ЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧ
      ГЛАВА XI.
      30 марта 1931 г.
      Я на новом  мeстe: приключилась бeда. Думал , что будет  всего десять глав , -- ан  нeт ! Теперь вспоминаю, как  увeренно, как  спокойно, несмотря ни на что, я дописывал  десятую, -- и не дописал : горничная пришла убирать номер , я от  нечего дeлать вышел  в  сад , -- и меня обдало чeм -то тихим , райским . Я даже сначала не понял , в  чем  дeло, -- но встряхнулся, и вдруг  меня осeнило: ураганный вeтер , дувшiй всe эти дни, прекратился.
      Воздух  был  дивный, летал  шелковистый ивовый пух , вeчно-зеленая листва прикидывалась обновленной, отливали смуглой краснотой обнаженные наполовину, атлетическiе торсы пробковых  дубов . Я пошел  вдоль шоссе, мимо покатых  бурых  виноградников , гдe правильными рядами стояли голыя еще лозы, похожiя на приземистые корявые кресты, а потом  {188} сeл  на траву и, глядя через  виноградники на золотую от  цвeтущих  кустов  макушку холма, стоящаго по пояс  в  густой дубовой листвe, и на глубокое-глубокое, голубое-голубое небо, подумал  с  млeющей нeжностью (ибо может  быть главная, хоть и тайная, черта моей души -- нeжность), что начинается новая простая жизнь, тяжелые творческiе сны миновали... Вдали, со стороны гостиницы, показался автобус , и я рeшил  в  послeднiй раз  позабавиться чтенiем  берлинских  газет . В  автобусe я сперва притворялся спящим  (и даже улыбался во снe), замeтя среди пассажиров  представителя ветчины, но вскорe заснул  по-настоящему.
      Добыв  в  Иксe газету, я раскрыл  ее только по возвращенiи домой и начал  читать, благодушно посмeиваясь. И вдруг  расхохотался во-всю: автомобиль мой был  найден .
      Его исчезновенiе об яснилось так : трое молодцов , шедших  десятаго марта утром  по шоссе, -- безработный монтер , знакомый нам  уже парикмахер  и брат  парикмахера, юноша без  опредeленных  занятiй, -- завидeли на дальней опушкe лeса блеск  радiатора и тотчас  подошли. Парикмахер , человeк  положительный, чтившiй закон , сказал , что надобно дождаться владeльца, а если такового не окажется, отвести машину в  Кенигсдорф , но его брат  и монтер , оба озорники, предложили другое. Парикмахер  возразил , что этого не допустит , и углубился в  лeс , посматривая по сторонам . Вскорe он  нашел  труп . Он  поспeшил  обратно к  опушкe, зовя товарищей, но с  ужасом  увидeл , что ни их , ни машины нeт : умчались. Нeкоторое время он  валандался {189} кругом  да около, дожидаясь их . Они не вернулись. Вечером  он  наконец  рeшился разсказать полицiи о своей находкe, но из  братолюбiя скрыл  исторiю с  машиной.
      Теперь же оказывалось, что тe двое, сломав  машину, спрятали ее, сами притаились было, но погодя, благоразумно об явились. "В  автомобилe", -добавляла газета, -- "найден  предмет , устанавливающiй личность убитаго".
      Сперва я по ошибкe прочел  "убiйцы" и еще пуще развеселился, ибо вeдь с  самаго начала было извeстно, что автомобиль принадлежит  мнe, -- но перечел  и задумался. ?та фраза раздражала меня. В  ней была какая-то глупая таинственность. Конечно, я сразу сказал  себe, что это либо новая уловка, либо нашли что-нибудь такое же важное, как  пресловутая водка. Но все-таки мнe стало непрiятно, -- и нeкоторое время я даже перебирал  в  памяти всe предметы, участвовавшiе в  дeлe (вспомнил  и тряпку и гнусную голубую гребенку), и так  как  я дeйствовал  тогда отчетливо, увeренно, то без  труда все прослeдил , и нашел  в  порядкe. Квод  эрат  демонстрандум .
