Ему пришлось лететь самолетом в Мексику, в город Халиско. На аэродроме его уже ждал автомобиль, и вскоре они по пыльным улицам подъехали к дому, весьма смахивающему на старый абортарий. Внутри оказались врач с сильным акцентом и операционная с лучшим хирургическим оборудованием, какое только мог вообразить Орвилл.
      Результаты энцефалограммы были уже на руках у врача.
      - От этой опухоли нетрудно избавиться облучением, сеньор, - заключил он. - Ничего сложного.
      - Даже не верится, - заплакав от облегчения и ничуть не стесняясь, ответил Орвилл.
      Ему в тот же день наголо обрили голову и в полном сознании отвезли в операционную. Там он увидел на полках банки с препаратами. Смуглая медсестра потянулась за той, где было написано по-латыни "Loxodonta Afrikana".
      Врач остановил ее резким приказом по-испански, и она взяла другую с этикеткой "Elephas Maximus". Осторожно поставила туда, где были разложены хирургические инструменты.
      В школе Орвилл изучал латынь. Было это давно, однако в памяти кое-что сохранилось.
      Он недоумевал, какое отношение имеют слоны к мозговой опухоли, но тут рот его накрыли маской, и все вопросы утопил заклубившийся в голове туман. Очнувшись, Орвилл почувствовал себя вполне здоровым, но его обритая голова оказалась забинтованной.
      - В чем дело?
      - Ваш мозг плохо среагировал на операцию, - объяснил врач-мексиканец. Он стал раздуваться, и, чтобы умерить давление, пришлось проделать отверстие в черепе.
      Глаза Орвилла наполнились ужасом.
      - У меня в черепе дырка?!
      - Si*. Маленькая. Называется "трепанационное отверстие". Она скоро затянется. А ваша опухоль почти прошла. Ко времени снятия бинтов от нее останется лишь дурное воспоминание.
      * Да (исп.).
      Орвилл заплакал от облегчения, сотрясаясь всем телом.
      - Я слышал, у вас все в порядке, - произнес на другой день мягкий голос в телефонной трубке.
      - Этим я целиком обязан вам, но даже не знаю вашей фамилии.
      - Д.Д. Типпит.
      - Большое спасибо вам, мистер Типпит, от всего моего благодарного сердца.
      Исцелясь, Орвилл Ролло Флетчер вернулся в Спокан, чувствуя себя обновленным. Волосы его отросли, и он сбавил в весе, несмотря на то, что почти месяц лежал на койке.
      Вес он, правда, быстро набрал снова. Непонятно откуда у него появилась неутолимая тяга к арахису.
      Однажды ему срочной почтой прислали авиабилет в салон первого класса до Вашингтона, округ Колумбия, и записку, где сообщалось, что для него забронирован номер в отеле.
      Это было четыре дня назад. По прибытии Орвилл Флетчер обнаружил под дверью листочек бумаги. Там только и было написано: "Ждите моего звонка. Типпит".
      И он ждал. Четыре дня. С каждым днем нервничая все больше и больше. От нечего делать слушал радиопрограмму и смотрел телепередачи Трэша Лимбергера, повторял слова, иногда они срывались у него с уст раньше, чем звучали с экрана. Вычурные жесты его успешно соперничали с жестами самого Лимбергера.
      Стоя перед зеркалом, включив за спиной телевизор, он наблюдал за двумя отражениями - своим и Лимбергера, и на его обычно мрачном лице появлялась довольная улыбка.
      - Превосходная копия, - бормотал Орвилл. Он надеялся, что его публичный дебют состоится не на каком-нибудь дрянном открытии мачта или, хуже того, на неприглядной холостяцкой вечеринке. Главное - хранить достоинство. Иначе он самое настоящее ничтожество.
      В четыре часа дня явился посыльный. Принес большую, перевязанную толстой веревкой коробку.
      - Спасибо, дорогой, - встретил его Орвилл и щедро одарил чаевыми.
      Когда Флетчер открыл коробку, сердце его упало. Ему прислали красно-белый костюм Санта-Клауса. Там были даже белоснежная борода и ортопедические сапоги.
