И он сердито встал и перешел на другой конец залы.
Все это время Королева не переставала глазеть на Шляпника, и вдруг она сказала, обращаясь к одному из стражников:
– Принеси-ка мне список певцов, выступавших на последнем концерте. Шляпник так задрожал, что скинул оба башмака.
– Дай свои показанья, – грозно повторил Король, – иначе будешь казнен, несмотря на твое волненье.
– Я бедный человек, Ваше Величество, – залепетал Шляпник. – Только что я начал пить чай, а тут хлеб, так сказать, тоньше делается, да и в голове стало сыро.
– Можно обойтись без сыра, – перебил Король.
– А тут стало еще сырее, так сказать, – продолжал Шляпник, заикаясь.
– Ну и скажи так! – крикнул Король. – За дурака, что ли, ты меня принимаешь!
– Я бедный человек, – повторил Шляпник. – И в голове еще не то случалось, но тут Мартовский Заяц сказал, что…
– Я этого не говорил, – поспешно перебил Мартовский Заяц.
– Говорил! – настаивал Шляпник.
– Я отрицаю это! – воскликнул Мартовский Заяц.
– Он отрицает, – проговорил Король, – выпусти это место.
– Во всяком случае, Соня сказал, что… – И тут Шляпник с тревогой посмотрел на товарища, не станет ли и он отрицать. Но Соня не отрицал ничего, ибо спал крепким сном. – После этого, – продолжал Шляпник, – я нарезал себе еще хлеба.
– Но что же Соня сказал? – спросил один из присяжников.
– То-то и есть, что не могу вспомнить, – ответил Шляпник.
– Ты должен вспомнить, – заметил Король, – иначе будешь обезглавлен.
Несчастный Шляпник уронил свою чашку и хлеб и опустился на одно колено.
– Я бедный человек, Ваше Величество, – начал он.
– У тебя язык беден, – сказал Король.
Тут одна из морских свинок восторженно зашумела и тотчас была подавлена стражниками. (Делалось это так: у стражников были большие холщевые мешки, отверстия которых стягивались веревкой. В один из них они и сунули вниз головой морскую свинку, а затем на нее сели.)
“Я рада, что видела, как это делается, – подумала Аня. – Я так часто читала в газете после описания суда: были некоторые попытки выразить ободрение, но они были сразу же подавлены. До сих пор я не понимала, что это значит”.
– Если тебе больше нечего сказать, – продолжал Король, – можешь встать на ноги.
– Я и так стою, только одна из них согнута, – робко заметил Шляпник.
– В таком случае встань на голову, – отвечал Король.
Тут заликовала вторая морская свинка и была подавлена.
– Ну вот, с морскими свинками покончено, теперь дело пойдет глаже.
– Я предпочитаю допить свой чай, – проговорил Шляпник, неуверенно взглянув на Королеву, которая углубилась в список певцов.
– Можешь идти, – сказал Король.
Шляпник торопливо покинул залу, оставив башмаки.
– И обезглавьте его при выходе, – добавила Королева, обращаясь к одному из стражников; но Шляпник уже был далеко.
– Позвать следующего свидетеля, – сказал Король. Выступила Кухарка Герцогини. Она в руке держала перечницу, так что Аня сразу ее узнала. Впрочем, можно было угадать ее присутствие и раньше: публика зачихала, как только открылась дверь.
– Дай свое показанье, – сказал Король.
– Не дам! – отрезала Кухарка.
Король в нерешительности посмотрел на Кролика; тот тихо проговорил: “Ваше Величество должно непременно ее допросить”.
– Надо так надо, – уныло сказал Король, и, скрестив руки, он угрюмо уставился на Кухарку, так насупившись, что глаза его почти исчезли. Наконец он спросил глубоким голосом: – Из чего делают пирожки?
– Из перца главным образом, – ответила Кухарка.
– Из сиропа, – раздался чей-то сонный голос.
– За шиворот его! – заорала Королева. – Обезглавить его! Вышвырнуть его отсюда! Подавить! Защипать! Отрезать ему уши!
В продолжение нескольких минут зал был в полном смятении: выпроваживали Соню. Когда же его вывели, и все затихли снова, оказалось, что Кухарка исчезла.