      Но покою у меня не было. Надо было дописать послeднюю главу, а вмeсто того, чтобы писать, я опять вышел , бродил  до поздняго времени и, придя восвояси, утомленный до послeдней степени, тотчас  заснул , несмотря на смутное мое безпокойство. Мнe приснилось, что послe долгих , непоказанных  во снe, подразумeваемых  розысков , я нашел  наконец  скрывавшуюся от  меня Лиду, которая спокойно сказала мнe, что все хорошо, наслeдство она получила и выходит  замуж  за другого, ибо меня нeт , я мертв . {190} Проснулся я в  сильнeйшем  гнeвe, с  безумно бьющимся сердцем , -- одурачен ! безсилен ! -не может  вeдь мертвец  обратиться в  суд , -- да, безсилен , и она знает  это! Очухавшись, я разсмeялся, -- приснится же такая чепуха, -- но вдруг  почувствовал , что и в  самом  дeлe есть что-то чрезвычайно непрiятное, что смeхом  стряхнуть нельзя, -- и не в  снe дeло, а в  загадочности вчерашняго извeстiя: обнаружен  предмет ... Если дeйствительно удалось подыскать убитому имя, и если имя это правильное -- Тут  было слишком  много "если", -- я вспомнил , как  вчера тщательно провeрил  плавные, планетные пути всeх  предметов  -- мог  бы начертить пунктиром  их  орбиты, -- а все-таки не успокоился.
      Ища способа отвлечься от  расплывчатых , невыносимых  предчувствiй, я собрал  страницы моей рукописи, взвeсил  пачку на ладони, игриво сказал  "ого!" и рeшил , прежде чeм  дописать послeднiя строки, все перечесть сначала. Я подумал  внезапно, что предстоит  мнe огромное удовольствiе. В  ночной рубашкe, стоя у стола, я любовно утряхивал  в  руках  шуршащую толщу исписанных  страниц . Затeм  лег  опять в  постель, закурил  папиросу, удобно устроил  подушку под  лопатками, -- замeтил , что рукопись оставил  на столe, хотя казалось мнe, что все время держу ее в  руках ; спокойно, не выругавшись, встал  и взял  ее с  собой в  постель, опять устроил  подушку, посмотрeл  на дверь, спросил  себя, заперта ли она на ключ  или нeт , -- мнe не хотeлось прерывать чтенiе, чтобы впускать горничную, когда в  девять часов  она принесет  кофе; встал  еще раз  -- и опять спокойно, -- дверь оказалась отпертой, так  {191} что можно было и не вставать; кашлянул , лег , удобно устроился, уже хотeл  приступить к  чтенiю, но тут  оказалось, что у меня потухла папироса, -- не в  примeр  нeмецким , французскiя требуют  к  себe вниманiя; куда дeлись спички? Только-что были у меня. Я встал  в  третiй раз , уже с  легкой дрожью в  руках , нашел  спички за чернильницей, а вернувшись в  постель, раздавил  бедром  другой, полный, коробок , спрятавшiйся в  простынях , -- значит  опять вставал  зря. Тут  я вспылил , поднял  с  пола разсыпавшiяся страницы рукописи, и прiятное предвкушенiе, только-что наполнявшее меня, смeнилось почти страданiем , ужасным  чувством , что кто-то хитрый обeщает  мнe раскрыть еще и еще промахи, и только промахи. Все же, заново закурив  и оглушив  ударом  кулака строптивую подушку, я обратился к  рукописи. Меня поразило, что сверху не выставлено никакого заглавiя -- мнe казалось, что я какое-то заглавiе в  свое время придумал , что-то, начинавшееся на "Записки...", -- но чьи записки -- не помнил , -- и вообще "Записки" ужасно банально и скучно. Как  же назвать? "Двойник "? Но это уже имeется. "Зеркало"? "Портрет  автора в  зеркалe"? Жеманно, приторно... "Сходство"? "Непризнанное сходство"? "Оправданiе сходства"? -- Суховато, с  уклоном  в  философiю... Может  быть: "Отвeт  критикам "? Или "Поэт  и чернь"? ?то не так  плохо -- надо подумать. Сперва перечтем , сказал  я вслух , а потом  придумаем  заглавiе.