      - Чего ради мне это надевать? Меня же никто не узнает!
      Костюм он все же решил примерить. Вдруг повезет, вдруг окажется не впору.
      - Если подумать, - произнес Орвилл, разглядывая себя в зеркале, возможно, это и к лучшему.
      Зазвонил телефон, и знакомый мягкий голос произнес:
      - Сегодня вечером.
      Орвилл проглотил разочарование. В конце концов он обязан агентству "Айксчел тэлент" жизнью.
      - Прекрасно. Где и когда мне нужно появиться?
      - Ровно в восемь пятнадцать. У Белого дома.
      - Прошу прощения?
      - Сегодня вечером на лужайке Белого дома состоится ежегодная рождественская церемония зажжения елки. Вы официальный Санта-Клаус.
      - Меня пустят в Белый дом?
      - Будьте у восточных ворот ровно в восемь пятнадцать. Не раньше и не позже. Там строгая охрана.
      - Ничего не понимаю.
      - Это шутка Первой леди. Вы совместно с Президентом включите рубильник, елка зажжется. Потом вы сбросите шапку и бороду и выступите в роли Трэша Лимбергера.
      - Что нужно говорить?
      - Не важно. Что угодно. Главное - рассмешить Президента.
      - Не знаю, смогу ли.
      - Сможете. Все кончится через пятнадцать минут Идите, пообедайте как следует, пропустите стаканчик-другой, если хотите, и ждите у восточных ворот ровно в восемь пятнадцать.
      - Непременно, - торжественно пообещал Орвилл.
      - Не забудьте ингалятор.
      - Я всегда ношу его при себе на случай приступа.
      - Когда войдете в ворота, вдохните как следует. Стероиды поддержат вас до конца церемонии.
      - Отличная мысль. Так и сделаю, - согласился Орвилл Ролло Флетчер.
      Он зашел в ресторан, довольный уже тем, что наконец-то оставил постылый номер, заказал превосходную грудинку, печеный картофель и хлеб. И две порции орехового пирога.
      По пути из ресторана к нему пристал нищий в потрепанном пальто и склеенной липкой лентой темных летних очках.
      - Подайте доллар, - попросил нищий негромким голосом.
      - Извините, дорогой.
      Нищий был явно пьян, поскольку тут же навалился на Орвилла, потом, правда, шатаясь отошел.
      Орвилл похлопал себя по карману и с облегчением ощутил, что бумажник на месте. Однако руки его не нащупали ингалятора.
      С колотящимся сердцем он осмотрел тротуар у своих ног, прошел обратно к ресторану, но безуспешно.
      Слава Богу, ингалятор оказался у него в номере на тумбочке возле кровати. Странно, Орвилл был совершенно уверен, что, уходя, захватил его с собой.
      - Нельзя забывать вансерил, - пробормотал он, пряча ингалятор в карман. В вестибюле Флетчер купил большой пакет соленых орешков. В последнее время они стали его любимым лакомством.
      Глава 27
      Римо Уильямс нашел мастера Синанджу на кухне Белого дома. Тот задирал президентского повара.
      - Что за соусы ты навязываешь своему повелителю? - спросил Чиун.
      - Французские. Я французский повар.
      - Лжешь. Ты не француз.
      - Я не назывался французом. Я французский повар. Готовлю блюда на французский манер. Я итальянец.
      - Значит, готовишь на итальянский манер! А итальянский манер - это манер Борджиа. Ты Борджиа?
      - Меня возмущают намеки, что мои кушанья ядовиты.
      Увидя в дверях Римо, кореец сказал:
      - Взгляни-ка на эту стряпню. Неудивительно, что Президент так располнел.
      - Он сбросил десять фунтов с тех пор, как готовить ему стал я, возмущенно заявил повар. Его высокий белый колпак негодующе задрожал.
      Чиун держал в руках какие-то бутылки. Внезапно он шагнул к раковине из нержавеющей стали и крепко сжал над ней кулаки. Бутылки разлетелись на мелкие осколки. Мастер Синанджу отдернул руки так быстро, что голландский соус не испачкал ему пальцы и стекляшки их даже не коснулись.
