С  этими непрiятными ощущенiями я кое-как  справился. Трудновато было забыть, напримeр , податливость этого большого мягкаго истукана, когда я готовил  его для казни. ?ти холодныя послушныя лапы. Дико вспомнить, как  он  слушался меня! Ноготь на большом  пальцe ноги был  так  крeпок , что ножницы несразу могли его взять, он  завернулся на лезвiе, как  жесть консервной банки на ключ . Неужто воля человeка так  могуча, что может  обратить другого в  куклу? Неужто я дeйствительно брил  его? Удивительно! Главное, что мучило меня в  этом  воспоминанiи, {168} была покорность Феликса, нелeпый, безмозглый автоматизм  его покорности. Но повторяю, я с  этим  справился. Хуже было то, что я никак  не мог  привыкнуть к  зеркалам . И бороду я стал  отращивать не столько, чтобы скрыться от  других , сколько -- от  себя. Ужасная вещь -- повышенное воображенiе. Вполнe понятно, что человeк , как  я надeленный такой обостренной чувствительностью, мучим  пустяками, -- отраженiем  в  темном  стеклe, собственной тeнью, павшей убитой к  его ногам  унд  зо вайтер . Стоп , господа, -- поднимаю огромную бeлую ладонь, как  полицейскiй, стоп ! Никаких , господа, сочувственных  вздохов . Стоп , жалость. Я не принимаю вашего соболeзнованiя, -- а среди вас  навeрное найдутся такiе, что пожалeют  меня, -- непонятаго поэта. "Дым , туман , струна дрожит  в  туманe". ?то не стишок , это из  романа Достоевскаго "Кровь и Слюни". Пардон , "Шульд  унд  Зюне". О каком -либо раскаянiи не может  быть никакой рeчи, -- художник  не чувствует  раскаянiя, даже если его произведенiя не понимают . Что же касается страховых  тысяч  -- -
      Знаю, знаю, -- оплошно с  беллетристической точки зрeнiя, что в  теченiе всей моей повeсти (насколько я помню) почти не удeлено вниманiя главному как -будто двигателю моему, а именно корысти. Как  же это я даже толком  и не упомянул  о том , на что мертвый двойник  был  мнe нужен ? Но тут  меня берет  сомнeнiе, уж  так  ли дeйствительно владeла мною корысть, уж  так  ли мнe было важно получить эту довольно двусмысленную сумму (цeна человeка в  денежных  знаках , посильное вознагражденiе за {169} исчезновенiе со свeта), -- или напротив  память моя, пишущая за меня, не могла иначе поступить, не могла -- будучи до конца правдивой -- придать особое значенiе разговору в  кабинетe у Орловiуса (не помню, описал  ли я этот  кабинет ).
      И еще я хочу вот  что сказать о посмертных  моих  настроенiях : хотя в  душe-то я не сомнeвался, что мое произведенiе мнe удалось в  совершенствe, т. е. что в  черно-бeлом  лeсу лежит  мертвец , в  совершенствe на меня похожiй, -- я, генiальный новичек , еще не вкусившiй славы, столь же самолюбивый, сколь взыскательный к  себe, мучительно жаждал , чтобы скорeе это мое произведенiе, законченное и подписанное девятаго марта в  глухом  лeсу, было оцeнено людьми, чтобы обман  -- а всякое произведенiе искусства обман  -- удался; авторскiя же, платимыя страховым  обществом , были в  моем  сознанiи дeлом  второстепенным . О да, я был  художник  безкорыстный.
      Что пройдет , то будет  мило. В  один  прекрасный день наконец  прieхала ко мнe заграницу Лида. Я зашел  к  ней в  гостиницу, "тише", сказал  я внушительно, когда она бросилась ко мнe в  об ятiя, "помни, что меня зовут  Феликсом , что я просто твой знакомый". Траур  ей очень шел , как  впрочем  и мнe шел  черный артистическiй бант  и каштановая бородка. Она стала разсказывать, -- да, все произошло так , как  я предполагал , ни одной заминки. Оказывается, она искренне плакала в  крематорiи, когда пастор  с  профессiональными рыданiями в  голосe говорил  обо мнe: "И этот  человeк , этот  благородный человeк , который -- --" Я повeдал  ей {170} мои дальнeйшiе планы и очень скоро стал  за ней ухаживать.