– Это ничего, – сказал Король с видом огромного облегчения. – Позвать следующего свидетеля.
И он добавил шепотом, обращаясь к Королеве: “Знаешь, милая, ты бы теперь занялась этим. У меня просто лоб заболел”.
Аня с любопытством следила за Кроликом. “Кто же следующий свидетель? – думала она. – До сих пор допрос ни к чему не привел”.
Каково же было ее удивление, когда Кролик провозгласил высоким, резким голосом:
– Аня!
ГЛАВА 12
ПОКАЗАНИЕ АНИ
– Я здесь! – крикнула Аня, и, совершенно забыв в своем волнении о том, какая она стала большая за эти несколько минут, она вскочила так поспешно, что смахнула юбкой скамейку с присяжниками, которые покатились кувырком вниз, прямо в толпу, и там, на полу, стали извиваться, что напомнило Ане стеклянный сосуд с золотыми рыбками, опрокинутый ею как-то на прошлой неделе.
– Ах, простите меня! – воскликнула она с искренним огорчением и стала подбирать маленьких присяжников, очень при этом торопясь, так как у нее в голове мелькало воспоминанье о случае с золотыми рыбками. И теперь ей смутно казалось, что если не посадить обратно на скамеечку всех этих вздрагивающих существ, то они непременно умрут.
– Суд не может продолжаться, – сказал Король проникновенным голосом, – пока все присяжные не будут на своих местах. Все, – повторил он и значительно взглянул на Аню.
Аня посмотрела на скамейку присяжников и увидела, что она впопыхах втиснула Яшу-Ящерицу вниз головой между двух Апрельских Уточек, и бедное маленькое существо только грустно поводило хвостиком, сознавая свою беспомощность.
Аня поспешила его вытащить и посадить правильно. “Впрочем, это имеет мало значенья, – сказала она про себя. – Так ли он торчит или иначе – все равно особой пользы он не приносит”.
Как только присяжники немного успокоились после пережитого волнения и как только их доски и карандаши были найдены и поданы им, они принялись очень усердно записывать историю несчастья – все, кроме Яши, который, казалось, слишком потрясен, чтобы что-либо делать, и мог только глядеть в потолок, неподвижно разинув рот.
– Что ты знаешь о преступленьи? – спросил Король у Ани.
– Ничего, – ответила Аня.
– Решительно ничего? – настаивал Король.
– Решительно ничего, – сказала Аня.
– Это очень важно, – проговорил Король, обернувшись к присяжникам. Те было начали заносить сказанное, но тут вмешался Кролик.
– Неважно – хотите сказать, Ваше Величество? – произнес он чрезвычайно почтительным голосом, но с недобрым выражением на лице.
– Неважно, да, да, конечно, – быстро поправился Король и стал повторять про себя: “Важно – неважно, неважно – важно”, – словно он старался решить, какое слово звучит лучше.
Некоторые из присяжников записали “важно”, другие – “неважно”. Аня могла заметить это, так как видела их доски. “Но это не имеет никакого значенья”, – решила она про себя.
В эту минуту Король, который только что торопливо занес что-то в свою записную книжку, крикнул: “Молчанье!” – и прочел из этой же книжки следующее: “Закон сорок четвертый. Все лица, чей рост превышает одну версту, обязаны удалиться из залы суда”.
Все уставились на Аню.
– Превышаешь! – молвил Король.
– И многим, – добавила Королева.
– Во всяком случае, я не намерена уходить, – сказала Аня. – А кроме того, это закон не установленный, Вы сейчас его выдумали.
– Это старейший закон в книге, – возразил Король.
– Тогда он должен быть законом номер первый, а не сорок четвертый, – сказала Аня.
Король побледнел и захлопнул записную книжку.
– Обсудите приговор, – обратился он к присяжникам, и голос его был тих и трепетен.
– Есть еще одна улика, – воскликнул Белый Кролик, поспешно вскочив. – Только что подобрали вот эту бумажку.
– Что на ней написано? – полюбопытствовала Королева.