      Потом кореец нажал кнопку мусоросборника, и трудно сказать, что издавало более громкий стон - стекло в устройстве или повар при виде этого.
      Чиун уставился на него блестящими карими глазами.
      - Отныне ты будешь подавать рис, приготовленный на пару, и не станешь портить его ни коровьим маслом, ни специями. Из птиц будешь готовить только утку. Можешь подавать любую рыбу, не испорченную твоими грубыми соусами. Курицу нет. Говядину нет.
      - Первая леди любит моллюсков.
      - Никаких моллюсков. У рыб нет панциря. У насекомых и черепах он есть.
      - Я скорее уволюсь! - гневно произнес повар.
      - И окажешь своей стране огромное благо.
      - Тогда, пожалуй, не стану.
      - Если ты будешь готовить сносную еду, а те, кто ее пробует, не умрут и не заболеют, то можешь остаться, - разрешил Чиун.
      Повар сорвал с головы высокий колпак и в приступе ярости изорвал зубами накрахмаленную ткань в клочья.
      - Папочка, можешь уделить мне минутку? - вовремя вмешался Римо.
      Чиун оставил повара сражаться с мусоросборником.
      - В чем дело, Римо?
      - Я больше не ассасин.
      Карие глаза корейца сузились. Гладкий лоб покрылся морщинами, а морщинки, расходящиеся от носа, напротив, разгладились от возмущения.
      - Ты Синанджу. И будешь ассасином, пока твои ленивые кости не лягут гнить в землю.
      - У меня новая должность.
      - Глупец!
      - Не обзывайся.
      - Разве твоя новая должность называется не так?
      - Оставь, Ты видишь перед собой нового Римо Уильямса.
      - Ты выглядишь прежним Римо Уильямсом.
      - Прежний был ассасином.
      - А ты кто?
      - Контрассасин.
      Чиун холодно посмотрел на своего ученика.
      - Как это понимать?
      - Ассасин, который сражается с другими ассасинами.
      Кореец недовольно скривился.
      - Кроме нас с тобой, других ассасинов нет. Все остальные хуже и недостойны этого имени.
      - Мне нравится, как это звучит. Римо Уильямс, контрассасин.
      - Тупица, - отозвался мастер Синанджу, вспомнив слово, которое услышал на одном из флоридских пляжей так давно, что не использовал его уже много лет. - Ты тупица.
      - Я не тупица.
      - Контртупица, если так тебе нравится.
      - Слушай, я просто пытаюсь найти себя. Что, нельзя?
      - Поздно. Я нашел тебя много лет назад и по доброте душевной сделал родным. И что же получаю? Ни подарка, ни благодарности, ни уважения. Болван!
      - Не называй меня так.
      - Тогда ты называй себя тем, что ты есть - ассасином Синанджу.
      - Я контрассасин. Чиун надул впалые щеки.
      - Это все равно что сказать "антисинанджу".
      Римо захлопал глазами.
      - Я об этом не подумал.
      - Ты никогда не думаешь. В том-то и беда. Пошли, я еще не закончил розыски тех, кто строит заговоры против Президента-марионетки.
      - И кого ты уже отыскал, не считая повара?
      - Визгливую королеву.
      - Вряд ли она участвует в заговоре. Как только Президент погибнет, ее тут же вышвырнут на улицу.
      - Можно хитростью создать линию наследования. Ты обратил внимание, что после вчерашних событий нигде не видно вице-президента?
      - Смитти говорит, что вице-президенту велено пока не появляться в Белом доме.
      - Ха! Марионетка его подозревает.
      - Нет, положение до того отчаянное, что им нельзя находиться в одном месте на тот случай, если вдруг взорвется бомба.
      - Кто следует за ним?
      - Наверное, спикер палаты представителей.
      - Тогда он должен умереть.
      - Почему?
      - Если он умрет, и это безумие прекратится, мы будем оправданы.
      - Посоветуйся со Смитом, прежде чем убирать спикера, - посоветовал Уильямс.