      Я стал  читать, -- и вскорe уже не знал , читаю ли или вспоминаю, -даже болeе того -- преображенная память моя дышала двойной порцiей кислорода, в  {192} комнатe было еще свeтлeе оттого, что вымыли стекла, прошлое мое было живeе оттого, что было дважды озарено искусством . Снова я взбирался на холм  под  Прагой, слышал  жаворонка, видeл  круглый, красный газоем ; снова в  невeроятном  волненiи стоял  над  спящим  бродягой, и снова он  потягивался и зeвал , и снова из  его петлицы висeла головкой вниз  вялая фiалка. Я читал  дальше, и появлялась моя розовая жена, Ардалiон , Орловiус , -- и всe они были живы, но в  каком  то смыслe жизнь их  я держал  в  своих  руках . Снова я видeл  желтый столб  и ходил  по лeсу, уже обдумывая свою фабулу; снова в  осеннiй день мы смотрeли с  женой, как  падает  лист  навстрeчу своему отраженiю, -- и вот  я и сам  плавно упал  в  саксонскiй городок , полный странных  повторенiй, и навстрeчу мнe плавно поднялся двойник . И снова я обволакивал  его, овладeвал  им , и он  от  меня ускользал , и я дeлал  вид , что отказываюсь от  замысла, и с  неожиданной силой фабула разгоралась опять, требуя от  своего творца продолженiя и окончанiя. И снова, в  мартовскiй день, я сонно eхал  по шоссе, и там , в  кустах , у столба, он  меня уже дожидался:
      "... Садись, скорeе, нам  нужно от eхать отсюда.
      "Куда?" -- полюбопытствовал  он .
      "Вон  в  тот  лeс ".
      "Туда?" -- спросил  он  и указал ...
      Палкой, читатель, палкой. Палкой, дорогой читатель, палкой. Самодeльной палкой с  выжженным  на ней именем : Феликс  такой-то из  Цвикау. Палкой указал , дорогой и почтенный читатель, палкой, -- ты знаешь, что такое "палка"? Ну вот  -- палкой, {193} -- указал  ею, сeл  в  автомобиль и потом  палку в  нем  и оставил , когда вылeз : вeдь автомобиль временно принадлежал  ему, я отмeтил  это "спокойное удовлетворенiе собственника". Вот  какая вещь -- художественная память! Почище всякой другой. "Туда?" -спросил  он  и указал  палкой. Никогда в  жизни я не был  так  удивлен ...
      Я сидeл  в  постели, выпученными глазами глядя на страницу, на мною же -- нeт , не мной, а диковинной моей союзницей, -- написанную фразу, и уже понимал , как  это непоправимо. Ах , совсeм  не то, что нашли палку в  автомобилe и теперь знают  имя, и уже неизбeжно это общее наше имя приведет  к  моей поимкe, -- ах , совсeм  не это пронзало меня, -- а сознанiе, что все мое произведенiе, так  тщательно продуманное, так  тщательно выполненное, теперь в  самом  себe, в  сущности своей, уничтожено, обращено к  труху, допущенною мною ошибкой. Слушайте, слушайте! Вeдь даже если бы его труп  сошел  за мой, все равно обнаружили бы палку и затeм  поймали бы меня, думая, что берут  его, -- вот  что самое позорное! Вeдь все было построено именно на невозможности промаха, а теперь оказывается, промах  был , да еще какой, -- самый пошлый, смeшной и грубый. Слушайте, слушайте! Я стоял  над  прахом  дивнаго своего произведенiя, и мерзкiй голос  вопил  в  ухо, что меня непризнавшая чернь может  быть и права... Да, я усомнился во всем , усомнился в  главном , -- и понял , что весь небольшой остаток  жизни будет  посвящен  одной лишь безплодной борьбe с  этим  сомнeнiем , и я улыбнулся улыбкой смертника и тупым , кричащим  от  боли карандашом  {194} быстро и твердо написал  на первой страницe слово "Отчаянiе", -- лучшаго заглавiя не сыскать.
      Мнe принесли кофе, я выпил  его, но оставил  гренки. Затeм  я наскоро одeлся, уложился и сам  снес  вниз  чемодан . Доктор  к  счастью не видeл  меня. Зато жеран  удивился внезапности моего от eзда и очень дорого взял  за номер , но мнe было это уже все равно. Я уeзжал  просто потому, что так  принято в  моем  положенiи. Я слeдовал  нeкой традицiи. При этом  я предполагал , что французская полицiя уже напала на мой слeд .