– Я еще не развернул ее, – ответил Кролик. – Но, по-видимому, это письмо, написанное подсудимым… к… к кому-то.
– Так оно и должно быть, – сказал Король. – Разве только, если оно написано к никому, что было бы безграмотно, – не правда ли?
– А как адрес? – спросил один из присяжников.
– Адреса никакого нет, – сказал Кролик. – Да и вообще ничего на внешней стороне не написано. – Он развернул листок и добавил: – Это, оказывается, вовсе не письмо, а стихи.
– А почерк чей, подсудимого? – спросил вдруг один из присяжников.
– В том-то и дело, что нет, – ответил Кролик. – Это-то и есть самое странное.
Присяжники все казались озадаченными.
– Он, должно быть, подделался под чужой почерк, – решил Король. Присяжники все просветлели.
– Ваше Величество, – воскликнул Валет, – я не писал этого, и они не могут доказать, что писал я: подписи нет.
– То, что ты не подписал, ухудшает дело, – изрек Король. – У тебя, наверное, совесть была нечиста, иначе ты бы поставил в конце свое имя, как делают все честные люди!
Тут раздались общие рукоплесканья: это была первая действительно умная вещь, которую Король сказал за весь день.
– Это доказывает его виновность, конечно, – проговорила Королева. – Итак, отруб…
– Это ровно ничего не доказывает, – перебила Аня. – Вы же даже не знаете, о чем говорится в этих стихах.
– Прочесть их, – приказал Король.
Белый Кролик надел очки.
– Откуда, Ваше Величество, прикажете начать? – спросил он.
– Начни с начала, – глубокомысленно ответил Король, – и продолжай пока не дойдешь до конца. Тогда остановись.
В зале стояла мертвая тишина, пока Кролик читал следующие стихи:
При нем беседовал я с нею
О том, что он и ей, и мне
Сказал, что я же не умею
Свободно плавать на спине.
Хоть я запутался – не скрою, –
Им ясно истина видна;
Но что же станется со мною,
Когда вмешается она?
Я дал ей семь, ему же десять,
Он ей – четыре или пять.
Мы не успели дело взвесить,
Как все вернулись к нам опять.
Она же высказалась даже
(Пред тем, как в обморок упасть)
За то, что надо до продажи
Ей выдать целое, нас часть.
Не говорите ей об этом
Во избежанье худших бед.
Я намекнул вам по секрету,
Что это, знаете, секрет.
– Вот самое важное показание, которое мы слышали, – сказал Король. – Итак, пускай присяжные…
– Если кто-нибудь из них может объяснить эти стихи, я дам ему полтинник, – проговорила Аня, которая настолько выросла за время чтения, что не боялась перебивать. – В этих стихах нет и крошки смысла – вот мое мнение.
Присяжники записали: “Нет и крошки смысла – вот ее мненье”, но ни один из них не попытался дать объяснение.
– Если в них нет никакого смысла, – сказал Король, – то это только, знаете, облегчает дело, ибо тогда и смысла искать не нужно. Но как-никак, мне кажется, – продолжал он, развернув листок на коленях и глядя на него одним глазом, – мне кажется, что известное значенье они все же имеют. “Сказал, что я же не умею свободно плавать на спине”. Ты же плавать не умеешь? – обратился он к Валету.
Валет с грустью покачал головой.
– Разве, глядя на меня, можно подумать, что я хорошо плаваю? – спросил он. (Этого, конечно, подумать нельзя было, так как он был склеен весь из картона и в воде расклеился бы.)
– Пока что – правильно, – сказал Король и принялся повторять стихи про себя: “…Им ясно истина видна” – это, значит, присяжным. “…Когда вмешается она…” – это, должно быть, Королева. “Но что же станется со мною?”…да, это действительно вопрос! “…Я дал ей семь, ему же десять…”…ну, конечно, это насчет пирожков.
– Но дальше сказано, что “все вернулись к нам опять”, – перебила Аня.
– Так оно и есть – вот они! – с торжеством воскликнул Король, указав на блюдо с пирожками на столе. – Ничего не может быть яснее! Будем продолжать: “…Пред тем, как в обморок упасть…” Ты, кажется, никогда не падала в обморок, моя дорогая? – обратился он к Королеве.