      - А где он?
      - Ведет расследование.
      - Преступник скрывается в этих стенах. Всегда так бывает.
      - Посмотрим, - уклончиво произнес Римо.
      Меньше чем через час они нашли Смита на командном пункте секретной службы.
      - Кто охраняет Президента? - резким тоном спросил Смит.
      - Капецци. Президент планировал поездку в Бостон, а Чиун все время его отвлекал.
      - Ничего подобного! - возмутился кореец.
      Римо заметил два видеомагнитофона на столе перед Смитом, один был включен.
      - Раздобыл что-нибудь? - поинтересовался он.
      - Просматриваю вчерашние видеозаписи, сделанные с крыши Белого дома.
      - Ищешь что-нибудь конкретное?
      Смит кивнул седой головой.
      - Того, кто подбросил поддельного Гетрика.
      Учитель и ученик минут двадцать смотрели, как глава КЮРЕ просматривает пленку, потом камера дала панораму ограды вдоль Пенсильвания-авеню, и они увидели бездомного в склеенных липкой лентой темных очках и черной бейсболке.
      Он шел между железной оградой и бетонными столбиками на тротуаре, которые соединены цепями, чтобы служить заграждением машинам со взрывчаткой.
      Камера двигалась взад-вперед, и человек этот несколько раз пропадал из виду. Но вот он попал в кадр уже стоящим у ограды на коленях. Рука его сунулась из-под старого макинтоша и просунула между прутьями черно-белого кота.
      - Смотрите! - воскликнул Римо. - Это наверняка поддельный Гетрик. Смит нажал кнопку "стоп".
      Изображение мужчины было нечетким. Глава КЮРЕ стал медленно прокручивать пленку, кадр за кадром. Наконец появился более-менее четкий кадр. Римо с Чиуном подались к экрану. - Велика важность, - хмыкнул мастер Синанджу. - Я вижу только темные очки и щетину.
      - Наоборот, это очень важно, - возразил Смит и включил соседний монитор. Прокрутив пленку, остановил ее. Затем постучал пальцем по лицу оператора со второй пленки.
      - Вам не кажется, что это один и тот же человек?
      - Трудно сказать при такой щетине, - ответил Римо. - И тут он в доджерской кепочке, а здесь видны буквы "ЦР".
      - Да, - отозвался Чиун, - один и тот же, по челюсти видно.
      - Точно, - согласился наконец Уильямс, - нижняя часть лица у обоих одинакова. Пухлая, мягкая. Кто это?
      - Не знаю, - ответил Смит и запустил пленку, где тип в бейсболке снимает открытие дверцы президентского лимузина. - Следите за его действиями.
      Дверца открылась, оператор отвернул мини-камеру и направил вверх.
      Потом из машины вылез агент секретной службы и получил пулю в голову.
      - Смотрите! - воскликнул Римо. - Этот человек заснял снайпера!
      - Вот именно, - кивнул Смит, выключая оба монитора.
      - Видимо, он знал про покушение, - сказал Уильямс.
      - Кто бы он ни был, - заключил Смит, вставая из кресла, - этот человек находится в центре заговора с целью убить Президента Соединенных Штатов.
      - Тогда он должен умереть! - вскричал Чиун.
      - Если только мы сумеем установить его личность, - заметил Смит.
      - Это твоя задача, о Гарольд Гонтский!
      Римо вопросительно взглянул на обоих.
      - Этот человек являлся фактическим правителем Англии при Ричарде Первом, - объяснил Смит.
      - Как ты являешься настоящим правителем этой страны при Президенте-марионетке, - великодушно добавил мастер Синанджу.
      - Если мы его лишимся, то перестану, - угрюмо буркнул Смит.
      - Тут-то я и пригожусь, - произнес Римо Уильямс.
      - В каком смысле? - уточнил Смит.
      - Называйте меня контрассасином.
      Мастер Синанджу застонал, словно рвущийся в шторм парус.
      В 18.00 Пепси Доббинс вылезла из такси неподалеку от памятника Линкольну, белого в холодном свете ранней луны. Подошла к берегу Потомака и двинулась в южную сторону, оглядывая каждую парковую скамью.
