея во время вчерашнего большого события. Его переговоры с противником носили невиданно идиотский характер, хотя и закончились к обоюдному согласию. Но затем хозяин закрылся в своем кабинете, поразмыслил немного и пришел к выводу, что творится что-то неладное. Правда, он не мог определенно сказать, с кем творится неладное — с гимназистами из «Ракуункана» или с ним самим. Ему было ясно одно: творится что-то неладное. Хозяин обнаружил, что, живя по соседству с гимназией, он круглый год портит себе нервы. Это показалось ему странным. Необходимо было что-то предпринять. Но что? Выход один: ликвидировать источник раздражения с помощью взяток в виде лекарства, прописанного врачом. Придя к такому выводу, хозяин возымел желание показаться своему постоянному врачу Амаки-сэнсэю. Оставив в стороне вопрос о том, насколько умным было это желание, мы должны констатировать факт, что хозяин поступил очень мудро, заметив собственное умопомрачение.

Как всегда, спокойно улыбаясь, Амаки-сэнсэй осведомился: «Ну, как самочувствие?» Почти всегда врачи начинают разговор с этого вопроса. Я бы ни за что не доверился врачу, который не спросил бы меня: «Ну, как самочувствие?».

— Очень плохо, сэнсэй, — сказал Кусями.

— Неужели так уж плохо?

— Скажите, ваши лекарства когда-нибудь помогают?

Амаки— сэнсэй удивился, но он был добродушным человеком, а поэтому спокойно ответил без всяких признаков раздражения:

— Очень часто помогают.

— А что же мой желудок? Сколько я ни пью ваши лекарства, никакого улучшения не чувствую.

— Не может быть.

— Не может быть? Значит, вы думаете, мне стало лучше?

— Ну, так быстро улучшение наступить не может. Выздоровеете постепенно. Но сейчас уже лучше, чем было раньше.

— Да что вы говорите!

— Скажите, вы все продолжаете нервничать?

— Конечно, даже во сне.

— Вам следует заняться спортом.

— Если я займусь спортом, то буду нервничать еще больше.

Такой ответ поставил в тупик даже Амаки-сэнсэя. Он сказал: «Давайте я вас осмотрю», — и начал осмотр. Когда осмотр был закончен, хозяин вдруг разразился следующей тирадой:

— Вот недавно, сэнсэй, я прочитал книжку про гипноз. Там говорится, что при помощи гипноза можно исцелить нечистых на руку и всякие другие болезни. Это что, правда?

— Да, есть такой метод лечения.

— И его сейчас применяют?

— Да.

— И это трудно — гипнотизировать?

— Пустяки. Я часто пользуюсь гипнозом.

— Что? Вы тоже умеете?

— Да. Хотите, попробуем? Логически рассуждая, каждый человек подвержен гипнозу. Если вы желаете, я попробую загипнотизировать вас.

— Это интересно. Попробуйте, пожалуйста. Я, знаете ли, давно мечтал попробовать загипнотизироваться. А что я буду делать, если не смогу очнуться?

— Не беспокойтесь. Давайте приступим.

Согласие достигнуто, и хозяин решился подвернуть себя гипнозу. Я еще ни разу не видел, как гипнотизируют, и потому с живейшим интересом стал наблюдать из-за угла за ходом событий. Доктор принялся осторожно поглаживать веки хозяина сверху вниз. Он продолжал делать это даже тогда, когда хозяин закрыл глаза. Через некоторое время, он спросил: «Вы ощущаете сонливость, когда я глажу ваши веки?» — «Да, — ответил хозяин. — Ощущаю». Доктор продолжал поглаживать веки хозяина, приговаривая: «Вам все больше и больше хочется спать, не правда ли?» Хозяин молчал. Видимо, он готов был испытывать то, что говорил ему доктор. Так прошло несколько минут. Наконец Амаки-сэнсэй произнес: «Ну вот, больше ваши глаза не откроются». Итак, мой бедный хозяин ослеп! «Неужели никогда больше не откроются?» — «Да, больше не откроются». Некоторое время хозяин молча сидел с закрытыми глазами. Я было окончательно поверил в то, что он ослеп. Затем доктор сказал: «Теперь попробуйте открыть глаза. Но вам ни за что это не удастся». — «Вот как?» — сказал хозяин, и в ту же секунду глаза его открылись как ни в чем не бывало. «Не получилось, а?» — сказал он, ухмыляясь. Амаки-сэнсэй тоже усмехнулся и ответил: «Да, не получилось». Сеанс гипноза не удался. После этого Амаки-сэнсэй отправился домой.