      По дорогe в  город  я из  автобуса увидeл  двух  ажанов  в  быстром , словно мукой обсыпанном  автомобилe, -- мы скрестились, они оставили облако пыли -- но мчались ли они именно за тeм , чтобы меня арестовать, не знаю, -да и может  быть это вовсе не были ажаны, -- не знаю, -- они мелькнули слишком  быстро. В  городe я зашел  на почтамт , так , на всякiй случай, -и теперь жалeю, что зашел , -- я бы вполнe обошелся без  письма, которое мнe там  выдали. В  тот  же день я выбрал  наудачу пейзаж  в  щегольской брошюркe и поздно вечером  прибыл  сюда, в  горную деревню. А насчет  полученнаго письма... Нeт , пожалуй, я все-таки его приведу, как  примeр  человeческой низости.
      "Вот  что. Пишу Вам , господин  хорошiй, по трем  причинам : 1) Она просила, 2) Собираюсь непремeнно Вам  сказать, что я о Вас  думаю, 3) Искренне хочу посовeтовать Вам  отдаться в  руки правосудiя, чтобы раз яснить кровавую путаницу и гнусную тайну, от  которой больше всего, конечно, страдает  она, терроризованная, невиноватая. Предупреждаю Вас , {195} что я с  большим  сомнeнiем  отношусь к  мрачной достоевщинe, которую Вы изволили ей разсказать. Думаю, мягко говоря, что это вранье. Подлое при этом  вранье, так  как  Вы играли на ея чувствах .
      Она просила написать, думая, что Вы еще ничего не знаете, совсeм  растерялась и говорит , что Вы разсердитесь, если Вам  написать. Желал  бы я посмотрeть, как  Вы будете сердиться: это должно быть звeрски занятно.
      Стало быть, так . Но мало убить человeка и одeть в  подходящее платье. Нужна еще одна деталь, а именно сходство, но схожих  людей нeт  на свeтe и не может  быть, как  бы Вы их  ни наряжали. Впрочем , до таких  тонкостей не дошло, да и началось то с  того, что добрая душа честно ее предупредила: нашли труп  с  документами Вашего мужа, но это не он . А страшно вот  что: наученная подлецом , она, бeдняжка, еще прежде -- понимаете-ли Вы это? -еще прежде, чeм  ей показали тeло, утверждала вопреки всему, что это именно ея муж . Я просто не понимаю, каким  образом  Вы сумeли вселить в  нее, в  женщину совсeм  чуждую Вам , такой священный ужас . Для этого надо быть дeйствительно незаурядным  чудовищем . Бог  знает , что ей еще придется испытать. Нeт , -- Вы обязаны снять с  нея тeнь сообщничества. Дeло же само по себe ясно всeм . ?ти шуточки, господин  хорошiй, со страховыми обществами давным -давно извeстны. Я бы даже сказал , что это халтура, банальщина, давно набившая оскомину.
      Теперь -- что я думаю о Вас . Первое извeстiе мнe попалось в  городe, гдe я застрял . До Италiи не доeхал  и слава Богу. И вот , прочтя это извeстiе, я {196} знаете что? не удивился! Я всегда вeдь знал , что Вы грубое и злое животное, и не скрыл  от  слeдователя всего, что сам  видeл . Особенно, что касается Вашего с  ней обращенiя, этого Вашего высокомeрнаго презрeнiя, и вeчных  насмeшек , и мелочной жестокости, и всeх  нас  угнетавшаго холода. Вы очень похожи на большого страшнаго кабана с  гнилыми клыками, напрасно не нарядили такого в  свой костюм . И еще в  одном  должен  признаться Вам : я, слабовольный, я, пьяный, я, ради искусства готовый продать свою честь, я Вам  говорю: мнe стыдно, что я от  Вас  принимал  подачки, и этот  стыд  я готов  обнародовать, кричать о нем  на улицe, только бы отдeлаться от  него.
      Вот  что, кабан ! Такое положенiе длиться не может . Я желаю Вашей гибели не потому, что Вы убiйца, а потому, что Вы подлeйшiй подлец , воспользовавшiйся наивностью довeрчивой молодой женщины, и так  истерзанной и оглушенной десятилeтним  адом  жизни с  Вами. Но если в  Вас  еще не все померкло: об явитесь!"