      Большинство скамеек пустовало. Вечер стоял холодный, со стороны Арлингтонского Национального кладбища дул резкий ветер. Не та погода, чтобы блаженствовать на скамьях, разве что все рождественские покупки уже сделаны и теперь можно посидеть в обнимку с любовником или любовницей.
      Парочек на скамейках Пепси не видела. Она искала мужчину, но внезапно стала мучиться сомнениями. Голос в телефонной трубке звучал мягко. Точно ли он мужской? Пепси, чей голос как-то в "Телегиде" был назван "неженственно-соблазнительным", поняла, что, возможно, ей нужна женщина.
      Проходя мимо скамьи, где сидел тепло одетый пьяница, прикладывающийся к бутылке в бумажном пакете, она невольно ускорила шаг.
      Знакомый мягкий голос внезапно произнес:
      - Прошлое - это пролог.
      Пепси остановилась.
      Пьяница поманил ее грязным указательным пальцем, торчащим из черной нитяной перчатки. На нем была черная бейсболка, глаза его закрывали темные очки. Окуляры склеивала клейкая лента, на бейсболке белели три нашитые буквы: "ЦРУ". Сидел он, свесив голову, поэтому лица видно не было.
      - Почему так долго? - спросил мужчина.
      - Пробки на дорогах. Это вы?
      - Садитесь. Не слишком близко. Не смотрите на меня. Обратите взгляд на Линкольна.
      Пепси, не глядя на него, села посередине скамьи.
      - Кто вы? - прошептала она.
      - Я мог бы назвать вам вымышленную фамилию, но не стану. Называйте меня Режиссер Икс.
      - Вы похожи на бездомного.
      - Ношу лохмотья, чтобы выразить солидарность с неимущими всего мира: бездомными, забитыми, лишенными прав, незастрахованными.
      - Незастрахованными?
      - Пленки принесли?
      - Лежат в сумочке.
      - Хорошо. Положите их рядом с собой на скамью.
      - Сперва скажите, что все это значит.
      - Я уже сказал.
      - Тут не только медицинско-промышленный комплекс, покушающийся на Президента.
      - Вы что-нибудь обнаружили?
      - Да, на пленке, где заснят выстрел. Уж очень странно повел себя один оператор. Перед самым выстрелом он, похоже, повернул камеру в ту сторону, где укрывался снайпер.
      - Может, он заметил снайпера?
      - С такого расстояния вряд ли. И взгляды всех окружающих были устремлены на открывающуюся дверцу лимузина. Никто больше никуда не глядел, кроме...
      - Кроме кого?
      - Секретной службы, - прошептала Пепси. - О Господи! Секретная служба. Ее директора называют режиссером.
      - Я не директор секретной службы.
      - Вы сказали, что заговор устроила господствующая верхушка. Секретная служба принадлежит к ней.
      - В нем участвует больше людей, чем их в секретной службе. Больше, чем в правительстве.
      Пепси сидела лицом к памятнику. Но ее глаза, способные двигаться независимо друг от друга, смотрели в разные стороны. Один обратился к кустам, где должен был спрятаться Щеголь. Угол съемки прекрасный - если только он с камерой на месте.
      Правым глазом Пепси осторожно повела в сторону. И ясно разглядела профиль сидящего на скамейке пьяницы. Сердце ее забилось чаще, когда она обратила внимание на густую щетину, покрывающую его пухлые щеки. Если эти щеки принадлежат женщине, решила она, то выступающей в цирковых репризах наряду с Мальчиком-Собакой и Человеком-Крабом.
      - Как велик заговор? - спросила она.
      - Колоссален, - ответил пьяница.
      - Значит, большой.
      - Больше, чем вы можете себе представить. Это тайна внутри загадки, заключенной в головоломку. А за ней кроется нечто, что я назову Эр-Икс.
      - Я журналистка. Меня интересует кто-что-когда-где-как и зачем.