      Теперь я женился на ней, на вдовушкe, живем  с  ней в  тихом  живописном  мeстe, обзавелись домиком , часами сидим  в  миртовом  садикe, откуда вид  на сафирный залив  далеко внизу, и очень часто вспоминаем  моего бeднаго брата. Я разсказываю все новые эпизоды из  его жизни. "Что-ж  -судьба!" -- говорит  Лида со вздохом , -- "по крайней мeрe он  в  небесах  утeшен  тeм , что мы счастливы".
      Да, Лида счастлива со мной, никого ей не нужно. "Как  я рада", -- порою говорит  она, -- "что мы навсегда избавились от  Ардалiона. Я очень жалeла его, много с  ним  возилась, но как  человeк  он  был  невыносим . Гдe-то он  сейчас ? Вeроятно совсeм  спился, бeдняга. ?то тоже судьба!"
      По утрам  я читаю и пишу, -- кое-что может  быть скоро издам  под  новым  своим  именем ; русскiй литератор , живущiй по-близости, очень хвалит  мой слог , яркость воображенiя.
      Изрeдка Лида получает  вeсточку от  Орловiуса, поздравленiе к  Новому Году, напримeр ; он  неизмeнно просит  ее кланяться супругу, котораго не имeет  чести знать, а сам  думает  вeроятно: "Быстро, быстро утeшилась вдовушка... Бeдный Герман  Карлович !"
      Чувствуете тон  этого эпилога? Он  составлен  по классическому рецепту. О каждом  из  героев  повeсти кое-что сообщается напослeдок , -- при чем  их  житье-бытье остается в  правильном , хотя и суммарном  соотвeтствiи с  прежде выведенными характерами {171} их , -- и допускается нeкоторой юмор , намеки на консервативность жизни.
      Лида все так  же забывчива и неаккуратна...
      А уж  к  самому концу эпилога приберегается особенно добродушная черта, относящаяся иногда к  предмету незначительному, мелькнувшему в  романe только вскользь: на стeнe у них  висит  все тот  же пастельный портрет , и Герман , глядя на него, все так  же смeется и бранится.
      Финис .
      Мечты, мечты... И довольно притом  прeсныя. Очень мнe это все нужно...
      Вернемся к  нашему разсказу. Попробуем  держать себя в  руках . Опустим  нeкоторыя детали путешествiя. Помню, прибыв  двeнадцатаго в  город  Икс  (продолжаю называть его Иксом  из  понятной застeнчивости), я прежде всего пошел  на поиски нeмецких  газет ; кое-какiя нашел , но в  них  еще не было ничего. Я снял  комнату в  гостиницe второго разряда, -- огромную, с  каменным  полом  и картонными на вид  стeнами, на которых  словно была нарисована рыжеватая дверь в  сосeднiй номер  и гуашевое зеркало. Было ужасно холодно, но открытый очаг  бутафорскаго камина был  неприспособлен  для топки, и когда сгорeли щепки, принесенныя горничной, стало еще холоднeе. Я провел  там  ночь, полную самых  неправдоподобных , изнурительных  видeнiй, -- и когда утром , весь колючiй и липкiй, вышел  в  переулок , вдохнул  приторные запахи, увидeл  южную базарную суету, то почувствовал , что в  самом  городe оставаться не в  силах . Дрожа от  {172} озноба, оглушенный тeсным  уличным  гвалтом , я направился в  бюро для туристов , там  болтливый мужчина дал  мнe нeсколько адресов : я искал  мeсто уютное, уединенное, и когда подвечер  лeнивый автобус  доставил  меня по выбранному адресу, я подумал , что такое мeсто нашел .