      Слeдовало бы оставить это письмо без  комментарiев . Безпристрастный читатель предыдущих  глав  видeл , с  каким  добродушiем  и доброхотством  я относился к  Ардалiону, а вот  как  он  мнe отплатил . Но все равно, все равно... Я хочу думать, что писал  он  эту мерзость в  пьяном  видe, уж  слишком  все это безобразно, бьет  мимо цeли, полно клеветнических  утвержденiй, абсурдность которых  тот  же внимательный читатель поймет  без  труда. Назвать веселую, пустую, недалекую мою Лиду запуганной или как  там  еще -- истерзанной, -- намекать {197} на какой-то раздор  между нами, доходящiй чуть ли не до мордобоя, это уже извините, это уже я не знаю, какими словами охарактеризовать. Нeт  этих  слов . Корреспондент  мой всe их  уже использовал , в  другом , правда, примeненiи. Я, перед  тeм  полагавшiй, что уже перевалил  за послeднюю черту возможных  страданiй, обид , недоумeнiй, пришел  в  такое состоянiе, перечитывая это письмо, меня такая одолeла дрожь, что все кругом  затряслось, -- стол , стакан  на столe, даже мышеловка в  углу новой моей комнаты.
      Но вдруг  я хлопнул  себя по лбу и расхохотался. Как  это было просто! Как  просто разгадывалось таинственное неистовство этого письма. ?то -неистовство собственника: Ардалiон  не может  мнe простить, что я шифром  взял  его имя, и что убiйство произошло как  раз  на его участкe земли. Он  ошибается, всe давно обанкротились, неизвeстно кому принадлежит  эта земля, и вообще -- довольно, довольно о шутe Ардалiонe! Послeднiй мазок  на его портрет  наложен , послeдним  движенiем  кисти я наискось в  углу подписал  его. Он  получше будет  той подкрашенной дохлятины, которую этот  шут  сотворил  из  моей физiономiи. Баста! Он  хорош , господа.
      Но все-таки, как  он  смeет ... Ах , к  чорту, к  чорту, все к  чорту! {198}
      31 марта, ночью.
      Увы, моя повeсть вырождается в  дневник . Но ничего не подeлаешь: я уже не могу обойтись без  писанiя. Дневник , правда, самая низкая форма литературы. Знатоки оцeнят  это прелестное, будто бы многозначительное "ночью", -- ах  ты -- "ночью", смотри какой, писал  ночью, не спал , какой интересный и томный! Но все-таки я пишу это ночью.
      Деревня, гдe я скучаю, лежит  в  люлькe долины, среди высоких  и тeсных  гор . Я снял  большую, похожую на сарай, комнату в  домe у смуглой старухи, держащей внизу бакалейную. В  деревнe одна всего улица. Я бы долго мог  описывать мeстныя красоты, -- облака, напримeр , которыя проползают  через  дом  из  окна в  окно, -- но описывать все это чрезвычайно скучно. Меня забавляет , что я здeсь единственный турист , да еще иностранец , а так  как  успeли как  то разнюхать (впрочем , я сам  сказал  хозяйкe), что я из  Германiи, то возбуждаю сильное любопытство. Мнe бы скрываться, а я лeзу в самое, так  сказать, видное мeсто, трудно было лучше выбрать. Но я устал ; чeм  скорeе все это кончится, тeм  лучше.
      Сегодня, кстати, познакомился я с  мeстным  жандармом , -- совершенно опереточный персонаж ! ?то довольно пухлый розовый мужчина, ноги хером , фатоватые черные усики. Я сидeл  на концe улицы на скамейкe, и кругом  поселяне занимались своим  дeлом , т. е. притворялись, что занимаются своим  дeлом , а в  сущности с  неистовым  любопытством , в  каких  бы позах  они ни находились, из -за плеча, {199} из  подмышки, из -под  колeна слeдили за мной, -- я это отлично видeл . Жандарм  нерeшительно подошел  ко мнe, заговорил  о дождe, потом  о политикe. Он  кое-чeм  напомнил  мнe покойнаго Феликса, -- солидным  тоном , мудростью самоучки. Я спросил , когда тут  послeднiй раз  арестовали кого-нибудь. Он  подумал  и отвeтил , что это было шесть лeт  тому назад , -- задержали испанца, который с  кeм -то повздорил  не без  мокрых  послeдствiй и скрылся в  горах . Далeе он  счел  нужным  сообщить мнe, что в  горах  есть медвeди, которых  искусственно там  поселили для борьбы с  волками, -- что показалось мнe очень смeшным . Но он  не смeялся, он  стоял , меланхолично покручивая лeвый ус  правой рукой и разсуждал  о современном  образованiи:
      "Вот , напримeр , я, -- говорил  он , -- я знаю географiю, арифметику, военное дeло, пишу красивым  почерком ..." Я спросил : "А на скрипкe играете?" Он  грустно покачал  головой.