      - Это главный вопрос, не так ли? Зачем. Кто и как - просто реквизит для публики. Заставляет строить догадки. Почему убили Кеннеди? Кому это было выгодно? Кто обладал возможностями для сокрытия истины?
      - Кеннеди? Мы говорим о Президенте. Не о Роберте.
      - Я говорил о Джеке.
      - Что общего между убийством Джека Кеннеди и попыткой убить этого Президента?
      - Все.
      - Помогите мне раскрутить этот материал, и я сделаю для вас все что угодно.
      - Мне нужны пленки, все, какие сможете достать. Особенно сегодняшняя.
      - А что будет сегодня?
      - Рождественская церемония с зажиганием елки. Президент впервые после Бостона появится на публике. Будьте там. Заснимите все.
      - Должно что-нибудь произойти?
      - Силы, сосредоточившиеся на этом Президенте, не успокоятся, пока каждый актер не сыграет свою роль и не прокрутится весь сценарий.
      - Кто его написал? Секретная служба? ЦРУ?
      - Президент, как Цезарь, окружен врагами, но они безлики. Достаньте из сумочки пленки, положите на скамью. И уходите. Я свяжусь с вами.
      Пепси двинулась прочь, собственный позвоночник казался ей холодным, негнущимся, словно гигантская сосулька.
      Она остановила такси и поехала домой.
      Щеголь Фезерстоун появился двадцать три минуты спустя с довольным выражением на лице.
      - Засняли его?
      - Да, - ответил Щеголь. - Но с такого расстояния не смог записать звук.
      Пепси перевернула сумочку над кофейным столиком. Оттуда выскользнул портативный магнитофон.
      - Звук записала я.
      - Что же он вам говорил?
      - Давайте прокрутим видео и аудио одновременно. Мне кажется, эта пленка может оказаться самой значительной после фильма Запрудера.
      - Почему?
      - По-моему, Режиссер Икс сам вовлечен в заговор, - заплетающимся языком произнесла Пепси.
      - С чего вы взяли?
      - Он напоминает мне того оператора из Бостона.
      Глава 28
      Орвилл Ролло Флетчер велел таксисту высадить его перед домом Блера, стоящим напротив Белого дома. Отогнув белый мех красной манжеты, он взглянул на часы. Десять минут девятого. Орвилл ощутил гордость от собственной пунктуальности. У него ровно пять минут, чтобы перейти улицу и появиться в восточных воротах. Он глубоко вздохнул и попытался унять дрожь в коленях. Так он нервничал, лишь когда вел Памелу Сью Хесс на школьный бал в шестьдесят седьмом году. То было его первое и единственное свидание с девушкой. А она даже не поцеловала его на прощание.
      Переходя улицу, Орвилл тряхнул черной рукавицей и достал из громадного кармана шубы синий пластиковый ингалятор. Нервозно откупорив его, он поднес прямоугольное пластиковое горлышко ко рту и сжал патрон. Стероидная струя увлажнила его пересохший язык, нос и вкусовые сосочки затрепетали от совершенно незнакомых запаха и вкуса.
      И мир в глазах Орвилла Ролло Флетчера стал меняться...
      Когда восточные ворота открылись, вашингтонский пресс-корпус устроил в них давку. Агенты секретной службы с трудом заставляли журналистов проходить побыстрее.
      Не допущенный внутрь пресс-корпус Белого дома в знак протеста приковал себя цепями к ограде на всем протяжении Пенсильвания-авеню.
      Стоявший на подиуме Президент Соединенных Штатов поглядывал на часы. Первая леди рядом с ним кипела от злости.
      - Где этот чертов Санта-Клаус? - процедила она сквозь зубы. - Он мне нужен, он должен представлять традиционные христианские ценности Запада.
      - Выбирай выражения. Неизвестно, сколько на нас наведено микрофонов.
      Возле них угрюмо высилась темная рождественская елка. Прожектора охраны на всей территории Белого дома погасили, и на ветвях ее невозможно было разглядеть ни одной игрушки.
      - Я велела агентству доставить его сюда ровно в восемь. Журналисты уже беспокоятся. Хотят засыпать тебя вопросами.