      Особняком  среди пробковых  дубов  стояла приличная свиду гостиница, наполовину еще закрытая (сезон  начинался только лeтом ). Испанскiй вeтер  трепал  в  саду цыплячiй пух  мимоз . В  павильонe вродe часовни бил  ключ  цeлебной воды, и висeли паутины в  углах  темногранатовых  окон . Жителей было немного. Был  доктор , душа гостиницы и король табльдота, -- он  сидeл  во главe стола и разглагольствовал ; был  горбоносый старик  в  люстриновом  пиджакe, издававшiй безсмысленное хрюканiе, когда с  легким  топотом  быстрая горничная обносила нас  форелью, выловленной им  из  сосeдней рeчки; была вульгарная молодая чета, прieхавшая в  это мертвое мeсто с  Мадагаскара; была старушка в  кисейном  воротничкe, школьная инспектриса; был  ювелир  с  большою семьей; была манерная дамочка, которая сперва оказалась виконтессой, потом  контессой, а теперь, ко времени, когда я это пишу, превратилась старанiями доктора, дeлающаго все, чтобы повысить репутацiю гостиницы, в  маркизу; был  еще унылый комивояжер  из  Парижа, представитель патентованной ветчины; был , наконец , хамоватый жирный аббат , все толковавшiй о красотe какого-то монастыря по-близости и при этом , для пущей выразительности, срывавшiй с  губ , сложенных  мясистым  сердечком , воздушный {173} поцeлуй. Вот  кажется и весь паноптикум . Жукообразный жеран  стоял  у дверей, заложив  руки за спину, и слeдил  исподлобья за церемонiалом  обeда. На дворe бушевал  сильный вeтер .
      Новыя впечатлeнiя подeйствовали на меня благотворно. Кормили неплохо. У меня был  свeтлый номер , и я с  интересом  смотрeл  в  окно на то, как  вeтер  грубо приподымает  и отворачивает  исподнюю листву маслин . Вдали лиловато-бeлым  конусом  выдeлялась на безпощадной синевe гора, похожая на Фузiяму. Выходил  я мало, -- меня пугал  этот  безпрестанный, все сокрушающiй, слeпящiй, наполняющiй гулом  голову, мартовскiй вeтер , убiйственный горный сквозняк . На второй день я все же поeхал  в  город  за газетами, и опять ничего не было, и так  как  это невыносимо раздражало меня, то я рeшил  нeсколько дней выждать.
      За табльдотом  я кажется прослыл  нелюдимом , хотя старательно отвeчал  на всe вопросы, обращенные ко мнe. Тщетно доктор  приставал  ко мнe, чтобы я по вечерам  приходил  в  салон  -- душную комнатку с  разстроенным  пiанино, плюшевой мебелью и проспектами на круглом  столe. У доктора была козлиная бородка, слезящiеся голубые глаза и брюшко. Он  eл  дeловито и неаппетитно. Он  желтый зрак  яичницы ловко поддeвал  куском  хлeба и цeликом  с  сочным  присвистом  отправлял  в  рот . Косточки от  жаркого он  жирными от  соуса пальцами собирал  с  чужих  тарелок , кое-как  заворачивал  и клал  в  карман  просторнаго пиджака, и при этом  разыгрывал  оригинала: это, мол , для бeдных  собак , животныя бывают  лучше людей, -- утвержденiе, {174} вызывавшее за столом  (длящiеся до сих  пор ) страстные споры, особенно горячился аббат . Узнав  что я нeмец  и музыкант , доктор  страшно мною заинтересовался и, судя по взглядам  отовсюду обращенным  на меня, я заключил , что не столько обросшее мое лицо привлекает  вниманiе, сколько нацiональность моя и профессiя, при чем  и в  том  и в  другом  доктор  усматривал  нeчто несомнeнно благопрiятное для престижа отеля. Он  ловил  меня на лeстницe, в  длинных  бeлых  коридорах , и заводил  безконечный разговор , обсуждал  соцiальные недостатки представителя ветчины или религiозную нетерпимость аббата. Все это становилось немного мнe в  тягость, но по крайней мeрe развлекало меня. Как  только наступала ночь, и по комнатe начинали раскачиваться тeни листвы, освeщенной на дворe одиноким  фонарем , -- у меня наполнялась безплодным  и ужасным  смятенiем  моя просторная, моя нежилая душа. О нeт , мертвецов  я не боюсь, как  не боюсь сломанных , разбитых  вещей, чего их  бояться! Боялся я, в  этом  невeрном  мiрe отраженiй, не выдержать, не дожить до какой-то необыкновенной, ликующей, все разрeшающей минуты, до которой слeдовало дожить непремeнно, минуты творческаго торжества, гордости, избавленiя, блаженства.
      На шестой день моего пребыванiя вeтер  усилился до того, что гостиница стала напоминать судно среди бурнаго моря, стекла гудeли, трещали стeны, тяжкая листва с  шумом  пятилась и разбeжавшись осаждала дом . Я вышел  было в  сад , но сразу согнулся вдвое, чудом  удержал  шляпу и вернулся к  себe. {175} Задумавшись у окна среди волнующагося гула, я не разслышал  гонга и, когда сошел  вниз  к  завтраку и занял  свое мeсто, уже подавалось жаркое -мохнатые потроха под  томатовым  соусом  -- любимое блюдо доктора. Сначала я не вслушивался в  общiй разговор , умeло им  руководимый, но внезапно замeтил , что всe смотрят  на меня.