– Никогда! – рявкнула с яростью Королева и бросила чернильницей в Ящерицу. (Бедный маленький Яша уже давно перестал писать пальцем, видя, что следа не остается, а тут он торопливо начал сызнова, употребляя чернила, струйками текущие у него по лицу.)
– В таком случае это не совпадает, – сказал Король, с улыбкой обводя взглядом присутствующих. Гробовое молчанье.
– Это – игра слов! – сердито добавил он, и все стали смеяться.
– Пусть присяжные обсудят приговор, – сказал Король в двадцатый раз.
– Нет, нет, – прервала Королева. – Сперва казнь, а потом уж приговор!
– Что за ерунда? – громко воскликнула Аня. – Как это возможно?
– Прикуси язык! – гаркнула Королева, густо побагровев.
– Не прикушу! – ответила Аня.
– Отрубить ей голову, – взревела Королева. Никто не шевельнулся.
– Кто вас боится? – сказала Аня. (Она достигла уже обычного своего роста.) – Ведь все вы – только колода карт.
И внезапно карты взвились и посыпались на нее: Аня издала легкий крик – не то ужаса, не то гнева – и стала от них защищаться и… очнулась… Голова ее лежала на коленях у сестры, которая осторожно смахивала с ее лица несколько сухих листьев, слетевших с ближнего дерева.
– Проснись же, Аня, пора! – сказала сестра. – Ну и хорошо же ты выспалась!
– Ах, у меня был такой причудливый сон! – воскликнула Аня и стала рассказывать сестре про все те странные приключения, о которых вы только что читали. Когда она кончила, сестра поцеловала ее и сказала:
– Да, действительно, сон был причудливый. А теперь ступай, тебя чай ждет; становится поздно.
И Аня встала и побежала к дому, еще вся трепещущая от сознанья виденных чудес.
* * *
А сестра осталась сидеть на скате, опершись на вытянутую руку. Глядела она на золотой закат и думала о маленькой Ане и обо всех ее чудесных приключениях и сама в полудреме стала грезить.
Грезилось ей сперва лицо сестренки, тонкие руки, обхватившие голое колено, яркие, бойкие глаза, глядящие ей в лицо. Слышала она все оттенки детского голоса, видела, как Аня по обыкновению своему нет, нет, да и мотнет головой, откидывая волосы, которые так настойчиво лезут на глаза. Она стала прислушиваться, и все кругом словно ожило, словно наполнилось теми странными существами, которые причудились Ане.
Длинная трава шелестела под торопливыми шажками Белого Кролика; испуганная Мышь барахталась в соседнем пруду; звякали чашки – то Мартовский Заяц со своими приятелями пили нескончаемый чай; раздавался резкий окрик Королевы, приказывавшей казнить несчастных гостей своих; снова поросенок-ребенок чихал на коленях у Герцогини, пока тарелки и блюда с грохотом разбивались кругом; снова вопль Грифа, поскрипыванье карандаша в руках Ящерицы и кряхтенье подавляемых Морских Свинок наполняли воздух, мешаясь с отдаленными всхлипываниями горемычной Чепупахи.
Так грезила она, прикрыв глаза, и почти верила в страну чудес, хотя знала, что стоит глаза открыть – и все снова превратится в тусклую явь: в шелестенье травы под ветром, в шуршанье камышей вокруг пруда, сморщенного дуновеньем, – и звяканье чашек станет лишь перезвоном колокольчиков на шеях пасущихся овец, а резкие крики Королевы – голосом пастуха. И все остальные звуки превратятся (знала она) в кудахтанье и лай на скотном дворе, и дальнее мычанье коров займет место тяжелого всхлипыванья Чепупахи.
И затем она представила себе, как эта самая маленькая Аня станет взрослой женщиной, и как она сохранит в зрелые годы свое простое и ласковое детское сердце, и как она соберет вокруг себя других детей и очарует их рассказом о том, что приснилось ей когда-то, и как она будет понимать их маленькие горести и делить все простые радости их, вспоминая свое же детство и длинные, сладкие летние дни.
1923