      Президент повернулся к стоявшему рядом Винсу Капецци.
      - Когда я зажгу елку, приведите в готовность экипаж "ВМФ-1". Когда произнесу речь, прикажите подниматься. Нам хватит времени дойти до южной лужайки и быстро улететь.
      - Слушаюсь, сэр, - ответил Капецци.
      По другую сторону подиума за спиной Президента стоял недосягаемый для камер Римо Уильямс, он беспокойно обшаривал взглядом толпу, поглядывая на высокую крышу здания министерства финансов на востоке и здания исполнительного управления на западе, где засели контрснайперы с оптическими прицелами ночного видения.
      Президент на подиуме являл собой отличную мишень. Однако все попытки убедить его отказаться от церемонии были безуспешными. Хорошо еще, что "ВМФ-1" заберет Президента на южной лужайке и безо всякого объявления доставит к относительно безопасному "ВВС-1", поэтому никто не успеет создать проблем.
      Когда Президент снова будет в Бостоне, у Римо появятся совершенно иные заботы.
      В 8.14 Санта-Клаус не появился. Президент подал сигнал начинать церемонию. И подошел к двойному микрофону, установленному на переносном подиуме, украшенном президентской печатью.
      - Сограждане-американцы! - безо всякого вступления заговорил Президент. - В эту пору радости и любви хочу выразить всю признательность, которую мы с моей супругой испытываем, находясь здесь вместе с вами, особенно в свете трагедии, которая вчера едва не постигла Белый дом. Знайте, что никакие опасности, никакие угрозы не отвратят ни меня, ни Первую леди от борьбы за дело всеобщего здравоохранения. Символизируя универсальность нашего дела и многообразие Америки, которой мы служим, я знаменую открытие рождественских празднеств зажиганием этого великолепного дерева.
      Президент с Первой леди положили руки на рычаг, вмонтированный в стол рядом с подиумом. И вместе передвинули его. Великолепная голубая ель вспыхнула, словно готовая взлететь римская свеча. Замигали фотовспышки. Зажужжали видеокамеры.
      Лишь когда первое волнение улеглось, люди обратили внимание на некую нетрадиционность рождественской елки Белого дома. Первые изумленные возгласы вызвала сияющая на верхушке звезда Давида. Опускаясь, взгляды падали на качинские куклы, корейские свечи, египетские священные кресты, на Будд, знаки Зодиака и единственную пластиковую пойнсеттию. Нити стручков красного перца светились на каждой вечнозеленой ветви, постанывающей под политическим весом объединенности.
      У основания елки вспыхивали неоновые буквы поздравлений на разных языках:
      Meri Kurisumasu
      Joyeux Noel
      Sheng Dan Kaui
      Le God Jul
      Kellemes Kazacsonyi Unnepeket
      Веселого Рождества
      Один из репортеров метнул в Президента первый вопрос:
      - Мистер Президент, если это действительно вы, а не двойник, как поговаривают, идея такой елки принадлежит вам или Первой леди?
      Президент заколебался. Поглядел на жену. Та ответила ему злобным взглядом. Супруг покраснел, как цветок пойнсеттии.
      Не успел Президент найтись с ответом, как у восточных ворот появился Санта-Клаус, с опозданием ровно на пятнадцать минут, но на взгляд главы исполнительной власти - как раз вовремя.
      Керби Эйерсу, агенту секретной службы, было сказано ждать Санта-Клауса ровно в восемь. Он знал расписание президентского плана путешествия, и когда тот не появился, стал нервничать. Несмотря на то что старика ждали, ему все равно требовалось предъявить разовый пропуск в Белый дом, не вызывающее сомнений удостоверение личности, подвергнуться прощупыванию и пройти прочие процедуры безопасности.
      В 8.10 Эйерс подумал, что треклятый Санта-Клаус может сорвать отлет Президента. В 8.12 понял, что тот основательно испортил все дело. В 8.14 решил, что, появится Санта-Клаус или нет. Новый год он встретит в рядах армии безработных.