      "А вы что по этому поводу думаете?" -- обратился ко мнe доктор .
      "По какому поводу?" -- спросил  я.
      "Мы говорили, -- сказал  доктор , -- об  этом  убiйствe у вас  в  Германiи. Каким  нужно быть монстром , -- продолжал  он , предчувствуя интересный спор , -- чтобы застраховать свою жизнь, убить другого -- --".
      Не знаю, что со мной случилось, но вдруг  я поднял  руку и сказал : "Послушайте, остановитесь..." и той же рукой, но сжав  кулак , ударил  по столу, так  что подпрыгнуло кольцо от  салфетки, и закричал , не узнавая своего голоса: "Остановитесь, остановитесь! Как  вы смeете, какое вы имeете право? Оскорбленiе! Я не допущу! Как  вы смeете -- о моей странe, о моем  народe... Замолчать! Замолчать! -- кричал  я все громче. -- Вы... Смeть говорить мнe, мнe, в  лицо, что в  Германiи... Замолчать!.."
      Впрочем  всe молчали уже давно -- с  тeх  пор , как  от  удара моего кулака покатилось кольцо. Оно докатилось до конца стола, и там  его осторожно прихлопнул  младшiй сын  ювелира. Тишина была исключительно хорошаго качества. Даже вeтер  перестал , кажется, гудeть. Доктор , держа в  руках  {176} вилку и нож , замер ; на лбу у него замерла муха. У меня заскочило что-то в  горлe, я бросил  на стол  салфетку и вышел , чувствуя, как  всe лица автоматически поворачиваются по мeрe моего прохожденiя.
      В  холлe я на ходу сгреб  со стола открытую газету, поднялся по лeстницe и, очутившись у себя в  номерe, сeл  на кровать. Я весь дрожал , подступали рыданiя, меня сотрясала ярость, рука была загажена томатовым  соусом . Принимаясь за газету, я еще успeл  подумать: навeрное -совпаденiе, ничего не случилось, не станут  французы этим  интересоваться, -- но тут  мелькнуло у меня в  глазах  мое имя, прежнее мое имя...
      Не помню в  точности, что я вычитал  как  раз  из  той газеты -- газет  я с  тeх  пор  прочел  немало, и онe у меня нeсколько спутались, -- гдe-то сейчас  валяются здeсь, но мнe некогда разбирать. Помню, однако, что сразу понял  двe вещи: знают , кто убил , и не знают , кто жертва. Сообщенiе исходило не от  собственнаго корреспондента, а было просто короткой перепечаткой из  берлинских  газет , и очень это подавалось небрежно и нагло, между политическим  столкновенiем  и попугайной болeзнью. Тон  был  неслыханный, -- он  настолько был  непрiемлем  и непозволителен  по отношенiю ко мнe, что я даже подумал , не идет  ли рeчь об  однофамильцe, -таким  тоном  пишут  о каком -нибудь полуидiотe, вырeзавшем  цeлую семью. Теперь я впрочем  догадываюсь, что это была уловка международной полицiи, попытка меня напугать, сбить с  толку, но в  ту минуту я был  внe себя, и каким -то пятнистым  взглядом  попадал  то в  одно мeсто столбца, то в  {177} другое, -- когда вдруг  раздался сильный стук . Бросил  газету под  кровать и сказал : "Войдите!" Вошел  доктор . Он  что-то дожевывал . "Послушайте, -- сказал  он , едва переступив  порог , -- тут  какая-то ошибка, вы меня невeрно поняли. Я бы очень хотeл  -- --"
      "Вон , -- заорал  я, -- моментально вон ". Он  измeнился в  лицe и вышел , не затворив  двери. Я вскочил  и с  невeроятным  грохотом  ее захлопнул . Вытащил  из -под  кровати газету, -- но уже не мог  найти в  ней то, что читал  только-что. Я ее просмотрeл  всю: ничего! Неужели мнe приснилось? Я сызнова начал  ее просматривать, -- это было как  в  кошмарe, -- теряется, и нельзя найти, и нeт  тeх  природных  законов , которые вносят  нeкоторую логику в  поиски, -- а все безобразно и безсмысленно произвольно. Нeт , ничего в  газетe не было. Ни слова. Должно-быть я был  страшно