      Сейчас , дрожа в  студеной комнатe, проклиная лающих  собак , ожидая, что в  углу с  треском  хлопнет  мышеловка, отхватив  мыши голову, машинально попивая вербеновую настойку, которую хозяйка, считая, что у меня хворый вид  и боясь вeроятно, что умру до суда, вздумала мнe принести, я сижу, и вот  пишу на этой клeтчатой школьной бумагe, другой было здeсь не найти, -- и задумываюсь, и опять посматриваю на мышеловку. Зеркала, слава Богу, в  комнатe нeт , как  нeт  и Бога, котораго славлю. Все темно, все страшно, и нeт  особых  причин  медлить мнe в  этом  темном , зря выдуманном  мiрe. Убить себя я не хочу, это было бы не экономно, -- почти в  каждой {200} странe есть лицо, оплачиваемое государством , для исполненiя смертной услуги. И затeм  -- раковинный гул  вeчнаго небытiя. А самое замeчательное, что все это может  еще продлиться, -- т. е. не убьют , а сошлют  на каторгу, и еще может  случиться, что через  пять лeт  подойду под  какую-нибудь амнистiю и вернусь в  Берлин , и буду опять торговать шоколадом . Не знаю, почему, -- но это страшно смeшно.
      Предположим , я убил  обезьяну. Не трогают . Предположим , что это обезьяна особенно умная. Не трогают . Предположим , что это -- обезьяна новаго вида, говорящая, голая. Не трогают . Осмотрительно поднимаясь по этим  тонким  ступеням , можно добраться до Лейбница или Шекспира и убить их , и никто тебя не тронет , -- так  как  все дeлалось постепенно, неизвeстно, когда перейдена грань, послe которой софисту приходится худо.
      Лают  собаки. Холодно. Какая смертельная, невылазная мука. Указал  палкой. Палка, -- какiя слова можно выжать из  палки? Пал , лак , кал , лампа. Ужасно холодно. Лают , -- одна начнет , и тогда подхватывают  всe. Идет  дождь. ?лектричество хилое, желтое. Чего я, собственно говоря, натворил ?
      1-го апрeля.
      Опасность обращенiя моей повeсти в  худосочный дневник  к  счастью разсeяна. Вот  сейчас  заходил  мой опереточный жандарм , дeловитый, при саблe, и не глядя мнe в  глаза, учтиво попросил  мои бумаги. Я отвeтил , что все равно намeрен  на-днях  прописаться, а что сейчас  не хочу вылeзать из  постели. Она настаивал , -- был  вeжлив , извинялся, но настаивал . {201} Я вылeз  и дал  ему паспорт . Уходя, он  в  дверях  обернулся и все тeм  же вeжливым  голосом  попросил  меня сидeть дома. Скажите, пожалуйста!
      Я подкрался к  окну и осторожно отвел  занавeску. На улицe стоят  зeваки, человeк  сто; и смотрят  на мое окно. В  толпe пробирается мой жандарм , его о чем -то рьяно спрашивает  господин  в  котелкe набекрень, любопытные их  затeснили. Лучше не видeть.
      Может  быть, все это -- лжебытiе, дурной сон , и я сейчас  проснусь гдe-нибудь -- на травкe под  Прагой. Хорошо по крайней мeрe, что затравили так  скоро.
      Я опять отвел  занавeску. Стоят  и смотрят . Их  сотни, тысячи, миллiоны. Но полное молчанiе, только слышно, как  дышат . Отворить окно, пожалуй, и произнести небольшую рeчь.