      Поэтому когда в 8.15 Санта-Клаус шаркающей походкой перешел Пенсильвания-авеню, низко свесив голову между ссутуленными плечами, Керби Эйерс решил ему кое-что высказать.
      - Где, черт побери... - гневно начал он. Ковыляющий Санта-Клаус опустил голову еще ниже и издал самый жуткий звук, какой только Эйерс слышал из человеческих уст. Это был рев, поначалу низкий, но достигший холодящего кровь высокого регистра, когда Санта-Клаус подошел к воротам.
      Керби Эйерс увидел крохотные покрасневшие глаза, громадные злобно дергающиеся уши, длинную белую бороду, неистово трясущуюся под багровым гневным лицом, и решил, что Санта-Клаус ему кого-то напоминает.
      "Я где-то видел его раньше", - подумал агент. И почему-то на ум ему пришел вашингтонский зоопарк.
      Эти мысли молнией пронеслись в голове Эйерса, когда Санта-Клаус опустил голову и ударил его лбом в середину груди.
      Керби подбросило и отшвырнуло назад. Из его легких с шипением вырвался воздух. В глазах засверкали звезды, на несколько очень важных секунд он потерял сознание.
      Когда Эйерс очнулся, его уже насмерть топтали громадные черные сапоги, очевидно, самого тяжелого Санта-Клауса всех времен и народов.
      Тяжелый, как слон, в испуге подумал Эйерс, и в следующую секунду сердце ему раздавила сплющенная грудная клетка.
      Охранявший Президента Римо Уильямс заметил со своего поста волнение у восточных ворот. Только он ясно видел происходящее. Всех остальных слепили лампы телевизионщиков.
      Римо увидел распростертого на земле агента секретной службы и трехсотфунтового Санта-Клауса, бегущего круговой дорожкой к елке.
      С Санта-Клаусом творилось что-то неладное. Голову он держал слишком низко, глаза выглядели слишком маленькими. Приближался он каким-то сумасшедшим галопом, голова казалась закрепленной в одном положении, длинная белая борода и конец красного колпака неистово развевались при каждом тяжелом шаге.
      Двигался Санта-Клаус как-то неестественно. Не так, как человек. Римо интуитивно уловил опасность.
      И произнес в микрофон на запястье:
      - От восточных ворот движется помеха. Сейчас выясню, в чем дело.
      В его наушнике послышался кислый голос Смита: "Я только что вызвал "ВМФ-1".
      Уильямс обогнул толпу и двинулся наперерез Санта-Клаусу. Человек этот очень сильно топал. Земля буквально тряслась у него под ногами. "Неудивительно, - подумал Римо. - Весит он никак не меньше трехсот фунтов".
      Санта-Клаус направился к стоявшей поодаль группе репортеров. Потом остановился и повел себя очень странно. Запрокинул голову, приподнял ногу, и из глубины груди его вырвался звук, который можно было назвать только слоновым ревом. Умолкнув, он продолжил бег. На четвереньках. Мгновенно сориентировавшись, Римо встал у него на пути.
      - Постой, Санта. Где твой пропуск?
      Человек опустил голову и выставил вперед уши. Римо чуть не рассмеялся. Он застыл как вкопанный и только в последний миг сделал шаг в сторону, подобно матадору, уклоняющемуся от быка.
      Санта-Клаус проскочил мимо. Уильямс протянул руку и схватил в горсть красную ткань на спине человека. Контрассасин крепко уперся ногами, в то же время рассчитывая силу, необходимую, чтобы остановить на бегу триста фунтов.
      Крепкая ткань шубы должна была выдержать. Римо ощутил, как она натягивается, и напрягся. Но не тут-то было.
      Уильямса сорвало с места так, словно он держался за тяжелый грузовик. На лице его отразилось изумление. Мозг на миг утратил способность соображать, выручили рефлексы.
      Уперевшись каблуками в землю, он вновь обрел равновесие. Зажатая в руке ткань оторвалась.
      Опомнившись, Римо обогнал Санта-Клауса и вновь встал перед ним. Тот поднялся на дыбы, и Уильямс ударил его ногой по красной коленной чашечке.