возбужден  и безтолков , ибо только через  нeсколько секунд  замeтил , что газета старая, нeмецкая, а не парижская, которую только-что держал . Заглянув  опять под  кровать, я вытащил  нужную и перечел  плоское и даже пашквильное извeстiе. Мнe вдруг  стало ясно, что именно больше всего поражало, оскорбительно поражало, меня: ни звука о сходствe, -- сходство не только не оцeнивалось (ну, сказали бы, по крайней мeрe: да, -- превосходное сходство, но все-таки по тeм -то и тeм -то примeтам  это не он ), но вообще не упоминалось вовсе, -- выходило так , что это человeк  совершенно другого вида, чeм  я, а между тeм , не мог  же он  вeдь за одну ночь разложиться, -напротив , его физiономiя должна была стать {178} еще мраморнeе, сходство еще рeзче, -- но если бы даже срок  был  большiй, и смерть позабавилась бы им , все равно стадiи его распада совпадали бы с  моими, -- опрометью выражаюсь, чорт , мнe сейчас  не до изящества. В  этом  игнорированiи самаго цeннаго и важнаго для меня было нeчто умышленное и чрезвычайно подлое, -получалось так , что с  первой минуты всe будто бы отлично знали, что это не я, что никому в  голову не могло придти, что это мой труп , и в  самой ноншалантности изложенiя было как  бы подчеркиванiе моей оплошности, -оплошности, которую я конечно ни в  коем  случаe не мог  допустить, -- а между тeм , прикрыв  рот  и отвернув  рыло, молча, но содрагаясь и лопаясь от  наслажденiя, злорадствовали, мстительно измывались, мстительно, подло, непереносимо -- -
      Тут  опять постучались, я задохнувшись вскочил , вошли доктор  и жеран . "Вот , -- с  глубокой обидой сказал  доктор , обращаясь к  жерану и указывая на меня, -- вот  -- этот  господин  не только на меня зря обидeлся, но теперь оскорбляет  меня, не желает  слушать и весьма груб . Пожалуйста, поговорите с  ним , я не привык  к  таким  манерам ".
      "Надо об ясниться, -- сказал  жеран , глядя на меня исподлобья. -- Я увeрен , что вы сами -- --"
      "Уходите! -- закричал  я, топая. -- То, что вы дeлаете со мной... ?то не поддается... Вы не смeете унижать и мстить... Я требую, вы понимаете я требую -- --"
      Доктор  и жеран , вскидывая ладони и как  заводные переступая на прямых  ногах , затараторили, тeсня меня, -- я не выдержал , мое бeшенство прошло, {179} но зато я почувствовал  напор  слез  и вдруг , -- желающим  предоставляю побeду, -- пал  на постель и разрыдался.
      "?то все нервы, все нервы", -- сказал  доктор , как  по волшебству смягчаясь.
      Жеран  улыбнулся и вышел , нeжно прикрыв  за собой дверь. Доктор  налил  мнe воды, предлагал  брому, гладил  меня по плечу, -- а я рыдал  и, сознавая отлично, даже холодно и с  усмeшкой сознавая, постыдность моего положенiя, но вмeстe с  тeм  чувствуя в  нем  всю прелесть надрывчика и какую-то смутную выгоду, продолжал  трястись, вытирая щеки большим , грязным , пахнувшим  говядиной, платком  доктора, который, поглаживая меня, бормотал :
      "Какое недоразумeнiе! Я, который всегда говорю, что довольно войны... У вас  есть свои недостатки, и у нас  есть свои. Политику нужно забыть. Вы вообще просто не поняли, о чем  шла рeчь. Я просто спрашивал  ваше мнeнiе об  одном  убiйствe".
      "О каком  убiйствe?" -- спросил  я всхлипывая.
      "Ах , грязное дeло, -- переодeл  и убил , -- но успокойтесь, друг  мой, -- не в  одной Германiи убiйцы, у нас  есть свои Ландрю, слава Богу, так  что вы не единственный. Успокойтесь, все это нервы, здeшняя вода отлично дeйствует  на нервы, вeрнeе на желудок , что сводится к  тому же".
      Он  поговорил  еще немного и встал . Я отдал  ему платок .
      "Знаете что? -- сказал  он , уже стоя в  дверях . -- А вeдь маленькая графиня к  вам  неравнодушна. Вы бы сыграли сегодня вечером  что-нибудь на роялe {180} (он  произвел  пальцами трель), увeряю вас , вы бы имeли ее у себя в  постели".
      Он  был  уже в  коридорe, но вдруг  передумал  и вернулся.
      "В  молодые безумные годы, -- сказал  он , -- мы, студенты, однажды кутили, особенно наздрызгался самый безбожный из  нас , и когда он  совсeм  был  готов , мы нарядили его в  рясу, выбрили круглую плeшь, и вот  поздно ночью стучимся в  женскiй монастырь, отпирает  монахиня, и один  из  нас  говорит : "Ах , сестра моя, поглядите в  какое грустное состоянiе привел  себя этот  бeдный аббат , возьмите его, пускай он  у вас  выспится". И представьте себe, -- онe его взяли. Как  мы смeялись! -- Доктор  слегка присeл  и хлопнул  себя по ляжкам . Мнe вдруг  показалось -- а не говорит  ли он  об  этом  (переодeли... сошел  за другого...) с  извeстным  умыслом , не подослан  ли он , и меня опять обуяла злоба, но посмотрeв  на его глупо сiявшiя морщины, я сдержался, сдeлал  вид , что смeюсь, он , очень довольный, помахал  мнe ручкой, и наконец , наконец  оставил  меня в  покоe
      Несмотря на каррикатурное сходство с  Раскольниковым  -- -- Нeт , не то. Отставить. Что было дальше? Да: я рeшил , что в  первую голову слeдует  добыть как  можно больше газет . Я побeжал  вниз . На лeстницe мнe попался толстый аббат , который посмотрeл  на меня с  сочувствiем , -- я понял  по его маслянистой улыбкe, что доктор  успeл  всeм  разсказать о нашем  примиренiи. На дворe меня сразу оглушил  вeтер , но я не сдался, нетерпeливо прилип  к  воротам , и вот  показался автобус , я замахал  {181} и влeз , мы покатили по шоссе, гдe с  ума сходила бeлая пыль. В  городe я достал  нeсколько номеров  нeмецких  газет  и за одно справлялся на почтамтe, нeт  ли письма. Письма не оказалось, но зато в  газетах  было очень много, слишком  много... Теперь, послe недeли всепоглощающей литературной работы, я исцeлился и чувствую только презрeнiе, но тогда холодный издeвательскiй тон  газет  доводил  меня почти до обморока. В  концe концов  картина получается такая: в  воскресенiе, десятаго марта, в  полдень, парикмахер  из  Кенигсдорфа нашел  в  лeсу мертвое тeло; отчего он  оказался в  этом  лeсу, гдe и лeтом  никто не бывал , и отчего он  только вечером  сообщил  о своей находкe, осталось неясным . Далeе слeдует  тот  замeчательно смeшной анекдот , который я уже приводил : автомобиль, умышленно оставленный мной возлe опушки, исчез . По слeдам  в  видe повторяющейся буквы "т" полицiя установила марку шин , какiе-то кенигсдорфцы, надeленные феноменальной памятью, вспомнили, как  проeхал  синiй двухмeстный кабрiолет  "Икар " на тангентных  колесах  с  большими втулками, а любезные молодцы из  гаража на моей улицe дали всe дополнительныя свeдeнiя, -- число сил  и цилиндров , и не только полицейскiй номер , а даже фабричные номера мотора и шасси. Всe думают , что я вот  сейчас  на этой машинe гдe-то катаюсь, -- это упоительно смeшно. Для меня же очевидно, что автомобиль мой кто-то увидeл  с  шоссе и не долго думая присвоил , а трупа-то не примeтил , -- спeшил . Напротив  -парикмахер , труп  нашедшiй, утверждает , что никакого автомобиля не видал . Он  подозрителен , {182} полицiи бы, казалось, тут -то его и зацапать, -вeдь и не таким  рубили головы, -- но как  бы не так , его и не думают  считать возможным  убiйцей, -- вину свалили на меня сразу, безоговорочно, с  холодной и грубой поспeшностью, словно были рады меня уличить, словно мстили мнe, словно я был  давно виноват  перед  ними, и давно жаждали они меня покарать. Едва ли не загодя рeшив  что найденный труп  не я, никакого сходства со мной не замeтив , вeрнeе исключив  а прiори возможность сходства (ибо человeк  не видит  того, что не хочет  видeть), полицiя с  блестящей послeдовательностью удивилась тому, что я думал  обмануть мiр , просто одeв  в  свое платье человeка, ничуть на меня не похожаго. Глупость и явная пристрастность этого разсужденiя уморительны. Основываясь на нем , они усомнились в  моих  умственных  способностях . Было даже предположенiе, что я ненормальный, это подтвердили нeкоторыя лица, знавшiя меня, между прочими болван  Орловiус  (кто еще, -- интересно), разсказавшiй, что я сам  себe писал  письма (вот  это неожиданно!). Что однако совершенно озадачило полицiю, это то, каким  образом  моя жертва (слово "жертва" особенно смаковалось газетами) очутилась в  моих  одеждах , или точнeе, как  удалось мнe заставить живого человeка надeть не только мой костюм , но даже носки и слишком  тeсные для него полуботинки (обуть то его я мог  и постфактум , умники!). Вбив  себe в  голову, что это не мой труп  (т. е. поступив  как  литературный критик , который, при одном  видe книги непрiятнаго ему писателя, рeшает , что книга бездарна, и уже дальше исходит  из  {183} этого произвольнаго положенiя), вбив  себe это в  голову, они с  жадностью накинулись на тe мелкiе, совсeм  неважные недостатки нашего с  Феликсом  сходства, которые при болeе глубоком  и даровитом  отношенiи к  моему созданiю прошли бы незамeтно, как  в  прекрасной книгe не замeчается описка, опечатка. Была упомянута грубость рук , выискали даже какую-то многозначительную мозоль, но отмeтили все же аккуратность ногтей на всeх  четырех  конечностях , при чем  кто-то, чуть ли не парикмахер , нашедшiй труп , обратил  вниманiе сыщиков  на то, что в  силу нeкоторых  обстоятельств , ясных  профессiоналу (подумаешь!), ногти подрeзал  не сам  человeк , а другой.
      Я никак  не могу выяснить, как  держалась Лида, когда вызвали ее. Так  как , повторяю, ни у кого не было сомнeнiя, что убитый не я, ее навeрное заподозрили в  сообщничествe, -- сама виновата, могла понять, что страховыя денежки тютю, и нечего соваться с  вдовьими слезами. В  концe концов  она вeроятно не удержится и, вeря в  мою невинность и желая спасти меня, разболтает  о трагедiи моего брата, что будет  впрочем  совершенно зря, так  как  без  особаго труда можно установить, что никакого брата у меня никогда не было, -- а что касается самоубiйства, то вряд  ли фантазiя полицiи осилит  пресловутую веревочку.
      Для меня, в  смыслe моей безопасности, важно слeдующее: убитый не опознан  и не может  быть опознан . Меж  тeм  я живу под  его именем , кое-гдe слeды этого имени уже оставил , так  что найти меня можно было бы в  два счета, если бы выяснилось, кого {184} я, как  говорится, угробил . Но выяснить это нельзя, что весьма для меня выгодно, так  как  я слишком  устал , чтобы принимать новыя мeры. Да и как  я могу отрeшиться от  имени, которое с  таким  искусством  присвоил ? Вeдь я же похож  на мое имя, господа, и оно подходит  мнe так  же, как  подходило ему. Нужно быть дураком , чтобы этого не понимать.
      А вот  автомобиль рано или поздно найдут , но это им  не поможет , ибо я и хотeл , чтобы его нашли. Как  это смeшно! Они думают , что я услужливо сижу за рулем , а на самом  дeлe они найдут  самаго простого и очень напуганнаго вора.
      Я не упоминаю здeсь ни о чудовищных  эпитетах , которыми досужiе борзописцы, поставщики сенсацiй, негодяи, строющiе свои балаганы на крови, считают  нужным  меня награждать, ни о глубокомысленных  разсужденiях  психоаналитическаго характера, до которых  охочи фельетонисты. Вся эта мерзость и грязь сначала бeсили меня, особенно уподобленiя каким -то олухам  с  вампирными наклонностями, проступки которых  в  свое время поднимали тираж  газет . Был , напримeр , такой, который сжег  свой автомобиль с  чужим  трупом , мудро отрeзав  ему ступни, так  как  он  оказался не по мeркe владeльца. Да впрочем , чорт  с  ними! Ничего общаго между нами нeт . Бeсило меня и то, что печатали мою паспортную фотографiю, на которой я дeйствительно похож  на преступника, такая уж  злостная ретушевка, а совершенно непохож  на себя самого. Право, могли взять другую, напримeр  ту, гдe гляжу в  книгу, дорогой нeжно-шоколадный снимок ; тот  же фотограф  {185} снял  меня и в  другой позe, гляжу исподлобья, серьезные глаза, палец  у виска, -- так  снимаются нeмецкiе беллетристы. Вообще, выбор  большой. Есть и любительскiе снимки: одна фоточка очень удачная, в  купальном  костюмe на участкe Ардалiона. Кстати, кстати, чуть не забыл : полицiя, тщательно производя розыски, осматривая каждый куст  и даже роясь в  землe, ничего не нашла, кромe одной замeчательной штучки, а именно: бутылки с  самодeльной водкой. Водка пролежала там  с  iюня, -- я кажется описал , как  Лида спрятала ее... Жалeю, что я не запрятал  гдe-нибудь и балалайку, что-бы доставить им  удовольствiе вообразить славянское убiйство под  чоканiе рюмочек  и пeнiе "Пожалeй же меня, дорогая..."
      Но довольно, довольно... Вся эта гнусная путаница и чепуха происходит  оттого, что по косности своей и тупости и предвзятости, люди не узнали меня в  трупe безупречнаго моего двойника. Принимаю с  горечью и презрeнiем  самый факт  непризнанiя (чье мастерство им  не было омрачено?) и продолжаю вeрить в  безупречность. Обвинять себя мнe не в  чем . Ошибки -- мнимыя -мнe навязали задним  числом , голословно рeшив , что самая концепцiя моя неправильна, и уже тогда найдя пустяшные недочеты, о которых  я сам  отлично знаю, и которые никакого значенiя не имeют  при свeтe творческой удачи. Я утверждаю, что все было задумано и выполнено с  предeльным  искусством , что совершенство всего дeла было в  нeкотором  смыслe неизбeжно, слагалось как  бы помимо моей воли, интуитивно, вдохновенно. И вот , для того, чтобы добиться признанiя, оправдать {186} и спасти мое дeтище, пояснить мiру всю глубину моего творенiя, я и затeял  писанiе сего труда.
      Ибо, измяв  и отбросив  послeднюю газету, все высосав , все узнав , сжигаемый неотвязным  зудом , изощреннeйшим  желанiем  тотчас  же принять какiя-то мнe одному понятныя мeры, я сeл  за стол  и начал  писать. Если бы не абсолютная вeра в  свои литературныя силы, в  чудный дар  -- -- Сперва шло трудно, в  гору, я останавливался и затeм  снова писал . Мой труд , мощно изнуряя меня, давал  мнe отраду. ?то мучительное средство, жестокое средневeковое промыванiе, но оно дeйствует .
      С  тeх  пор  как  я начал , прошла недeля, и вот , труд  мой подходит  к  концу. Я спокоен . В  гостиницe со мной всe любезны и предупредительны. Eм  я теперь не за табльдотом , а за маленьким  столом  у окна. Доктор  одобрил  мой уход  и всeм  об ясняет  чуть ли не в  моем  присутствiи, что нервному человeку нужен  покой, и что музыканты вообще нервные люди. Во время обeда он  часто ко мнe обращается со своего мeста, рекомендуя какое-нибудь кушанiе или шутливо спрашивая меня, не присоединюсь ли сегодня в  видe исключенiя к  общей трапезe, и тогда всe смотрят  на меня с  большим  добродушiем .
      Но как  я устал , как  я смертельно устал ... Бывали дни, -- третьяго дня, напримeр , -- когда я писал  с  двумя небольшими перерывами девятнадцать часов  подряд , а потом , вы думаете, я заснул ? Нeт , я заснуть не мог , и все мое тeло тянулось и ломалось, как  на дыбe. Но теперь, когда я кончаю, когда мнe в  общем  нечего больше разсказать, мнe {187} так  жалко с  этой исписанной бумагой разстаться, -- а разстаться нужно, перечесть, исправить, запечатать в  конверт  и отважно отослать, -- а самому двинуться дальше, в  Африку, в  Азiю, все равно куда, но как  мнe не хочется двигаться, как  я жажду покоя... Вeдь в  самом  дeлe: пускай читатель представит  себe положенiе человeка, живущаго под  таким -то именем  не потому, что другого паспорта -- -